К сожалению, мать Ретта вела себя так, будто совсем не существовало этих красок, возбужде-ния и занятости вокруг. Она проходила мимо витрин со страусиными перьями и раскрашенными веерами, даже не взглянув на них, пересекла улицу, даже не поблагодарив женщину в багги, которая остановилась, чтобы не наехать на нее. Скарлетт вспомнила, что ей сказали тетушки: не было экипа-жей в Чарльстоне, которые не принадлежали бы янки, саквояжникам и скалливагам. Она вдруг почувствовала прилив ярости против хищников, которые жирели на потерпевшем поражение Юге. Она немного успокоилась, когда в обувном магазине заметила, что хозяин перепоручил богато одетого покупателя одному из своих помощников, чтобы поспешить навстречу маме Ретта. Было приятно находиться рядом с представительницей Старой Гвардии Чарльстона. Она страстно пожелала, чтобы миссис Мерриуэзер или миссис Элсинг оказались здесь.
– Я оставляла ботинки, чтобы их прошили заново, мистер Бракстон, – сказала Элеонора, – я хо-чу также показать своей невестке, куда приходить покупать лучшую в городе обувь и где самое при-ятное обслуживание. Скарлетт, дорогая, мистер Бракстон позаботится о тебе, как он постоянно это делал для меня все эти годы.
– Это делает мне честь, мэм, – мистер Бракстон элегантно поклонился.
– Как ваши дела, мистер Бракстон? – спросила очень изящно Скарлетт. – Я, кажется, куплю па-ру ботинок сегодня.
Она подняла на несколько дюймов свою юбку, чтобы показать туфельки из нежной, тонкой ко-жи.
– Что-нибудь более подходящее для прогулок по городу, – гордо сказала она.
Бракстон достал из кармана безупречно чистый белый платок и протер два стула.
– Если вы будете так любезны, леди…
Когда он скрылся за шторой в дальнем конце магазина, Элеонора наклонилась к Скарлетт и прошептала ей на ухо:
– Посмотри поближе на его волосы, когда он встанет на колени, чтобы примерить тебе бо-тинки. Он красит их сапожной ваксой.
Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не рассмеяться, когда она увидела, что миссис Бат-лер была абсолютно права, особенно после быстрых взглядов Элеоноры с конспираторской искрин-кой в ее темных глазах. Когда они вышли из магазина, Скарлетт захихикала.
– Вам не следовало бы мне этого говорить, мисс Элеонора. Я чуть было не устроила там спек-такль.
Миссис Батлер спокойной улыбнулась:
– А теперь пойдем к Онслоу, съедим по порции мороженого. Один из официантов там делает лучший самогон во всей Южной Каролине, я хочу заказать несколько кварт для пропитки фруктовых пирогов. Мороженое там также отличное.
– Мисс Элеонора!
– Моя дорогая, коньяк не достанешь ни за деньги, ни по дружбе. Нам всем как-то приходится выкручиваться, не так ли? И в этом что-то есть – в покупках на черном рынке, ты не думаешь?
Теперь Скарлетт уже не удивлялась, почему Ретт обожает свою мать.
Элеонора Батлер продолжала знакомить Скарлетт с жизнью Чарльстона, сводив ее в модный магазин тканей за отрезом хлопка (стоящая за прилавком женщина убила своего мужа швейной иголкой в сердце, но судья повел дело так, будто он сам упал на нее, когда был пьян); и к фармацевту (бедный человек, он был так близорук однажды, что заплатил небольшое состояние за необычную тропическую рыбку, хорошо сохранившуюся в спирте, которая, как он был убежден, была маленькой русалкой).
– За настоящими лекарствами ходи в магазин Брод-стрит, который я тебе покажу, – сказала миссис Батлер.
Скарлетт была глубоко огорчена, когда наступила пора идти домой. Она не помнила, чтобы она когда-нибудь так весело проводила время, и она почти взмолилась о визитах в еще несколько магазинов.
– Я думаю, мы поедем на трамвае обратно, – сказала миссис Батлер. – Я чувствую себя немного усталой.
И Скарлетт тут же стала волноваться. Была ли бледность Элеоноры знаком болезни или так превозносимой белизной кожи леди? Она поддерживала локоть своей свекрови, когда они садились в трамвай, раскрашенный в яркие зеленые и желтые цвета. Ретт ни за что не простит ей, если что-нибудь случится с его матерью. Она сама себе этого не простит.
Она наблюдала краешком глаза за миссис Батлер, пока движимый лошадьми вагончик медлен-но двигался по своим рельсам, но она не видела никакого внешнего признака несчастья. Элеонора бодро говорила о том, как они пойдут еще раз по магазинам вместе.
– Мы пойдем завтра на рынок, ты познакомишься со всеми, кого тебе надо знать. Это традици-онное место, где узнают все новости. Газета никогда не печатает о действительно интересных ве-щах.
Вагончик качнулся и повернул налево, затем проехал один квартал и остановился на перекрестке. Скарлетт вздрогнула. Сразу же за окошком рядом с Элеонорой она увидела солдата в голубом, с ружьем на плече, идущего в тени высокой колоннады.
– Янки, – прошептала она.
Взгляд миссис Батлер проследил за глазами Скарлетт.
– Это точно, Джорджия освободилась от них, не так ли? Нас оккупируют так долго, что мы уже едва их замечаем. В феврале будет уже десять лет. Человек привыкает почти ко всему за десять-то лет.
– Я никогда не привыкну к ним, – прошептала Скарлетт, – никогда.
Внезапный шум заставил ее вздрогнуть. Затем она поняла, что это был бой курантов где-то у нее над головой. Вагончик проехал перекресток, поворачивая направо.
– Уже час, – сказала миссис Батлер, – не удивительно, что я устала, это было долгое утро.
Позади них куранты прекратили свою музыку. Единственный колокол пробил только один раз.
– Это хранитель времени каждого чарльстонца, – сказала Элеонора, – часы на колокольне Свя-того Михаила. Они отмечают наше рождение и уход.

