Глава 3

    Нам еще надо познакомиться поближе с Энрике - шурином Леонсио. Это был элегантный и красивый двадцатилетний юноша, легкомысленный и тщеславный, почти как все молодые люди в этом возрасте, особенно, когда им посчастливилось родиться в богатой семье. Несмотря на эти мелкие недостатки, он имел доброе сердце, трезвый ум и благородную душу. Он изучал медицину, а так как в этот момент у него были каникулы, Леонсио пригласил Энрике навестить сестру и погостить несколько дней на фазенде.
    Молодые люди приехали из Кампуса, куда накануне Леонсио отправился, чтобы встретить шурина.
    Только после своей женитьбы Леонсио, ранее редко и непродолжительно гостивший в родительском доме, обратил внимание на исключительную красоту и несравненную прелесть Изауры. Несмотря на то, что ему досталась в супруги очаровательная девушка, женился он не по любви. Это чувство было чуждо его сердцу. Женился он по расчету, а так как его жена была молода, он испытывал к ней страсть, которая легко утолялась чувственными наслаждениями, а с ними и проходила. Несчастной Изауре было суждено роковым образом нарушить покой этого распутного сердца, еще не до конца испорченного развратом. Он воспылал к ней безрассудной и пылкой любовью, неумолимо усиливавшейся по мере возникновения непреодолимых препятствий, с которыми он сталкиваться не привык и которые напрасно пытался одолеть. Несмотря ни на что, он не отказывался от своих намерений. "В конце концов, - думал Леонсио, - Изаура моя собственность, и, если никакой иной способ не даст результатов, останется неизбежное насилие". Он был достойным приемником низких деяний и грубой развращенности командора.
    По дороге в поместье, поскольку воображение его было занято исключительно Изаурой, Леонсио долго рассказывал о ней своему шурину, расхваливая ее красоту, и, не стесняясь, откровенно намекал юноше на свои похотливые притязания к рабыне. Этот разговор был не слишком приятен Энрике, иногда красневшему от невольного смущения и законного негодования за свою сестру. Вместе с тем Леонсио возбудил у него живое любопытство и желание познакомиться с этой рабыней, наделенной такими необычайными качествами.
    На следующий день после приезда молодых людей в восемь часов утра Изаура, закончив уборку в гостиной, сидела у окна с рукоделием на коленях. Она ожидала, когда встанут господа, чтобы подать им кофе. Леонсио и Энрике бесшумно остановились, в дверях гостиной и наблюдали за Изаурой, не подозревавшей, что на нее смотрят и продолжавшей рассеянно вышивать.
    - Ну, как ты ее находишь? - шептал Леонсио своему шурину. - Такая рабыня бесценное сокровище, не так ли? Можно подумать, что она андалусийка из Кадисса или неаполитанка.
    - Ничего, подобного. Она гораздо лучше, - отвечал восхищенный Энрике. - Она настоящая бразильянка.
    - Изумительная бразильянка! Она лучше всего, что у меня есть. Эти семнадцать весен очаровательной девушки многим могут вскружить головы. Твоя сестра настаивает, чтобы я ее освободил. Говорит, что такова была воля моей покойной матушки. Но я не так глуп, чтобы расстаться с этим сокровищем. Если моя мать в угоду своей прихоти воспитала ее как принцессу и дала ей образование, то уж, конечно, не для того, чтобы расстаться с ней. Мой отец, кажется, склоняется уступить настойчивым просьбам ее отца - бедного португальца, который шатается тут и пытается освободить дочку. Но мой старик запросил за нее такую фантастическую сумму, что, думаю, мне нечего бояться. Посмотри, Энрике, разве у такой рабыни есть цена?
    - Она действительно восхитительна, - ответил юноша. - В серале у султана она была бы любимой наложницей. Но должен заметить тебе, Леонсио, - продолжал он, бросив на зятя взгляд, полный язвительной проницательности, - как твой друг и брат твоей жены, я считаю, что присутствие в твоей гостиной рядом с моей сестрой такой красивой рабыни неприлично и, пожалуй, опасно для семейного очага...
    - Браво! - прервал его Леонсио, забавляясь, - для своих лет ты изрядный моралист. Но пусть это тебя не тревожит, мой мальчик, твоя сестра не испытывает беспокойства и ей нравится, когда обращают внимание на Изауру и восхищаются ею. Она права, Изаура предмет роскоши, который следует постоянно держать в гостиной. Ты же не хочешь, чтобы я отправил на кухню свои венецианские зеркала?..
    Малвина, появившаяся из внутренних комнат, веселая и свежая, как апрельское утро,
прервала их разговор.
    - Добрый день, сеньоры ленивцы! - прозвучал ее серебристый, как трель жаворонка, голосок. - Наконец-то вы встали!
    -Ты сегодня очень весела, дорогая, - улыбаясь, ответил муж, - что же, ты увидела какую-нибудь зеленую птичку с позолоченным клювом?
    - Не видела, но, вероятно, увижу. Мне действительно весело, и я хочу, чтобы сегодня у всех в доме был праздник. Это зависит от тебя, Леонсио. Я рада, что ты уже встал, так как хочу тебе сказать кое-что. Я должна была сказать это еще вчера, но обрадовалась встрече с моим неблагодарным братом, с которым мы так давно не виделись, и забыла...
    - В чем дело?.. Говори, Малвина.
    - Ты помнишь, что ты мне обещал? Это обещание пора, наконец, исполнить. Сегодня я непременно хочу и требую его исполнения.
    - В самом деле? Но что это за обещание?.. Не помню.
    - Ты хитришь! Ты не помнишь, что обещал мне освободить...
    - А-а! Припоминаю, - нетерпеливо оборвал ее Леонсио. - Но говорить об этом сейчас? В ее присутствии?.. Зачем ей слышать этот разговор?
    - Но что в этом дурного? Хорошо, пусть будет по-твоему, - ответила молодая женщина, взяв Леонсио за руку и уводя его во внутренние покои дома. - Идем, дорогой! Энрике, подожди нас немного, сейчас я распоряжусь, чтобы подавали кофе.
    Только с приходом Малвины Изаура заметила молодых людей, наблюдавших за ней и тихонько шептавшихся в дверях гостиной. Услышав несколько слов из разговора Малвины с Леонсио, она ничего не поняла. Когда же они удалились, Изаура тоже поднялась и направилась к двери, но Энрике остановил ее жестом.
    - Что угодно сеньору? - спросила она, скромно потупив взор.
    - Подожди-ка, девочка, мне надо тебе кое-что сказать, - ответил юноша и, не говоря более ни слова, подошел к ней вплотную, не сводя с нее глаз, очарованных ее восхитительной красотой. Энрике невольно испытывал робость перед ее благородным, лучащимся ангельской нежностью обликом. В свою очередь онемевшая от удивления Изаура тоже смотрела на юношу, терпеливо ожидая, что он хочет сказать. Наконец Энрике, будучи от природы человеком уверенным и решительным, как бы очнувшись, вспомнил, что Изаура, несмотря на все свое очарование, всего лишь рабыня. Он понял, что оказался в смешном положении, онемев перед ней в неподвижном созерцании, склонился к девушке и бесцеремонно взял ее за руку.
    - Мулаточка, - сказал он, - ты знаешь, какая ты колдунья? Моя сестра права. Жаль, что такая красивая девушка всего лишь рабыня. Если бы ты родилась свободной, то несомненно была бы королевой гостиных.
    - Хорошо, хорошо, сеньор! - ответила Изаура, высвобождая свою руку. - Если вы собирались сказать мне только это, позвольте мне уйти.
    - Подожди немного, не будь такой жестокой. Я не причиню тебе зла. Я бы дорого дал, чтобы добиться твоей свободы и вместе с ней твоей любви!.. Ты слишком изнежена и слишком красива, чтобы оставаться в неволе. Кто-нибудь непременно освободит тебя, но я бы не хотел, чтобы ты оказалась в руках человека, который не сумеет по достоинству оценить тебя, моя Изаура, пусть же брат твоей госпожи из рабыни сделает тебя принцессой...
    - Ах, сеньор Энрике, - с досадой возразила девушка. - Вам не стыдно волочиться за рабыней, служанкой вашей сестры? Вам это не к лицу. Так много красивых девушек, за которыми вы можете ухаживать...
    - Нет. Я не встретил ни одной, которая могла бы сравниться с тобой, Изаура, клянусь. Знаешь, Изаура, никто, кроме меня, не сможет добиться твоей свободы. Я могу заставить Леонсио освободить тебя, поскольку, если не ошибаюсь, уже догадался о его постыдных намерениях, и обещаю тебе, что не дам им осуществиться. Я не могу допустить этой низости. Кроме свободы ты получишь все, что захочешь: шелка, драгоценности, кареты, рабов для услуг, - а во мне ты найдешь страстного любовника, который всегда будет верен тебе и никогда не променяет ни на какую другую, даже самую красивую и богатую девушку, потому что все они вместе взятые не стоят твоего мизинца.
    - Боже мой, - воскликнула Изаура с легкой досадой, - такое благородство приводит меня в ужас. Это могло бы вскружить мне голову. Нет, мой господин, поберегите свое красноречие для той, которая заслуживает его. Я же пока довольна моей участью.
    - Изаура! К чему такая жестокость!.. Послушай, - сказал юноша, протягивая руку к шее Изауры.
    - Сеньор Энрике, - воскликнула она, уклоняясь от объятий, - ради бога, оставьте меня!
    - Простой, Изаура! - настаивал молодой человек, не оставляя попытки обнять ее, - ах, не говори так громко! Один поцелуй... только один и я отпущу тебя...
    - Если вы будете настаивать, я закричу. Ни на минуту невозможно остаться одной, обязательно кто-нибудь нарушает мой покой своими признаниями, которые я не желаю слушать...
    - Ах! Какая надменность, - воскликнул Энрике, изрядно раздосадованный упорством девушки. - Не верю глазам своим! У тебя пренебрежение настоящей сеньоры!.. Не сердись, моя принцесса...
    - Перестаньте, сеньор! - вскричала девушка, потеряв терпение. - Мало того, что сеньор Леонсио, теперь еще и вы...
    - Как?.. Что ты сказала? Леонсио тоже?.. Я чувствовал это! Какая низость! И ты благосклонно внимаешь ему, не так ли?
    - Так же, как и вам!
    - Надеюсь, Изаура, что твоя преданность любящей тебя госпоже не позволяет тебе слушать этого безнравственного человека. Я же другое дело, почему ты жестока ко мне?
    - Я жестока к моим господам! Вот еще, сеньор, ради бога! Не надо смеяться над бедной невольницей.
    - Нет. Я не смеюсь... Изаура! Послушай... - настаивал Энрике, пытаясь обнять и поцеловать ее.
    - Браво!.. Брависсимо!.. - раздался в гостиной возглас, сопровождаемый громким демоническим смехом.
    Энрике, застигнутый врасплох, обернулся. И его любовное волнение мгновенно замерло в глубине сердца.
    Леонсио стоял в дверях гостиной, скрестив руки, и смотрел на него, усмехаясь самым оскорбительным образом.
    - Замечательно, сеньор шурин! - издевательски продолжал Леонсио тем же насмешливым тоном. - Кажется, вы проповедовали высокую мораль, а теперь волочитесь за моими рабынями! Вы благородны... Умеете уважать порядок в доме своей сестры!..
    - Ах! Проклятый шпион, - прошептал Энрике, стиснув от гнева зубы. В порыве гнева он сжал кулаки, намереваясь пощечиной ответить на дерзкие насмешки зятя. Однако, поразмыслив мгновение, он понял, что ему будет выгоднее использовать против обидчика его же оружие - сарказм, и что обстоятельства позволяют ему нанести решительный удар и выйти победителем из схватки. Он успокоился и сказал с улыбкой, полной высокомерного презрения:
    - Ах, простите, сеньор. Я не знал, что это сокровище вашей гостиной находится под вашей личной опекой, и что вы даже подглядываете за ней. Мне кажется, что вы относитесь к ней с большим интересом, ч. к своему дому и собственной жене. Несчастная моя сестра... Как все просто. Удивительно, что за все время о не узнала, сколь преданного супруга имеет!
    - Что ты говоришь, приятель? - воскликнул Леонсио с угрожающим видом. - Повтори, что ты сказал!
    - То, что сеньор слышал, - ответил с твердостью Энрике. - И будьте уверены, что ваши недостойные действия недолго будут тайной для моей сестры.
    - Какие действия? Ты бредишь, Энрике!
    - Не притворяйтесь! Думаете, я ничего не знаю? Впрочем, прощайте, сеньор Леонсио, я удаляюсь, поскольку было бы в высшей степени неуместно, недостойно и смешно с моей стороны оспаривать у вас любовь рабыни.
    - Подожди, Энрике. Послушай...
    - Нет, нет. Не желаю иметь с вами никаких дел. Прощайте, - сказал он и стремительно удалился.
    Леонсио почувствовал себя уничтоженным и тысячу раз пожалел, что столь неосторожно повздорил с этим легкомысленным юношей. Он не хотел, чтобы его шурину было известно о его страсти к Изауре и о его попытках сломить ее упорство и добиться расположения девушки. Действительно, он сам без обиняков говорил с Энрике на эту тему. Но несколько двусмысленных слов, сказанных между молодыми людьми, не были достаточным основанием для того, чтобы Энрике мог выдвинуть против него серьезное обвинение перед женой. Впрочем, Леонсио мало заботило сохранение мира в доме. Его бесило, что кто-то осмелился препятствовать его бесстыдным притязаниям к рабыне.
    - Проклятие! - прорычал он про себя. - Этот сумасшедший способен расстроить все мои планы. Если ему что-то известно, он, не задумываясь, сообщит Малвине...
    Леонсио неподвижно стоял несколько мгновений, угрюмо предаваясь терзавшему его жестокому беспокойству. Потом, скользнув взором по гостиной, он встретился глазами с Изаурой, которая, как только появился Леонсио, смущенная и дрожащая, укрылась в дальнем углу гостиной и оттуда наблюдала в молчаливом беспокойстве ссору молодых людей. Так тяжело раненная косуля прислушивается к рычанию двух тигров, оспаривающих добычу. Она искренне раскаивалась в глубине души и злилась на себя за нескромные и безумные откровения, сорвавшиеся с ее губ во время разговора. Ее неосторожность станет причиной самого прискорбного раздора в этой семье, раздора, жертвой которого, в конце концов, станет она сама. Ссора между двумя молодыми людьми была подобна столкновению двух туч, которые встречаются, расходятся и продолжают свободно парить в небе, но молния, сорвавшаяся с них, неизбежно поразит несчастную пленницу.

Глава 4

    - Ты еще здесь?.. Очень хорошо, - произнес Леонсио, едва заметив Изауру, смущенную и не осмеливающуюся покинуть свой уголок, где она укрылась и откуда молила небо, чтобы господин не увидел ее и не вспомнил о ней в эту минуту. - Изаура, - продолжал он, - я вижу, ты делаешь успехи в любовных интригах... Ты благосклонно выслушивала любезности этого мальчишки...
    - Так же, как и ваши, мой господин. У меня нет выбора. Рабыня, которая осмеливается взглянуть на своих господ с неприязнью, заслуживает сурового наказания.
    - И что же ты сказала этому ветренику, Изаура?
    - Я? - смутилась рабыня, - ничего, что могло бы оскорбить вас или его...
    - Подумай, прежде чем отвечать, Изаура. Смотри, не пытайся обмануть меня. Что ты ему говорила обо мне?
    - Ничего.
    - Клянешься?
    - Клянусь, - едва слышно пролепетала Изаура.
    - Ах, Изаура, Изаура... берегись. До сих пор я терпеливо сносил твое сопротивление. Но я не допущу, чтобы в моем доме и почти что в моем присутствии ты выслушивала фривольные любезности и тем более рассказывала кому бы то ни было о том, что здесь происходит... Если ты не желаешь отвечать на мою любовь, постарайся, по крайней мере, не впасть в мою немилость.
    - Простите, сеньор, разве я виновата, что меня преследуют?
    - Пожалуй, ты права. Кажется, мне придется удалить тебя из дома и спрятать где-нибудь, где ты не будешь так бросаться в глаза и подвергаться домогательствам...
    - Зачем, сеньор...
    - Хватит, сейчас я не могу тебя более слушать, Изаура. Не хочу, чтобы нас кто-нибудь здесь застал. Я выслушаю тебя при первом же удобном случае.
    - Надо помешать этому недоумку шантажировать меня, - шептал Леонсио, удаляясь. - Ах, собака! Будь проклят тот час, когда я ввел его в мой дом.
    - Не допусти, господь, чтобы ему представился такой удобный случай, - с тоской подумала девушка, наблюдая, как ее господин поспешно уходит.
    Обреченно, в смертельном беспокойстве она последнее время подвергалась постоянным и все более настойчивым притязаниям со стороны Леонсио и не находила способа защититься от него. Решившись сопротивляться до конца, она, однако, помнила о судьбе своей несчастной матери, чья грустная история была ей хорошо известна. Некоторые старые рабы рассказывали ей об этом под большим секретом, и будущее рисовалось девушке в самых мрачных и зловещих тонах.
    Открыться Малвине - вот единственный способ пресечь действия Леонсио и избежать грядущих несчастий. Но Изаура очень любила свою молодую госпожу и не могла решиться на такой рискованный шаг, боясь опечалить ее, навсегда разрушив счастливое и, сладкое заблуждение ее сердца.
    Она бы предпочла скорее умереть, как ее мать, которая пала жертвой подлости и жестокости, чем затуманить черными тучами радужный и безоблачный небосвод мыслей своей госпожи.
    Отец Изауры, единственный человек, не считая Малвины, волновавшийся за ее судьбу, был бедный поденщик и не мог защитить дочку от преследований и домогательств. В таком безвыходном положении ей оставалось только одно: в тайне горько оплакивать свою печальную судьбу, с мольбой обращаясь к небу и доверяясь воле всевышнего.
    Теперь нам становится ясно, почему такая глубокая скорбь и неизбывная тоска звучали в любимой песне Изауры. Малвина ошибалась, объясняя ее грусть любовным томлением. Помыслы Изауры были чисты и бескорыстны. И конечно, догадайся ее госпожа об истинной причине постоянной печали юной рабыни, она бы и посочувствовала и защитила страдалицу.

