Ей не нужно никого обольщать или покорять, ее принимали такой, какая она есть, одной из се-мьи. В первый раз в жизни ей хотелось предоставить кому-нибудь еще право стать центром внима-ния. Все остальные были интересны ей, во-первых, потому, что они – ее недавно обнаруженные род-ственники, во-вторых потому, что она никогда в своей жизни не знала никого, кто был бы на них похож. Или почти никогда. Скарлетт посмотрела на Морин с Брайаном и Дэниэлом, играющим позади нее, Хелен и Мэри Кейт, хлопающими в ладоши в ритме, который ложками задавала Морин, и на мгновение их яркие рыжие головы напомнили ей юных Тарлтонов, вернувшись к жизни. Близняшки, высокие и красивые, бросающиеся с юношеской нетерпеливостью навстречу следующим приключениям, которые уготовила для них жизнь. Скарлетт всегда завидовала свободе и легкости, с которой девушки Тарлтон обращались со своей матерью. И сейчас она видела такую же легкость в отношениях между Морин и ее дочерьми. И она также знала, что сама свободно может смеяться вместе с Морин, поддразнивать и быть поддразниваемой, делить ту любовь, которой жена Джейми награждала всех вокруг.
В этот момент то поклонение, которое Скарлетт испытывала к своей спокойной, хорошо вла-деющей собой матери, разбилось и пошло трещинами, и она начала чувствовать, что освобождается от вины, которую всегда ощущала, потому что не могла жить так, как мать ее учила. Возможно, это хорошо, что она никогда не была настоящей леди. Это было слишком сложно. Она должна подумать об этом позже. Скарлетт не хотела ни о чем думать сейчас. Единственное, что имело значение, был этот момент и счастье, которое он приносил, а также музыка, танцы, хлопанье в ладоши и песни.
После формальных церемоний балов в Чарльстоне непринужденные домашние удовольствия опьяняли. Скарлетт глубоко дышала от радости и смеха вокруг нее, все это кружило ей голову.
Дочь Мэтта Пегги показала ей простейшие фигуры рила, и в том, что она учится у семилетнего ребенка, была какая-то естественность. И естественность выражаемого одобрения, и даже поддраз-нивания остальных, детей и взрослых, поскольку для Пегги это было то же самое, что и для нее. Она танцевала, пока у нее смертельно не устали колени, тогда она в изнеможении, смеясь, упала на пол к ногам дяди Джеймса, и он потрепал ее за волосы, как щенка, это рассмешило ее еще сильнее, и она, задыхаясь, крикнула:
– Мне так весело! В жизни Скарлетт было не так много веселья, и ей хотелось, чтобы эта чис-тая, бесхитростная радость длилась вечно. Она посмотрела на своих здоровых, счастливых родствен-ников, она гордилась их силой, энергией, талантом к музыке и к жизни. «Мы славная семья. Мы – О'Хара. И никто не сможет тронуть нас». Скарлетт слышала голос отца, говорящего гордые слова, которые он так часто повторял ей. Но она в первый раз поняла, что он имел в виду.
– Ах, Джеймс, какая это была замечательная ночь, – сказала она, когда он провожал ее домой. Скарлетт так устала, что постоянно спотыкалась, но она болтала, как сорока, слишком возбужденная, чтобы воспринять безмолвие спящего города.
«Мы славная семья, мы – О'Хара».
Джеймс засмеялся. Его сильные руки обхватили ее талию, он поднял ее и закружил.
– И никто не сможет тронуть нас, – сказал он, когда поставил ее на землю.
– Мисс Скарлетт… мисс Скарлетт! – Панси разбудила ее в семь часов, чтобы передать посла-ние от ее деда. – Он хочет видеть вас прямо сейчас.
Старый солдат был торжественно одет, только что выбрит. Он неодобрительно посмотрел на наскоро причесанные волосы Скарлетт и ее ночную рубашку со своего королевского места в огром-ном кресле во главе обеденного стола.
– Я недоволен завтраком, – объявил он.
От изумления у Скарлетт отвалилась челюсть. Какое отношение она имела к его завтраку? Он думает, что она его приготовила. Может, он просто сошел с ума. Как папа. У папы просто случилось в жизни больше, чем он мог перенести, и он уединился в том времени и мире, где не совершались ужасные дела. Он был похож на смущенного ребенка. Но в деде не было никакого смущения или чего-то детского. Он отлично знает, где он» и кто он, и что он делает. «Чего он хочет, подняв меня после пары часов сна и жалуясь мне на свой завтрак?»
Ее голос был подчеркнуто спокойным, когда она заговорила.
– Что с вашим завтраком, дедушка?
– Он невкусный и холодный.
– Почему бы Вам не послать его обратно на кухню? Прикажите им принести то, чего Вы хоти-те, и убедитесь, что завтрак горячий.
– Вы это сделаете. Кухни – женское дело.
Скарлетт уперла руки в бока. Она посмотрела на деда такими же непреклонными глазами, как его собственные.
– Вы хотели сказать, что подняли меня с кровати, чтобы передать со мной послание Вашему повару. За кого вы меня принимаете, своего рода служанку? Закажите завтрак или оставайтесь го-лодным, мне нет дела. Я иду спать.
Скарлетт резко повернулась.
– Ваша кровать принадлежит мне, молодая женщина, и вы занимаете ее из моей милости и лю-безности. Я рассчитываю, что выбудете подчиняться мне, пока находитесь под моей крышей.
Она была в гневе, все желание спать исчезло. «Я соберу все свои вещи сию же секунду, – дума-ла она, – я не могу с этим мириться».
Но аромат свежего кофе остановил ее перед тем, как она заговорила. Она сначала выпьет кофе, а потом отделает старика. Ей лучше подумать минуту. Она еще не была готова уехать из Саванны. Ретт как раз сейчас должен уже знать, что она здесь. И она должна вот-вот получить послание от на-стоятельницы относительно Тары.
Скарлетт подошла к ручке звонка у двери. Затем она села на стул справа от деда. Когда вошел Жером, она свирепо посмотрела на него.
– Принеси мне чашку кофе. Возьми эту тарелку. Что там, дедушка, много кукурузы? Что бы там ни было, Жером, скажи повару, чтобы он ел это сам. Пусть он приготовит омлет, ветчину, биск-виты и овсянку. И побольше масла. Мне же – кувшин сливок к кофе, и побыстрее.
Жером посмотрел на выпрямившегося старика, призывая его поставить Скарлетт на место. Пьер Робийяр смотрел прямо, стараясь не глядеть в глаза дворецкого.
– Не стой, как статуя, – огрызнулась Скарлетт. – Делай, что тебе сказали.
Она была голодна.