Дверца кареты открылась, и оттуда вышел смеющийся молодой человек. Он протянул руку. Дородная дама оперлась на нее и вышла из кареты. Она тоже смеялась. Молодой человек поддержал ее, когда она ступала на дорожку, затем протянул руку более молодой женщине с широкой улыбкой на лице.
– Входи, дорогая, – сказала миссис Батлер. – Помоги мне организовать чай.
Скарлетт с охотой пошла за ней. «Какие необычные люди. Комитет мисс Элеоноры наверняка отличается от тех сборищ старых кошек, что правят в Атланте. Где они откопали эту обезьяну-женщину? И кто такой этот мужчина? Мужчины не пекут пирогов для благотворительности. Он вы-глядит достаточно привлекательно». Скарлетт приостановилась перед зеркалом, чтобы поправить растрепанные ветром волосы.
– Ты выглядишь немного потрясенной, Эмма, – говорила миссис Батлер.
Она и полная женщина коснулись щеками, сначала одной стороной, затем другой.
– Выпей живительную чашечку чая, но вначале разреши представить тебе жену Ретта, Скар-летт.
– Потребуется больше, чем одна чашка чая, чтобы восстановить мои нервы после небольшой поездки. Элеонора, – сказала женщина и протянула руку. – Как поживаете, Скарлетт? Я Эмма Ан-сон, или, скорее, остатки от нее.
Элеонора обняла молоденькую женщину и подвела ее к Скарлетт.
– Это Маргарет, дорогая, жена Росса. Маргарет, познакомься со Скарлетт.
Маргарет Батлер была бледная, светловолосая молодая женщина с красивыми голубыми, как сапфиры, глазами, которые выделялись на ее тонком, бесцветном лице. Когда она улыбнулась, сетка глубоких преждевременных морщин появилась вокруг ее глаз.
– Я рада, наконец, познакомиться с вами, – сказала она, взяла Скарлетт за руки и поцеловала ее в щеку. – Я все время мечтала о сестре, а невестка практически то же самое. Я надеюсь, ты и Ретт придете скоро к нам на ужин. Росс страстно желает познакомиться с тобой.
– С удовольствием, Маргарет, и я уверена, что Ретт тоже обрадуется возможности побывать у вас, – сказала Скарлетт.
Она улыбнулась, надеясь, что говорила правду. Кто может сказать, пойдет ли Ретт с ней в дом своего брата или в любое другое место? Но для него будет очень трудно отказать семье. Мисс Элео-нора, а теперь и Маргарет были на ее стороне.
– Скарлетт, – сказала миссис Батлер, – иди познакомься с Салли Брютон.
– И с Эдвардом Купером, – добавил мужской голос. – Не лишайте меня возможности поцело-вать ручку миссис Батлер, Элеонора. Я уже поражен.
– Дождись своей очереди, Эдвард, – сказала миссис Батлер. – У вас, молодых людей, совсем нет хороших манер.
Скарлетт едва взглянула на Эдварда Купера, а его лесть совсем не коснулась ее. Она старалась не смотреть, но тем не менее смотрела на Салли Брютон, обезьянолицего кучера кареты.
Салли Брютон была маленькой женщиной лет сорока. Она была сложена, как худой, непосед-ливый мальчишка, а ее лицо действительно очень напоминает обезьянье. Она ни капельки не рас-строилась из-за откровенного рассматривания Скарлетт. Салли привыкла к такой реакции, ее удиви-тельное уродство, к которому она приспособилась уже давно, и ее необычное поведение часто изум-ляли незнакомых с нею людей. Она подошла к Скарлетт, ее юбки волочились за ней, как коричневая река.
– Моя дорогая миссис Батлер, ты думаешь, что мы сумасшедшие, как мартовские зайцы. Дело в том, что я единственная выжившая обладательница экипажа в городе, но я не могу содержать ку-чера. Они отказываются перевозить моих лишившихся собственности друзей, а я настаиваю на этом. Так что я отчаялась нанимать мужчин, которые увольняются почти что сразу. Если мой муж занят, я правлю каретой сама. – Она коснулась руки Скарлетт и посмотрела ей в лицо. – Теперь я вас спрашиваю, ест!» ли в этом смысл?
Скарлетт вернулся ее голос и она сказала.
– Да.
– Салли, не лови бедную Скарлетт в ловушку, – сказала Элеонора. – Что еще она могла отве-тить? Расскажи ей остальное.
Салли вздрогнула, затем усмехнулась.
– Мне кажется, твоя сноха намекает на мои колокольчики. Жестокое создание. Дело в том, что я плохо управляю лошадьми, и поэтому я обязана оснащать экипаж колокольчиками, заранее преду-преждающими людей о том, что они должны убраться с моей дороги.
– Прямо как прокаженные, – предположила миссис Ансон.
– Я проигнорирую это, – сказала Салли с чувством раненого достоинства.
Она улыбнулась Скарлетт истинно доброжелательной улыбкой.
– Я надеюсь, – сказала она, – что вы позовете меня, когда вам понадобится моя карета, несмот-ря на то, что вы видели.
– Спасибо, миссис Брютон, вы очень добры.
– Не за что. Дело в том, что я обожаю носиться по улицам, разгоняя скалливагов и саквояжни-ков на все четыре стороны. Разрешите мне представить вам Эдварда Купера, прежде чем он угас-нет…
Скарлетт автоматически отвечала на галантность Эдварда Купера, улыбаясь, чтобы образова-лась соблазнительная ямочка у уголка ее рта, застенчиво смущаясь от комплиментов, в то время как глазами поощряя на большие.
– Да, мистер Купер, – сказала она, – как вы спешите. Вы вскружите мне голову. Я всего лишь деревенская девушка из округа Клэйтон, Джорджия, и я не знаю, как обращаться с таким умным чарльстонским джентльменом, как вы.
– Мисс Элеонора, пожалуйста, простите меня, – услышала она новый голос.
Скарлетт повернулась и резко вздохнула. Там стояла девочка, молоденькая девушка, жгучая брюнетка, с волосами, свисающими гребешком над карими глазами.
– Я так извиняюсь, что опоздала, – продолжала девушка.
Ее голос был мягкий, немного запыхавшийся. Она была одета в коричневое платье с белым по-лотняным воротником и манжетами и в старомодную шляпку, обтянутую коричневым шелком.
«Она выглядит точно так же, как Мелани, когда я ее увидела в первый раз, – подумала Скар-летт. – Как маленькая, коричневая птичка. Могла ли она быть кузиной? Я никогда не слышала, чтобы у Гамильтонов были родственники в Чарльстоне».
– Ты вовсе не опоздала, Анна, – сказала Элеонора Батлер. – Иди выпей немножко чая, ты вы-глядишь продрогшей до костей.
Анна благодарно улыбнулась.
– Ветер набирает силу, и тучи быстро надвигаются. Я думаю, что обогнала дождь всего на не-сколько шагов… Добрый день, мисс Эмма, мисс Салли. Маргарет, мистер Купер, – она останови-лась, губы ее раскрылись: она увидела Скарлетт. – Добрый день. Я не думаю, что мы встречались. Я Анна Хэмптон.
Элеонора Батлер поспешила к девушке. Она держала дымящуюся чашку.
– Какая оплошность с моей стороны! – воскликнула она. – Я была так занята чаем, что, конечно же забыла, что ты не знаешь Скарлетт, мою невестку. Вот, Анна, выпей это залпом. Ты бледна, как привидение… Скарлетт, Анна наш эксперт по Конфедератскомудому. Она окончила школу в про-шлом году, и теперь она там преподает. Анна Хэмптон – Скарлетт Батлер.
– Как поживаете, миссис Батлер? – Анна протянула маленькую холодную ручку. Скарлетт по-чувствовала ее дрожь, когда пожимала ее своей теплой рукой.
– Пожалуйста, зови меня Скарлетт, – сказала она.

«Он хотел бы убить меня», – подумала она, и это опасение вызвало странную дрожь. Ретт по-ложил свои руки ей на плечи, и они крепко сомкнулись на ее плечах.
– Я уверен, что вы, леди, и ты, Эдвард, извините нас, если мы оставим вас, – сказал он. В его голове звучала привлекательная смесь мальчишества и жуликоватости.
– Прошло так много времени, с тех пор как я в последний раз разговаривал с женой. Мы под-нимемся наверх и оставим вас решать проблемы, связанные с Конфедератским домом.
Он вывел Скарлетт за дверь, даже не дав ей возможность попрощаться.