Глава 7

    На фазенде Леонсио имелся большой, грубо сколоченный сарай с голыми стенами и земляным по- лом, предназначенный для рабынь, которые пряли шерсть и ткали холсты.
    Обстановку этого помещения составляли трехногие скамейки, табуретки, лавки, прялки, мотовилки и большой ткацкий станок, расположенный в углу.
    Вдоль стены, напротив широких окон, украшенных балясинами, выходивших в просторный внутренний двор, в ряд сидели пряхи. Было их около тридцати: негритянки, креолки, мулатки, с маленькими ребятишками, которые ползали возле них по земле. Одни пряхи разговаривали, другие напевали, чтобы скоротать долгие часы своего трудового дня. Там можно было увидеть женщин любого возраста и цвета кожи: от старой африканки, хмурой и тощей, до пухлой, веселой креолки, от черной, как смоль, негритянки до почти белой мулатки.
    Среди женщин-прях выделялась одна молоденькая девушка, самая изящная и красивая, какую только можно себе вообразить в подобном месте. У нее было стройное и гибкое тело, нежное личико с несколько полными, но четко обрисованными губами - чувственными, влажными и алыми, как чудоцвет, только что распустившийся ранним апрельским утром. Черные глаза ее были не слишком большими, но искрились очаровательной живостью и озорством. Черные вьющиеся волосы могли бы стать украшением любой европейской аристократки. Однако, она носила их на мужской манер, короткими и очень сильно завитыми. Это нисколько ее не портило, наоборот, придавало ее на смешливому и жеманному личику неожиданное очарование. Если бы не маленькие золотые сережки, дрожавшие в миниатюрных и аккуратных мочках ушей, и вздернутые волнующие груди, которые как два шаловливых козленка подпрыгивали под прозрачной рубашкой, вы могли бы принять ее за плутоватого и дерзкого подростка. Вскоре мы узнаем, каким исчадием ада было это создание, носившее красивое имя Роза.
    Тот, кто захотел бы внимательно прислушаться, среди однообразного шелеста вращавшихся колес и заунывного пения, размеренного гула безостановочно работающего ткацкого станка и визга детей, услышал бы следующий разговор. Несколько прях, среди которых была и Роза, робко, вполголоса толковали между собой:
    - Подруги, - обратилась к своим соседкам пожилая креолка, знавшая все секреты в доме со времен старых хозяев, - Теперь, после смерти старого господина и отъезда сеньоры Малвины. к своему отцу, мы узнаем, что такое суровая неволя.
    - Что ты говоришь, тетушка Женуария?
    - Вот увидите. Вы помните, что старый господин не любил шутить. Так вот, как говорится, все познается в сравнении. Наш молодой хозяин, там... Дай бог, чтобы я ошибалась... Но мне кажется, что он нас заставит пожалеть о прошедших временах...
    - Святой крест! Дева Мария! Не говори так, тетя Женуария! Лучше уж сразу убить нас...
    - Этот не будет думать ни о пряже, ни о холсте. Нет, скоро мы все пойдем в поле махать мотыгой с восхода до заката, или собирать кофе на плантациях. Повсюду нас будет преследовать плеть надсмотрщика. Вот увидите. Ему нужен только кофе. Много кофе... Кофе - это деньги.
    - Сказать по правде, не знаю, что лучше, - заметила другая рабыня. - То ли в поле, то ли здесь, не разгибаясь с рассвета до десяти часов вечера. Мне кажется, что там будет свободнее.
    - Свободнее! Не надейся, - воскликнула третья. - Здесь в тысячу раз лучше! По крайней мере здесь нет проклятого надсмотрщика.
    - Да что там говорить, - заключила старая креолка, - везде неволя. Кому суждено было родиться рабом злого господина, тот везде будет мучиться, что здесь, что там. Неволя - злая доля. Не бог сотворил рабство, это - выдумка дьявола. Знаешь, что случилось с несчастной Жулианой, матерью Изауры?
    - Кстати, - вставила одна из женщин, - что теперь делает Изаура? Пока сеньора Малвина была здесь, Изаура беззаботно разгуливала по гостиной, а теперь...
    - Теперь она иногда заменяет госпожу, - быстро ответила Роза, лукаво и насмешливо улыбнувшись.
    - Замолчи, девчонка! - строго прикрикнула на неё старая креолка. - Оставь свои сплетни. Бедная Изаура! Не приведи господь тебе оказаться на месте этой бедняжки! Если бы вы знали, как страдала ее несчастная мать. Ах, наш старый господин был настоящим оборотнем, да простит меня господь. Сейчас у Изауры и сеньора Леонсио отношения складываются тем же манером. Жулиана была красивой, статной мулаткой, у нее был такой же цвет кожи как у Розы, но она была еще красивее и лучше сложена.
    Роза недовольно хмыкнула и скорчила презрительную мину.
    - Но в этом и было ее несчастье, бедняжка! - продолжала старая креолка.-Вот она и приглянулась старому господину... я уж вам рассказывала, что потом произошло. Жулиана была честной женщиной, поэтому страдала, пока не умерла. В то время управляющим здесь был тот сеньор Мигел, что появляется иногда тут-отец Изауры. Он был справедливым человеком, ко всем хорошо относился, и все шло как надо. Не то что этот сеньор Франциске, нынешний, сатана его побери! Это самая страшная чума, когда-либо посещавшая наш дом. Как я говорила, сеньор Мигел очень любил Жулиану и работал, работал не покладая рук, чтобы накопить денег и выкупить ее. Но хозяин не хотел ее продавать, да так разозлился, что выгнал сеньора Мигела.
    Жулиана после этого недолго прожила: плеть и работа быстро свели ее в могилу. Бедная девочка грудным ребенком осталась сиротой. Если бы не старая госпожа, бог знает, что бы с ней сталось... Несчастная девочка! Уж лучше бы господь прибрал ее!..
    - Почему, тетушка Женуария?
    - Потому что, мне кажется, судьба ее будет такой же, как у ее матери...
    - Чего же еще заслуживает эта обманщица? - зло прошептала завистливая и недоброжелательная Роза. - Думает, что, если она прислуживает в гостиной, то лучше других. Ни на кого не обращает внимания. Сейчас принялась кокетничать с белыми мужчинами... Ее отец говорит, что выкупит ее, и она теперь воображает себя госпожой. Бедный сеньор Мигел! Сам ничего не имеет, а должен где-то наскрести на выкуп дочери!
    - Какой злой язык у этой Розы, - раздраженно проворчала старая креолка, бросив осуждающий взгляд на мулатку. - Что тебе сделала бедная Изаура, эта роза без шипов. Она красива и образованна как всякая белая девушка и она не способна никого обидеть. Если бы ты, такая хвастливая и дерзкая, оказалась на ее месте, ты была бы в тысячу раз хуже.
    Роза, от досады сжав губы, собиралась ответить со свойственными ей дерзостью и бесстыдством, но резкий голос, раздавшийся у входа, оборвал разговоры прях.
    - Тихо! - приказал вошедший. - Черт побери! Сколько болтовни! Похоже, что здесь работают только языками!
    Плечистый грузный человек с густой черной бородой на угрюмой отталкивающей физиономии появился в дверях. Он неуклюже прошел в помещение. Это был управляющий. Его сопровождал молодой, стройный и элегантный мулат, одетый в красивую ливрею. Он нес прялку. Следом за ними шла Изаура.
    Все рабыни встали и стоя приветствовали управляющего. Тот велел поставить прялку на свободное место. К несчастью для Изауры, оно оказалось рядом с Розой.
    - Иди сюда, девка, - сказал управляющий, повернувшись к Изауре. - С сегодняшнего дня и впредь твое место здесь, а эта прялка - твоя. Пусть твои товарки дадут тебе задание на сегодня. Я понимаю, что эта перемена тебе не очень-то по вкусу, но что поделаешь? Такова воля твоего господина. Иди сюда, смотри, это тебе не пианино. Тут надо побыстрей выполнить задание и получить новое. Придется мало говорить и много работать.
    Не обнаруживая ни досады, ни разочарования новым положением, Изаура села за прялку и начала готовить ее к работе. Несмотря на то, что она была горничной и почти всегда выполняла легкую работу, у нее были навыки в любом домашнем труде: она умела прясть, ткать, стирать, гладить и готовить так же хорошо, как любая другая, а возможно и лучше многих. Поэтому она спокойно и с достоинством принялась за дело, и лишь горькая усмешка, мелькнувшая на ее губах, выдавала некую печальную покорность. На самом же деле она была отражением волнений и тоски, гнетущих ее сердце. Она не испытывала огорчения оттого, что ее лишили положения, которое она занимала долгое время при своих господах. Осознав случившееся, Изаура старалась быть покорной, как любая другая рабыня, поскольку, несмотря на редкую красоту и образованность, тщеславие и суетность не затронули ее сердце, не омрачили ее незаурядный природный ум. Впрочем, несмотря на скромность и покорность, в ее взоре, речи и манерах виделось настоящее врожденное достоинство и гордость, быть может, происходящие от сознания превосходства. Сама не желая того, красивая и благородная, она выделялась среди прочих правильностью черт, изысканностью жестов и манер. Никто бы не подумал, что это рабыня, работающая среди себе подобных, но скорее приняли бы ее за молодую госпожу, от скуки пришедшую сюда. Она казалась королевской цаплей, вытягивающей благородную и гибкую шею среди стаи домашних уток.
    Все остальные рабыни наблюдали за ней с нескрываемым интересом и сочувствием, потому что все, кроме Розы, испытывавшей к ней смертельную зависть, любили Изауру. В двух словах поведаем читателю причину недоброжелательности Розы. Это была не просто зависть, было в ней нечто практическое, что превращало эту зависть в смертельную ненависть. Роза давно уже была любовницей Леонсио, доставшейся ему легко, без борьбы, просьб и угроз. Однако, с тех пор как он оказал предпочтение Изауре, Роза была им заброшена и забыта. Хорошенькая мулатка почувствовала себя жестоко раненной таким пренебрежением прямо в сердце, а будучи злой и мстительной по натуре и не имея возможности свести счеты со своим господином, она поклялась обрушить весь свой гнев на несчастную соперницу.
    - Черт побери тебя, проклятый! Пусть замучит тебя злая проказа, нехороший человек! Пусть укусит тебя за язык гремучая змея, проклятый пес! - Эти и другие ругательства посылали рабыни, ворча под нос, вслед управляющему. Самое ненавистное для рабов существо - это управляющий. Даже палач не вызывает такой ненависти. Надсмотрщик внушает отвращение в большей степени, чем самый жестокий господин, вручивший ему безжалостный бич, чтобы наказывать и изнурять рабов работой. Так страдалец забывает судью, вынесшего суровый приговор, чтобы восстать против палача, исполняющего его.
    Как мы уже сказали, Изауре пришлось сесть рядом с Розой. А та сразу же обрушила на свою новую соседку весь запас саркастических и язвительных замечаний и насмешек.
    - Мне очень жаль тебя, Изаура, - сказала Роза для начала.
    - В самом деле? - ответила Изаура, готовая противопоставить недоброжелательности Розы всю свою естественную приветливость и терпение.
    - Почему же, Роза?
    - Наверно, тяжело променять гостиную на хижину, диван, покрытый дамассе <Дамассе - блестящая мягкая шелковая ткань (прим. пер.)>, на колченогую лавку, пианино и атласную подушку на эту прялку? За что тебя выставили оттуда, Изаура?
    - Никто меня не выгонял, Роза, ты прекрасно знаешь это. Сеньора Малвина уехала вместе с братом к своему отцу. Так что мне нечего делать в гостиной, и поэтому я пришла работать сюда.
    - А почему она не взяла тебя, свою любимицу, с собой? Ах, Изаура, ты пытаешься обмануть меня, но напрасно ты хитришь, я все знаю. Ты стала слишком заносчивой, и потому тебя отослали сюда, чтобы ты знала свое место.
    - Как ты язвительна! - ответила Изаура, грустно улыбаясь, но не теряя спокойствия. - Значит, ты думаешь, что я была счастлива там и гордилась тем, что нахожусь в гостиной, среди белых? Как ты заблуждаешься! Если бы ты не высказывала мне своих злых замечаний и колкостей, мне было бы приятнее и спокойнее работать здесь, чем прислуживать там.
    - Я тебе не верю. Как это тебе может нравиться здесь, где нет мужчин, с которыми ты привыкла любезничать?
    - Роза, что я тебе сделала плохого, почему ты распространяешь эти выдумки?
    - Ой, сеньора, не сердитесь!.. Простите, дона Изаура. Я думала, что сеньора оставила свою щепетильность там, в гостиной.
    - Можешь говорить все, что угодно, Роза, но я хорошо знаю, что в гостиной или на кухне я, как и ты, всего лишь рабыня. Ты тоже должна помнить, что, если сегодня ты здесь, то где ты будешь завтра, знает один только господь. Давай работать, мы должны работать. Оставим эти пустые разговоры.
    В эту минуту послышались звуки колокольчика, известившего, что наступило четыре часа вечера - время ужина для рабов. Рабыни, оставив свою пряжу, поднялись, и лишь Изаура осталась на своем месте, продолжая прясть.
    - Разве ты не слышишь, Изаура, - с издевкой обратилась к ней Роза. - Пора. Фасоль ждет тебя!
    - Нет, Роза. Я останусь здесь. Я не голодна. Надо закончить мое задание, я слишком поздно начала сегодня.
    - Ты права, такая образованная и изнеженная девушка, как ты, не может есть из одного котла с рабами. Хочешь, я пришлю тебе бульончик и шоколад?
    - Замолчи, болтунья! - прикрикнула на нее пожилая креолка, казалось, возглавлявшая эту группу прях. - Вот змеиный язычок! Оставь ее в покое. Пошли, пошли.
    Все рабыни покинули сарай. Изаура осталась наедине со своей работой, ею овладели грустные и тревожные мысли. Нить, словно сама собой, бежала из-под ее нежных пальцев, в то время как босая изящная ножка, сбросив сафьяновый башмачок на деревянной подошве, мерно нажимала на педаль прялки, приводя ее в движение. Голова девушки склонялась в одну сторону, как увядшая белая лилия, а опущенные ресницы, как печальные вуали, скрывали бездонную грусть и уныние, затаившиеся в прекрасных глазах. Она была ослепительно хороша, застыв в этой очаровательной позе.
    - Боже мой, - думала она. - Даже здесь я не могу обрести покой! Словно все поклялись мучить меня! В гостиной меня преследуют белые и плетут тысячи интриг, чтобы терзать меня. Здесь, среди подобных мне, кто, кажется, мог бы хорошо ко мне относится, я надеялась обрести покой. Но и здесь находится одна, которая из зависти или неважно из-за чего, косо смотрит на меня и злобно насмехается. Боже мой, боже мой! Я несчастна уже потому, что родилась в неволе. Но не лучше ли было бы родиться тупой и уродливой как самая ничтожная негритянка, чем получить от небес дар, только отравляющий мое жалкое существование?
    Но печальные размышления Изауры не были продолжительными. У входа раздался шум, и, подняв глаза, она увидела что кто-то приближается к ней.
    - Ах, боже мой! - прошептала она. - Опять! Ни на мгновение нельзя остаться одной.
    Вошедший был никто иной как лакей Андрэ, которого мы уже видели вместе с управляющим и который весьма развязно и дерзко встал перед Изаурой.
    - Добрый вечер, прекрасная Изаура. Как поживает очаровательный цветок? - самонадеянно приветствовал ее хвастливый лакей.
    - Хорошо, - сухо отрезала Изаура.
    - Ты недовольна?.. Ты не права, надо приспосабливаться к новому образу жизни. Должно быть, тому, кто привык находиться в гостиной среди шелков, цветов и ароматной воды очень грустно оказаться в этих закопченных стенах, воняющих прокисшим вином да нагаром сальных свечей.
    - И ты, Андрэ, тоже пользуешься случаем бросить в меня камень?
    - Нет, нет, Изаура! Упаси меня господь обидеть тебя. Наоборот, моему сердцу очень больно видеть тебя здесь, среди этого сброда: грубых и вонючих негритянок. Такая девушка как ты достойна ступать только по коврам и возлежать на подушках из дамассе. У этого сеньора Леонсио, в самом деле, сердце каменное.
    - А тебе какое до этого дело? Мне и здесь неплохо.
    - Ну, что ты! Не верю. Твое место не здесь. Но, с другой стороны, я рад этой перемене.
    - Почему?
    - Потому что, Изаура, говоря по правде, ты .мне очень нравиться, и здесь, наконец, мы можем с тобой говорить свободно.
    - Вот как Тогда запомни сразу, что я не намерена выслушивать твои двусмысленности.
    - Ах, вот как! - воскликнул Андрэ, совершенно не ожидавший такого резкого ответа. - Так сеньоре угодно слушать нежности красавчиков только там, в гостиной? Смотри же, подруга, это не может продолжаться бесконечно, а из нашего брата ты не найдешь лучшего парня, чем я. Я всегда в галстуке, в перчатках, одетый, обутый, надушенный и, кроме того, - прибавил он, ударив себя рукой по карману, - не с пустым карманом. Подумай! Роза тоже очень красивая девушка, она не сводит с меня глаз, но, бедняжка, что она такое рядом с тобой... Наконец, Изаура, если бы ты знала, как я люблю тебя, ты бы так мне не отвечала. Если пожелаешь, смотри...
    Говоря это, мошенник приблизился к Изауре и небрежно обнял ее за шею, как будто собираясь сообщить ей что-то по секрету или сорвать поцелуй.
    - Остановись! - воскликнула Изаура, раздраженно оттолкнув его. - Ты слишком смел и дерзок. Убирайся отсюда, иначе я все расскажу сеньору Леонсио.
    - Ох, прости, Изаура, у тебя нет причин так сердиться. Ты напрасно ссоришься с тем, кто тебя никогда не обижал и хочет тебе только добра. Но время смягчит это неприступное сердечко. Прощай, я ухожу, но смотри, Изаура, ради бога, никому ничего не говори. Упаси господь, чтобы молодой господин узнал об этом: он может меня повесить. Понятно, - продолжал Андрэ про себя, удаляясь, - ведь он в этом деле преуспел не больше, чем я.
    Бедная Изаура! Постоянно и повсюду ее домогаются господа и рабы, ни на мгновение не оставляя ее в покое! Сколько горечи и печали скопилось в ее сердце! В доме у нее было четыре недруга, каждый из которых старался лишить ее душевного покоя и терзал ее сердце: это три поклонника - сеньор Леонсио, Белшиор, Андрэ, и безжалостная соперница-рабыня Роза. Изауре нетрудно было противостоять преследованиям рабов и слуг, но что будет с ней, когда придет господин?!
    Действительно, через несколько минут Леонсио в сопровождении управляющего вошел в прядильню. Изаура, прервавшая на минуту работу и погрузившаяся в свои печальные мысли, закрыв лицо руками, не заметила их появления.
    - Где девушки, которые обычно здесь работают? - спросил Леонсио управляющего, входя в сарай.
    - Ушли ужинать, сеньор. Но скоро вернутся.
    - Но одна осталась здесь... Ах! Это Изаура... Вот и хорошо, - подумал Леонсио, - более удобный случай трудно придумать. Предпримем еще одну попытку, чтобы подчинить ее моей воле.
    - Как только рабыни поедят, - продолжал он, обращаясь к управляющему, - отведите их на кофейные плантации. Я уже давно собирался поручить вам это, да все забывал. Не желаю их больше видеть здесь ни минуты. Нечего им бездельничать и тратить время без пользы для меня в пустой болтовне. Хлопковых тканей большой выбор в продаже.
    Как только управляющий вышел, Леонсио подошел к Изауре.
    - Изаура, - прошептал он взволновано и нежно.
    - Сеньор! - воскликнула рабыня, испуганно выпрямляясь. А в глубине ее души прозвучало: "Бог мой! Это он! Наступил мой роковой час".