Несмотря на то, что завтрак прошел в молчании, так же, как и обед на его дне рождения, на этот раз он съел все, что ему принесли. Скарлетт краем глаза подозрительно смотрела на него. «Что он задумал, старый лис?» – Скарлетт не могла поверить, что в этой шараде было что-то сложное. По ее опыту, получить то, что ты хочешь от слуг, было самым легким делом в мире. Все, что нужно сде-лать, – прикрикнуть на них. «А Бог знает» как дед умеет вселять ужас в людей. Посмотрите на тетю Полину и тетю Элали.
Посмотрите на меня, в конце концов. Я быстро выпрыгнула из кровати, когда он послал за мной. Больше я этого не сделаю».
Старик кинул салфетку на пустую тарелку.
– Я надеюсь, вы будете надлежащим образом одеты в следующий раз во время еды, – сказал он Скарлетт. – Точно через час и семь минут мы пойдем в церковь. Этого времени достаточно для вас, чтобы привести себя в порядок?

Глава 40

Через один час четыре минуты после того» как Скарлетт ушла к себе в комнату, Пьер Огюст Робийяр» солдат Наполеона, оставил прекрасный склеп своего дома, чтобы пойти в церковь. Он был одет в теплый сюртук и шерстяной шарф. Его мощные седые волосы были накрыты собольей шап-кой, которая когда-то принадлежала русскому офицеру, убитому при Бородино. Несмотря на яркое солнце, ему было холодно. Он шагал, не сгибаясь, редко пользуясь коричневой тростью, которую он носил с собой, и легким кивком головы приветствовал тех, кто здоровался с ним на улице. Он был очень хорошо известен в Саванне.
В независимой пресвитерианской церкви на площади Чипью он сел на пятую от алтаря скамейку, это место принадлежало ему с освящения церкви, которое состоялось шестьдесят лет назад. Джеймс Монро, президент Соединенных Штатов, был на освящении и хотел бы, чтобы его представили человеку, который прошел вместе с Наполеоном от Аустерлица до Ватерлоо. Пьер Робийяр был с ним любезен, КАК со старшим, но президент не представлял собой ничего особенного для человека, который сражался вместе с императором.
Когда служба закончилась, он перекинулся несколькими словами с некоторыми людьми, кото-рые отозвались на его жесты и поспешили присоединиться к нему на выходе из церкви. Он задал несколько вопросов и выслушал множество ответов. Затем он вернулся домой с почти улыбающимся лицом и дремал, пока не накрыли обед. Еженедельные выходы в церковь становились все более утомительными.
Он спал очень чутко, почти как все старики, и проснулся до того, как Жером принес его поднос.
Он думал о Скарлетт. Ему не была любопытна ее жизнь или характер. Он и не вспоминал о ней, и когда она появилась в его комнате, сопровождаемая его дочерьми, он был и рад, и не рад ее видеть. «Она устраивает беспорядок на кухне своими просьбами, – сказал Жером. – И она может довести месье Робийяра до смерти, если будет продолжать настаивать на добавке масла, подливки и сладкого в его еду».
Она была ему послана в ответ на молитвы старика. Ему нечего было ожидать от своей жизни, за исключением месяцев или лет неизменной рутины сна и еды, а также еженедельных экскурсий в церковь. Его не смущало, что его жизнь была безнадежна; его любимая жена стояла у него перед глазами, и определенно, в назначенное время он воссоединится с ней. Он проводил дни и ночи, видя ее во сне, когда он спал, переворачивая страницы своей памяти о ней, когда он бодрствовал. Этого было для него достаточно. Почти. Ему не хватало хорошей еды; в последние годы она была безвкусной, холодной и смертельно однообразной. Он хотел, чтобы Скарлетт изменила это.
Пьер Робийяр распознал в ней задиру сразу. Он хотел заставить ее действовать в своих интере-сах, потому что у него больше не было сил добиваться того, чего он хотел для себя самого. Слуги знали, что он слишком стар и устал, чтобы управлять ими. А Скарлетт была молодой и здоровой. Он не нуждался в ее компании или любви. Он хотел, чтобы она управляла домом, как когда-то он управлял сам, а это значило: соответствие его стандартам и подчинение его власти. Ему нужно было найти способ, как это сделать, и он думал о ней.
– Скажи внучке, чтоб она пришла сюда, – сказал он, когда пришел Жером.
– Ее еще нет дома, – сказал дворецкий с улыбкой.
Он предвкушал гнев старика с удовольствием. Жером ненавидел Скарлетт.
Скарлетт была на городском рынке вместе с Морин. После ссоры с дедом она оделась, отпусти-ла Панси и спешно сбежала через сад, никем не сопровождаемая, через два небольших квартала в дом Джейми.
– Я пришла найти компанию, чтобы идти на мессу, – сказала она Морин, но настоящей причи-ной была потребность быть где-нибудь, где люди были бы добры друг к другу.
После мессы мужчины пошли в одну сторону, а женщины и дети – в другую.
– Они пошли подстричься и посплетничать в парикмахерскую в гостиницу Пуласки, – сказала Морин Скарлетт. – А также пропустить пинту – другую в салуне. Это лучше, чем газета, для того, чтобы узнать, что происходит. Мы же услышим новости на рынке, пока я буду покупать устриц для пирогов.
Городской рынок Саванны имел такое же предназначение и был таким же оживленным, как рынок в Чарльстоне. Когда она окунулась в знакомую суету купли-продажи, друзей, приветствую-щих друзей, Скарлетт поняла, как много она упустила.
Скарлетт пожалела, что не взяла Панси с собой, она могла бы наполнить корзину экзотически-ми фруктами, которые прибывали через грузовой морской порт Саванны, если бы с ней была ее слу-жанка, чтобы дотащить все это. Мэри Кейт и Хелен делали эту домашнюю работу. Скарлетт дала им понести для нее несколько апельсинов и настояла на том, чтобы заплатить самой за кофе и карамель-ные булочки, которые они съели во время одной из остановок.
Скарлетт отказалась, когда Морин пригласила ее отобедать вместе с ними, она не сказала пова-ру своего деда, что не будет дома. И ей хотелось немного вздремнуть, поскольку утром у нее не было такой возможности. Не стоило выглядеть страшной, как смерть, если Ретт приедет дневным поездом.
Она поцеловала Морин на крыльце дедовского дома, попрощалась с остальными. Они почти отошли на квартал, когда Хелен прибежала с наполненным до отказа бумажным пакетом.
– Не забудьте свои апельсины, кузина Скарлетт.
– Я возьму их, мисс Скарлетт, – это был Жером.
– О, хорошо. Вы здесь? Ты не должен быть таким тихим, Жером, ты испугал меня, я не слыша-ла, что открылась дверь.
– Я искал вас. Мистер Робийяр хочет вас видеть.
Жером смотрел на усилия О'Хара с нескрываемым презрением. Подбородок Скарлетт выпря-мился. С дерзостью дворецкого надо было что-то делать. Она гордо вошла в комнату деда с жалобой, готовой сорваться с языка.
Пьер Робийяр не дал ей говорить.
