Действительно, решила Скарлетт, это была не Атланта и не Чарльстон. Почему бы ей не пойти в бар? Неужели она не сама настелила там полы?! Тем более, что все говорили, что миссис Кеннеди, жена хозяина бара, готовит превосходные блинчики с мясом, которые тают во рту.
Погода испортилась, начались дожди. Не кратковременные грибные дождики, к которым при-выкла Скарлетт, а настоящие ливни, длившиеся порой несколько часов. Фермеры жаловались, что почва была недостаточно тверда, и они не могли идти удобрять только что расчищенные поля. Но Скарлетт, заставлявшая себя работать каждый день до полного изнеможения и контролировавшая ход дел в Бит Хаусе, благословляла эту грязь, успокаивавшую боль в ее распухших ногах. Она вооб-ще отказалась от туфель и держала на пороге тазик с водой, чтобы мыть ноги при входе в дом. Когда Колум увидел это, он расхохотался:
– Скарлетт, дорогая, ты становишься настоящей ирландкой. Ты научилась этому у Кэтлин?
– У кузенов. Они всегда смывают с ног землю, приходя с поля. Кэтлин сошла бы с ума, если бы они испачкали ее сверкающие полы.
– Отнюдь нет. Они делают так потому, что ирландцы привыкли к этому еще со времен их пра-прадедов ты читаешь молитву, прежде чем вылить воду?
– Что за глупость! Конечно, нет! И я не выставляю каждый вечер блюдце с молоком за дверь. Не думай, что я буду кормить ужином каких-то духов. Все это – детские сказки.
– Это ты сейчас так говоришь. Но вот однажды домовой накажет тебя за дерзость.
Колум заглянул к ней под кровать и под подушку. Скарлетт рассмеялась:
– Хорошо, я объявлю ему войну. Какой домовой? Кузен, переодетый эльфом?
– Эльфы содрогнулись бы от этого предположения. Домовой – это страшное существо, злобное и хитрое. Он запутает тебе волосы или сделает так, что у тебя скиснут сливки.
– Или, полагаю, заставит распухнуть мои ноги… Это очень злобно и не похоже на правду.
– Бедный ягненок… Итак, сколько времени осталось до появления на свет ребенка?
– Около трех недель. Я велела миссис Фицпатрик вымыть для меня комнату и заказать кровать.
– Ты довольна ее помощью, Скарлетт? Она призналась, что довольна. Миссис Фицпатрик не кичилась своим статусом и сама упорно работала. Много раз Скарлетт видела, что она скребла ка-менный пол в кухне, показывая служанкам, как это делается.
– Но, Колум, она тратит деньги, будто их запасы у нас бесконечны. В доме уже три служанки, и все только для того, чтобы навести порядок, и кухарка соизволила приехать. Плита, которой я раньше не видела, всякие горелки, бак для горячей воды – это стоит около ста фунтов, да еще десять, чтобы привезти со станции. И еще придется звать кузнеца, чтобы он сделал краны, задвижки и решетки для камина. Это на случай, если кухарке не понравится плита. Повара, наверно, больше избалованы, чем Королева!
– И гораздо полезнее. Ты поймешь, какое это наслаждение – в первый раз сесть ужинать в соб-ственной столовой и отведать изысканных блюд.
– Это ты так говоришь. Меня устраивает стряпня миссис Кеннеди. Вчера вечером я съела три ее пирога с мясом: один – для меня и два – для этого слоненка внутри. О! Как я хочу, чтобы все это скорее закончилось!.. Колум?..
Он уезжал, и Скарлетт уже не так легко было с ним общаться, как прежде.
Но тем не менее ей необходимо было кое-что спросить у него.
– Ты слышал об этом имени – «Наша О'Хара»? Да, он слышал, гордился ею и полагал награду вполне справедливой.
– Ты замечательная женщина, Скарлетт О'Хара. Так думают все, кто тебя знает. Ты выдержала все удары судьбы, которые сломили бы не только более слабую женщину, но даже мужчину. И ты никогда не требовала к себе жалости и сострадания – он грустно улыбнулся. – Ты почти сотворила чудо, заставив всех этих ирландцев так усердно работать. А как ты смело вела себя с этим англий-ским офицером! Говорят, даже выставила одного из них за дверь при сотне свидетелей.
– Это неправда!
– Правда лишит блеска эту великолепную легенду. Старый Дэниэл, первый, кто назвал тебя Наша О'Хара, лично был там.
Старый Дэниэл! Скарлетт даже покраснела от восторга.
– Скоро ты уже будешь обмениваться историями с душой Финна МакКуина, если верить слу-хам. Эти люди счастливы тем, что ты у них есть.
И уже более строго Колум добавил:
– Только не зазнавайся – это оскорбляет их.
– Никогда! Я даже хожу к мессе каждое воскресенье, хотя отец Флинн выглядит так, будто вот-вот заснет.
– Я говорю не о церкви, а о духах, домовых и прочих, как ты сказала, суевериях. Ведь тебе предназначено вернуться на землю О'Хара, когда все знают, что эти места часто посещает дух моло-дого лорда.
– Это невозможно!
– Возможно. Неважно, веришь ты в это или нет. Главное, что верят ирландцы. А если ты бу-дешь смеяться над их традициями, это оскорбит их.
Скарлетт все поняла, как ни глупо это казалось на первый взгляд.
– Я придержу свой язык и не буду смеяться, разве что над тобой. Но не жди, что я буду молить-ся, выливая воду из таза.
– А тебе и не нужно этого делать. Они говорят, что ты настолько уважительно к ним относишься, что шепчешь молитвы про себя.
Скарлетт смеялась, пока не потревожила ребенка и он не зашевелился внутри.
– Посмотри, что ты наделал, Колум! У меня даже колики в животе начались от смеха. Я так не смеялась с тех пор, как ты уехал. Останься дома ненадолго, ладно?