Глава 8

    Сейчас мы вынуждены покинуть на несколько мгновений Изауру наедине с ее развратным и жестоким господином, чтобы рассказать читателю о том, что произошло в этой маленькой семье, и какой оборот приняло дело после траурного сообщения о кончине командора. Подобно разорвавшейся бомбе это известие ускорило неумолимо приближавшуюся развязку в тот момент, когда страсти достигли апогея и неизбежно надо было принимать какое-то решение.
    Эта смерть, передав в руки Леонсио все отцовское состояние и развязав последние путы, еще сдерживавшие разгул его отвратительных страстей, могла лишь усугубить это щекотливое, по сути своей глубоко драматическое положение.
    Леонсио и Малвина пребывали в трауре и не выходили их дома несколько дней, ставших передышкой в их размолвке, но не снявших взаимного раздражения. Энрике, непременно желавший уехать на следующий день, наконец уступил просьбам и уговорам Малвины и согласился остаться, чтобы побыть с ней в дни траура.
    - Все зависит от того, как поступит мой муж, - сказала Малвина брату, - а то, уедем вместе. Если за эти дни он не освободит или как-то не устроит Изауру, я ни на минуту не останусь в его доме.
    Леонсио, заперевшись в своей комнате, ни с кем не говорил и даже не выходил оттуда несколько дней. Казалось, он был безутешен в своем глубоком горе. Однако это было не так. Получив известие о смерти отца, Левнсио в самом деле перенес сильное потрясение, даже некоторый испуг, но не удар. В глубине души, по прошествии первых минут замешательства, страшно сказать - он даже обрадовался этому событию, которое так удачно избавило от необходимости объясняться с Малвиной и Мигелем. Во время своего заточения, вместо того, чтобы предаваться скорби, которую должен был бы испытывать любящий сын, Леонсио, ни в коем случае не желая смириться с потерей Изауры, размышлял исключительно о том, как избежать разговоров с Мигелем и Малвиной и остаться хозяином красивой невольницы. Противоречия и препятствия сплелись в один узел, который можно было только разрубить, но не развязать. Леонсио признал обещание, данное его отцом Мигелу: освободить Изауру за фантастическую сумму в десять тысяч рейсов. Мигел собрал эти деньги и принес их ему, чтобы взамен получить свободу своей дочери. Леонсио также признал и не мог оспаривать, что его покойная мать завещала после ее смерти освободить Изауру. С другой стороны, Малвина, зная о его пагубной страсти и коварных планах насчет рабыни, справедливо возмущенная этим, властно требовала немедленно освободить девушку. Казалось, у молодого господина не было никакой возможности достойно выйти из столь затруднительного положения, не освободив Изауру. Но Леонсио не мог смириться с этим. Роковая, неистовая любовь, которую пробудила в его сердце Изаура, заставляла его преодолевать все препятствия, пренебрегать законностью, приличиями и порядочностью, безжалостно терзать сердце доброй и ласковой супруги, и все это - ради удовлетворения своих низменных желаний. Итак, он решил разрубить узел, для чего использовал свою власть и отложил на неопределенное время исполнение обещаний, встретив с холодным безразличием и надменным высокомерием справедливые требования и упреки Малвины.
    Малвина, из уважения к скорби, охватившей ее мужа, пока не заводила разговора о юной рабыне. Но через несколько дней она вернулась к этой теме.
    - У нас есть время, Малвина, - ответил ей Леонсио с холодным спокойствием. - Сначала мне необходимо исполнить все юридические формальности. Для этого я должен поехать в столицу, чтобы вступить во владение наследством и ознакомиться с состоянием дел. По возвращении без спешки займемся Изаурой.
    При этих словах лицо Малвины покрылось смертельной бледностью, она почувствовала, как холодеет ее сердце, стиснутое жестокими оковами оскорбления. Она словно увидела, как внезапно рухнул воздушный замок ее супружеского счастья. Малвина в тайне надеялась, что муж, сраженный таким страшным ударом, замкнувшийся в своих горьких раздумьях, подавленный и одинокий, прислушается к голосу разума и откажется от своего безумства, вымолит у нее прощение и встанет на путь взаимопонимания и любви. Неожиданно отчужденный тон и ничтожные отговорки мужа повергли ее в глубокое уныние, переходящее в отчаяние.
    - Как?! - потрясение воскликнула она, с гордым и искренним возмущением. - Неужели ты еще колеблешься: исполнять ли свой прямой долг? Если бы у тебя было сердце, Леонсио, ты видел бы в Изауре сестру, ведь тебе хорошо известно, что твоя мать обожала и боготворила ее как собственную дочь и завещала после ее смерти дать ей свободу, и, кроме того, хотела дать ей приличное приданое, чтобы обеспечить будущее. Тебе прекрасно известно, что твой отец твердо обещал отцу Изауры освободить ее за десять тысяч рейсов. Если помнишь, Мигел уже приходил, чтобы вручить тебе эту фантастическую сумму. И, зная все это, ты еще сомневаешься и медлишь! Нет, это уж слишком! Не вижу причин откладывать исполнение обещания твоих родителей, которое ты давно уже должен был выполнить.
    - Но к чему такая поспешность? Скажи мне, Малвина? - ответил Леонсио чрезвычайно ласково и спокойно. - Какая нам сейчас выгода от свободы Изауры? Разве ей плохо здесь? Разве ее не продолжают считать скорее членом семьи, чем рабыней? Ты хочешь, чтобы мы выпустили ее в этот коварный мир? Таким образом мы уж точно не выполним волю моей матери, которая очень беспокоилась за судьбу Изауры. Нет, Малвина, мы пока что не можем вручать судьбу Изауры слепому случаю. Сначала нужно обеспечить ей приличное положение, достойное ее красоты и образования, найти ей хорошего мужа, а это так сразу не получится.
    - Какое жалкое оправдание, мой друг! Пока Изаура не нуждается в муже для защиты, ведь у нее есть отец, благородный человек, только что доказавший, что он преданно любит свою дочь. Вручим ее сеньору Мигелу, и у нее будет надежный защитник и добрый пастырь.
    - Бедный сеньор Мигел! - возразил Леонсио с пренебрежительной усмешкой. - Не сомневаюсь в искренности его намерений, но где он возьмет средства, чтобы сделать Изауру счастливой, особенно сейчас, когда он наверняка заложил все свое имущество до последней рубашки, чтобы оплатить свободу дочери. Весьма вероятно, что это даже чья-то милостыня, мне так кажется.
    В ответ Малвина только грустно покачала головой и тяжело вздохнула. Однако она еще желала верить в искренность своего мужа, поэтому притворилась успокоенной и удалилась, не обнаруживая своей досады. Впрочем, она не могла больше терпеть это, столь унизительное для нее положение, отягощенное мучительной неизвестностью. На следующий день она была еще более настойчива. В ответ же услышала те же отговорки и доводы. Леонсио даже притворялся, что занимается этим делом с презрительным безразличием человека, окончательно утвердившегося в решении исполнить задуманное. На этот раз Малвина не могла сдержаться и порвала с мужем. Леонсио, будучи последовательным, расчетливо парировал женскую ярость циничными и насмешливыми колкостями, что привело Малвину в крайнее возбуждение и вызвало у нее гнев и досаду.
    На другой день Малвина, без объяснений, торопливо покинула дом Леонсио и вместе со своим братом уехала в Рио-де-Жанейро. Она поклялась в порыве возмущения никогда более не ступать под кров этого дома, где была так оскорблена и унижена. Она поклялась навсегда вычеркнуть из своей памяти вероломного и распутного супруга. Будучи в состоянии крайнего раздражения, она не могла предвидеть, хватит ли ей сил, чтобы осуществить эти неистовые
клятвы, внушенные слепой ревностью и справедливым возмущением. Она не знала, что в таких нежных и добрых душах, как ее, ненависть исчезает быстрее, чем любовь, а любовь Малвины к Леонсио сохранилась, несмотря на его вероломство. Любовь гораздо сильнее, чем обида, какой бы справедливой она не была.
    В свою очередь Леонсио, осуществив свой план противопоставления бурным порывам супруги самого холодного и бесстыдного равнодушия, прислонившись к косяку двери и небрежно покуривая сигару, безразлично, словно был здесь посторонним человеком, наблюдал за стремительными сборами своей жены.
    Заметим, что в этом показном равнодушии Леонсио не было ничего неестественного и неискреннего, он действительно не чувствовал никаких угрызений совести по поводу внезапного отъезда жены, наоборот, его радовало это своенравное, с его точки зрения, решение Малвины, полностью развязывавшее ему руки для осуществления гнусных замыслов насчет несчастной Изауры. Этим притворным спокойствием он сумел скрыть радость и удовлетворение, переполнявшие его сердце. Лишний раз он убедился в полезности избранного им - и постоянно применяемого на практике, хоть и в менее серьезных обстоятельствах, правила: против женского гнева и капризов нет более могущественного оружия, чем хладнокровие и безразличие. Малвина не могла предположить, что душа ее мужа ликовала и пела, окунувшись в бездну вероломства.
    Что же происходило в эти долгие дни траура, всеобщей подавленности и мучительного беспокойства с благородной и несчастной Изаурой?
    Узнав, что в письме сообщалось о смерти командора, Изаура простилась со своими сладостными надеждами, которые поселил в ее сердце Мигел нескольким минутами ранее. Похолодевшая от ужаса, она поняла, что безжалостная судьба отдавала ее, беззащитную жертву, в руки непреклонного и распутного преследователя. Помня о горькой судьбе своей матери, потрясенная случившимся, она не видела иного выхода из сложившегося положения, кроме как смириться и готовиться к самой чудовищной участи. Глубокое уныние и смертельный ужас овладели ее рассудком. Несчастная, бледная, изменившаяся в лице, она, как одержимая, то бродила по полям, то блуждала в густых зарослях сада, то пряталась в самых укромных уголках дома, проводя долгие часы в молчании и страхе, как беззащитный заяц, который видит парящего в небе хищного ястреба с окровавленным клювом. Кто поможет ей? Кто защитит ее от тирании распутного и отвратительного господина? Только два человека могли испытывать к ней сострадание: это ее отец и Малвина. Ее отец, скромный и бедный управляющий, которому не позволялось появляться на фазенде - Леонсио, и поэтому он встречался с ней редко и только украдкой, едва ли сможет помочь ей. А Малвина, всегда такая добрая и ласковая с ней, ах! - даже Малвина после отвратительной сцены в гостиной хотя и говорила Изауре слова, полные сочувствия, однако стала смотреть на нее отчужденно и недоверчиво. Ревность пробуждает злонамеренность и неприязнь даже в самых чистых и доброжелательных душах. С течением времени госпожа становилась все менее приветливой и мягкой по отношению к рабыне, с которой раньше была и дружна, и ласкова, как с родной сестрой или близкой подругой.
    Добрая и доверчивая Малвина никогда бы не усомнилась в невиновности Изауры, если бы не Роза, хитрая соперница и коварная интриганка. После недавних событий, жертвой которых стала Изаура, Малвина приблизила к себе Розу. Молодая госпожа порой изливала в присутствии злобной мулатки свои накипевшие обиды - порождение ревности, переполнявшей ее сердце.
    - Госпожа слишком доверяется этой притворщице, - говорила ей на это лукавая рабыня. - Будьте уверены, что эти ухаживания начались не вчера. Я уже давно замечала, как эта обманщица, изображающая перед хозяйкой простушку, кокетничает с хозяином. Она сама виновата в том, что он потерял голову.
    Эти и подобные глупости, вовремя сказанные Розой госпоже, затуманили разум и ввели в заблуждение такую простодушную и неопытную женщину как Малвина. Усилия завистливой мулатки принесли желаемые ею результаты.
    Подавленная этой новой бедой, Изаура предприняла робкие попытки приблизится к своей госпоже, чтобы узнать, почему она лишила ее своего расположения и доверия, и доказать свою невиновность. Но несчастная была встречена так холодно и высокомерно, что отступила в испуге и еще глубже погрузилась в бездну своей тоски и уныния.
    Однако, пока Малвина еще жила в доме, она невольно оставалась спасительной преградой, защищавшей Изауру от наглых приставаний и грубых домогательств Леонсио. Сколь бы мало ни почитал ее муж, но она была препятствием для осуществления его мерзких планов, по крайней мере, насильственным путем. Изаура отдавала себе в этом отчет, и трудно представить себе, в какое состояние ужаса и отчаяния погрузилась бедная девушка при виде отъезжающей госпожи, оставляющей ее целиком и полностью на произвол судьбы, вручая без защиты похоти и прихотям того, кто был одновременно ее господином, воздыхателем и палачом.
    Действительно, едва лишь Леонсио увидел, что экипаж Малвины скрылся за холмами, не а состоянии более сдерживать свое сатанинское ликование и не теряя времени, он обошел весь дом в поисках Изауры. Наконец он обнаружил ее лежащей на полу в самом дальнем углу, почти бездыханную, заливающуюся слезами, с вырывавшимися из груди судорожными рыданиями.
    Избавим читателя от пересказа произошедшей там постыдной сцены. Скажем лишь, что Леонсио быстро исчерпал все имевшиеся у него в арсенале достойные приемы, убеждая девушку, что не только ее долгом, но и в ее же интересах было бы уступить его желаниям. Он делал ей самые соблазнительные предложения, давал самые торжественные обещания, дошел до мольбы, униженно ползал у ног- рабыни, из уст которой слышал в ответ лишь горькие слова и справедливые упреки. Наконец, видя бесплодность всех своих усилий, он отступил, исполненный ярости, изрыгая брань и страшные угрозы.
    Приступив к осуществлению этих угроз, в тот же день он приказал отправить ее работать в прядильню, где мы и оставили ее в предыдущей главе. Он заверил девушку, что если она не уступит желаниям своего господина, то путь ее лежит на плантацию, с плантации - в тюрьму, из тюрьмы - к позорному столбу, а оттуда, наверняка, в могилу.

