Когда я выложила из сейфа крест с цепочкой, специалист по радиационному контролю показал мне счетчик, в окошечке которого прыгало что-то мне непонятное, и покачал головой.
- Фонит, - сказал он осуждающе.
В морге картина повторилась. Там тоже фонило, диагноз "радиационная травма" блестяще подтверждался результатами радиометрического исследования органов и тканей от трупа Лагидина, и я с грустью подумала, между прочим, что вскоре мне предстоит жить не с приличным человеком стоматологом, а с судебным медиком, стыдно сказать.
Там же мне сообщили интригующие подробности того, как вчера дежурный эксперт по моему совету вызвал сотрудников ближайшего отделения милиции, которые попытались оттащить от трупа Лагидина доктора Балабаева. Худенький и невысокий доктор расшвырял милиционеров и с одного из них сорвал погон, поэтому в настоящее время отбывает пятнадцать суток административного ареста. Как славно, подумала я: во-первых, он две ближайшие недели в пределах моей досягаемости, во-вторых, надежно изолирован и лишен возможности несанкционированных набегов на танатологическое отделение.
На обратном пути из морга я уговорила водителя заехать в два адреса, это было почти по дороге. В обеих нужных нам парадных дорогу нам преградили кодовые замки, но бывалый водитель Управления по борьбе с организованной преступностью, который мне очень нравился своим легким характером, невозмутимостью и сообразительностью, оба раза быстренько подобрал нужное сочетание цифр, ориентируясь на наиболее затертые кнопочки, и мы проникли куда хотели.
В одном месте дверь квартиры нам никто не открыл, да я особо и не ожидала - все-таки дневное время, а, кроме того, сексуальные партнеры Анджелы Ленедан, по определению, должны были жить одни, без всяких мам, пап или жен. Без лишних свидетелей, короче. Солидная, обитая кожей дверь подтверждала определенный уровень благосостояния хозяина, - что и требовалось доказать. Я заткнула за обивку двери записку с просьбой позвонить по служебному телефону номер... старшему следователю прокуратуры Швецовой Марии Сергеевне, и мы поехали дальше.
В следующей нужной нам квартире кто-то был. Там играла тихая музыка, слышался какой-то звон, шаги и прочие звуки обитания. Но дверь так и не открыли. Пришлось повторить фокус с запиской, и я не сомневалась в том, что не успею я доехать до прокуратуры, как хозяин квартиры мне позвонит.
Настроение у меня повышалось с каждой минутой, непонятно от чего. У водителя тоже, во всяком случае, он стал слегка хулиганить за рулем, мы ехали и пели, смеялись и болтали...
- А я с детства мечтал сесть за руль вот такой машинки. - Водитель ласково погладил приборную доску новенького "форда", на котором мы рассекали городские трассы. - Была у меня такая детская мечта - водить не просто "тачку", а именно такую, легонькую и красивую. А ты о чем мечтала в детстве?
- А у меня было две мечты: я хотела стать следователем и нравиться мужчинам, - призналась я.
- Ну, значит, у нас все сбылось, - резюмировал водитель.
- Слушай, ты же работаешь сто пятьдесят лет. А ты не знаешь таких оперов Сиротинского и Бурденко? Они не из РУБОПа, скорее всего из главка, - спросила я водителя.
- Сиротинского не знаю, а Вова Бурденко есть в одиннадцатом, оружейном отделе главка.
- А как его отчество, не помнишь?
-Вова, Вова, - задумался водитель.-Вроде он Владимир Владимирович.
- Точно, В. В. Он-то мне и нужен. Слушай, а может, сейчас сразу в главк заедем, я его вызову к себе.
- Какие проблемы!
Возле нужного мне здания водитель притормозил и согласился меня подождать. Я вприпрыжку поскакала в нужном мне направлении, на нужном этаже нашла нужный кабинет, в котором трудились сотрудники одиннадцатого отдела главка, и, задав вопрос, где и когда можно увидеть оперуполномоченного Бурденко, почувствовала висящую в воздухе легкую напряженность.
- Он будет позже, - наконец очень недружелюбно ответил кто-то из соседей Бурдейко по кабинету.
- А позже это когда? - задала я нескромный вопрос.
- А вы оставьте свои координаты, он с вами свяжется, - подал голос другой обитатель кабинета, кивнув на пустующий стол, закрепленный, по-видимому, за Бурдейко.
Я не стала проявлять настойчивость, написала на листочке перекидного календаря, стоящего на бурдейкином Столе, свой телефон и должность, попрощалась и, закрыв за собой дверь, тут же открыла соседнюю, ведущую к начальнику отдела.
Поставив начальника в известность о том, что я бы хотела поговорить с оперуполномоченным Бурдейко, я в лоб спросила, когда я смогу реализовать свое желание.
Отведя глаза в сторону, начальник сперва поинтересовался, не натворил ли чего Бурдейко и чем вызван интерес к нему прокуратуры, а потом сказал, что сейчас Бурдейко в отпуске за пределами города. Меня, честно говоря, удивило, почему об этом прямо не сказали его "сожители", а стали кормить меня расплывчатыми обещаниями типа "он будет позже".
- А давно он в отпуске? - поинтересовалась я.
- С... третьего октября, - возведя глаза к небу, сообщил мне начальник отдела с недовольной гримасой.
- А можно получить справочку из кадров о продолжительности его отпуска и о том, куда он выехал? Он же отпускное удостоверение получал, значит, место его пребывания должно быть известно? - не отставала я.
Начальник закатил глаза до критической точки, видимо, молясь о том, чтобы я сгинула.
-Я вам пришлю справку в прокуратуру, - пообещал он.
- А когда ее ждать?
- В самое ближайшее время...
Я поняла, что, если не отстану, он, чего доброго, завернет себе зрачки внутрь черепа, поэтому пожалела его и откланялась. Но, спускаясь по лестнице, рассудила, что не стоит ждать милостей от природы. Взять их у нее - наша задача, и, чтобы не затруднять и так уставшего от меня начальника одиннадцатого отдела, по пути в прокуратуру сама заехала в кадры ГУВД, где в считанные минуты получила справочку о том, что оперуполномоченный Бурдейко В. В. свой очередной отпуск за этот год отгулял в мае, без выезда куда-либо за пределы города. Заодно, воспользовавшись старыми связями, заведенными в период расследования бесконечных дел о злоупотреблениях нетипичных работников милиции, я получила еще и секретные сведения о месте жительства оперуполномоченного Бурденко, а также адресочек оперуполномоченного Сиротинского, уволенного из органов милиции полтора месяца назад за дискредитацию высокого звания сотрудника органов внутренних дел.
В прокуратуре, под дверями моего кабинета, дремал на скамеечке выбритый и выглаженный сотрудник РУБОПа Кораблев, распространяя вокруг чудовищный запах перегара. Поскольку в кабинете у меня заливался телефон, я открыла дверь и, жестом пригласив Кораблева заходить, сняла телефонную трубку. Как я и предполагала, общения со мной домогался один из Анджелиных знакомцев, - именно тот, кто был дома и не пожелал открыть.
- А по какому поводу вы просили позвонить? - допытывался он.
- Чтобы договориться, как вам удобнее - чтобы я к вам подъехала для разговора или подъехать вам самому.
- Я готов подъехать хоть сейчас, но чем это мне грозит? Мне брать адвоката?
"У, как все запущено", - подумала я.
- Пока не надо, мы с вами просто побеседуем.
- А о чем, о чем?
- Да успокойтесь вы, вам ничего не грозит.
Собеседник, похоже, не верил.
- Послушайте, неужели вы боитесь женщины? - решила я подразнить его немного. - Я вам обещаю, что при нашем разговоре никого не будет.
Наконец он сдался и сказал, что выезжает.
Положив трубку, я попросила Кораблева срочно пробить эти два адреса, титаническим трудом добытые Лешей Горчаковым в травматологических пунктах. Мы ведь так и не знали, что за люди там прописаны, вернее зарегистрированы, по новомодной терминологии, хотя, на мой взгляд, что в лоб, что по лбу. Это касательно терминологии.
