Для женщины, которой уже за шестьдесят, Кэрри Беркли выглядела потрясающе; две еже-дневных партии в теннис не позволяли ее фигуре утратить стройность. Туго стянутые назад черные волосы с блестевшими в них двумя бриллиантовыми шпильками подчеркивали и без того вырази-тельные черты ее лица: высокие скулы, чуть раскосые глаза, тяжелые, полные губы. Кэрри никогда не была красавицей — даже в молодости выглядела всего лишь очень сексуальной, — но теперь, с собранными в пучок волосами, с едва заметной косметикой, в элегантном костюме, она представляла собой весьма привлекательную даму. Почтенную. Состоятельную. С безукоризненными манерами. Чернокожая леди, сама проложившая себе путь наверх в мире этих белых.
Она сидела за рулем темно-зеленого «кадиллака», медленно продвигавшегося вдоль бровки в поисках свободного местечка. Губы сжаты в тонкую злую линию — она и в самом деле сейчас зла. Прошло уже столько лет, в течение которых никому не удавалось проникнуть в ее тайну, как вдруг в телефонной трубке раздается чей-то не поддающийся определению голос — и вот она уже гонит машину по ночным нью-йоркским улицам в сторону Гарлема, на встречу с прошлым, что казалось ей таким далеким.
Игра, в которой ее вынудили принять участие, называлась «шантаж». Обычный, примитивный шантаж.
Кэрри остановилась на красный свет, прикрыла глаза. В голове мелькнула мысль о сыне, Сти-вене — таким удачливом, таком уважаемом. Боже, если когда-нибудь ему станет известна правда… Об этом не хотелось даже думать.
В глаза ударил отраженный зеркалом свет фар стоявшего позади автомобиля. Она тронула ма-шину с места. На сиденье справа лежала сумочка — чтобы приободрить себя, Кэрри коснулась ее рукой. Эту изящную вещицу подарил ей на Рождество Стив, у него был безошибочный вкус. Един-ственный промах, который он совершил за всю свою жизнь, — это Зизи, шлюха, бывшая одно время его женой. Но теперь их уже ничто друг с другом не связывает, ей уже не вернуться. Деньги… Какую упоительную власть заключают они в себе.
Кэрри со вздохом запустила руку в сумочку. В ладонь уперся холодный ствол небольшого пис-толета. Еще чуть больше власти. Блеск оружия — весьма серьезный аргумент.
Она надеялась, что вовсе не обязательно нужно будет прибегать к нему. Разум подсказывал ей обратное. Она еще раз вздохнула…
Джино Сантанджело чувствовал усталость. Полет оказался долгим, а последние десять минут просто выматывающими. Застегнув ремни и погасив сигару, он сидел и больше всего на свете хотел обеими ногами упереться в надежную твердую землю доброй старой Америки. Слишком уж долго он отсутствовал. Как все-таки это приятно — возвращаться домой.
Ослепительно улыбаясь, мимо пропорхнула стюардесса.
— Все в порядке, мистер Сантанджело?
Каждые десять минут он был вынужден выслушивать ее «Все в порядке? Может, принести вам чего-нибудь выпить, мистер Сантанджело? Подушку? Одеяло, мистер Сантанджело? Журнал? Пере-кусить, мистер Сантанджело?» К президенту, наверное, не относились с большей заботой.
— Все отлично, — ответил ей Джино. «Симпатичная, но шлюшонка», — решил про себя он. Глаз у него наметанный.
— Тем лучше, — она хихикнула, — скоро мы уже будем на месте.
Да, скоро они уже будут на месте. В Нью-Йорке. Его городе. На его территории. У него дома. В Израиле было неплохо. Беззаботный отдых. Но уж лучше бы он провел эти семь лет в Италии.
Он сверился с часами, массивными, из золота, усыпанными бриллиантами, — подарком, пре-поднесенным ему лет десять назад известной кинозвездой. Вздохнул. Да, скоро он будет дома… Скоро опять придется заняться Лаки и Дарио. Как отца его немного тревожило то, что сейчас он со-вершенно не знает, чем живут его дети.
— Принести вам что-нибудь, мистер Сантанджело? — раздался над ним голосок уже другой стюардессы. Он отрицательно покачал головой. Скоро… Скоро…
Выйдя из кабинета Косты, Лаки остановилась в коридоре у двери дамской комнаты, толкнула ее. В висевшем на стене зеркале принялась изучать свое лицо и осталась им недовольна. Выглядела она изможденной и уставшей, под глазами — черные круги. Уехать бы куда-нибудь, поваляться на солнце — вот что ей сейчас больше всего нужно. Но ничего этого не будет, пока здесь все не ула-дится.
Она достала косметичку. Не помешает привести себя в порядок. Чуть-чуть румян, помады, так, осталось наложить тени. Встряхнув головой, рассыпала по плечам волосы, затем уложила их по-новому.
На ней были джинсы, голубая шелковая блузка, почти полностью расстегнутая. Под тонкой тканью явственно виднелись ее груди. Из сумочки Лаки достала несколько золотых цепочек, наце-пила их на шею; запястья украсились широкими золотыми браслетами, в мочках ушей засверкали два гнутых из золотой проволоки кольца.
Теперь она чувствовала себя готовой отправиться в город. Менее всего хотелось ей сейчас воз-вращаться домой, в пустую квартиру.
Из дамской комнаты она проследовала прямо к лифтам, нажала кнопку. Лицо выражало жи-вейшее нетерпение. Каблучком своей двухсотдолларовой парусиновой туфельки она отбивала нерв-ный ритм. Коста старел. И кому же, черт побери, он, в конце концов, больше предан? Уж конечно, не ей — как бы он ни уверял ее в этом. Она сама сваляла дурака, не разобравшись во всем этом раньше.
Бросила взгляд на часы — творение Картье. Половина десятого. Угробить два часа на болтовню с маразматиком.
— Кусок дерьма, — сорвалось с ее губ, Лаки оглянулась по сторонам — не услышал ли ее кто. Ее никто не услышал: было слишком поздно. Огромное здание стояло абсолютно пустое.
Наконец двери лифта перед ней распахнулись, она вошла. В голове шла напряженная работа. А что, если Дорогой Папочка уже действительно на подлете? Сможет ли она с ним обо всем догово-риться? Готов ли он будет выслушать ее? Возможно… Все-таки она ведь тоже Сантанджело, мало этого, из двух потомков Джино мужчиной является именно она. Ей сколького удалось достичь за эти семь лет. А трудностей было немало. Правда, ей здорово помогал Коста. Но вот останется ли он на ее стороне теперь, после возвращения Джино?
Лицо Лаки стало совсем мрачным. Проклятье. Джино. Ее отец. Единственный в мире человек, который указывал ей, что она должна делать, и которому это сходило с рук. Но она давно уже пере-стала быть маленькой девочкой, и теперь Джино придется примириться с тем фактом, что больше он ей не босс. Не господин. Не повелитель. Она не собирается делиться с ним ничем. Ощущение власти возбуждает ее больше, чем чей-то конец. Заправляет всем она. И будет продолжать это делать. Ему остается лишь принять это к сведению.
Когда Лаки вошла в кабину лифта, Стивен Беркли даже не оторвал глаз от газеты. Случайно встретиться с кем-нибудь взглядом всегда бывает ошибкой, за этим неизбежно следовали пустые фразы типа «что-то сегодня жарко» или «а неплохая стоит погода». Беседы в лифте — глупая трата времени. Лаки тоже не обратила на него ни малейшего внимания, будучи слишком занятой своими собственными проблемами. Стив продолжал читать газету, Лаки размышляла о своем. От внезапной остановки лифта между этажами у обоих неприятно засосало под ложечкой. Свет в кабине погас, оставив мужчину и женщину в кромешной темноте.
Дарио и темноволосый двинулись с места одновременно. Однако Дарио оказался проворнее: выскользнув из спальни, он захлопнул дверь прямо перед носом своего противника. К счастью, в замке торчал ключ — Дарио без колебаний повернул его. Теперь он запер парня в спальне. Но тот запер его в квартире. В этот момент Дарио проклинал свою сверхнадежную охранную систему. Ведь она предназначалась для того, чтобы не дать постороннему проникнуть внутрь. Ему и в голову ни-когда не приходило, что кто-то умудрится, как в клетке, запереть его в собственной квартире. Черт побери, они оба очутились в ловушке. Что же делать? Звонить в полицию? Смешно и подумать. Они вынуждены будут взломать дверь, и тогда — что? Унижать себя признанием, что в его спальне за-перт с ножом в руках шизанутый парень, хуже того — его любовник, у которого он не удосужился спросить даже имени. Всем станет известно, что он — гей, и, о Господи, если об этом услышит отец…