– Вы растрепаны, – сказал он холодно, – и, кроме того, вы нарушили распорядок в моем доме. Пока вы общались с этими ирландскими невежами, прошел обеденный час.
Скарлетт рьяно ухватилась за наживку.

Итак, она не могла думать об О'Хара. Следующим утром она пошла на городской рынок с по-варихой, чтобы проконтролировать, что она покупает и сколько она за это платит. Не зная, чем за-няться, Скарлетт решила навести порядок в дедовском доме. Когда она пила кофе, она услышала мягкий, дрожащий голос, произнесший ее имя. Это была прелестная, тихая юная Кэтлин.
– Я не знаю американских сортов рыбы, – сказала она. – Вы мне не поможете выбрать самые лучшие креветки?
Скарлетт была в замешательстве, пока девочка не показала рукой в сторону креветок.
– Ангелы послали мне вас, Скарлетт, – сказала Кэтлин, когда сделала покупку. – Я бы совсем растерялась без вас. Морин хочет все только самое лучшее. Мы ожидаем Колума, вы знаете?
«Колум?! Как будто я должна знать, кто это такой! Морин или кто-то еще упоминали его имя».
– Почему Колум – это так важно? Голубые глаза Кэтлин расширились от удивления.
– Почему? Хорошо… потому что Колум – это Колум. Это все. Он… – она не могла подыскать нужного слова. – Он Колум. Это все. Он привез меня сюда, разве вы не знаете? Он мой брат, как Стефен.
Стефен. Это тихий и темный. Скарлетт и не думала, что он брат Кэтлин. Может, поэтому он такой тихий. Может быть, они все такие, как мышки, в этой семье.
– Который же из братьев дяди Джеймса ваш отец? – спросила она Кэтлин.
– Ах, мой отец умер. Господь упокоил его душу.
Что-то девочка глуповата.
– Как его звали, Кэтлин?
– О, вы хотите знать его имя. Патрик его звали, Патрик О'Хара. Патриция была названа в его честь, будучи первенцем Джейми, а Патрик – имя его собственного отца.
Лоб Скарлетт напрягся в размышлении. Значит, Джейми – тоже брат Кэтлин. Не сказала бы, что вся семья была тихой.
– У тебя есть еще братья? – спросила она.
– О, конечно, – сказала Кэтлин со счастливой улыбкой, – братья и сестры тоже. Четырнадцать в общей сложности. Еще живущих, я имею в виду.
Она перекрестилась.
Скарлетт отшатнулась от девочки. «О Господи, больше чем уверена, что кухарка все слышала и теперь передаст деду. Я его уже слышу, как он говорит о католиках, размножающихся, как кролики».
Но в течение дня Пьер Робийяр ни разу не упомянул о ее родственниках. Он потребовал ее к себе перед ужином, объявил, что еда улучшается, и отпустил.
Она остановила Жерома, проверила поднос, осмотрела серебро, чтобы удостовериться, что оно блестит и на нем нет жирных отпечатков пальцев. Затем она положила кофейную ложечку так, что та ударилась о суповую ложку. «Если бы Морин взялась учить меня играть на ложках…» Мысль застала ее врасплох.
Этой ночью она видела во сне отца. Она проснулась утром с улыбкой на губах, со следами слез на щеках.
На городском рынке она услышала взрывы характерного смеха Морин и устремилась за кир-пичный простенок, чтобы избежать встречи. Но она могла видеть Морин, Патрицию, огромную, как дом, и толпу детей за ними.
– Ваш отец – единственный, кто не в восторге от приезда Колума, – слышала она слова Мо-рин. – Он наслаждается угощениями, которые я готовлю на ужин каждый вечер, в надежде, что при-дет Колум.
«Я и сама хочу специальных угощений, – подумала Скарлетт. – Я устала от мягкой пищи для дедушки». Она повернулась к кухарке.
– Возьми также кур, – приказала она, – и поджарь пару кусочков мне на обед.
Ее плохое настроение исчезло задолго до обеда. Когда она вернулась домой, она обнаружила послание от настоятельницы: епископ был готов рассмотреть просьбу Скарлетт разрешить ей купить приданое Кэррин.
«Тара. Я получу Тару!» Ее мозг был так занят планами возрождения Тары, что она не замечала проходящего времени, не осознавала, что лежало у нее в тарелке во время обеда.
Она могла видеть это так ясно в своем воображении. Дом, сверкающий свежей белизной на холме; уходящая зелень лужайки, такая зеленая, усаженная клевером; пастбища, сияющие зеленью шелковистой травы, склоняющейся от ветра; загадочные тенистые темно-зеленые сосны, окружаю-щие реку и скрывающие ее от взгляда. Весна с морем нежных цветов кизила и опьяняющим запахом глицинии. Лето, накрахмаленные занавески, развевающиеся в открытом окне, и сладость запаха жи-молости, проникающего во все комнаты. Волшебное безупречное совершенство.
Да, лето лучше всего. Длинное, ленивое лето в Джорджии, когда сумерки длятся часами и свет-лячки предупреждают о надвигающейся темноте. Потом звезды на близком бархатном небе, или лу-на, круглая и белая, такая же белая, как спящий дом, который она освещает на темном холме.
Лето… Глаза Скарлетт расширились. Это так. Почему она не поняла это раньше? Конечно. Ле-то, когда она любила Тару больше всего, именно летом Ретт не сможет поехать в Данмор из-за лихо-радки. Это было отлично. Они могли бы жить с октября по июнь в Чарльстоне, когда начинался се-зон балов, разбивающий монотонность всех этих скучных чаепитий, и летом в Таре, разбивающей монотонность балов.

– Это же Скарлетт! – сказал он с удивлением. – Входи, Скарлетт, дорогая, и познакомься с Ко-лумом. Он наконец-то здесь, лучший из всех О'Хара, хранящий только самого себя.
Сейчас, когда он был близко к ней, Скарлетт могла видеть, что Колум был младше Джейми и не так уж похож на ее отца. Его голубые глаза были темнее и серьезнее, а круглый подбородок имел ту твердость, которую Скарлетт видела на лице своего отца, когда он сидел верхом, приказывая своей лошади прыгнуть выше, чем позволяло здравомыслие.
Когда Джейми познакомил их, Колум улыбнулся, его глаза почти исчезли в сети мелких мор-щинок. Исходящая от них теплота позволила Скарлетт почувствовать, что встреча с ней была самым счастливым событием в его жизни.
– Не самая ли мы счастливая на поверхности Земли семья, если среди нас есть такое создание, – сказал он. – Вам нужна только тиара, чтобы увенчать все ваше золотое великолепие. Если бы вас могла видеть королева фей, она бы разорвала в клочья свои осыпанные золотом крылья. Пусть ма-ленькие девочки посмотрят, Морин, это вдохновит их, чтобы вырасти такими же сногсшибательны-ми, как их кузина.