Глава 12

Ретт разговаривал, пока тянул ее вверх по лестнице в свою спальню. Он закрыл дверь и встал, прижавшись к ней единой.
– Какого черта ты тут делаешь, Скарлетт? Она хотела протянуть к нему свои руки, но его ярость остановила ее. Скарлетт расширила глаза в невинном непонимании. Ее голос был торопливым и чарующим, когда она заговорила.
– Тетушка написала мне, что ты говорил. Ретт, как ты хотел, чтобы я была здесь с тобой, но что я не могу оставить магазин. Ах, милый, почему ты мне не сказал? Меня ни капельки не волнует магазин.
Она беспокойно следила за его глазами.
– Это не пройдет, Скарлетт.
– Что ты имеешь в виду?
– Все это. Ни пылкое объяснение, ни невинное непонимание. Ты знаешь, что не можешь сол-гать мне.
Это была правда, и она знала это. Она должна быть честной.
– Я приехала потому, что хотела быть с тобою, – в ее тихом признании звучало достоинство.
Ретт посмотрел на – ее гордо поднятую голову, и его голос смягчился.
– Моя дорогая Скарлетт, – сказал он, – через некоторое время мы можем стать друзьями, когда воспоминания смягчатся до горьковатой ностальгии. Мы дойдем до этого, если мы оба будем терпе-ливы и милосердны. Но ничего больше этого.
Он прошелся нетерпеливо по комнате.
– Что я должен сделать, для того чтобы достучаться до тебя? Я не хочу причинять тебе боль, но ты заставляешь меня. Я не хочу, чтобы ты была здесь. Уезжай обратно в Атланту, Скарлетт, оставь меня. Я больше не люблю тебя. Более ясно я не могу сказать.
Кровь отлила от лица Скарлетт. Ее зеленоватые глаза светились на фоне ее белой кожи.
– Я тоже могу говорить ясно, Ретт. Я твоя жена, а ты мой супруг.
– Несчастливое обстоятельство, которое я предлагал исправить.
Его слова были как удары кнута. Скарлетт забыла, что ей надо сдерживать себя…
– Развестись с тобою? Никогда, никогда, никогда! И я никогда не дам тебе повода для развода. Я твоя жена, и я приехала к тебе, бросив все, что мне было дорого.
Улыбка триумфа тронул уголки ее губ, и она пошла со своей козырной карты.
– Твоя мама просто в восторге, что я здесь. Что ты ей скажешь, если вышвырнешь меня отсюда? Я скажу ей правду, и это разобьет ее сердце.
Ретт тяжело шагал из одного конца большой комнаты в другой. У него вырывались проклятия, ругательства, которые Скарлетт никогда не слышала. Это был Ретт, которого она знала только по слухам, это был Ретт, который последовал во время золотой лихорадки в Калифорнию и защищал свой участок ножом и тяжелыми сапогами. Это был Ретт, завсегдатай худших таверн в Гаване, Ретт – авантюрист, друг и компаньон таких же ренегатов, как он. Она наблюдала, шокированная, и восхищенная, и возбужденная, несмотря на угрозу. Внезапно его звероподобное метание по комнате прекратилось, и он повернул свое лицо к ней. Его черные глаза сверкали, но уже не от ярости. В них был юмор, темнота, горечь и настороженность. Это был Ретт Батлер, чарльстонский джентльмен.
– Шах, – сказал он с перекошенной улыбкой, – я не учел непредсказуемость и мобильность ко-ролевы. Но еще не мат, Скарлетт.
Он поднял ладони, вверх, временно сдаваясь.
Она не поняла, что он говорил, но его движение, тон его голоса показали ей что она выигра-ла, – что-то.
– Так я останусь?
– Ты останешься до тех пор, пока не захочешь уехать. Я не думаю, что это будет долго.
– Но ты не прав, Ретт! Мне нравится здесь.
Старое, знакомое выражение появилось на его лице. Он был удивлен, скептичен и всезнающ.
– Как давно ты в Чарльстоне, Скарлетт?
– С прошлой ночи.
– И ты уже узнала его так, чтобы полюбить. Быстрая работка, я поздравляю тебя с твоей чувст-вительностью. Тебя выгнали из Атланты – чудом не в смоле и в перьях – с тобой прилично обраща-лись дамы, которые по-другому не умеют относиться к людям. Итак, ты думаешь, что нашла прибе-жище.
Он рассмеялся, глядя на выражение ее лица.
– О, да, у меня все еще есть знакомые в Атланте. Я знаю все о твоем изгнании оттуда. Даже шваль, с которой ты общалась, не признает тебя.
– Это неправда! – закричала она, – Я вышвырнула их вон.
Ретт передернулся.
– Нам не стоит это обсуждать дальше. Если что и имеет значение, так это то, что ты здесь, в доме моей матери и под ее крылышком. Я беспокоюсь о ее счастье, в данный момент я ничего не мо-гу поделать с этим. Однако мне ничего и не нужно делать. Ты все сделаешь сама, без каких-либо ша-гов с моей стороны. Ты раскроешь свою суть, каждый почувствует жалость ко мне и сочувствие к моей матери. И я упакую тебя и пошлю назад в Атланту под молчаливые приветствия всего общест-ва. Ты думаешь, что сможешь продержаться как леди, не так ли? Ты не сможешь одурачить и слепог-лухонемого.
– Я леди, черт тебя побери. Ты просто не знаешь, как быть приличным человеком. Буду призна-тельна, если ты вспомнишь, что моя мама была из Робийяров из Саванны, а О'Хары происходят от ирландских королей!
Его ухмылка в ответ была мучительной.

