Владимир Высоцкий

                        Я НЕ ЛЮБЛЮ

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.

Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или - когда все время против шерсти,
Или - когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово "честь" забыто,
И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья -
Нет жалости во мне и неспроста.
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
Обидно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.

1969
согласна подписаться под каждым словом.Оно просто бесподобно.

Роберт Рождественский

СТАРАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

Где же она пропадала?
(Поиски — труд напрасный!)
Вновь я ее листаю,
с прошлым —
глаза в глаза...
В этой потертой книжке,
будто в могиле братской —
мертвые
телефоны,   
мертвые   
адреса...   
Уже ничего не поправишь.   
Уже ничего не скажешь.
И не напишешь писем.   
И не дождешься звонков...
Вот на пустой странице —   
Шукшин Василий Макарыч.
А перед этим —
рядышком —
Симонов
и Смеляков...
Как поименный список
армии перед боем
(хватит работы санбатам,
разведчикам
и штабам!).

Ояр!
Куда же ты, Ояр?!
Не отвечает Ояр.
Сумрачно и таинственно
палец подносит к губам.
Строки в потертой книжке
все еще смотрят призывно.
Все еще дышат,
требуют,
вздрагивают и говорят.
Я имя читаю и слышу
глуховатый голос Назыма:
«Брат,
мы давно не виделись...
Как поживаешь,
брат?..»
Трудно листать страницы.
Видеть фамилии
тяжко...
Зимний полуденный Вильнюс.
За незастывшей рекой
улица Малонёи.
«Стаська! — кричу я.
— Стаська!»
Он улыбается грустно.
Машет нездешней рукой.
Старая, старая книжка.
Буквы поблекли.
Однако
имя любое —
словно
прикосновенье к огню.
Строчка:
«Звонить Паруйру!!»
Два восклицательных знака.
Может, звонил.
Не помню.
Больше не позвоню.
Старая книжка свидетельствует,
жалует
и обвиняет.
Как черный квадратик в «Вечерке» —
каждый ее листок...
Где ты, Кузьмич?
Откликнись!..
И комнату заполняет
неповторимо протяжный,
скорбный луконинский вздох.
Я позабыл о времени,
старую книжку листаю.
Вся она —
будто исповедь
осиротевшей семьи...

Рана моя
открывшаяся.
Память моя
святая.
Други мои — товарищи.
Вечные судьи мои.

БАЛЛАДА О ТАЛАНТЕ, БОГЕ И ЧЕРТЕ

Все говорят:
'Его талант -от бога!'
А ежели -от черта?
Что тогда?..

Выстраиваясь медленно в эпоху,
ни шатко и ни валко
шли года.
И жил талант.
Больной.
Нелепый.
Хмурый.
Всего Гомера знавший назубок.,
Его считал
своею креатурой
тогда еще существовавший
бог.
Бог находил, что слог его прекрасен,
что на земле таких -
наперечет!..

Но с богом был, конечно, не согласен
тогда еще не отмененный
черт.
Таланту черт шептал:
'Опомнись,
бездарь!
Кому теперь стихи твои нужны?!
Ведь ты, как все,
погибнешь в адской бездне.
Расслабься!
Не отягощай вины'.
И шел талант в кабак.
И -
расслаблялся.
Он пил всерьез!
Он вдохновенно
пил!
Так пил,
что черт глядел и умилялся.
талант
себя талантливо
губил!..

Бог
тоже не дремал!
В каморке утлой,
где -стол,
перо
и пузырек чернил,
бог возникал
раскаяньем наутро,
загадочными строчками
дразнил...
Вставал талант,
почесываясь сонно.
Утерянную личность
обретал.
И банка
огуречного рассола
была ему нужнее,
чем нектар...
Небритый.
С пересохшими губами.
Упрямо ждал он
часа своего...

И стант,
почесываясь сонно.
Утерянную личность
обретал.
И банка
огуречного рассола
была ему нужнее,
чем нектар...
Небритый.
С пересохшими губами.
Упрямо ждал он
часа своего...