Скарлетт зарделась от удовольствия.
– Я полагаю, что слышу знаменитую ирландскую лесть, – сказала она.
– Нисколько. Я бы желал иметь поэтический дар, чтобы высказать все, что я думаю.
Джейми стукнул брата по плечу.
– Ты не так уж плох, мошенник. Отойди и дай Скарлетт стул. Я пока наполню ее стакан. Колум в своих странствиях нашел для нас бочонок настоящего ирландского эля, дорогая Скарлетт. Вы должны попробовать.
Джейми произнес имя и обращение «дорогая» так, как это делал Колум, произнося их как одно слово: Дорогая Скарлетт.
– О, нет, благодарю вас, – автоматически сказала она, а потом добавила: – А почему бы и нет? Я никогда не пробовала эля.
Она могла пить шампанское, нисколько не думая об этом. Темный, шипучий напиток был горьким, и она поморщилась. Колум взял у нее кружку:
– Она становится все более совершенной с каждой минутой, – сказал он. – Даже оставляя напи-ток тем, у кого жажда сильнее.
Его глаза улыбались, глядя на нее из-за кружки, когда он пил.
К Скарлетт вернулась улыбка. Пока тянулся вечер, она заметила, что каждый улыбался Колуму, как бы отражая его радость. Он явно наслаждался собой. Он откинулся в кресле, протянул ноги ближе к огню, размахивая руками, дирижируя и ободряя играющего на скрипке Джейми и «та-та-та» Морин на кастаньетах. Он был без ботинок, и его ноги в чулках отплясывали в такт звучащей музыке. Это был человек на отдыхе: он снял воротничок и расстегнул ворот рубашки.
– Расскажи нам, Колум, о своих путешествиях, – просил кто-нибудь время от времени.
Но Колум постоянно отказывался. Ему нужна музыка, сказал он, и стакан, чтобы освежить свое сердце и пересохшее горло. Завтра будет достаточно времени для разговоров.
Сердце Скарлетт тоже освежила музыка. Но она не могла оставаться долго. Она должна быть дома в кровати до того, как вернется ее дед.
– Я надеюсь, что кучер сдержал свое обещание и не сказал деду, что привез меня сюда.
Джейми был сильно удивлен, когда экипаж подкатил к двери. Скарлетт сбежала по лестнице с туфельками в руке и свернутым шлейфом под мышкой. Она плотно сжимала губы, чтобы не рассме-яться, – разыгрывать прогульщицу было весело.
Ее дед никогда не знал, что она делала, но она знала, это знание возбуждало ее эмоции, которые боролись внутри ее всю жизнь. Подлинная сущность Скарлетт была в той же мере унаследована от ее отца, как и ее имя. Она была такой же порывистой и волевой и обладала той грубостью и прямолинейностью, жизненной силой и смелостью, которые провели ее отца через опасные волны Атлантики к вершине его мечты – быть владельцем огромной плантации и мужем светской леди.
Кровь ее матери дала ей прекрасное сложение и матовую кожу, которые говорили о вековой породе. Эллин Робийяр вложила в свою дочь правила аристократии.
Сейчас ее воспитание и инстинкты воевали между собой. О'Хара притягивали ее, как магнит. Их земная энергия и здоровое счастье взывали к глубочайшей и лучшей части ее натуры. Но она не была готова ответить. Все, чему ее учила мать, которую она почитала, восставало против этой свобо-ды.
Она разрывалась между этой дилеммой и не могла понять, что приводило ее в такое отчаяние. Она без отдыха скиталась по тихим комнатам дома деда, не замечая их строгой красоты, воображая музыку и танцы у О'Хара, всем сердцем желая быть с ними. Ее же воспитание заставляло думать, что такое шумное веселье вульгарно и свойственно лишь низшему классу.
На самом деле Скарлетт мало беспокоило, что ее дед смотрел свысока на ее родственников. «Он был самолюбивый старик, – думала она, – который смотрел свысока на каждого, включая собст-венных дочерей». Но наставления ее матери сделали свои отметины на всю жизнь. Эллин могла бы гордиться ею в Чарльстоне. Несмотря на насмешливые предсказания Ретта, ее признавали и прини-мали там как леди. И ей это нравилось. Не так ли? Конечно, так. Это было то, что ей хотелось, ее воспринимали такой, какой ей хотелось быть. Почему же ей так тяжело было перестать заведовать ее ирландской родне? «Я не буду думать об этом сейчас, – решила она, – я подумаю об этом позже. Я буду думать о Таре вместо этого».
Затем пришло послание от секретаря епископа. Он не может удовлетворить ее просьбу. Скар-летт прижала послание к груди и побежала одна, без шляпки, к незапертой двери дома Джейми. Они поймут, что она чувствует, О'Хара поймут. «Папа говорил мне не раз: „Для всякого, хотя бы с каплей ирландской крови, земля, на которой он живет, подобна матери. Это единственное, что сохраняется, ради чего стоит работать, стоит бороться“.
Она влетела в дверь и увидела впереди небольшую фигуру и серебристую голову Колума О'Хара, так похожую на голову ее отца. Наверное, он чувствовал так же, как она.
Колум стоял в дверном проеме лицом к столовой. Когда входная дверь распахнулась и Скар-летт ввалилась в комнату, он повернулся.
Он был одет в темный костюм. Скарлетт смотрела на него с изумлением: она увидела белую полоску вокруг шеи. Священник! Никто не сказал ей, что Колум – священник. «Благодарю тебя. Гос-поди. Священнику можно рассказать все, даже глубочайшие тайны своего сердца».
– Помоги мне, отец! – закричала она. – Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог мне.

– Так же, как и дорога под нашими ногами. Это прекрасный, очаровательный зеленый холм, и на нем пасутся овцы, с его вершины вы можете видеть на много миль вокруг тот же самый прекрас-ный мир, который видели Великие Короли. Это недалеко от деревни, где я живу, где родились наши с вами отцы, в графстве Миг.
Скарлетт была как громом поражена. И папа ходил туда тоже, стоял там, где стояли Великие Короли! Она могла вообразить его с выпяченной грудью, важно расхаживающего, как обычно быва-ло, когда он был доволен собой. Она тихо засмеялась.
Когда они подошли к дому Робийяра, она вздохнула с сожалением. Ей бы хотелось часами вот так гулять, слушая голос Колума.
– Я не знаю, как благодарить вас за все, – сказала она ему. – Сейчас я чувствую себя в миллион раз лучше. Я уверена, что вы заставите епископа изменить его мнение.
Колум улыбнулся.
– Хорошо, кузина. Но какое имя я скажу ему, Скарлетт? Я вижу полоску на вашем пальце. Вы же не О'Хара для епископа.
– Нет, конечно, нет. Мое имя в замужестве – Батлер.
Улыбка Колума исчезла, затем вновь появилась.
– Это могущественное имя.