Сегодня до конца дня, или, на крайний случай, завтра с утра, мне еще предстояло потормошить наших криминалистов по экспертизе следов на чердаке в сравнении с ботинками токсовского трупа, но телефон пока был занят Кораблевым. После длинной череды звонков он все же положил передо мной бумажку с полными данными владельцев однокомнатных квартир по интересующим меня адресам. Двадцатисемилетний хозяин квартиры по адресу, куда мы заезжали во вторую очередь, - Костенко Владимир Дмитриевич - должен был подъехать вот-вот. А хозяина первой квартиры, Газояна Алика Арамовича, ждать, похоже, было бессмысленно: против его фамилии стояла пометка: "Федеральный розыск прокуратурой города по ст. 105 УК РФ с 16 августа".
Я присвистнула. Кораблев конвульсивно дернулся и пробормотал:
- Не свистите, денег не будет.
На большее его, видимо, не хватило по причине тяжелого восстановительного периода, день рождения все-таки.
- А можно подумать, они так у меня есть. Ленечка, ты на машине? Не слетаешь вот по этому адресу? - Я протянула ему листочек, на котором был записан адрес оперуполномоченного Бурдейко. - Если никто не откроет, поспрашивай соседей, давно ли они его видели.
- А что, когти рванул? - спросил Кораблев, зевая во весь рот.
- Похоже на то. Но если он ненароком окажется дома, тащи его сюда.
- Ладно, съезжу. Только через родную контору: во-первых, надо начальству показаться пред светлы очи, а во-вторых, меня уже склад достал, чтобы я форму получил.
Он повернулся и поплелся на выход.
- Что с Анджелой? - успела я спросить, пока он не вышел из кабинета.
- Анджела под колпаком, - лаконично ответил Леня.
- Леня, ты вернись до конца рабочего дня, - крикнула я ему вслед.
- А это как карта ляжет, - донеслось из коридора.
До прихода Владимира Дмитриевича Костенко - как оказалось, молодого симпатичного юриста частной страховой компании - я успела позвонить Нателле Чвановой-Редничук и договориться о встрече завтра вечером.
- Это очень удобно, - сказала она, - я как раз вечером буду дома. Приезжайте.
Я рассудила, что РУБОП, который, в лице Василия Кузьмича, тоже будет на заслушивании, подбросит меня на обратном пути к Нателле, а уж оттуда я как-нибудь доберусь сама, в крайнем случае, договорюсь с Сашкой, он меня встретит, поскольку живет мадам неподалеку от стоматологической поликлиники. И, ни на что уже не отвлекаясь, приступила к беседе с Костенко. Что же они там, в этой страховой компании, вытворяют? - подумала я, глядя в его честные голубые глаза, поскольку прямо физически ощущала, как он вибрирует от страха.
- Владимир Дмитриевич, у вас какие-то неприятности? - участливо спросила я. - Какие-то проблемы с правоохранительными органами?
- Нет! - поспешно выкрикнул он и лязгнул зубами.
- А что вы так нервничаете?
- Я?! - он изобразил удивление.
- Ну ладно. Я надеюсь, что мы с вами найдем общий язык. Только я вас умоляю, ничего не бойтесь.
- А чего мне бояться? - не очень убедительно ответил он и даже пустил "петуха" в конце фразы, видимо, в знак того, что он абсолютно спокоен.
Я призадумалась, с чего начать с ним разговор. Хорошо (для меня, конечно, хорошо), если у него какие-то проблемы, не связанные с нашим делом. В этом случае он, поняв, что мне от него, кроме правдивого рассказа про дружбу с Анджелкой, ничего не нужно, обрадуется и расслабится. А если, не дай Бог, именно по этому поводу и переживает, то я даже не представляю, как от него добиться показаний.
- Скажите, Владимир Дмитриевич, только честно - вы же понимаете, я легко могу это проверить, - на вас когда-нибудь возбуждались уголовные дела?
Наблюдая, как после этого вопроса у Костенко изменился цвет лица - из румяного он стал совершенно белым, - я испугалась, как бы уже второго человека не отправили в реанимацию из моего кабинета; мне такая традиция ни к чему.
- Если это связано со случаем, о котором я думаю, то я намерена помочь вам и снять все претензии в ваш адрес, - продолжала я.
- Откуда я знаю, о чем вы думаете? - с усилием произнес Костенко.
- Это надо понимать как утвердительный ответ на вопрос о возбужденных делах?
Костенко промолчал. Я все больше склонялась к мысли, что его страхи связаны именно с интересующим меня делом. Если бы на него было что-то еще, он бы так не трясся, а просчитал все варианты, знал, чего ждать, и не опасался бы вызова, причем не туда, где расследуется его дело, а совершенно в другой орган. В нашей-то прокуратуре на него дел не было... Несведущий человек еще мог бы не разобраться в ситуации, но он-то юрист.
Придется брать быка за рога, подумала я, может, натиск его встряхнет.
- Как я понимаю, вас обвиняли в изнасиловании?
- Боже, сколько можно! - вдруг простонал Костенко, закрывая лицо руками. Неужели вам мало? Я всего лишился из-за собственной глупости, пострадал так, что до конца дней своих помнить буду, но я же уже решил все вопросы... Что опять не так? Еще чего-то от меня надо?
Горячо, отметила я.
- Хорошо, - сказала я уже вслух. - Если вам так неприятно обсуждать эти вопросы, не будем. Вы свободны. Он помолчал.
- Как свободен? - спросил он через некоторое время. - Я могу идти?
- Можете, - подтвердила я.
- Как, совсем?
Я про себя похихикала над Костенко: вот она, человеческая природа - то истерики он закатывает, мол, что вы ко мне привязались, а как только я говорю, что ничего больше от него не хочу, - как это? Почему не хотите? Смех, да и только, сейчас будет требовать продолжения банкета.
- А зачем вы меня вызывали?
- Я не вызывала, я просто просила мне позвонить.
- Но вам что-то от меня нужно?
- Сейчас уже ничего. - Я уже улыбалась.
- А что вы улыбаетесь? Вам смешно? Надо мной смеетесь?
- Над вами, Владимир Дмитриевич, над вами. То вы разговаривать не хотите, то меня начинаете допрашивать, что мне было нужно.
- Хорошо вам говорить, - уже чуть не плача, бросил Костенко. - Вы не представляете, что я пережил.
- Я же сразу сказала вам, что хочу снять с вас все обвинения, если, конечно, мы говорим об одном и том же.
- А о чем вы говорите?
- Об обвинении в изнасиловании.
Я положила перед ним карту травматика, раскрыв на том месте, где было написано, что ссадины и кровоподтеки причинил Анджеле Ленедан мужчина по имени Владимир во время изнасилования, по адресу... Заглянув в карту, Костенко уставился на меня с ужасом во взгляде.
- Слушайте, успокойтесь вы, наконец. Вы этого боитесь?
- Господи, я думал, что все уже кончилось! - Он опять закрыл лицо руками.
- Ну что, расскажете мне все по порядку? - не обращая внимания на его жесты отчаяния, спросила я. Он отнял руки от лица.
- А что вам рассказывать? Вы ведь про это знаете?
- Владимир Дмитриевич, - сказала я терпеливо, как маленькому ребенку, - я знаю только то, что вы стали жертвой хорошо продуманного и организованного шантажа. А мне бы хотелось знать детали, чтобы снять с вашей души этот груз раз и навсегда.
Он помолчал немного, а потом задал именно тот вопрос, которого я все время боялась:
- Вы хотите, чтобы я просто вам все рассказал, или на протокол допроса?
Конечно, я хотела протокол. А он, суда по всему, как раз протокола-то и не хотел. Придется его воспитывать.
- Владимир Дмитриевич, вы же юрист и понимаете наверняка, что раз я с вами встречаюсь не за столиком в кафе, а в служебном кабинете, значит, выступаю как официальное, должностное лицо. А раз я должностное лицо, то никакие беседы без протокола невозможны. Будь я шантажисткой, - он вздрогнул, - вот тогда бы я вам назначила встречу в кафе и без протокола. Вас как раз это должно успокоить. А если бы я преследовала цель вас упечь за изнасилование, зачем бы я вас так уговаривала, посудите сами.