ДЖИНО. 1921

—  Не нужно!
— Почему?
— Ты знаешь почему.
— А ты сказки еще раз.
— Джино, нет. Ты слышишь — нет.
— Но тебе же понравится.
— Нет, нет. О, Джино! О-о!
И так каждый раз. Нет, Джино. Не делай этого, Джино. Не нужно туда, Джино. И каждый раз все это заканчивалось одним и тем же. Как только рука его находила волшебную кнопку, они пре-кращали бормотать заклинания, ноги раздвигались, и он без всякого труда вместо пальца вкладывал свой напряженный великолепный член.
Его прозвали Жеребец Джино — и заслуженно, потому что в своем квартале он перетрахал го-раздо больше своих подружек, чем любой его сверстник. Не так уж и плохо для пятнадцатилетнего мальчишки.
Джино Сантанджело. Симпатичный паренек. Живет он уже в двенадцатой по счету приемной семье и с нетерпением ожидает момента, когда можно будет свалить и из нее. Он приехал в Нью-Йорк трехлетним, еще в 1909 году. Родители — молодая итальянская пара — прослышали о том, как нетрудно в Америке отыскать свое счастье, и решили рискнуть. Миловидная восемнадцати-летняя Мира и ее муж Паоло — ему только исполнилось двадцать, и он был полон наивного энтузи-азма, готовый ко всему, что в состоянии будет предложить ему Америка.
Найти работу оказалось не так-то просто. Мира устроилась на швейную фабрику. Паоло брался за все, что попадалось под руку, нимало не смущаясь тем, что иногда приходилось преступать закон.
Джино не доставлял никаких особых хлопот тем женщинам, что присматривали за ним, пока родители были на работе. Каждый день ровно в половине шестого приходила мать и забирала его домой. Этого момента Джино ждал с самого утра.
Однажды, когда ему уже исполнилось пять, Мира не пришла. Женщина, у которой он в это время находился, становилась все более и более раздражительной.
— Ну, где же твоя мамочка, а? А?! — кричала она.
Как будто он мог знать. Едва сдерживая слезы, он терпеливо ждал.
В семь часов появился отец — усталый и исхудавший, с бледным постаревшим лицом.
Женщина была уже просто в ярости.
— Вы должны заплатить мне за это время, слышите? Мальчишке следовало уйти в половине шестого, не позже!
Последовал ожесточенный спор. Выслушав поток оскорблений, отец заплатил-таки деньги. Так в свои пять лет Джино понял, что его отец не из породы победителей.
— А где мама? — спросил он его.
— Не знаю, — пробормотал Паоло, усаживая сына на плечи и направляясь к комнатушке, ко-торая служила им домом. Накормив ребенка, он уложил его в постель.
Царившая в комнате темнота не принесла успокоения. Джино очень хотелось к мамочке, но он знал, что мужчина не должен плакать. Если он сдержит слезы, то мама обязательно придет. Если нет…
Мирид так и не пришла. Исчез и управляющий фабрики, пожилой уже человек, отец троих до-черей. Когда Джино вошел в возраст, он по очереди, одну за другой, попробовал их, после чего стал трахать их регулярно, пытаясь этим единственным, в его представлении, образом восстановить спра-ведливость. Однако удовлетворения такая месть не приносила.
С уходом Миры жизнь изменилась. Паоло все более ожесточался, привыкая срывать накапли-вавшуюся злость на Джино. К семи годам мальчик уже пять раз попадал в больницу, но упрямый ха-рактер не позволял ему жаловаться. Он научился прятаться от Паоло, когда видел, что тот вот-вот набросится на него с побоями. Поскольку другого ребенка под рукой не оказывалось, Паоло стал по-колачивать своих многочисленных подружек. В конце концов это привело Паоло за решетку, а Джи-но впервые обрел приемных родителей. Очень скоро он понял, что прежняя жизнь с отцом была по сравнению с теперешней просто раем.
Паоло пришел к выводу, что, играя в кошки-мышки с законом, можно получать
неплохие деньги, поэтому перестал брезговать даже самыми сомнительными заработками. В тюремной камере он чувствовал себя уже как дома;
Джино же все больше времени проводил в чужих семьях.
Когда же Паоло оказывался на свободе, его мало что интересовало так, как женщины. Всех их он звал «сучками».
— Им нужно только одно — перепихнуться, — объяснял он сыну. — Да на другое они и не го-дятся.
Иногда случалось так, что Джино оказывался невольным свидетелем его любовных утех. Зре-лище внушало ему отвращение и в то же время будоражило. В одиннадцать лет Джино решил по-пробовать сам — со старой проституткой, почти развалиной, которая вырвала у него из пальцев два-дцать центов, а потом принялась бормотать какие-то проклятья.
Окруженный с восхищением наблюдавшими за происходящим приятелями Джино слез с нее и пожал плечами.
— А не так уж и плохо, — заявил он. — Теперь не так чешется.
— Давай еще, сынок, — позвала его развалина.
И в одиннадцать лет с мужскими достоинствами у Джино вес было в порядке.
В пятнадцать он уже знал все, чему его могла научить улица, — красивый мальчишка и не из болтливых. Герой местной детворы. Время от времени к нему обращались и парни постарше, чтобы поручить какое-нибудь дело. Девушки были от него без ума.
Люди взрослые посматривали на Джино с недоверием: пятнадцатилетний подросток с холод-ными глазами мужчины. Что-то в его облике, несмотря на постоянную готовность улыбнуться, на-стораживало и пугало.
Он был не особенно высоким — пяти футов шести дюймов и это весьма беспокоило его, за-ставляя без устали работать над своим телом: бег, бейсбол, приседания, отжимания, подтягивание на перекладине.
Еще ему не нравились собственные волосы — черные и волнистые. Чтобы распрямить их, Джино прибегал к помощи различных кремов и помад. Зато темная, смуглая кожа лица дарила ему неоспоримое преимущество — в отличие от сверстников, он избежал прыщей. Собственно говоря, Джино нельзя было назвать красивым: нос слишком велик, губы чересчур мясисты, но какая замеча-тельная у него улыбка, какие чудесные зубы!
Два этих фактора срабатывали безотказно.
У Джино Сантанджело был свой стиль.
— Джино, нет!
— А, оставь, Сьюзи. Дай-ка я положу его рядом, просто рядом. Внутрь не буду, клянусь тебе!
— Но, Джино…
— Вот. Я же говорил тебе. Что, плохо?
— М-м, по-моему… Но только не двигайся, пообещай мне, что не будешь двигаться.
— Конечно, не буду. Просто я хочу быть поближе к тебе, вот и все.
Нежными, неторопливыми движениями он начал проникать вглубь.
— Что ты делаешь?! — вскричала Сьюзи.
— Устраиваюсь поудобнее, — объяснил он, кладя руку ей между ног, нащупывая магическую кнопочку. Сьюзи легонько выдохнула. Нашел.
— Тебе хорошо? — заботливо поинтересовался Джино.
— О да, Джино. Да.
Значит, все готово. Нет проблем. Не отрывая пальцев от найденной точки, он принялся рит-мично работать бедрами.
Сьюзи не возражала. Он знал, как доставить девушке удовольствие. Волшебную точку его научила находить четвертая по счету приемная мать, тогда ему было всего двенадцать. За этот урок он преисполнился к ней вечной благодарности. Это делало его на голову выше других парней, счи-тавших, что в сексе самое главное — побыстрее засунуть. Джино же знал, что куда важнее сделать так, чтобы женщине самой этого хотелось — чтобы она умоляла об этом. Своим секретом он ни с кем из друзей не делился, и им оставалось лишь испытывать вечную зависть от того успеха, который выпадал на его долю.
Сьюзи возбуждалась все больше, тело ее дрожало, рот жадно хватал воздух. Джино увеличил темп.
Боже, какое наслаждение дарило ему ее лоно.
Боже, хотел бы он посмотреть на девчонку, которая сказала бы «нет».
— О-о, Джино!
Он кончил. Вытащил член, поднялся, надел брюки.
— Не стоило нам этого делать, — грустно проговорила Сьюзи.
Но на щеках ее горел румянец удовольствия, маленькие твердые груди воинственно торчали.
— Почему нет? Тебе же было хорошо, ведь так? Она негромко рассмеялась в знак согласия. Джино уже полностью оделся, ему не терпелось выйти из этого пустующего гаража, где было хо-лодно и мрачно.
— Мне нужно встретиться с друзьями, — бросил он ей.