– Это так в Южной Каролине, но оно не помогает мне здесь. Мой муж из Чарльстона, его имя Ретт Батлер.
– Я удивлен, что он не помогает вам во всех ваших проблемах.
Скарлетт весело улыбнулась.
– Он помог бы, если бы мог, но он должен был уехать на Север по делу.
Он очень удачливый бизнесмен.
– Я понимаю. Хорошо, я счастлив стать вашим помощником, если смогу.
Ей захотелось заключить его в объятия, так же, как она обнимала своего отца, когда он давал ей то, что она хотела. Но она подумала, что не стоит обнимать священника, даже если он твой кузен. Она просто попрощалась и вошла в дом.
Колум удалился, насвистывая «Нося зеленое».
– Где вы были? – спросил Пьер Робийяр. – Мой ужин был совершенно неудовлетворительным.
– Я была в доме моего брата Джейми. Я закажу вам другой поднос.
– Вы виделись с этими людьми? – с возмущением, дрожащим голосом, спросил старик.
Гнев Скарлетт нарастал.
– Да, и собираюсь встретиться с ними снова. Они мне очень нравятся.
Она гордо вышла из комнаты. Но тем не менее она осмотрела новый поднос с ужином ее деда перед тем, как подняться в свою комнату.
– А что насчет вашего ужина, Скарлетт? – спросила Панси. – Вы хотите, чтобы я принесла вам поднос наверх?
– Нет, иди сюда и помоги мне раздеться, я не хочу ужинать.
«Забавно, но я совсем не чувствую голода, хотя выпила только чашку чая.
Все, что я сейчас хочу, так это поспать немного. Все эти крики и рыдания утомили меня. Я с трудом могла произносить слова, чтобы рассказать Колуму про епископа, так сильно я рыдала. Я ду-маю, что смогу спать неделю, я никогда в жизни не чувствовала себя такой усталой».
В ее голове была легкость, а в теле ощущалась тяжесть и расслабленность. Она упала в мягкую кровать и мгновенно погрузилась в глубокий освежающий сон.
В своей жизни Скарлетт почти всегда была наедине со сложностями.
Иногда она отказывалась признать, что нуждается в помощи, чаще ей вообще не к кому было обратиться. Сейчас было по-другому, и ее душа поняла это раньше, чем ее рассудок. Были люди, го-товые ей помочь. Ее семья решительно сняла тяжесть с ее плеч. Больше она не была одна. Она могла позволить себе уехать.
Пьер Робийяр недолго спал в эту ночь. Он был обеспокоен вызывающим поведением Скарлетт. Так же, как ее мать много лет назад, она бросала ему вызов. Эллин была его любимой дочерью, больше всех похожей на мать. Скарлетт он не любил. Вся любовь, которая у него была, похоронена в могиле вместе с женой. Но он не позволит Скарлетт уехать без борьбы. Он хотел провести последние дни в комфорте, а она может обеспечить ему это. Выпрямившись, он сидел в кровати, лампа потухла, когда кончилось масло, а он планировал свою стратегию, как будто это был решающий бой с превосходящими силами противника.
После прерывистого часа отдыха, незадолго до рассвета, он проснулся с принятым решением. Когда Жером принес завтрак, старик дописывал письмо. Он положил его в конверт и запечатал, пе-ред тем как освободил на коленях место для подноса.
– Доставь это, – сказал он, передавая письмо дворецкому. – И дождись ответа.
Скарлетт приоткрыла дверь и просунула голову.
– Вы посылали за мной, дедушка?
– Заходи, Скарлетт.
Она была удивлена, что в комнате находился кто-то еще. У ее деда никогда не было гостей – Человек поклонился, она склонила голову.
– Это мой стряпчий, мистер Джонс. Позвони Жерому, Скарлетт. Он проводит вас в гостиную, Джонс. Подождите там, пока я не пришлю за вами.
Скарлетт сильно нажала кнопку звонка, и Жером открыл дверь.
– Подвинь, пожалуйста, этот стул ближе, Скарлетт. Мне нужно сказать нечто важное, а я не хо-чу напрягать голос.
Скарлетт была озадачена. Старик, кроме всего прочего, сказал «пожалуйста». Он и говорил как-то тихо. «Господи, я надеюсь, он не собирается умирать сейчас при мне. Я не хочу заниматься организацией его похорон с Элали и Полиной». Она поставила стул у изголовья кровати. Пьер Робийяр изучал ее из-под полузакрытых век.

Глава 43

– Не будь ребенком, Панси. С тобой ничего не случится. Поезд следует прямо в Атланту, там он останавливается. Только не вылезай до того, как приедешь. Я завернула кое-какие деньги в носо-вой платок и положила его в карман пальто. Твой билет уже у кондуктора, и он обещал присмотреть за тобой. Ты все плакалась, как тебе хочется домой, а сейчас ты туда и едешь, прекрати все это.
– Но, мисс Скарлетт, я никогда не была одна в поезде.
– Плакса! Ты вовсе не одна. В поезде полно народу. Ты только смотри в окно и ешь. Миссис О'Хара приготовила тебе полную корзину еды. Ты не успеешь заметить, как будешь дома. Я вышлю телеграмму, чтобы тебя встретили на станции.
– Но мисс Скарлетт, что я там буду делать без вас? Я же служанка. Когда вы приедете домой?
– Когда я туда приеду? Это зависит от обстоятельств. А сейчас залезай в вагон, поезд сейчас отправится.
«Это зависит от Ретта, – думала Скарлетт, – а ему лучше приехать пораньше». Она повернулась и улыбнулась жене Джейми.
– Я не знаю, как мне отблагодарить вас за то, что вы приняли меня, Морин. Это доставило вам столько хлопот, – она говорила мягким, светским голосом.
Морин взяла Скарлетт под руку и увела ее от поезда и несчастного лица Панси в пыльном окне вагона.
– Все замечательно, Скарлетт, – сказала она. – Дэниэл был очень раз предоставить вам свою комнату, потому что он переезжает к Патриции вслед за Брайаном. Он давно хотел это сделать, но не осмеливался. А Кэтлин порхает от радости, что она будет вашей служанкой. Она хотела научиться этому и будет поклоняться земле под вашими ногами. Глупышка так счастлива! Вы принадлежите нам, а не прихотям старого лула. Солдафон! Он надеется, что вы станете содержать для него дом. Мы же просто любим вас.
Скарлетт чувствовала себя лучше. Было невозможно противостоять сердечности Морин. К то-му же она надеялась, что это не продлится долго. Все эти дети!
Морин чувствовала напряжение Скарлетт. «Ей нужно, – решила Морин, – открыть свою сердце и хорошенько по-старинному порыдать. Это неестественно для женщины – никогда не говорить о себе, ни разу не упомянуть своего мужа. Это может удивить кого угодно». Но Морин не тратила времени на удивление. Еще когда она была девочкой и мыла стаканы в баре своего отца, она заметила, что рано или поздно, все рассказывают о своих проблемах. Она не могла себе представить, что Скарлетт какая-то особенная.
