Он предполагал, что дом окажется просто шедевром, однако действительность превзошла вся-кие ожидания. Расположенный в удивительно красивом уголке, умело подсвеченный скрытыми фо-нарями, особняк больше всего походил на сказочный замок.
Джино проехал мимо распахнутых створок ворот из кованого железа, направляя машину к ос-вещенному подъезду. Вдоль асфальтовой дорожки по обеим ее сторонам стояли роскошные автомо-били. Сверкающие «роллс-ройсы» соседствовали с дорогими спортивными моделями — очевидно, европейского производства. Вон поблескивает бронзовой краской дюсенберг» с белыми шинами. «Пирсэрроу», «корды», черно-белые «мерседесы» — да за любую из этих машин, как легко предста-вил себе Джино, запросто можно отнять у человека жизнь.
Какая, к черту, вечеринка? Да он был бы счастлив торчать здесь и любоваться этими последни-ми достижениями автомобильной техники.
Оставив на стоянке свой «форд», Джино устремился к дверям — развлекаться.
Клементина Дьюк — отменная хозяйка. Она хорошо знала, как дать людям возможность рас-слабиться, сбросить всякое напряжение. Ее дом всегда полон цветов, первоклассной еды, здесь удоб-ная мебель и внимательная, заботливая прислуга.
Своим гостям Клементина привыкла предлагать широкий выбор отличных напитков (Джино она сказала совсем противоположное), импортные сигары мужчинам, изготовленный по заказу шо-колад и трюфели — женщинам.
Она мастерски умела смешивать между собой различных людей. Кинозвезду подводила к политику, писателя представляла музыканту. Собеседники постоянно меняли Друг друга, наслаждаясь легкой необременительной беседой и новыми знакомствами. Часто завязывались романы.
Но главной причиной того успеха, которым пользовались рауты Клементины, для большинства гостей являлась полнейшая неизвестность, непредсказуемость происходившего вокруг. Купание голышом в огромном мраморном бассейне. Состязание в чарльстоне. Просмотр еще не вышедшей на экран кинокартины. Джаз-ансамбль. Инициатором всех этих сюрпризов становилась сама Клементина.
— Клемми, дорогая, скажи, что новенького ты припасла для нас на сегодня? — смеясь, обрати-лась к ней с вопросом одна из подруг.
— Имей терпение, Эстер. Подожди, и ты сама увидишь, — с таинственной улыбкой на устах отвечала Клементина.
Эстер сложила вместе руки с толстыми, украшенными множеством колец пальцами, и ее мас-сивные груди, просвечивающие сквозь платье из тонкого шифона, пришли в движение.
— Опять что-нибудь неприличное? Я очень на это рассчитываю! — Плотоядная улыбка откры-ла взору ее не очень ровные зубы. — И когда же чертик выскочит из коробки?
— Очень скоро, — шепнула ей Клементина. Внезапно она с раздражением осознала, что огля-дывается по сторонам, ища глазами Джино.
— Не понимаю, для чего нужно соглашаться на работу, если приходится тащиться в такую даль, — жаловалась Долли. — Потрясти ляжками мы могли бы и в городе.
Она сидела на переднем, сиденье, справа от Белого Джека, правившего своим белым «олдсмо-билем».
— Де-е-е-рьмо! — Джек плюнул через открытое окно. — Ты когда-нибудь кончишь ныть, женщина? Я тебе уже десять раз говорил, что такого у нас еще не было. Мы едем на вечеринку ка-ких-то там важных шишек. Устроим небольшое представление и потребуем настоящие деньги.
— Ага. А что, если эти твои шишки начнут интересоваться нами?
— О чем ты говоришь, женщина? — Джек повысил голос. — Сказал же. Ничего сверх обычной программы сегодня не будет. Только стриптиз.
— Ага. А если они станут спрашивать, сколько ей лет? — Она ткнула пальцем в сторону Кэрри, вместе с Люсиль сидевшую позади. — Или обратят внимание на ее исколотые руки?
Белый Джек съехал на обочину дороги и резко нажал на тормоза. Машина остановилась так внезапно, что пассажиров ее бросило вперед. Он сложил руки на груди и неподвижным взглядом уставился в горизонт.
— Чтобы сделать тебе приятное, женщина, я готов переменить свои планы. Если тебе так нра-вится сволочиться и капать мне на мозги, то я сейчас же разворачиваюсь, и мы возвращаемся в город.
Проходя по огромному холлу, Джино на секунду задержался у великолепного венецианского зеркала. Хм-м-м… Очень даже неплохой вид. Да, «бабочка» и смокинг здесь весьма уместны.
Он посмотрел по сторонам. Одну из стен холла занимал бар, уставленный множеством различ-ных бутылок, возле которых за стойкой бойко управлялись с напитками двое барменов, одетых в накрахмаленные белые пиджаки и черные брюки в полоску. Сразу за холлом взору открывалась огромная гостиная с высокими французскими окнами, выходившими на крытую террасу. Казалось, здесь даже воздух пахнет деньгами. Джино сделал глубокий вдох и улыбнулся. Запах ему понравил-ся.
— Это почему же вы ничего не пьете? — На Джино наступала невесть откуда появившаяся крупная девушка с вьющимися рыжеватыми волосами.
— Я только что пришел.
Она с удивлением вытаращилась на него.
— Здесь очень вкусное шампанское. Вам нужно непременно попробовать.
— Обязательно.
Он начал потихоньку отступать. Желания угодить в чью-нибудь дешевую ловушку у Джино абсолютно не было. Женщины вокруг настолько красивы, что поверить в эту их красоту можно, только увидев ее собственными глазами. Алдо на его месте запросто бы рехнулся: столько ножек, столько восхитительных грудей. И все как на подбор — наивысшего класса.
У проходившего мимо официанта он снял с подноса бокал шампанского. «А Леонора смотре-лась бы среди них неплохо, она бы без труда вписалась в это общество».
Иметь Леонору.
Жаль, что это у него не выйдет.
Не смей о ней думать.
Джино дал себе слово, что никогда больше о ней и не вспомнит. Слишком много времени потерял он, прыгая несмышленым козленком вокруг нее.
Клементина увидела Джино в тот момент, когда он выходил на террасу.
— Извините меня, Бернард, — обратилась она к известному театральному импресарио, — но я должна поприветствовать новичка.

Джино ответил, накинув наудачу еще пару сотен сверху, и тот расплатился — наличными. Спрятав деньги в карман, Джино почувствовал прилив вдохновения. Удивительно, как это богачам удается сохранить свое богатство, если все они такие же недалекие легковеры, как этот Дьюк?
— Знаете, Джино, — обратился к нему сенатор, — иногда мне может потребоваться небольшая услуга.
— Да?
— В таких вопросах, когда сам я не могу позволить себе во что-либо вмешиваться.
— Например?
— О, — Дьюк плавно повел рукой по воздуху, — сколько угодно. Может, кто-то должен мне какую-нибудь сумму… и его требуется убедить раскошелиться. Или, скажем, бывший сотрудник уг-рожает шантажом. Словом, обычные проблемы, с которыми вынужден сталкиваться каждый госу-дарственный служащий. — Сделав паузу, Освальд взял со стола ящик сигар, протянул его Джино. — Если вы сможете время от времени оказывать мне помощь в решении подобных вопросов, я, в свою очередь, был бы счастлив дать вам совет… ну, скажем, в области финансов.
Джино неопределенно хмыкнул.
— Не собираюсь с вами темнить. Ваш бизнес — контрабанда спиртного. Вам требуются налич-ные, так?
О Господи! А вдруг этот старый пердун якшается с агентами Бюро расследований? Лучше про-молчать.