И строки
на бумаге
проступали,
как письмена,-
отдельно от него.

И было столько гнева и напора
в самом возникновенье
этих строк!..
Талант, как на медведя,
шел
на бога!
И черта
скручивал
в бараний рог!..
Талант работал.
Зло.
Ожесточенно.
Перо макая
в собственную боль.
Теперь он богом был!
И был он чертом!
А это значит:
был
самим собой.
И восходило солнце
над строкою!..

Крестился черт.
И чертыхался бог.
'Да как же смог он
написать
такое?!'
...А он
еще и не такое
мог

***

Всегда был этот жребий обманчив...
Гоняет кошек будущий лирик.
Час пробил! И решается мальчик
поэзию собой осчастливить.
Решает вдохновенно и срочно
засесть за стихотворную повесть...
Пока не написал он ни строчки,
я говорю: - Хороший, опомнись!..
Литература - штука такая:
её который век поднимают.
В литературе - все понимают -
хоть сто прудов пруди знатоками!.
Живём, с редакторами торгуясь,
читательским речам не переча.
Как говорил философ Маргулис:
«Причёсанным - немножко полегче...»
А мальчики не знают про это!
И главное - узнают не скоро...
Ах, дети, не ходите в поэты.
Ходите лучше в гости и в школу...
Как в очереди: первый... последний...
Как в хоре: басовитый, писклявый...
Шагаем, спотыкаясь о сплетни,
в свои дома, где стены - стеклянны...

Зелёным пробавляемся зельем..
Скандалы называем везеньем.
Уже умеем пить - как Есенин.
Ещё б теперь писать - как Есенин...

А мальчики не знают про это!
А мальчики придумали скверно...
Ах, дети, не ходите в поэты.
Ходите лучше в парки и скверы...

Я б эту землю милую проклял!
Повесился бы, честное слово!..
Но светится, дрожа над порогом,
улыбка Михаила Светлова.
В любом из нас её повторенье.
В любом из нас бормочет и стонет
наивное высокое время.
Где стоит жить. И рыпаться стоит!..
Был мальчик либо ябедой, либо
родителей не слушался мальчик...
Ах, дети, не играйте в верлибры.
Играйте лучше в куклы и мячик.

УБИВАЮТ ВРЕМЯ

Вслушайтесь! Вглядитесь! Убивают время.Убивают время сообща и в одиночку.
Будто бы друг с другом соревнуясь: кто скорее?
Убивают в полдень. Убивают ночью.
Убивают время нахально и молитвенно.
Убивают время стыдливо и истошно.
Убивают прямо перед окнами милиции!
Что там "перед окнами". За окнами - тоже...
Люди спотыкаются. Погоду ругают.
На площадках лестничных толкутся вдвоем.
Зазывают в гости. Так и предлагают:
"Приходите... Как-нибудь вечерок... убьем..."
Люди суетятся. Люди верят в слухи.
Ссорятся. Ждут из Саратова родных.
Убивают время! После - моют руки.
Чтоб не оставалось крови на них...
Люди убивают время отрешенно.
Пухлые портфели загадочно несут.
Убивают собственное время. И чужое.
И никто за это не зовет их в суд.
И никто - ни разу! - не вручает похоронных.
Мол, "погибло время. Нужнейшее. Зазря..."
Падают минуты повзводно и поротно.
Начиная с самого первого января...
Мертвые минуты молчат, не обижаются.
Мертвые минуты выстраиваются в века...
Зачем люди плачут? Чего докторам жалуются,
Что мало успели сделать, что жизнь - коротка?

И Редьярд Киплинг. С любовью бороться трудно ))

Марфины сыны

Мариины сыны вне срока. И рока сломана печать,
А Марфины сыны - глубоко и безнадежно любят мать
Она была страшна во злобе и даже с Господом груба.
А сыновья ее подобья; их ждут работа и борьба.

