О'Хара положена на лопатки девчонкой! Должно быть, сотни девчонок в Джорджии хлопали бы тебе в ладоши до мозолей, если бы только узнали.
Однако краска не сходила с лица Розмари. Она прекрасно понимала, что не это было причиной расстройства Скарлетт. Ретт же был по-прежнему весел, и ничто не могло испортить ему настроение.
Скарлетт проснулась задолго до рассвета. Она лежала без движения в темной комнате. Она ста-ралась заснуть или хотя бы пролежать до тех пор, когда кто-нибудь встанет и загремит чем-нибудь внизу. Но, как назло, все было тихо.
Заурчало в желудке, и она с ужасом вспомнила, что, кроме тех сандвичей у Эшли позавчера за завтраком, она ничего не ела. Вот из-за чего она проснулась! Она так хочет есть!
Тонкая шелковая ночная рубашка была слишком легкой для такой холодной ночи. Она закута-лась в теплое толстое покрывало и медленно стала спускаться вниз. Слава Богу, в камине еще теп-лился огонь. Он слабо освещал ей дорогу и давал хоть какое-то тепло. В темноте она разглядела до-рогу на кухню. Ей было все равно, что есть. Лишь бы набить чем-нибудь желудок.
– Стой на месте, или я прострелю тебе черепок! – резко прозвучал в тишине голос Ретта. Скар-летт вздрогнула от страха. Покрывало соскочило на пол, и ее обдал холодный ночной воздух.
– Меткий стрелок, – заключила с сарказмом Скарлетт, подбирая покрывало. – Мало ты меня испугал вчера. Я чуть сама из себя не выпрыгнула.
– Что тебя привело сюда, Скарлетт, в столь ранний час? Я ведь мог застрелить тебя.
– Что ты здесь делаешь, прячась и пугая людей? – спросила Скарлетт, выглядя в своем одеянии, как верховный судья. – Я иду на кухню завтракать, – произнесла она полным достоинства голосом.
Ретта развеселила эта сцена.
– Я сейчас разведу огонь. Я и сам думал сварить себе кофе.
– Это твой дом. Я думаю, ты можешь себе позволить, если захочешь.
Скарлетт в виде кокона стояла у закрытой двери на кухню.
– Может быть, ты откроешь мне дверь? Ретт подбросил пару поленьев в камин. Жар камина в момент превратил их в огонь. Лицо его стало серьезным, он открыл дверь и проследовал за Скарлетт. На кухне было темно.
– Если ты позволишь, – Ретт чиркнул спичкой и зажег лампу.
Скарлетт чувствовала скрытый смех в его голосе, но это совсем ее не злило.
– Я так голодна, что могу съесть лошадь, – определила она.
– Но только не лошадь. У меня всего их три, и две из них ни на что не годятся.
Он надел стеклянный колпак на лампу и ласково улыбнулся Скарлетт.
– Как насчет яиц и куска ветчины?
– Два куска.
Скарлетт села на лавку около стола, подобрав под себя ноги. Ретт тем временем развел в плите огонь. Когда огонь разгорелся, она протянула к нему свои ноги.
Ретт принес начатый кусок ветчины, масло и яйца из буфета.
– Кофемолка сзади тебя на окне, кофе там же в банке. Если ты смелешь кофе, пока я нарежу ветчину, завтрак будет готов гораздо раньше.
– Почему бы тебе не смолоть кофе, пока я буду варить яйца?
– Потому, что плита еще не нагрелась, мисс привереда. Рядом с кофемолкой хлеб. Порежь хлеб хотя бы. Я все приготовлю.
Под салфеткой Скарлетт обнаружила хлеб. Отломила кусок, засунула в рот. И, жуя, стала мо-лоть кофе. В воздухе разлился запах жареной ветчины.
– Ах, как пахнет, – радостно воскликнула она.
Быстрыми движениями она домолола кофе.
– Где кофейник? Она обернулась и, увидев Ретта, засмеялась. Тот стоял посреди кухни с кухон-ным полотенцем за пазухой и вилкой в руках.
– Что смешного?
– Ты что, штаны бережешь? Они у тебя сгорят вместе с полотенцем. Я должна была у тебя пре-жде спросить, умеешь ли ты что-нибудь.
– Чепуха, мадам. Я люблю готовить на открытом огне. Это возвращает меня к тем дням, когда мы готовили мясо на привалах.
– Вы действительно готовили так мясо? В Калифорнии?
– Да. Говядину или баранину – или мясо того, кто не захотел мне сварить кофе.
Они молча завтракали. Было тепло и мило в темной комнате. Сквозь щели в плите пробивался красный свет. Запах кофе приятно щекотал нос. Скарлетт захотелось, чтобы этот завтрак продолжал-ся вечно. «Розмари, наверное, наврала. Ретт не мог сказать, что я ему не нужна».
– Ретт?
– М-м-м? – он отхлебывал кофе.
Она хотела спросить, хочет ли он, чтобы это продолжалось очень долго, но побоялась все ис-портить.
– А есть сливки?
– В буфете. Я принесу. Держи ноги в тепле…
Она не выдержала.
– Ретт?
– Да?
– Может ли у нас с тобой вот так хорошо быть вечно? Ведь нам сейчас действительно хорошо. Зачем ты притворялся, что ненавидишь меня?
– Скарлетт, – произнес он устало, – животное нападает, когда его ранят. Инстинкт сильнее рас-судка, сильнее желаний. Когда я приехал в Чарльстон, ты постоянно загоняла меня в угол. Постоянно меня торопила. Ты и сейчас это делаешь. Ты не можешь меня оставить наедине с самим собой. Ты не можешь меня отпустить.
– Я отпущу тебя.
– Тебе не нужна доброта, тебе нужна голая любовь. Безоговорочная любовь. Но ты ее тогда не хотела. Я весь выдохся.
Голос Ретта становился холоднее, в нем все сильнее чувствовалось безразличие.
– Пойми, Скарлетт. В моем сердце было любви на тысячу долларов. Золотом, а не в бумажках. И я все потратил на тебя, до последнего пенни. Я банкрот. Ты меня выжала, как тряпку.
– Я была неправа, Ретт. Извини. Я лишь пытаюсь что-то вернуть.
Мысли завертелись в голове Скарлетт. «Я могу отдать ему тысячи долларов из своего сердца, – думала она. – И он бы снова полюбил меня, потому что не был бы банкротом. Он бы получил все сполна. Если бы только ему все это было нужно. Я должна его заставить…»
– Скарлетт! – продолжал Ретт. – Нет возврата в прошлое. Не разрушай то немногое, что еще ос-талось. Пусть останется доброта. Мне от этого только лучше.
Она ухватилась за его слова.
– Да, конечно, Ретт, пожалуйста, будь таким же добрым, как и прежде, пока я не разрушила наш замок. Я не буду больше тебя терзать. Давай просто будем друзьями, пока не вернемся в Атлан-ту. Мне будет этого достаточно. Мне так было хорошо за нашим завтраком. У тебя пятно на перед-нике.
Она благодарила Бога за то, что в этой темноте он не мог разглядеть ее лица так же, как и она его.

– Эта дорожка ведет в розовый сад. В мае его запах чувствуется за милю… Там, вниз по реке, был огромный дуб с дуплом. Ретт его соорудил, когда был еще мальчиком. Затем я там играла. Я за-биралась внутрь с книгой, брала с собой пирожных и могла там сидеть часами. Дуб гораздо лучше, чем беседка, которую мне сделал папа. Там все было игрушечным, игрушечная мебель, чайная посу-да, куклы…
Идем сюда. Здесь болото. Может быть, здесь еще остались аллигаторы.