Сенатор между тем продолжал.
— Наличные деньги — товар весьма удобный и ценный, вот только сделки с ним не всегда удаются — из-за налоговых чиновников, которые распластывают тебя на полу и начинают иметь во все дыры сразу.
Да. Это правда, Джино не мог с ним не согласиться. Сенатор разжег сигару и немигающим взо-ром уставился на Джино.
— Я в состоянии превратить твои деньги в заработанные совершенно законным образом. А в конечном счете — легализуя твои деньги — я подниму на новую ступеньку и тебя. В этом ты заинтересован?
Джино кивнул. Он был заинтересован.
Возникший непонятно откуда, рядом с Клементиной материализовался Скотт, дворецкий.
— Мадам, э-э… артисты прибыли. Я провел их в голубую гостиную, как вы и приказывали.
Зеленые глаза Клементины с удовлетворением блеснули.
— Отнеси им чего-нибудь выпить, Скотт.
— Да, мадам.
Сделав легкий поклон, дворецкий исчез. На своем веку он повидал в этом доме немало удиви-тельных вещей, но эти, сидевшие в голубой гостиной… Интересно, а мадам сама знает, какую пест-рую компанию они собою являют? Старик глубоко вздохнул. — Наверняка знает. Миссис Дьюк — это в высшей степени странная женщина.
— Ну признайся же, — не отставала от нее Эстер. — Ну Клементина, не будь такой гадкой. Скажи мне, что там за сюрприз.
— Я не скажу тебе, что это, — с загадочной улыбкой отвечала та, — скажу только, что мы уви-дим на редкость вульгарную штучку.
Вошедшая в экстаз Эстер затряслась мелкой дрожью.
— Божественно! Я так обожаю все вульгарное! Взгляд Клементины скользнул по бесформен-ной груди Эстер.
— Да, дорогая. Я знаю.
Кэрри глубоко затягивалась сигаретой, которую ей сунул Белый Джек, ей нравилось ощущать, как густой сладкий дым заполняет легкие. Она чувствовала мощный приток энергии.
Долли сидела за туалетным столиком перед зеркалом. Каждый завиток ее платиновых волос на своем месте.
— Когда наш выход? — не оборачиваясь, спросила она у Джека.
Их властелин пребывал на седьмом небе. В своем белом костюме и ботинках из белой кожи он лежал на огромной двухспальной кровати, то и дело поднося ко рту полную бутылку дорогого шот-ландского виски.
— А какая разница, женщина?
— Разница есть, — раздраженно ответила Долли. — Нам предстоит неблизкий путь домой, и тебе стоит заранее позаботиться о том, чтобы нам заплатили do того, как мы отсюда отчалим.
— Деловые вопросы предоставь решать мне. — Он потянулся за крошечным сандвичем с коп-ченым лососем. Будет еще всякая дрянь учить его бизнесу!
Раут проходил на высоте — то есть как обычно. Стоя в стороне, Клементина наблюдала за своими гостями, сидевшими за накрытым к ужину столом, стонавшим под тяжестью блюд с кусками розового окорока, копчеными цыплятами, холодной индейкой, телятиной и поданным целиком ог-ромным осетром.
Клементина занималась ужином лично: составляла меню, заказывала сорта мяса, торчала в кухне, наблюдая за управлявшимися там двумя кухарками. Какое удовольствие для нее сейчас видеть ту поспешность, ту жадность, с которой гости поглощали еду. А после еды… их ждет новое развлечение.
Она позволила себе едва заметно улыбнуться. Итак, мощная блондинка. Совсем молоденькая черномазая. И лилипуточка! До чего же удачная комбинация! После того как Освальд, вернувшись с проводов на пенсию Артура Стевеэанта, рассказал ей об удивительном трио, Клементина загорелась мыслью во что бы то ни стало заполучить их на свою следующую же крупную вечеринку. Она в не-терпении провела языком по губам.
Ну и разговоров в свете будет о ее рауте!
После беседы с сенатором Джино вышел на террасу. Не успел он, однако, вдохнуть полной грудью вечерний воздух, как услышал у себя за спиной вопрос:
— Кто вы такой? Один из гангстерских дружков Клемми?
Обернувшись, Джино увидел перед собой ту самую рыжеволосую, с которой столкнулся у бара.
Один из гангстерских дружков'.