Маpииных сынов обстали навеки Маpфины сыны.
Жмyт на гашетки и педали в годинy миpа и войны.
Мотоp и тоpмоз их забота, беспеpебойный стyк колес:
Hеобходимо, чтобы кто-то сынов Маpии вез и нес.

Они умеют двигать горы и осушать иной поток.
Для их всегдашнего напора пик высочайший невысок.
Они, сровняв холмов вершины, там разбивают пышный сад -
И в нем, не ведая кручины, сыны Марии кротко спят.

Они, от смеpти на пеpчаткy, пеpебиpают пpовода:
Там ток, попав в стальнyю хваткy, нехваткy чyвствyет всегда -
Hехваткy выхода для мощи, голодной яpости огней.
Они обходятся с ним пpоще, чем Бог - со скопищем свиней.

У них нет вpемени на Веpy и ни минyты - на Покой.
Они в подземнyю пещеpy встyпают, как в алтаpь святой,
Ища ключи, что бьют из бездны, и пpогоняя их стpyю,
В тpyбе стеснив ее железной, к воды лишенномy жилью.

Они не молят о спасенье, когда удел невыносим,
Не проповедуют прощенья как оправданья малым сим.
Они во тьме, они в пустыне стоят, не дрогнув, на посту,
Чтоб братьям их в земной долине жилось легко и на свету.

Подымешь камень, лес повалишь, pасчистишь вид, пpоложишь пyть,
Hо если pyк не pаскpовавишь - ты не из Маpфиных, отнюдь!
Ристался с Господом Иаков - невесть когда, невесть зачем.
Их тpyд - и пpост, и одинаков, и одинако нyжен всем.

Мариины сыны блаженны, за них и с ними Небеса
И благодать, - и, несомненно, они творили чудеса.
Они, внимая, понимают Господне Слово, Вечный Зов.
Они на Бога уповают, а Бог на Марфиных сынов!

Томлинсон

И стало так! - усоп Томлинсон в постели на Беркли-сквер,
И за волосы схватил его посланник надмирных сфер.

Схватил его за волосы Дух и черт-те куда повлек, -
И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток.

И Млечный Путь отгудел вдали - умолкла звездная марь,
И вот у Врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь.

"Предстань, предстань и нам, Томлинсон, четко и ясно ответь,
Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть;

Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!"
И стала вмиг Томлинсона душа, что кость под дождем, бела.

"Оставлен мною друг на земле - наставник и духовник,
Сюда явись он, - сказал Томлинсон, - изложит все напрямик".

"Отметим: ближний тебя возлюбил, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Небесных Врат, а это не Беркли-сквер;

Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, -
У нас - не двое за одного, а каждый сам за себя".

Горе и долу зрел Томлинсон и не узрел ни черта -
Нагие звезды глумились над ним, а в нем - была пустота.

А ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож в ребре,
И стал отчет давать Томлинсон в содеянном им добре:

"Про это - я читал, - он сказал, - это - слыхал стороной,
Про это думал, что думал другой о русской персоне одной".

Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,
А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.

" Думал ,читал слыхал, - он сказал, - это все про других!
Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!"

Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта;
Был мрак сплошной за его спиной, а впереди - Врата.

"Это я знал, это - считал, про это - где-то слыхал,
Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал".

"Знал, считал, слыхал, - ну и ну! - и сразу лезть во Врата!
К чему небесам внимать словесам - меж звезд и так теснота!

За добродетели духовника, ближнего или родни
Не обретет господних щедрот пленник земной суетни.

Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен!
И да будет вера твоей Беркли-сквер с тобой там, Томлинсон!"

Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,
И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,

Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,
Или черным черны от греха, какой и пламя неймет.

И длят они путь свой или не длят - на них проклятье пустынь;
Их не одна не помянет душа - гори они или стынь.

А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,
Что адских племен искал Томлинсон, как очага своего.

Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь,
Дьявол пресек Томлинсонову прыть, мол не ломись - не пройдешь!