Глава 13

Глаза Скарлетт все время возвращались к двери. Что задерживало так долго Ретта? Элеонора Батлер притворялась, что не замечает, но слабая улыбка тронула уголки ее губ. Ее пальцы быстро крутили челнок из слоновой кости, плетя сложную паутину петель. Это было уютное мгновение. Шторы гостиной были закрыты, лампы были зажжены в двух смежных Комнатах, и золотой потре-скивающий огонь разгонял холод и сырость. Но нервы Скарлетт были слишком напряжены, чтобы ее мог успокоить домашний уют. Где был Ретт? Будет ли он все еще сердиться, когда приедет?
Она пыталась сосредоточиться на словах мамы Ретта, но ей это не удавалось. Ее не волновал Конфедератский дом для вдов и сирот. Ее пальцы щупали поверхность платья, но на нем не было каскадов шнурков, которые можно было бы теребить. Наверняка он не беспокоился бы о ее нарядах, если бы она не интересовала его?
–…вот школа и выросла, вроде сама по себе, потому что сиротам больше некуда было идти, – говорила миссис Батлер. – Получилось более удачно, чем мы могли мечтать. В июне ее закончило шесть человек, все они теперь учителя. Две девушки уехали преподавать в Уолтерборо.
«Ах, где же он? Что он так долго делает? Если мне придется сидеть еще столько же, я закричу».
Пробили бронзовые часы на каминной полке. Два… Три… Пять… Шесть…
– Интересно, что задерживает Ретта? – сказала его мать. – Он знает, что мы ужинаем в семь, а он всегда выпивает сначала пунша. Он промокнет до костей, ему надо будет переодеться. – Миссис Батлер положила свои кружева на стол перед собой. – Я пойду посмотрю, не перестал ли дождь.
Скарлетт вскочила на ноги.
– Я схожу.
Она быстро подошла к окну и подняла угол тяжелой шелковой шторы. Снаружи клубился плотный туман в районе набережной, он завивался на улице, поднимаясь ввысь, как живой. Уличный фонарь светился в движущейся белизне, окружающей его. Она отшатнулась и задернула штору.
– Там все в тумане, – сказала она, – но дождь не идет. Вы думаете с Реттом все в порядке?
Элеонора Батлер улыбнулась.
– Он прошел через худшее, чем сырость и туман, ты знаешь это. Конечно, с ним все в порядке, ты услышишь его, входящего в дверь, теперь в любую минуту.
Как будто бы в подтверждение ее слов послышался звук открывающейся парадной двери. Скарлетт услышала смех Ретта и низкий голос дворецкого.
– Вы бы лучше отдали мне вашу мокрую одежду, мистер Ретт, и сапоги, я принес ваши домаш-ние туфли.
– Спасибо, Маниго. Я ПОЙДУ наверх и переоденусь. Скажи миссис Батлер, что я спущусь к ней через минуту. Она в гостиной?
– Да, сэр, она и мисс Ретт.
Скарлетт прислушивалась к его реакции, но она различила только быстрые, твердые шаги на лестнице. Казалось, прошел целый век прежде, чем он спустился вниз. Часы на камине врут. Каждая минута длилась, как целый час.
– Ты выглядишь усталым, дорогой, – воскликнула Элеонора Батлер, когда Ретт вошел в гости-ную.
Ретт приподнял мамину руку и поцеловал ее.
– Не беспокойся обо мне, мама, я более голоден, чем устал. Ужин скоро?
Миссис Батлер стала подниматься.
– Я распоряжусь на кухне, чтобы подали прямо сейчас.
Ретт нежно дотронулся до ее плеча, чтобы удержать ее.
– Я вначале выпью, не спеши.
Он подошел к столу, на котором стоял поднос с напитками. Наливая виски в стакан, он в пер-вый раз взглянул на Скарлетт.
– Не составишь ли мне компанию, Скарлетт?
Его приподнятые брови насмехались над ней. То же делал и запах виски. Она отвернулась, будто оскорбленная. «Итак, Ретт собирается играть в „кошки-мышки“, не так ли? Попытается заста-вить меня сделать что-нибудь, что восстановит его маму против меня. Что ж, ему придется очень изловчиться, чтобы сделать это». Она ухмыльнулась, а ее глаза заискрились. Ей надо быть очень лов-кой, чтобы перехитрить его. У нее участился пульс. Состязание ее всегда волновало.
– Мисс Элеонора, разве Ретт не шокирует? – рассмеялась она. – Был ли он таким озорным мальчишкой?
За спиной она почувствовала резкое движение. Ха! Это попало в точку. Он многие годы чувст-вует вину перед мамой за боль, которую он причинил, заставив своими выходками отца отречься от него.
– Ужин накрыт, миссис Батлер, – сказал Маниго, стоя в дверях.
Ретт предложил свою руку маме. Скарлетт почувствовала укол ревности. Затем она напомнила себе, что именно его любовь к матери позволила ей остаться здесь, и она проглотила раздражение.
– Я так голодна, что могу съесть полтеленка, – сказала она, – а Ретт просто умирает от голода, не так ли, дорогой?
У нее было преимущество теперь, он сам признался. Если она упустит ею, она проиграет всю игру, она никогда не получит его обратно.
Как потом выяснилось, Скарлетт не стоило беспокоиться. Как только они уселись, Ретт взял разговор в свои руки. Он вспоминал свои розыски чайного сервиза в Филадельфии, превращая это в приключение, рисуя искусные словесные портреты людей, с которыми он разговаривал, передразни-вая их акценты и характерные черты с таким мастерством, что его мама и Скарлетт хохотали, пока у них не заболели бока.
– И когда я проследовал по этому долгому пути, чтобы получить его, – завершил Ретт театраль-ным жестом, – просто вообразите мой ужас, когда новый владелец оказался слишком честным, чтобы продать чайный сервиз за двадцатикратную цену, которую я ему предложил. Минуту я боялся, что мне придется его выкрасть, но, к счастью, он принял предложение развлечься немного в карты.
Элеонора Батлер попыталась показать свое неодобрение.
– Я смею надеяться, что ты не совершил ничего бесчестного, Ретт, – сказала она. Но за ее сло-вами слышался смех.
– Мама, ты шокируешь меня. Я действую из-под стола, только когда играю с профессионалами. Этот несчастный отставной полковник армии Шермана был просто любителем. Мне пришлось на-дуть его, позволив выиграть несколько сотен долларов, чтобы облегчить его боль. Он напомнил мне Эллинтона.
Миссис Батлер засмеялась.
– Ох, бедный человек. И его жена – мое сердце переживает за нее, – сна наклонилась к Скар-летт. – Одна из семейных тайн по моей линии, – скала Элеонора Батлер насмешливым тоном. Она снова рассмеялась и начала вспоминать.
Эллинтоны, как узнала Скарлетт, были известны по всему Восточному побережью из-за своей слабости: они играли на что угодно. Первый Эллинтон, появившийся в колониальной Америке, прибыл на корабль туда только потому, что выиграл в пари земельный участок, спор был о том, кто выпьет больше эля и останется стоять на ногах.
– К моменту, когда он выиграл, – сказала Элеонора, – он был так пьян, что подумал о том, что неплохо было бы посмотреть на свой выигрыш. Говорят, что он даже не знал, куда едет, пока не приехал туда, так как он выигрывал у большинства матросов в кости их порции рома.
– Что он сделал, когда протрезвел? – хотела узнать Скарлетт.
– Он, моя дорогая, он так ни разу и не протрезвел. Он умер всего через десять лет после того, как причалил корабль. Но за это время он сразился с другим игроком в кости и выиграл девушку – одну из служанок с корабля – и, как оказалось позже, у нее появился ребенок, было что-то вроде же-нитьбы постфактум у его могилы, и ее сын стал моим прапрапрадедушкой.
– Он тоже был не прочь поиграть в карты, не правда ли? – спросил Ретт.
– Ну да, конечно. Это было семейное.