– Ладно. Я хочу одним из первых увидеть твоего маленького слоненка. Я надеюсь, что ты сде-лаешь меня крестным отцом?
– А я-то думала, ты будешь крестить его… или ее… или их.
Колум грустно улыбнулся:
– Скарлетт, дорогая, я не могу сделать этого. Все, что угодно, хоть Луну достану для тебя с не-ба, но не это. Я не имею права совершать таинство крещения.
– Почему? Ведь это твоя работа.
– Нет, Скарлетт, это работа священника или в особых случаях епископа. А я – миссионер, ста-рающийся облегчить беднякам их страдания. Я не совершаю священных обрядов.
– Ты бы мог сделать исключение.
– Нет, я не могу, но если ты попросишь, я буду самым лучшим крестным отцом и прослежу, чтобы отец Флинн не уронил ребенка, и научу его молитвам. Я сделаю это так выразительно и неза-метно, что он будет думать, будто заучивает шуточное стихотворение. Пригласи меня, Скарлетт, иначе мое бедное сердце не выдержит сего тяжкого испытания.
– Конечно, Колум, ты будешь крестным отцом.
– Вот, собственно, зачем я и пришел. Теперь я могу идти, и душа моя будет спокойна.
– Иди, а я отдохну, пока не закончится дождь. А потом, если смогу, навещу бабушку и Кэтлин. Моя лошадка уже достаточно подросла, чтобы переходить реку вброд.
– Еще одно обещание, и я перестану надоедать тебе. В субботу вечером останься дома, закрой накрепко все двери и задерни шторы на окнах. Это Хэллоуин. День Всех Святых, и ирландцы верят, что появляется вся нечистая сила: духи, привидения, веся под мышкой свои головы и выделывая еще более неприятные штуки. Отдай дань традиции и закройся в доме, дабы не видеть их. И никаких пирожков миссис Кеннеди! Свари себе заранее несколько яиц. А если хочешь действительно походить на ирландцев, налей себе виски и запивай его пивом.
– Не удивительно, что после этого им мерещатся привидения. Но я сделаю, как ты говоришь. А почему ты не придешь?
– Чтобы остаться ночью в доме с такой соблазнительной

Глава 62

Три девчонки деревенского вида стояли в дверях одной из комнат Бит Хауса, которую Скарлетт отвела под свою спальню. Все они были одеты в большие домотканые передники и чепцы с кружевами, но больше в них решительно не было ничего одинакового. Энни Доил была маленькая и кругленькая, как молодой щенок; Мэри Морган – высокая и нескладная, как огородное пугало, а Пегги Куин – стройная и хорошенькая, как дорогая кукла. Они толкались в дверях, держа друг друга за руки.
– Мы пойдем, если вы не возражаете, миссис Фицпатрик, – сказала Пегги. Остальные энергич-но закивали.
– Хорошо, – сказала миссис Фицпатрик, – но вы вернетесь в понедельник рано утром, чтобы компенсировать это время.
– Да-да, конечно! – воскликнули они в один голос и, сделав неуклюжий реверанс, заспешили прочь.
– Иногда я в отчаянии, – вздохнула миссис Фицпатрик. – Но у меня и более плачевные создания превращались в отличных горничных. В конце концов, они сами этого хотят. Даже на дождь они не обратили бы внимания, если бы не Хэллоуин. Я полагаю, они думают, что если небо затягивается облаками, значит, уже смеркается, – она взглянула на золотые часы, висевшие у нее на поясе. – Еще только начало третьего… Давайте вернемся к нашим делам. Я боюсь, что сырость помешает нам закончить в срок, миссис О'Хара. Жаль, что это так, но я не собираюсь вводить вас в заблуждение. Мы оборвали все старые обои, все отскребли и отчистили. Но в некоторых местах надо заделать дыры, а для этого стены должны быть сухими, и цемент должен просохнуть, прежде чем красить стены или клеить обои. На все это нам не хватит двух недель.
– Мой ребенок должен появиться в этом доме, миссис Фицпатрик. Я говорила вам об этом с са-мого начала.
– Но у меня есть предложение, – вкрадчиво сказала экономка.
– При условии, что мне не придется рожать ребенка где-то в другом месте.
– Наоборот. Мне кажется, что если хорошо растопить камин и повесить на окна какие-нибудь симпатичные плотные шторы, голые стены не будут казаться такими неприглядными.
Скарлетт взглянула на серый потрескавшийся и местами отсыревший цемент с неприязнью.
– Ужасно выглядит, – поморщилась она.
– Мебель и ковер совершенно изменят вид. У меня есть для вас сюрприз. Пойдете со мной.
Скарлетт подошла к двери и вдруг рассмеялась:
– О. Господи, что это?
– Это называется «государственная кровать». Не правда ли, она замечательна? – экономка рас-смеялась вместе со Скарлетт, разглядывая этот уникальный предмет, стоящий посреди комнаты. Че-тыре очень широких темных дубовых ножки имели силуэты греческих богов. Панели в ногах и у изголовья были украшены рельефами с изображением людей, сидящих среди фруктов и цветов. А в головах сияла позолоченная корона.
– Что за великан спал на ней? – спросила Скарлетт.
– Она, возможно, была сделана специально по случаю визита Вицероя.
– Кто это?
– Глава правительства Ирландии.
– Да, я вам скажу, что она вполне подойдет для моего огромного ребенка. Если только доктор сможет дотянуться, чтобы принять его.
– Заказать перину? В Триме есть человек, который изготовит ее за два дня.
– Да, закажите. И подушки тоже. На этой кровати можно спать неделю и ни разу не оказаться в одном и том же месте!
– Если закрыть ее пологом, она будет совсем как комната.
– Комната? Да она будет похожа на целый дом! И вы абсолютно правы – в ней я не замечу ужасных стен. Вы душечка, миссис Фицпатрик. У меня сейчас такое настроение, какого не было уже несколько месяцев. Вы даже представить себе не можете, что будет, если ребенок появится на свет здесь! Это, наверное, будет такой же великан.