— Ну так запомни, — она показала рукой на стоявший в углу проигрыватель. — Только одна пластинка. — Развернувшись на каблуках, Долли оказалась лицом к лицу с Люсиль и Кэрри, причем Кэрри едва держалась на ногах. — Посмотрите на нее! — зашипела Долли, — да ведь эта дрянь сей-час уснет!
— Не суетись, женщина, у меня в запасе есть для нее еще одна доза. С ней все будет в порядке.
Долли нахмурилась, локтем больно ткнула Люсиль в бок.
— Посматривай за ней, — негромко произнесла она с угрозой, — и не забудь — один номер — и все.
— Само собой, Долли, — с готовностью согласилась Люсиль. Огромная блондинка пугала ее. — Когда мы выйдем, повторяй все мои движения, — шепнула она Кэрри. — Увидишь, все будет хорошо.
С остановившимся взглядом Кэрри кивнула. У нее не было ни малейшего представления о том, где она находится и даже кто такая она сама. Ей казалось, что стоит ей закрыть глаза, как она тут же отправится в долгое-долгое плавание к неведомой земле, где уже никто больше не сможет потрево-жить ее.
Войдя в отделенную занавесом от гостей часть бильярдной, Клементина чуть ли не вплотную столкнулась с Белым Джеком.
Тот очаровательно улыбнулся.
Клементина испугалась. Ей никто не говорил о чернокожем верзиле со звериным оскалом и блестящей, абсолютно лишенной волос головой.
Она лишь кивнула, стрельнув взглядом по трем женским фигурам, представлявшим собой весьма странное трио.
— Когда же вы будете готовы?
— Мадам, мы готовы всегда, — галантно отозвался Джек, ухмылка едва не расколола его лицо надвое.
Еще раз кивнув, Клементина скрылась. Какие типажи! Даже еще более впечатляющи, чем она рассчитывала.
Джек облизал губы.
— Мама! Мама! Мама! Ты заметила, сколько на этой даме навешано драгоценностей?
Долли перед зеркалом занималась прической и на реплику Джека никак не реагировала.
— Пора начинать и затем побыстрее уносить отсюда ноги, — наконец проговорила она. — Мы должны успеть до того, как тебе захочется поцеловать дырку в ее заднице.
Джек смерил Долли взглядом, достал из кармана небольшой пакетик с белым порошком и сто-долларовую бумажку. Свернув ее трубочкой, он подцепил ею порцию порошка из пакетика и под-мигнул Кэрри.
— Пойди к папочке, моя малышка. Подойди, и я засуну в твой носик конфетку.
Кэрри смотрела на него, ничего не понимая. Долли подтолкнула ее.
Белый Джек поднес трубочку с порошком к ноздрям Кэрри, и та автоматически сделала вдох.
— Ну вот, девочка, — прогудел Джек, — сейчас пыльца счастья превратит тебя в порхающую снежинку.
Он повернулся к проигрывателю, поставил пластинку с какой-то ритмичной джазовой компо-зицией и после этого выпихнул Кэрри за занавес.
Закачавшись на высоченных каблуках-шпильках, Кэрри чуть было не потеряла равновесия, на мгновение показалось, что она вот-вот упадет. И все же ей удалось справиться со своим телом. Даже не попытавшись начать танец, Кэрри деловито принялась раздеваться.
— Де-е-е-рьмо! — застонал Джек, глядя в щелку занавеса. — Она заканчивает, даже не на-чав! — Он схватил Люсиль за руку, дернув к себе. — Иди растряси свою жопку и заставь ее танце-вать!
Он почти вышвырнул Люсиль к зрителям.
Появление Люсиль было встречено всплесками смеха, главным образом, смеялись дамы. Лю-силь сразу же стало понятно недовольство, с которым отнеслась ко всей затее Долли. Смешанная ау-дитория — это нечто совсем иное. Женщины в мехах и драгоценностях, чувствовавшие себя в пол-ной безопасности, просто лопались от вражды, ненависти и злобы.
Кэрри уже сорвала с себя свое платье и забросила руки за спину, чтобы расстегнуть кружевной лифчик, когда до нее вдруг донесся пронзительный шепот Люсиль.
— Танцуй, Кэрри, ради бога — танцуй!
Каким-то чудом Кэрри услышала ее и повиновалась; тело ее принялось апатично раскачиваться из стороны в сторону.
Крошечная Люсиль с удивительным проворством следовала за сипловато звучащим саксофо-ном.
Странная пара. Гости смеялись: кто — от смущения, кто — не веря своим глазам.
Клементина почувствовала, что краска бросилась ей в лицо. Нет, это не развлечение. Это про-сто ужас какой-то. Что такое происходит с негритянкой? Выглядит она так, будто вот-вот грохнется в обморок. И ей не в силах будет помочь все мастерство лилипуточки.
— Послушай, Клемми, — прошептала Эстер, — на что это похоже?
Клементина заставила себя улыбнуться.
— Сейчас они разойдутся!
— Надеюсь. А пока уж слишком патетично выходит. Кровь Клементины потихоньку закипала от ярости. Пять сотен за такое? Да ее оставили в дураках. Ну подожди, Освальд, дай мне до тебя доб-раться. Ты, видимо, рехнулся, если считаешь, что подобное зрелище можно назвать развлечением.
Из-за занавеса появилась Долли. Вот кому всегда известно, как овладеть аудиторией. Она рьяно бросилась спасать ситуацию с помощью своей отточенной выступлениями в бурлеске техники. По крайней мере, она могла хотя бы двигаться.
— Это омерзительно, — наклонился к уху своей соседки Бернард Даймс. — Похоже, Клемен-тине начинает изменять ее безупречный вкус. Подобное представление годится для сборища алкого-ликов, но и только.
Он нахмурился. В движениях молодой негритянки промелькнуло нечто тревожно-знакомое, как будто он уже видел ее где-то.
Вся троица принялась раздеваться. Сначала — лифчики, затем чулочные подвязки, за ними — сами чулки, медленно, один за другим, и наконец — трусики.
Джино посмотрел по сторонам: вокруг сидели надутые, безумно богатые индюки, любуясь тре-мя шлюхами, за которых бы он, Джино, и гроша не дал. Где это, интересно, миссис Дьюк могла с ними столкнуться?

— Миссис Дьюк сказала, что у нее сейчас врач, — холодно произнес Джино. — Так что при-дется подождать. Взгляды мужчин скрестились. Джек пожал плечами.
— Ну да, ну да. Только это бесполезная трата времени. Мы хотим только посадить ее в машину и отвезти домой, к мамочке, а уж завтра утром она будет бегать, как заводная.
— Вот-вот, — бросил Джино, — готовиться к новой ночи.
— Как? — переспросил Белый Джек, — простите? Их перебила Долли.
— А может, нам только взглянуть на нее, забрать свои вещи и приехать за крошкой завтра ут-ром?
Джино кивнул. Эта блондинка быстро соображает — нарвалась на неприятности и хочет побы-стрее свалить.
— Вы не можете оставить ее здесь! — в ужасе воскликнула Клементина.
Джино в удивлении повернул к ней голову.
— Почему? Вы собираетесь выбросить ее на улицу в таком состоянии?
— Ее брат готов отвезти ее домой.
— Он не брат ей, а обыкновенное дерьмо.
— Не знаю, кто ты такой, — с угрозой в голосе начал Джек, — но…
И вновь вмешалась Долли, вцепившись с силой в его руку.
— Подождем в машине. Не нужно никаких ссор. Она потащила его вниз по лестнице, сделав знак Люсиль. Последним спускался Скотт — удостовериться, что гости благополучно отбыли во-свояси. Клементина ничего не понимала.
— Что происходит, Джино? — озадаченно спросила она.
— Они сматываются. Со всех ног.
— Но почему?
— Потому что ваш доктор в любую минуту может заорать на всю улицу, что девчонку накача-ли наркотиками, что она несовершеннолетняя, и за такие штуки очень легко угодить за решетку.
— По-твоему, это они давали ей наркотики?
— Скорее всего да.
— Его родной сестре?
— Не будьте наивной, Клементина. Она такая же ему сестра, как я вам — брат.
В воздухе повисло молчание.
— Понимаю, — наконец отозвалась Клементина. До того как из двери спальни вышел доктор, они больше не проронили ни слова.
— Девчонка — законченная наркоманка, — коротко информировал он Клементину и Джи-но. — Последняя доза оказалась для нее слишком большой. Ее немедленно нужно отправить в боль-ницу.
— О Господи! Где Освальд? Он знает, что делать!
— Ничего сложного в этом нет, — попытался помочь Джино. — Вызвать «скорую»…
— Это невозможно! Какая будет огласка! «Наркоманка на рауте у сенатора» — вот что будут кричать газеты! Невозможно!
Джино кивнул. Она права.
— Послушайте, — брюзгливо заговорил доктор Рейнолдс, — она в отвратительном состоянии. Нужна срочная госпитализация.
— Я отвезу ее, — принял решение Джино.
— Но если ты привезешь ее в больницу, не подумают ли там, что и ты замешан в чем-то та-ком? — обратилась к нему с вопросом Клементина.
— Об этом я сам побеспокоюсь. Так, нужно перенести ее в мою машину.
— Спасибо, — с благодарностью прошептала Клементина. — Ты не пожалеешь об этом.

СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК И ФИЛАДЕЛЬФИЯ

- По-моему, у меня начинаются галлюцинации, — простонала Лаки. — Или же я, черт возьми, начинаю сходить с ума! Я все время вижу перед собой огромную мягкую кровать и запотевший ста-кан апельсинового сока. — Она завозилась на полу кабины. — У меня уже мозоль на заднице! А у тебя?
Стив промолчал.
— Спасибо, со мной все в порядке! — она скопировала его голос. — Ну еще бы! У тебя там, наверное, сыромятная кожа. Тебе, похоже, сам Господь запрещает ныть и жаловаться. — Она смолк-ла, ожидая хоть слова в ответ.
Ответа не было.
— А вдруг я заработаю себе пролежень? Молчание.
— Почему ты набрал в рот воды, сукин ты сын? Молчание.
— Да ты просто дырка в заднице — ты знаешь об этом? Лаки встала и потянулась. Нельзя те-рять форму. О Боже! Интересно, одиночки в тюрьмах такие же? Тогда нет ничего странного в том, что заключенные бунтуют.
Прогнувшись, она склонилась вниз и коснулась пальцами пола. Вновь уселась в изнеможении. Одежды на ее теле не осталось никакой: всю ее она подложила под себя, чтобы было мягче сидеть. Ха! Веселенькое зрелище представят они оба утром, когда их все-таки вытащат отсюда. Пожарным, или полицейским, или кому-то там еще, кто за ними явится, будет на что посмотреть. ОБНАЖЕН-НАЯ ЖЕНЩИНА В КАБИНЕ ЛИФТА НАЕДИНЕ С НЕГРОМ. Или еще лучше: ЛАКИ САНТАНД-ЖЕЛО, ДОЧЬ ЗНАМЕНИТОГО ДЖИНО САНТАНДЖЕЛО, ОБНАРУЖЕНА ГОЛОЙ В КАБИНЕ ЛИФТА ВМЕСТЕ С ЧЕРНОКОЖИМ.
Джино. Чтоб его! И с чего это она о нем вспомнила?
«Да потому что он возвращается домой, вот с чего. Но что я могу сделать, если заперта в этом трижды долбаном лифте?»
Парень с воплями ворвался в кухню, выкрикивая самые грязные ругательства.
— Я отыщу тебя, членосос! Я оторву тебе яйца и буду играть ими в теннис!
Сжимая в руке кухонный нож, Дарио затаился в своем темном углу.

ДЖИНО. 1934

Клементина Дьюк оказалась права. Джино и вправду не пришлось жалеть о том решении, что он принял октябрьским вечером шесть лет назад у ворот дома мистера и миссис Дьюк. Тот момент стал поворотным в его жизни.
Джино лежал на постели в голубой спальне, предназначавшейся гостям дома в Уэстчестерс. Внезапно на него нахлынули воспоминания.
На полной скорости он пригнал машину к больнице, высадил девчонку на ступенях, нажал кнопку звонка и тут асе бросился к машине, исчезнув еще до того, как кто-либо успел задать ему хоть вопрос. Что там было с девчонкой потом — ее собственные проблемы. Неудачников на своем веку Джино повидал немало.
Клементина Дьюк была исполнена самой искренней признательности. В начале следующей не-дели она пригласила Джино в свой городской особняк, чтобы обсудить случившееся. К ужину, как она сказала. Но с приходом Джино мысль об ужине отошла на второй план.
Тот вечер запомнился Джино навсегда. В доме только они вдвоем — ни слуг, ни сенатора. Го-рящие свечи, курильницы, дымящиеся благовониями.
На Клементине халат из блестящего белого шелка. Проклятые соски упрямо лезут Джино в гла-за. Крепко сжав его руку, Клементина низким голосом проговорила:
— Полагаю, ты знаешь, что мой муж — гомосексуалист.
— Кто?
— Гомосексуалист. То есть мужчина, которого нисколько не возбуждает то, что я закидываю ему ляжки за спину. Наоборот, он любит других мужчин. Ему нравятся их плоские мускулистые яго-дицы. Желательно молодые. Желательно черные.
— Ты хочешь сказать, что он педик?
— У тебя отвратительный уличный язык.
— Фью! — Джино присвистнул сквозь стиснутые зубы. — Ты, должно быть, шутишь. Педики не женятся.
— Вот как? Скажи об этом моему мужу. Думаю, он захотел бы поспорить с тобой по этому во-просу.
— Для чего ты мне все это говоришь?
— А как ты сам считаешь? — Ее сузившиеся глаза стали похожи на кошачьи, она взяла его ру-ку и положила себе на грудь.
Иного приглашения Джино не требовалось. В конце концов, под роскошными одеяниями Кле-ментина представляла собой всего-навсего еще одну классическую потаскушку.
Ублажил Джино ее от души, там же, при свете свечей.
Грудь Клементины вздымалась, она шептала сквозь стоны его имя; наконец тело ее расслаби-лось в оргазме. Улыбнувшись, она удовлетворенно произнесла:
— Я знала, что ты будешь великолепен. Грубоват немного, но это простительно — ты еще так молод.
Джино почувствовал себя оскорбленным. До этого ему еще ни разу не приходилось выслуши-вать жалобы.
— Эй, что значит «грубоват»?
— Я покажу тебе.
И Клементина показала. Шаг за шагом провела она его по только что пройденному пути, но на этот раз вынудила Джино делать все очень-очень медленно, очень-очень нежно.
— Вместо того чтобы сосать мою грудь, полижи ее, — предложила она. — Дай мне ощутить, как это приятно. — Джино на деле испытал правоту ее слов. — Когда ты входишь в меня, не спеши, расслабься. Ты ведь не воду качаешь, ты должен получить чувственное наслаждение.
— Как? Как?
— Насытить свою похоть. Свои плотские желания.
— Эй, не могла бы ты говорить попроще? Клементина тихо рассмеялась.
— Мне кажется, ты настолько сосредотачиваешься на том, чтобы угодить женщине, что на-прочь забываешь о собственном удовольствии.
— Мне тоже приятно, — возразил он. Она положила свой пальчик ему на губы.
— Конечно. Дикий оргазм. А я хочу, чтобы он длился у тебя столько же, сколько у меня.
Он погладил ее мягкую белую попку.
— Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
— Поймешь. Поймешь.
И он действительно понял. Позже.
Несколько месяцев спустя их занятия любовью сделались настолько изощренными, что Джино с трудом дожидался очередной встречи. Теперь до него дошло, что она имела в виду. Освоился даже с некоторыми ее словами: сладострастный, гедонический, чувственный. Но то, что они испытывали в объятиях друг друга, нельзя описать даже этими мудреными терминами. До этого Джино привык считать себя достаточно опытным любовником, а оказывается, он всего лишь играл в детские игры.
Встречаясь после жарких постельных схваток лицом к лицу с сенатором, Джино начинал испытывать комплекс вины.
— Не будь смешным, — издевалась над ним Клементина. — Его это ничуть не беспокоит — у него свои собственные интересы. Я же тебе говорила. К тому же ты ему нравишься, он считает тебя ловкачом. И пока мы не лезем на рожон…
До сих пор Клементина настаивала на том, чтобы Джино не порывал с Синди, пусть все дума-ют, что она — его девушка.
— Я никогда не буду ревновать тебя к ней, — сказала она как-то после того, как Джино пред-ставил их друг другу. — Пусть она остается где-нибудь рядом. Во всяком случае, я смогу быть уве-ренной в том, что ты каждое утро получаешь свой завтрак.
На самом деле Джино получал куда больше. Синди сделалась незаменимой. Она готовила, уби-рала квартиру, поддерживала в порядке его одежду, сидела за рулем — когда ему это требовалось, и, самое главное, аккуратным почерком вела записи по его важнейшим сделкам. При этом она умудря-лась оставаться такой же привлекательной, как и прежде.
За шесть полных бурными событиями лет Джино Сантанджело успел подняться на самый верх. С небольшой дружеской помощью, конечно.
Чарли Луканиа. По успешному завершению одной из сделок и ради простоты произношения он сменил имя на Лаки Лючиано — Счастливчик.
Энцо Боннатти. После происшедшей в Чикаго на День Святого Валентина — 14 февраля 1929 года — бойни благополучно перебрался в Нью-Йорк. В одном из гаражей на чикагской Нор-Кларк-стрит к стене были поставлены семеро гангстеров и расстреляны из автоматического оружия — ско-рее всего, дело рук противоборствующей группировки. Поговаривали о том, что Энцо имел к слу-чившемуся некоторое отношение, и его поспешный отъезд из Чикаго вызван страхом мести, но дока-зать что-либо не представлялось возможным.
Алдо Динунцио. Добросовестный трудяга с небольшой примесью воровской крови. Женился на Барбаре Риккадди, которая со знанием дела выбила из его головы всякую дурь. Отец двоих детей, третий на подходе.
И сенатор Освальд Дьюк. Наиболее значительная персона среди друзей.
Не будь его — кто знает, что сталось бы с Джино Сантанджело? Возможно, он превратился бы в еще одного мошенника, добывающего себе на жизнь контрабандой спиртного? Работающего по мелочам? Проматывающего свои жалкие доходы на новые костюмы, машины, выпивку и женщин.
Сенатор Дьюк, как и обещал, добела отмыл принадлежавшие Джино капиталы. Несколько ты-сяч туда, несколько — сюда, и все деньги оказались вдруг вложенными в приносящие солидный до-ход акции.
Джино это тяготило. Он предпочитал наличные — пусть лежат себе в банковском сейфе, где их всегда можно пощупать рукой.
— Доверься Освальду, — неоднократно повторяла Клементина. — Он сделает тебя богатым.
Вчитываясь в колонки цифр на страницах «Уолл-стрит джорнэл», Джино постепенно поверил ей. А весной 1929 года, когда Освальд стал настаивать на продаже части акций и переводе денег за границу, он даже вступил с ним в спор.
Со злостью Джино следил за тем, как курс его только что проданных акций продолжал расти и расти.
— Вот дерьмо! — жаловался он сенатору. — Зачем нужно было от них избавляться?
— Подожди, и ты сам поймешь, — отвечал Освальд.
29 октября 1929 года биржа рухнула, погребя под десятками тысяч ничего не стоивших бума-жек множество людей, их состояния и надежды. Так началась Великая американская депрессия.
Но Джино она не потревожила. Джино остался в отличной форме.
С того дня, что бы в финансовом отношении ни рекомендовал сенатор, выполнялось Джино беспрекословно. Естественно, в ответ Освальд иногда обращался с просьбой о той или иной услуге. Так, ничего серьезного. Обычно сенатор слегка касался ладонью руки Джино и мягко говорил:
— Постарайся лично проследить за этим делом, дорогой мальчик.