Три высоких кирпичных дома О'Хара стояли в одном ряду. Внутри планировка была одинако-вой. Две комнаты на каждом этаже: кухня и столовая на уровне улицы, двойная гостиная на первом этаже и две спальные комнаты на каждом из верхних этажей. Узкий коридор с красивой лестницей тянулся во всю длину каждого дома, а за каждым домом находился просторный двор и сарай.
Спальня Скарлетт была на третьем этаже дома Джейми. В ней были две односпальные кровати – Дэниэл и Брайан делили комнату, пока Брайан не переехал к Патриции. Комната была очень скромной, кроме кроватей, из мебели только гардероб, письменный стол и стул. На кровати лежала разноцветная груда одеял, на полированном полу – большой красно-белый ковер. Морин повесила для Скарлетт зеркало над письменным столом и накрыла его кружевами. Кэтлин очень умело справ-лялась с ее волосами, она страстно желала быть полезной и уже обладала некоторыми навыками.
Единственным маленьким ребенком в доме Джейми был четырехлетний Джеки, который обычно проводил время в других домах, играя с детьми своего возраста.
В дневное время, когда мужчины уходили на работу, а старшие дети – в школу, дома царство-вали женщины.
Между ними не было никаких секретов, они говорили, что думали, посвящая друг друга в ин-тимные моменты своей жизни, что заставляло Скарлетт краснеть. Они ссорились, когда не соглаша-лись, и обнимались, плача, когда мирились. Женщины О'Хара содержали все дома по единому образцу. Они заходили друг к другу, чтобы выпить чашечку чая на кухне. Они делили все обязанности по покупке продуктов, приготовлению пищи и уходу за детьми.
Их развлечением были сплетни, доверительные признания и невинные заговоры против своих мужчин. Они сразу же приняли Скарлетт в свой круг. Она стала одной из них. Каждый день она хо-дила на городской рынок вместе с Морин или Кэйти в поисках лучших продуктов по самым деше-вым ценам. Она просматривала образцы обивочного материала с домовитой Патрицией. Она выпила неисчислимое количество чашек чая и выслушала массу откровений. И хотя Скарлетт ни с кем не делилась своими секретами, никто не принуждал ее к этому.
– Я никогда не думала, что с людьми происходит так много забавных историй, – сказала Скар-летт Морин с неподдельным удивлением.
Вечер проходил по-другому. После тяжелой работы мужчины приходили домой усталыми. Их всегда ждала хорошая пища, трубка и что-нибудь выпить. После этого часто вся семья собиралась в доме Мэтта, поскольку у него было пятеро детей. Морин и Джейми могли оставить Джеки и Хелен на попечение Мэри Кейт, а Патриция могла принести своих спящих двух – и трехлетнего, не разбу-див их, задолго до того, как начиналась музыка. Позже приходил Колум.
В первый раз, когда Скарлетт увидела бодхран, она подумала, что это большой тамбурин. Окантованный металлом круг натянутой кожи был больше двух футов в диаметре. Джералд держал его в руке так же, как тамбурин. Потом он сел, положил его к себе на колени и начал стучать по нему деревянной палочкой, держа руку посредине, раскачивая ее и ударяя то одним концом палочки, то другим.
«Всего лишь барабан», – подумала Скарлетт, пока Колум не взял его. Он просунул левую руку под туго натянутую кожу, как бы лаская ее, а его правое запястье внезапно стало очень подвижным. Его левая рука двигалась по барабану сверху вниз и к центру, пока его правая рука ударяла палочкой в устойчивом, будоражащим кровь ритме. Тон и сила звука менялись, но гипнотический, настойчивый ритм не изменялся. Сначала скрипка, затем свистулька, затем концертина присоединились к мелодии. Морин, завороженная ритмом, безжизненно держала кастаньеты, казалось, совсем забыла о них.
Скарлетт тоже завороженно слушала барабанные удары. Они заставляли ее плакать и смеяться, они заставляли ее танцевать так, как она никогда не танцевала в своей жизни. И только когда Колум положил бодхран на пол рядом с собой и попросил выпить, сказав, что «выколотил себя досуха», Скарлетт заметила, что все остальные тоже были под впечатлением от этой музыки.
Скарлетт с благоговением посмотрела на улыбающееся курносое лицо Колума. Этот человек был непохож на других.
– Скарлетт, дорогая, вы разбираетесь в устрицах лучше меня, – сказала Морин, когда они во-шли на городской рынок. – Не выберете ли вы нам самых лучших? Я хочу приготовить Колуму к чаю тушеных устриц.

Глава 44

Казалось, что кизиловые деревья расцвели за одну ночь.
– Ах, какой прекрасный вид! – воскликнула Морин, когда они шли на городской рынок. – Ут-ренний свет, проникающий сквозь нежные лепестки, делает их почти розовыми. К полудню они ста-нут белыми, как грудь лебедя. Это замечательно, что в городе растет такая красота. Она глубоко вздохнула.
– У нас будет пикник в парке, Скарлетт. Мы должны почувствовать запах весны в воздухе. Пойдемте быстрее, нам надо многое купить. Днем я буду готовить, а завтра после мессы мы прове-дем весь день в парке.
«Это уже суббота?» Ум Скарлетт заработал, подсчитывая и припоминая. Значит, она провела в Саванне почти целый месяц. Ее сердце сжалось, как в тисках. Почему же Ретт не приехал? Где он? Его дела в Бостоне не могли продолжаться так долго.
–…Бостон, – донеслось до Скарлетт, она даже приостановилась. Она схватила руку Морин и подозрительно посмотрела на нее. «Откуда Морин известно, что Ретт в Бостоне? Как она могла уз-нать про него что-то? Я же не сказала ей ни слова».
– Что с вами, Скарлетт, дорогая? Вы подвернули ногу?
– Что вы сказали про Бостон?
– Жалко, что Стефен не будет с нами на пикнике. Он сегодня уезжает в Бостон. А там деревья не цветут. Я разочарована, но у него будет возможность увидеть Томаса и его семью и привезти но-вости от него. Это доставит удовольствие старику Джеймсу.
Скарлетт тихо шла рядом с Морин. «Все это тянется слишком долго, а Ретт не приехал».
Она бормотала, неосознанно соглашаясь с предложениями Морин насчет еды для пикника. Может, она допустила ошибку, не поехав с тетками в Чарльстон. Может, она была не права, оставив первоначальное место?
«Все это сведет меня с ума! Я не могу думать обо всем этом». Но ее рассудок постоянно к это-му возвращался.
Может, она должна поговорить с Морин обо всем. Она во многом разбирается. Она поймет. Может быть, Морин сможет помочь. «Нет, я поговорю с Колумом! Завтра, на пикнике, там будет много времени. Я попрошу его пройтись со мной. Колум знает, что делать. Колум чем-то похож на Ретта. Колум умеет добиваться того, чего хочет. Он совсем как Ретт. И смеется над происходящим, как Ретт».