Они дружно смеялись, спускаясь вниз по вычищенной каменной лестнице. «Ее надо покрыть ковром в первую очередь, – подумала Скарлетт. – Или, может быть, я вообще закрою второй этаж. Комнаты такие огромные, что мне вполне хватит помещения внизу. Миссис Фицпатрик и кухарку, я думаю, это устроит. А почему бы нет? Какая же я Наша О'Хара, если не могу поступать по своему усмотрению?» Скарлетт отошла чуть в сторону, чтобы миссис Фицпатрик могла открыть тяжелую дверь, ведущую в помещение первого этажа.
Они увидели на полу лужу.
– Проклятье, – воскликнула Скарлетт.
– Это не дождь, а настоящий потоп, – проворчала экономка. – Но так не может продолжаться бесконечно. Вы не хотите чашку чая? На кухне сухо и тепло. У меня весь день горела печь, чтобы согреть ее.
– Прекрасно, – Скарлетт пошла следом за миссис Фицпатрик. – Это все новое, – сказала она подозрительно. Она не любила, когда какие-то покупки делались без ее разрешения. А плетеные кресла около печи выглядели слишком заманчиво для кухарки и ее помощниц, которым следовало работать. – Сколько все это стоит?
Она потрогала большой тяжелый деревянный стол.
– Пару кусков мыла – стол был в кладовке, ужасно грязный. А кресла подарил Колум. Он ска-зал, что мы должны создать кухарке максимальные удобства, прежде чем она увидит остальные по-мещения. Я составила список мебели для ее комнаты. Он на столе, ждет вашего одобрения.
Скарлетт почувствовала угрызения совести, но тут же поняла, что подразумевалось. Ей вдруг стало не по себе.
– А когда доставят вещи, разрешение на покупку которых я дала на прошлой неделе?
– Большая часть уже здесь, в кладовой. Вместе с кухаркой я собиралась распаковать их на сле-дующей неделе. В основном это посуда и разная утварь.
Скарлетт опять почувствовала себя плохо. Спина болела сильнее, чем обычно. Она дотронулась руками до поясницы. Вдруг резкая боль пронзила ее изнутри, и все прежние недомогания показались незначительными в сравнении с этим. Скарлетт судорожно ухватилась за стол, чтобы не упасть, и растерянно смотрела, как по ее ногам на выскобленный пол стекает какая-то жидкость.
– Отошли воды, – сказала она наконец, – но они красные. – Скарлетт посмотрела в окно: дождь все не прекращался. – Простите, миссис Фицпатрик, что из-за меня вы промокнете до нитки. Помо-гите мне лечь на этот стол и дайте, если можно, что-нибудь вытереть воду… или кровь. А потом схо-дите в бар или еще куда-нибудь и пошлите за врачом: у меня вот-вот начнутся схватки.
Режущая боль больше не возвращалась. Скарлетт было удобно: под спину и голову подложили мягкие подушки. Ей очень хотелось пить, но она решила не вставать, если боли повторятся, она мо-жет упасть и удариться.

– О, – сказала акушерка, – простите, святой отец.
– За то, что я согрешила, – взвизгнула Скарлетт.
– Скарлетт, – мягко сказал Колум.
Акушерка подвела его к очагу.
– Тогда вам, возможно, лучше остаться, отец, чтобы совершить последний обряд.
Она говорила слишком громко, и Скарлетт услышала ее.
– О Боже! – заплакала она.
– Помогите мне, – приказала акушерка миссис Фицпатрик. – Я покажу вам, как подержать ее.
Скарлетт пронзительно закричала, когда рука женщины оказалась внутри нее.
– Перестаньте! Боже, какая боль! Прекратите сию минуту. Когда осмотр закончился, она стона-ла от боли. Кровь залила перину и ее одежду, забрызгала платье миссис Фицпатрик, пол вокруг сто-ла. Акушерка спустила левый рукав. Ее правая рука была по локоть в крови.
– Мне придется попробовать двумя руками, – сказала она.
Скарлетт тихо завыла на столе. Миссис Фицпатрик встала перед женщиной.
– У меня шестеро детей, – сказала она. – Убирайтесь отсюда. Колум, выпроводи ее из этого до-ма, пока она не убила миссис О'Хара, а я – ее. А это, да простит меня Господь, непременно случится.
Неожиданно комнату ярко осветила молния, и новый поток дождя обрушился на дом.
– Я не собираюсь уходить отсюда, – взмолилась акушерка. – Уже сотсем темно.
– Тогда проводите ее в другую комнату, только чтобы ее здесь не было. А потом, Колум, при-ведите кузнеца. Он лечит животных, женщина не может сильно отличаться.
Колум взял Скарлетт за руку. Вдруг молния разрезала небо, и она закричала. Колум встряхнул ее.
– Успокойтесь, – он взглянул на миссис Фицпатрик. – Он не придет, Розалин, никто не придет в такую погоду. Ты забыла, какая сегодня ночь?
Миссис Фицпатрик протерла виски и щеки Скарлетт влажным полотенцем.
– Если ты не приведешь его, это сделаю я. Я знаю, Колум, что у тебя в столе лежит нож и пис-толет. Стоит показать их ему, и он сразу поймет, что есть вещи пострашнее, чем привидения.
Колум кивнул:
– Хорошо, я пойду.
Джозеф О'Нейл, кузнец, пришел, превозмогая себя. Капли дождя и пота блестели на его лице. Волосы прилипли ко лбу, и весь вид его был довольно жалок.
– Я однажды принимал роды у лошади, но не могу поступить с женщиной так же жестоко, – он взглянул на Скарлетт и покачал головой. – Нет, не могу.
Во всех нишах стояли зажженные лампы. В огромной кухне было светлее, чем днем. А нена-стье все набрасывалось на толстые каменные стены Бит Хауса.