КЭРРИ. 1913 — 1926

Стояло долгое жаркое филадельфийское лето. Льюрин Джонс сидела на кровати, которую она делила со своим шестилетним братишкой Лероем, и по ее красивому темнокожему личику катились слезы. Ей было тринадцать, и она находилась на седьмом месяце беременности. Никто, кроме нее, об этом не знал, и обратиться ей было не к кому. Отца у нее не было, денег тоже, а ее мать, Элла, высо-хшая, превратившаяся в старуху женщина, подкладывала свою дочь под каждого желающего, требуя с него в качестве платы наркотики.
Лерой захныкал, и она вновь опустилась на кровать. Но сон никак не приходил. С нижнего этажа доносилась громкая музыка — опять к матери пришел очередной «друг». Через мгновение снизу послышался какой-то шум, а за ним — вздохи и стоны. Сдавленные вскрики, звуки ударов по телу.
Зажав одеялом уши, девочка плотно смежила веки. Прошло немало времени, прежде чем она смогла заснуть, Ее мучили кошмары… ей казалось, что она задыхается, ей хотелось кричать… она слышала собственный крик.
Внезапно глаза ее раскрылись. Крик действительно был.
Выскочив из постели и бросившись к двери, она почувствовала запах дыма еще до того, как ус-пела раскрыть ее, и он клубами стал наполнять комнату.
Льюрин закашлялась, но все же заставила себя сделать шаг через порог. Ей тут же стало ясно, что дом охвачен огнем. Пламя подбиралось к верхним ступеням лестницы, от слышавшихся снизу криков в жилах стыла кровь.
Каким бы странным ото ни было, в панику она не впала. И хотя по щекам ее текли слезы, она совершенно точно знала, что должна делать.
Она вернулась в спальню, закрыла за собой дверь, распахнула окно и что есть сил закричала проходившим по улице людям, призывая их подойти поближе и поймать на руки ее братика. Выта-щив Лероя из кровати, она перевалила его через подоконник.
В тот момент, когда она сама выпрыгивала из окна, спальня за ее спиной уже вся была объята пламенем. Приземлилась она неудачно, внутри у нее что-то хрустнуло. Лужа крови под ней мгновенно натекла такая, что санитар из подъехавшей «скорой» только беззвучно пробормотал:
— Боже, спаси ее… О Боже, прошу тебя, спаси ее!
В больницу ее привезли уже мертвую.
Санитар успел сообщить молодому врачу, что она была беременна, и ординатор, полный энту-зиазма недавний выпускник колледжа, вооружившись стетоскопом, услышал биение сердца еще не родившегося ребенка. Едва слышное, слабое. Бросившись к хирургу, он убедил его сделать погибшей кесарево сечение. Не прошло и часа, как Кэрри появилась на свет.
Шансов выжить у нее было немного. Совсем крошечная, она едва дышала, и врач, давший ей возможность родиться, заявил, что девочка вряд ли протянет больше двадцати четырех часов.
Но Кэрри, это имя ей дали сиделки, оказалась упрямой. Не погибнув при падении матери, смягченном, как подушкой, околоплодными водами, принявшими на себя основной удар, она явно собиралась надолго пережить свое преждевременное появление в этот мир.
Шла неделя за неделей, а она все поражала окружавших своей неистребимой волей к жизни. Недели складывались в месяцы, девочка набирала вес и сил, превращаясь в обыкновенного крепень-кого младенца, росшего, по сути, настолько здоровым, что забота врачей становилась совершенно излишней. Проблема заключалась лишь в одном — кому она нужна?
Родственников в этом мире у нее мало: бабушка — Элла, которую в полубеспамятном от нар-котиков и выпивки состоянии вытащили-таки из горящего дома, и дядя — шестилетний Лерой.
Перспектива кормить еще один рот Элле пришлась не по вкусу. Приглашенная в больницу, она разразилась потоком громкой брани, уверяя персонал в том, что к ней девочка не имеет ни малейшего отношения. Мысль о том, что малютка, над которой они ночей не спали, попадет в руки подобной, с позволения сказать, женщины, привела сиделок в ужас. Одна из них — Сонни, мать троих детей — заявила, что заберет девочку себе, Элла ответила немедленным согласием, и с этого дня Кэрри росла в семье Сонни, которой и в голову не приходило рассказать своей новой дочери о том, при каких трагических обстоятельствах сделала она свой первый вдох. Относилась она к Кэрри точно так же, как к своим родным детям. Семья не была богатой, но то, чего не могли принести в дом деньги, восполнялось любовью. Очень скоро Кэрри стала своей для всех.
В тот день, когда ей исполнилось тринадцать, вновь в ее жизни появилась Элла, с легкостью разрушив тот светлый мир, в котором жила Кэрри.
Кем была эта странная, невесть откуда взявшаяся опустившаяся в нужде женщина с вваливши-мися глазами и начавшими редеть волосами? После уничтожившего дом пожара дела у Эллы не по-шли лучше. Проститутка с уродливым телом и обезображенным лицом — кому она нужна? Какое-то время она еще умудрялась держаться на плаву, но очень скоро уже ей пришлось заняться мелким во-ровством, чтобы раздобыть хоть какие-то деньги на наркотики. Настоящим спасением какое-то время был Лерой. Он рос здоровым и сильным, поэтому однажды Элла забрала его из школы и заставила работать на себя. К двенадцати годам он научился содержать и ее и себя. Элла целыми днями валялась в трансе в единственной комнате крошечной квартирки, которую они снимали, а Лерой добывал где-то деньги. Так продолжалось до его восемнадцатилетия, после которого он взял и просто исчез. Элла осталась совершенно одна — немощная, больная женщина без единого цента.
Вот тогда-то, впервые за прошедшие годы, она и вспомнила о своей внучке — как ее там? Кэй-ри? Кэрри? Да, Кэрри. Если Лерой мог на нее работать, то неужели дочка Льюрин не сможет? В кон-це концов, ведь они все же родственники, разве нет?
И Элла отправилась на поиски.
В Нью-Йорк они прибыли в конце лета 1926 года — тринадцатилетняя девочка и ее бабка. Элла решила, что здесь можно заработать побольше, а потом — черт побери! — ей хотелось пожить в по-настоящему крупном городе, где вокруг столько интересного.
Жизнь в Нью-Йорке началась с отвратительной комнатки и с работы на кухне какого-то ресто-рана — Кэрри мыла там полы. Выглядела она гораздо взрослее своего возраста: высокая, стройная, с пышной грудью, блестящими черными волосами и ясными глазами.
Согнутая в подкову приступами кашля, Элла была уверена в том, что у Кэрри отличные пер-спективы, и мытье полов в них никак не вписывается. Нужно только выждать, нужно запастись тер-пением. Девчонка оказалась трудной… временами даже злой. Казалось бы, ей следовало быть благо-дарной бабушке за то, что она все-таки разыскала ее. Но нет! Каких трудов стоило вырвать ее из цепких рук той семейки, что решила приглядывать за ней. Они даже полицию вызвали, но Элла бы-стро утвердилась в своих правах. Кэрри должна пойти с ней. Боже праведный, она как-никак прихо-дится девочке бабушкой, единственным кровным родственником, и этот факт не изменишь никакими доводами в мире.
— Сколько тебе лет? — требовательно спросил шеф-повар, низенький толстяк.
Кэрри, на коленках скоблившая грязный кухонный пол, в тревоге подняла на него глаза.
— Клянусь своей задницей, тебе еще нет шестнадцати. — Он хмыкнул.
Это повторялось изо дня в день. Она уже не менее двадцати раз сказала ему, что ей шестна-дцать, но он так и не поверил.
— Ну? — Он плотоядно облизал губы. — Что же мы будем делать?

Ложь, как бы противна ее натуре она ни была, представлялась Кэрри более разумной. Теперь она сможет оставлять какие-то деньги для себя, отдавая бабке прежнюю сумму.
Так продолжалось в течение месяца. Каждое утро Кэрри выходила из убогой квартирки, где она жила вместе с Эллой, и направлялась в центр, где на Пятой авеню стоял особняк мистера Даймса. Работу ее проверяла строгая экономка. Самого хозяина, мистера Даймса, Кэрри видела всего дважды, и оба раза он улыбался ей и интересовался, как у нее идут дела.
У нее было такое ощущение, что она его хорошо знает. Ежедневно она готовила ему постель, меняла шелковые простыни, наводила порядок в ванной, чистила его ботинки, стирала и гладила его одежду, убиралась в кабинете, где задерживалась иногда перед оправленными в серебряные рамки фотографиями знаменитостей.
Мистер Даймс был театральным продюсером. Миссис Даймс в природе не существовало: на светских раутах и вечеринках его сопровождали, время от временя меняясь, ослепительные блондинки. Но на ночь в его доме они никогда не оставались — Кэрри была уверена в этом. Мистер Даймс представлялся ей самым красивым и солидным мужчиной, которого она в своей жизни видела. Как однажды она открыла для себя, мистеру Даймсу было тридцать три года и он был очень богат.
В один из дней экономка предложила Кэрри, если та, конечно, не будет возражать, переселить-ся сюда, в дом на Пятой авеню.
— Там на первом этаже есть небольшая комнатка. Без поездок по городу тебе будет гораздо легче. Кэрри пришла в восторг от идеи.
— Я с радостью.
— Тем лучше. Приноси в понедельник свои вещи.
Мыслям в голове Кэрри стало тесно. Так она и сделает! Уж здесь-то бабушке Элле никогда ее не разыскать. О новой работе она ничего не знает, а выследить ее у нее просто ума не хватит.
Даже в мечтах не могла она себе представить, что будет жить в доме на Пятой авеню. Собст-венная комната! Пять долларов в неделю! У нее немного уйдет времени на то, чтобы скопить доста-точную сумму и вернуться в Филадельфию, в свою родную семью.
Все это было в пятницу, до претворения мечты в жизнь ее отделяли только суббота и воскресе-нье. По дороге домой Кэрри строила планы своего освобождения. Элла уже ждала ее, вернее, не ее, а те деньги, которые девочка приносила по пятницам. Получив их от Кэрри, она тут же ушла.
Кэрри улеглась на постель. Она чувствовала себя слишком уставшей, у нее не было сил даже на то, чтобы дойти до ближайшего ресторанчика и купить себе кусочек цыпленка или хотя бы овсяных хлопьев. Откуда-то с улицы в комнату неслась громкая музыка. Спать! Больше всего на свете ей хотелось сейчас закрыть глаза и поскорее уснуть. Чем быстрее она заснет, тем быстрее наступит суббота, а за ней — воскресенье, а потом…
Через два часа ее разбудило прикосновение руки, грубо трясшей видневшееся из-под одеяла плечо.
Проснулась Кэрри не сразу, долго терла глаза.
— Что такое, бабушка? В чем дело?
Но это была не бабушка. Рядом с постелью она увидела высокого темнокожего молодого чело-века с широко раскрытыми глазами и лохматой шевелюрой.
— Кто ты такой? — испуганно вскрикнула Кэрри.
— Можешь не бояться, — парень улыбнулся. — Я — Лерой. Пришел разыскать свою мать.
— Как ты вошел сюда? — начала было Кэрри, но тут же увидела, что он просто вломился — тонкая фанерная дверь не представляла собой никакой преграды.
— Похоже, ты — дочка Льюрин. Кто-то мне говорил, что мать согласилась забрать тебя к себе.
Кэрри села в постели. О Лерое она слышала. Бабушка Элла частенько вспоминала о нем. «Чер-тов сопляк, щенок! Сбежал от родной матери! Да попадись он мне на глаза, я ему голову проломлю!»
— Она куда-то вышла. Тебе лучше прийти завтра. С независимым видом Лерой уселся на край постели.
— Вот еще! Никуда я не уйду. Я слишком устал. Пожрать здесь что-нибудь найдется?
— Ничего.
— А, дерьмо. Как это похоже на мою любимую мамочку. — Его глаза уставились на Кэрри. — Полагаю, что и ты сделаешь от нее ноги, точно так же, как и я когда-то. — Взгляд Лероя остановился на ее груди, едва скрытой под дешевенькой комбинацией. — А ты ничего. Готов поклясться, что ма-ман выставляет тебя на продажу.
Кэрри закуталась в одеяло.
— Я работаю уборщицей, — строго сказала она, надеясь, что Лерой вот-вот встанет и уйдет.