Она не обратила внимания на предупреждение в его взгляде, когда он повернулся к ней.
– Все было так мило за ужином, – сказала она, – зачем тебе надо уходить?
Ретт шагнул мимо нее и толкнул дверь из прихожей в холл. Она захлопнулась с тяжелым, туск-лым щелчком замка, отрезав их от остального дома.
– Не устраивай сцен, Скарлетт. Это бесполезно.
И, как будто он мог видеть, что творится у нее в голове, он произнес свои последние слова.
– Не рассчитывай также разделить со мной постель, Скарлетт.
Он открыл дверь на улицу. Прежде чем она смогла сказать слово, его уже не было в доме. Дверь медленно закрылась за ним.
Скарлетт топнула ногой. Почему он был таким с ней? Лицо ее исказила гримаса наполовину от раздражения, наполовину от невольного смеха. Он достаточно легко догадался о ее планах. Ну что ж, тогда ей придется стать умнее, вот и все. Ей придется оставить идею завести ребенка сразу, подумать о чемнибудь еще. Ее брови хмурились, когда она вернулась к маме Ретта.
– Ну вот, дорогая, не расстраивайся, – сказала Элеонора Батлер, – с ним будет все в порядке. Ретт знает реку, как свои пять пальцев.
Она стояла все это время у камина, не желая выйти в холл, чтобы не помешать прощанию Ретта с его женой.
– Пойдем в библиотеку, там уютнее, а слуги уберут со стола.
Скарлетт уселась на стуле с высокой спинкой, защищающей ее от сквозняков.
– Нет, – сказала она, – мне не нужна накидка на колени, все просто отлично, спасибо. Разреши-те мне укутать вас, мисс Элеонора – настояла она, взял кашемировую шаль. – Вы сядьте и расслабь-тесь.
Она удобно устроила миссис Батлер.
– Какая милая девушка ты, Скарлетт, так похожа на твою дорогую маму. Я помню, какой она все время была заботливой, с такими красивыми манерами. Все девушки Робийяр, конечно, вели себя прилично, но Эллин была особенной…
Скарлетт закрыла глаза и вдохнула слабый запах лимонной вербены. Все будет в порядке. Мисс Элеонора любит ее, она заставит Ретта вернуться домой, и они все вместе заживут счастливо.
Скарлетт дремала в глубоком мягком кресле, убаюкиваемая нежными воспоминаниями. Когда раздался шум в холле, она вздрогнула. На мгновение ей показалось, что она не знает, как она сюда попала: она туповато смотрела на мужчину, стоявшего в дверях. Ретт? Нет, это не мог быть Ретт.
Мужчина неровно переступил через порог.
– Я пришел встретиться с моей сестрой, – сказал он.
Маргарет Батлер подбежала к Элеоноре.
– Я пыталась остановить его, – плакала она, – но он был в таком состоянии, я не могла заста-вить его послушать меня, мисс Элеонора.
Миссис Батлер поднялась.
– Тише, Маргарет, – быстро и спокойно сказала она. – Росс, я жду положенного приветствия.
Ее голос был необычайно громким, слова – отчетливыми.
Мысли Скарлетт прояснились теперь. Итак, это был брат Ретта. И пьяный к тому же, судя по его виду. Она встала, улыбнулась Россу, показывая свои ямочки.
– Я удивляюсь, мисс Элеонора, как одна леди может быть так удачлива, родив двух сыновей, один – симпатичнее другого? Ретт никогда не говорил мне, что у него есть такой брат!
Росс направился к ней. Его глаза осмотрели ее тело, остановились на ее взъерошенных кудряш-ках и накрашенном лице. Он вскоре хитро скосился, чем улыбнулся.
– Итак, это Скарлетт, – сказал он, заплетаясь. – Я так и знал, что Ретт закончит таким лакомым кусочком, как она. Иди сюда, Скарлетт, поцелуй дружески твоего брата. Ты знаешь, как удовлетво-рять мужчину, я уверен.
Его большие руки, как огромные пауки, поднялись вверх по ее рукам и схватили ее за откры-тую шею. Затем она почувствовала его открытый рот на своем, его горькое дыхание, его язык, пы-тающийся раздвинуть ее зубы. Скарлетт попробовала его оттолкнуть, но Росс был слишком сильным, его тело еще плотнее прижалось к ней.
Она могла слышать голос Элеоноры Батлер и Маргарет, но она не могла разобрать, что они го-ворили. Она старалась вырваться из омерзительных объятий Росса. «Он назвал ее проституткой! И обращался, как с подобной».
Внезапно Росс отбросил ее.
– Готов поспорить, что ты не так холодна с моим дорогим старшим братцем, – проворчал он.
Маргарет Росс всхлипывала на плече Элеоноры.
– Росс! – резко выкрикнула миссис Батлер.
Росс повернулся, неловким движением опрокидывая маленький столик.
– Росс! – сказала его мать. – Я позвонила Маниго. Он поможет тебе добраться до дома и прово-дит Маргарет. Когда ты протрезвеешь, ты напишешь письма с извинениями жене Ретта и мне. Ты опозорил себя, и Маргарет, и меня, и тебя не будут принимать в моем доме, пока я не оправлюсь от стыда.
– Я так сожалею, мисс Элеонора, – плакала Маргарет.
Миссис Элеонора положила свои руки Маргарет на плечи.
– Мне жалко тебя, Маргарет, – сказала она. – А теперь иди домой. Ты всегда будешь желанной гостьей в моем доме.
Мудрые глаза Маниго оценили ситуацию мгновенно, и он увел Росса, который не произнес ни слова протеста. Маргарет суетливо вышла за ним.
– Я так сожалею, – повторяла она снова и снова, пока звук ее голоса не пропал за закрывшейся дверью.
– Мое дорогое дитя, – сказала Элеонора, – Росс был пьян, он не понимал, что он говорил, но это не оправдывает его.
Скарлетт тряслась от отвращения, от унижения, от раздражения. Как она позволила этому слу-читься, позволила брату Ретта коснуться ее? «Я должна была плюнуть ему в лицо, выцарапать ему глаза, ударить кулаком по его отвратительному, дурацкому рту. Но я не сделала этого, я приняла все, как будто заслужила это». Скарлетт сгорала от стыда. Лучше бы Росс ударил ее или порезал ножом. Ее тело оправилось бы от синяков или ран. Но ее гордость не излечится никогда.
Элеонора наклонилась к ней, попыталась обнять ее, но Скарлетт съежилась от ее прикоснове-ния.
– Оставьте меня в покое! – она попыталась закричать, но вышел только стон.
– Я не оставлю, – сказала миссис Батлер, – пока ты не выслушаешь меня. Ты многого не зна-ешь. Ты слушаешь?
Она подвинула стул ближе к Скарлетт.
– Нет! Уходите! – Скарлетт заткнула уши руками.
– Я не оставлю тебя, – сказала Элеонора. – И я скажу тебе снова и снова, тысячу раз, если будет необходимо, до тех пор, пока ты не услышишь меня…
Она нежно поглаживала склоненную голову Скарлетт, успокаивая, лаская.
– То, что сделал Росс, непростительно, – сказала она, – я не прошу тебя простить его, но я должна, Скарлетт… Он мой сын, и я знаю, что заставило его это сделать. Он не хотел причинить тебе боль, моя дорогая. Это Ретта он атаковал через тебя. Ретт сильный. Росс никогда не сравнится с Реттом ни в чем. Ретт протягивает руку и берет то, что он хочет. А бедный Росс – неудачник во всем.
Маргарет рассказала мне сегодня днем, что, когда Росс утром пришел на работу, ему сказали, что он уволен из-за его пристрастия к выпивке. Он постоянно пил, мужчины всегда пьют, но не так, как он начал пить, когда год назад Ретт приехал в Чарльстон. Росс пытался восстановить плантацию, он работал на ней, как раб, сразу, как только вернулся с войны, но он так и не получил приличного урожая риса. Скоро все должно быть распродано за налоги. Ретт предложил купить у него планта-цию. Она должна была бы быть землей Ретта в любом случае, только он и его отец… – но это другая история.

Вот таким был мир, который Скарлетт О'Хара, когда-то деревенская красавица, выросшая на грубой, красноватой земле Джорджии, теперь намеревалась завоевать, вооруженная только энергией, упрямством и страстным желанием. Выбранное для этого время было трудным.
Веками чарльстонцы славились своим гостеприимством. Было обычно развлекать сотню гос-тей, большая часть которых была не известна ни хозяину, ни хозяйке. Во время недели скачек из Англии, Франции, Ирландии, Испании привозили лошадей часто за месяцы до начала соревнований, чтобы они привыкли к климату и воде. Владельцы их останавливались в домах их соперников, их лошади стояли в конюшнях, в качестве «гостей», рядом с лошадьми, которые выставит на скачках хозяин дома. Это был открытый, чистосердечный город.
Пока не пришла война. Первые залпы Гражданской войны прогремели в чарльстонском заливе. Для всех Чарльстон олицетворял таинственный и волшебный, пропахший магнолиями Юг.
И для Севера тоже. «Гордый и надменный Чарльстон» – повторяющийся мотив в нью-йоркских и бостонских газетах. Военное командование Союза решило разрушить заполненный цветами, окрашенный в пастельные тона старый город. Был блокирован вход в залив, установленные на ближайших островах пушки обстреливали узкие улочки и дома осажденного города, который продержался шестьсот дней, наконец армия Шермана пришла сжечь плантации вдоль рек. Когда войска Союза вошли в город, они увидели заброшенные руины. Им также пришлось встретиться с населением, которое осталось таким же гордым и надменным.
Люди восстановили свои крыши и окна, как смогли, и заперли свои двери. Они сохранили тра-диции веселиться. Они собирались для танцев в гостиных, произносили тосты в честь Юга, запивая их простой водой из разбитых чашек. «Голодными вечеринками» называли они свои сборища и смеялись. Могли закончиться времена французского шампанского в хрустальных бокалах, но они все еще были чарльстонцами. Они потеряли все, чем обладали, но у них остались общие традиции и мода. Война была закончена, но они не были разбиты. Их никогда не одолеют, что бы ни делали эти проклятые янки. Никогда, пока они держатся вместе. И не пускают больше никого в их закрытый круг.
Военная оккупация и крайности правительства Реконструкции испытывали их характер, но они выстояли. Один за другим все остальные штаты Конфедерации были присоединены к Союзу, их управление опять отдано населению штата. Но не Южная Каролина. И, в особенности, не Чарльстон. Более десяти лет после завершения войны вооруженные солдаты патрулировали старые улицы, навязывая комендантский час. Постоянно меняющийся контроль затрагивал практически все, начиная от кусочка решимости сохранить старый стиль жизни. После своей работы в качестве клерков и служащих бывшие владельцы плантаций приезжали или приходили на окраины города, чтобы восстановить двухмильный овал Чарльстонского ипподрома и посадить в пропитанной кровью земле вокруг него семена травы, купленные на сложенные гроши вдов.
Понемножку, по символам и по дюймам, чарльстонцы восстанавливали их возлюбленный мир. Но в нем не было места для тех, кто раньше к нему не принадлежал.