В конце концов ему удалось убедить Веру оставить проституцию и работать у него в клубе в гардеробе. Та согласилась; новое занятие давало более высокий и стабильный доход, предназначав-шийся Паоло и ожидавший лишь его очередного освобождения из тюремной камеры. Паоло получил пять лет за нападение с угрозой для жизни всего через неделю после выхода за ворота тюрьмы, и в течение этой недели он даже не удосужился повидать Веру.
— Он был очень, очень занят, — уверяла Вера, видя в Паоло теперь свою единственную зем-ную любовь, а вовсе не какого-то там уголовника, бившего ее смертным боем.
— Ты совсем сошла с ума, если хочешь его дождаться, — сказал Джино.
— У тебя своя жизнь, у меня — своя, — упрямо ответила Вера.
Клементине, безусловно, был приятен тот факт, что носящий ее имя ночной клуб пользуется таким бешеным успехом. Несколько ее появлений там привели к тому, что весь нью-йоркский свет вскоре считал для себя обязательным регулярно наносить визиты в самое, бесспорно, изысканное заведение города. Джино, как владелец, становился знаменитостью. Женщины сходили по нему с ума. Клементину это, однако, ничуть не тревожило. Она сама настояла на том, чтобы Джино женился на Синди.
— Девчонка знает о тебе все, — говорила Клементина. — А потом, тебе же нужно в конце кон-цов защитить себя от рыскающих повсюду налоговых агентов. Женись на ней. В этом случае она не сможет дать против тебя никаких показаний, если эти ищейки что-нибудь раскопают.
Идея стоящая.
— Да, — согласился Джино. — Так я и сделаю. А сейчас Джино лежал на постели в голубой спальне особняка Дьюков в Уэстчестере, глядя в потолок, дымя сигарой и размышляя о предстоящем бракосочетании.
Быстротекущее время не нанесло никакого ущерба привлекательности Синди. Добавился лишь блеск в глазах — отражение сверкавших на ней драгоценностей. Но и они не могли изменить Синди, они лишь свидетельствовали о еще одной черте характера Джино. Выродок с широкой душой. Хотя таким ему и положено быть. В конце концов, не так уж и много у него подружек, готовых мириться с мыслью о том, что приходится делить его с другими. Совсем не так уж много.
О'кей, она сама пошла за ним, по собственной воле. Однако это вовсе не означало, что он дол-жен ей лгать. Делать вид, что помолвлен, в то время как его сан-францисский цветок давно уже при-надлежал другому. Об этом Синди узнала, когда у той родился ребенок. Спустя десять месяцев после того, как Синди поселилась в квартирке Джино. Коста как-то позвонил по телефону:
— Передай Джино, что Леонора родила дочь. Синди едва дождалась его прихода.
— Джино, милый, у твоей невесты сегодня родился ребеночек. Я полагаю, что ваша помолвка теперь недействительна?
Джино побледнел и, не проронив ни слова, вышел из квартиры. Больше они об этом никогда не говорили. По всему было видно, что Джино теперь не скоро задумается над созданием собственной семьи.
Синди продолжала прилагать все усилия для того, чтобы занять в сердце Джино более прочное место. Она знала, что путь его лежит на самый верх, и она твердо рассчитывала оказаться там вместе с ним.
И Синди добилась своего. С очевидным успехом.
В ближайшее время они должны пожениться, она заставила-таки его решиться на этот послед-ний шаг. Вот когда она почувствует себя счастливой и беззаботной, как жаворонок.
Так ведь нет. Синди ощущала себя самой жалкой, самой несчастной и абсолютно никому не нужной.
Похоже, что Джино Сантанджело вовсе не собирался принадлежать ей. Весь целиком — голо-ва, ноги и то, что между ними — он был в безраздельной власти этой похотливой суки мадам Дьюк.
Коста Дзеннокотти осторожно постучал в дверь голубой спальни.
— Да, — крикнул Джино, — входите! Коста вошел с подносом, на котором стояли два стакана, бутылка вина и вазочка с печеньем. Джино уселся в постели.
— Эй, что это еще за дрянь? Я же просил принести мне выпить.
— Миссис Дьюк сказала, что сейчас время для вина.
— Долбать я хотел миссис Дьюк! Коста поставил поднос на стол.
— Так она сказала. Не спорить же мне с ней. Джино засмеялся. Что же в Клементине есть тако-го, что наполняет души молодых людей почтением, если не священным ужасом?
— Ну налей, — скомандовал он, рассматривая ногти с только что сделанным маникюром. — Чего ждешь?
Коста подчинился. Он только вчера приехал в Нью-Йорк, обрадованный приглашением Джино и польщенный его словами о том, что лучшего шафера, чем Коста, ему, Джино, не сыскать.
Друг друга они не видели с двадцать восьмого года, только переписывались, и происшедшие перемены просто поразили Косту, хотя сам он никак не мог понять, в чем они, собственно, заключа-ются. Джино казался исполненным непоколебимой уверенности в себе, той уверенности, что прихо-дит с годами, совершенно естественной для добившегося успеха сорока — или пятидесятилетнего мужчины, но уж никак не вяжущейся с двадцативосьмилетним Джино. И все же теперь его друг ни-чем не напоминал уличного мальчишку. Ухоженность и лоск во всем: от кончиков пальцев до носков ботинок.
Джино давно уже забыл, что когда-то не жалел бриолина для своих волос. Густые и волнистые, теперь они аккуратно уложены в короткой стрижке. А потом, он стал выше ростом.
Коста не знал, что вырасти Джино помогли специальные прокладки в обуви.
Одежда — только лучшего качества. Темной ткани, шитые на заказ костюмы-тройки, шелковые итальянские рубашки, свитера из тончайшего кашемира, свободного кроя пальто из викуньи. В прошлом остались костюмы в полоску и яркие безвкусные галстуки.
Солидных мужских украшений тоже было в меру: бриллиантовая булавка для галстука, мас-сивные золотые запонки, выполненные в одном стиле с дорогими часами от Картье. На мизинце — очень простой работы перстень с одним-единственным великолепным розовым бриллиантом.
И только шрам на щеке мог подсказать наблюдателю, с чего Джино начинал. Шрам и холодный блеск черных зрачков, таивших в своей глубине неукротимую первобытную дикость.
Коста бросил взгляд на часы.
— Осталось ровно тридцать минут, — несколько нервно заметил он. — Как у тебя настроение?
— Отлично, малыш.
— Не волнуешься?
— Из-за чего? Я живу с ней уже шесть лет. Коста кивнул. Ну да, конечно. С того самого време-ни, как Леонора вышла замуж…
Как бы прочитав его мысли, Джино невозмутимым голосом спросил:
— Что там Леонора?
Левое веко Косты чуть заметно дрогнуло.
— У нее все в порядке.
Ему не хотелось говорить правду. Леонора пристрастилась к спиртному, спала с каждым встречным, почти не ночуя дома и совершенно забыв про свою дочь.
— А девочка? Сколько ей уже?
— Почти шесть. Хорошенькая куколка. В горле у Джино стоял комок, однако голос звучал по-прежнему ровно.
— Да. Так я и думал. Как ее зовут?
— Мария.
Он затушил окурок сигары.
— Славное имя.
На мгновение мелькнула мысль — а ведь он в любой день может зачать в Синди своего ребен-ка.
— Может, ты закончишь свой туалет? Джино поднялся.
— Ты прав.
Он окинул взглядом Косту. Парень смотрелся неплохо. Приятные черты лица, вылитый образ-цовый студент юридического колледжа, с блеском завершивший трехлетний курс обучения. Джино знал, что сейчас Коста работает в фирме своего отца.