— Скажите пожалуйста! У кого-нибудь из жирных белых шишек, а?
— В ресторане.
— В ресторане. Де-е-рьмо! — Глядя на нее сузившимися глазами, он принялся грызть заусе-нец. — Если ты не прочь поторговать своей писькой, то твой дядечка может это тебе устроить.
Внезапно ее охватила сильнейшая тревога. Как будто в мозгу сработала сигнализация: Опас-ность. Опасность. Опасность.
Она попыталась встать одновременно с ним. Но Лерой был крупнее, сильнее. Одним движени-ем он прижал ее руки к постели.
— Только не говори мм, что твоя попка — тоже недотрога, — хмыкнул он, одной рукой сжимая ее запястья, а другой жадно шаря по ее телу.
— Отпусти меня, — взмолилась Кэрри.
— С чего вдруг? — Он захохотал. — Я-то не покупатель. Я получу это бесплатно. Я же твой дядя, девочка.
Он яростно сорвал с нее комбинацию. Она выгнула тело, бессильно пытаясь стряхнуть его с се-бя, однако ударом руки Лерой распластал ее на кровати, раздвинул ей ноги и грубо овладел ею.
Боль была невыносимой. Но закричала она не от боли — от отчаяния, от ужаса, от сознания своей полной беспомощности.
— Эгей!!! — с хохотом воскликнул, он, кончая. — Да ты не надула меня — ты и вправду была целкой! Да обосрутся боги Мы же с тобой сделаем на этом состояние. Мы же разбогатеем на твоей узенькой щелке! Ну и дела! Он слез с нее.
Кэрри лежала совершенно неподвижно, боясь пошевелиться. Меж ног она чувствовала горя-чую, обжигающую влагу. Так вот что это такое. Вот что нужно мужчинам. Это и есть секс.
Лерой, довольный, расхаживал по комнате, застегивая брюки и бормоча что-то себе под нос, рассматривая их небогатые пожитки.
— Деньги какие-нибудь у вас есть?
Она тут же вспомнила о нескольких долларах, которые ей удалось накопить, — они были за-вернуты в чулок, спрятанный под матрасом.
— Нет, — прошептала она в ответ.
Ей очень хотелось, чтобы в этот момент в комнату вошла бабушка Элла и своими глазами уви-дела то немыслимое, что с ее внучкой сделал Лерой.
— Де-е-рьмо! Ни денег, ни жратвы. Де-е-рьмо! Делать здесь совершенно нечего, разве только что палку кинуть.
И внезапно он вновь навалился на Кэрри, царапая ее нежную кожу, тыча между ног твердым, действительно, как палка, членом.
Темная, непроницаемая волна накрыла ее; Кэрри почувствовала, что куда-то падает, падает, спасаясь от жуткой боли.
— А, брось, получай удовольствие, девочка, — доноси лось до нее пыхтение Лероя. — Это со-всем неинтересно — если ты не ловишь кайф.
Когда Кэрри пришла в себя, то услышала чьи-то голоса, какие-то слова, в которых не было аб-солютно никакого смысла. Она чувствовала себя разбитой, никому не нужной и, что было хуже все-го, совершенно беспомощной.
Голос принадлежал бабушке Элле. Слава Богу, она вернулась!
Кэрри сделала попытку сесть, но силы полностью оставили ее.
— Ты оказал нам большую услугу, — со смешком произнесла Элла. — Теперь, когда ты привел ее письку в рабочее состояние, мы наконец сможем зарабатывать настоящие деньги. Знаешь, сынок, я-то хотела подождать, пока ей исполнится четырнадцать, но сейчас, милый мой, мне кажется, что лучшего времени для того, чтобы заняться бизнесом, не выберешь!