Глава 15

Панси не могла скрыть свое удивление от распоряжений, которые отдавала ей Скарлетт, когда она впервые раздевалась перед сном в доме Батлеров.
– Возьми зеленый прогулочный костюм, который я надевала сегодня утром, и хорошенько по-чисти его. Затем спори всю отделку, включая золотые пуговицы, и пришей вместо них простые чер-ные.
– Где я возьму просто черные пуговицы, мисс Скарлетт?
– Не беспокой меня такими глупыми вопросами. Спроси служанку миссис Батлер. Как ее имя? Селли. И разбуди меня завтра в пять часов.
– Пять часов?
– Ты что, оглохла? Ты слышала меня? Теперь проваливай. Я хочу, чтобы этот зеленый наряд был готов, когда я проснусь.
Скарлетт благодарно утонула в пуховом матрасе и подушках. Это был переполненный, слиш-ком эмоциональный день. Встреча с мисс Элеонорой, затем магазины, потом это глупое собрание Конфедератского дома, потом появление Ретта с серебряным чайным сервизом… Она хотела, чтобы он был здесь, но, может, лучше подождать несколько дней, пока она действительно не будет принята в Чарльстоне. Этот несчастный Росс! Она не будет думать ни о нем, ни о том, что он сказал ей. Мисс Элеонора отказала ему от дома, и ей не придется больше его встречать. Она подумает о чем-нибудь еще. Она подумает о мисс Элеоноре, которая любит ее и которая поможет ей получить Ретта обрат-но.
– Рынок, – сказала мисс Элеонора, – это место встречи всех жителей Чарльстона, и там можно услышать все новости.
Итак, она пойдет на рынок завтра. Скарлетт не очень хотелось идти так рано, в шесть часов. Но дела заставляют. Скарлетт быстро заснула.
Рынок был отличным местом, где Скарлетт могла начать жизнь чарльстонской леди. Рынок был внешней, видимой формой чарльстонского духа. С первых дней города он был местом, где чарльстонцы покупали себе продукты. Хозяйка или, в редких случаях, мужчина выбирали и платили за них, а слуга или кучер клали их в корзину, висящую у них на руке. До войны продукты продавали слуги, которые доставляли их с плантаций. Многие продавцы остались на своих местах, только теперь они были свободными, а корзины носили те же слуги, за работу которым теперь платили. Для Чарльстона было важно, что не нарушался привычный уклад жизни.
Традиция была краеугольным камнем общества, прирожденным правом жителей Чарльстона, бесценным наследием, которое ни саквояжник, ни солдат не могли украсть. Манифестом ее был ры-нок. Чужаки могли ходить туда за покупками, это была общественная собственность. Но это было испытанием для них. Ведь чужаки никак не могли понравиться женщине, торгующей овощами, или мужчине, продающему крабов. Черные граждане были такими же гордыми чарльстонцами, как и бе-лые. Когда посторонний человек уходил, весь рынок звенел от смеха. Рынок был только для жите-лей Чарльстона.

– Я сама предпочитаю камбалу, к ней так хорошо идет соус. Разреши мне представить тебе же-ну Ретта, Скарлетт… Это миссис Вентворф, Скарлетт.
– Как поживаете, Скарлетт? Скажите, нравится ли вам эта камбала? Она выглядела отврати-тельно, но Скарлетт пробормотала:
– Я всегда была неравнодушной к камбале.
Она надеялась, что не все друзья мисс Элеоноры будут спрашивать ее мнение. Она даже не зна-ла, что такое камбала, тем более не могла сказать, хороша она или нет.
За следующий час она была представлена еще двадцати дамам и дюжине новых сортов рыбы. Она получила глубокие познания в области морских продуктов. Миссис Батлер купила крабов, пере-ходя от одного продавца к другому, пока не набрала восемь.
– Наверное, я кажусь тебе очень придирчивой, – сказала она, – но суп немножко не тот, если он сделан из крабов-самцов. Икра добавляет ему особый вкус. В это время года намного труднее найти крабов-самок, но это стоит усилий, я думаю.
Скарлетт не волновало, какого пола были крабы. Ее пугало то, что они были еще живыми, ко-пошились в раковинах, протягивали свои клещи, издавая шумные звуки, когда они заползали один на другого, пытаясь вылезти. А теперь она слышала, как они ползают по корзине Селли, копошась в бумажном пакете.
Самыми противными для нее оказались креветки, хотя они и были мертвыми. Их глаза были ужасными черными шариками на стебельках, у них были длинные усики и остроконечные брюшки.
Устрицы не беспокоили ее, они просто выглядели, как грязные камни. Когда миссис Батлер взяла изогнутый нож со стола и открыла одну, Скарлетт почувствовала, как у нее в желудке все под-нимается. Это выглядело, как плевок, плавающий в старой воде после мытья посуды.
После даров моря мясо показалось ей успокаивающе знакомым, хотя скопища мух на пропи-танных кровью газетах заставили ее испытать тошноту. Она смогла улыбнуться маленькому черному мальчику, который махал им большим, в форме сердца веером, сделанным из чего-то высушенного, похожего на солому. К тому времени, как они достигли рядов птиц с обмякшими шеями, она снова могла подумать об отделке шапочки перьями.
– Какие перья, дорогая? – спрашивала миссис Батлер. – Фазана? Конечно, ты можешь купить немного.
Она быстро поторговалась с черной толстой женщиной, которая продавала птицу.
– Что это Элеонора делает? – услышала Скарлетт.
Она обернулась и увидела обезьянье лицо Салли Брютон.
– Доброе утро, миссис Брютон.
– Доброе утро, Скарлетт. Зачем Элеонора покупает несъедобные части этой птицы? Или кто-то изобрел способ приготовить перья? У меня есть несколько матрасов, который я сейчас не использую.
Скарлетт объяснила, зачем они были ей нужны. Она почувствовала, что лицо ее краснеет. Мо-жет, только «лакомые кусочки» носят на украшенных шляпках в Чарльстоне?
– Какая хорошая идея! – сказала Салли с подлинным энтузиазмом. – У меня есть шляпка для верховой езды, которая может быть восстановлена с помощью кокарды из лент и перьев. Если только я смогу ее найти, прошло так много времени с момента, когда я ее надавала в последний раз. Вы ездите верхом, Скарлетт?
– Не ездила уже многие годы. С того времени… – она попыталась вспомнить.
– С начала войны. Я знаю. Я тоже, я ужасно скучаю по езде.
– О чем вы скучаете, Салли? – присоединилась к ним миссис Батлер. Она протянула перья Сел-ли.
– Обвяжи их ниткой с обоих концов и будь осторожней с ними.
Затем она вздохнула.
– Извините меня, – сказала она со смехом, – я упущу брютонскую колбасу. Слава Богу, я уви-дела тебя, Салли, это совсем вылетело у меня из головы.
Она поспешно ушла, Селли последовала за ней.
Салли улыбнулась при виде удивленного выражения Скарлетт.
– Не волнуйся! Она не сошла с ума. Лучшая в мире колбаса продается только по субботам. Рас-продается она очень быстро. Человек, который делает ее, был нашим лакеем, когда был рабом. Его зовут Лукул. Когда его освободили, он взял фамилию Брютон. Почти все рабы так сделали – здесь можно встретить имена всей чарльстонской аристократии. Конечно, немало и Линкольнов. Пойдем, пройдемся со мною, Скарлетт. Мне надо купить овощей. Элеонора найдет нас.
Салли остановилась перед столом с луком.
Где, дьявол ее побери, Лилла? А, вот она где. Скарлетт, это крохотное юное создание, если ты можешь поверить в это, управляет всем моим домашним хозяйством. Это миссис Батлер, Лилла, же-на мистера Ретта.
Миловидная служанка неуклюже присела в реверансе.
– Нам надо много лука, мисс Салли, – сказала она, – для засолки артишоков.
– Ты слышала, Скарлетт? Она думает, что я старуха. Я знаю, что нам надо много лука.
Салли схватила со стола бумажный пакет и стала бросать в него лук. Скарлетт презрительно наблюдала. Она импульсивно закрыла пакет рукой.
– Простите меня, миссис Брютоя, но этот лук нехорош.
– Нехорош? Как может быть лук нехорошим? Он не гнилой и не проросший.
– Этот лук был выкопан очень рано, – объяснила Скарлетт. – Он выглядит достаточно хорошо, но у него не будет никакого вкуса. Я знаю это потому, что сама совершила такую ошибку. Когда я управляла нашим хозяйством, я посадила лук. Так как я ничего не понимала в выращивании овощей, я выкопала всю грядку, как только верхушки начали окрашиваться в коричневый цвет, боясь, что он сгниет. Он был как на картинках, такой же красивый, но он был безвкусным. Мы его ели вареным, клали в жаркое и не притронулись к нему. Позже, когда я вскапывала эту грядку, чтобы посадить что-нибудь еще, я наткнулась на одну луковицу, которую раньше пропустила. Эта была как раз тем, чем должен быть настоящий лук. Дело в том, что ему нужно время, чтобы приобрести вкус. Я пока-жу вам, как должен выглядеть настоящий лук.
Скарлетт опытными руками, взглядом и нюхом просмотрела стоящие на столе корзины.
– Вот этот вам подойдет, – наконец произнесла она.
Ее подбородок воинственно поднялся. «Ты можешь принимать меня за неотесанную деревен-щину, если хочешь, – думала она, – но я не стыжусь, что запачкала свои руки, когда мне это было необходимо. Вы, высокомерные чарльстонцы, думаете, что на вас свет клином сошелся, но это не так».
– Спасибо, – сказала Салли. – Я была к тебе несправедлива, Скарлетт. Я не думала, что у такой милашки, как ты, может быть голова на плечах. Что еще ты сажала? Я бы была не против узнать про сельдерей.
Скарлетт изучала ее лицо. Она увидела подлинный интерес.
– Сельдерей был слишком большой роскошью для меня. У меня была дюжина голодных ртов, которые мне надо было кормить. Я знаю все о моркови, о картошке и репе. Также и о хлопке.
Она готова поспорить, что ни одна леди в Чарльстоне