КЭРРИ. 1928 — 1934

Все вокруг терялось в пустоте: доктора, сиделки, стены палаты. Лица. Голоса.
Кому они все нужны? Да пусть горят в аду.
— Как твое имя, милочка?
— Кто ты?
— Сколько тебе лет?
— Кто это с тобой сделал?
— Как тебя зовут?
— Где ты живешь?
— Где твоя мать?
— Кто твой отец?
— Сколько тебе лет?
Вопросы. Вопросы. Вопросы. До тех пор, пока вырвавшийся из ее горла вопль не погрузил их всех — безликих — в Тишину.
И каждый следующий день все повторялось сначала.
Ее истерзанное тело не находило покоя, криком чудовищной боли кричала каждая клеточка.
Крик. Конвульсии. Еще крик, и еще, и еще — до того момента, когда ее, завернув во что-то бе-лое и плотное, не понесли куда-то.
Она очнулась в другом мире. В комнате, где никто не обращал на нее внимания, когда она кри-чала, рвала на себе волосы, царапала ногтями лицо.
Никаких вопросов.
И то же ощущение жуткой боли, те же конвульсии, та же агония.
Она жила жизнью зверя, бросаясь на еду, которую приносил ей охранник в форме, давясь кус-ками хлеба, лакая, как собака, воду из чашки, стоявшей на полу.
В течение двух лет даже проблеска мысли ни разу не мелькнуло у нее в голове. Разум оставил ее, мозг был абсолютно чист.
Но как-то ночью, проснувшись часа в три, она вдруг с удивительной ясностью поняла, что она — Кэрри. Так почему же она не дома, не вместе со своей семьей? Она рванулась к запертой двери, стала призывать помощь, однако никто не пришел. Это ее озадачило и напугало. Что с ней такое приключилось?
Утром Кэрри набросилась с расспросами на человека, принесшего ей пищу.
— Что я здесь делаю? Где я?
Охранник отпрянул в сторону. От этих помешанных всего ожидать можно. Никогда не знаешь, что они сейчас выкинут.
— Ешь! — грубо скомандовал человек, ставя чашку с едой на пол.
— Я не хочу есть! — что было сил закричала Кэрри. — Я хочу домой!
Через несколько часов к ней в палату вошел врач.
— Я вижу, ты заговорила.
Глаза Кэрри от удивления расширились.
— А как же мне не говорить!
— Кто ты такая? Как твое имя?
— Меня зовут Кэрри. Я живу в Филадельфии, вместе со своей семьей. Мне тринадцать лет.
— Тринадцать? — Брови врача поползли вверх.
— Да, тринадцать. — На ее щеках появились слезы. — Я хочу домой. Я хочу к маме Сонни… Я хочу к маме…
Никуда ее не отпустили. Ее оставили там, где она была. А поскольку теперь она уже более не походила на маленького зверька, ей дали работу. Она убирала палаты, мыла полы, готовила пищу, и в конце дня, изнуренная, без сил валилась на свою койку, стоявшую в переполненной комнате.
Так шли годы.
Раз в месяц ее осматривал доктор.
— Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Где ты живешь?
— В Филадельфии, с родителями.
Они не могли ее никуда отпустить.
Кэрри была не в состоянии понять, что вокруг нее происходит. По ночам она плакала. Она ску-чала по школе, по своим братикам и сестричкам, по подругам. Почему, ну почему ее держат в этом ужасном месте?
В этом месте жили люди, лишившиеся разума. Буйнопомешанные. Постепенно Кэрри научи-лась держаться подальше от них.
Ведь ей всего тринадцать лет, она должна быть осторожнее в общении с окружающими.