Скарлетт засмеялась про себя, вспомнив, как Колум рассказывал об отце Полли. «А, это боль-шой, смелый человек, могущественный строитель Мак Махон. Руки у него, как кувалды, явно разрывающие швы его дорогого сюртука, без сомнения, выбранного миссис Мак Махон, чтобы соответствовать ее домашнему платью. Благочестивый человек, с надлежащим благочестием для глупых выходок, вроде идеи построить дом Бога здесь в Саванне. Я благословил его на это моим собственным смиренным способом. „Верую! – сказал я. – Я уверен, что вы не возьмете ни пенни больше, чем сорок процентов дохода с прихода“. Его глаза засверкали, а мускулы вздулись, как у быка, и его блестящие рукава издали легкий треск вдоль зашитых шелковой ниткой швов. „Это так, господин Строитель, – сказал я, – ведь любой другой человек запросил бы пятьдесят, видя, что епископ не ирландец“.
– А почему ты улыбаешься капусте, хотела бы я знать? – спросила Морин.
Скарлетт улыбнулась своей подруге.
– Потому что наступила весна, и мы собираемся на пикник, – сказала она. И еще потому, что она получит Тару, она была уверена.
Скарлетт никогда не видела Форсайт Парк. Ходгсон-холл находился через улицу от него. Было темно, когда она пришла на церемонию открытия. Два каменных сфинкса располагались по обе сто-роны от входа. Дети мечтательно смотрели на чудовищ, на которых им было запрещено карабкаться, затем они побежали по центральной тропинке, на середине которой остановилась Скарлетт.
Фонтан находился на расстоянии двух кварталов от входа, но он был такой огромный, что был виден издалека. Арки и струи воды поднимались и падали, подобно сверкающим бриллиантам. Скарлетт была очарована.
– А сейчас подойди ближе, – сказал Джейми, – он еще лучше вблизи.
Яркое солнце создавало радугу в танцующей воде. Побеленные стволы деревьев, которые рос-ли по обе стороны дорожки, вели к ослепительному великолепию фонтана. Когда она подошла к же-лезной изгороди, окружавшей бассейн фонтана, ей нужно было закинуть голову назад, почти до го-ловокружения, чтобы посмотреть на нимфу с высоко поднятым жезлом, из которого струи воды под-нимались к небу.
– Я и сама люблю людей-змей, – сказала Морин, – они всегда выглядят так, как будто весело проводят время.

– Как она называется, Дэнни? Я могу ее знать, – сказал Билли.
– «Я возьму тебя домой».
Билли покачал головой.
– Я буду рад выучить ее с твоей помощью.
Дэнни Мюррей улыбнулся.
– Буду рад показать ее тебе.
Он отбросил волосы с лица и набрал воздуха. Потом он приоткрыл губы, и песня полилась, как блестящая серебряная нить.

Я снова возьму тебя домой, Кэтлин.
Через океан, бурный и широкий.
Туда, где когда-то было твое сердце.
С тех пор, как ты была моей прекрасной невестой,
Розы исчезли с твоих щек,
И я видел, как они завяли и умерли.
Твой голос печален, когда ты говоришь,
А слезы затуманили твои любящие глаза.
Я возьму тебя обратно, Кэтлин,
Туда, где твое сердце перестанет страдать,
Туда, где цветущие и зеленые холмы.
Я возьму тебя домой, Кэтлин.

Скарлетт присоединилась к аплодисментам. Это была прекрасная песня.
– Это было так здорово, что я забыл выучить, – сказал Билли с сожалением. – Спой ее снова, Дэнни, чтобы я заучил мелодию.
– Нет! – Кэтлин О'Хара вскочила. Ее лицо было в слезах. – Я не могу слушать ее еще, я не могу!
Она вытерла глаза ладонями.
– Простите меня, – всхлипнула она. – Мне нужно идти.
Она осторожно переступила через спящих детей и убежала.
– Я извиняюсь, – сказал парень.
– Пустое, это не твоя вина, юноша, – сказал Колум. – Ты доставил нам настоящее удовольствие. Несчастная девочка тоскует по Ирландии, и случайно ее зовут Кэтлин. Ты будешь очень любезен, если споешь под аккомпанемент.
Музыка играла до тех пор, пока солнце не село, и ветерок стал прохладным. Потом они пошли домой. Дэнни Мюррей не смог принять приглашения Джейми на ужин. Он должен был возвращаться на корабль с наступлением сумерек.
– Джейми, я думаю, что мне нужно взять с собой Кэтлин, когда я уеду, – сказал Колум. – Она пробыла здесь достаточно долго, чтобы почувствовать тоску по дому, а ее сердце до сих пор тоскует.
Скарлетт чуть не пролила кипяток себе на руки.
– Куда вы едете, Колум?
– Назад, в Ирландию. Я приезжал только погостить.
– Но епископ еще не изменил своего мнения относительно Тары. К тому же мне нужно погово-рить с вами кое о чем еще.
– Но я ведь не уезжаю в эту минуту, дорогая Скарлетт. На все хватит времени. Что вы чувст-вуете вашим женским сердцем? Должна Кэтлин ехать домой?
– Я не знаю. Спросите у Морин. Она была с ней с тех пор, как мы вернулись.
«Какая разница, что делает Кэтлин? Мне нужен Колум. Как мог он вот так подняться и уехать, когда я нуждалась в нем? И почему только я сидела там и распевала с этим отвратительным грязным парнем? Мне нужно было пригласить Колума прогуляться со мной, как я и хотела».
Скарлетт почти не притронулась к бутерброду с сыром и картофельному супу, которые приго-товили на ужин. Она чуть не плакала.
– Уф, – тяжело вздохнула Морин, когда кухня снова была чистой. – Я собираюсь уложить мои старые кости в постель пораньше сегодня. После сидения на земле в течение всех этих часов я не мо-гу разогнуться. Я окостенела, как ручка плуга. И вы тоже, Мэри Кейт и Хелен. Вам завтра в школу.
Скарлетт тоже чувствовала себя одеревеневшей. Она вытянулась у огня.
– Спокойной ночи, – сказала она.
– Подожди немного, – сказал Колум, – пока я докурю трубку. Джейми так зевает.
Скарлетт села напротив Колума, а Джейми ушел спать.
Колум затянулся. Запах табака был едко-сладким.
– Горящий очаг – хорошее место для разговора, – сказал он. – Что у вас на уме и на сердце, Скарлетт?
Скарлетт глубоко вздохнула.
– Я не знаю, что делать с Реттом, Колум. Мне страшно, что я могла все разрушить.