Глава 11

     Алваро был одним из тех немногочисленных людей, на которых природа и фортуна, как бы опережая друг друга, излили свою благосклонность. Единственный отпрыск знатной и богатой семьи, в возрасте двадцати пяти лет он остался сиротой и владельцем состояния, составлявшего два миллиона рейсов.
    Он был среднего роста, худощав, хорошо сложен и привлекателен скорее благородным и доброжелательным выражением лица, чем физическим совершенством, которым он тоже обладал в достаточной мере. Хоть он и не имел исключительно глубокого ума, но умел трезво оценить ситуацию и разобраться в сферах трансцендентных концепций. Закончив подготовительный курс и будучи серьезным мыслящим человеком, он понимал, что один случай сделал его счастливым обладателем наследства, но другой мог лишить его всего, поэтому он пожелал получить какую-нибудь профессию, а именно - изучить право. На первом году обучения, коснувшись высоких материй философии права, он получал некоторое удовольствие от академических знаний, но когда ему пришлось погрузиться в обширный лабиринт сухой и утомительной казуистики практического права, его живой аналитический ум отступил с отвращением, ему не хватило духу идти дальше по избранному пути. Энергичный юноша с великодушными устремлениями получал больше удовольствия от исследования высоких политических и социальных материй, от создания блестящих утопий, чем от изучения и толкования законов и сводов правил, которые в большинстве своем, по его мнению, основывались на абсурдных ошибках и нелепых предубеждениях человечества.
    Он испытывал ненависть ко всем социальным различиям и привилегиям. Надо сказать, что он был либералом, республиканцем и почти социалистом.
    Имея такие убеждения, Алваро, конечно же, был восторженным аболиционистом <Аболиционист - сторонник движения за отмену рабства (прим. пер.)> и был им не только на словах. Немалую часть родительского наследства составляли рабы, и он сразу же освободил их всех. Кроме того, имея филантропическую наклонность и зная сколь опасен резкий переход от состояния полного подчинения к абсолютной свободе, Алваро организовал для освобожденных им рабов нечто вроде колонии в одном из своих поместий, управление которой доверил честному и усердному человеку. Эта мера могла обернуться большой выгодой для освобожденных, для общества и для самого Алваро. Земля была предоставлена им для работы на условиях аренды, и они, подчиняясь определенному порядку, не только избежали бедности, преступности и развращенности, но получили надежные средства к существованию и даже могли откладывать некоторые сбережения, а также возместить Алваро убытки, связанные с их освобождением. Независимый и эксцентричный, как богатый английский лорд, он исповедовал в своей жизни строгие принципы. Обладая одновременно живым воображением и впечатлительным сердцем, Алваро очень любил удовольствия, роскошь, наслаждения. Его любовь к женщинам сопровождалась утонченным платонизмом и, идеалистической чистотой, доступной только возвышенным душам и добрым сердцам. Заметим, что Алваро до сих пор не встретил девушку, которая стала бы для него воплощенным идеалом, созданным его поэтическим воображением в смутных мечтах. Имея такие исключительные и блестящие данные, Алваро, конечно, являлся предметом всеобщего интереса со стороны прекрасной половины высшего света, а, может, и тайной страсти, заставлявшей трепетать сердца не одной знатной и прекрасной девственницы. Впрочем, одинаково вежливый и любезный со всеми, он ни одной из них не оказывал предпочтения.
    Трудно себе вообразить разочарование, изумление и растерянность, охватившие прекрасных пернамбуканок <Пернамбуканки - жительницы штата Пернамбуко, столица которого город Ресифе (прим. пер.)>, когда они увидели с каким интересом и какой заботливостью отнесся Алваро к безвестной и бедной девушке, с какой учтивостью он обращался к ней и какие восторженные похвалы, не скрывая, расточал ей. Юнона и Паллада были менее раздосадованы, когда прекрасный Парис присудил Венере приз красоты. Уже до этого вечера в определенных дамских кругах Алваро высказывался об Элвире в весьма восторженных выражениях и с весьма пылким красноречием, что изумило и встревожило дам. Девушки горели желанием увидеть этот эталон красоты - и уже заранее приготовили для незнакомки и ее рыцаря тысячи язвительных замечаний, едких насмешек и злобных шуток. Однако, когда они воочию увидели ее, то, несмотря на пренебрежительные улыбки, блуждавшие у них на устах, девушки почувствовали себя уязвленными в самое сердце красотой незнакомки. Прошу прощения у красавиц за мою прямолинейность и откровенность, но за очень редким исключением, тщеславие - неизменная спутница красоты, а там, где есть тщеславие, рано или поздно рождается зависть, неизменно следующая за ним в большем или меньшем отдалении. Очарование незнакомки было неоспоримо, ее скромность и робость не портили своеобразную, наивную и естественную элегантность, простое и даже бедное платье, потерявшееся в окружении пышной роскоши, великолепно сидело, изящно подчеркивая ее природную стать. Исключительное впечатление, произведенное Элвирой при первом появлении в обществе, и усердие, с которым Алваро старался подчеркнуть соблазнительную привлекательность Элвиры, словно для того, чтобы затмить других красавиц в гостиной, были уже достаточным поводом для того, чтобы вызвать их неприязнь и задеть самолюбие. Оба они стали в этот вечер мишенью для тысячи едких замечаний, насмешливых улыбок и презрительных взглядов.
    Алваро даже не замечал едва скрываемую враждебность, с которой он и его протеже - мы можем так назвать ее - были встречены этим собранием. Робкая и скромная Элвира, нище не встречавшая искренности и сердечности, и здесь почувствовала себя неуютно в этой атмосфере притворной любезности и показной обходительности, где в каждом взгляде таилась пренебрежительная насмешка, в каждой улыбке - сарказм.
    Мы уже знаем, кто такой Алваро, познакомимся же с его другом-доктором Жералдо.
    Это был мужчина тридцати лет, бакалавр права, адвокат, мнение которого высоко ценили коллеги в суде в Ресифе. Из всех своих знакомых только к нему Алваро испытывал искреннюю привязанность и только с ним поддерживал тесные отношения. Ясный ум, твердый и благородный характер, честные жизненные принципы привлекали в нем Алваро. Наделенный практическим и цепким умом, каковым должен обладать настоящий юрист, скрупулезно соблюдающий законы, хорошо изучивший все предрассудки и капризы общества, Жералдо был полной противоположностью эксцентричному и увлекающемуся реформистскими идеями другу, но эта несхожесть совсем не нарушала и не охлаждала взаимные уважения и привязанность молодых людей, скорее наоборот, питала и укрепляла их дружбу, исключая монотонность, которая устанавливается в отношениях людей, всегда и во всем согласных и похожих. Видя, в конце концов, что друг думает то же, что и ты, что желания одного совпадают с желаниями другого, и нет предмета для обсуждения, такие друзья испытывают тошноту от безоговорочного согласия во всем и часто бывают вынуждены замкнуться в молчании и уснуть друг против друга. Невозмутимая, удобная и вялая дружба! Кроме того, противоречивость склонностей и мнений друзей всегда очень полезны, так как развивают и закаляют личность. Так, позитивизм и практический ум доктора Жералдо часто вносили поправки в утопии и восторженные планы Алваро. Бывало и наоборот.
    Из уст самого Алваро мы уже узнали, какая невероятная случайность позволила ему познакомиться с доной Элвирой, и как ему удалось привести ее на бал, где мы все находимся.
    - Отец, - говорила юная девушка пожилому мужчине, на руку которого она опиралась, возвращаясь в первую залу, где мы и продолжим свои наблюдения. - Отец, побудем немного в этой комнате, пока здесь никого нет. Ах, боже мой! - продолжала она озабоченно после того как они уселись рядом, - зачем я, бедная рабыня, пришла сюда, на бал знатных и богатых господ! Эта роскошь, эти огни, эти почести, окружающие нас, приводят меня в замешательство и вызывают головокружение. Я преступница, потому что позволяю вовлечь себя в столь блестящее общество. Отец, это предательство, я знаю, я чувствую угрызения совести... Но если бы эти благородные сеньоры догадались, что рядом с ними развлекается и танцует жалкая рабыня, бежавшая от своих господ! Рабыня! - воскликнула она, поднимаясь, - рабыня! Мне представляется, что все читают это роковое слово, запечатленное на моем челе... Бежим отсюда, отец, бежим! Это общество насмехается надо мной, я задыхаюсь в этом дворце... бежим!
    Воскликнув так, девушка, бледная и задыхающаяся, испуганно озиралась и дрожала всем телом, отталкивая руку отца и не переставая повторять в отчаянии и нетерпении:
    - Скорее, отец мой. Бежим отсюда.
    - Не волнуйся, дочка, успокойся, - отвечал ей мужчина, пытаясь остановить её. - Здесь никто не догадывается, кто ты. Как могут они предположить, что ты рабыня, если ни одна из этих красивых и благородных сеньор не может ни красотой, ни изяществом, ни воспитанием поспорить с тобой?
    - Тем хуже, отец. Я привлекаю всеобщее внимание и эти любопытные взгляды, направленные на меня изо всех углов, заставляют меня вздрагивать каждую минуту. Я бы хотела, чтобы земля разверзлась у меня под ногами, и я бы провалилась в ее недра.
    - Оставь эти мысли, твой страх и застенчивость могут погубить нас. Нет ни малейшего повода для твоих опасений. Веди себя непринужденно, не скрывай своего очарования и умения танцевать, петь, вести беседы, пусть тебя видят веселой и спокойной, тогда никто не подумает, что ты рабыня, нет, они примут тебя за принцессу. Мужайся, дочь моя, по крайней мере здесь. В первый и последний раз мы подвергаем себя этому испытанию. Мы больше не можем оставаться в этом городе, где к нам начали относится с подозрением.
    - Правда, отец!.. Какая судьба! - ответила девушка, грустно склонив голову. - Мы обречены всегда странствовать по свету, гонимые обществом, скрываясь и ежесекундно вздрагивая. Видно, небо отметило нас своим проклятьем... Ах! Наш отъезд причинит боль моему сердцу!.. Не знаю, что меня привязывает к этим местам... однако, мне придется сказать им прощай навеки. Этому краю, где так недолго я наслаждалась радостью и покоем. Ах! Боже мой!.. Кто знает, не лучше ли мне было умереть в рабстве!
    В это время в зал торопливо вошел Алваро. Казалось, что он кого-то ищет.
    - Куда же они делись? - прошептал он, - может, им стало скучно, и они ушли?.. Ах, нет! К счастью, вот они! - радостно воскликнул молодой человек, увидев отца и дочь, беседу которых мы только что слышали. - Дона Элвира, вы так скромны. Зачем вы скрываетесь здесь, вы должны блистать в зале, где все с нетерпением ждут вас. Такое поведение скорее подходит робкой увядающей фиалке, а не великолепной розе, которая должна красоваться при ярком свете дня.
    - Простите меня, - прошептала Изаура, - бедная девушка, такая как я, воспитанная в сельской глуши и не привыкшая к великолепным собраниям, чувствует себя смущенно в роскошной толпе...
    - О, нет! Вы привыкнете, я надеюсь. Огни, блеск, музыка, ароматы духов создают атмосферу, в которой должна сверкать ваша красота, созданная богом, чтобы радовать и восхищать людей. Я искал вас по просьбе нескольких кавалеров, которые уже стали вашими поклонниками. Чтобы сменить однообразие вальсов и кадрилей здешние дамы имеют обыкновение очаровывать наш слух музицированием. Кое-кто, кому я уже сказал, простите меня за бестактность - наперсницу восторга, что вы обладательница нежного и сильного голоса, изъявляют желание послушать вас.
    - Я, сеньор Алваро!.. Я должна петь в таком блестящем собрании! Пожалуйста, избавьте меня от нового испытания. Прошу вас, в ваших собственных интересах. Я плохо пою, очень стеснительна и уверена, что подведу вас. Давайте избежим этого.
    - Я не могу принять ваши доводы, потому что уже слышал, -как вы поете, и поверьте мне, дона Элвира, если бы я не знал, что вы поете восхитительно, я бы не посмел подвергнуть вас такому испытанию. Вы обладаете певческим даром, и не должны смущаться. Я еще раз настойчиво прошу вас спеть именно ту благозвучную песню рабыни, за исполнением которой я однажды вас застал. Уверяю, слушатели будут очарованы.
    - Почему не другую? Эта будит во мне слишком грустные воспоминания...
    - Может быть именно поэтому она так трогательно звучит в ваших устах.
    - Ах, горькая участь моя! - вздохнула про себя дона Элвира, - те, кто меня сильно любят, становятся, не ведая того, моими палачами.
    Во что бы то ни стало Элвира хотела уклониться от нового испытания. Петь при таких обстоятельствах было для нее самым мучительным, что можно было придумать. Но она не могла больше противиться уговорам, и, вспомнив рассудительный совет своего отца, не стала больше заставлять себя упрашивать. Она оперлась на руку, предложенную ей Алваро, прошла к пианино и села к инструменту с изяществом и элегантностью исполнительницы, часто музицирующей на досуге.
    Толпа любопытствующих и трепещущих в самом томительном ожидании теснилась вокруг пианино. Кавалерам не терпелось узнать, так ли хорош ее голос, как прекрасна ее внешность, была ли эта фея еще и сиреной. Девушки надеялись, что сейчас будут иметь удовольствие созерцать провал этого удивительного создания и уже готовились сравнить ее с павлином из басни, жалующимся Юноне, что, создав его самым красивым из пернатых, она забыла подарить ему певческий дар, наделив его резким и неприятным голосом.
    Атмосфера была напряженной и торжественной. Девушка оказалась в трудном положении примадонны, о вокальных данных которой заранее раструбила пресса, и вот теперь она дает первый концерт перед требовательной и просвещенной публикой. В зале стояла глубокая тишина, словно все разом задержали дыхание, и, казалось, было слышно биение сердец, томимых ожиданием. Несмотря на то, что Алваро уже слышал превосходный голос Элвиры и ее вдохновенное пение, он был обеспокоен ее настроением. Элвире было безразлично, как ее примут, хорошо или плохо, она бы очень хотела оказаться на месте самой безобразной, самой нескладной и самой глупой девушки в этом собрании, лишь бы о ней забыли и оставили в покое. Можно было подумать, что ее внезапно охватило какое-то ужасное роковое предчувствие. Но Элвира любила Алваро, благодарная ему за чуткость, с которой он, полный заботы и энтузиазма, старался представить ее как самую красивую и талантливую в этом блестящем обществе. Чтобы доставить ему удовольствие и не разочаровать его, она хотела спеть как можно лучше. Она больше желала триумфа Алваро, чем своего собственного.
    Девушка села за пианино, и как только ее ласковые и гибкие пальцы опустились на клавиши и взяли несколько первых аккордов, как бы пробуя инструмент, она преобразилась, открыв слушателям еще одно свое дарование. Лицо ее, обычно скромное и простодушное, озарилось внутренним светом, стан, восхитительно стройный, высокомерно и величественно выгнулся, восторженные глаза горели лучистым сиянием; грудь до этого безмятежная, как воды озера в тихую лунную ночь, восстала бурными волнами штормящего океана, ее шея, белоснежная и гибкая, вытянулась, как у лебедя, готовящегося спеть свою неземную песнь. Божественное вдохновение, коснувшееся нежного чела, превратило ее в жрицу Прекрасного, в посланницу Небесной гармонии. В душевных волнениях и тревогах она сумела почерпнуть мужество и вдохновение, чтобы преодолеть робость и страх, которые сковывали ее душу. Она оросила уста слезами своего сердца, и голос вырвался из ее груди с такой необычной и захватывающей силой, такого чистого и нежного тембра, исполненный такой возвышенной меланхолии, что не одна слеза скатилась по щекам завсегдатаев этого храма изысканных удовольствий и легкомысленных наслаждений.
    Элвира имела головокружительный успех! Как только отзвучали последние аккорды, зал взорвался громом аплодисментов. Казалось, что от оглушительных рукоплесканий и восторженных возгласов обрушится здание.
    - Фея Алваро еще и сирена, - говорил доктор Жералдо одному из кавалеров, в компании которого мы его уже видели. - В ней все прекрасно... Какой чистый и нежный тембр голоса! Я решил, что вознесся на небеса и слушаю ангельские хоры.
    - Настоящая артистка... В театре она затмила бы Малибран и завоевала бы мировую славу. Алваро прав, такое создание не может быть обычной женщиной, а тем более авантюристкой...
    Оркестр, заигравший кадриль, заглушил их последние слова и не позволил нам дослушать их разговор.
    - Дона Элвира, - сказал Алваро, направляясь к своей протеже, уже сидевшей рядом с отцом. - Вы помните, что оказали мне честь, подарив мне эту кадриль.
    Элвира сделала усилие, чтобы улыбнуться и побороть ужасную слабость, вновь охватившую ее после того, как она кончила петь.
    Она протянула руку Алваро, и они заняли свое место в ряду танцующих.