ДЖИНО. 1937

- Эй! — воскликнул Джино. — А знаешь, у тебя это неплохо получается! , Рыжеволосая хозяй-ка, ее звали Би, или Пчелка, в шутливом негодовании откинула голову назад.
— Мистер Сантанджело! Вы, наверное, говорите это всем девушкам!
Стараясь оградить себя от чудовищного обвинения, Джино поднял вверх руки.
— Кто? Я? Да ты шутишь!
Пчелка улыбнулась и резким движением головы забросила назад тяжелую массу золотисто-медных волос.
— У вас сложилась… определенная репутация.
— Положительная, надеюсь?
— Ода.
— Рад слышать, рад слышать это.
Поднявшись из-за огромного, орехового дерева, письменного стола, Джино выпрямился и по-тянулся. Девчонка ему очень нравилась, но он вовсе не собирался ради нее превращаться в дрессиро-ванную собачку.
— И давно ты у меня работаешь, Пчелка? Ее пробрала дрожь. То ли от того, что в воздухе раз-ливалась прохлада, то ли от мысли, неожиданной и ужасной, что ее готовы уволить?
— Три месяца, мистер Сантанджело.
— Тебе у меня нравится?
— У вас отличный клуб.
— А повышение ты уже получила?
— Еще нет.
Вот оно. Или — повышение, или — ее выставят вон.
— Хочешь, я отвезу тебя сегодня вечером домой, а по дороге мы обсудим это?
— Да.
Он улыбнулся.
— Значит, да? — Глаза его лениво скользнули по ее телу. — А как насчет «да, пожалуйста»?
— Да, пожалуйста, мистер Сантанджело. Улыбка его сделалась шире. Джино уже предвкушал наслаждение. Наслаждение ею. Ее волосами. Молочко-белой кожей. Агрессивно-вздернутыми гру-дями.
— Вот что я тебе скажу. Придешь в мой кабинет к двенадцати.
Она повернулась к двери.

По голосу можно было безошибочно определить его владельца. Джэкоб Коэн. Или, как его те-перь называли, Парнишка Джейк. Или даже еще проще — Парнишка, хотя ему шел уже двадцать четвертый год. Прозвище, вернее говоря, кличку он получил благодаря тому, что еще мальчишкой ступил на тот путь, который ведет в противоположную от закона сторону. В нежном четырнадцати-летнем возрасте с полученной от Джино сотней долларов в кармане Джэкоб не раздумывая занялся собственным бизнесом. Угонял и перепродавал автомобили. Вырывал из рук прохожих вещи на улице, бросаясь со всех ног в какую-нибудь подворотню. Дерзко надувал доверчивых простаков.
— Кто это был? — задавали разъяренной жертве вопрос.
— Парнишка.
Джино подобрал Коэна, когда тому исполнилось шестнадцать. К двадцати годам Джэкоб отве-чал за сбор денег у держателей нелегальных лотерей, а попутно аккуратно и незаметно умудрялся решать свои собственные маленькие проблемы.
— Заходи! — кивнул ему Джино. — Откуда это в тебе взялась какая-то дерьмовая вежливость? Джейк с улыбкой переступил порог.
— Не хотелось вам помешать, босс. Я так понял, что по новым правилам теперь сначала нужно постучать.
— Что еще за новые правила? Алдо слегка засуетился.
— Я подумал… — начал он. — Ну, мне показалось, что это неплохая идея…
— Какого черта!
Джино расхохотался. Неделю назад Алдо вошел в кабинет в тот самый момент, когда Джино прямо на своем письменном столе обслуживал молоденькую разносчицу сигарет.
— Видимо, ты прав.
— Если вдруг сюда неожиданно явится Синди… или миссис Дьюк…
— Согласен, — с улыбкой сказал Джино. Может, это именно то, что ему нужно — чтобы одна из них застала бы его за этим. Вот тогда-то уж он наверняка сорвался бы с поводка. Обрел бы свобо-ду.
Джейк бухнул об стол большим полотняным мешком, набитым монетами.
— Мне кажется, что Гамбино — знаешь, кондитерская на Сто пятнадцатой улице — приворо-вывает. Джино приподнял брови.
— Ты уверен?
Джейк почесал лохматую голову.
— Вполне. Если не он сам, то тогда его старая карга — рядом с деньгами там просто больше некому крутиться.
— Сделай ему предупреждение. Одно.
— Я понял, босс.
Джино встал из-за стола.
— Завтра я уезжаю, Джейк, всего на неделю. Если возникнут какие-нибудь проблемы, обра-тишься к Алдо.
Бросив на толстяка взгляд, Парнишка согласно склонил голову. Зачем это Джино потребова-лось унижать его приказом обращаться к этому борову? Каждый знает, что Динунцио — обыкновен-ное дерьмо. Шарахается от собственной тени. Просто непонятно, для чего его Джино вообще держит при себе. Расселся своей жирной жопой в кабинете и думает, что все мечтают его поиметь. Ах, ну да. Как же — ведь на нем лежит нелегкая и опасная обязанность запирать в сейф те деньги, что приносят в мешках обыкновенные работяги. Но работяги-то эти — горой за него, за Джейка, являющегося приводным ремнем всей операции.
— Остальное нормально? — спросил Джино. Парнишка опять запустил пальцы в шевелюру, подумав при этом, не подцепил ли он, случаем, какую-нибудь живность от своей последней подруж-ки.
— Все идет как по маслу, босс.
— Тем лучше. До встречи.
Клементина Дьюк с презрением смотрела на мужа.
— Я не верю ни единому твоему слову, — ледяным голосом проговорила она. — Неужели же ты настолько туп?
Стоя у окна своего кабинета, Освальд время от времени бросал взгляды на улицу.
— Я ничего не скрывал от тебя, — дрожащим голосом проговорил он. — Ты всегда знала, кто я такой. Клементина ядовито рассмеялась.
— Не всегда, Освальд. Если память мне не изменяет, прошло два года, прежде чем я узнала правду о тебе. — Из пачки «Кэмела», лежавшей на столе, она достала сигарету, закурила. — Так. У тебя есть… решение этой… проблемы?
— Джино Сантанджело. Он мой должник.
Она задумчиво выпустила струю дыма в потолок.
— Это будет побольше, чем оплата старого долга.
— Знаю. Но он обязан мне всем, что имеет. Он сделает это.
— Ты говоришь так уверенно…
— Он должен это сделать. Если он откажется, я уничтожу его.
Клементина облизнула губы. По-своему Освальд не менее жесток, чем любой уличный ганг-стер. Но в его распоряжении была еще и власть — достаточная для того, чтобы купить кого угодно.
— Когда ты собираешься обратиться к нему? — поинтересовалась она.
— В тот же день, как только он вернется из Сан-Франциско. Лучшего времени не придумаешь.
Она молча кивнула. С каких это пор требуется точный расчет времени для того, чтобы обра-титься к человеку с просьбой убить другого?
Пчелка устроилась на заднем сиденье черного «кадиллака», на почтительном расстоянии от Джино. За рулем сидел Ред, справа от него поместился Косой Сэм.
Джино попыхивал сигарой; никому из сидевших в машине и в голову не приходило пожало-ваться на табачный дым.
Взбившая невообразимо высокую прическу Пчелка сидела как на иголках. Ее вовсе нельзя на-звать неопытной девушкой — определенные знания о мужчинах и их потребностях у нее были, равно как и некоторые навыки — но все же… все же… Джино Сантанджело… Ведь он, в конце концов, ее босс и женатый человек… А похоже, что девушками он привык пользоваться как вещью, расплачиваясь с ними за то, что они давали ему, какой-нибудь простенькой безделушкой — на память…
У Пчелки не возникало никакого желания подчиняться ему и потом получать из его рук награ-ду. Но как, каким образом дать ему понять, что она все-таки не такая, как все?
— Господи! — воскликнул вдруг Джино, нарушая течение ее мыслей. — Почему ты не сказала мне, что живешь в соседнем округе?
— Осталось всего четыре квартала, и все.
— Ну-ну.