- А может, не стоит протокол писать? - все-таки подергал он лапками напоследок.
- А тогда в нашей встрече нет смысла. Бумажку можно опровергнуть только бумажкой.
- И все опять? - с тоской спросил Костенко.
- Что опять? Все будет "опять" и "опять", если вы не найдете в себе мужества раз и навсегда покончить с этим. Конечно, удовольствия вы пока не получите, но не проще ли сейчас отмучиться, вместо того чтобы всю оставшуюся жизнь трястись как овечий хвост? - говоря это, я сама поражалась тому, как убедительно звучит мой голос, хотя я шарила в потемках и наугад, интуитивно подлаживаясь под настроение момента.
- У вас не курят? - вместо ответа произнес Костенко. - Вижу, что нет, можно, тогда я покурю в коридоре? Заодно и с мыслями соберусь. К сожалению, даже если я вам все расскажу, для меня ничего не кончится, а только начнется.
Я пожала плечами с видом: "ну что с вами поделаешь?", и он, тяжело поднявшись, вышел в коридор. Небольшая передышка и мне не помешает. А что с ним делать дальше? Может, записать его рассказ - а в том, что он мне сейчас что-нибудь расскажет, я уже не сомневалась - на диктофон? Нам в городской выдавали небольшие диктофончики, и у меня до сих пор лежит такой в сейфе, но он поломался в первые же дни работы и капитально меня подвел. Я пришла в следственный изолятор, чтобы записать на магнитофон допрос обвиняемого в хищениях; как положено, с адвокатом, у меня была приготовлена хитрая комбинация, и я очень надеялась, что она сработает и клиент "поплывет". Клиент вправду сломался и "поплыл", согласился на применение звукозаписи во время допроса, я включила диктофон, он заговорил весьма дельные вещи и через двадцать минут вдруг прислушался и спросил: "Почему так тихо?" Не слышно было шуршания мотающейся пленки; я взяла в руки диктофон и обнаружила, что пленка не движется, диктофон ломаный. К тому моменту, как вызванный специалист его починил, клиент от дачи показаний наотрез отказался.
С тех пор как диктофон в очередной раз починили, я его использовала, только чтобы слушать музыку, пока составляю опись документов, а при допросах на него записывать уже было страшновато. Подумав, я и сейчас решила не использовать ненадежную технику. А подумав еще, все-таки достала диктофон из сейфа и положила на стол. Когда в кабинет вошел Костенко и сел передо мной с обреченным видом, я не стала проявлять сочувствие и интересоваться, надумал ли он что-нибудь рассказать, и не против ли он составления протокола, а обратилась к нему тоном, не допускающим возражений:
-Я на всякий случай включу диктофон, мне так будет удобнее.
И демонстративно, не дожидаясь его согласия, нажала на кнопочку.
Он вздрогнул, но тут же справился с собой, стал говорить. И по мере того, как я узнавала детали приключившейся с ним леденящей душу истории, я понимала, что все должно было быть именно так, начаться все должно было именно случайно. Как только он упомянул про Таню Петровскую, с которой вместе учился в университете, известные мне события выстроились в единственно возможной последовательности.
Костенко рассказал, что во время учебы у него с Таней был короткий роман, после которого они некоторое время дулись друг на друга, но потом отношения между ними нормализовались, и как-то Таня даже пошутила, что "была без радости любовь, разлука будет без печали". Потом они долгое время не виделись, он краем уха слышал от общих знакомых, что она родила от своего сослуживца и что работает в приемной у прокурора города, и расцветает не по дням, а по часам, но желания встретиться с ней не испытывал. В один прекрасный день она сама явилась к нему в контору, причем - это он только потом осознал - с первого раза застала его именно в тот час, который он раз в неделю проводил на своем рабочем месте в фирме. Таня не стала даже вспоминать о былой любви, а сразу объявила, что ей надо оформить договор страхования жизни одного человека, от имени этого человека, но так, чтобы человек об этом не знал.
Поначалу он ничего особо крамольного в этом не усмотрел, ну надо так надо, мало ли для чего, и чуть сгоряча не согласился помочь, используя свои возможности и хорошие отношения с теми, кто должен был ставить подпись в договоре, но потом вдруг заволновался, когда она сказала, что принесет документы этого человека и за него распишется.
"А зачем это нужно? - стал он спрашивать. - Зачем такая таинственность? Почему он не должен знать, что он застрахован? В голову лезут всякие нехорошие мысли!" - "Ты что, не можешь мне на слово поверить? - отвечала Татьяна.-Ну, не надо ему пока знать об этом". - "А страховой взнос? При заключении договора вносится определенная сумма, процент от стоимости договора". - "Деньги будут, более того, они будут перечислены со счета того, кто застрахован, по его поручению, им подписанному". - "Ничего не понимаю, - сопротивлялся Костенко. Если он подпишет поручение на перечисление денег в страховую компанию, то почему бы ему самому не прийти и не подписать договор?" - "Так надо", убеждала его Таня. Он вцепился в нее как бульдог, требуя сказать, зачем вся эта таинственность, и не удовлетворяясь отговорками о том, что, мол, меньше знаешь - крепче спишь. Он даже поставил условие, что его помощь возможна только в том случае, если она все расскажет, потому что, если с застрахованным что-то случится, все "особенности" заключения договора, типа подделанной подписи и прочего, вылезут на свет Божий. И тогда для него запахнет увольнением; кроме того, он не понимает, почему он должен соглашаться на ее предложение, ради чего? "Тебе заплатят, - сказала Татьяна. - Не пожалеешь". - "Интересно, кто? Не тот ли, кто этого человека грохнуть собирается?" - "Какой ты умный, улыбнулась Татьяна. - У него в гороскопе написано, что на него сосулька упадет, вот жена и беспокоится, а его заранее расстраивать не хочет. Но тебе-то что до этого человека? Ты получишь свои деньги и тут же обо всем забудешь".
Тут он психанул. "Ты что, рехнулась?! - заорал он. - Ты представляешь, что будет, когда фирма выплатит страховую сумму (а речь шла ни много ни мало - о двух сотнях тысяч долларов), а потом выяснится, что я сделал липовый договор и наказал своих работодателей на очень большие деньги? Я думал, тебе нужен просто договор зачем-то, это еще можно устроить, но то, о чем ты просишь - это же преступление, хищение путем мошенничества! Если не соучастие в убийстве! Сядем вместе". Таня ему ответила, что уголовное право она в университете проходила и в дополнительных занятиях не нуждается. А нуждается в договоре, и пусть он лучше не заставляет ее применять непопулярные меры. "Таня, голубушка, рассмеялся он, - какие же меры ты ко мне можешь применить? По голове меня стукнут в парадной? Хорошо, я буду оглядываться". После чего Таня неожиданно сбавила обороты, извинилась, сказала, что погорячилась, заворковала, заболтала его и ушла. И больше не появлялась на его пути, и даже не звонила. И он постепенно забыл о ее визите.
А через некоторое время он в бассейне познакомился с роскошной блондинкой по имени Анджела; туда-сюда, попили сока после занятий спортом в кафе спортивного комплекса, подвез ее пару раз, она таяла от нового знакомого, - так ему казалось; потом он привез ее к себе домой, и у них была такая ночь любви, что Костенко наутро мир готов был сложить к ее ногам. Дело в том (тут Владимир Дмитриевич на мгновение замялся, а потом махнул рукой и продолжал), что у него есть некоторые особенности, помешавшие ему в свое время создать семью и, кстати, послужившие причиной разрыва с Таней Петровской. Э-э, как бы это сказать... Ну, в общем... В общем, он садист. Нет, не пугайтесь, он кресты на женских спинах не вырезает, просто не получает удовольствия, если женщина не разрешит ему применить к ней насилие. Нет, ему даже плетки и наручники не нужны, он вполне обходится тем, что стукнет партнершу пару раз, расцарапает ее до крови... Короче, понятно, что найти постоянную женщину при таких особенностях сексуального бытия - большая проблема. Петровская в свое время взвилась до потолка от негодования и как только его не обзывала... Но он человек интеллигентный и не заставляет никого это терпеть. Только если женщина сама согласится. Таня Петровская очень хорошо знала об этом, очень хорошо, повторил он задумчиво. Потом встряхнулся и продолжал.