— Последний заплыв, — настаивал он. — Только до плота и обратно.
Младшая из них отказалась, но старшей его предложение пришлось по вкусу. На вид около во-семнадцати, с густыми медно-рыжими волосами и крупными зубами.
Брызгая друг на друга, они устремились к плоту. Джино позволил девушке обогнать себя, и в тот момент, когда она уже готова была выбраться на дощатый настил, он обхватил ее сзади.
— И что же, по-твоему, ты сейчас делаешь? — выдохнула она.
Он-то знал, что он делает, сомнений тут быть не могло: положив ладони на ее груди, он про-ворно и энергично работал пальцами, исподволь доводя свою новую знакомую до такого состояния, когда ей самой захотелось бы, чтобы он продолжал. Ноги его били по воде, а она, опершись на край плота, начала, как кошка, едва слышно мурлыкать от удовольствия.
Она находилась в его руках. Приблизившись вплотную, он поцеловал ее соленые губы, ни на мгновение не прекращая манипуляций с сосками.
— Нам бы не следовало… — она сделала слабую попытку протестовать в тот момент, когда Джино принялся стягивать с нее купальник.
— Наоборот, нам обязательно следовало бы.
Поднырнув, он высвободил из купальника ее йогу. Как это было ново под водой. Хотя после девяти долгих месяцев что угодно показалось бы новым.
Он потянулся губами к ее груди, стараясь одновременно с этим раздвинуть рукой ее ноги, най-ти магическую точку.
— Джино! — едва слышно прошептала она. Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, в мгнове-ние освободился от плавок и тараном устремился меж ее расставленных ног. Видимо, давление воды мешало ему проникнуть в нее, но член его сейчас стал настолько несокрушим, что остановить его уже ничто не могло.
Слившись воедино, они стали медленно уходить под воду. Джино знал, что должен или немед-ленно кончить, или просто пойти ко дну. Он выбрал первое, и оба тут же пробкой выскочили на по-верхность, задыхаясь и выплевывая воду.
— Ты чуть не утопил меня! — набросилась она на него.
— Какая чепуха! — Джино расхохотался.
— Этим мне еще не приходилось заниматься, — жалобно проговорила девушка, неуклюже пы-таясь натянуть на себя купальник.
— Ну конечно, — отозвался он, только сейчас поняв, что в пылу момента он потерял свои плавки. Нырнул, осмотрелся, но так и не увидел ничего.
Становилось прохладно, и Рыжик запросилась назад, к берегу.
— Эй, подожди, я не могу найти свои плавки! Рыжик захихикала.
— Поплывем до того места, где я смогу встать, а ты принесешь мне брюки, — предложил он.
— А что я скажу сестре?
— Скажи, что их сожрала акула. Можешь сказать ей что угодно, меня это не волнует.
Они поплыли назад, и там, где он мог стоять уже по грудь в воде, Джино остался ждать, пока Рыжик принесет ему брюки. Он видел, как она подошла к сестре, набросила на плечи полотенце, и тут же обе бросились бежать, не удостоив Джино даже прощального взгляда. Он не мог, не хотел по-верить своим глазам. Его бросили. С голой задницей, замерзающего в воде. Господи Боже!
Быстрым взглядом он окинул пляж, сделал глубокий вдох и, закрыв глаза, ринулся к лежащей на песке одежде.
— Кто там? — пробурчала Вера. Он постучал еще раз, просто так.
— Это я, Джино Сантанджело. Сейчас-то уже можно войти?
Вера села на кровати. Она немного вздремнула и совсем забыла о сыне Паоло.
— Да… пожалуй. Заходи.
Джино вошел, и они уставились друг на друга.
Он видел перед собой блондинку лет тридцати, уставшую, со смазанной косметикой и огром-ными грудями.
Она видела перед собой молодого крепкого парня с волнистыми черными волосами, смуглой, оливкового цвета кожей и глубоко посаженными черными глазами, которые, как ей показалось, принадлежали человеку куда более взрослому. Он абсолютно не был похож на своего отца.
— Ты весь мокрый, — ровным голосом сказала она.
— Купался.
— В одежде?
— Нет, голым, но у меня не было полотенца. Они продолжали обмениваться изучающими взглядами.
— Ты не можешь здесь оставаться, — проговорила наконец Вера. — Я заявила в суде только для того, чтобы тебя еще куда-нибудь не упрятали.
— Но я думал…
— Плевать на то, что ты там думал. Жилище принадлежит мне, а не твоему старику.
— Да, — с горечью согласился Джино. — Ведь не можете же вы бросить свой бизнес.
— А тебе-то что? — возмутилась Вера. — Я им неплохо зарабатываю, и ничуть этого не сты-жусь.
Подняв с пола чемоданчик, он повернулся, чтобы уйти.
— Где ты будешь спать? — неожиданно услышал он у себя за спиной.
— Не знаю.
— Ладно… — она заколебалась. — На сегодня у меня остался еще только один, последний. Пошляйся где-нибудь, пока он не получит то, чего хочет. Потом можешь вернуться и лечь здесь. Только эту ночь, заруби это себе на носу.
Джино кивнул. Он вымок, устал и не испытывал никакого желания бродить по улицам. Он был благодарен Вере даже за одну эту ночь.
Джино прожил у нее полгода. Ему удалось устроиться на свою прежнюю работу автомехани-ком, которая отнимала у него почти все дневное время, а ночами он шатался по городу со своей ста-рой компанией, развлекаясь мелким хулиганством, от которого, в общем-то, никому не было вреда. А еще он приглядывал за Верой, помогая ей иногда избавиться от какого-нибудь трудного клиента, и выходил вместе с ней на прогулку в воскресенье — единственный день, когда она отказывалась «работать».
Время от времени Вера навещала Паоло, отсиживавшего свой срок в Синг-Синге. Разок с ней сходил и Джино.
Паоло приветствовал его вопросом:
— А выпивки ты с собой не принес?
Они не виделись год, но других слов у отца не нашлось.
— Нет, — выдавил из себя Джино, начиная нервничать, как всегда в присутствии отца, не в состоянии забыть те побои, которые обрушивал на него этот слизняк в полосатой тюремной одежде.
— А, оставь, Паоло, — ответила мужу Вера, — ты все знаешь, что выпивку сюда не пронесешь. Нас же обыскивают, клянусь Богом. Я принесла бы, если бы только могла.
— Сука! — Паоло повернулся к ним спиной.
— Он сегодня не в настроении, — прошептала Вера Джино. — Не обращай внимания, в сле-дующий раз будет совсем другим.
Но в следующий раз Джино просто не пошел. Не пошел и потом. Ну его в задницу! Теперь Джино уже не мальчик, чтобы позволить себя бить. Если Паоло вздумает еще хоть однажды поднять на него руку… Да. Одного свидания с отцом более чем достаточно.
Еженедельно Джино обязали являться к офицеру полиции, к которому его прикрепили на период своего условного срока, для беседы. И — странная штука — этот офицер каждую неделю вручал ему письмо из Калифорнии. Похоже, что Коста Дзеннокотти считал своим долгом давать ему отчет о каждом прожитом в его новой жизни дне. Несмотря на то что Джино ни разу не затруднил себя ответом, письма продолжали приходить.
Странный малый… с чего это он взял, будто Джино интересно знать, как он сейчас живет? Что у него может быть за жизнь? Школа. Красивый дом. Сводная сестра, которая вечно изводит его своими приставаниями. Нет, мальчишка очутился в каком-то нереальном мире.
Когда срок условного наказания полностью вышел, Джино нацарапал Косте полуграмотное послание, сообщая в нем номер своего почтового ящика. Если малому так нравится вся эта писани-на… с чего это Джино будет ломать ему весь кайф?
Вечером накануне того дня, когда Паоло должны были выпустить за ворота тюрьмы, Джино повел Веру в кино. На обратном пути, пока они шли занесенными снегом улицами, она показалась ему нервной и встревоженной.
— Послушай-ка меня, мальчик, — наконец выговорила она, — когда Паоло вернется, так про-должаться не сможет. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Он кивнул.
— Мы можем попробовать, — продолжала она, — но… ты, черт возьми, и сам знаешь, что у тебя за отец.
Да. Он знал. Паоло был самым настоящим дерьмом. Он позволял себе поднимать руку на жен-щин, он относился к ним, как к грязи у своих ног. Вера не ангел, но Джино полюбил ее — кроме добра, он от нее ничего не видел, и оба знали, что, когда Паоло вернется и вновь примется за старое, Джино не сможет безучастно стоять в стороне.
— Утром уйду, — сказал он.
— Мне будет не хватать тебя. — На глазах Веры появились слезы. Она прикоснулась к его ру-ке. — Если я чем-то смогу тебе помочь…
Он вновь кивнул. На протяжении этих шести месяцев Вера дарила ему столько любви и заботы, на которые абсолютно не способен его родной отец.
Следующим утром он собрал свои вещи и вышел еще до того, как Вера проснулась. Свой един-ственный чемоданчик Джино взял с собой на работу, поинтересовавшись у приятелей, нет ли в округе какого-нибудь жилья.
Новый механик, Дзеко, сказал ему, что прямо по соседству с ним сдается комната. Дзеко было около девятнадцати, его смуглое лицо лоснилось от жира. На работе его недолюбливали, но комната есть комната, так что после смены Джино вместе с ним направился к убогому строению на Сто девя-той улице.
— Не дом, а сортир, — поделился с ним Дзеко. — Ни отопления, ни горячей воды, ни ванны, а в подъезде кто-то насрал.
— Это для тебя ново?
— Я здесь долго гнить не собираюсь. Мне уже обещали неплохую работенку. — Он подмигнул Джино. — Я ведь не просто так. Со мной все в норме. Я не один, есть еще люди. Тебе ясно, о чем я толкую?
— А ты сидел? — спросил его Джино.

— Очень хорошо. Отлично. Я люблю дерзких. — Луканиа чуть подался вперед. — Дзеко вы-полнял для меня кое-какую работу. Ты вывел его из строя. Я не буду с тобой излишне жесток, я про-сто отдам его работу тебе. В следующую среду, вечером. В восемь. Детали узнаешь от Эдди.
Он откинулся на спинку сиденья. Беседа, по всей видимости, была закончена.
Джино кашлянул, прочищая горло.
— Э-э, послушайте… Я не против… Только мне вовсе не хочется еще раз оказаться за решет-кой. Луканиа окинул его ленивым взглядом.
— Ты хороший водитель?
— Я — лучший из всех.
— Тогда они до тебя не доберутся. Вепрь Эдди открыл дверцу.
— Вылезай, шпаненок, — усмехнулся он. — Вон! Только сейчас Джино понял, что никакого выбора у него не осталось.