"Низко ж ты ценишь мой уголек, - сказал Поверженный Князь, -
Ежели в ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь!

Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон,
Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он.

Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь,
Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть."

И Томлинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре
Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре.

"В былые дни на земле, - он сказал, - меня обольстила одна,
И, если ты ее призовешь, на все ответит она."

"Учтем: не глуп по части прелюб, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это - не Беркли-сквер;

Хоть свистнем с постели твою любовь - она не придет небось!
За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!"

А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил,
И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил:

"Однажды я взял и смерть осмеял, дважды - любовный искус,
Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус."

Дьявол печеную душу извлек, поплевал и оставил стыть:
"Пустая тщета на блажного шута топливо переводить!

Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоем,
И не зачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроем!"

Участия Томлинсон не нашел, встречь воззрившись и вспять.
От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять.

"Я же слыхал, - сказал Томлинсон. - Про это ж была молва!
Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!"

"Слыхал, читал, узнал, - ну и ну! - мастер ты бредни молоть!
Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?"

И Томлинсон решетку затряс, вопя: "Пусти меня в Ад!
С женою ближнего своего я плотски был близковат!"

Дьявол слегка улыбнулся и сгреб угли на новый фасон:
"И это ты вычитал, а, Томлинсон?" - "И это!" - сказал Томлинсон.

Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник,
И он им сказал: "К нам тут нахал мужеска пола проник!

Просеять его между звездных сит! Просеять малейший прок!
Адамов род к упадку идет, коль вверил такому порок!"

Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизны
И плачась, что грех им не дал утех, - по младости, мол не грешны! -

По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца;
Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца.

И вот, клочки назад протащив, как дети, натешившись впрок,
Они доложили: "В нем нету Души, какою снабдил его Бог!

Мы выбили бред брошюр и газет, и книг, и вздорный сквозняк,
И уйму краденых душ, но его души не найдем никак!

Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнем,
И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нем!"

Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрек:
"Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог.

Здесь Адская Пасть, и ниже не пасть, но если б таких я пускал,
Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал;

Мол, стало не пекло у нас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот!
Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежили гость - идиот?"

И дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл,
И вспомнил о Милосердье Святом, хоть фирмы честь не забыл.

"И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдешь,
Коль душекрадцем ты выдумал стать", - и сказал Томлинсон: "А кто ж?"

Враг Человеческий сплюнул слегка - забот его в сердце несть:
"У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать, в тебе есть!

И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один,
Но свой закон Гордыне вменен, и я ей не господин.

Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью сидят!
Тебя ж вдвоем замучат живьем Блудница сия и Прелат.

Не дух ты, не гном ты, не книга, не зверь, - вещал преисподней Князь, -
И облик земной опять обрети - греховную ипостась.

Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след.
Ступай, хоть какой заработай грешок! Ты - человек или нет!

Спеши! В катафалк вороных запрягли. Вот-вот они с места возьмут.
Ты - скверне открыт, пока не зарыт. Чего же ты мешкаешь тут?

Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать!
Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять:

За грех, совершенный двоими вдвоем, поврозь подобьют итог!
И да поможет тебе, Томлинсон, твой книжный заемный бог!"

На ярмарке жизни не ищи друга,
слушай мои слова - не ищи убежища,
прими боль, не ищи лекарства,
Среди бед живи с радостью и не жди, кто бы тебя пожалел.

ПРОСВЕТ
    Сегодня дождь за много дней впервые
Запрятанную выплакал печаль;
Пятнают зелень капли дождевые —
Бесчувственному ничего не жаль.

    Заледенели колокольцы лилий,
Фиалку ливень захватил врасплох,
Сплошные тучи небо устелили,
Природа сумрачна, как горький вздох.

    И, точно сломлен грузом неподъемным,
Ты обманулся в чувствах дорогих;
Без солнца день казался слишком темным,
Но оглянись — подумай о других.