Глава 12

    Теперь наши читатели знают, наверняка давно уже догадавшись, что прекрасная Элвира - это рабыня Изаура, а сеньор Анселмо - никто иной как управляющий Мигел - наши старые знакомцы. Нам уже известно, что Изаура не только была умна от природы, но и получила прекрасное по тем временам образование, поэтому у нее такие изысканные манеры, изящная, благородная речь, а также масса других достоинств, позволивших этой рабыне появиться и даже блистать в просвещенном и аристократическом обществе.
    Отчаянное положение, в которое попала его дочь, вдохновило Мигела на крайнее средство - поспешное бегство, сопровождавшееся множеством случайностей и опасностей. Он с ужасом вспоминал о трагической судьбе матери Изауры, ставшей жертвой таких же обстоятельств. Мигел хорошо знал, что Леонсио такой же бездушный, как и его отец, и даже еще более испорченный и распутный, способен на любые крайности и злодеяния. Потеряв надежду выкупить дочку за деньги, собранные им, он решил воспользоваться этой суммой для того, чтобы любым путем вырвать бедную жертву из рук злодея. Мигел прекрасно понимал, что выкрасть рабыню из дома хозяев и покровительствовать ее бегству было не только преступлением в глазах общества, но еще и недостойным поступком. Но эта рабыня была его родной дочерью, невинной жемчужиной, которая неминуемо была бы осквернена или раздавлена рукой хозяина-палача. Все эти обстоятельства оправдывали его в собственных глазах.
    Несчастный отец давно уже сообщал властям о происходившем, умоляя использовать закон в защиту его дочери, чтобы она не стала жертвой насилия и жестокости со стороны ее распутного и грубого господина. Но все, к кому он обращался, отвечали ему единодушно: "Оставьте это. Не теряйте времени зря. Властям нет никакого дела до того, что происходит в домах богачей. Не связывайтесь с ним, будьте счастливы, если вам придется только оплатить судебные издержки, а то могут состряпать какое-нибудь обвинение против вас самих, и вы попадете в тюрьму. Где это видано, чтобы бедняк одержал верх над богачом, а слабый над сильным?"
    Мигел тайком поддерживал связь с некоторыми старыми рабами на фазенде Леонсио, которые с тоской вспоминали о тех временах, когда он был там управляющим. Они сохранили к нему уважение и привязанность, от них-то он и получал точные сведения о том, что происходило в поместье. Узнав о жестоких преследованиях, которым стала подвергаться его дочь после смерти командора, он, не раздумывая ни минуты, предпринял все возможное, чтобы выкрасть дочь и укрыть ее от домогательств жестокого господина. На „ следующее утро после похищения он отплыл вместе с Изаурой в северные провинции на торговом корабле, капитаном которого был португалец, его старинный проверенный друг. Достигнув широты Пернамбуко, капитан должен был идти под парусами к берегам Африки, поэтому он оставил их в Ресифе, пообещав вернуться через три-четыре месяца, чтобы доставить их, куда они пожелают. Исполняя с юных лет работу садовника и управляющего, Мигел имел весьма ограниченный кругозор и немногочисленный круг знакомств, не было, к сожалению, у него никакого опыта в подобных делах и очень мало знаний о мире. Следовательно, он не мог предвидеть всех последствий сложного положения, в которое он поставил себя и свою дочь. За долгие годы, что он управлял поместьем командора и другими, побеги рабов случались крайне редко и были непродолжительными: длились несколько дней, а бежавших всегда находили в каком-нибудь соседнем поместье. Неудивительно поэтому, что он не имел почти никакого представления о всех правах, которыми располагает господин на раба и о бесконечных средствах и возможностях, к которым могут прибегнуть для их поимки в случае бегства. Итак, он решил, что сможет жить со своей дочерью в Пернамбуко в полной безопасности по крайней мере три-четыре месяца, по возможности удалившись от общества и пытаясь скрыть свою жизнь в самом глубоком уединении.
    Изаура хоть и была умна и образованна, но, находясь вдалеке от того, кто постоянно вселял в нее ужас и отвращение, чувствовала себя спокойно и до некоторой степени беспечно по отношению к опасности, которой она неизбежно подвергалась. Но это относительное спокойствие продолжалось лишь до того дня, когда она впервые увидела Алваро. Она полюбила его той восторженной любовью возвышенной души, которая любит один раз в жизни. Эта любовь, что очевидно, сделала ее, и без того ненадежное и жалкое существование, томительным и тревожным.
    В лице, манерах, голосе и всем облике Алваро виделось нечто благородное, любезное и очень привлекательное, что покоряло все сердца. Как бы посчастливилось той единственной, которая сумела бы завоевать его любовь! Изаура не могла устоять перед столь незаурядным юношей и полюбила его со всей безоглядностью и слепотой, присущей цельной натуре, хотя и понимала, что эта любовь-всего лишь новый источник слез и мучений для ее сердца.
    Она сознавала, что ее отделяет от Алваро непреодолимая пропасть, и что нет надежды у ее гибельной страсти, которой навсегда придется скрыться в глубине ее сердца и вечно пожирать его роковым пламенем.
    В свою горькую чашу судьбы, уже почти переполненную слезами, она добавила волей случая и это жестокое испытание, которое будет, жечь ей душу и отравлять существование вечно.
    Обманывать общество, скрывать свое истинное происхождение, было тяжело для нее. Бесхитростная и щепетильная, она стыдилась самой себя, вынужденная вызывать у немногих людей, с которыми общалась, уважение и почтение, на которые не имела права рассчитывать. Но, искренне полагая, что подобное притворство не принесет обществу большого вреда, она примирилась со своей судьбой. Однако, должна ли она и могла ли, сохраняя секретность, вводить в заблуждение своего возлюбленного? Оставляя его в неведении относительно своего происхождения, должна ли она своим молчанием позволять расти глубокой и сильной страсти, которой воспылал к ней юноша? Не будет ли это низким, недостойным обманом, подлым предательством по отношению к нему? Не будет ли он вправе, узнав истину, бросить ей в лицо горькие упреки, презирать ее, пренебречь ею, наконец, обойтись с ней, как с подлой и низкой рабыней, каковой она и была? Эти вопросы постоянно мучили беглянку.
    - Ах, это было бы для меня ужаснее, чем тысяча смертей! - восклицала она в томительном волнении от мыслей, бередивших ее разум.
    - Нет, я не вправе обманывать его. Это недостойно... Я откроюсь ему. Это мой долг, и я его выполню. Он узнает, что не может, не должен любить меня. Во всяком случае, он не будет презирать меня... Рабыня, поступающая честно и благородно, по крайней мере, заслуживает уважения. Нет, я не могу обманывать его, я должна рассказать ему все.
    Таким было решение, которое внушали ей ее врожденное благородство и рассудок, голос которого не умолкал ни днем, ни ночью. Но когда наступала минута исполнить это намерение, силы покидали ее, и Изаура откладывала осуществление своего благого порыва.
    Она совершенно не находила в себе мужества, чтобы разрушить своими собственными руками те сладкие грезы, которые так ласково убаюкивали ее и иногда позволяли ей ненадолго забыть свое жалкое положение и думать только о том, что она любит и любима.
    - Пусть принадлежит еще один день, - размышляла она про себя, - этому несказанному, призрачному счастью. Я приговорена, но судьба выводит меня из подземелья на сцену, чтобы я исполнила роль счастливой и могущественной принцессы. Когда представление закончится, я снова буду заточена в моей темнице, чтобы никогда уже не покинуть ее. Продлим эти прекрасные мгновения, разве это преступление - подарить хоть в мечтах минуты счастья несчастной осужденной? Эта хрупкая золотая нить, связывающая меня с небом, может внезапно порваться, и я низвергнусь в ад моих страданий.
    В этой нерешительности, в этой внутренней борьбе, в которой голос страсти заглушал доводы разума и рассудка, прошло несколько дней, пока Алваро настоятельно уговаривал их принять приглашение на бал. Тогда Изаура поняла, что было бы вероломством, беспримерной низостью держать и дальше своего возлюбленного в неведении относительно ее происхождения. Для нее стало очевидным, что больше нет возможности продлевать без позора для обоих столь лицемерное молчание.
    Нельзя было более злоупотреблять неведением благородного и великодушного юноши! Беглой рабыне появиться на балу и выставляться напоказ под руку с ним перед самым блистательным и изысканным обществом одного из крупных городов означало отплатить самой черной неблагодарностью и самым позорным вероломством за оказанные им деликатные и любезные услуги. Все это никак не импонировало щепетильности Изауры. Действительно, Мигел, приведенный в ужас доводами, высказанными Алваро, был вынужден принять его любезное приглашение; но Изаура хранила глубокое молчание, которое оба восприняли как знак согласия.
    Они ошибались. Изаура, замкнувшись в молчании, всего лишь делала последние усилия, чтобы стряхнуть груз притворства, тяготивший ее сознание, чтобы решительно сорвать вуаль, скрывавшую от глаз возлюбленного ее подлинное положение. Впрочем, как она ни старалась собрать всю свою решимость и энергию, в последнюю минуту мужество покинуло ее. И слова замерли на ее приоткрытых устах. Уже поднялась она, чтобы упасть к ногам Алваро, но, как бы натолкнувшись на обращенный к ней нежный и ласковый взгляд юноши, замерла, как очарованная, признание не осмелилось раздвинуть онемевшие губы и отхлынуло к сердцу, ноги отказывались повиноваться ей, словно приросли к полу. Изаура напоминала обреченного, которого роковые обстоятельства толкают на самоубийство, но который, приблизившись к краю пропасти, куда он собирался броситься, отшатнулся, охваченный ужасом.
    - Какое же я слабое и трусливое созданье! - думала она, совершенно упав духом. - Какое несчастье! Мне не хватает мужества исполнить свой долг! Ничего, выход всегда есть. Пусть он услышит от моего отца то, что я не решаюсь сказать ему сама.
    Эта мысль мелькнула в ее сознании, и она ухватилась за нее, как за спасательный круг, поспешив подчиниться ей прежде, чем сомнения вновь овладеют ее разумом.
    - Отец, - сказала она решительно, едва лишь Алваро скрылся за калиткой маленького садика, - знайте, что я не пойду на этот бал. Я не хочу, и ни в коем случае не должна там появляться.
    - Не пойдешь?! - воскликнул изумленный Мигел. - А почему ты не сказала об этом раньше, когда сеньор Алваро еще был здесь? Сейчас, когда мы уже дали согласие...
    - Все всегда можно исправить, отец, - прервала его дочь с лихорадочным оживлением. - В этом случае все очень просто. Отец, идите скорей в дом этого молодого человека и скажите ему то, что я не решилась сказать. Объявите ему, кто я, и тогда все будет кончено.
    Произнося эти слова, Изаура была бледна, говорила невнятно, ее бескровные губы дрожали. Слова, произносимые неестественным, пронзительным голосом, казалось, с трудом вырывались из ее сердца. То был результат предпринятого ею последнего усилия для осуществления столь значительного решения. Отец подавленно и испуганно смотрел на нее.
    - Что ты говоришь, дочка! - воскликнул он. - Ты так бледна и взволнованна! Мне кажется, у тебя жар... Ты больна?
    - Нет, я здорова, отец. Не беспокойся обо мне. Нужно, чтобы вы обязательно разыскали этого молодого человека и рассказала ему все...
    - Но это - никогда!!.. Ты с ума сошла, дочка. Неужели ты хочешь, чтобы я сам помог заточить тебя в тюрьму, отправить в кандалах в Кампус, вернуть твоему господину. Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы ты умирала в мучениях в когтях этого чудовища! Ах, Изаура, ради всего святого, не говори мне больше об этом. Пока кровь течет в моих жилах, пока бьется это отцовское сердце, я буду пытаться спасти тебя.
    - Спасти меня, совершив низкий, недостойный поступок, отец! - решительно возразила девушка. - Как я могу, не став низкой и вероломной обманщицей, появиться, представленная им как свободная сеньора, на балу? Когда этот сеньор и столько других достойных людей узнают, кто стоял рядом с ними, что вместе с ними танцевала жалкая беглая рабыня...
    - Замолчи, девочка! - прервал отец, обеспокоенный возбуждением дочери. - Не говори так... так громко... успокойся. Они никогда ничего не узнают. Очень скоро мы оставим этот город, возможно, завтра, если нам посчастливится. Уплывем на любом пароходе, и как можно дальше, например, в Соединенные Штаты. Там, как мне кажется, мы будем вне досягаемости злого преследователя. Я - своим трудом, ты - своим образованием, можем снискать не только скромное пропитание, но и безбедное житье в любой части света.
    - Ах! Отец! Это решение уехать далеко, без надежды вернуться сюда когда-нибудь, гнетет мое сердце.
    - Что поделаешь, дочка! Сейчас, даже если нам придется идти на край света, нам необходимо бежать от преследования этого чудовища.
    - Но молодой человек, который проявил к нам такой интерес, сеньор Алваро, такой благородный и великодушный, узнав о моем происхождении и об ужасных обстоятельствах, заставляющих нас бежать и скрываться по свету, может, он захочет оказать нам поддержку и защитить от преследователя...
    - Кто может поручиться за него?.. Скорее всего он будет презирать тебя, как только узнает, что ты всего лишь беглая рабыня, а, может быть, досадуя, что мы его провели, он станет первым, кто выдаст тебя полиции. В опасности, которой мы подвергаемся, нам совершенно необходимо таиться от него и ото всех. Если мы откроемся кому-либо, то мы погибли. Мужайся. Мы идем на бал, дочка, это необходимо, но это последняя жертва, которую мы должны смиренно принести ради нашей безопасности. Скоро мы будем далеко, если они однажды и узнают, кто ты, какая нам разница? Они нас больше никогда не увидят, а скоро нас забудут. Ты слишком щепетильна. Если они не узнают, кто ты, твое общество ничем не может оскорбить их. Этим ты никому не причинишь зла, это мера защиты, которая извинительна в нашем положении.
    - Отец, кажется вы правы. Но не знаю, почему этот шаг вызывает такое отвращение у меня.
    - К сожалению, это необходимо, дочка, если ты не желаешь несчастья и смерти нам обоим. Если мы не пойдем на этот бал, а вскоре исчезнем, что произойдет неизбежно, подозрения, которые мы уже вызвали своим образом жизни, заставят полицию идти по нашему следу. Она будет всюду нас преследовать. Действительно, это - жертва, но гораздо более приятная, чем преследования полиции, тюрьма, пытки и смерть. Чего еще тебе можно ожидать в доме твоего господина?
    Изаура не отвечала, ее разум был поглощен противоречивыми и горькими размышлениями.
    Слова отца повергли ее в глубокое уныние. Оглушенная столькими ударами судьбы, душа ее тонула в море сомнений и растерянности, как хрупкое суденышко среди бурного океана, которым разбушевавшаяся стихия играет, как щепкой.
    Щепетильность и деликатность ее натуры, честность и искренность сердца, которое не могло приспособиться к обману и лжи, и какое-то смутное предчувствие, ее тяготившее, склоняли Изауру к решению не ходить на этот бал. Временами, казалось, она окончательно укреплялась в этом, и, уже верная своему намерению, она говорила себе: "Нет, я не пойду!"
    С другой стороны, доводы се отца, казавшиеся такими разумными, и неукротимое желание еще раз увидеть Алваро, несколько часов наслаждаться его обществом, снова погружали ее в пучину сомнений. Мысль о том, что вскоре, может быть на следующий день, ей придется оставить этот город и разлучиться с Алваро без малейшей надежды когда-либо вновь увидеть его, не имея возможности попрощаться с ним, без того, чтобы он смог узнать, кто она, куда уезжает, ранила ее сердце. Уехать, не имея возможности сжать в объятиях в час расставания любимого, а потом проливать слезы в самой жестокой тоске, тайком уехать, чтобы вести жизнь вечного бродяги, без малейшей надежды на утешение, подвергаться постоянным опасностям, чтобы, возможно, в конце концов закончить ее в муках самого бесчеловечного рабства, ах! - это ужасно! и все-таки это был единственный путь, открывшийся взору Изауры. Но нет, ее ждала еще целая ночь веселья и счастья, великолепная ночь, полная восторгов и поклонения. Вдыхать тот же воздух, пьянея от его голоса, упиваться его дыханием, запечатлевать в душе его страстные взгляды, чувствовать нежное пожатие обожаемой руки, считать удары своего сердца, сильнее бьющегося рядом с ним. Ах! Такая ночь стоила вечности, - пусть потом будут печали, опасности, рабство и смерть!
    Будучи искренней и скромной девушкой, Изаура, тем не менее, знала себе цену. Видя себя предметом любви такого молодого человека как Алваро, обладавшего чистой душой и наделенного такими благородными и блестящими качествами, она еще больше утвердилась в своем мнении о собственной персоне.
    Со свойственной ей природной проницательностью, она очень быстро поняла, что привязанность, испытываемая к ней юношей, была не простой и поверхностной данью ее очаровательной внешности и талантам, ни, тем более, преходящим капризом молодости, но настоящей, всепоглощающей, сильной и глубокой страстью. Это вызывало в ней подлинную гордость, возвышало в своих собственных глазах и временами заставляло забыть, что она жалкая рабыня.
    - Я уверена, что достойна любви Алваро, иначе он не полюбил бы меня. А если я достойна его любви, почему я не могу появиться в этом блестящем обществе? Разве испорченность людей способна уничтожить то светлое и прекрасное, что есть в творении создателя? - так размышляла Изаура и, возбужденная этими мыслями и соблазнительной перспективой получить несколько часов неземной радости рядом с возлюбленным, восклицала в душе: "Я должна пойти, должна пойти на бал!"
    Пока Изаура, в молчании закрыв лицо руками, размышляла о своих опасениях, пытаясь утвердиться в каком-то решении, ее отец, не менее обеспокоенный и встревоженный, рассеянно ходил между клумбами цветника, в мучительном беспокойстве ожидая оконча-; тельного решения дочери.
    - Я пойду, отец, пойду на этот бал, - сказала она, наконец, поднимаясь, - но я буду готовиться к нему, как жертва, которую поведут на заклание под звуки гимнов, украшенную цветами. Меня не оставляет роковое предчувствие, оно гнетет меня...
    - Какое предчувствие, Изаура?
    - Не знаю, отец, какого-то несчастья.
    - Так вот, что касается меня, Изаура, мое сердце говорит мне, что наш выход на этот бал будет нашим спасением.

Глава 15

    Уже прошло около месяца после событий, о которых мы только что рассказывали. Изаура и Мигел благодаря законному вмешательству Алваро продолжали жить в том же маленьком домике в предместье Санто Антонио. Не имея больше возможности даже мечтать о побеге и свободе, они остались в Ресифе по совету своего покровителя, в ожидании результатов его усилий, предпринимаемых в их интересах, и находясь при этом в самой томительной тревоге, как Дамокл с подвешенным над его головой на тонкой нитке острым мечом.
    Алваро почти каждый день бывал в доме беглецов и проводил долгие часы в разговорах о возможности добиться свободы для своей протеже, пытаясь ободрить их надеждой на счастливый исход его усилий.
    Чтобы лучше понять то, что произошло со времени рокового бала, послушаем беседу Алваро и Жералдо, происходившую в доме Изауры.
    Жералдо на следующее утро после бала оставил Ресифе и уехал в отдаленный поселок, куда его пригласили вести важное дело. Вернувшись в столицу штата через месяц, он прежде всего отправился к Алваро, побуждаемый не только дружбой, но и желанием узнать завершение необычного события на балу. Не застав дома своего друга два или три раза, он предположил, что вероятнее всего сможет увидеть его в доме Изауры, если она еще находится в Ресифе и живет в том же домике. Он не ошибся.
    Услышав голос своего друга, спрашивающего о нем у калитки сада, Алваро тотчас же вышел ему навстречу, прежде заверив хозяев, что человек, интересующийся им, его близкий друг, которому он полностью доверяет, и, с разрешения хозяев, впустил его.
    Жералдо приняли в маленькой комнате в передней части дома. Эта комната, хоть и не слишком просторная и очень просто обставленная, была весьма уютна, светла и полна аромата цветов. Окна комнаты затенялись вьющимися растениями, словно живыми зелеными занавесями, и поэтому она была скорее похожа на беседку, чем на комнату. Солнечный свет проникал туда через распахнутую дверь, ведущую на веранду с видом на море. С веранды можно было пройти меж кокосовых пальм, даривших тень и прохладу жильцам дома. Далее ваш взгляд скользил по поверхности океана и терялся на горизонте, где океан сливался с ясным сияющим небом.
    Поздоровавшись с гостем и обменявшись с ним несколькими учтивыми словами, Мигел и Изаура, догадываясь, что молодые люди желали бы остаться наедине, тактично удалились во внутренние комнаты дома.
    - Действительно, Алваро, - сказал, улыбаясь, доктор, - это прелестное жилище, и я не удивлен, что тебе нравится проводить здесь большую часть твоего времени. Он даже похож на таинственный грот феи. Жаль, что проклятый чернокнижник внезапно развеял очарование твоей феи, превратив ее в простую рабыню.
    - Ах, не шутите так, мой дорогой доктор. Эта отвратительная сцена произвела на меня неизъяснимое, мучительное впечатление. Однако, признаюсь откровенно, ни на секунду не изменила природу моих чувств к этой женщине.