Погода хорошая, и они не должны сидеть в своих зимних жилищах.
– Нет, спасибо. Ноги устали. Я посижу минутку на камне.
Камень оказался куском статуи женщины, одетой в античные одежды. На самом деле Скарлетт не устала, просто у нее не было никакого желания смотреть на аллигаторов. Она уселась на камень, подставляя спину под солнце. Постепенно она начала привыкать к окружающей ее природе. Жизнь здесь была совсем не такая, как в Таре. Жизнь здесь текла совсем по другим законам, о которых она совсем ничего не знала.
Несмотря на тепло солнца, она немножко замерзла. «Даже если Ретт будет вкалывать до конца дней своих, он никогда не сможет его сделать таким, каким оно было когда-то. Он, по-моему, этим и хочет заняться. И у него совсем не будет оставаться времени для меня. И даже будучи специалистом в луке или морковке, она не смогла бы приобщиться к его жизни, в любом случае.
Розмари вернулась разочарованная: она не нашла ни одного аллигатора. Она без умолку тара-торила на всем пути обратно, рассказывая Скарлетт о полях и садах, умиляя ее байками про сорта риса и про то, как косить траву, веселыми историями из своего детства.
– Ненавижу лето!
– Почему? – удивилась Скарлетт.
Она всегда любила лето. Когда много праздников каждую неделю, шумно и весело.
Розмари ей рассказала, что летом все отправляются в город, потому что с болот поднимается какая-то зараза и можно заболеть малярией. Все, кто могут, уезжают в мае и возвращаются с первы-ми заморозками в октябре.
В конце концов, тогда у Ретта может оставаться время на нее. Здесь тоже есть Сезон. И Ретт должен приезжать, чтобы сопровождать маму, сестру и ее. Она была даже рада отпустить его к своим цветам. На целых пять месяцев, если остальные семь он будет с ней. Она даже могла бы выучить названия его камелий.
– Что это? – Скарлетт уставилась на огромный белый предмет, который напоминал ангела, стоящего на большом постаменте.
– О, это наша могила. Ей уже сто пятьдесят лет. Когда я протяну ноги, тоже буду здесь лежать. Янки немного попортили ангела. Но могилы оставили нетронутыми. Я слышала, что иногда они разрывали могилы в поисках драгоценностей.
Дитя ирландского иммигранта. Скарлетт была потрясена долголетием и постоянством этой традиции. «Я вернусь в то место, где дороги ведут вглубь», – сказал однажды Ретт. Сейчас она пони-мала смысл этих слов.
– Пошли, Скарлетт. Ты как будто приросла. Мы почти пришли. Скоро отдохнешь.
Скарлетт вспомнила, почему она пошла на эту прогулку.
– Я совсем не устала. Я думаю, скоро праздник. И нужно собрать несколько веток сосны, чтобы украсить дом…
– Отличная мысль. Здесь полно сосен. Очень хорошо, – сказал Ретт, осматривая только что со-оруженную платформу, украшенную белыми, красными и голубыми лентами. – Выглядит очень симпатично, как раз для праздника.
– Что за праздник? – поинтересовалась Скарлетт.
– Я пригласил издольщиков с семьями. Очень нужное дело. К утру они так напьются, что у них не возникнет желания завтра выяснять отношения с черными. Ты, Розмари и Панси отправитесь на-верх перед их приходом. Здесь все будет очень круто.
Скарлетт сидела в спальне и молча смотрела на огонь свечи. На улице готовились к новогодне-му фейерверку. Как она жалела, что не осталась в городе. Завтра она весь день просидит, как взапер-ти. А к тому времени, когда они рассчитывают вернуться, будет слишком поздно делать себе причес-ку для бала.
И Ретт никогда не поцелует ее.
За все прошедшие дни Скарлетт получила столько удовольствия, сколько не получала за всю свою жизнь. Она была прекрасна. Она была в центре внимания. На приемах мужчины вились вокруг нее. А она флиртовала с ними, как в былые времена, становясь все прекрасней. Ей как будто опять было шестнадцать.
Но скоро ей все наскучило. Ей был нужен только Ретт, но к нему ей так и не удалось прибли-зиться. Он был обходителен в присутствии других. Но Скарлетт была уверена, что он постоянно смотрит на календарь, считая дни, когда сможет уехать от нее. Неужели он навсегда потерян для нее?
Особое раздражение вызывала дружба Ретта с Томми Купером. Юноша постоянно крутился во-круг Ретта. И тот был к нему благосклонен. Томми на рождество подарили яхту, и Ретт учил его с ней обращаться. В доме на втором этаже был маленький телескоп. И Скарлетт, кусая губы от злости, следила за тем, как они кружили по водной глади, как птицы… «Почему бы и меня не взять пока-таться? Я так люблю кататься! Раньше так много каталась и в такой лохани, как у Томми. Им там хо-рошо, они так счастливы!»
К счастью, у нее не всегда было время просиживать у этого шпионского глазка. По-прежнему приемы и вечеринки оставались главным занятием Сезона. Да и другие дела были.
Было бы, конечно, лучше, если бы ревновал Ретт, а не она. Но было как раз наоборот. Его, каза-лось, не трогала та привлекательность, которую вновь приобрела Скарлетт. Безрезультатно!
Она должна его заставить заметить ее! Она решила выбрать одного из дюжины поклонников: богатого, красивого, моложе, чем Ретт. Такого, который мог бы вызвать ревность. Она покрасилась, обильно надушилась и отправилась на охоту, сделав при этом самое невинное выражение лица.
Мидлтон Кортни строен и красив, с выразительными глазами, ослепительно белыми зубами и не менее ослепительной улыбкой. Скарлетт он показался самым изысканным мужчиной в городе. Самое главное, у него была тоже фосфатная шахта и в двадцать раз больше, чем у Ретта.
Он взял ее руку в приветственном реверансе, посмотрел украдкой и улыбнулся:
– Дорогая, я почел бы за честь пригласить вас на следующий танец.
– Если бы вы этого не сделали, вы бы разбили мое сердце.
Когда полька кончилась, Скарлетт небрежно раскрыла веер и замахала так, что волосы стали развеваться в разные стороны…
– Боже, я чувствую, что мне не хватает воздуха, я так могу упасть в обморок, прямо вам на ру-ки, мистер Кортни.
– Будьте так добры.
Он предусмотрительно подставил согнутую руку. Скарлетт почти повисла, и он довел ее до скамьи около окна.
– О, пожалуйста, мистер Кортни, сядьте передо мной и чуть пониже.
У меня болит шея, и так мне будет удобно смотреть на вас.
Кортни уселся, очень даже близко.
– Совсем не хочу быть причиной неудобств для вашей шеи, – сказал он.
Его глаза медленно скользили вниз по шее, груди. Он был не менее опытным в той игре, в ко-торую они играли.
Она сидела, опустив скромно глаза, как будто понимала, чего хочет Кортни. Украдкой она бро-сала на него взгляд сквозь ресницы.
– Надеюсь, что эта моя слабость, вы понимаете, не предлог удержать вас и лишить возможно-сти потанцевать с девушкой вашего сердца.
– Леди, с которой я сейчас разговариваю, и есть девушка моего сердца, миссис Батлер.
Скарлетт посмотрела ему прямо в глаза и обольстительно улыбнулась.
– Будьте осторожны, мистер Кортни. Вы рискуете вскружить мне голову.