Так вот, Анджела не просто ему все это позволила, - она просила его об этом. Она кричала, чтобы он ударил ее, чтобы царапал и кусал, чтобы делал все, что ему хочется. Он был на седьмом небе и не верил своему счастью. Если бы не нужно было идти на работу, он бы так и не вставал с постели, но чувство долга пересилило. Они договорились встретиться вечером, и он с нетерпением вечера ждал. Тем более что у него так давно не было женщины, и вот наконец он нашел свой идеал.
Но Анджела вечером не появилась. Он ждал, что она позвонит, но она не звонила. Он пошел в бассейн, в надежде снова встретить ее там, но и там ее не было. Он с ужасом осознал, что не удосужился выяснить ни ее фамилию, ни адрес, ни номер телефона, ни чем она занимается. Еще несколько дней он ждал, надеясь все меньше и меньше, а потом окончательно впал в уныние, уверившись в том, что и эту девушку отпугнули его сексуальные пристрастия.
И пребывал он в унынии до тех пор, пока к нему домой не заявились трое крепких ребят; открывая дверь, он даже не спросил кто, - так внезапно всколыхнулось в нем желание, чтобы за дверью стояла Анджела, что он поторопился распахнуть дверь. На площадке перед квартирой стояли трое мужчин, один из которых махнул перед его носом каким-то красным удостоверением, после чего все трое, оттеснив его с порога, вошли в квартиру, сбили его с ног и пнули по почкам. А потом один из них - тот, который с удостоверением, - сообщил, что Костенко зверски изнасиловал едва знакомую девушку и что срок наказания за это - до десяти лет; Костенко юрист, ему не надо долго объяснять, что бывает с теми, кто совершает такие отвратительные преступления. Во время этого разговора он лежал на полу в прихожей, а визитеры стояли над ним, и перед его носом маячили их тяжелые ботинки. Он понял, что объяснять им что-то бесполезно; решил проявить покорность и спросил, сколько девушка хочет. Они удивились, вернее, удивление выразил только тот, который говорил с ним, - явный лидер. Двое других в течение всего визита молчали как рыбы. Так вот, лидер издевательски продемонстрировал удивление гнусным предложением гнусного насильника. "Ты что же думаешь, ублюдок, мы торговаться сюда пришли? - ласково поинтересовался он. - Сейчас в камеру поедешь, войдешь туда мальчиком, а выйдешь девочкой, это я тебе обещаю. И чтобы я ни про каких адвокатов не слышал, адвокаты по ночам не работают".
После этого человек с удостоверением кивнул своим спутникам, и те подхватили Костенко под мышки и поставили на ноги. Один снял с вешалки куртку, проверил карманы и надел куртку на Костенко, а лидер грозно спросил, где паспорт. Костенко указал на стоящий на стуле в прихожей портфель, где лежал не только его паспорт, но и бумажник, с тоской заранее прощаясь с содержимым бумажника. Но гости, к его удивлению, аккуратно открыли "кейс" и извлекли оттуда паспорт, не обратив на бумажник ни малейшего внимания, что еще больше расстроило хозяина: если тремя минутами раньше у него теплилась слабая надежда на то, что это все-таки частные лица, Анджелины дружки, пришедшие по-быстрому "бабок срубить", то сейчас их отказ от денег убедил Костенко, что это менты. "Послушайте, можно мне поговорить с Анджелой? - попытался он воззвать к гостям. - Может, мы все объясним друг другу? Я не знал, что чем-то обидел ее..." Но его не стали слушать. "В машину!" - скомандовал старший, и его повели вниз по лестнице, посадили в машину без номеров.
- Какая машина? - прервала я его.
- Черная БМВ.
- А кто сел за руль?
- За рулем сидел какой-то человек, я его не рассмотрел.
"Братец Сиротинского, - подумала я. - Тот как раз на черной БМВ ко мне приезжал".
Костенко стал рассказывать дальше. Его посадили на заднее сиденье, между двумя молчаливыми товарищами, а командир сел рядом с водителем. Машина действительно подъехала к Управлению милиции, его ввели в Управление, провели мимо дежурной части и доставили в какой-то кабинет, где сидел и что-то писал молодой парень в прокурорской форме. Когда Костенко посадили перед этим парнем, на столе он увидел заявление от имени Анджелы; поскольку он краем глаза читал заявление, лежащее вверх ногами по отношению к нему, фамилию Анджелы он не разобрал.
Разговор с прокурорским работником был коротким. Он представился следователем прокуратуры, предъявил Костенко уже написанный протокол задержания его на трое суток по подозрению в совершении изнасилования и с надеждой спросил: "Без адвоката показаний давать не будете?" - "Конечно, нет, - завопил обрадованный Костенко, насколько он мог испытывать радость в его положении. Прошу предоставить адвоката!" - "Хорошо, - равнодушно ответил прокурорский работник, - утром я приду к вам с адвокатом, - и, сняв трубку местной связи, проговорил: - Забирайте, я его в ИВС оформил". Дождавшись, когда в кабинет войдут двое молчаливых мужчин, сопровождавших Костенко в милицию, следователь собрал свои бумаги и вышел.
- Надеюсь, вы понимаете, что я переживал в тот момент? Я был близок к самоубийству, - сказал мне Костенко, опять начиная трястись.
А дальше начиналось самое интересное. В дверь кабинета постучали, и один из молчаливых стражей вышел, а через некоторое время вышел и второй. Зато вместо них в кабинет зашла Таня Петровская. "Привет, Володька, - сказала она как ни в чем не бывало. - Я тут мимо проходила, услышала, что у тебя проблемы..." - "А ты кого-нибудь тут знаешь?" - поинтересовался Костенко, еле шевеля пересохшими губами и уже предвидя ответ. Танечка мило улыбнулась: "А что, нужно походатайствовать за тебя?" - "Нужно", - кивнул он, вложив в это коротенькое слово всю душу и машинально отметив, что она даже не спросила, за что его сюда привезли. Она некоторое время молчала, разглядывая Костенко, и, как сказал он мне, - похоже, оценивала степень его испуга. Видимо, удовлетворившись этой степенью, Таня проговорила: "Ладно, я за тебя попрошу, хотя мне это дорого будет стоить. Но уж и ты мне не отказывай, когда я тебя попрошу, хорошо?" Он опять кивнул, и Таня вышла из кабинета, а его стражи заняли свои места рядом с ним. Через некоторое время снова произошла смена караула, - мужики вышли, Татьяна зашла, села, закурила и сказала: "Ты знаешь, доказательств на тебя - море, эта девушка вся избитая, она обращалась к доктору, у нее мазочки взяли, там наверняка твоя сперма, и одежда у нее порвана. Чтобы тебя отмазать, это будет очень дорого стоить". Она затянулась и выжидательно посмотрела на Костенко. "Я на все согласен", - торопливо подтвердил он. "Умница", - похвалила его Таня. Она поднялась и вышла из кабинета, а вернувшиеся тут же молчаливые стражи, ни слова не говоря, отвели его по лестнице вниз и выпустили на улицу, где у входа в управление стоял и курил их командир.
"До свиданья", - вежливо попрощался он. Совершенно подавленный и разбитый, Костенко пошел прочь от милиции, все еще не веря в относительно счастливое избавление; то. что у него попросят за это избавление, казалось ему таким далеким, а изолятор временного содержания - вот он, за спиной.
"Эй, - раздалось за спиной, и Костенко, вздрогнув, остановился. - А паспорт тебе завтра принесут".
Излишне говорить, что паспорт на следующий день ему принесла на работу Таня и что он без звука оформил договор страхования, по которому спустя два месяца фирма выплатила двести тысяч долларов семье погибшего. С тех пор прошел год, и больше у него ничего не просили, но каждое утро, просыпаясь, он трясется от страха и ждет, что к нему снова придут за таким же договором или потащат опять в камеру... Или что эта афера вскроется, и тогда лучше не думать о последствиях.
Распереживавшись вконец, он махнул рукой на стеснительность и даже поведал мне, что отношения с женщинами для него теперь закрытая тема.