пренебрегала религией. Ее мама, наверное, рыдает на небесах. Ах, почему маминым сестрам необходимо было ждать в Чарльстоне? Никто в Атланте не ожидал, что она будет ходить к мессе. Миссис Батлер не сердилась бы на нее или, в худшем случае, могла бы пригласить ее пойти с ней в епископальную церковь. Это не было так плохо. У Скарлетт было смутное представление, что Бог не обращал внимания на то, что происходило в протестантской церкви. Но как только она переступит порог св. Марии, он сразу узнает, что перед ним грешница, которая не была на покаянии с… она даже не помнила, когда это было в последний раз. Она не сможет принять причастие. Она представляла ангелов-хранителей, о которых рассказывала ей Эллин, когда она была маленькой. Все они хмурились. Скарлетт натянула покрывало на голову.
Она не знала, что ее концепция религии была суеверной и дурно сформированной, как у чело-века каменного века. Она только знала, что она напугана, несчастна и сердита, что она стоит перед дилеммой. Что же ей делать?
Скарлетт вспомнила спокойное лицо матери; освещенное свечами, когда она рассказывала сво-ей семье и слугам, что Бог любит заблудших овечек, но это было небольшим утешением. Она не мог-ла придумать предлога, чтобы не ходить на мессу.
Это было ужасно! Когда все стало развиваться так хорошо, и миссис Батлер сказала ей, что Салли Брютон устраивает увлекательные партии в вист, и она была уверена, что ее пригласят.

Глава 16

Скарлетт, конечно же, пошла на мессу. К ее удивлению, древний ритуал был успокаивающим, как старые друзья в новой жизни, которую она начинала. Легко вспоминалась ее мать, бормочущая «Отче Наш», а гладкие бусинки четок были так знакомы ее пальцам. Эллин, должно быть, была до-вольна, видя ее на коленях, и от этого она чувствовала себя лучше.
Так как это было неизбежно, она исповедалась и навестила Кэррин. Монастырь и ее сестра бы-ли еще двумя сюрпризами для нее. Скарлетт все время представляла себе монастыри, как крепости с запертыми воротами, где монахини день и мочь скребли каменные полы. В Чарльстоне сестры мило-сердия жили великолепном кирпичном здании и устроили школу в красивой бальной зале.
Кэррин была счастлива; она так изменилась по сравнению с той застенчивой девушкой, кото-рой Скарлетт ее помнила, что казалась совсем другим человеком. Как она может сердиться на незна-комку? Особенно на незнакомку, которая казалась взрослее ее, несмотря на то, что она была ее младшей сестренкой. Кэррин – сестра Мария Иосиф – была также рада увидеть ее. Скарлетт почувст-вовала себя согретой обильно выраженными любовью и восхищением. Вели бы Сьюлин была хотя бы наполовину такой же милой, как Кэррии, Скарлетт не была бы так замкнута в Таре. Было по-настоящему приятно увидеть Кэррин и попить чаю в милом садике в монастыре, даже при том, что Кэррин слишком много говорила о маленьких девочках в ее математическом классе, что почти усы-пила Скарлетт.
Воскресная месса с последовавшим за ней завтраком у тетушек и посещение Кэррин были ти-хими мгновениями в напряженном распорядке жизни Скарлетт.
Лавина визитных карточек свалилась на дом Элеоноры Батлер через неделю после обучения Салли Брютон покупке лука. Элеонора была благодарна Салли, по крайней мере, она думала, что была. Хорошо зная жизнь Чарльстона, она опасалась за Скарлетт. Даже в спартанских условиях послевоенной жизни общество было зыбучим песком неписаных правил поведения, византийским лабиринтом изысканного изящества, готовым поймать в свою ловушку неосмотрительного и непосвященного человека.
Она пыталась руководить Скарлетт.
– Ты не должна посещать всех, кто оставил тебе визитные карточки, дорогая, – сказала она. – Достаточно оставить свою визитку с загнутым вниз уголком. Это обозначает, что был сделан визит, и твою готовность познакомиться.
– Поэтому так много карточек было согнуто? Я думала, что они просто старые и поистертые. Впрочем, я собираюсь навестить каждого из них. Я рада, что все хотят подружиться, и я тоже хочу.
Элеонора прикусила свой язык. Это было правдой, что большинство карточек были «старые и поистертые». Никто не мог позволить себе новые – почти никто. А те, кто мог, не делали этого, что-бы не смущать тех, кто не мог. Было приятной традицией теперь оставлять все полученные визитки на подносе в прихожей для возвращения их хозяевам. Элеонора решила, что не будет пока осложнять обучение Скарлетт этой информацией. Скарлетт показала ей коробочку с сотней новых беленьких визиток, которые она привезла из Атланты. Они были еще проложены материей и могли послужить долгое время. Осмотрев набор Скарлетт, Элеонора почувствовала себя точно так же, как много лет назад, когда Ретт трехлетним ребенком с триумфом позвал ее с верхнего сука гигантского дуба.
Беспокойство Элеоноры Батлер было напрасным. Салли Брютон была точна:
– Девушка почти полностью без образования и со вкусом готтентота. Но у нее есть сила и энер-гия. Нам нужны такие, как она, на Юге, да даже в Чарльстоне. Может, особенно в Чарльстоне. Я от-вечаю за нее, я надеюсь, все мои друзья дадут ей возможность это почувствовать.
Вскорости Скарлетт закружилась в водовороте городской жизни. Начинала свой день она на рынке, затем плотный завтрак дома, обычно включающий брютонскую колбаску; около десяти часов, одетая в новый наряд, она уходила с Панси, несущей коробочку визиток и запас сахара, который обычно приносили все гости в это трудное время. До обеда ей хватало времени, чтобы нанести пять визитов. Послеобеденное время было посвящено посещениям леди, проводящих время за партией в вист, или экскурсиям со своими новыми подружками на Кинг-стрит, или приему посетителей вместе с мисс Элеонорой.
Скарлетт обожала постоянную активность. Более того, ей нравилось, когда на нее обращали внимание. Но больше всего она любила слышать имя Ретта на устах у всех. Несколько старушек бы-ли открыто критичны. Они не одобряли его, когда он был молодым, и они никогда не смягчатся. Но большинство уже простило ему грехи молодости. Он повзрослел, стал сдержаннее. И он был предан своей матери. Старые леди, которые потеряли своих сыновей и внуков на войне, хорошо понимали счастье Элеоноры Батлер.