– Я этим и занимаюсь, – сказал он ей прямо на ухо, и она почувствовала тепло его дыхания на своей груди.

– Простите, мэм. Не удивительно, что вы меня не помните. Но я вас знаю. Вы мисс Гамильтон. Вы ухаживали за мной в госпитале. Меня зовут Сэм Форрест из Моултри, Джорджия.
Госпиталь! Перед глазами пронеслись измученные лица, кровавые бинты, гангренные пятна на телах мертвых солдат.
Лицо Форреста приняло выражение неловкости.
– Извините, мисс Гамильтон. Я не хотел вас обидеть или расстроить.
Скарлетт считала, что уже никогда ей не придется вспоминать о тех днях. Она взяла Сэма за руку и улыбнулась ему.
– Я замужем давно и ношу другую фамилию. Уже много лет я миссис Батлер. Мой муж из Чарльстона, вот почему я здесь. А ваш акцент Джорджии вызывает у меня ностальгию. Что привело вас сюда?
Его привели лошади. После четырех лет в кавалерии он разбирался только в лошадях и ни в чем другом. Он скопил немного и стал покупать лошадей.
– Сейчас занимаюсь разведением пород. И вот я здесь. Это было таким прекрасным известием для меня, что в Чарльстоне опять начались скачки. Нигде на Юге такого нет.
Скарлетт делала вид, что ей интересно, пока они шли делать ставки и обратно на трибуну. Она попрощалась с ним так, как будто, наконец, смогла отвязаться.
Трибуны были забиты, но Скарлетт без труда нашла своих по зонтикам и стала пробираться к ним. Элеонора помахала ей, Розмари смотрела куда-то в сторону.
Ретт усадил Скарлетт между Розмари и матерью. Элеонора была неестественно напряжена. Мидлтон Кортни со своей женой сидел в этом же ряду. Они приветственно помахали, и Ретт ответил. Мидлтон стал объяснять жене, где старт, где финиш. В этот момент Скарлетт громко сказала матери:
– Вы не представляете, кого я сейчас видела. Солдата из госпиталя.
И Скарлетт почувствовала, как Элеонора облегченно вздохнула.
Шевеление на трибунах усиливалось. Лошади выходили на старт. Скарлетт сидела, раскрыв рот. Очень необычно было для нее такое зрелище. Праздничный блеск, нарядно одетые наездники. Оркестр играл веселый мотивчик. Скарлетт смеялась, сама того не замечая.
– Смотрите, смотрите! – веселилась она, совсем не замечая, что Ретт смотрел не на лошадей, а на нее.
После третьего заезда объявили перерыв. Среди толпы шныряли официанты с подносами, на которых стояли бокалы, полные шампанского. Она взяла один, притворяясь, что не узнала дворецко-го Минни Вентуорт. Она уже знала обычаи Чарльстона давать в долг на время даже слуг, как будто они принадлежат хозяевам торжества, и все об этом знали.
– Глупее я ничего не знала, – сказала Скарлетт, когда миссис Батлер в первый раз объяснила ей это. Как можно притворяться, если у слуги Минин Вентуорт на подносе стоит клеймо Эммы Онсон. Таковыми были некоторые причуды Чарльстона.
– Скарлетт, – позвала Розмари. – Скоро звонок. Пошли на место, пока вся толпа еще здесь.
Люди возвращались на места. Скарлетт смотрела на них через маленький бинокль, который она одолжила у мисс Элеоноры. Там были и тетушки. Слава Богу! Она не наткнулась на них во время перерыва. И Салли со своим мужем. С ними была Джулия Эшли. Она тоже делала свои ставки.
Скарлетт водила биноклем в разные стороны. Как здорово наблюдать за людьми, когда они не замечают этого. А! Там был старый Джози Энсон. Он дремал, а жена ему что-то оживленно расска-зывала. Вот будет ему взбучка, если она заметит! А! Росс! Очень плохо, что он уже вернулся, но Элеонора будет рада. О, там Анна. Она выглядит, как старуха, с детьми. Наверное, это сироты. «Ви-дит ли она меня? Идет сюда. Нет, она сюда не смотрит».
Она выглядит очень оживленной. Наконец Эдвард Купер сделал ей предложение? Должно быть. Она смотрит на него, как будто он идет по поверхности воды. Да, однозначно предложение.
Скарлетт перевела бинокль на Эдварда.
Ее сердце забилось. Там был Ретт. Он разговаривал с Эдвардом. Она выглядел так элегантно. Он навела на резкость, в поле зрения попала Элеонора. Скарлетт сидела затаив дыхание. Вокруг больше никого не было. Она посмотрела на Анну, на Ретта, опять на Анну. Не было сомнений! Скарлетт стало плохо. Потом бешенство охватило ее.
«Ах ты, несчастная воришка! Она мне так нагло льстила, а сама за моей спиной крутит романы с моим мужем. Да я ее собственными руками удушу!»
На ладонях выступил пот. Бинокль дрожал в руках. Неужели он на нее смотрит? Да нет, смеет-ся с мисс Элеонорой… поздравления Хугеров… Халси… Пински… Сэвиджи… Скарлетт смотрела на Ретта, не отрываясь, пока глаза не заслезились.
Она больше не смотрела на Анну. Та уставилась на него, как будто хотела съесть. Но он даже не замечал этого. В принципе, беспокоиться было не о чем. Просто юная девчонка хотела окрутить взрослого мужчину.
Но почему у нее ничего не вышло? Почему не получается у всех девушек Чарльстона? Он та-кой красивый, такой сильный, такой…
Она снова уставилась на него. Он поправил шаль, съехавшую с плеча матери, и аккуратно взял ее за локоть. Солнце садилось, и подул прохладный ветер. Ретт осторожно повел маму к своим мес-там, являя собой образец заботливого сына. Скарлетт с нетерпением ждала, когда они придут.
Ретт выбрал места повыше, чтобы солнце своими последними лучами погрело мисс Элеонору. Они сидели теперь за спиной Скарлетт. Она совсем забыла про Анну.
Когда лошади пошли на четвертый круг, зрители начали вставать, отчаянно скандируя. Скар-летт запрыгала на месте.
– Весело? – Ретт улыбался.
– Отлично! Какая из них Майлса Брютона?
– Я думаю номер пять. Самая черная, номер шесть – Гугенхейма. Белмонт на последней пози-ции. Его иноходец под четвертым номером.
Скарлетт хотела спросить, что такое «иноходец» и «четвертая позиция», но лошади уже вышли на старт.
Наездник под пятым номером не выдержал и рванул раньше выстрела пистолета. С трибуны понеслись неодобрительные крики.
– Что случилось? – спросила Скарлетт.

– Как насчет тихого маленького обеда в библиотеке перед камином? Это немного заденет само-любие Маниго, но я его упрошу. Это будет так приятно. Ты и я вдвоем.
– Конечно, хочу.
Внезапно Скарлетт почувствовала, что хочет этого больше всего на свете. Это было так хорошо еще раньше, до Сезона. Когда Розмари еще не приехала. И внутренний голос добавил: «И Ретт не вернулся из Лэндинга». Ей так не хотелось признавать этого. Как было спокойно: она не вздрагивала от каждого его шага, не нужно было следить за его поведением, стараясь понять, о чем он думает.
Тепло камина так расслабило Скарлетт, что она зевнула.
– Простите, мисс Элеонора. Это же не в компании.