- Вы представляете, что они со мной сделали?! - горько спрашивал он. - Я импотент в двадцать семь лет.
"Да у тебя и до этого было что-то не в порядке, так что не удивительно", подумала я, но вслух этого не сказала.
-Моя карьера под угрозой, - продолжал он. - Если кому-нибудь станет об этом известно, мне лучше самому уволиться и уехать в другой город. Я сам не знаю, зачем я вам все это рассказал, теперь мне прямая дорога в тюрьму.
- Не знаю, утешит вас, или нет, сознание того, что у вас есть товарищи по несчастью. Один из них отдал десять тысяч долларов без гарантий, что это не повторится,-сказала я Костенко. - Дело на него так и лежит в районной прокуратуре и в любой момент может быть реанимировано. Скажите мне, как выглядел следователь, оформивший на вас протокол задержания?
- Вы знаете, я его не запомнил и, встреть сейчас на улице, не узнал бы. Единственное, что мне бросилось в глаза, - это то, что форма на нем была с прокурорскими погонами, но не синяя, как обычно, а серая. Так бывает?
- Бывает, - кивнула я.
Нам однажды выдали не синий материал на форму, а серый. Все из него себе нашили цивильных платьев и костюмов, и только Игорь Денщиков сделал форменную "двойку", поскольку именно в тот год аттестовался и страстно желал носить форму. Больше ни у кого в прокуратуре серой формы не было.
- А человека с удостоверением, который вел с вами переговоры, вы узнаете?
- Вряд ли, - подумав, ответил Костенко. - Времени много прошло, да и вообще я их всех помню как в тумане, так я был напуган.
- Боюсь, что вас элементарно развели. Ни в милиции, ни в прокуратуре никакого дела на вас не было, роль следователя играл знакомый тех людей, что приезжали за вами. А китель ему одолжили. Владимир Дмитриевич, у меня остался еще один вопрос, самый неприятный...
- На кого был договор? - поднял на меня Костенко совершенно затравленные глаза. - Я не могу вам этого сказать. Я знал, что вы это спросите, но если я отвечу, я могу тут же увольняться. В лучшем случае.
- Но вы ведь понимаете, что это элементарно устанавливается: я посмотрю те договоры, которые были заключены в сентябре прошлого года, и рано или поздно найду договор, по которому выплачено двести тысяч в связи со смертью застрахованного. Только будет ли довольно ваше руководство, если я приду к вам в фирму шмон устраивать, да еще и на вас сошлюсь?
- Во-первых, такой договор не один, их несколько, - с трудом проговорил Костенко. - А во-вторых, лучше позже, чем раньше. А в третьих... В третьих, в соответствии со статьей пятьдесят первой Конституции Российской Федерации, вы не вправе меня заставить свидетельствовать против себя.
- Может быть, вы скажете это хотя бы неофициально, не для протокола?
- А что это меняет? Раз вы будете располагать этой информацией, не имеет значения, занесете вы ее в протокол или нет. Да ведь вы сами, помнится, совсем недавно говорили, что мы с вами общаемся только официально; какое же может быть "не для протокола"? - подкусил он меня. - Расценивайте это как хотите, но я вам не скажу, на кого был договор.
Я призадумалась. Если он не врет и таких договоров было несколько, то чего я добьюсь, перелопатив всю фирму? Установить, самим ли субъектом договора подписаны бумаги, я вряд ли установлю. А что еще? Допрашивать родственников, наследников страховой суммы? Если они сами его и пришили, то так они мне и скажут правду! Разве только посмотреть, кого из них явно грохнули? Но с чего я взяла, что грохнули его явно? Может, наоборот, грибочками отравился или мушка шпанская укусила... Но без этого-то не обойтись... Ладно, придумаем что-нибудь вместе с Лешкой потом.
- И что теперь? - Костенко напряженно смотрел на меня. - Что, мне место искать?
- Господи, да идите вы в адвокаты. Причем прямо сейчас, пока скандал не разразился. Увольняйтесь и переходите, думаю, что вас с удовольствием возьмут. Ну, подождете вы пару месяцев решения президиума, с голоду не умрете ведь? Вот протокол, читайте и подписывайте.
Костенко стал внимательно читать протокол, не нашел, к чему придраться, я указала в нем даже его ссылку на статью 51 Конституции Российской Федерации, подписал, косясь на диктофон, и я отпустила его зализывать раны. Хоть он и проходил в университете уголовное право, как сам сказал, а также уголовный процесс, он и не вспомнил, что факт применения звукозаписи должен быть отмечен в протоколе, да и звукозапись по окончании допроса дается для прослушивания, и протокол должен заканчиваться фразой о том, что не имеется претензий к фонограмме; или, наоборот, имеются претензии, как получится. Костенко ушел, думая, что все, что он говорил, записано не только в протокол, но и на пленку. Может быть, это его остановит, когда он захочет изменить показания. Я вытащила вилку диктофонного шнура из розетки и убрала неработающий агрегат в сейф.
Костенко давно ушел, а я все пыталась понять, жалко мне его или нет. Да, именно так все и должно было быть; им надо было с чего-то начать, а потом они усовершенствовали схему. Сделав один раз такую подставу с женщиной, пострадавшей от сексуального извращенца, они наверняка поняли, что так можно кого-то очень легко и на деньги развести. Явно эта мысль пришла в голову Денщикову в тот момент, когда Костенко - их первая жертва - предложил откупиться от них. Я отдала должное преступному гению Игоря Денщикова, который сумел красиво, выкрутиться, когда на последнем (мне известном) эпизоде шантажа нарвался на отставного контрразведчика Скородумова.
А вопрос, жалко мне Костенко или нет, я так для себя и не решила. Но не так уж много времени мне было на это отпущено: дверь с треском распахнулась, в кабинет сначала влетел огромный бумажный пакет, веревка на котором лопнула в момент соприкосновения с полом, а вслед за пакетом вошел, мрачнее тучи, Кораблев. Я оторопела от такого шумного явления оперуполномоченного Кораблева и растерянно ждала объяснений.
- Что это, Леня? Что ты себе позволяешь?
- Негодяи! - мрачно возвестил Леня, у него это выходило как "негодзяи".
- Кто перед тобой провинился?
- Негодзяи! Сидят на складе, от жиру пухнут, на моей форме наживаются!
Он поддал ногой пакет, который от этого и вовсе рассыпался. Из него вывалилась форменная милицейская одежда - брюки, рубашка, галстук, ботинки, еще что-то.
- Ленька, а фуражка где?
Я вышла из-за стола и присела на корточки перед развалившимся пакетом.
- Вот я и говорю - негодзяи! Прихожу за формой, они мне все это в пакет навязывают и еще фуражку суют. Я говорю им - на кой мне сдалась ваша фуражка, уже девать некуда эти фуражки, все равно не ношу, солить мне их, что ли? А эта дура жирная мне знаете, что отвечает? Нет, вы представляете, что она мне отвечает?!
- Ну что, что, Леня, не томи!
- Я ей говорю, зачем мне фуражка? А она говорит, как зачем? А на гроб положить? У-уродина!
- А зачем ты у меня посреди кабинета все это развалил?
- Со злости, неужели непонятно?
Поскольку Леня тут же сел на мое место, я, вздохнув, стала собирать предметы кораблевского форменного обмундирования в пакет, чтобы хотя бы убрать эту кучу с пола. Подняв ботинки, я засмотрелась на рифленую подошву.
- Леня, а что, теперь такую обувь вам выдают? Раньше же были другие ботинки - остроносые такие, черные, на тонкой подошве?
- Да, уже несколько лет такие выдают.
Ленька крутился на моем рабочем кресле и постепенно остывал.
Где-то я видела такие башмаки, совсем недавно, подумала я, пытаясь поймать ускользающую мысль.
- Леня, а к Бурдейко заезжал?
- Заезжал, квартира коммунальная, соседи не видели примерно неделю, где он сейчас - не знают. Под вешалкой стоит сумка, с которой он обычно ездит в командировки. За это время их уже достали искатели Бурдейко, по телефону звонят постоянно и приезжают, надоедают, два раза с работы были, - доложил Леня, усаживаясь поудобнее в кресле и постукивая по столу взятым из канцелярского стаканчика карандашом.