     - Что ты говоришь?.. Твоя эксцентричность уже достигла такой степени?
    - Что же поделаешь? Таким я родился. В первые мгновения стыд и даже бешенство ослепили меня. Я почти что с удовольствием наблюдал ее неподдельный испуг. Какое грустное и оскорбительное разочарование! В одно мгновение я увидел, как рушится и превращается в груду камней роскошный замок, с такой любовью возведенный моим воображением!.. Рабыня, столько времени державшая меня в заблуждении и, в конце концов, выставившая меня перед обществом в унизительной роли шуга! Представь себе, какой конфуз и смущение я испытал перед этими знатными дамами, рядом с которыми я поставил рабыню в собрании самого блестящего и избранного общества!
    - И кроме того, - добавил Жералдо, - рабыню, затмившую их всех своей редкой красотой и удивительными талантами. Даже специально ты не смог бы приготовить им более жестокое унижение. Это преступление, которое тебе никогда не простят, разве что узнав, что ты тоже заблуждался.
    - Так вот, Жералдо, я, не знавший тогда от смущения и неловкости, где спрятаться, сегодня смеюсь и радуюсь тому, что так случилось. Кажется, что это происшествие предначертал всевышний, чтобы таким неординарным образом показать, сколь ничтожны и смешны любые различия в происхождении или богатстве, чтобы смирить гордость и самодовольство великих, вознести и защитить униженных от рождения, доказав, что рабыня может быть лучше герцогини. Недолго продлилось то первое мое неприятное впечатление. Очень скоро сострадание, любопытство, интерес, внушаемые злоключениями такой незаурядной личности, а точнее любовь, которую не смог погасить в моем сердце даже такой громкий скандал, заставили меня позабыть все, и я решил открыто и любой ценой защитить прекрасную пленницу. Как только мне удалось привести Изауру в чувство, убедившись, что она вне опасности, я помчался домой к начальнику полиции и изложил ему события. Благодаря нашим дружеским отношениям, я получил разрешение на то, чтобы Изаура и ее отец, а кстати знай, что он действие действительно ее отец, могли бы свободно вернуться домой, в то время как я официально становился поручителем бедной девушки. Так и произошло, вопреки яростному реву Мартиньо, упорствовавшему, не желая отпускать добычу. Однако, на следующий день тот же начальник полиции, взвесив серьезность и значительность этого дела, пожелал, чтобы она была препровождена к нему для допроса и установления личности. Я, конечно, вызвался проводить ее. О, если бы ты видел ее в тот момент!.. Сохраняя все свое достоинство, сдерживая подступающие к горлу слезы, вызванные ее ужасным положением, она мужалась. В ней не было ничего, что напоминало бы ее рабское происхождение, ее манеры подчеркивали чистоту и благородство души. Это был ангел скорби, изгнанный с небес и представший перед земным судом. Я все еще сомневался в жестокой действительности. Начальник полиции, движимый восхищением перед такой милой и благородной особой, был очень любезен и допрашивал ее спокойно и вежливо. Охваченная смущением и стыдом, она созналась во всем с наивностью непорочной души. Бежала она с отцом, спасаясь от домогательств распутного, похотливого и жестокого сеньора, который насилием и мучениями хотел заставить ее удовлетворить его низкие желания. Но Изаура, которую исключительная природа, дополненная самым утонченным и совершенным образованием, с детства наделила целомудрием и героической стойкостью, отвергла все обольщения и угрозы своего недостойного господина. Наконец, под страхом обещанного им самого унизительного и грубого обращения, не замедлившего бы стать реальностью, она приняла крайнее и единственное остававшееся ей решение - бежать.
    - Сказать по правде, Алваро, причина побега самая достойная и делает ей честь, но... к сожалению, она остается беглой рабыней.
    - И именно поэтому она вызывает интерес и сострадание. Изаура рассказала мне всю свою жизнь и, как мне кажется, может доказать свое право на свободу. Ее бывшая хозяйка, мать нынешнего господина, вырастившая и давшая ей великолепное образование, говорила при свидетелях, что в случае своей смерти завещает девушке свободу. Внезапная смерть сеньоры, не успевшей оставить завещания, причина того, что Изаура еще находится в когтях своего распутного и недостойного господина.
    - И что же ты собираешься делать?
    - Собираюсь добиваться свободы для Изауры и назначения опекуна для защиты ее прав.
    - И где ты собираешься получить доказательства или документы в подтверждение своей правоты?
    - Не знаю, Жералдо. Я хотел бы посоветоваться с тобой, именно поэтому я ждал тебя с таким нетерпением. Просвети и вдохнови меня на это правое дело своими юридическими познаниями. Я уже воспользовался первым и самым очевидным для меня способом, и сразу же, на следующий после бала день написал владельцу Изауры в самых умеренных и убедительных выражениях, какие только нашел, предлагая ему назначить цену за ее свободу. Но дело только осложнилось: похотливый и ревнивый раджа пришел в бешенство и прислал мне в ответ вызывающее письмо, которое я только что получил. В этом письме он называет меня соблазнителем и укрывателем чужих рабынь и торжественно обещает прибегнуть к законным средствам, чтобы вернуть невольницу в свой дом.
    - Весьма глуп и невежлив этот султанишка, - сказал Жералдо, бегло прочитав показанное ему другом письмо, - хотя, если не обращать внимания на его наглый тон, к сожалению, он прав...
    - За этот тон он даст мне полное и исчерпывающее удовлетворение, на чем я настаиваю.
    - Несмотря на его наглость, мы вынуждены признать, что он обладает неоспоримым правом требовать назад и арестовать свою рабыню, где бы она не находилась, если ты не можешь представить никаких законных аргументов в защиту твоей протеже.
    - Это позорное и жестокое право, мой дорогой Жералдо. Насмешка называть правом варварский свод законов, против которых во весь голос протестуют цивилизация, мораль и религия. Терпеть общество, где разнузданный и тираничный господин, одержимый постыдными желаниями, имеет право мучить хрупкое и невинное создание только потому, что ей выпало несчастье родиться рабыней, это верх злодейства и гнусности.
    - Не совсем так, мой дорогой Алваро. Эти злоупотребления и подлости должны пресекаться, но как может правосудие или государственная власть проникать в пределы семейного очага и вмешиваться в частную жизнь гражданина? Каких только отвратительных и порочных тайн, порождаемых рабством, ни существует на этих плантациях и в поместьях, о которых, я уже не говорю - правосудие, - но даже соседи не подозревают... Пока будет существовать рабовладение, будут и такие примеры. Несовершенное законодательство порождает бесконечное количество злоупотреблений, которые можно уничтожить только вырвав зло с корнем.
    - К несчастью, это так. Если общество бесчеловечно обрекает эти жертвы на произвол их палачей, то, поверь мне, в мире еще есть благородные души, берущие на себя обязанность защитить или отомстить за обиженных. Что касается меня, Жералдо, то я торжественно обещаю, пока в моей груди бьется сердце, я буду всеми силами бороться за свободу Изауры и надеюсь, что бог будет на моей стороне в этом справедливом и святом деле.
    - Насколько я понимаю, Алваро, ты поступаешь так не только из соображений филантропии, но главное, по-моему, ты очень любишь эту рабыню...
    - Ты прав, Жералдо, я очень люблю ее и буду любить вечно. И я не делаю из этого тайны. Разве странно или постыдно любить рабыню? Патриарх Авраам любил свою рабыню Агарь и ради нее оставил Сару, свою жену. Униженное положение не может лишить Изауру светлого и сияющего ореола, в котором я видел и вижу ее по сей день. Красота и невинность - это звезды, сияющие еще ярче во мраке несчастья.
    - Твоя философия прекрасна и достойна твоего благородного сердца, но ничего не поделаешь, судьбы вершат гражданские законы, хотя эти условия, созданные людьми, несовершенны, несправедливы и часто жестоки. Ангел страдает и стонет под игом рабства, а демон устремляется к вершинам счастья и власти.
    - Да, это так, - размышлял Алваро в унынии. - Неужели в этих бесчеловечных законах нельзя найти никакого пункта, позволяющего оспорить у палача его невинную жертву?
    - Никакого, Алваро, до тех пор, пока не получишь какое-нибудь доказательство в пользу твоей подчиненной. Закон видит в рабе только собственность и фактически отказывает ему в человеческой природе. Господин имеет полное право собственности на раба и может лишиться его только отпустив на свободу или отчуждая его иным образом, или если свобода доказана в процессе судебного разбирательства, но не по причин не имевшей место жестокости или чего-то подобного со стороны владельца.
    - Эти ваши законы - жалкий и глупый бред. Чтобы расставить сети честности, покровительствовать обману, воспользовавшись незнанием, ограбить бедного, благоприятствовать ростовщичеству и алчности богачей, ваши законы изобилуют всевозможными средствами и уловками. Но когда речь идет о гуманной цели, о том, чтобы защитить беспомощную невиновность от произвола, от несправедливого преследования, тогда они либо немы, либо слепы. Клянусь, я использую все доступные мне средства, чтобы освободить несчастную от оскорбительного ига. На это вдохновляет меня не только порыв великодушия, но и моя чистая и горячая любовь. Я не стыжусь признаться в этом.
    Друг Алваро вздрогнул от столь откровенного и с таким воодушевлением и восторгом произнесенного признания, показавшегося ему жалким безумством.
    - Никогда не думал, - серьезно возразил он, - что эта эксцентричная и злополучная любовь достигнет такой степени восторженности. Нет ничего более достойного и естественного в том, что ты, движимый человечностью, стараешься защитить беспомощную рабыню. Остальное же, по-моему, ничто иное, как плод восторженного и романтического воображения. Разве достойно твоего положения в обществе отдаваться во власть слепой бурной страсти к рабыне.
    - Рабыня! - воскликнул Алваро, все больше возбуждаясь, - это всего лишь пустое слово, ничего не означающее по сути своей для меня. Чистота ангела, красота феи - вот реальность! Может ли человек или целое общество противостоять воле создателя и обращать в недостойную рабыню ангела, спустившегося с неба?..
    - Но, по грустному стечению обстоятельств, ангел упал с неба в болото рабства, и никто не может очистить грязи, запятнавшей его крылья. Такова жизнь, Алваро, жизнь в обществе послушна тираническим правилам, которым мы вынуждены подчиняться под угрозой трагического поворота событий, способных уничтожить нас. Кто не соблюдает условности или социальных предрассудков, тот рискует впасть в немилость и быть смешным.
    - Рабство как таковое уже возмутительно, это отвратительная язва на лице нации, терпящей и охраняющей ее. В свою очередь я не вижу никаких причин, чтобы до такой степени уважать абсурдные предрассудки, позорящие нас в глазах всего цивилизованного мира. Пусть я буду первым, подавая этот благородный пример, но у меня, конечно, будут последователи. Пусть это будет, по крайней мере, энергичный и честный протест против варварского, постыдного законодательства.
    - Ты богат, Алваро, а богатство дает тебе определенную свободу для удовлетворения твоих филантропических замыслов и капризов твоего романтического воображения. Но как бы велико ни было твое состояние, оно никогда не исправит предрассудков света и не заставит уважать или хотя бы принять в высшее общество рабыню, с которой, судя по всему, ты собираешься связать свою судьбу.
    - Какое мне дело до высшего света, если нас гостеприимнее будут принимать здравомыслящие люди с добрыми сердцами? Но главное, ты ошибаешься самым роковым образом, мой Жералдо. Мир всегда угодничает перед богатством, ведь так было всегда и везде. Золото обладает таким блеском, что без труда затмевает и делает абсолютно невидимыми любые родимые пятна. Я уверяю тебя, что нас всегда будут уважать и почитать в обществе, пока у нас будут деньги.
    - Но, Алваро, ты забываешь об одной очень важной вещи: а если тебе не удастся добиться свободы для твоей протеже?
    При этом вопросе Алваро побледнел и, подавленный такой жестокой, но, к сожалению, возможной перспективой, не ответив ни слова, с тоской устремил свой взор к горизонту. В это время его форейтор, ожидавший с коляской у калитки сада, пришел доложить, что какие-то люди спрашивают господина, желая говорить с ним или с хозяином дома.
    - Меня? - сквозь зубы процедил Алваро, - разве я у себя дома? Но, раз они спрашивают и хозяина... впусти их.
    - Алваро, - сказал Жералдо, выглядывая в окно, - если я не ошибаюсь, это из полиции. Мне кажется, вижу там судебного исполнителя. Нам предстоит еще одна сцена, такая же, как на балу.
    - Невозможно!.. По какому праву смеют они беспокоить меня в этом доме, доверенном мне самой полицией!
    - Не уповай на это. Правосудие - очень непостоянное и весьма изобретательное божество. Сегодня оно рушит то, что сотворило вчера...

Глава 16

    Первое, что сделал Мартиньо после бала, где провалились его попытки арестовать Изауру, это написал ее хозяину длинное и подробное письмо, в котором сообщал, что ему удалось обнаружить разыскиваемую сеньором рабыню.
    Он обстоятельно описал проведенное им расследование до того самого момента, когда обнаружил ее на публичном балу. Мартиньо превозносил свои сыскные способности и проницательность, утверждая, что если бы не он, никто не смог бы разглядеть рабыню в такой красивой и одаренной девушке. Самым ужасным и лицемерным образом искажая факты и обстоятельства, он описал Леонсио в двусмысленных выражениях, что Мигел обосновался с Изаурой в Ресифе, чтобы спекулировать красотой дочери. Она же, расставляя сети праздным и богатым мальчишкам, в конце концов сумела поймать в них весьма упитанного и теперь поспешно ощипываемого цыпленка. Это был пернамбуканец по имени Алваро, дважды миллионер и тысячу раз тупица, воспылавший к девице сумасшедшей страстью, одураченный и замороченный ею настолько, что собирается обручиться с ней. Он имел глупость привести ее на бал, где ему, Мартиньо, и улыбнулась удача обнаружить беглянку. Он задержал бы ее и уже отправил бы хозяину, если бы не возражения этого сеньора Алваро, который, хоть и узнал, что за птица его богиня, имел возмутительное бесстыдство защитить ее. Используя значительные связи и влияние, которыми он располагал в силу своего положения в обществе, он сумел воспрепятствовать ее задержанию и, став поручителем рабыни, сохранил ее в своей власти вопреки всякому разуму и справедливости, объявив, что вручит ее только самому владельцу. Он полагает, что Алваро попытается освободить девушку, чтобы жениться или сделать ее любовницей, и считает своим долгом довести все это до сведения хозяина рабыни.
    Таково краткое содержание письма Мартиньо, которое отправилось в Рио-де-Жанейро на пароходе вместе с письмом Алваро, в котором тот предлагал выкупить Изауру. Леонсио, обрадованный открытием, по переполненный ревностью и беспокойством из-за сведений, полученных от Мартиньо, поторопился ответить им обоим. И тот же пароход, который привез вызывающий и оскорбительный ответ, предназначавшийся Алваро, доставил письмо, предназначенное Мартиньо и уполномочивавшее того задержать рабыню, где бы она ни находилась. А для большей надежности Леонсио переслал ему специальную доверенность на это и, кроме того, несколько рекомендательных писем от важных лиц начальнику полиции, с тем, чтобы тот оказал Мартиньо содействие в этом деле.
    Мартиньо немедленно отправился в полицию и, представив начальнику все эти бумаги, потребовал, чтобы тот распорядился выдать ему рабыню. При виде документов, которыми был снабжен Мартиньо, начальник понял, что не сможет воспрепятствовать его притязаниям и отдал письменный приказ выдать вышеуказанную рабыню, послав с ним судебного исполнителя и двух полицейских для исполнения этого приказа.
    Таким образом Мартиньо появился перед домом Изауры вооруженным всеми документами, надлежащим образом уполномоченный полицией и в сопровождении конвоя, чтобы вырвать у Алваро желанную добычу.
    - Снова этот негодяй здесь! - прошептал Алваро сквозь зубы при виде входящего Мартиньо. Это был стон бессильной ярости, вырвавшийся из глубины души охваченного скорбным предчувствием юноши.
    - Что вам угодно в этом доме? - спросил Алваро сухим и высокомерным тоном.
    - Сеньор, хорошо зная меня, - ответил Мартиньо, - может более или менее точно угадать, что именно привело меня сюда.
    - Не имею ни малейшего представления, меня скорее удивляет этот полицейский эскорт, с которым вы сюда явились.
    - Ваше удивление пройдет, когда вы узнаете, что я пришел получить беглую рабыню по имени Изаура, которая уже давно была мною разоблачена на балу, на котором присутствовали и вы, сеньор. Я должен был отправить ее владельцу в Рио-де-Жанейро, но вы воспрепятствовали этому без какой бы то ни было заслуживающей внимания причины и удерживаете ее по сей день в своей власти противозаконно.
    - Помолчите, сеньор Мартиньо! Мне кажется, вы не компетентны в вопросах юрисдикции и не можете по своему усмотрению распоряжаться судьбами людей. Вам хорошо известно, что я поверенное лицо этой рабыни, и она находится под моим покровительством в рамках закона и с согласия властей.
    - Срок ваших законных полномочий истек, если только можно называть законным ваше самоуправство. К тому же вы, сеньор, не представили никаких доказательств в защиту этой беглой рабыни. И кроме того, - продолжал Мартиньо, показывая бумагу, - вот окончательный приказ начальника полиции выдать упомянутую рабыню. Этому нельзя препятствовать, не нарушив закона.
    - Как я вижу, сеньор Мартиньо, - сказал Алваро, быстро просматривая бумагу, врученную ему Мартиньо, - вы еще не отказались от своего недостойного замысла, став за мизерную сумму послушным орудием палача несчастной женщины. Подумайте, и вы поймете, что эти низкие действия могут лишь вызвать всеобщее отвращение к вам.
    Ощущая поддержку полиции, Мартиньо посчитал возможным казаться суровым и надменным, поэтому он ответил с невозмутимым хладнокровием:
    - Сеньор Алваро, я пришел в этот дом только для того, чтобы именем закона потребовать выдачи беглой рабыни, укрывающейся здесь, а не затем, чтобы выслушивать обвинения, которые вы не имеете права выдвигать против меня. Потрудитесь исполнить то, что предписывает вам закон и диктует здравый смысл, если не хотите, чтобы я воспользовался моим правом...
    - Каким правом?!
    - Обыскать этот дом и забрать рабыню силой.
    - Убирайся, жалкий шпион, - с негодованием воскликнул Алваро, не в силах больше сдерживать свой гнев. -Прочь с моих глаз, если не хочешь дорого заплатить за свою наглость!
    - Сеньор Алваро!.. Подумайте, что вы делаете!
    Доктор Жералдо, понимавший всю опрометчивость поведения своего друга, до этого момента из осторожности сохранявший молчание, увидев, что гнев и безрассудство Алваро переходят всякие границы, посчитал своим долгом вмешаться. Приблизившись к нему, он взял его за руку и тихо сказал:
    - Что ты делаешь, Алваро? Разве ты не понимаешь, что излишней горячностью ты можешь скомпрометировать себя и лишь осложнить положение Изауры? Осторожнее, друг мой.
    - Но... что мне делать? Скажи.
    - Выдать ее.
    - Никогда! - с отчаянием воскликнул Алваро.
    Несколько мгновений все хранили молчание. Казалось, Алваро размышлял.
    - Я вспомнил одно средство, - шепнул он Жералдо. - Попробую его.
    И, не дожидаясь ответа, подошел к Мартиньо.
    - Я убежден, сеньор Мартиньо, - тихо сказал ему Алваро, отводя его в сторону, - что вознаграждение в пять тысяч рейсов является основным мотивом, заставляющим вас действовать таким образом против несчастной, ничем вас не обидевшей женщины. Я понимаю, что вы не можете пренебрегать такой скромной суммой. Но если пожелаете полностью отказаться от этого предприятия и оставить в покое эту рабыню, я дам вам вдвое больше.
    - Вдвое!.. Десять тысяч рейсов! - воскликнул Мартиньо, округлив глаза.
    - Именно. Десять тысяч рейсов и уже сегодня.
    - Но, сеньор Алваро, я уже дал слово хозяину рабыни и предпринял некоторые шаги с целью, чтобы...
    - Не имеет значения! Скажите, что она снова убежала или найдите себе другое какое-нибудь оправдание...
    - Как, когда общеизвестно, что она находится во власти вашей милости?..
    - Ну... как хотите, сеньор Мартиньо. Чтобы такой энергичный и смышленый человек, как вы, спасовал бы перед таким пустяком!..
    - Решено, - сказал Мартиньо, подумав минуту. - Раз уж ваша милость так интересуется рабыней, не хочу больше огорчать вас этим делом, которое, сказать вам по правде, внушает мне отвращение. Принимаю предложение.
    - Спасибо. Вы окажете мне большую услугу.
    - Но как я должен поступить, чтобы выпутаться из этого?..
    - Подумайте. У вас богатое воображение, и оно должно подсказать вам, каким образом легче выйти сухим из воды.
    Мартиньо задумчиво стоял несколько мгновений, грызя ногти и внимательно изучая пол. Наконец, подняв голову и поднеся ко лбу указательный палец, он воскликнул:
    - Нашел! Сказать, что рабыня снова исчезла - это неубедительно, к тому же может скомпрометировать вас, сеньор, так как вы поручитель. Скажу, что внимательнее расследовав это дело, я убедился, что девушка, находящаяся под вашим покровительством, не та рабыня, о которой говорится в объявлении.
    - Неплохо придумано... Но случай получил такую огласку!
    - Неважно! Вы припоминаете примету в виде ожога над правой грудью, что упоминалась в объявлении? Я скажу, что эта весьма характерная примета не обнаружена, вот и все. Еще я добавлю, что девушка, опекаемая вами, при дневном свете выглядит совершенно иначе, чем ночью, и не похожа на красавицу, описанную в объявлении, и что вместо двадцати лет ей все тридцать с лишним, почти сорок, и что вся эта молодость и красота достигнуты посредством румян. А при мерцающем свете люстр и канделябров легко обмануться...
    - Вы весьма изобретательны, - заметил Алваро, улыбаясь, - но те, кто ее видел, конечно, не поверят вам. Впрочем, остается еще один момент, сеньор Мартиньо, - признание, сделанное ею публично. Из этого будет трудно выпутаться.
    - Что же трудного! Сошлемся на то, что она подвержена припадкам истерии и неврастении.
    - Браво, сеньор Мартиньо, я полностью доверяю вашей сообразительности и предприимчивости. А дальше?
    - А дальше я сообщу все это начальнику полиции, заявив ему, что не имею больше никакого отношения к этому делу, и передам полномочия какому-нибудь следователю или лесному капитану, который пожелает заняться этим расследованием. Одновременно напишу владельцу рабыни, сообщив ему о моей ошибке, в результате чего он, наверняка, перестанет искать ее здесь и нацелит свой интерес на другие штаты. Как вы находите мой план?
    - Великолепно. Так не будем терять времени, сеньор Мартиньо.
    - Я ухожу, и не более чем через два часа вернусь сюда, чтобы доложить вам о результатах моих действий.
    - Нет, я не могу здесь долго задерживаться. Жду вас у себя дома, там и получите обещанную вам сумму.
    - Можете идти, - сказал Мартиньо судебному исполнителю и полицейским, стоявшим у калитки сада. - Нет больше необходимости в вашем присутствии! Нет сомнения, - продолжал он про себя, - ставки удваиваются, как в ландскнэ. Эта рабыня - золотая жила и, как мне кажется, еще не иссякшая, - и он удалился, удовлетворенно потирая руки.