– Да, ты права, – и Элеонора тоже зевнула. И они обе рассмеялись. Скарлетт и забыла, какой веселой может быть мать Ретта.
– Я люблю вас, мисс Элеонора, – выпалила Скарлетт, не долго думая.
Элеонора Батлер взяла ее руку.
– Я так рада, дорогая Скарлетт. Я тебя тоже люблю. Я даже не спрашиваю тебя ни о чем и не ругаю, когда мне что-то не нравится в твоем поведении. Ты сама знаешь, что делаешь.
Скарлетт слегка опешила от скрытой критики.
– Я ничего такого не делаю! Она вырвала руку.
Элеонора никак не отреагировала на замечание Скарлетт.
– Как поживают Элали и Полина? Я их обеих так давно не видела. Сезон так отвлек меня, – спросила она непринужденно.
– Прекрасно. Они хотели меня уговорить поехать с ними на день рождения дедушки.
– О Господи! Он еще не на том свете? Скарлетт снова засмеялась.
– Я об этом тоже подумала, но Полина сняла бы с меня кожу заживо, если бы я обмолвилась об этом. Ему около ста лет.
Брови Элеоноры съехались от арифметических расчетов, которые она пыталась сделать. «Больше девяноста, это точно», – наконец, подсчитала она.
– Я помню, он женился, когда ему было под сорок, в 1820 году. У меня была тетя – она уже умерла – она так и не смогла с этим смириться. Она так его любила. И он обращал на нее внимание. Но Соланж – твоя бабушка не оставила тете Алисе никаких шансов, и та даже пыталась покончить собой.
Скарлетт стало грустно.
– А что она сделала?
– Выпила бутылку болеутоляющего средства. Она была при смерти.
– И все из-за деда!
– Он был очень красив. У него была отличная солдатская выправка. И, конечно же, француз-ский акцент. Когда он говорил, «доброе утро», это звучало, как в опере. Десятки женщин сходили по нему с ума. Я слышала, мой отец говорил, что когда Пьер Робийяр приходил к церковь Гугенотов, там службу читали на французском, она была битком набита женщинами, а корзинка с подаяниями была полна с горкой. – Элеонора мечтательно улыбнулась. – И, только подумай, моя Алиса вышла замуж за профессора французской литературы из Гарварда. И вся ее практика во французском очень ей пригодилась.
Скарлетт не хотела, чтобы Элеонора отклонялась от рассказа о деде.
– Это прекрасно, но что дальше было с дедом? И бабушкой? Я вас спросила о ней однажды, но вы ушли от ответа.
– Я даже не знаю, как и сказать. Она была очень необычной женщиной.
– Она была красивой?
– И да и нет. О ней сложно говорить. Она была такой переменчивой. Как настоящая францу-женка. Французы говорят, что женщина не может быть понастоящему прекрасной, если в ней нет чего-нибудь гадкого. Они очень тонкие люди, очень мудрые. Англо-саксонцам их никогда не понять.
Скарлетт не могла уяснить, что Элеонора имела в виду.
– В Таре есть ее портрет, и она на нем очень красивая, – упорствовала Скарлетт.
– На портрете – да. Она могла быть прекрасной. Могла – гадкой. Как захочет. Она была такой, какой хотела быть. Она могла быть такой незаметной среди других. Затем могла посмотреть своими темными, прожигающими глазами, как будто гипнотизируя. Дети тянулись к ней. Животные ее очень любили. Мужчины сходили с ума. Твой дед очень чтил военную службу и был готов выполнять неукоснительно любой приказ. Но стоило ей посмотреть на него, и он становился ее рабом. Она была старше его. Но разницы не было заметно. Он не придавал этому значения. Она была католичкой, но он не обращал на это внимания. Она настояла на том, чтобы дети были католиками. Он шел на все, хотя сам был протестантом. Он бы стал даже друидом, стоило ей только захотеть. Она была для него всем. Я помню, она решила, что должна быть окружена только розовым светом, потому что стареет. Он приказал солдатам заменить все светильники на другие, с розовыми плафонами. Она сказала, что была бы счастлива, если бы вокруг все было розовое. Это закончилось тем, что в доме все было перекрашено в розовый цвет: стены, полы, потолки и даже дом снаружи. Он был готов сделать все, лишь бы она была счастлива.
Элеонора вздохнула.
– Все было так прекрасно, сумасбродно и романтично. Бедный Пьер. Когда она умерла, он тоже умер, вскоре. Он оставил в доме все, как было при ней. Очень тяжело было твоей матери и ее сестрам…
На портрете Соланж Робийяр была одета в такую облегающую одежду, что казалось, под ней ничего нет. «Вот что, наверное, сводило мужчин с ума, и деда тоже», – подумала Скарлетт.
– Ты мне часто напоминаешь ее, – сказала Элеонора, и Скарлетт вновь заинтересовалась.
– Каким образом, мисс Элеонора?
– Твои глаза так же блестят. Они так же глубоко посажены. Ты такая же страстная и так же хо-рошо этим играешь. Вы обе удивляете меня, жизнь в вас плещет через край.
Скарлетт улыбнулась. Она была так польщена.
Элеонора смотрела на нее с такой любовью.
– Сейчас я думаю немножко поспать, – сказала она с чистой совестью.
Рассказала очень много, чистую правду. И вместе с тем не сказала ничего лишнего. Она не ска-зала, сколько было вздыхателей у Соланж и как много любовников. И как много дуэлей по этому поводу. Не говорила, чтобы не забивать неискушенную голову Скарлетт такими мыслями.
Элеонора действительно была озабочена отношениями между ее сыном и Скарлетт. Об этом она не могла спросить у Ретта. Если бы он хотел, он бы сам сказал ей. Скарлетт же не хотела откры-вать своих чувств.
Миссис Батлер закрыла глаза, пытаясь заснуть. Она сделала все, что было в ее силах. Остава-лось только надеяться на лучшее. Скарлетт была взрослой, и Ретт был взрослым мужчиной. Но вели они себя, как считала Элеонора, как маленькие дети.
Скарлетт тоже попыталась расслабиться. Она поднялась наверх и схватилась за телескоп. Но на горизонте не было ни одной яхты. Наверное, Ретт утащил его на речку. Может, она что-то не уследи-ла, когда смотрела в бинокль на скачках на Ретта и Анну. Это по-прежнему ее беспокоило. Впервые в жизни она почувствовала себя старухой. И очень усталой. Что все это могло значить? Анна Хэмптон безнадежно влюблена в чужого мужа. Разве Скарлетт не влюблялась в чужих мужей в свое время? Будет ли Анна тратить свои молодые годы на безнадежные мечтания о Ретте? Какой смысл в любви, если она несет разрушение.
«Что со мной случилось? Я веду себя, как старуха. Нужно пойти погулять, что ли. Стряхнуть с себя эту белиберду, развеяться».
Маниго постучал в дверь.

Скарлетт держалась за спинку кровати, чтобы не упасть. Кровь застыла в жилах. «Что могло привести его в такое бешенство?»
– Не строй из себя забитое создание. Теперь я тебя знаю, как никогда лучше. Не бойся, я не убью тебя и даже пальцем не трону. Но, Бог свидетель, ты заслуживаешь этого.
Рот Ретта страшно искривился от гнева.
– Двуличность тебе к лицу, моя дорогая. Грудь вздымается, глаза широко раскрылись – я так невинна! Все несчастье в том, что ты действительно невинна для своего извращенного сознания. Те-бе абсолютно все равно, что переживает жена этого несчастного ловеласа.