бойкого вида молодые люди, походившие на кобелей, обхаживающих суку во время течки. Но ни у одного не хватало смелости на действия. Самое большее, что они могли себе позволить — не-большой флирт с супругой мистера Сантанджело. Дураков, не понимающих своей выгоды, среди них не находилось.
В изнеможении Синди перекатывалась с боку на бок по широкой двухспальной кровати. Мис-сис Джино Сантанджело. Туалеты. Драгоценности. Пентхаус на Парк-авеню. И полные одиночества ночи, когда рядом нет никого. Никого, с кем можно заняться любовью, будь они все прокляты! И уж тут она ничего не могла сделать. Дело вовсе не в том, что Синди хотела принадлежать только ему, отнюдь нет! Вопрос стоял иначе. Джино выдвинул перед ней одно-единственное условие: быть вер-ной, в противном случае…
Вот так.
Она протянула руку к стакану с водой, стоявшему на тумбочке у постели, и подумала о пред-стоящей поездке. Долгими неделями она мечтала о чем-то подобном. Только он и она — и подальше от Нью-Йорка, подальше от этого клуба. Подальше от всех них. Может, тогда ей удастся внушить ему — не стоит тратить силы в безумной гонке за тем, что есть в его доме, в его собственной посте-ли.
Хлопнула входная дверь, и Синди посмотрела на циферблат часов. Начало второго. Что-то ра-новато для Джино. Сейчас он пройдет в кухню, раскроет холодильник, положит в вазочку мороженого и удалится в свой кабинет. Последнее время он спит только там.
Сегодня ночью она его не потревожит. Иногда, надев новую ночную рубашку или необычного фасона белье, Синди приходила к нему в надежде разбудить интерес к себе. Как правило, это ничем не кончалось. Перевернувшись на живот, Синди до боли закусила кулак. «Спать, — приказывала она себе. — Спать!»
Она уже было погрузилась в сон, когда в спальню вошел Джино и, ни слова не сказав, забрался к ней под одеяло. Его сильные руки скользнули под ночную рубашку, она всем телом почувствовала прикосновение его горячей и твердой плоти.
— Джино, — прошептала она, боясь поверить охватившему ее радостному чувству.
Последний звук его имени еще не слетел с ее губ, как он оказался внутри нее. Джино. Когда-то он был таким внимательным любовником. Сейчас же — и это совершенно очевидно — он думает лишь о собственном удовольствии.
Быстро и энергично он кончил, так и не сказав жене ни слова.
Синди казалось, что она проваливается в какую-то бездонную пропасть отчаяния. Она убежде-на, что ни с одной из своих подружек так Джино не обходился. Не говоря уже о миссис Дьюк.
Выродок! Если его отношение к ней в ближайшее время не переменится, придется ей преподать ему урок. Или два. Именно так! Этот долбаный самонадеянный Джино Сантанджело будет ползать перед ней на коленях!

КЭРРИ. 1937

Из лечебницы, в которой прошли девять долгих лет, Кэрри выписали в начале 1937 года.
Теперь она уже не представляла себя девочкой тринадцати лет от роду. Она знала, кто она и что она такое. Прошлое возвращалось к ней кусками — с неровными, но четко очерченными гранями. Возвращалось все: от мамы Сонни — через бабушку Эллу и Лероя — к Белому Джеку.
Однако какая-то часть памяти все еще дремала. Кэрри помнила, как вместе с Джеком и Люсиль она бежала от мадам Мэй, помнила, что было весело, играл джаз, а потом… пустота.
Само собой, это все наркотики. Она знала, во что превратилась. Врачи, в частности, доктор Холланд, наблюдавший ее в течение двух лет, рассказал Кэрри все о ее пагубном пристрастии. Вме-сте они выиграли тяжелейшую битву.
Примерно год ушел у доктора Холланда на то, чтобы убедить своих коллег в необходимости выписать Кэрри.
— Она вовсе не сумасшедшая, ее держат здесь в качестве бесплатной рабочей силы!
В конце концов с ним согласились.
Кэрри исполнилось двадцать три года. Она превратилась в худенькую молодую женщину с большой грудью, длинными темными волосами, придающими ее облику какую-то трагичность, и полными неясной печали восточными глазами.
Из лечебницы она уходила одетой в поношенное серое пальто, коричневую юбку и желтую блузу — одежду прислала некая благотворительная организация. Волосы туго стянуты сзади в пучок, на лице ни намека на косметику. В сумочке у Кэрри лежали двадцать пять долларов и бумажка с адресом женщины, готовой предоставить ей место горничной.
Доктор Холланд проводил ее до ворот.
— Тебе придется нелегко, Кэрри, очень нелегко. Но мне хочется, чтобы ты попыталась, и, если окажется, что ты зашла в тупик, знай — я всегда готов обсудить с тобой все твои проблемы. Догово-рились?
Она безмолвно кивнула. Доктор был добрым человеком, искренне верившим, что оказывает ей добрую услугу, возвращая в мир. Откуда ему было знать, что единственное, чего хочет Кэрри, — это забиться куда-нибудь в угол, чтобы не видеть никого и ничего.
Выйдя за ворота лечебницы и сев в автобус, направлявшийся к центру города, Кэрри никак не могла отделаться от неприятного ощущения — все вокруг казалось чужим, враждебным. Все так пе-ременилось. Может, было бы все-таки лучше оставаться там, откуда она только что ушла? Там тре-бовалось лишь функционировать, а не мыслить.
Почувствовав на себе мужской взгляд, Кэрри поплотнее завернулась в складки свободно бол-тавшегося на ней пальто, отвела глаза в сторону. Все мужчины — враги.
Дверь дома на Парк-авеню распахнул дворецкий.
— Меня зовут Кэрри, — выдавила она в смущении, осознав, что стоит на пороге особняка, на-ходящегося буквально в трех шагах от дома мистера Даймса, где когда-то ей было так хорошо. — Я новая служанка, — пояснила Кэрри.
Дворецкий нахмурился.
— Тебе следовало бы стучаться в заднюю дверь.
— Простите… Я не знала…
Пробормотав что-то в негодовании, он неохотно впустил ее в дом.
— Иди за мной.
Глядя ему в спину, Кэрри спустилась вниз по какой-то лестнице и очутилась в большой кухне, где у плиты стояла чернокожая толстуха-кухарка и помешивала что-то в кастрюле.
— Миссис Смит, — обратился к ней дворецкий, — это Кэрри, новая служанка. Оставляю ее на ваше попечение. Думаю, миссис Бекер захочет взглянуть на нее, прежде чем допустить в комнаты.
— Само собой, мистер Бил. — Повернувшись к Кэрри, толстуха пропела:
— Ты уже была в услужении, моя девочка?
Кэрри кивнула.
— Ну, тогда ты и сама знаешь, что твою постель никто не будет убирать розами.
Вновь она стала прислугой. Вновь с утра до вечера одно и то асе. Застелить кровати. Выбить пыль. Выскрести грязь. Вычистить туалет. Вымыть ванну. Ползая на четвереньках, отполировать мраморные полы. Выстирать. Выгладить.