КЭРРИ. 1927 — 1928

Мужчина в упор смотрел на Кэрри, она отвечала ему испуганным взглядом своих больших черных глаз. Это был крупного телосложения чернокожий, более шести футов ростом. Но ее испугал не рост, не мощная мускулатура. Ей делалось не по себе от размеров его члена.
До этого Кэрри уже дважды «развлекала» его, и оба раза он едва ли не разодрал ее пополам. Она пожаловалась Лерою — заливаясь слезами и истекая кровью. Тот только смеялся, называя ее ма-ленькой девочкой. Но Кэрри не была девочкой. Она стала пленницей.
— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала она, частыми движениями век стараясь удер-жать слезы.
— Может быть, крошка, — отозвался мужчина, снимая брюки. — Но всякой женщине стано-вится лучше, как только она видит то, что у меня для нее припасено.
Господь всемогущий! Что сделала она такого, за что послана ей эта жизнь, которую она выну-ждена сейчас вести? Ее держат взаперти с той самой ночи, когда Лерой насильно овладел ею. Ни лу-чика дневного света, ни мгновения свободы не доставалось ей теперь — только бесконечный поток мужчин, и Лерой, входивший, чтобы забрать деньги, и Элла, приносившая ей еду, менявшая просты-ни и полотенца — когда вспоминала об этом, что случалось не так уж часто.
Лерой снял комнату по соседству — в ней-то ее и держали. Машину из плоти для обслужива-ния входивших друг за другом мужчин.
Поначалу она еще пыталась отказаться. Но Лерой принялся избивать ее так, что согласие стало представляться Кэрри единственным способом избежать смерти.
Мужчина уже снял брюки и длинные шерстяные подштанники и стоял теперь перед ней в од-ной рубашке, короткой настолько, что она ничуть не прикрывала его чудовищный орган.
— Вы… вы делаете мне больно этой штукой, — робко проговорила Кэрри. — Может, как-нибудь по-другому?
Он на мгновение задумался, затем на его глупом самодовольном лице появилась улыбка.
— А давай-ка я вставлю его меж твоих аккуратных сисек, чтобы ты взяла в ротик, — предло-жил он.
Что угодно казалось лучше, чем ощущение этой дубины у себя между ногами. Кэрри покорно кивнула и стянула с себя сорочку. Выглядела она болезненно худенькой, истонченные руки и ноги сплошь покрывали синяки от побоев Лероя. Но груди оставались такими же налитыми, мужчина грубо тискал их руками, устраивая в ложбинке свой непомерный пенис.
Кэрри закрыла глаза, а еще ей очень хотелось бы заткнуть уши — чтобы не слышать издавае-мых мужчиной стонов. Она заставляла себя думать о том хорошем, что было когда-то в прошлом: о маме Сонни, о Филадельфии. О работе в роскошном особняке мистера Даймса на Пятой авеню.
Он принялся пихать свою штуку ей в рот. Кэрри ощутила на губах вкус мочи и пота. Она попыталась сказать что-то, но было уже поздно: язык оказался прижатым к небу. Член заходил вперед и назад, касаясь ее зубов, время от времени впивавшихся в его плоть, причиняя боль.
Такого ей испытывать еще не приходилось. Он что, хочет засунуть его весь целиком, задушить ее?
Видимо, он понял, что она вот-вот подавится, потому что извлек свое орудие и принялся те-реться им о груди Кэрри, напоминавшие небольшие, налившиеся соком дыни. Стоны сделались громче, между ними человек бормотал нечто похожее на молитву.
Затем он кончил, и густая солоноватая жижа упругими толчками стала наполнять ее рот.
Кэрри показалось, что ее сейчас вырвет, но вместо этого она сделала глотательное движение, мужчина вынул член, и на этом все завершилось. Ей удалось-таки не позволить ему разодрать себя надвое. Все же какая-то удача, разве нет? В самом деле, можно даже ликовать. Ведь, в конце концов, сегодня у нее четырнадцатый по счету день рождения.
Бабушка Элла умерла через восемь месяцев. Но прошло целых три дня, прежде чем Лерой по-беспокоился сказать ей об этом. Когда он пришел в ее комнатушку, Кэрри уже совершенно ослабла от голода.
— Одевайся! — Он бросил ей грязное старое платье.
— Я хочу есть, — взмолилась она. — Как вы могли запереть меня здесь, не оставив ничего из еды? Я просто умерла бы и…
— Заткнись, девчонка, — грубо оборвал ее Лерой. — Маман отправилась на небеса, так что те-перь ты можешь только вздыхать о своей бедной судьбе.
Глаза Кэрри расширились.
— Бабушка Элла умерла?
— Бабушка Элла умерла? — передразнил ее Лерой. — Да, именно это она и сделала, так что я не собираюсь торчать здесь ни одного лишнего дня. Думаю совершить путешествие в Калифор-нию. — Он завращал глазами, дурашливым голосом пропел:
— Море и солнце, к вам едет Лерой!
Она смотрела на него во все глаза.
— Значит, я свободна? Лерой усмехнулся.
— Детка, ты — мой билет до Калифорнии. Я продаю тебя.
Кэрри в ужасе попятилась.
— Ты не сделаешь этого.
— Да ну? Ничего, сама увидишь. И веди себя как следует, не то мне придется перед отъездом перерезать твою нежную шейку.
Он говорил абсолютно серьезно. Лерой заставил ее одеться, выложил на покрытую жиром та-релку жареного цыпленка, подождал, пока Кэрри его съест, а затем, крепкой хваткой вцепившись в ее руку, потащил девочку в соседний дом, где какая-то расплывшаяся толстая женщина осмотрела ее со всех сторон и ощупала так, будто Кэрри была обыкновенным куском говядины.
— Лисси, тебе не придется жалеть об этой покупке, — обратился к ней Лерой. Положив руку на плечо Кэрри, он легким движением разорвал ветхую ткань платьица. — Посмотри на эти сиськи, на эти ноги, на ее маленькую сочную письку!
Кэрри отшатнулась в сторону.
— А откуда мне знать, как она станет себя вести? — с подозрением осведомилась Лисси.
— О, с этим проблем не будет, — легко уверил ее Лерой. — Никакой другой работы она не знает. А потом, ей нравится это. Тебе нужно будет только кормить ее и не выпускать из комнаты. Больше никаких забот.
— Н-ну, не знаю… — Лисси колебалась.
— Да чего там. Смотри, какая она молоденькая. Ты заработаешь на ней целое состояние.
— Сколько ты за вес хочешь?
— Думаю, что на сотне долларов мы сойдемся. Она вернет их тебе через пару недель — а там пойдет чистая прибыль.
Лисси деловито прищурилась.
— Пятьдесят, Лерой, и это самая высокая моя цена.
— Дерьмо! — Лерой начал выходить из себя. — Ты что, хочешь и на мне нажиться?
— Можешь идти, если тебя это не устраивает.
— Семьдесят пять!
— Пятьдесят.

— Если вы не желаете отвечать на вопросы суда, то это ваше дело, мадам. Я могла бы быть снисходительной, но ваше поведение не дает мне к этому никакого повода. Три месяца. Остров Уэл-фер . Слушание закончено.
Джин Норрис полностью заслуживала своей репутации.

СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА, НЬЮ-ЙОРК

- О Боже! — воскликнула Лаки. — Что происходит? Внезапная остановка лифта отбросила Стивена на стенку кабины.
— Не знаю. Похоже, вышел из строя электрогенератор.
— Кто вы такой? — Лаки вдруг охватили подозрения. — Если вы нажали на «стоп», чтобы по-пробовать выкинуть какую-нибудь штучку, то тогда вы не на ту напали, это вы должны понять сразу же. Я занимаюсь каратэ, у меня черный пояс, и уж если мне придется иметь с вами дело, то побере-гите свои яйца. Я…
— Извините, мисс, — фыркнул Стивен. — Но это вы стоите у панели с кнопками. Почему бы вам не попробовать вызвать монтеров, вместо того чтобы произносить речи?
— Миссис.
— О, какая жалость. Простите же меня, миссис. Не будете ли вы настолько любезны, чтобы нажать на кнопку вызова диспетчера?
— Я не вижу этой чертовой кнопки.
— А нет ли у вас спичек или зажигалки?
— А у вас?
— Я не курю.
— Хм! Я так и думала.
Расстегнув свою сумочку, она принялась шарить в ней, пытаясь нащупать свой «данхилл».
— Дерьмо! — она вспомнила, что оставила зажигалку на столе у Косты. — У меня ее нет.
— Чего нет?
— Зажигалки. А вы уверены, что у вас нет спичек?
— Абсолютно.
— Но ведь их носят все!
— Вы — нет.
— Верно. — Лаки в раздражении топнула ногой. — Будь все проклято. Я ненавижу темноту.
Выставив вперед руки, Стивен двинулся к противоположной стенке. Пальцы его коснулись Лаки, и та ответила резким ударом ноги, попав ему туфелькой в колено.
— Уф! С чего это вы?
— Я предупредила тебя, парень. Еще раз — и у тебя будут крупные неприятности.
— Как же с вами трудно! — пожаловался он. — Я всего лишь пытаюсь нащупать кнопку вызо-ва.
— Тем лучше. — Забившись в угол кабины, Лаки опустилась на корточки. — Так поторопитесь же. Терпеть не могу темноты.
— Это вы уже говорили, — холодно заметил Стивен. — Нога его болела, как после удара мо-лотком. В любую минуту эта дикая кошка может наброситься на него. Нащупав панель, он принялся нажимать все кнопки подряд — так, наудачу Абсолютно ничего не происходило.
— Нашли?
— По-моему, тут ничего не работает.
— Замечательно! Вот для чего им нужны все эти кнопки — когда с тобой действительно что-то приключается, то ни одна эта долбаная штука не срабатывает!
— Зачем же кричать?
— Не указывайте мне, что я должна делать!
В наступившей тишине оба оценивали складывающуюся ситуацию.
«Вот повезло, — думала Лаки. — Застрять в лифте с каким-то задрипанным клерком, который даже и не курит. Редкостный тупица!»
«Что за язык, — думал Стивен. — Она изъясняется так, будто живет в одной комнате с бейс-больной командой!»
— Так что же, — заговорила наконец Лаки, с большим трудом сохраняя спокойствие в голо-се, — нам теперь делать?
Хороший вопрос. Айв самом деле — что?
— Сидеть, — ответил Стив.
— Сидеть! — Она даже взвизгнула. — Да что ты тут выпендриваешься?! Смеешься, что ли?
— Не могли бы вы использовать другие выражения?
— О! Прошу извинить. — Голос был полон нескрываемой издевки. — Клянусь, что больше ни-когда не скажу «смеешься».
Несколькими этажами выше Коста Дзеннокотти шарил по своему роскошному кабинету в по-исках свечей. Отыскав, зажег их от оставленной Лаки на столе зажигалки. Затем подошел к окну, уставился вниз. Перед ним простирался город, залитый лунным светом. Точно такое случилось однажды в шестьдесят пятом — тогда все говорили, что это всего лишь кратковременный сбой на линиях, что повториться он просто не может. И вот вам, пожалуйста, будьте спокойны.
При мысли о том, что от поверхности земли его отделяют сорок восемь лестничных пролетов, Коста негромко выругался. Может, ему все-таки не придется спускаться пешком? Может, аварию вот-вот ликвидируют?
Он вздохнул и вернулся к шкафчику, в котором нашел свечи. Его секретарша, настоящая пес-симистка, целую полку отвела под предметы первой необходимости, которых так не хватает в не-предвиденных ситуациях. Кроме упаковки со свечами здесь находились одеяло, переносной телеви-зор, работавший от батареек, и шесть банок апельсинового сока. Умница. Завтра он объявит ей о прибавке жалованья.
Коста снял с полки телевизор и банку сока. Ослабил узел галстука, удобно развалился на ку-шетке.
Экран осветился почти сразу же после поворота ручки. По нему прыгала какая-то группа с ги-тарами в руках. Коста начал щелкать переключателем каналов, и в этот момент ему почему-то поду-малось, что Лаки застряла между этажами в лифте. Да нет, не может быть — ведь она вышла отсюда минут за десять до того, как погас свет.
Найдя программу новостей, он приготовился услышать худшее.
— Ты, жопа, что ты там делаешь?! — заорал темноволосый из-за двери спальни. — Оставь свои долбаные пробки в покое, они тебе не помогут. Ты слышишь меня, ты, трахнутый?!
Раздались удары в дверь. Дарио с благодарностью вспомнил специалиста по интерьерам, настоявшего на том, чтобы все внутренние двери в квартире, хлипкие и ненадежные, были заменены на прочные дубовые.
— В чем дело? — прокричал Дарио, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Мне показалось, что мы с тобой неплохо провели время.
— Ах ты, жопа! — услышал он в ответ. — Грязный гомик!
Дарио даже удивился.
— Если я грязный гомик, то кто же тогда ты?
— А ты не трахайся со мной, брат! — Казалось, парень был близок к истерике. — Я-то не голу-бой. Мне больше нравится перепихнуться с пухленькой девочкой.
Сейчас уже Дарио чувствовал себя более спокойно, несмотря даже на то, что был заперт в соб-ственной квартире вместе с каким-то придурком в полной темноте. С прочной дубовой дверью тому не справиться. Она выдержит удары этого психа, а Дарио тем временем успеет позвать на помощь.
— Тебя кто-нибудь подослал? — Он попробовал вложить в голос всю доступную ему холод-ность.
— А, да пошел ты! — донеслось из-за двери. — Лучше включи свой долбаный свет. Все равно темнота тебе ничего не даст.
Дарио размышлял о том, кого бы он мог позвать на помощь. Особого выбора не представлялось — друзей у него было мало.
— Включи свет, жопа! — орал парень. — Включи, или я все разнесу здесь в щепки, а твою дол-баную голову — в первую очередь!
Когда свет погас, Кэрри застыла в неподвижности, так и не закончив начатую фразу. С обеску-раженным видом стояла она у кассы какого-то гарлемского супермаркета, не в силах даже закрыть рот.