Губы Скарлетт невольно растянулись в улыбке. Он переживает по поводу ее победы над Мид-лтоном Кортни! Сработало – заставила его признаться, что он ревнует. Теперь она должна сделать так, чтобы он признался ей в любви. Она заставит его.
– Я не кляну тебя в том, что ты из себя сделала посмешище, – странно повернул Ретт. – Это действительно было весело наблюдать, как средних лет женщина пытается себя убедить, что она еще в соку и ее так же легко соблазнить, как девочку. Ты не можешь никак выйти из детства, Скарлетт? Сильнейшее твое желание – навечно остаться красавицей. Сегодня уже это звучит смешно! – кричал Ретт. Он отчаянно жестикулировал. – Сегодня утром, когда я возвращался из церкви, ко мне подошел старый друг и даже близкий родственник и предложил свои услуги в качестве секунданта на дуэли с Кортни. Он не сомневался в том, что у меня могут быть другие намерения. Как ни странно это звучит, но твое доброе имя должно быть защищено. Ради семьи.
Беленькие зубки Скарлетт отстукивали барабанную дробь.
– Что же ты сказал ему?
– Приблизительно то же, что и тебе. Дуэль не потребуется. Моя жена не привыкла к такому обществу, и ее поведение не так поняли. Я ее проинструктирую.
Он резко приблизился к ней и больно схватил за локоть.
– Урок первый.
Ретт приблизил ее к себе так, что она откинулась назад, пристально посмотрел ей в глаза.
– Мне плевать, что меня будут считать рогоносцем, моя дорогая преданная жена. Но ничто не заставит меня убить Кортни.
Скарлетт почувствовала теплое и соленое дыхание Ретта.
– Урок второй. Если я убью его, то мне придется покинуть город или иметь проблемы с воен-ными. И я, естественно, не собираюсь быть мишенью для него. Он может, конечно, ранить меня, но тут возникают свои проблемы.
Скарлетт попыталась освободиться, но он так ее тряхнул, что у нее отпала всякая охота. Он схватил обе ее руки своей одной, и она почувствовала себя, как в клетке.
– Урок третий. Это было бы иронией моей судьбы – или судьбы глупца Кортни – рисковать жизнью ради спасения чести падшей женщины. Как можно спасать то, чего нет. И поэтому – урок четвертый. Ты будешь следовать всем моим распоряжениям при появлении в свете до тех пор, пока Сезон не кончится. И никакого следа досады или разочарования. Это не твой стиль и только подольет масла в огонь и даст новую пищу для сплетен. Вверх голову и продолжай игры в уходящее детство. Но играй чаще среди женской половины. Я был бы рад сам посоветовать, какого мужчину предпочесть. Я даже настою на этом.
Его руки расслабились, и он толкнул ее на кровать.
– Урок пятый. Ты будешь делать только то, что я скажу.
Рубашка Скарлетт промокла от холодного пота, и она почувствовала усиливающийся озноб. Она попыталась обнять себя руками, чтобы хоть както согреться. Ее рассудок постепенно приходил в норму. Ему было все равно… он смеялся над ней… он заботился только о своем «я».
Какой храбрец! Как смело смеется над ней и выставляет посмешищем среди людей! Как броса-ет ее по комнате, словно кусок мяса. «Чарльстонский джентльмен» был таким же картонным, как и «леди». Двуличные, притворные, с любовью на стороне…
Ретт продолжал ей что-то говорить, периодически встряхивая ее. Скарлетт подняла руки, чтобы заправить назад волосы.
– Можешь перевести дух, Ретт Батлер. Мне не нужны твои советы и уроки. Я не собираюсь им следовать. Я ненавижу твой вонючий Чарльстон. И всех, кто в нем живет, особенно тебя. Я уезжаю завтра. Оставь меня одну.
Она гордо сидела на кровати, высоко подняв голову и решительно скрестив руки на груди. Но тело дрожало под ночной рубашкой.
– Нет, Скарлетт. Ты не уедешь. Побег только подтвердит вину, и мне придется убить Кортни. Ты упросила остаться меня на Сезон, потому что очень хотела. Теперь следуй своим желаниям. И ты будешь делать то, что я тебе скажу. Тебе придется с этим смириться. Или, Бог свидетель, я сделаю из тебя мешок с костями.
Ретт направился к двери.
– И не старайся больше умничать, радость моя. Я буду наблюдать за каждым твоим шагом.
– Я ненавижу тебя! – крикнула Скарлетт вслед закрывающейся двери.
Она услышала, как в двери щелкнул замок. В дверь полетел увесистый будильник. Затем кочерга.
«Слишком поздно», – подумала Скарлетт, толкая двери других спален. Все они были заперты снаружи. Она вернулась в свою комнату и упала на кровать без сил.
– Я уеду, ничто не остановит меня.
Но закрытая дверь убеждала ее в обратном. Не было смысла сопротивляться Ретту, нужно было бежать. Она найдет способ, как это сделать. Нет смысла брать с собой вещи. Вот что она сделает. Она пойдет на вечеринку и потихоньку исчезнет. Сразу в дилижанс. У нее хватит денег на билет. Билет куда?
Всегда, когда у Скарлетт было нелегко на душе, она вспоминала Тару. Там так тихо, мирно и спокойно… там Сьюлин. Если бы Тара была ее, вся ее. Она вспомнила дни, когда она была у Джулии Эшли. Как Кэррин так могла с ней обойтись?!
Какая польза от наследства в Таре была для монастыря в Чарльстоне? Они не могли продать его, даже если бы нашелся покупатель, потому что Уилл на это никогда не согласится. Может быть, они получат часть от каких-нибудь доходов от хлопковых полей? Но это в лучшем случае тридцать-сорок долларов в год. Может быть, они рискнут продать.

– Она не говорит ни да, ни нет. Она даже не хочет выслушать моих объяснений. И понять выгоду от продажи, – объясняла Скарлетт после своего первого визита к ней.
И после второго, третьего… Она была расстроена. Ретт благодушно выслушивал, а в душе сме-ялся. Он понимал, что он единственный человек, с кем она могла так поговорить. Более того, попыт-ки Скарлетт доставляли ему удовольствие, по мере того как она усиливала свои нападки на игуме-нью. Затем она стала навещать Кэррин так часто, что скоро узнала по именам всех монахинь. После недели безрезультатных хлопот с игуменьей, Скарлетт была готова на все. Она даже стала навещать вместе со своими тетушками их подружек, пожилых людей, католичек.
– Я вываливаюсь из своей одежды, – нервно жаловалась она Ретту. – Как эти старухи не могут понять, чего от них требуется?
– А может быть, они хотят спасти твою душу, – предположил Ретт.
– У меня с душой все в порядке, спасибо. Я начинаю уже задыхаться от ладана. Я стала похожа на ведьму от недосыпа. Каждый вечер эти праздники.
– Ерунда. Круги под глазами делают тебя похожей на духа. Это должно произвести впечатле-ние на игуменью.
– Ретт, как тебе не стыдно?! Сейчас же пойду пудриться.
Действительно, бессонные ночи стали сказываться. Напряжение прорезало маленькие верти-кальные морщинки между бровей. Все в Чарльстоне только и говорили, что она ударилась в рели-гию. Скарлетт стала совсем другой. Она вела себя очень пристойно, но была какой-то рассеянной. Не было уже той красивой обольстительницы. Она больше не принимала приглашений поиграть в вист. Она была озабочена лишь одним. Салли ей однажды сказала:
– Я очень чту Всевышнего. Но ты, по-моему, зашла очень далеко, Скарлетт. Это уже экстрава-гантно.