– Вы должны сделать это, иначе она умрет.
– Да, умрет, и ребенок тоже, если уже не мертв: он давно не шевелится.
– Не теряйте же время. Джозеф. Во имя Господа, это ее единственная надежда.
Эти слова прозвучали почти как приказ.
Скарлетт зашевелилась на окровавленной перине. Розалин Фицпатрик смочила ее губы водой; Скарлетт открыла глаза: они были полны страха. Она жалобно застонала.
– Джозеф, я приказываю вам!
Кузнец вздрогнул. Он поднял мускулистую руку над обнаженным животом. Скарлетт. Лезвие ножа в его руке отражало свет ламп.
– Кто это? – отчетливо спросила Скарлетт.
– Да спасет меня святой Патрик! – воскликнул кузнец.
– Колум, кто эта прекрасная женщина в белом? Кузнец уронил нож на пол и отшатнулся. Он в ужасе выставил перед собой руки, как бы защищаясь.
Ветер закружился, как смерч, поднял ветку и бросил ее в окно. Осколки посыпались на Джозе-фа О'Нейла, который, закрыв голову руками, упал на пол, пронзительно крича. А ветер вторил его крикам. Казалось, все рушится и вокруг нет ничего, кроме шторма, ветра, дождя…
Блики огней кружились на стенках кухни в дьявольском танце. И тут посреди этого хаоса ку-хонная дверь отворилась, и фигура, закутанная в плащ, прошла мимо застывших в ужасе людей к окну. Это была женщина с морщинистым круглым лицом. Она взяла одно из полотенец и принялась выжимать кровь.
– Что вы делаете? – Розалин Фицпатрик опомнилась от ужаса и шагнула к женщине. Но Колум, протянув руку, остановил ее. Он узнал колдунью, мудрую женщину, жившую возле башни.
Одно за другим женщина складывала полотенца, пока не закрыла дыру в окне. Потом она обернулась.
– Зажгите лампы, – сказала она. Голос ее был резкий и хриплый.
Женщина сняла свою мокрую черную накидку, расправила и положила рядом с первой. За ней последовала темно-синяя с дырой на левом плече и красная – вся рваная.
– Вы не сделали, что я вам велела, – упрекнула она Колума. Потом подошла к кузнецу и толк-нула его в бок.
– Убирайтесь.
Старуха опять взглянула на Колума. Он зажег лампу, другую, и вскоре вся кухня была залита ровным светом.
– Спасибо, святой отец, – сказала она вежливо. – Отправьте О'Нейла домой – шторм уже закан-чивается. А потом подойдите к столу и подержите два светильника. Вы, – обратилась она к миссис Фицпатрик, – сделайте то же самое. Я же пока приготовлю Нашу О'Хару.
На поясе вокруг ее талии была привязана дюжина мешочков, сделанных из разноцветных лос-кутов. Женщина вынула из одного пузырек с темной жидкостью. Приподняв левой рукой голову Скарлетт, правой она влила содержимое пузырька ей в рот. Скарлетт облизнула губы. Колдунья до-вольно улыбнулась и опустила ее голову на подушку.
Скрипучим голосом она начала напевать мелодию, если это вообще можно было назвать мело-дией. Кривые сморщенные пальцы дотронулись до шеи Скарлетт, потом до ее лба, затем погладили веки. Старуха вытащила сложенный лист и положила его на живот Скарлетт. Потом из другого ме-шочка она извлекла крошечную табакерку и положила ее рядом с листом. Колум и миссис Фицпат-рик стояли неподвижно, словно статуи, но их глаза следили за каждым движением.
В развернутом листе оказался порошок. Женщина высыпала его на живот Скарлетт, потом она взяла из табакерки какую-то пасту и стала втирать ее поверх порошка в кожу.
– Ее нужно привязать, чтобы она не навредила сама себе, – сказала женщина и, обвив веревкой талию Скарлетт, пропустила концы под ее коленями, обмотала ими ножки стола и крепко завязала.
Маленькие глазки пронзили миссис Фицпатрик, затем ее взгляд переместился на Колума.
– Она будет кричать, но боли не почувствует. Сейчас стойте и не шевелитесь – мне нужен ров-ный свет.
Прежде чем они успели что-либо ответить, она взяла тонкий и острый нож, протерла его каким-то раствором и полоснула по животу Скарлетт. От ее крика содрогнулись даже стены.
А колдунья уже держала в руках окровавленного ребенка. Она сплюнула на пол то, что было у нее под языком, а затем несколько раз дунула малышу в рот, и он зашевелился.
Колум отчаянно молился.
Уверенным движением она перевязала пуповину, и ребенок уже лежал на разложенных про-стынях, а женщина вернулась к Скарлетт.
– Поднесите свет поближе, – велела она.
Ее пальцы двигались удивительно проворно. Иногда при помощи ножа она удаляла комочки красной слизи и бросала их прямо на пол. Старуха влила в Скарлетт еще немного темной жидкости, а на страшную рану побрызгала каким-то другим, светлым и прозрачным раствором. Она постоянно мурлыкала себе под нос какую-то мелодию, пока зашивала рану.
– Заверните ее в простыни и тепло укутайте шерстяным одеялом, а я пока вымою ребенка, – сказала старуха и перерезала веревки, которыми была связана Скарлетт.
Когда Колум и миссис Фицпатрик закончили, женщина вернулась с ребенком, завернутым в мягкую белую пеленку.
– Это забыла акушерка, – сказала колдунья. В ответ на ее слова малышка тихонько заурчала и открыла глаза. Они были удивительного небесно-голубого цвета, их обрамляли длинные черные ресницы. Она не была синенькая и несчастная, как другие новорожденные, но ведь и на свет она появилась не так, как они. Ее маленькое личико было почти совершенным, а оливковая кожа выделялась на фоне белоснежной простыни.