***

    - Ну, что же ты ему предложил, дорогой Алваро? - спросил Жералдо, едва Мартиньо вышел из комнаты.
    - Деньги, - ответил Алваро, - мое предложение привело к желаемому результату, и даже большему, чем я ожидал.
    Алваро вкратце рассказал своему другу о сделке, заключенной с Мартиньо.
    - Какой презренный и подлый тип этот Мартиньо! - воскликнул Жералдо. - Можно ли ему доверять? И ты думаешь, Алваро, что, поступив таким образом, ты добился успеха?
    - Не многого, однако кое-чего я все же смог добиться. По крайней мере, мне удалось на некоторое время отсрочить удар и, как говорится, дорогой Жералдо, пока плеть взлетает - спина отдыхает. Надеюсь, что Леонсио, убежденный в том, что его рабыни нет в Ресифе, будет искать ее по всей стране, а она спокойно поживет здесь, под моим покровительством, защищенная от преследователей и дурного обхождения жестокого хозяина. А у меня будет время изыскать средства и собрать доказательства и документы для обоснования ее права на свободу. Пока что мне этого достаточно, что же касается остального, раз уж ты считаешь мое дело совершенно безнадежным, божественное провидение научит меня, как поступить.
    - Как ты ошибаешься, мой бедный Алваро! Думаешь, что, устранив Мартиньо, ты хоть на время освободил ее от преследований владельца? Какая близорукость! В доносчиках, падких на легкую добычу, которые за пять тысяч рейсов - а для этих негодяев это баснословная сумма - пустятся на розыски беглой рабыни, поверь, недостатка не будет. Особенно сейчас, когда Мартиньо поднял переполох, и это дело получило широкую огласку. Вместо одного появится сто Мартиньо, преследующих прекрасную беглянку, каждый из них, не задумываясь, последует его примеру.
    - Ты очень мнителен, Жералдо, и всегда видишь только мрачные перспективы. Вполне возможно, что ложь, изобретенная Мартиньо, возымеет, свое действие, и никто больше не вздумает заподозрить в Изауре ту беглую рабыню. А если мой план удастся, мне будет безразлично, сколько ищеек пустятся за ней по свету. В любом случае я получаю отсрочку, что мне сейчас очень выгодно.
    - Ну, хорошо, Алваро, действуй, раз уж так случилось. Но, по-моему, подобное поведение недостойно тебя. Этим поступком ты оправдываешь те оскорбительные эпитеты, которыми наградил тебя Леонсио в письме. Ведь ты в самом деле становишься "соблазнителем и укрывателем чужих рабынь".
    - Прости меня, дорогой Жералдо. Я не могу согласиться с тобой. Это не обычный случай, ведь мы с Изаурой оказались в совершенно исключительных обстоятельствах. Я не соблазняю и не скрываю чужую рабыню, я защищаю ангела и спасаю невинную жертву от преследований палача. Мотивы, что движут мной, и качества человека, ради которого я это делаю, облагораживают мой поступок и оправдывают меня перед моей совестью.
    - Ну ладно, Алваро. Делай, что хочешь. Не знаю, как тебя отговорить от поступков, которые считаю не только неосторожными, но, сказать тебе откровенно, смешными и недостойными тебя.
    Жералдо не мог скрыть недовольства, которое вызывала в нем эта слепая, неуправляемая страсть, толкавшая его друга к действиям, представлявшим его в глазах общества смехотворным сумасбродом и беспримерным безумцем. Поэтому Жералдо не только не помог ему своими советами и не порекомендовал, как добиться свободы Изауры, но и настойчиво и последовательно пытался отговорить от такого рискованного предприятия, представляя дело еще более трудным, чем оно было в действительности. Если бы это было в его власти, он сейчас же вручил бы Изауру ее господину, лишь бы избавить Алваро от ужасного искушения, толкавшего юношу на путь самого нелепого безрассудства.

Глава 19

    - Посмотри, что ты делаешь, Роза. Ты и вправду легкомысленна и ни к чему не пригодна. Лишнее доказательство того, что ты не рождена для гостиной, твое место на кухне.
    - Смотрите-ка, какая важная персона собирается учить меня порядку! Кто тебя сюда звал, зануда? Твое место не здесь, а на конюшне. Иди, учи там лошадей, Андрэ, и не лезь в дела, которые тебя не касаются.
    - Помалкивай, бестолочь, - ответил Андрэ, переставляя стулья. - Только и умеешь, что болтать. Эти стулья стоят не здесь... Посмотри на эта вазы! А ты еще не протерла зеркала! Какая ты нескладная и ленивая! При Изауре тут было чисто и уютно. Приятно было зайти в гостиную. А теперь вот что. Ясно, тебе этого не дано.
    - Ее ты вспомнил кстати! - откликнулась Роза, чрезвычайно раздосадованная этим разговором. - Если соскучился по Изауре, иди, вытащи ее из чулана, где она теперь живет. Уж там-то нечего украшать цветами.
    - Замолчи, Роза. Смотри, ты ведь тоже можешь там оказаться.
    - Никогда. Я ведь не убегаю.
    - Потому что не с кем. А если бы тебе я посчастливилось, ты убежала бы даже с чертом. Бедная Изаура! Такая добрая, такая ласковая девушка, а с ней обращаются как с негритянкой с кухни! И тебе ее не жалко, Роза?
    - Жалко? Это еще почему? Кто ее у заставлял проделывать такое?
    - Знаешь, Роза, я готов взять на себя половину ее наказания, только бы быть с ней вместе, понятно?
    - Ну, это очень просто, Андрэ. Надо только сделать то же, что сделала она. Отправляйся, как она, проветриться в Пернамбуко, и непременно окажешься в компании Изауры.
    - Теперь что говорить! Если бы я знал, что меня схватят вместе с ней, я бы убежал. Но, черт возьми, несчастная Изаура теперь оставит нас навсегда. Ее будет очень не хватать в этом доме.
    - Как это - оставит?
    - Увидишь.
    - Ее продали?
    - Ну да - продали!
    - Отдали кому-нибудь?
    - Нет.
    - Получила вольную?
    - Какая ты любопытная! Подожди, Роза, немного терпения, и, может быть уже сегодня, ты все узнаешь.
    - Ну вот, теперь еще скрытничаешь... Разве то, что ты знаешь, нельзя знать другим?
    - Это не тайна, Роза, это мои подозрения. Скоро здесь, в доме, будут значительные перемены, вот увидишь...
    - Ах! Ах! - насмешливо ответила Роза, - они написаны у тебя на лбу.
    - Тсс! Тихо, Роза! Сюда идет хозяин.
    Из этого диалога читатель понял, что мы снова находимся в поместье Леонсио в муниципии Кампус, в той же гостиной, где в начале этой истории застали Изауру, поющую свою любимую песню.
    Прошло около двух месяцев со дня отъезда Леонсио в Ресифе за беглой рабыней. Леонсио и Малвина помирились и недавно вернулись из столицы на фазенду. А сейчас рабы, в том числе и Андрэ, моют пол, стирают пыль и расставляют мебель в этой богатой гостиной - бесстрастной хранительнице семейных тайн и свидетельнице стольких трогательных и очаровательных, постыдных и жестоких сцен. С отъезда Малвины гостиная стояла запертой.
    Однако, что же случилось с Изаурой и Мигелем с тех пор, как мы расстались с ними в Пернамбуко? Как Леонсио поступил с ней и что собирается делать дальше? Каким образом он помирился со своей женой?
    Об этом мы и поведаем читателю перед тем, как продолжить наш рассказ.
    Доставив Изауру в свое поместье, Леонсио держал ее в самом суровом заточении. Это было сделано не только для того, чтобы наказать или жестоко отомстить несчастной пленнице. Он понял, какой сильной и на все способной была любовь молодого пернамбуканца к Изауре, он слышал последние слова, сказанные им девушке: "Доверься всевышнему и моей любви, я тебя не покину". Эта была угроза, а Алваро, будучи богатым и решительным человеком, располагал большими средствами, чтобы привести ее в исполнение, как силой, так и другим возможным путем. Поэтому Леонсио не только держал свою рабыню в самом строгом уединении, но и вооружил всех своих рабов, которые с момента его приезда были почти полностью отвлечены от работы на плантациях и караулили пленницу денно и нощно, как солдаты военного гарнизона.
    Однако безумная любовь никогда не покидала пылкую и жестокую душу молодого плантатора, не терявшего надежды сломить сопротивление Изауры.
    Им владели уже не только любовь или чувственность, но тираническая прихоть, жестокое, сатанинское желание отомстить ей и предпочтенному ею сопернику. Он хотел обладать ею хотя бы день, и потом пренебрежительно вручить, оскверненную и опозоренную, своему сопернику, сказав: "Забирай свою возлюбленную. Теперь я готов продать ее за самую мизерную цену".
    Итак, он начал все сначала: обольщения и заверения, сопровождаемые угрозами, притеснениями и истязаниями. Леонсио воздерживался только от грубых попыток и прямого насилия, не потому, что был для этого недостаточно жесток, но, зная беспредельную добродетельность Изауры, он понял, что такими средствами смог бы только убить ее, а смерть не удовлетворяла ни чувственность, ни мстительность злодея. Поэтому он задумал новый план не только для того, чтобы растоптать то чувство, которое он называл заносчивостью рабыни, но и для того, чтобы лишить надежды и посмеяться над великодушными намерениями Алваро, самозабвенно отомстив им обоим.
    Кроме всего прочего, Леонсио считал совершенно необходимым для себя помириться с Малвиной, не потому что на это его толкали соображения чести и морали или супружеская привязанность, а только из корыстных побуждений, о которых читателю скоро станет известно. Так вот, с этой целью Леонсио отправился в столицу и встретился с Малвиной.
    Обладая от природы дурными качествами, он с ловкостью самого отъявленного мошенника использовал для достижения своей цели ложь и клевету. Появившись перед ней пристыженным и раскаявшимся в своем поступке, он поклялся загладить вину своим поведением, простившись с прошлыми сумасбродствами. Он откровенно признался, с ангельским простодушием, что какое-то время действительно был очарован прелестями Изауры, но что это было всего лишь мимолетное увлечение, не оставившее в его душе никакого следа.
    Кроме того он, прибегнув к клевете, очернил бедную Изауру. Уверяя, что будучи изощренной кокеткой, она использовала самые ловкие и коварные притворства, чтобы соблазнить и влюбить его в себя, намереваясь получить свободу в обмен на свои услуги, он придумал тысячу других небылиц и, в конце концов, заставил Малвину поверить, что Изаура бежала из дома, соблазненная неким поклонником, который в тайне от них давно волочился за ней, что именно он дал ее отцу. средства для выкупа рабыни, но, когда этот план не удался, они договорились и осуществили ее похищение. Когда же беглецы приехали в Ресифе, некий молодой человек, столь же богатый, сколь сумасбродный и безмозглый, влюбившись, отнял ее у первого любовника. А Изаура, притворившись свободной сеньорой, до такой степени привязала и одурачила его, что бедный юноша готов был жениться на ней. Даже после того, как он узнал, что она невольница, юноша не хотел оставить ее и, устраивая скандалы и изобретая всякие хитрости, был готов на все, чтобы освободить ее. Поэтому Леонсио и ездил в Ресифе, чтобы вырвать рабыню из рук этого молодого человека.
    Будучи наивной и доверчивой, обладая душой, склонной к нежности, готовая простить супруга, Малвина полностью поверила всему, что Леонсио выдумал не только для того, чтобы загладить свои прошлые грехи, но и для того, чтобы подготовить заранее предстоящие действия, которые он уже коварно замышлял.
    Оскорбленная супруга, Малвина рассердилась на Изауру, застав когда-то своего мужа признающимся ей в любви. Но затаенная обида Малвины постепенно утихла и рассеялась бы совсем, если бы Леонсио не прибегнул ко лжи, приписав рабыне самое недостойное поведение. С этого момента Малвина испытывала к Изауре не ненависть, а некоторое отчуждение и пренебрежение с долей сострадания, как ко всякой другой дерзкой и непослушной рабыне.
    Леонсио этого было вполне достаточно, чтобы сделать свою жену единомышленницей и соучастницей наказания и мести, которые он замышлял против несчастной рабыни. Он хорошо знал, что Малвина, с ее мягкой и сострадательной душой, никогда не согласилась бы на жестокое наказание, уготованное невольнице. Впрочем, то, что он задумал, по видимости не. казалось жестоким, хотя было унизительным и мучительным бесчестьем, какое только можно было придумать для женщины, осознающей свою красоту и любящей.
    - Как же ты собираешься поступить с Изаурой? - спросила однажды Малвина.
    - Дать ей мужа и вольную.
    - И ты нашел ей мужа?
    - Разве в них может быть недостаток? Чтобы найти его, мне не пришлось выходить из дома.
    - Какой-нибудь раб, Леонсио? О-о... только не это.
    - А что такого, может, я заодно освобожу и ее мужа. Каждый должен знать свое место в жизни... Я было подумал об Андрэ, который глаз с нее не сводит, но именно поэтому я и не хочу отдавать ее за этого плута. У меня есть для нее кое-кто получше.
    - Кто же, Леонсио?
    - Кто?.. Белшиор.
    - Белшиор! - воскликнула Малвина, громко рассмеявшись. - Ты шутишь, скажи правду, кто?
    - Белшиор, сеньора. Я не шучу.
    - Ты думаешь Изаура согласится выйти замуж за это пугало?
    - Если не согласится, тем хуже для нее. Я не освобожу ее, и ей придется провести остаток своих дней под замком и в железе.
    - О! Но это слишком жестоко, Леонсио. К чему давать ей свободу, если ты не позволишь ей выбрать мужа? Освободи ее, Леонсио, и пусть она выходит замуж за кого угодно.
    - Она ни за кого не выйдет замуж, а помчится очертя голову в Пернамбуко, и там сразу же окажется в руках этого наглого щеголя, смеявшегося надо мной.
    - Какая тебе разница, Леонсио? - спросила Малвина с некоторым подозрением.
    - То есть как? - ответил Леонсио, немного смущенный вопросом. - Как это, какая разница? Разве у меня нет самолюбия? Если бы ты знала, как этот олух дразнил меня, нанося мне жестокие оскорбления... Как он подстрекал меня бесчисленными колкостями и угрозами, утверждая, что отнимет у меня Изауру. Если бы не ты и не воля моей матушки, я бы никогда не освободил эту рабыню, хоть она мне и совершенно бесполезна. Я даже мог бы обращаться с ней как с принцессой, только для того, чтобы сбить спесь и наказать дерзость и заносчивость этого бесстыдного ловеласа.
    - Хорошо, Леонсио. Но мне кажется, что Изаура скорее даст сжечь себя заживо, нежели выйдет замуж за Белшиора.
    - Не беспокойся об этом, моя дорогая, придется наставить ее на путь истинный. У меня есть план, при помощи которого я рассчитываю заставить ее весьма охотно выйти за него замуж.
    - Если она согласится, у меня не будет причин противиться этому браку.
    Леонсио в самом деле ловко осуществлял свой коварный план. Доставив Мигела из Ресифе под охраной вместе с Изаурой, по приезде в Кампус он отправил его в тюрьму, добившись компенсации всех расходов и убытков, причиненных ему побегом Изауры, которые он обозначил непомерно большой суммой. Таким образом, бедняга Мигел лишился своих последних средств, и, кроме того, остался должен огромную сумму, которую смог бы выплатить лишь работая долгие годы. Так как Леонсио был богат, дружил с министрами и имел большое влияние, местные власти охотно пошли на все эти беззакония.
    Отчаявшись сломить сопротивление бедной Изауры, Леонсио изменил план мести и лично отправился к Мигелу.
    - Сеньор Мигел, - обратился он к нему, изобразив оскорбленного, - я сочувствую вам и вашей дочери, несмотря на беспокойства и убытки, которые вы мне причинили. Я пришел, чтобы предложить вам покончить раз и навсегда с обидами, интригами и раздорами, которые ваша дочь внесла в мой дом и мою жизнь.
    - Я готов на любые условия, сеньор Леонсио, - почтительно ответил Мигел, - если только они будут разумны и честны.
    - Нет ничего более разумного и справедливого. Я хочу выдать вашу дочь замуж за порядочного человека и подарить ей свободу. Однако для этого нуждаюсь в вашем содействии.
    - Так скажите, чем я могу быть вам полезен.
    - Я знаю, что Изаура будет испытывать некоторое отвращение к человеку, за которого я собираюсь ее выдать. Это из-за вздорной и нелепой страсти, которую она, кажется, еще питает к тому мерзкому щеголю из Пернамбуко, который вбил ей в голову разные фантазии и обнадежил ее взбалмошными обещаниями и легкомысленными клятвами.
    - Думаю, что она вспоминает этого молодого человека лишь из признательности...
    - Какая там признательность! Вы, сударь, думаете, что он очень беспокоится о ней? Ровно столько же, сколько о своих старых туфлях. Это каприз ошеломленного воображения, причуда богатого ветреника. Вот доказательства: почитайте это письмо... Негодяй имеет наглость писать мне; как будто между нами ничего не произошло, словно мой старый приятель, и сообщает мне, что женился! Как вам это нравится? Какое мне дело до его женитьбы! Но это еще не все, пользуясь случаем он просит меня с исключительным бесстыдством, чтобы я в любое время, когда захочу избавиться от Изауры, обязательно известил его, так как он очень желал бы приобрести ее в качестве служанки для своей супруги. До какой степени может дойти цинизм и бесстыдство!
    - Действительно, сеньор! С трудом верится, чтобы сеньор Алваро был способен на такое!
    - Можете убедиться своими собственными глазами. Читайте. Вам знаком этот почерк?
    Сказав это, Леонсио подал Мигелу письмо, написанное почерком в совершенстве похожим на почерк Алваро.
    - Это его почерк, нет сомнений, - сказал Мигел, пораженный прочитанным. - В этом мире случаются низости, недоступные пониманию.
    - А также жестокие уроки, которыми не следует пренебрегать, разве не так, сеньор Мигел?.. Ну хорошо, оставьте у себя это письмо, покажите его дочери. Пусть она узнает обо всем, чтобы больше не рассчитывать на этого человека и вычеркнуть из памяти его образ, который, возможно, еще волнует ее сердце. Сделайте также, сударь, все от вас зависящее, чтобы подготовить дочь к замужеству, совершенно очевидно весьма выгодному. А я не только прощу вам все, что вы мне должны, но и возвращу то, что вы мне уже выплатили. Тогда вы сможете начать свое дело, здесь, в Кампусе, и спокойно прожить остаток дней вместе с дочерью и зятем.
    - Но кто этот зять? Вы мне еще не сказали.
    - Правда?.. Я запамятовал. Это - Белшиор, мой садовник. Вы его знаете?
    - Конечно, знаю! Ох, сеньор! С каким жалким человеком вы хотите обручить мою дочь! Бедная Изаура! Я очень сомневаюсь, что она согласится на это.
    - При чем здесь его внешность, если у него добрая душа, он честен и трудолюбив.
    - Это правда. Главное, чтобы она согласилась.
    - Я уверен, что если вы поговорите с ней и наставите ее, она решится на этот шаг.
    - Я сделаю все, что смогу, но у меня нет уверенности.
    - Если она не захочет, тем хуже для нее и для вас. Я возьму свои слова обратно, и все останется, как есть, - сказал Леонсио категорично.
    Мигел не был человеком, способным бороться с несчастьями. Он не мог не испытывать смертельного ужаса и уныния при виде отвратительных призраков неволи и вечного заключения дочери, безрадостной нищеты, тяготившей его воображение. Поэтому он не счел слишком дорогой цену, за которую жестокий сеньор, избавляя его от нищеты, дарил его дочери свободу. Итак, Мигел принял предложение Леонсио.