— Ну?
— Почему бы нам не трахнуться?
Ее вопрос повис в воздухе. Стивен молчал.
— Так что же? — настаивала она.
— Когда лифт остановился, — медленно проговорил он, — первой моей мыслью было, что для вас нет ничего важнее в жизни, чем удержать меня подальше от вашего тела.
— Все верно. Ведь тогда я еще тебя не знала. Но теперь-то мы уже старые друзья.
— Что-то не верится.
— А ты поверь. Мне двадцать семь, я не уродина, и у меня хорошее тело. Ну так давайте же, Стивен Как-Вас-Там, это будет великолепно, обещаю.
— Ты — проститутка?
— Я — проститутка? — Она расхохоталась. — Ну ты даешь, парень!
— А говоришь ты, как они.
— Ага, понимаю. Любая женщина, если ей хочется потрахаться, — проститутка. Значит, ты из породы классиков, так? Прекраснодушный старомодный джентльмен, занимающийся любовью по учебнику.
— По-моему, с тобой не все в порядке.
— Ха! Это у тебя не все дома. — Она издевательски улыбнулась в темноте. — Значит, трахать-ся ты не хочешь?
— Нет. Безусловно не хочу.
— А ты не гомик?
— Нет.
— Тогда ты — уникум. На твоем месте любой бы не стал упускать такую возможность.
— Я — не любой. А потом, тебе не помешает узнать, что я — черный.
Лаки засмеялась.
— И что асе?
— Послушайте, леди, — голос его стал скучным, — мне не хочется, чтобы вы почувствовали себя неловко, когда наконец зажжется свет. Я вовсе не собираюсь ни к чему вас обязывать, — быстро добавил он.
— Ты, видно, считаешь, что раз ты черный, это должно меня остановить?
— Вовсе нет. Я сказал так для того, чтобы вы оставили меня в покое. Секс с незнакомками не отвечает моему представлению об удовольствии.
— Глупости! Ты даже не представляешь, чего ты лишаешься.
— Отлично представляю. И к тому же, с белыми женщинами я вообще не сплю. Лаки фыркну-ла.
— Боже, до чего самоуверенный. А почему же, позвольте вас спросить, мистер, вы не спите с белыми женщинами?
— Потому что всех их можно разделить на две категории.
— Это какие же?
— Вам и в самом деле хочется это знать?
— Стала бы я спрашивать.
— О'кей. Они либо находятся во власти мифа о гигантском черном пенисе, либо настолько ки-чатся своим свободомыслием, что становится тошно: смотрите на меня — да, я сплю с чернокожим! Какая дерзость, а?
Лаки рассмеялась.
— Мне знакомы оба этих типа. Но уверяю тебя, я к ним не отношусь.
— Еще бы.
Несколько минут они провели в тишине. Стивен сам себе удивлялся: и что это заставило его быть с нею, столь откровенным? Он сказал этой женщине более чем достаточно. Когда вспыхнет свет и они вновь вернутся к действительности, он будет сожалеть об этом.
— Я тоже делю мужчин на две категории, — нарушила молчание Лаки. — И когда я вижу че-ловека, мне тут же становится ясно, к какой из них он принадлежит.
— Что же это за категории?
— Те, с кем я тут же легла бы в постель. И те, с кем я предпочла бы сначала познакомиться. Вторая категория намного малочисленное первой.
Стивен невесело рассмеялся.
— Уж не собираетесь ли вы поведать мне о своих проблемах? Прозвучало это так, будто сейчас вы станете рассказывать мне о своем тяжелом детстве.
— Моего отца не назовешь обычным человеком с улицы. И действительно мне уже давно при-ходится многое держать от него в секрете, в противном случае, ни о какой свободе действий и меч-тать бы не пришлось.
— Почему? Кто он? Полицейский?
— Это неважно. — Выпрямившись, она топнула ногой об пол кабины. — Вот дерьмо! Когда же мы отсюда выберемся?
— Сядьте и успокойтесь. Нервничать сейчас бесполезно.
— Слушай-ка, уж если мне не удалось растормошить тебя, то почему бы мне хоть самой не взбодриться?
— Потому. Впереди долгая и душная ночь. Стоит поберечь свою энергию.
— А ведь ты прав.
Она вновь опустилась на корточки, принялась расстегивать молнию на сапожках. Сбросив их, она тут же вылезла и из джинсов.
— Вот так-то будет получше!
— Что такое?
— Разденься. Я уже.
— Мы ведь только что говорили…
— Секс здесь ни при чем, дурень. Так намного прохладнее.
Стивен задумался над предложением. Но что это будет за картина — когда их найдут здесь, вдвоем, практически голыми?
— Готова держать пари, что знаю, о чем ты сейчас думаешь, — с насмешкой сказала Лаки.
— О чем?
— Ты думаешь: как только я сниму брюки, она тут же набросится на меня. Она тут же овладеет моей девственной плотью и…
Стив не мог удержать невидимой в темноте улыбки.
— Ты сошла с ума.
— Ну еще бы. Всю жизнь была сумасшедшей. Целыми днями только и мечтаю о твоей плоти. Раздевайся. Клянусь, что и пальцем до тебя не дотронусь.
Ему вдруг захотелось ее увидеть. Но в кабинке стоял такой мрак, что даже общие очертания фигуры рассмотреть было невозможно. Она представлялась ему блондинкой, с чуть вздернутой гру-дью, с задорной улыбкой, открывавшей хорошие крупные зубы.
Ей вдруг стало интересно: а как он может выглядеть? Ученый вид, возможно, очки на носу. Этакий Алекс Хэйли, и уж явно не О. — Дж.Симпсон.
— Но ты же не подумал, что я говорила серьезно, когда предлагала потрахаться, правда? — с любопытством спросила она.
Стивен ответил не сразу. Он-то был уверен, что именно это она и имела в виду.
— Конечно нет.
Послышался ее негромкий порочный смех.
— Ну и зря. Ничто так не прочищает мозги, как хороший секс!
Задремавшего у себя в кабинете на кушетке Косту разбудил телефонный звонок. Не раскрывая глаз, он протянул в сторону руку и сбил на пол настольную лампу. Только сейчас до его сознания окончательно дошло, что находится он у себя в офисе. Поднявшись с кушетки, он сделал шаг к сто-лу, взял трубку.
— Да?
— Коста?
— Да. Слушаю. Кто это?
— Это я, Дарио. Я уже думал, что не разыщу тебя. Звонил в твой клуб, потом домой, потом я решил, что вдруг ты еще не ушел из офиса… Господи, как асе я рад, что застал тебя!
Дарио. Коста нахмурился. Дарио давал о себе знать только тогда, когда ему было что-нибудь позарез нужно.
Как бы прочитав его мысль, Дарио продолжил:
— Коста, ты должен помочь мне. Я попал в переделку. Мне необходимо… кое от кого изба-виться.
— Не говори ничего по телефону, — тут асе рявкнул в трубку Коста.
— Ты не так понял, — попытался объяснить Дарио, — нужно только вышвырнуть одного типа из моей квартиры, и все.
— Заткнись! — прошипел Коста, размышляя о том, как будет звучать их беседа со стороны, ес-ли телефон все же прослушивается. Каждую неделю его кабинет проверялся на наличие жучков экс-пертом… но трудно быть до конца уверенным.
Голос Дарио задрожал.
— Коста, мне нужна помощь. Сейчас. У меня в квартире маньяк, он пытается убить меня. Пока он заперт в спальне, но…
— Убирайся оттуда немедленно, — приказал Коста. — Переночуешь в отеле и свяжешься со мной завтра. Я прослежу за тем, чтобы… исправить ситуацию.
— Ты не понимаешь, — Дарио пребывал почти в истерике, — я не могу отсюда выбраться. Мои ключи у него. Я заперт.
Решение в голове Косты созрело мгновенно.
— Полицейские… — начал было он.
— Забудь об этом, — перебил его Дарио. — Отец не будет в восторге от огласки.
Картина прояснилась. Один из любовников Дарио решил его наказать.
— У меня есть один человек, — медленно проговорил Коста. — Оставайся рядом с телефоном.
— О Боже! — Голос в трубке дрожал от ужаса. — О Боже! Он… Он выбирается!.. Коста! По-моги мне — он… он… Господи!
Трубка в руке Косты смолкла.
Из разорванных мочек ушей капала кровь. С расширенными от страха глазами Кэрри попяти-лась в угол. Царившая вокруг суматоха усиливалась. Рот Кэрри наполнился горькой слюной, длин-ные черные волосы разметались по лицу. «Сейчас меня вырвет. Боже, я не выдержу, сейчас меня вы-рвет!»