Джо О'Нейл, кузнец, сидел в кухне Биг Хауса до рассвета, а потом бросился в кузницу, чтобы выпить для храбрости.
– В ту ночь святому Патрику пришлось бы Не только молиться, но и приносить жертвы, – рас-сказывал он всем желающим послушать, а таких нашлось немало. – Я уже было приготовился спасти жизнь Нашей О'Хара, когда колдунья вошла прямо сквозь каменную стену и швырнула меня на пол. Потом пихнула, и я почувствовал, что это была не человеческая нога, а чертово копыто. Она закол-довала Нашу О'Хара, а потом вырвала ребеночка из матки. Ребенок был весь в крови; кровь была на полу, на стенах, в воздухе. Более слабый человек отвел бы взгляд от столь чудовищного зрелища. Но Джозеф О'Нейл видел великолепного ребенка под кровавой пленкой – это был мальчик.
«Я смою кровь», – сказала колдунья, отвернулась, а потом передала ОаХара девочку с кожей коричневой, как земля на могиле. Ну скажите, что, если не подлог, видел я в ту ужасную ночь? Ничего хорошего это не сулит ни Нашей О'Хара, ни любому человеку, видевшему ребенка-оборотня, занявшего место украденного сына Нашей О'Хара.
Эта история достигла Баллихары через неделю. Акушерка подтвердила, что О'Хара умирала, и ее можно было спасти, только избавив от мертвого ребенка. Кому, если не акушерке, распознавать такие печальные случаи, она ведь столько детей приняла на своем веку. Неожиданно мученица села на своем ложе. «Я вижу, – сказала она, – высокую женщину в белом с необычайно красивым лицом». Потом демон появился из ада, зашел через окно. И ангелы смерти позвали ребенка с собой. Они звали его душу. Но ведьма оживила мертвого младенца, отдав ему душу доброй старой женщины, бабушки О'Хара. Бесспорно, это было дело рук дьявола, и ребенок О'Хара – проклятый.
– Мне кажется, я должен предупредить Скарлетт, – сказал Колум Розалин Фицпатрик, – но что я ей скажу? Что люди так суеверны? Что для ребенка не очень хорошо быть рожденным в Хэллоуин? Я не могу дать ей никакого совета, не знаю, как защитить ребенка от сплетен.
– Я позабочусь о безопасности Кэти, – сказала миссис Фицпатрик. – Никто не войдет в этот дом без моего позволения, и никакое зло не коснется этого ребенка. Через некоторое время разговоры забудутся, ты знаешь это, Колум, и люди станут рассказывать сказки уже по какому-нибудь другому поводу. А Кэти будет для них просто маленькой девочкой, как и все остальные.
Через неделю миссис Фицпатрик принесла Скарлетт завтрак, и ей пришлось выдержать шквал упреков и вопросов.
– Я не понимаю, почему я вечно должна сидеть в этой комнате, как заключенная. Я уже доста-точно хорошо себя чувствую и могу выходить. Посмотрите, какой сегодня прекрасный солнечный день! Я хочу покататься с Кэти в коляске, но лучшее, что мне разрешено, это сидеть у окна и смот-реть на листопад. Я знаю, что ей это интересно. Она внимательно следит, как лист отрывается и плавно падает вниз. О! Взгляните! Посмотрите на ее глаза здесь, на свету. Они уже не голубые. Я думала, они будут такие, как у Ретта, потому что она очень на него похожа. Но ее глаза становятся зелеными, как у меня!
Скарлетт щекотала малышку.
– Ты – мамина дочка, правда, Кэти О'Хара? Нет, не Кэти, кто угодно пусть будет Кэти, а ты – Китти-Кэт с зелеными глазами, – она подняла обожаемую малышку так, чтобы миссис Фицпатрик могла ее хорошо рассмотреть.
– Миссис Фицпатрик, позвольте вам представить Кэт О'Хара, – улыбка солнечным светом оза-рила лицо Скарлетт.
А Розалин Фицпатрик почему-то испугалась, сильно, как никогда в жизни.

Глава 64

Благодаря вынужденному бездействию во время выздоровления у Скарлетт появилось время поразмышлять, потому что ее ребенок, как и все другие новорожденные, большую часть суток спал. Скарлетт пыталась читать, но она этого никогда не любила, у нее не появилось интереса к чтению и сейчас.
Она думала о том, что же изменилось в ее жизни.
На первый план вышла любовь к Кэт. Нескольких недель от роду, девочка была еще слишком мала, чтобы быть отзывчивой, за исключением моментов, когда она хотела, чтобы ее покормили теп-лым материнским молоком. «Любовь к малышке делает меня счастливой, – подумала Скарлетт. – Она еще не знает, что такое чувства. Конечно, приятно сознавать, что Кэт любит меня, но, откровен-но говоря, сейчас она любит только поесть».
Скарлетт посмеялась над собственной шуткой. Скарлетт О'Хара шутки ради заставлявшая мужчин влюбляться в нее, была теперь всего лишь источником питания для человека, которого она ценила больше, чем кого бы то ни было в своей жизни.
Она уже давно поняла, что никогда не любила Эшли по-настоящему. Ей просто хотелось иметь то, чего у нее не могло быть, и она называла это любовью.
– Из-за фальшивого чувства я потеряла больше десяти лет своей жизни и Ретта, человека, кото-рого действительно любила.
…А так ли это?
Она напрягла память; несмотря на боль: всегда было больно думать о Ретте, о своей ошибке, о том, что для нее он потерян навсегда. Ей стало немного легче, когда она вспомнила, как он обращал-ся с ней, и ненависть заглушила эту боль. И все же Скарлетт сумела выбросить эти мысли из головы: так было проще всего.
Однако в долгие дни вынужденного бездействия мысли Скарлетт постоянно возвращались к прошлому, и она не могла не думать о Ретте.
Любила ли она его?