Глава 20

    В то время как Роза и Андрэ, весело болтая, стирали пыль с мебели в гостиной, очень грустная и вызывающая сострадание сцена происходила в мрачном помещении рабов, где Изаура находилась в заключении уже два месяца, сидя на каторжной колодке, прикованная цепью за нежную, лилейную ножку.
    Мигела ввели туда по приказу Леонсио, чтобы он сообщил дочери о намерениях господина и уговорил ее принять предложенный им союз. Эти два безропотных создания, бледные, измученные, подавленные несчастьями, запертые в узкой и мрачной коморке, являли собой достойную сожаления драматическую картину. Встретившись после двух долгих месяцев разлуки еще более угнетенные и жалкие, они упали в объятия друг друга и, не в силах сдерживать рыданий, оплакивали свою горькую долю.
    - Да, дочка. Необходимо принести эту жертву. К несчастью, это единственное доступное нам средство. Только при этом условии откроются двери твоей печальной темницы, где ты томишься уже два долгих месяца. Конечно, это неслыханная жертва для твоего сердца, но она несравнима, с мучительной неволей, которой хотят тебя убить.
    - Да, отец. Палач дает мне выбрать одну из двух пыток, но я еще не знаю, какая из них мучительнее и оскорбительнее. Говорят, я красива, воспитана как богатая наследница. Мне внушили глубокое уважение к самой себе, чувство собственного достоинства и целомудрия. Я рабыня, которая заставляет многих богатых прекрасных девушек терзаться завистью. Я обладаю незаурядной привлекательностью тела и ума, и для чего все это? Боже мой! Чтобы из прихоти рабовладельца подарить себя жалкому уроду! Возможно ли более жестокое и оскорбительное издевательство?!
    Отчаянный и зловещий взрыв смеха сквозь слезы сотрясал тело Изауры и отзывался хохочущим эхом в мрачном помещении, как пронзительный крик ночной птицы в заброшенном склепе.

     - Ты преувеличиваешь! Успокой свое истерзанное страданиями воображение. Время вылечит все. Терпение и покорность помогут тебе привыкнуть к новой жизни, несомненно гораздо более сносной, чем этот ад заточения. Мы сможем еще насладиться, если не счастливыми, то, по крайней мере, спокойными и безбедными днями, если ты согласишься.
    - Я могу обрести спокойствие только в могиле, отец. Кроме двух предоставленных мне на выбор пыток, я вижу еще один путь, вызывающий у меня утешительные мысли, хотя это крайнее средство, которое господь дает несчастным, оказавшимся в безысходном положении.
    - Ты, конечно, говоришь о смирении, дочка?
    - Ах, отец! Когда смирение невозможно, остается только смерть...
    - Замолчи, дочь! Не богохульствуй, не говори безумных слов. Ты нужна мне живая, я так хочу. Решишься ли ты покинуть своего отца одного в этом мире, в старости и нищете на произвол судьбы? Что будет со мной в плачевном положении, в котором ты бросаешь меня?..
    - Прости меня, мой добрый, мой любящий отец. Только в крайнем случае я прибегну к этому средству. Я знаю, что должна жить для моего отца и хочу этого, но почему я должна выходить замуж за урода?! О! Это невероятное издевательство и бесчестье! Пусть меня держат в самой жестокой неволе, заставляют работать в поле с мотыгой в руках, босую, одетую в рубище, пусть меня наказывают, обращаются как с самой последней рабыней, но из сострадания пощадите меня, отец, избавьте от этой постыдной жертвы!
    - Белшиор не так уродлив, как тебе кажется. Кроме того, со временем ты привыкнешь к нему. Ты давно не видела его, последнее время он изменился к лучшему, он еще достаточно молод. Теперь ты его не узнаешь, у него уже не такая неприятная внешность, его манеры стали менее грубы. Соберись с духом, дочка, когда ты выйдешь из этой страшной темницы, воздух свободы вернет тебе радость и спокойствие, и даже с предназначенным тебе мужем ты сможешь жить счастливо...
    - Счастливо! - воскликнула Изаура с горькой усмешкой. - Не говорите мне о счастье, отец. Если бы мое сердце, по крайней мере, было свободно, как раньше... Если бы я никого не любила! О! Нет нужды, чтобы он любил меня, нет. Для меня было бы неземным счастьем, если бы он пожелал владеть мной как рабыней. Этот ангел доброты, напрасно предпринявший свои усилия, великодушно спасая меня из пучины рабства. И я была бы тогда счастливее во сто крат, чем став женой этого жалкого человека, за которого меня хотят выдать. Но горе мне! Могу ли я еще думать о нем? Станет ли он, знатный и богатый сеньор, вспоминать бедную и несчастную рабыню!
    - Ах, дочка, не думай больше об этом человеке, выбрось его из головы, откажись от этой сумасшедшей любви, советую тебе и прошу тебя об этом.
    - Почему, отец? Как могу я отплатить такой неблагодарностью этому благородному человеку?
    - Но ты больше не можешь рассчитывать на него и на его любовь.
    - Почему? Разве он забыл меня?
    - Твое жалкое положение не позволяет тебе любить столь высокопоставленного сеньора, тебя отделяет от него пропасть. Любовь, которую ты вызвала в нем, была всего лишь мимолетным капризом, прихотью господина. Мне очень тяжело говорить тебе это, Изаура, но это, к сожаленью, правда.
    - Ах, отец, что ты говоришь? Если бы ты знал, как мне больно слушать твои слова! Оставь мне, по крайней мере, это иллюзорное утешение, позволь думать, что он любил меня, что еще любит. Зачем ему обманывать бедную рабыню?
    - Я бы очень хотел избавить тебя от этого разочарования, но лучше, если ты будешь знать все. Этот молодой человек... Ах, дочка, укрепи свое сердце и приготовься к жестокому удару.
    - Что случилось с этим молодым человеком? - нерешительно и тревожно спросила Изаура. - Говори, отец, он умер?
    - Нет, дочка, нет... Он женился.
    - Женился! Алваро женился! О! Нет, это невозможно! Кто тебе сказал это, отец?
    - Он сам, Изаура. Прочитай это письмо.
    Дрожащей, похудевшей рукой Изаура взяла письмо и пробежала его блуждающим взором. Прочитав письмо, она не проронила ни слова, ни слезинки. Смертельно бледная, с застывшим лицом, приоткрытым ртом, онемевшая, неподвижная, долго она сидела, словно жена Лота, созерцавшая пламя, пожирающее проклятый город. Наконец, в полном отчаянии, она упала на грудь отцу, содрогаясь от рыданий.
    Эти обильные слезы успокоили ее, она подняла голову, вытерла глаза и, казалось, обрела спокойствие, но спокойствие ледяное, зловещее, гробовое. Казалось, душа ее раздавлена силой этого безжалостного удара, и от Изауры остался только призрак.
    - Я умерла, отец... Я всего лишь труп! Делайте со мной все, что хотите...
    Это были единственные слова, которые она произнесла слабым печальным голосом и поднялась с отсутствующим видом.
    - Пойдем, дочка, - сказал Мигел, целуя ее в лоб. - Не падай духом, ты должна жить, я надеюсь, что ты будешь счастлива.
    Мигел, обладавший робкой душой, добрым и впечатлительным сердцем, однако полностью чуждым сильных страстей, не мог оценить той жертвы, на которую он обрекал свою дочь. Рассматривая счастье скорее сквозь призму интересов практической жизни, а не как радости и потребности сердца, он лелеял искренние надежды на спокойные и счастливые дни для своей дочери и не понимал, что подвергая ее такому бесчестью, унижая ее душу, он разбивал ее сердце. Он хотел, чтобы она жила и не понимал, что сей постыдный союз после стольких ужасных мучений, был выстрелом, сострадательно сокращавшим муки, обрывая жизнь.
    Малвина сидела в гостиной, где ожидала результатов разговора Мигела с дочерью. Роза и Андрэ, скрестив руки, стояли у входной двери в ожидании ее распоряжений.
    Малвина почувствовала, как неожиданно сжалось ее сердце, когда Изаура появилась в дверях, опираясь на руку Мигела, мертвенно бледная, с растрепанными волосами, и направилась неверным шагом, как призрак, вызванный из могилы, в гостиную, где, казалось, еще звучал ее прекрасный мелодичный голос.
    Даже в таком жалком положении бедная невольница была красива. Худоба обострила великолепные черты ее, подчеркивая идеальную чистоту и правильность этого античного лица.
    Большие черные глаза мерцали тусклым, меланхолическим светом, словно восковые свечи под мрачным сводом надгробной часовни. Волосы, небрежно окутавшие ее стан, отбрасывали легкие тени, словно стебли плюща, прихотливо вьющегося по мрамору божественной статуи. В этом достойном сожаления положении Изаура являла собой скульптору прекрасную модель античной Ниобеи.
    - Это Изаура! О, боже мой! Бедняжка! - прошептала Малвина, увидев ее, и вытерла слезы, невольно набежавшие на глаза. Она была готова молить своего мужа о снисхождении к несчастной, но, вспомнив о порочных наклонностях и дурном поведении, которые Леонсио вероломно приписал Изауре, решила насколько возможно притвориться безучастной.
    - Итак, Изаура, - мягко сказала Малвина, - ты уже решилась? Намерена ли ты выйти замуж за человека, которого мы предназначаем тебе в супруги?
    В ответ Изаура лишь наклонила голову и потупила взор.
    - Да, сеньора, - ответил за нее Мигел. - Изаура согласна подчиниться вашей воле.
    - Очень хорошо. Невозможно, чтобы она и дальше сносила это жестокое обращение, которого я не могу допустить, пока я живу в этом доме. Не для того покойная сеньора воспитала ее с такой нежностью и да-, ла ей хорошее образование. Изаура, несмотря на твое падение, я все еще хорошо отношусь к тебе и больше не допущу подобного бесчинства. Мы дарим тебе одновременно свободу и превосходного мужа.
    - Превосходного! Бог мой! Какая издевка, - подумала Изаура.
    - Белшиор очень хороший человек, безобидный, спокойный и работящий. Думаю, ты прекрасно поладишь с ним. Мне кажется, чтобы получить свободу, можно пойти на любую жертву, правда, Изаура?
    - Конечно, сеньора. Раз вы этого хотите, я покорно принимаю эту участь. Меня извлекают из подземелья, - подумала про себя Изаура, - чтобы отправить на казнь.
    - Очень хорошо, Изаура. Ты доказываешь, что послушна и разумна. Андрэ, пойди позови сюда сеньора Белшиора. Я хочу иметь удовольствие лично объявить ему, что, наконец, сбудется его мечта, которую он лелеял многие годы. Думаю, сеньор Мигел тоже удовлетворен тем, как складывается жизнь его дочери. Согласитесь, что это прекрасно! Освободиться из неволи и выйти замуж за белого и свободного человека. Уж лучше так, чем бежать и скрываться от преследований. Изаура, в доказательство моего к тебе доброго отношения, я буду посаженной матерью на твоей свадьбе, которая положит конец твоим страданиям и вернет в этот дом мир и покой, давно покинувшие его.
    Сказав это, Малвина открыла шкатулку с драгоценностями, стоявшую на столе, достала богатое золотое ожерелье и застегнула его на шее Изауры.
    - Прими это, Изаура, - сказала она, - это мой свадебный подарок.
    - Благодарю вас, моя добрая госпожа, - молвила Изаура, а в душе добавила, - эта веревка, которую палач набрасывает на шею жертвы.
    В это время в сопровождении Андрэ вошел Белшиор.
    - Я здесь, моя госпожа, - сказал он, - что вам угодно от вашего покорного слуги?
    - Поздравляю вас, сеньор Белшиор, - ответила Малвина.
    - Поздравляете?.. Но с чем же?
    - Я скажу вам. Знайте, что Изаура будет свободна и... догадываетесь...
    - И, конечно, она уедет... О! Какое несчастье!
    - Ах, боже мой, вы плохой провидец. Изаура согласна стать вашей женой.
    - Что вы говорите, госпожа!.. Простите, я не могу поверить. Вы, сеньора, смеетесь надо мной.
    - Я говорю правду, она здесь и может подтвердить мои слова. Готовьтесь, сеньор Белшиор, и чем скорее, тем лучше, потому что свадьба состоится завтра, здесь же в доме.
    - О! Моя госпожа! Неземное блаженство! - воскликнул Белшиор, бросаясь к ногам Малвины и пытаясь поцеловать их, - позвольте мне целовать ваши ноги...
    - Поднимитесь, сеньор Белшиор. Вы должны благодарить не меня, а Изауру.
    Белшиор поднялся и сейчас же упал к ногам Изауры.
    - О, принцесса моего сердца! - вскричал он, припадая к ногам бедной рабыни, которая настолько ослабела в темнице, что чуть не упала от этого пылкого и восторженного порыва. Непосвященный в трагическую суть этого жестокого, мучительного и низкого фарса, не смог бы удержаться от смеха, наблюдая эту сцену.
    - Изаура! Ты не смотришь на меня? Здесь, у ног твоих, твой счастливый пленник Белшиор!.. Посмотри на своего обожателя, который сегодня стал богаче принца... Дай мне твою руку, позволь мне покрыть ее поцелуями...
    - Бог мой! В каком омерзительном фарсе заставляют меня участвовать! - тихо прошептала Изаура и отвернулась, не отнимая руки, к которой Белшиор припал губами, в экстазе разрыдавшись, как ребенок.
    - Посмотри, какой ..., - сказал Андрэ, обращаясь к Розе, наблюдавшей эту трагикомическую сцену.
    - Вот теперь попробуй сказать мне, что этот мед не для осла!
    - Я бы согласилась, чтобы меня выдали замуж за крокодила.
    -У нашего молодого господина дьявольские намерения! Кто бы мог придумать такое: выдать русалку за осьминога!
    - Завистник! Ты бы хотел быть осьминогом, поэтому-то и воротишь нос... Неплохо придумано! Теперь только не хватает, чтобы хозяин отдал тебя в приданое Изауре.
    - Я бы не прочь! Спорю, что Изаура выходит замуж не по своей воле! А потом бы мы договорились... Уж я бы продел осьминога в игольное ушко.
    - Уймись, ...! Думаешь, Изаура обращает на тебя внимание?
    - Не важничай, моя Роза. Теперь у меня выбора нет, придется довольствоваться тобой. В конце концов, ты тоже не дурна, а... все, что попадает в невод - рыбка.
    - Это низость! Сдержи свое разочарование, иди утешься с кем угодно, но только не со мной.