— Ну еще бы, — язвительно отозвалась девушка и вышла вместе с подругами на улицу.
В недоумении Джино потряс головой. Ехидная девка. Неужели это из-за нее ему исполосовали лицо? Нужно было не мешать Дзеко делать с ней все, что он хочет, может, это выбило бы из нее дурь.
Ему захотелось узнать ее имя. Адрес, где она живет. Ему захотелось узнать, кто она. Одним глотком он допил свой стакан. Ничего, теперь у него будет время выяснить.
Ни разу в жизни Джино еще не приходилось бывать в публичном доме. В отличие от его друзей у него не было в этом нужды — ведь вокруг на улицах столько приятных кисок. Только выбирай. Тем не менее ему приходилось слышать об опытных профессионалках из заведения мадам Лолы. Настоящие мастерицы, которые берут по двенадцать долларов только за то, чтобы раздвинуть свои ноги. Ничего себе денежки. Да у них что там — соболиный мех, что ли?
Катто и Розовый Банан обычно отправлялись на эти дела вместе с компанией какой-нибудь шпаны, выглядевшей так, будто все они только что вышли из драки с Дракулой. Трех долларов им хватало, чтобы расплатиться за всех. Но их попутчиком в эти места Джино никогда не был. Другое дело по-настоящему приличное заведение… Где с тебя требуют двенадцать долларов… «Ладно, — решил Джино, — раз в жизни нужно попробовать всего. А потом, все равно после обеда сегодня де-лать нечего, да и бумажки в кармане подогревают кровь».
Мадам Лола представляла собой высокую и худую крашеную блондинку с твердым, налитым кровью взглядом и огромным ртом. Внимательно изучив Джино глазами с головы до кончиков его ботинок, она выстрелила в него резким: «Да?»
В этот момент Джино вдруг осознал, как он выглядит: помятая рабочая одежда, вся в пятнах машинного масла, жирная траурная кайма под ногтями. Может, следовало дождаться, когда его кос-тюм будет готов? Хотя какого черта? От Веры он достаточно много слышал о шлюхах. Если у тебя есть деньги, то совершенно не важно, на кого ты там похож. Сунув руку в карман, он извлек не-сколько долларовых бумажек.
Мадам Лола шевельнула пальцами, но Джино был не из тех, кто даст себя обдурить.
— Каким временем я располагаю за двенадцать долларов? — требовательно спросил он. Она расхохоталась.
— Каким временем? Сынок, для тебя и двух минут хватит. Как войдешь, так и выйдешь.
Указательным пальцем с ярко-красным маникюром она поманила его за собой, проведя через занавес в не очень опрятную комнату, где тут и там были расставлены кушетки, кресла и низкие сто-лики с бутылками нелегального спиртного. Мадам Лола умела позаботиться о нужных людях с нуж-ными связями .
Комната казалась обескураживающе пустой. Джино представлял себе, что увидит по меньшей мере десяток обольстительных девушек, замерших в самых фантастических позах в ожидании, пока он не остановит на какой-нибудь свой выбор.
— Садись, — обратилась к нему хозяйка. — Сейчас я приведу ее к тебе.
— Сначала я хочу выпить.
— Ты слишком молод для этого, мальчик.
— Я слишком молод для того, чтобы трахаться, но этого вы мне не запрещаете. Налейте-ка двойную порцию виски. Лола поджала тонкие губы.
— Маленький упрямец.
— Мое имя Джино Сантанджело. Запомните его. Вам придется его еще услышать.
— Правда? — Она и не пыталась скрыть насмешки.
— Правда. А заплатив вам двенадцать долларов, я имею право выбора, не так ли? Зовите сюда всех.
С профессионалкой все обстояло по-другому. Невысокая блондинка, понравившаяся Джино больше, чем другие, выглядела по-деловому невозмутимой. Она провела его в свою комнату, сбросила с себя кимоно и улеглась на кровати в ожидании, с готовностью расставив ноги. Да, это совсем не то, что заниматься любовью в подвалах или на чердаках. Поколебавшись, Джино снял брюки, трусы и с удивлением после этого обнаружил, что он вовсе не так уж и разгорячен, как ему представлялось, пока он шел сюда. По правде говоря, он чувствовал себя чуть ли не беспомощным.
— Наверное, первый раз, лапочка? — с сочувствием обратилась к нему блондинка.
— Ты смеешься? — попробовал возмутиться Джино.
— Зачем же так смущаться?
Смущаться? Ему? Просто смех. Да ведь его прозвали Жеребцом. И все же впервые в жизни он ощутил, что не в состоянии возбудить себя.
Блондинка на постели села. Груди ее были очень маленькими, одна из них в едва заметных ца-рапинах. Рукой она потянулась к его пенису.
Джино отпрянул в сторону.
— Нет, — быстро сказал он. — Я хочу кое-чего другого.
— Чего же? — с некоторым подозрением спросила она.
— Я хочу поработать языком.
— Что?
— Поработать языком. Полизать у тебя, пососать. Теперь у нее уже был встревоженный вид. Она пришла в это заведение ровно шесть месяцев назад, но никому из ее клиентов еще в голову не приходило потребовать чего-то отличного от обыкновенного траханья.
— Ложись на спину и расставь ноги пошире, — потребовал Джино.
Блондинка почувствовала себя совсем неуверенно.
— За это, наверное, придется заплатить дополнительно. — В растерянности она несколько раз моргнула. — Я должна спросить Лолу.
— Ну уж нет, — заявил Джино, с каждой секундой воодушевляясь все больше. — Я бы сказал, что это должно стоить дешевле. Но уме поскольку я заплатил двенадцать «зеленых», сдачи требовать не буду.
— Сколько тебе лет? — поинтересовалась она, ложась в кровати и принимая нужную Джино позу.
— Достаточно для того, чтобы доставить тебе удовольствие.
Он сделал глубокий вдох и как бы нырнул головой вниз.
Ощущение было странным. Кончиком языка он исследовал ее влажное лоно, впитывая в себя запах и вкус ее тела, а она в это время лежала абсолютно неподвижно, с как бы в судороге сведенны-ми ногами. Инстинктивно язык Джино нашел магическую точку, и он понял, что близок к цели, когда услышал, как блондинка издала тихий непроизвольный стон. Язык заработал вовсю. Если уж Джино учился чему-нибудь для себя новому, он хотел быть уверенным в том, что учится по-настоящему.
Постепенно ноги ее расслабились, лицом Джино ощущал густую, горячую влагу, стоны сдела-лись громче.
Раздался легкий стук в дверь, а за ним голос мадам Лолы:
— У вас все в порядке?
— Все отлично, — отозвался Джино. — Все просто замечательно.
Теперь блондинка уже каталась в экстазе по кровати. Джино вернулся к прерванному стуком в дверь процессу. Большими пальцами он развел ее плоть в стороны, и это доставило ей наслаждение. Затем язык его проник еще глубже. Он почувствовал, как тело блондинки конвульсивно содрогну-лось.
В этот момент Джино понял, что сейчас уже он окончательно набрался сил. Вытянувшись на постели рядом с блондинкой, он медленно вошел в нее.
Потеряв над собой всякий контроль, та стонала все громче. Момент наивысшего наслаждения настиг их обоих одновременно, два тела пытались вжаться друг в друга. Несколько минут они про-лежали в таком положении поперек постели, потом до блондинки постепенно дошло, что все закон-чилось. В смущении она отлепилась от Джино и, избегая встречаться с ним взглядом, набросила на себя кимоно.
Довольный собой, Джино негромко засмеялся.
— Неплохо, а?
— Где ты этому научился? — не удержалась от вопроса блондинка.
— Здесь, вместе с тобой, — отвечал он, одеваясь. — Теперь я смогу пойти и попробовать про-делать то же со всем миром.
Костюм сидел просто здорово, и Джино заплатил портному на доллар больше за его удивитель-ное мастерство.
В восхищении он смотрелся в зеркало. Отлично выглядит, в самом деле. Неплохо бы еще чер-ную рубашку, да и новые ботинки не помешали бы. Он провел пальцами по темным линиям швов на щеке; большой палец еще хранил на себе запах блондинки. Улыбнулся.

— Заходите в любое время, — радушно попрощался с ним портной. — Когда захотите.
— Да. Я так и сделаю.
Почти ничего вокруг себя не замечая, Джино вышел на улицу. Он чувствовал себя королем. Новый костюм. Мадам Лола. Деньги, которые все еще шуршали в его кармане.
Он шел по улице, и в голове у него шумело. Нет, ему вовсе не хотелось становиться таким же, как его отец, затраханный жизнью неудачник, умевший доставлять себе удовольствие лишь тем, что-бы избивать живших с ним женщин. Аресты и регулярные отсидки — это не для Джино. С него хва-тило того опыта, что он приобрел в приюте на Кони-Айленде, он слишком хорошо знал, что такое тюремная камера.