«Наверно, – подумала Скарлетт, – я все еще люблю его, иначе мое сердце не болело бы так при одном воспоминании о его улыбке, его голосе».
Но ведь в течение десяти лет она была так же околдована Эшли, вспоминая его улыбку и голос.
«Больше всего Ретт стал нужен мне после того, как ушел», – честно призналась себе Скарлетт.
Все это было слишком запутано, и у нее разболелась голова. Скарлетт не стоило вспоминать прошлое. Гораздо приятнее было думать о Кэт, о настоящем и грядущем счастье.
Я была счастлива еще до того, как появилась Кэт. Я поняла это в тот самый день, когда приеха-ла в дом Джейми. Все было не так, как сейчас. Я и не надеялась, что кто-нибудь поймет, как я счаст-лива каждый раз, когда смотрю на Кэт, держу ее в своих руках или кормлю. Я радовалась уже пото-му, что члены семьи О'Хара приняли меня такой, какая я есть. Они не ждали, что я стану похожей на них, я не чувствовала, что должна измениться. Мне никогда не давали понять, что я не права, даже когда так это и было. У меня не было никаких оснований ожидать, что Кэтлин будет меня причесы-вать, следить за моей одеждой и поправлять постель, но она делала это, а я манерничала с людьми, которые сами вели себя естественно. И они ни разу не сказали: «Да перестань же ты важничать, Скарлетт». Они просто принимали все как есть: меня и мои манеры.
Я была ужасно несправедлива к Дэниэлу и всем приехавшим в Баллихару. Я старалась заста-вить их создать мне хорошую репутацию. Я хотела, чтобы они жили в великолепных домах и имели много земли и слуг, которые делали бы большую часть работы. Хотела изменить их. Меня никогда не интересовало, чего хотят они. Я не сумела принять их такими, какими они были.
О! Я никогда не поступлю так с Кэт, не буду стараться изменить в ней то, что заложено самой природой, а буду лишь всегда любить ее всем сердцем, что бы ни случилось.
Моя мать никогда не любила меня так, как я – Кэт. И моих сестер, Кэррин и Сьюлин, тоже. Она хотела, чтобы мы все были похожи на нее. И она была не права.

– Кстати, – сказала она, уходя, – ее зовут миссис Кин. Но вы можете ее называть миссис Пайлз, если вам так нравится. Вам лучше с ней вообще не встречаться. Но это уже моя забота.
Скарлетт подождала немного, чтобы миссис Фиц не увидела ее, и собралась уходить. Довольно долго она была послушна. Общепринятым фактом было то, что после рождения ребенка женщина целый месяц должна восстанавливать силы, большую часть времени соблюдая постельный режим. Она уже прошла через это. И Скарлетт не понимала, почему она должна сидеть дома лишних три недели из-за того, что рождение Кэт было не совсем нормальным. Врач в Баллихаре понравился ей, он даже немного напоминал доктора Мида. Но доктор Девлин сам признался, что раньше ему не приходилось принимать роды с помощью ножа. Тогда почему она должна слушаться его? Тем более, что было одно дело, которым Скарлетт действительно нужно было заняться.
Миссис Фиц рассказала ей о старухе, которая появилась посреди праздника Всех Святых, как по волшебству, чтобы принять младенца. Колум сказал, что эта женщина – колдунья из старой баш-ни. Скарлетт была обязана ей своей жизнью и жизнью Кэт и должна была отблагодарить ее.
Холод удивил Скарлетт. Октябрь был достаточно теплым, так почему же один месяц все изме-нил? Она закутала ребенка в складки своего плаща и покрепче прижала к себе. Кэт проснулась и по-смотрела своими большими глазами в лицо Скарлетт.
– Хорошая моя, – мягко сказала молодая мать. – Ты никогда не плачешь, правда?
Она миновала кирпичную арку и пошла по давно известной ей узкой тропинке.
– Я знаю, что вы где-то здесь! – прокричала Скарлетт в заросли, окаймлявшие башню. – Вам все равно придется выйти и поговорить со мной, потому что я буду стоять здесь, пока не замерзну до смерти. И малышка тоже, если это имеет для вас значение. – Она подождала. Женщина, спасшая Кэт, никогда бы не позволила, чтобы ребенок так долго находился на холодном сыром ветру.
Взгляд Кэт переместился с лица матери на другие предметы, как будто она что-то искала. Не-сколько минут спустя Скарлетт услышала шорох в густых зарослях кустарника справа от себя, а за-тем увидела женщину.
– Сюда, – сказала женщина и снова исчезла в зарослях.
Подойдя поближе. Скарлетт увидела тропинку. Она бы никогда не нашла ее, если бы женщина не приподняла колючие ветки. Скарлетт шла по тропинке, пока она не исчезла в подлеске.
– Куда теперь? – спросила молодая мать, стараясь не бояться.
Позади нее раздался скрипучий смех.
– Сюда, – сказала женщина.
Она обошла Скарлетт и проскользнула в арку, образованную ветками.
Скарлетт сделала то же самое и через несколько шагов уже смогла выпрямиться. На маленькой полянке, окруженной со всех сторон кустарником, стояла маленькая грязная хижина, покрытая тро-стником. Из трубы шел серый дым.
– Заходи, – сказала старуха, открывая дверь.
– Чудесный ребенок, – улыбнулась женщина. Она тщательно осмотрела Кэт, даже ноготки ее крошечных розовых ножек. – Как вы ее назвали?
– Кэти Колум О'Хара, – осмелилась заговорить Скарлетт во второй раз.
Сначала она прямо с порога принялась благодарить женщину за то, что она сделала, но та оста-новила ее.
– Дай-ка мне ребенка, – сказала женщина, протянув руки.
Скарлетт отдала ей Кэт и молчала в течение всего осмотра.
– Кэти Колум, – повторила старуха. – Звучит слишком мягко для такого сильного ребенка. Ме-ня зовут Грейн – сильное имя.