Когда зазвонил телефон, он взял трубку раньше, чем я успела распрямиться и подойти к столу.
- Да-а, это прокуратурка, вы правильно попали, - отвечал он, развалясь. А это РУБОПчик тут в гости зашел. Даю, даю. Мария Сергеевна, вас криминалисты.
Как удачно! Я схватила трубку:
- Эдуард Алексеевич, это вы? - Звонил начальник нашей экспертной лаборатории. - Я как раз хотела с вами поговорить по поводу экспертизы по ботинкам из области. И вы по этому поводу?
- Маша, - озабоченно стал говорить он, - следы с ботинками один в один. Только знаешь, что? Ботинки-то милицейские, форменные. Труп у тебя опознан? А то в твоем постановлении на экспертизу он как неустановленный...
- Что-то примерно в этом роде я и предполагала, - медленно проговорила я. - Нет, труп еще не опознан, но я думаю, что знаю, кто это.
- Что, действительно мент? - расстроился Эдуард Алексеевич.
- Похоже, что да.
- Господи, а откуда?
- Эдуард Алексеич, как установим точно, я вам сразу позвоню.
- Ну ладно. Заключение завтра можешь забирать.
-Что за мент? - подобрался сразу Кораблев, как только я положила трубку.
- Труп из Токсова, ну, парень, который с чердака за вертолетовской парадной наблюдал.
- Что, Бурдейко опознавать придется?
Я кивнула:
- Думаю, что это он.
- Ни фига ж себе, - присвистнул Кораблев. - А куда ж они ксиву его дели?
- Надо обыски у них делать, Леня, - задумчиво сказала я, присев снова на корточки и разглядывая форменный милицейский ботинок из кораблевского пакета.
Да, именно такие ботинки, с толстой рифленой подошвой, Кораблев привез из морга в виде слипшегося обгоревшего блина. Завтра мне влетит по первое число за то, что по вертолетовским бойцам у меня еще и конь, не валялся. А уж их-то давно надо брать и работать с ними плотно. А мне остается разорваться на тысячу маленьких Швецовых, чтобы все успевать. И не спасает даже Карнеги с его заповедью о том, что дела нужно делать не в порядке их срочности, а в порядке их важности. А что вы скажете, уважаемый Дейл, если дел куча, и все они одинаково срочные и одинаково важные?
Держа в руке милицейский ботинок, я подумала о том, что обгоревший труп, найденный нами в Токсове, все-таки окажется трупом оперуполномоченного Владимира Владимировича Бурдейко, который, судя по тому, что я знаю на сегодняшний день, принимал участие в трех эпизодах шантажа вместе с оперуполномоченным Сиротинским и следователем городской прокуратуры Денщиковым. Ну, даже если предположить, что в случае с юристом страховой компании Костенко его использовали втемную, - например, Денщиков сказал, что надо съездить, задержать человека за изнасилование и привезти в РУВД, то в следующий раз-то он уже должен был понимать, что к чему? И кроме того, на совести Бурдейко и Сиротинского еще незаконный обыск у Скородумова. Хотя тут тоже - как посмотреть: постановление на обыск у них было, тут не придерешься, а они - люди маленькие, им сказали, что искать, они и искали. С чего я взяла, что он в сговоре с Денщиковым? Да и Денщиков, в этом я не сомневалась, наверняка уже придумал правдоподобную версию в оправдание всем своим акциям. А на чердаке напротив вертолетовского дома что Бурдейко делал? Выбирал место для бомбы с дистанционным управлением? Или выполнял служебное задание, следя за преступным авторитетом? Блин, как разобраться? Дорого я бы дала, чтобы узнать, что же из него вытрясли в токсовском лесочке вертолетовские цепные псы... А что-то, наверное, вытрясли. У них методы дознания очень эффективные. А от того, что там, в токсовском лесу, облили бензином и подожгли предварительно измолоченного, как боксерская груша, не кого-нибудь, а оперативника, было нехорошо на душе. Даже если он и был продажной гнидой, - все равно не заслуживал такой страшной смерти... Интересно, а Сиротинский-то еще жив? А брат его?
- Лень, а где ты все-таки с Анджелой познакомился? Извини, конечно, за нескромный вопрос, - обратилась я, сидя на корточках, к Кораблеву, занимавшему мое место и наблюдавшему за тем, как я собираю его шмотки.
- Подвез я ее, на машине, - рассеянно ответил Кораблев, думая о чем-то своем. - Я иногда на тачке халтурю, жить-то надо на что-то. Нет, вы представляете, как кризис грянул, народ стал на общественном транспорте ездить, не допросишься. Выехал я тут на охоту, стою на Комендани, мерзну, жду возле остановки, - может, кто-то заинтересуется. Поздний вечер. Тут подходит ко мне разодетая барышня, в рюшах и бомбошках, с каблуков чуть не падает. Доковыляла, значит, до меня, наклонилась, из декольте все .вываливается, и интимно так говорит мне: "Усть-Луга..." Я чуть из тачки не выскочил, в душе все запело, думаю, голубушка, ты ж меня обеспечишь на всю рабочую неделю. Ух, прямо так сейчас и расцелую. Не в силах сдержать возбуждение, спрашиваю: сколько? Она декольте трясет и отвечает игриво: сто! Лихорадочно соображаю - рублей или баксов. Решаю, что поеду и за то, и за то. Открываю дверь и говорю: прошу, мадам! Она мне - нет, пойдем! И тянет меня за галстук из машины. Я удивляюсь, говорю - куда ж идти, ехать надо, а она повторяет: "Усть-Луга!", причем с придыханием. Блин, и тут до меня доходит: да не Усть-Луга, блин! А "услуга". Нет, вы представляете? Я до утра в себя приходил.
- А где ж ты Анджелу подхватил? - продолжала я настаивать.
- На площади, возле городской прокуратуры...
Я наконец упаковала пристойным образом Ленькины форменные причиндалы и, поднявшись с корточек, протянула ему пакет. Он его молча взял.
- А где волшебное слово? - Я выжидательно смотрела на него.
- А! Спасибо, - спохватился Кораблев.
- Спасибом не отделаешься, Леня. Надо срочно устанавливать этих людей и всех ко мне вытаскивать. - Я протянула ему список, составленный ювелиром: три фамилии, с номерами телефонов, покупателей и продавцов итальянского креста. Найдешь их, получишь орден.
- За Вертолета орден не получу, - возразил Кораблев.
- А ты что, только за орден согласен работать?
- А вы за что, за зарплату работаете? Кстати, вам ее заплатили?
- Нет еще, завтра обещают. Ох, блин, я же договорилась с мамашей Чванова и собиралась к ней поехать после заслушивания из городской, а зарплату не раньше трех привезут. Значит, я и завтра не получу.
- Давайте я за вас получу, - хмыкнул Кораблев.
- Ага, и в китайский ресторан. Как ты расплатился-то там?
- Расплатился, не волнуйтесь.
- Тебя не вышвырнули за проявленную наглость?
- Меня не только не вышвырнули, мне еще дали карточку постоянного гостя, я теперь туда могу ходить со скидкой.
- А ты не боишься, что, когда широкая общественность узнает о смерти Вертолета, у тебя карточку отнимут?
- На ней не написано, что я друг Вертолета...
- На, почитай, - я кинула ему протокол допроса Костенко.
Кораблев внимательно изучил показания несчастного юриста и прокомментировал:
- Ну вот, кабаки да бабы довели его до цугундера. Половой извращенец, так ему и надо. А это что, моя Анджелка в теме?
- Твоя, твоя, так что глаз с нее не спускай. Она знает, где ты работаешь?
- Знает, я баб когда в машину сажаю, сразу говорю: "Здравствуйте! Полиция нравов!" Я ей уже предложил к нам общественным помощником оформиться.
- Куда к вам? В РУБОП, что ли?
- В полицию нравов...
Трясясь вместе с шефом на нашей разваливающейся машине, по дороге в городскую прокуратуру, на заслушивание, я думала, что, если методсовет будет у прокурора города, лучше смотреть, как облетают последние, редкие листья с кустов на площади. Когда руководство устраивает выволочку, лучше не принимать ее близко к сердцу, а любоваться видом за окном, время от времени кивая в знак того, что не заснула еще.