Кухня была теплой и слабо освещенной, замечательное место, чтобы распахнуть свою душу. Кроме того, у Скарлетт было смутное ощущение, что поскольку Колум – священник, все, что она скажет ему, останется секретом, как будто она исповедуется в церкви.
Она начала с самого начала, рассказав правду о своем замужестве.
– Я не любила его или не знала, что любила. Я любила другого человека.
А сейчас, когда я поняла, что я люблю Ретта, он не любит меня больше. Так он сказал. Но я не верю, что это правда, Колум, это не может быть правдой.
– Он оставил вас?
– Да. Но затем я оставила его. Была ли это ошибка, хотела бы я знать.
– Позвольте откровенно вам сказать…
С безграничным терпением Колум распутывал клубок истории Скарлетт.
Уже перевалило за полночь, когда он вытряс остатки табака из давно холодной трубки и поло-жил ее в карман.
– Вы сделали то, что должны были сделать, моя дорогая, – сказал он. – Некоторые люди, глядя на наши воротнички, считают, что священники не мужчины. Они ошибаются. Я могу понять вашего мужа. Я даже чувствую сострадание к нему. Его проблемы глубже и обиднее, чем ваши, Скарлетт. Он борется с самим собой, а для сильного человека – это трудная битва. Он придет за вами, и вы должны быть благодарны ему, когда он это сделает.
– Но когда, Колум?
– Этого я не могу сказать. Хотя я знаю одно. Он должен искать вас, вы не можете сделать это за него. Он должен бороться с собой наедине, пока не обнаружит нужду в вас.
– Вы уверены, что он приедет?
– В этом я уверен. А сейчас я пойду спать. Советую вам сделать то же самое.
Скарлетт свернулась на подушке и старалась сопротивляться тяжести закрывающихся век. Она хотела растянуть этот момент, насладиться успокоением, которое Колум дал ей. Ретт будет здесь – может, не так скоро, как она этого хотела, но она может подождать.

– Ах, нет, Скарлетт. На плантациях есть особняки, а не простые побеленные дома фермеров.
– Вы не знаете, о чем вы говорите, Колум О'Хара! «Двенадцать дубов» Уилкса был единствен-ным особняком во всем графстве Клейтон. Большинство людей имеют дома, в которых сначала были только пара комнат и кухня, затем они пристраивают еще, что нужно.
Колум улыбнулся и признал поражение. И тем не менее, подарки для семьи не могут быть го-родскими вещами. Девушкам больше подойдет отрез хлопка, чем сатина, и они вряд ли знают, что делать с разрисованным веером.
Скарлетт поставила чашку с решительным звоном.
– Набивной ситец! – сказала она. – Я полагаю, что им понравится набивной ситец, он бывает ярких расцветок и идет на прелестные платья. Мы все используем набивной ситец для повседневной домашней одежды.
– И ботинки, – сказал Колум.
Он взял толстый бумажный конверт из кармана и развернул его.
– Все имена и размеры у меня записаны здесь.
Скарлетт рассмешил размер куска бумаги.
– Они так и видят ваш приезд, Колум.
– Что?
– Ничего особенного. Американское выражение.
Каждый мужчина, женщина, ребенок должны были записать свое имя в список Колума. «Это как у тетушки Элали». «Поскольку ты все равно идешь по магазинам, не могла бы ты купить что-нибудь для меня?» Иногда она забывала расплатиться, и Скарлетт подумала, что ирландские друзья Колума могли быть столь же забывчивы.
– Расскажите мне об Ирландии, – сказала она. – В кофейнике еще осталось много кофе.
– Ах, это редкостно прекрасный остров, – начал Колум.
С любовью в голосе он говорил о зеленых холмах, увенчанных замками, о стремительных ре-ках, обрамленных цветами и полных рыбы, о прогулках между рядами кустарника во время дождя, о музыке повсюду, о небе, которое выше и шире любого другого неба, с солнцем, добрым и теплым, как материнский поцелуй…
– Похоже, что вы почти так же скучаете по дому, как и Кэтлин.
Колум рассмеялся.
– Я не разрыдаюсь, когда корабль отплывет, это правда. Никто не восхищается Америкой так, как я, и я всегда с нетерпением жду приезда сюда, но я не пролью слез, когда корабль поплывет до-мой.
– А я, может, и пролью. Я не знаю, что буду делать без Кэтлин.
– Так не оставайтесь без нее. Поехали с нами, посмотрите на родину вашего народа.
– Я не могу этого сделать.
– Это будет прекрасное путешествие. Ирландия прекрасна в любое время, но весной ее очаро-вание разобьет ваше сердце.
– Мне не нужно разбитое сердце, спасибо, Колум. Мне нужна служанка.
– Я пришлю вам Бриджит, она очень хочет приехать сюда. Я полагаю, она должна быть само-стоятельной, но Кэтлин мы хотим отослать.
Скарлетт почувствовала сплетню.
– Почему же вы хотите отослать эту очаровательную девочку? Колум улыбнулся.
– Женщины и их вопросы, – сказал он. – Вы все похожи даже по обе стороны океана. Мы не одобряем человека, который хотел соблазнить ее. Он был солдатом, и к тому же язычником.
– Вы имеете в виду – протестантом? Она любила его?
– Ей вскружила голову его униформа. Только и всего.
– Несчастная девочка. Я надеюсь, он будет ждать ее.
– Хвала господу, его полк отправили обратно в Англию. Он больше не будет ее беспокоить.
Лицо Колума было твердым, как гранит. Скарлетт прикусила язычок.
– Что с вашим списком? – спросила она. – Нам лучше вернуться к покупкам. Вы знаете, Колум, у Джейми в магазине есть все, что вы хотите. Почему бы не пойти туда?
– Я не хочу ставить его в затруднительное положение. Он будет вынужден назначить цену, ко-торая может повредить его делам.
– Колум, у вас нет и блошиного ума в отношении бизнеса. Даже если Джейми продаст вам то-вар по первоначальной стоимости, все равно он будет выглядеть лучше в глазах поставщиков, и он получит большую скидку, делая следующий заказ.
Она рассмеялась над замешательством Колума.
– У меня свой магазин, я знаю, что говорю.
– Колум! – заревел Джеймс, когда они вошли в магазин. – А мы только что вспоминали вас. Дядя Джейм, Колум здесь.
Старик вышел из кладовой с рулонами тканей.
– Ты ответ на наши молитвы, – сказал он. – Какой цвет вам нужен?
Он вывалил ткани на прилавок. Они все были зеленые, но разных оттенков.
– Этот самый милый, – сказала Скарлетт.
Джейми и его дядя попросили Колума сделать выбор.
Скарлетт надулась. Она уже сказала им, какой самый лучший. Что может знать мужчина, даже Колум?
– Где вы собираетесь это повесить? – спросил он.
– Над окном снаружи и внутри, – ответил Джейми.
«Он серьезен, как будто подбирает цвета для печатания денег, – сердито думала Скарлетт. – За-чем вся эта суета?»