Ее грубый голос заставлял звучать кельтское имя как вызов. Скарлетт заерзала на стуле: она не знала, что следовало ответить.
Женщина запеленала Кэт, а затем взяла на руки и прошептала ей что-то так тихо, что Скарлетт, как ни старалась ничего не расслышала. Кэт схватила маленькой ручкой прядь волос Грейн; женщи-на прижала ее к себе.
– Ты не поняла бы, если бы услышала, О'Хара. Я говорила на староирландском языке. Малыш-ка будет прелестна и обаятельна. Ты же слышала, что я знаю магию так же хорошо, как целебные травы.
Скарлетт согласно кивнула.
– Наверное, это так. Я знаю старые заклинания, но не могу назвать их магическими. Я просто смотрю, слушаю и учусь. Некоторые думают, что это колдовство, если слепой прозревает, а глухой начинает слышать. Но все зависит от того, чего сам человек хочет и верит ли он. Не надейся, что я могу и с тобой совершить чудо.
– Я не сказала, что пришла за этим.
– Только поблагодарить? Лишь за этим?
– Да, и я сделала это. А теперь должна идти, пока меня не хватились дома.
– Прости меня, – сказала женщина. – Мало кто благодарен мне за вмешательство в их жизнь. Интересно, а ты не сердишься на меня за то, что я сделала с твоим телом?
– Ты спасла меня и моего ребенка.
– Но я отняла жизнь у всех других детей. Может быть, врач сделал бы это лучше.
– Я не могла позвать доктора, иначе я бы это сделала, – Скарлетт осеклась.
Она пришла поблагодарить, а не оскорбить эту женщину. Но почему она говорит загадками, от которых мороз по коже?
– Простите, – сказала Скарлетт, – я была не права. Я уверена, что ни один врач не смог бы сде-лать лучше. И я не знаю, что вы подразумеваете, говоря о других детях. Вы имеете в виду, что у меня были близнецы и один из них умер? – Скарлетт думала, что это вполне вероятно: у нее был такой большой живот во время беременности. Но, разумеется, миссис Фиц или Колум сказали бы ей, а мо-жет быть, и нет. Они же не сказали ей о старой Кэти-Скарлетт, умершей через две недели после того, как это случилось.
Сердце Скарлетт сжалось от боли.
– Вы должны сказать мне, был ли еще один ребенок?
– Ш-ш-ш-ш, ты мешаешь Кэти Колум, – сказала Грейн. – У тебя не было второго ребенка. Я не думала, что ты неверно истолкуешь мои слова. Та женщина с белыми волосами выглядела такой знающей, и я думала, что она все поняла и скажет тебе. Мне пришлось вырезать ребенка вместе с маткой, но у меня оказалось недостаточно знаний, чтобы восстановить ее. У тебя больше никогда не будет детей.
Слова женщины прозвучали как окончательный приговор, и Скарлетт поняла, что это правда. Но она не хотела и не могла поверить этому. Больше не будет детей? Теперь, когда она наконец ощу-тила, какое это счастье – быть матерью, когда она поняла, хотя и слишком поздно, что такое любить? Не может быть. Это так жестоко.
Раньше Скарлетт не знала, почему Мелани сознательно рисковала жизнью ради того, чтобы иметь еще одного ребенка, но теперь она поняла все. Она бы поступила точно так же, она бы снова прошла через боль, страх и кровь, только бы впервые увидеть личико своего младенца.
Кэт начала издавать мягкие мяукающие звуки. Это она давала понять, что голодна. При этом Скарлетт почувствовала, что у нее сразу появилось молоко. «Зачем я принимаю все так близко к сердцу? У меня ведь уже есть самый прекрасный в мире ребенок! И я не собираюсь терять молоко, горюя о несуществующих детях, когда Кэт нужна ее мать».
– Я должна идти, – сказала Скарлетт. – Скоро кормить ребенка.
Она протянула руки, чтобы взять Кэт.

– О, Колум, не будь со мной таким сухим ирландцем! Ты ведь прекрасно знаешь, что я имею в виду. Мне до боли хочется услышать южный говор, увидеть южное солнце, вновь поесть их пищи. Мне хочется кукурузного хлеба и жареных цыплят, а ведь в Ирландии даже не знают, что такое ку-куруза. Для них это просто слово, обозначающее какое-то растение.
– Я знаю, Скарлетт, и мне очень жаль, что ты так тоскуешь. Почему бы тебе действительно туда не съездить? Ты можешь оставить Кэт с нами. Миссис Фицпатрик и я позаботимся о ней.
– Никогда! Я никогда не оставлю Кэт! Больше говорить было не о чем. Но время от времени к Скарлетт возвращалась мысль: ведь всего две с половиной недели нужно, чтобы пересечь океан, и иногда даже можно увидеть играющих дельфинов, приносящих радость!
В первый день Нового года Скарлетт по-настоящему поняла, что значит быть Нашей О'Хара. Миссис Фиц пришла утром в ее комнату с чашкой чая, вместо того чтобы прислать Пегги Куин с завтраком.
– Пусть благословения всех святых сойдут на мать и дочь в Новом году, – сказала она радост-но. – Я должна сообщить вам об обязанности, которую вам нужно выполнить перед завтраком.
– Я тоже поздравляю вас с Новым годом, миссис Фиц, но, ради Бога, что все это значит?
– Традиция, ритуал, – сказала миссис Фиц.
По ее словам, без этого год не мог быть счастливым. Сейчас Скарлетт могла сделать только не-сколько глотков чая. А первым блюдом, съеденным в доме, должно было быть специальное дрожже-вое тесто. Три кусочка нужно съесть во имя Святой Троицы.
– Однако перед тем, как сделать это, – сказала миссис Фиц, – пройдите в комнату, которую я приготовила. Потому что после того, как вы съедите «троицкое тесто», вы должны будете бросить пирог об стену со всей силы так, чтобы он разлетелся на кусочки. Я вчера специально вымыла стену и пол.