Все началось со страшного слуха, о котором, посмеиваясь, говорили в городе. Мэри Элизабет Питт, старая дева сорока с лишним лет, заявляла, что она проснулась в середине ночи и увидела в комнате мужчину. «Так же отчетливо, как все остальное, – говорила она, – с платком на лице, как у Джесси Джеймса». «Если я когда-либо слышал о мечтаниях, – недобро прокомментировал кто-то, – то именно это они и есть. Мэри Элизабет, наверное, старше Джесси Джеймса на двадцать лет». В газетах печатались серии статей, романтизирующих подвиги братьев Джеймс и их банды.
Но на следующий день история продолжилась. Алиса Саваж была тоже сорока с лишним лет, но была замужем дважды, и все знали, что она была спокойной, разумной женщиной. Она также проснулась и увидела мужчину у себя в спальне, который стоял рядом с ее кроватью и смотрел на нее в лунном свете. Он приподнял штору, чтобы на нее попадало больше света; на нем также был платок на нижней части лица. Глаза были в тени козырька его шапки. На нем была униформа солдата Союза.
Миссис Саваж закричала и швырнула в него книгой. Он выскочил на веранду, прежде чем ее муж успел прибежать в спальню.
Янки! Вдруг всем стало страшно. Одинокие женщины боялись за себя и за своих мужей, пото-му что если мужчина нанесет травму солдату Союза, то его посадят в тюрьму или повесят.
Следующие две ночи солдат появлялся в женских спальнях. На третью ночь не лунный свет разбудил Феодосию Хардинг, а прикосновение теплой руки к покрывалу над ее грудью. Когда она открыла глаза, перед ней была темнота. Но она чувствовала сдерживаемое дыхание, затаенное при-сутствие человека. Она закричала, затем упала в обморок от страха. Никто не знал, что может про-изойти дальше. Феодосию отослали к кузинам в Саммервиль. Все говорили, что она была в тяжелом нервном состоянии, близком к идиотизму, добавляли злые языки.
Делегация Чарльстонских мужчин отправилась в командование армии с престарелым адвока-том Иозефом Ансоном. Они собрались патрулировать старую часть города. Если они встретят незва-ного гостя, то они будут разбираться с ним сами.
Командование согласилось с патрулированием, но предупредило, что если солдат Союзной ар-мии пострадает, то ответственный за это человек или группа людей будут наказаны. Они не хотят, чтоб под предлогом защиты чарльстонских женщин совершались нападения на солдат Северной ар-мии.
Все страхи Скарлетт волной нахлынули на нее. Она стала пренебрежительно относиться к ок-купационным войскам, как и все в Чарльстоне, она не замечала их, вела себя, будто их и вовсе не было, и они убирались с ее пути, когда она выходила на дорожку рядом с домом, чтобы пойти на рынок или нанести визит. Теперь же она боялась всякой голубой формы. Любой мог быть полуночным незваным гостем. Она легко представляла его, фигуру человека, выступающую из темноты.
Ее преследовали страшные сны, скорее, воспоминания. Снова и снова она видела мародера-янки, пришедшего в Тару, чувствовала резкий запах, видела его грязные, волосатые руки, переби-рающие содержимое маминой шкатулки, его красные глаза, горящие от жестокости, похотливо смот-рящие на нее, его рот с выбитыми зубами, влажный и скривившийся в плотоядном оскале. Она за-стрелила его, уничтожила глаза и рот в фонтане крови, кусочков костей и липких комочков его мозгов.
Она никогда не сможет забыть грохот выстрела, призрачно-красные брызги и ее неистовый триумф.
Ах, если бы только у нее был пистолет, чтобы защитить себя и мисс Элеонору от янки!
Но в доме не было оружия. Она обыскала полочки и ящики, гардеробы и бельевые шкафы, даже полки с книгами в библиотеке. Она была беззащитна. В первый раз в своей жизни она почувствовала себя слабой, неспособной посмотреть в лицо опасности и преодолеть ее. Это ее чуть не сломало. Она умоляла Элеонору Батлер послать записку Ретту.
Элеонора медлила. Да, да, она пошлет ему весточку. Да, она напишет ему, что сказала Алиса о громадных размерах и о блеске лунного света в его нечеловеческих глазах. Да, она напомнит ему, что она и Скарлетт – две одинокие женщины, остающиеся в доме на ночь, когда все слуги, кроме старика Маниго и Панси, маленькой и слабой девушки, расходятся после ужина по домам. Да, она срочно напишет записку и передаст ее со следующей же лодкой, что привезет дичь с плантации.
– Но когда это будет, мисс Элеонора? Ретт должен приехать сейчас! Это дерево магнолии – практически лестница, ведущая от земли на веранду напротив наших комнат!
Она для большей выразительности трясла руку миссис Батлер. Элеонора похлопала ее по руке.
– Скоро, дорогая, это должно произойти очень скоро. У нас не было уток уже целый месяц, а жареная утка – мое любимое блюдо. Ретт знает это. Кроме того, все теперь будет в порядке. Росс и его друзья будут патрулировать улицы по ночам.
«Росс! – про себя вскрикнула Скарлетт. – Что может сделать пьяница вроде Росса Батлера? Или любой другой чарльстонский мужчина? Большинство из них – либо старики, либо калеки или еще мальчики. Если бы от них была какая-нибудь польза, они бы не проиграли эту дурацкую войну. По-чему кто-то должен доверять им сражаться с янки теперь?»
Какое-то время казалось, что патрули помогли. Перестали поступать сообщения о непрошеных гостях, и все успокоились. Скарлетт устроила первый приемный день, на который пришло так много приглашенных, что тетя Элали жаловалась, что не всем хватило пирога. Элеонора Батлер порвала записку, которую она написала Ретту. Люди ходили в церковь, ходили по магазинам, играли в вист, проветривали свои вечерние платья и занимались их починкой перед началом Сезона.
Скарлетт вернулась после своих утренних визитов с горящими щеками от быстрой ходьбы.
– Где миссис Батлер? – спросила она Маниго.
Узнав, что она на кухне, Скарлетт побежала в дальнюю часть дома.
Элеонора Батлер взглянула на вбежавшую Скарлетт.
– Хорошие новости, Скарлетт! Я получила сегодня утром письмо от Роемари. Она будет дома послезавтра.
– Лучше послать ей телеграмму, чтобы она осталась, – резко сказала Скарлетт. Ее голос был хриплым, лишенным эмоций. – Янки добрались до Гарриет Мэдисон прошлой ночью. Я только что услышала.
Она посмотрела на стол рядом с миссис Батлер.
– Утки? Вы ощипываете уток! Лодка с плантации пришла! Я смогу поехать на ней на планта-цию, чтобы привезти Ретта.
– Ты не сможешь поехать одна с четырьмя мужчинами на этой лодке, Скарлетт.
– Я возьму Панси, хочет она этого или нет. Вот, дайте мне сумку и немного этих пирожных. Я хочу есть. Я съем их по дороге.
– Но, Скарлетт…
– Никаких «но», мисс Элеонора. Просто передайте мне эти пирожные. Я еду.
«Что я делаю? – подумала Скарлетт почти в панике. – Я не должна так мчаться, Ретт рассердит-ся на меня. И я, должно быть, выгляжу ужасно. Это и так плохо, что я показываюсь там, где не долж-на, по крайней мере, я могла бы выглядеть получше. Я планировала нашу встречу совсем по-другому».