Эмма Энсон не согласилась.
– Ты не права. Ее поведение только заставляет меня думать о ней гораздо лучше. Я думаю, что ты, Салли, помогла ей не лучшим способом. Сейчас я взяла бы все свои слова обратно. Всегда есть что-то восхитительное в тех, кто имеет в своих чувствах что-то религиозное.
Утро среды второй недели мытарств Скарлетт было дождливое и пасмурное. «Я даже не могут идти в монастырь в такую погоду. У меня развалится последняя пара обуви. Как было бы хорошо доехать туда в экипаже. Но кучер Ретта куда-то исчез. И нужно идти. Ничего не поделаешь».
– Игуменья уехала утром в Джорджию в школу. Никто не знает, как долго она там пробудет. День, два, а может, и неделю.
«У меня нет столько времени. Каждый день на счету».
Она вышла из дома в дождь и слякоть.
– Выкинь эти туфли и дай мне переодеться, – приказала она Панси.
Дождь прекратился только в полдень. Мисс Элеонора отправилась на Кинг-стрит за покупками. Это было не для Скарлетт. Она уселась на краю кровати и сидела, пока ноги не затекли, затем спустилась в библиотеку. Может, там Рету. Она ни с кем не могла поговорить о своих делах.
– Как идет реформация католической церкви? – спросил он, поднимая брови.
Скарлетт разразилась рассказами об игуменье. В то время как он молча обрезал сигарету, при-курил и перебил ее.
– Погода наладилась, давай выйдем на воздух, на веранду, такой красивый вид на море.
Лучи солнца пробивались сквозь дымовую завесу, Скарлетт вдохнула дым сигары. На улице аромат сада смешался с соленым воздухом с залива. Она так замечталась, что голос Ретта слышался где-то вдали.
– Мне кажется, что та школа в Джорджии находится в Саванне. Ты могла бы поехать на день рождения к деду. Тетушки будут очень рады. Если там действительно важное мероприятие, то там будет епископ. Ты можешь поговорить с ним.
Скарлетт попыталась обдумать предложение Ретта. Лучше, конечно, это сделать, когда его нет рядом. Странно было чувствовать себя неудобно в его присутствии. Он наслаждался дымом сигары.
– Посмотрим, – сказала она и вдруг бросилась прочь, слезы брызнули из глаз. – Что со мной? Я как девчонка. Ненавижу себя за это. Да мероприятие затягивается. Я получу Тару… и Ретт тоже. Хоть на это потребуется сто лет.

– Выходи, Скарлетт, – сказал Ретт, – ты здесь будешь чувствовать себя, как дома. Это Ирланд-ский Холл. Внутри ты увидишь выписанный золотом ирландский герб.
– Не умничай, – опять оборвала его мама.
Она вышла из экипажа, высоко подняв голову, представляя, как это делали ее ирландские предки.
Что там делали солдаты янки? От испуга на секунду перехватило горло. Может, они замышля-ли как-то отомстить за то, что вчера их избили женщины. Затем она увидела толпу сзади них, кото-рую они сдерживали. Толпа старалась разглядеть людей, которые вылезали из колясок. «Почему ян-ки сдерживают толпу ради того, чтобы мы могли пройти? Как будто чьи-то слуги. Да им никто и не платит».
Она сделала пару шагов и очаровательно улыбнулась толпе. Если бы у нее было новое красивое платье! Уж она бы постаралась. Она расправила складки и ступила на нетронутую дорожку. Затем все прошли на Бал Сезона.
Скарлетт убежала немного вперед и стояла в передней в ожидании остальных. Она восхищенно осматривала неповторимую архитектуру, лестницу, которая вела на второй этаж и которая была уставлена красивыми подсвечниками, с горящими восковыми свечами. Такой красоты она еще ни разу не видела.
– А вот и Эллинтоны, – сказала миссис Батлер. – Сюда, Ханна, мы оставим нашу верхнюю оде-жду в гардеробе.
Но Ханна остановилась в дверях в нерешительности. Розмари и Скарлетт от удивления чуть не столкнулись с грузным мужчиной. Что было не так? Все внутри было так обычно, что Скарлетт не поняла, почему Ханна так растерялась. Несколько девушек и женщин сидели на скамейке вдоль сте-ны. Они смеялись и шутили, а тем временем их служанки вытирали и пудрили им ноги, надевали чулки и туфли для танцев. Это было обычным для такой погоды. Что там себе думает янки? Не тан-цевать же в грязной обуви.
– Вы загораживаете проход, – не очень вежливо сказала Скарлетт мисс Эллинтон.
Ханна извинилась и прошла внутрь. Элеонора Батлер стояла у зеркала и поправляла прическу.
– Отлично, – сказала она. – Я уже думала, что потеряла вас.
Она не видела реакцию Ханны.
– Я бы хотела увидеть Шебу. Она позаботится обо всем, что вам потребуется сегодня на вече-ринке.
Миссис Эллинтон покорно последовала за Элеонорой в угол комнаты, где на огромном широ-ком кресле сидела не менее огромная женщина с кожей коричнево-золотого цвета. Шеба встала с кресла, чтобы быть представленной гостье и снохе мисс Элеоноры.
Скарлетт с жадностью смотрела на женщину, о которой так много слышала. Шеба была знаме-нита. Все знали, что она лучшая швея в Чарльстоне. Она научилась, когда была рабыней у Ратлегов, у модистки миссис Ратлег, ее привезли в качестве приданого для дочери. Она по-прежнему служила Ратлегам и еще некоторым избранным леди на ее выбор. Она была поистине королевой в своем роде. Некоронованной королевой. Она каждый год заправляла в женском гардеробе на балах со своими двумя помощницами. Крючки, шнурки, рюшечки, потерянные пуговицы и разбитые сердца – все было под силу этой женщине. На каждом балу есть гардероб, где служанки помогают своим госпожам. Но только на Святой Сесилии есть королева Шеба. От всех других балов она любезно отказывается.
Ретт сказал ей то, что о Шебе никто не скажет вслух. Всего в двух кварталах отсюда у нее был свой кабачок, где солдаты и офицеры армии оккупантов могли всегда купить дешевые виски и жен-щин любого возраста и цвета кожи и по любой цене.
Скарлетт смотрела недоуменно. «Могу поспорить, что она одна из тех аболиционистов, кото-рые в глаза не видели чернокожего. Интересно, зачем она занимается всем этим, если у нее есть свой бизнес. Ретт говорит, что в Англии у нее больше миллиона золотом в банке. Сомневаюсь, что Эллинтоны могут с ней потягаться».

Глава 30

Когда Скарлетт вошла в зал, она встала, как вкопанная, несмотря на то, что за ней шла вся тол-па. Зал поразил ее, как сказка наяву.
Огромный зал был залит теплым сиянием тысяч свечей. Хрустальные люстры, казалось, висели где-то очень высоко. Отражаясь в многочисленных обрамленных золотом зеркалах, пламя приобре-тало замысловатые рисунки. И в темных окнах, которые тоже служили зеркалами. Серебряные кан-делябры на длинных столах всеми гранями подчеркивали свою изысканность.
Скарлетт не могла сдержать восхищения и засмеялась.
– Скарлетт, тебе хорошо? – спросил Ретт значительно позже.
– Да, это поистине лучший бал Сезона.