    Не ты один заплакал вместе с тучей,
Забытые обиды бередя,
Не одного тебя хлестал колючий
Порыв неумолимого дождя.

    Не ты один в отчаянной надежде
Просил и вздрогнул, получив отказ:
    Людская вера не угаснет прежде,
Чем ей отказано в последний раз.

    Не ты один был безутешен снова
И прошлое хотел перечеркнуть,
А слово, недосказанное слово,
Рвалось наружу и сжигало грудь.

    Не ты один домой побрел устало,
Не совладав с нахлынувшей тоской:
    В ослепшем сердце воли не достало
Вернуть давно потерянный покой.

    Ты замолчал, ты дождь печалью встретил
И ты не разглядел, глаза закрыв,
Как над счастливой радугою светел
В багрянце туч лазоревый разрыв!

Татьяна Петрова

***
Мой рок со мною в жизни не лукавил,
И не был путь мой неисповедим:
Вы были рядом с ним на взлете славы,
Я – и в паденье оставалась с ним.
О, я не приносила пользы… зримой.
Я лишь гнила в темнице день за днем.
Но я была ему необходимой,
Не предавая памяти о нем.
Я даже не смогла быть среди первых,
собравшихся на всплеск его знамен,
Но, может быть, одной моею верой
Неистовой он к жизни возрожден.
И усомниться невозможно было –
Тем долгожданный отдалив исход…
Вам не понять, как мне хватило силы.
…И он, пожалуй, тоже не поймет.

Нравятся мне вот эти стихи:

Дороги
М.Цветаева

Всюду бегут дороги,
Всюду бегут дороги
По лесу, по пустыне,
В ранний и поздний час.

Люди по ним ходят,
Люди по ним ходят,
Ходят по ним дроги
В ранний и поздний час.

Кто на ветру убогий
Кто на ветру убогий
Всяк на большой дороге
Переодетый князь...

Треплются из отрепья
Треплются их отрепья...
Всюду, где небо сине..
Всюду ,где Бог судья..

Так по земной пустыне,
Так по земной пустыне,
Кинув земную пажить
И сторонясь жилья,

Нищенствуют и княжат,
Нищенствуют и княжат
Каторжные княгини,
Каторжные князья.

Вот и сошлись дороги,
Вот и сошлись дороги,
Вот мы и сшиблись клином.
Тёмен, ох,тёмен час...

Это не я с тобою,
Это не я с тобою,
Это - беда с бедою
Каторжная сошлась.

Оплавляются свечи
В. Высоцкий

Оплавляются свечи
На старинный паркет,
И стекает на плечи
Серебро с эполет.
Как в агонии бродит
Золотое вино...
Все былое уходит,-
Что придет - все равно.

И, в предсмертном томленье
Озираясь назад,
Убегают олени,
Нарываясь на залп.
Кто-то дуло наводит
На невинную грудь...
Все былое уходит,-
Пусть придет что-нибудь.

Кто-то злой и умелый,
Веселясь, наугад
Мечет острые стрелы
В воспаленный закат.
Слышно в буре мелодий
Повторение нот...
Все былое уходит,-
Пусть придет что придет.

Отредактировано evlaliya (06.01.2013 14:59)

Оба попали в саунд "Петербургских тайн".

Опять Ахматова

Не стращай меня грозной судьбой
И великою северной скукой.
Нынче праздник наш первый с тобой,
И зовут этот праздник - разлукой.
Ничего, что не встретим зарю,
Что луна не блуждала над нами,
Я сегодня тебя одарю
Небывалыми в мире дарами:
Отраженьем моим на воде
В час, как речке вечерней не спится,
Взглядом тем, что падучей звезде
Не помог в небеса возвратиться,
Эхом голоса, что изнемог,
А тогда был и свежий и летний, -
Чтоб ты слышать без трепета мог
Воронья подмосковного сплетни,
Чтобы сырость октябрьского дня
Стала слаще, чем майская нега…
Вспоминай же, мой ангел, меня,
Вспоминай хоть до первого снега.