Методсовет по убийству Бисягина, с учетом важности и общественной значимости дела, взялся вести сам прокурор города Дремов. Я чуть не хихикнула, хорошо, в последний момент удержалась, получилось, что я только сдавленно хрюкнула; просто, увидев наше первое лицо, вспомнила его выступление по телевизору в день похорон депутата Бисягина. Дуремар, вцепившись в трибуну, как мокрый котенок, выкрикнул в пространство какую-то загадочную фразу о том, что информации следствием уже собрано достаточно и что это ужасное преступление будет раскрыто не сегодня-завтра, в общем в самые ближайшие дни, короче преждевременно... Мы смотрели его выступление в приемной у шефа, куда народ созвали по такому случаю, и дружно пытались понять - в каком смысле преждевременно? Когда общество еще не будет готово воспринять такое раскрытие? "Злые вы какие, - сказала канцелярская Зоя, - он хотел сказать, еще до того, как истечет двухмесячный срок расследования..." - "Ну так бы и сказал, проворчал Горчаков. - А мы тут что, гадалки, что ли, соображать, что он имел в виду! Прежний прокурор хоть говорить умел".
Вообще компания собралась весьма представительная: у руля, на председательском месте, Дуремар, в президиуме генерал Голицын (вот кого я была тут рада видеть), наш шеф, прокурор Будкин и Василий Кузьмич. И рядовые в зале-я, Кораблев и Мигулько. Хотя, вернее, в зале-то как раз все вышеперечисленные, а мы с Ленькой и Костиком на арене Колизея.
Сначала Дуремар выступил с получасовой невнятной речью о необходимости раскрытия таких важных преступлений, подрывающих основы государственности; все успели по нескольку раз уснуть и проснуться, а мне не спалось, и я с тоскливой неприязнью думала, что убийства сопровождали человечество на протяжении всей его истории, начиная с Каина и Авеля, и ничего такого страшного с государственностью не произошло; а вот несвоевременная выплата зарплаты как раз очень даже подрывает основы государственности. А потом, что значит - "важные преступления"? А что, есть не важные преступления? Депутата убили - это важно, и надо срочно раскрывать, в общем - преждевременно; а мальчика убили в подвале - не важное, значит, преступление? Да ну, мысленно махнула я рукой, это вечный спор: важные, значит, раскрывать, а по остальным, что-не работать? Нет, работайте и по остальным тоже, мы с вас спросим. Только важные быстрее раскрывайте... А не важные что, медленно раскрывать? Нет, их тоже быстро раскрывайте; тогда я не понимаю, в чем разница... Ну что, отметила я, не доспорив про себя с начальством, увертюра к концу идет, сейчас мне объяснят, как надо работать по важным преступлениям.
Придавленные великими истинами, которые изрекал тут прокурор города, все понуро выслушали мой доклад по материалам уголовного дела. Я добросовестно рассказала все про пульт у мусорных бачков, про незадачливую дворничиху, сообщила, что я думаю об истинной цели взрывателей, упомянув, что истинная их цель - Вертолет - скончался третьего дня в одной из городских больниц. И, не подумав скромничать, гордо заявила, что я лично сочла нужным осмотреть труп Лагидина в больнице и ездила на вскрытие; и пришла к выводу, что, несмотря на отсутствие внешних признаков, указывающих на преступление, смерть Лагидина насильственная, это убийство, но пока эксперты причину смерти не установили.
- Ну, вы их поторопите, что это такое, - сделал замечание Дуремар.
А я отметила, что он совершенно известию о смерти Лагидина не удивился и даже не спросил, при каких обстоятельствах тот скончался и что я лично думаю относительно причины его смерти.
- Обязательно потороплю, - заверила я прокурора города. - Я направлю им письмо о недопустимости так долго устанавливать причину смерти.
Дремов согласно кивнул, я давно заметила, что они в городской очень любят слово "недопустимо".
- Труп из Токсова установлен? - подал голос Голицын. Я повернулась к нему:
- Официального опознания пока не было, но мы получили некоторые сведения о предполагаемой личности трупа, и вероятно, результаты опознания будут для вас, Сергей Сергеевич, не слишком приятными.
Голицын вопросительно поднял брови, и я заметила, как он напрягся и подобрался.
- Есть основания полагать, что убитый лагидинскими людьми в Токсове являлся оперуполномоченным одиннадцатого отдела Управления уголовного розыска Бурдейко Владимиром Владимировичем. Во всяком случае, мы уже установили, что Бурденко исчез, не выходит на работу, и время его исчезновения совпадает со временем убийства.
- Черт знает что, - тихо сказал Голицын и, обратившись к прокурору города, спросил, не считает ли тот, что дело приобрело несомненную общественную значимость, и не следует ли его передать для дальнейшей работы в отдел по расследованию особо важных дел прокуратуры города.
Дуремар глубокомысленно пожевал губами, но ничего не ответил.
- Продолжайте, - кивнул мне Голицын. Видно было, что он расстроился. Да, Сергей Сергеевич, подумала я, вы еще сильней расстроитесь, когда узнаете, какими делами ваш подчиненный Бурденко занимался помимо службы. И совсем вам не улучшит настроения, если мы докажем, что и бомбочку в депутатский домик подложил не кто иной, как оперуполномоченный Бурдейко. Правда, не один, а в составе организованной преступной группы.
- Поскольку стало известно, что незадолго до своего исчезновения оперуполномоченный Бурдейко работал в следственно-оперативной группе у следователя по особо важным делам прокуратуры города Денщикова, нам бы хотелось побеседовать с Игорем Алексеевичем, может быть, он прольет какой-нибудь свет на последние задания Бурдейко. Эту беседу желательно оформить протоколом допроса, - высказала я ключевую (для меня) мысль сегодняшней сходки и посмотрела на прокурора города. Он не замедлил отреагировать.
- Денщиков уволен, - коротко сказал он.
- Что-о?!
У меня открылся рот. И, насколько я могла видеть боковым зрением,-у шефа, Кузьмича и Кораблева - тоже.
- А можно узнать, когда и за что? - справившись с потрясением, задала я вопрос.
- В пятницу, - ответил прокурор города, разглядывая свои руки.
- А что послужило причиной увольнения? - допытывалась я, презрев приличия.
- Не справлялся он с работой в последнее время, устал, в пятницу пришел ко мне поговорить, и мы оба решили, что лучше ему будет уйти, я ему подписал рапорт, отдел кадров оформил, - объяснил Дремов.
- За полдня? - удивилась я. - И он все свои дела сдал уже?
-Да, акт подписали, а если какие-то вопросы возникнут, он будет приходить.
- Ну хорошо, - вздохнула я, - значит, теперь у нас развязаны руки, и мы можем не спрашивать у вас согласия на допрос Денщикова.
Прокурор города тревожно зажевал губами; наверное, он к такому повороту не был готов, думал, что уволили - и с плеч долой. Как и все общенадзорники, он совершенно не разбирался в следствии.
Про нашу прокуратуру вполне можно было сказать словами русского юриста Боровиковского, который так охарактеризовал прокуроров Петербургской судебной палаты в конце прошлого столетия: все прокуроры делились на цивилистов и криминалистов, при этом цивилистами звались те, кто ничего не понимал в уголовном праве, а криминалистами - те, кто ничего не смыслил в гражданском...
- Странно, что не ведется работа с бойцами Лагидина, которые причастны к убийству опера, - подал голос генерал Голицын.
- Честно говоря, мне обещали, что будет решен вопрос о передаче дела в областную прокуратуру, поэтому мы не хотели пока приступать к реализации, ответила я.
- А почему не решили? - повернулся Голицын к Дуремару.
Напрасно: ответа он не дождался, Дуремар продолжал надувать щеки. Вообще Голицын как-то незаметно взял бразды правления в свои руки; получалось, что он тут главный.
- Я надеюсь, за ними хоть наблюдают? Они не улизнут у нас из-под носа? слегка раздраженно спросил он.
- Не улизнут, - подал голос Василий Кузьмич. - Мы у них на хвосте висим, и не только мы, но еще и коллеги из ФСБ.