Она действительно так считала. Здесь было все, что должно быть на настоящем балу. Много музыки и смеха со всех сторон. Она, правда, не очень обрадовалась, когда ей дали танцевальную карточку. Казалось, что организаторы бала заранее распределили всех участников. Но музыка была отличной. Ее партнером был немолодой мужчина, которого она знала, потом был молодой человек, разные гости и чарльстонцы, которые съезжались со всего света на этот бал. И каждый танец прино-сил новые ощущения и новые удовольствия. И никаких разочарований. Имени Мидлтона Кортни не было в карточке.
Скарлетт захихикала, когда увидела Элали в танце. Ее обычная серьезно-унылая гримаса отсут-ствовала, она улыбалась и смеялась, как все. Не было стоящих вдоль стен и скучающих. Совсем юные дебютантки были в парах со знатоками танца и умения общаться. Она видела Ретта с тремя такими по очереди. И ни разу с Анной Хэмптон. Скарлетт удивлялась, с каким умением был организован бал. Она совсем не завидовала, просто была счастлива. И совсем расхохоталась, когда увидела Эллинтонов. Ханна чувствовала себя, видимо, первой красавицей бала. «Она, наверное, танцевала с отпетыми льстецами Чарльстона», – подумала Скарлетт. А Таушенд вообще, казалось, забыл про свою жену. Кто-то нашептал ему, наверное, что-то ласковое. Они уж точно никогда не забудут эту ночь. Пошел шестнадцатый танец. Он предназначался, как сказал ей Джози Энсон, для самых влюбленных пар. Мужья и жены как будто заново влюблялись друг в друга. Джози был здесь главным, поэтому знал. Это было одним из обычаев. И она будет танцевать с Реттом.
И когда он взял ее в танце и спросил, хорошо ли ей, она из самой глубины сердца ответила: «Да!»

Они молча шли от одного фонаря к другому. Ретт уже автоматически замедлял свои огромные шаги, чтобы Скарлетт успевала за ним. В тишине одновременно раздавалось «клак, клак – свидетельство единства и гармонии этого момента.
Один фонарь не горел, и Скарлетт вдруг показалось, что небо совсем близко. А звезды, каза-лось, слепили глаза. И до них можно было рукой дотянуться.
– Ретт, посмотри на небо. Звезды так близко.
Ретт остановился и взял ее за руку, чтобы она тоже остановилась.
– Это из-за близости к морю. Слышишь его дыхание?
Они стояли очень тихо. Скарлетт напрягла слух. До нее донеслись тихие всплески воды где-то в темноте. Постепенно они становились громче. Следующий всплеск мог бы сравниться с шумом реки. Это была музыка. Она непонятно почему наполнила ее глаза слезами.
– Ты слышишь? – тихо спросила она.
Вдалеке еле слышно действительно раздавалась какая-то музыка.
– Да. Это мелодия «Через широкую Миссури». Моряки сами делают дудки. У некоторых есть настоящий талант музыканта. Смотри, там фонарь, его зажигают, чтобы суда не натолкнулись друг на друга. И всегда стоит вахтенный и следит за этим. И всегда есть маленькие лодки с людьми, кото-рые покажут путь к бухте в полной темноте, настолько хорошо они ее знают. Или те, кто предпочи-тает передвигаться ночью, чтобы его никто не видел.
– А какой смысл?
– Много причин. Беглецы, нечестные люди.
Ретт рассказывал это так, как будто говорил сам с собой.
Скарлетт смотрела на него, она не могла разглядеть его лица. Она вновь посмотрела на фонарь, который она приняла за звезду, и стала слушать неизвестного музыканта. Часы пробили три четверти третьего. Скарлетт почувствовала соль на губах.
– Ты скучаешь о тех блокадных временах? Ретт засмеялся.
– Лучше сказать, хотел бы быть лет на десять моложе. Я плавал на судах. Мне доставляло ра-дость качаться на волнах и чувствовать вольный ветер. Только там мужчина по-настоящему чувству-ет себя мужчиной.
Он потянул Скарлетт за собой. Шаги убыстрились, но все так же в такт друг другу.
Скарлетт чувствовала морской воздух и представляла себя в лодке.
– Ретт, я хочу поплавать. Возьми меня как-нибудь с собой. Погода еще хорошая. И совсем не обязательно тебе ехать в Лэндинг прямо завтра.
Ретт на минуту задумался. Скоро она навсегда исчезнет из его жизни.
– Почему бы нет. Было бы глупостью упускать погоду.
Скарлетт потащила его за руку.
– Пойдем. Уже поздно. А мне нужно рано вставать.
Ретт приостановил ее.
– Если у тебя будет сломана шея, то я тебя не возьму. Смотри под ноги.
Она опять пошла с ним в ногу. Это так приятно – го-то.
Перед самым домом он ее остановил.
– Подожди. – Он прислушался. Часы пробили три раза. Гул долго раздавался над спящим горо-дом.
Три… часа… и все так прекрасно!

Глава 31

Ретт критически осмотрел ее костюм, и его лицо слегка перекосилось.
– Так, я не хочу снова обгореть на солнце, – сказала она однозначно.
Она надела широкополую малиновую шляпу, которую Элеонора повесила у двери в сад, чтобы надевать ее, когда она обрезает кустарник в саду. Она поверх шляпы повязала голубую ленточку и закрепила ее на подбородке. Скарлетт казалось, что эта шляпка ей очень идет. Она взяла с собой ма-ленький зонтик от солнца. Ее любимый, с голубенькими цветочками.
«Почему Ретт считает, что имеет право всех критиковать? Пусть сам на себя посмотрит. В ста-рой полинялой рубашке, не говоря уже о его куртке».
– Ты сказал – в девять. Ну что, мы идем?
Ретт небрежно поднял с пола холщовую сумку, накинул на плечо и коротко сказал:
– Пошли.
В его голосе было что-то подозрительное. «Он что-то задумал, – показалось Скарлетт, – надо быть начеку».
Она и не представляла себе, что яхта такая маленькая. И что до нее придется добираться по скользкому трапу. Она опасливо посмотрела на Ретта.
– Сейчас отлив. Нам надо было бы прийти в половине десятого. Сложно будет потом вернуться в бухту. Ты все еще по-прежнему хочешь кататься?
– Еще бы, конечно! – Скарлетт взялась за поручень трапа и попыталась пойти по нему.
– Подожди, – остановил ее Ретт.
Она посмотрела на него недовольно и нетерпеливо.
– Я не хочу, чтобы ты сломала себе шею и свалилась в воду. Мне потом придется тебя целый час доставать. Очень скользкий трап. Подожди минутку, я спущусь вниз, чтобы подстраховать тебя. Ты догадалась надеть туфли?
Ретт расстегнул сумку и надел ботинки на резиновой подошве. Скарлетт молча наблюдала за ним. Ретт переобулся и убрал обувь в сумку.
Закончив, резко встал и улыбнулся. От его улыбки у Скарлетт захватило дух.
– Стой здесь. Умный мужчина знает, откуда ждать проблем. Я поправлю поручень и вернусь за тобой.
Он ловко перекинул сумку через плечо и полез по трапу. До Скарлетт только сейчас дошли его слова.
– Ты быстр, как молния, – сказала она в восхищении, наблюдая за передвижениями Ретта.
– Или как обезьяна, – поправил ее Ретт. – Да, дорогая, время безжалостно к мужчинам и даже к женщинам.
Скарлетт было не в новинку лазить по таким приспособлениям. И она хорошо держала равно-весие. В детстве она забиралась на самые верхние ветки деревьев или карабкалась вверх на сеновал. И этот трап не был для нее такой уж проблемой. Но ей было приятно, когда Ретт, поддерживая ее, обнял за талию.
Она села аккуратно на сидение, а Ретт приладил парус. Белое полотно развевалось, закрывая весь вид с одной стороны.
– Ты готова? – спросил Ретт.
– Да, конечно.
– Тогда поехали.

– Нам придется лавировать, – Ретт нервничал. – Зато таких гонок тебе больше нигде не дове-дется испытать. – В этот момент налетел шквал. День превратился в жидкую темноту. Неба не стало видно. Полил ливень. Скарлетт открыла рот, чтобы закричать, но тут же нахлебалась воды.
«Мой Бог, я захлебываюсь», – подумала она. Она перевернулась на живот и еле откашлялась. Она пыталась поднять голову и спросить у Ретта, что происходит и откуда такой шум. Но ей на лицо наехала шляпа. Она ничего не видела. «Либо я ее выкину, либо задохнусь». Одной рукой она пыта-лась развязать узел, другой отчаянно вцепилась в металлический поручень. Лодку бросало из сторо-ны в сторону, она то и дело черпала носом и трещала по всем швам. Временами ей казалось, что лод-ка становится совсем вертикально и просто идет ко дну. «О, пресвятая Божья Матерь! Я не хочу умирать!»
Наконец ей удалось развязать узел и освободить тесемки. Она могла видеть! Она осмотрелась вокруг. Кругом в темноте были стены воды. Они бушевали и обдавали ее пеной.
– Ретт! – пыталась она перекричать шум шторма.
Боже, где Ретт? Она вертела головой по сторонам. «Будь проклят этот Ретт!» Он стоял, на коле-нях, его плечи и спина напряглись. Высоко поднята голова. Он смеялся ветру, дождю и волнам. Ле-вой рукой вцепился в руль, правой в поручень. Он привязался веревкой, чтобы его не снесло. Но ему нравилось это! Ему нравилось играть со смертью.
«Я ненавижу его!»
Скарлетт с ужасом посмотрела на очередную надвигающуюся волну. Она старалась себя успо-коить. «Ретт прекрасно с ней справится, как и со всем остальным». Она пересилила себя и, высоко подняв голову, посмотрела навстречу этому хаосу.
Скарлетт ничего не знала о беспорядочности ветра в такую бурю. Когда поднимается тридца-тифутовая волна, она перекрывает собой ветер. Лодка поворачивается поперек волны, и становится возможным преодолеть волну. Скарлетт не понимала, что Ретт маневрирует со знанием дела среди этой стихии. И все вроде бы было в порядке до тех пор, пока Ретт не закричал:
– Кливер, кливер! Она увидела, как гребешок волны накрывает их.
Она услышала треск где-то совсем рядом и почувствовала, как сначала медленно, затем быст-рее огромная масса накрывает ее сверху. Она посмотрела на лицо Ретта. Оно было так близко, затем так далеко и совсем исчезло. Лодка перевернулась, и оба они оказались в ледяной воде.
Она и не подозревала, что бывает такая холодная вода. Сверху лил холодный ливень, и лед сжимал ее конечности. Зубы непроизвольно застучали, дрожь отдавалась в голове с ужасной силой. Она ничего не осознавала, кроме того, что все ее тело парализовано от холода. Но она продолжала двигаться, поднимаясь и опускаясь на волнах и уцепившись за какие-то обломки.
«Я гибну. О Бог, не дай мне умереть. Я хочу жить».
– Скарлетт! Этот звук раздался в ее голове громче, чем шум воды и трескотня зубов.
Он сразу дошел до ее сознания.
– Скарлетт!!! Она знала. Это был голос Ретта. Она почувствовала его руку, крепко сжимающую ее тело. Но где он? Вода заливала ей глаза. Она пыталась что-то закричать, но вода залилась в рот. Челюсти отказывались двигаться.
– Ретт, – проговорила она.
– Слава Богу.
Его голос был совсем рядом. Сзади. Ее сознание начало возвращаться к ней.
– Ретт, – снова повторила она.
– Слушай внимательно, дорогая. Ты никогда в жизни меня не слушала.
У нас есть всего один шанс. Естественно, мы им воспользуемся. Лодка рядом где-то. Я держу канат. Это значит, что нам предстоит поднырнуть под нее, и тогда мы будем в относительной безо-пасности. Ты все поняла?
– Нет! – вырвалось у нее.
Нырнуть для нее было все равно, что утонуть. Если она нырнет, она уже никогда не вынырнет. Паника охватила ее. Перехватило дыхание. Ей хотелось схватиться за Ретта сильно-сильно и плакать, плакать, плакать…
«Хватит! – слова прозвучали отчетливо. Причем ее же голосом. Это спасет ее. – Ты никогда не спасешься, если будешь вести себя, как идиотка».
– Что д-д-де-е-е-ла-ать? – стучали ее зубы.
– Я считаю до трех, и ныряем. Все будет в порядке. Ты готова?
Не дождавшись ответа, он стал считать:
– Раз… два…
Скарлетт набрала воздуха. Затем ее куда-то утащило под воду. На несколько секунд. Выныр-нув, она жадно стала глотать воздух.
– Я держал тебя, ты бы не утонула. Ты вцепилась в меня так, что я чуть сам не утонул.
Ретт показал ей, за что держаться. Руки ее были каменными. Она стала их растирать.
– Вот-вот. Растирай. Но не забывай держаться. Я должен оставить тебя ненадолго. Не паникуй. Я недолго. Я должен нырнуть обратно и отрезать весь такелаж, который может утянуть нас на дно. И не пугайся, когда кто-то схватит тебя за ногу. Это буду я. Лишнюю одежду и обувь тоже придется сбросить. Держись. Я скоро.
Казалось, это продлится вечно.
Скарлетт пока осматривалась по сторонам. Не так уж и плохо. Если бы не холод. Перевернутая лодка служила прекрасной крышей и спасала от дождя. Да и шторм казался не таким страшным, хотя лодку и бросало вверхвниз. Но она не видела этих страшных огромных волн.
Она почувствовала, как Ретт прикоснулся к ее левой ноге. Значит, она еще не совсем отморо-жена. Скарлетт первый раз легко вздохнула. Скарлетт почувствовала движение ножа, а затем огром-ный груз отвалился от ее ног, и плечи вылезли из воды. Ретт вынырнул из воды, и от неожиданности она чуть не выпустила из рук поручень.
– Как поживаешь? – спросил Ретт. Его голос показался ей криком.
– Тс-с. Не так громко.
– Как дела? – спросил он тихо.
– Замерзла, как собака, если тебе это интересно.
– Да, вода холодная. Но бывает еще холоднее. Если бы ты была в Северной Атлантике…
– Ретт Батлер, если ты мне будешь рассказывать свои военные приключения… я тебя утоплю!
Они засмеялись, и от этого смеха стало как бы теплее. Но Скарлетт продолжала сердиться.
– Как ты можешь смеяться в таком положении. Совеем не смешно болтаться в холодной воде посреди шторма!
– Когда дела так плохи, что хуже некуда, остается только смеяться. Это спасает от сумасшест-вия, и зубы не так стучат от страха.
Ее раздражало все, что он говорил. Самое главное, что он был прав. Зубы перестали стучать, когда мысли о близкой смерти улетучились из ее головы.
– Сейчас я хочу разрезать тесемки твоего корсета, чтобы тебе дышалось свободнее. Не двигай-ся, а то порежу тебя.