- Помощь нужна? - резко продолжал Голицын. - Если надо, я полглавка подключу...
Вот, у этого свое деление на важные и не важные дела, подумала я. На депутата ему плевать, а вот опера убили, - тут он полглавка снимет с других дел и бросит на это.
- Справимся, - сдержанно отвечал Кузьмич.
Оно и понятно, так он и пустит главк в свою, рубоповскую реализацию. Даже если справляться не будут, все равно без главка обойдутся.
-Что-то плохо справлялись до сих пор, - даже и не язвительно, как можно было ожидать, а устало сказал Голицын.
- Не хотелось начинать реализацию с бухты-барахты, - вступилась я за РУБОП. - Мы и на сегодняшний день еще не все выяснили, чтобы приступать к задержаниям.
- Не понял, - прищурился Голицын. - То вы говорите, что ждете передачи дела в область, то, оказывается, готовитесь к реализации...
- Одно другому не мешает...
Я вдруг разозлилась. Что это он тут командует? У меня свои начальники есть. Но тут же остыла: все Голицын говорил правильно, в отличие от моих начальников.
- Известно ли вам что-нибудь, - вдруг спросил Голицын, - о связи взрыва с убийством предпринимателя Чванова в прошлом году?
Я кивнула:
- Известно. - Посмотрев на Кузьмича и получив добро на разглашение сведений, я продолжила: - Нам даже известно, что через полтора часа после взрыва Лагидину домой звонил неустановленный мужчина, из содержания разговора можно было сделать вывод, что взрыв был направлен на Лагидина, который не пострадал только по счастливой случайности, и что, - но это уже весьма вольное допущение - что взрыв как-то связан с убийством семьи Чвановых.
- Выражайтесь яснее, - попросил генерал, совсем не злобно.
Я снова посмотрела на Кузьмича и, когда он кивнул, продолжила:
- Во-первых, звонивший поздравил Лагидина с наступающей годовщиной, а через несколько дней, действительно, наступала годовщина смерти Чвановых, и, во-вторых, последняя фраза звонившего, но в этом я не уверена, содержала намек на название фирмы Чванова "Фамилия".
Показалось мне, или нет, что при этих словах прокурор города вздрогнул, не сводя глаз с крышки стола?
- Я бы хотел посмотреть сводки, - сказал Голицын, и тут прокурор города подал голос:
- Сергей Сергеевич, пусть этим занимаются оперативные работники, нас время уже поджимает.
Если Голицын и удивился, то виду не показал и как ни в чем не бывало продолжил:
- Выводы?..
- По-моему, очевидно, что закладка в парадной бомбы имела целью отомстить за убийство семьи Чвановых, - заговорил Василий Кузьмич.
- А значит? - настаивал Голицын.
-А значит,-подхватил Кузьмич брошенную ему подачу, - есть все основания подозревать, что убийство Ивановых совершено либо людьми Лагидина, либо по его заказу. И мотив просматривается: Лагидин являлся "крышей" банка "Царский", у которого был конфликт с Ивановым из-за здания в центре города.
- Прекрасно. Значит, если мы будем целенаправленно работать, то в самом ближайшем будущем раскроем сразу два тягчайших преступления? Кстати, где оперативно-поисковое дело по убийству Ивановых?
- У нас, в РУБОПе, - закивал Кузьмич.
- Таким образом, - продолжал Голицын, - если мы установим людей, которые организовали покушение на убийство Лагидина, в результате чего по чистой случайности погиб депутат Госдумы, и если будем грамотно с ними работать, они могут рассказать нам об организации убийства Ивановых. Ведь если они мстят за Иванова, значит, располагают достоверной информацией о том, что именно Лагидин стоял у истоков этого преступления. Вы согласны? - обратился он ко мне.
Я некоторое время молчала, переваривая полученную информацию и соображая, стоит ли здесь говорить о моих версиях гибели Ивановых, а потом вдруг решилась, уж больно симпатичен мне бьш Голицын и очень хотелось блеснуть перед ним своим оперативным мышлением. И заявила:
- Я не согласна.
Голицын бьш заметно удивлен, у него даже очи блеснули при этих моих словах.
-А... А что же тогда? - немного растерянно сказал он.
-- Я думаю, что корни преступления лежат в семье Ивановых. Семейная версия совершенно не исследована по делу, и я собираюсь ею заняться.
- А как же телефонный звонок Лагидину после взрыва? - впервые за весь методсовет подал голос прокурор Будкин. - Куда же девать версию о мести за убийство Ивановых?
- Во-первых, версия о взрыве как мести за Ивановых совершенно нас не приближает к знанию о мотиве убийства Ивановых.
- А как же конфликт из-за здания?
- А какой смысл убивать не только Иванова, но и его жену из-за здания? Сделка была уже совершена, и убийство Иванова ничего бы не решило. А убийство жены даже в месть не влезает. Я бы еще поняла, если бы убили только жену, а Иванова оставили в живых. Но здесь убийца входит в дом и целенаправленно ищет жену, чтобы убить, все материалы дела говорят об этом. Кроме того, мать Иванова, к которой перешел особняк, до сих пор жива. Нет, здесь какие-то личные мотивы, я бы даже сказала, семейные, и я собираюсь, по крайней мере, честно отработать эту версию. Мне она представляется наиболее перспективной.
После моего спича воцарилась мертвая тишина. Присутствующие смотрели на меня во все глаза, а я разглядывала непроницаемое лицо генерала Голицына до тех пор, пока он не встал и, громко произнеся: "Какая чушь!", покинул кабинет.
Когда стукнула дверь, я с грустью подумала: да, не удалось Артему устроиться в депо; в смысле - не удалось произвести на Голицына впечатление. Вернее, удалось, но прямо противоположное тому, которое замышлялось.
- Что-то вы ерунду какую-то сказали, - укорил меня прокурор города, придя в себя после генеральского хлопанья дверью.-Не занимайтесь самодеятельностью, слушайте, что вам говорят старшие товарищи.
- Виноват, исправлюсь, - пробормотала я себе под нос.
- Что вы там шепчете?
- Я с вами согласна, - отчеканила я, и по глазам прокурора было видно, что он заподозрил - я над ним насмехаюсь.
Ну что ж, он был недалек от истины.
- Да уж, Сергеевна, ты загнула, - пробормотал в усы Василий Кузьмич.
- Все свободны, - сказал Дремов. - Владимир Иванович, а вы останьтесь.
Мне все равно предстояло ждать шефа, да и зарплату хотелось получить, поэтому я отказалась от услуг Василия Кузьмича и к Нателле Чвановой-Редничук решила отправиться, предварительно заехав в прокуратуру. Постепенно все участники методсовета разошлись и разъехались, а я зашла к девчонкам из милицейского отдела - потусоваться и попить чаю с печеньем. Спросив, что они слышали про увольнение Денщикова, я спровоцировала целый поток информации: "Как, Машка, ты ничего не знаешь? Он же от жены ушел! Поселился у Татьяны Петровской и разводится. Жена бегала к Дуремару, может, его из-за этого выперли?" - "А где он работает?" - "Стажер адвоката, он там давно, оказывается, мосты наводил".
Когда я ввалилась к себе в кабинет, возвратясь из городской прокуратуры, и бросила на стол увесистый том дела о взрыве, тут же прибежал Горчаков узнать, жива ли я и насколько травмирована морально.
Я села в свое любимое рабочее кресло и, крутясь в нем то направо, то налево, сказала Лешке:
- Помнишь, что говорила наша старая адвокатеса Косова? "Поскольку прокурор очень долго убеждал всех, что аффекта там нет, я решила, что аффект там как раз и есть". Ты согласен?
Умение держать слово - одно из моих главных достоинств. Уж раз я пообещала всерьез заняться семейной версией гибели Чвановых, я не стала откладывать дело в долгий ящик. Получив зарплату и сразу почувствовав себя белым человеком (впрочем, этого чувства хватит лишь на несколько дней, оно кончится вместе с деньгами), я вышла из прокуратуры, поймала такси и отправилась к госпоже Чвановой-Редничук заниматься проверкой самой перспективной версии.