– Это самая большая нелепость, о которой я когда-либо слышала. С какой стати я должна пор-тить такой прекрасный пирог? И почему обязательно на завтрак надо его есть?
– Потому, что так принято. Выполните свой долг, наша О'Хара, пока все в этом доме еще не умерли от голода. Никто не может приступить к еде, пока не будет разбит «троицкий пирог».
Скарлетт закуталась в шерстяную накидку и повиновалась. Она сделала глоток чая, чтобы ос-вежить рот, а затем постучала три раза по краю богато украшенного фруктами пирога, как велела миссис Фиц. Скарлетт пришлось держать его двумя руками: такой он был большой. Потом она про-чла молитву и бросила пирог об стену. Он разлетелся на кусочки.
Скарлетт рассмеялась:
– Какой ужасный обычай! Но кидать было довольно забавно.
– Я рада, что вам понравилось, – сказала экономка. – Но у вас есть еще и другие новогодние обязанности. Каждый мужчина, женщина и ребенок в Баллихарс должен получить кусочек на сча-стье. Все они ждут на улице. Служанки потом уберут остатки.
– Тогда мне следовало бы сделать побольше кусочков, – улыбнулась Скарлетт.
После завтрака она поехала в город в сопровождении Колума для выполнения следующего ри-туала. Считалось, что если в первый день Нового года дом посетит человек с черными волосами, то весь год этой семье будет сопутствовать удача. По традиции этот человек входил, потом выходил из дома и его приглашали войти еще раз.
– И не вздумай смеяться, – сказал Колум. – Любой черноволосый человек приносит счастье, а глава общины – в десять раз больше.
Когда это все закончилось, у Скарлетт подкашивались ноги.
– Слава Богу, что в городе заселены еще не все дома, – с трудом проговорила она. – У меня просто распух живот от чая и пирогов. Нам действительно необходимо было есть и пить в каждом доме?
– Скарлетт, дорогая, как можно называть это визитом, если не оказан должный прием? Если бы ты была мужчиной, тебе пришлось бы пить виски, а не чай.
– Кэт, возможно, это бы понравилось, – усмехнулась Скарлетт.
В Ирландии считалось, что первое февраля – начало работы на земле. Сопровождаемая всеми, кто жил и работал в Баллихаре, Скарлетт встала посреди огромного поля и, прочитав молитву к уро-жаю, копнула лопатой землю. Вот теперь начался сельскохозяйственный год, но и то лишь после яб-лочного пирога с молоком. Ведь первое февраля было также днем святой Бриджид, еще одной святой покровительницы Ирландии.
Когда после этой церемонии все угощались и разговаривали, Скарлетт опустилась на колени и взяла пригоршню чернозема.
– Это во имя тебя, отец, – прошептала она. – Ты видишь, Кэти-Скарлетт не забыла, что ты гово-рил ей. Земля графства Мит – самая лучшая на свете, лучше, чем Тара или земля в Джорджии. Я буду ухаживать за ней и любить, как ты учил меня, отец. Это земля О'Хара, и она опять наша.
Древний процесс распахивания поля вызывал у Скарлетт искреннее восхищение и уважение к тем, кто жил за счет земли. Она чувствовала это, когда жила в доме Дэниэла, и сейчас, наблюдая за работой фермеров Баллихары, она даже начала уважать себя, потому что в какой-то мере была одной из них. У нее не хватило бы сил идти за плугом, но ведь это она дала его фермеру, и лошадь, тащив-шую плуг, и семена, которые он бросал в землю…
Контора управляющего теперь была ее домом даже в большей мере, чем комнаты в Бит Хаусе. Возле рабочего стола Скарлетт стояла колыбель для Кэт, такая же, как и в ее спальне, и она могла укачивать ее ногой, работая со своими бухгалтерскими книгами и счетами. Вопросы, в которых мис-сис Фицпатрик упорствовала, теперь решались очень просто, особенно, если ты – О'Хара и твое сло-во – закон. Скарлетт всегда приходилось уговаривать людей делать то, что она хотела; теперь же ей стоило только спокойно сказать, и никто не спорил. Она очень полюбила первое воскресенье каждо-го месяца. Скарлетт начала понимать, что к мнению других людей тоже стоит прислушиваться. Дей-ствительно, фермеры знали о земледелии гораздо больше, чем она, и ей было чему у них учиться. Триста акров земли Баллихары были ее собственностью, а эти люди только обрабатывали ее и плати-ли Скарлетт половинную ренту за арендованную землю. На Юге землей владели сообща, и хозяйст-вовать единолично было для Скарлетт непривычно. Она хотела стать лучшим землевладельцем в Ирландии.
– Фермеры тоже у меня учатся, – как-то сказала она Кэт. – Они никогда даже не слышали об удобрении фосфатами, пока я не показала, как это делается. Если бы у нас был хороший урожай, мы, пожалуй, смогли бы вернуть Ретту его деньги.
Она никогда не называла его отцом в присутствии Кэт. Кто знает, вдруг малышка запомнила бы это. Особенно ребенок, который был умнее всех детей на свете.
Шли дни, и дожди перестали, а ветры стали теплее. Кэт О'Хара становилась все очаровательнее.
– Я абсолютно правильно назвала тебя, – сказала ей Скарлетт. – Ты – самая прекрасная малыш-ка из всех, кого я видела.

Скарлетт взглянула на солнце, увидела набежавшие облака и поняла, что скоро начнется дождь, а потом небо опять прояснится, и солнце будет согревать поля до следующего дождя, за которым опять последует теплый солнечный свет.
«Я еще почувствую обжигающее тепло солнца Джорджии, – решила она, – я имею право на это. Мне иногда так его не хватает. Но все-таки Тара – скорее мечта, чем память. Она принадлежит прошлому, как и прежняя Скарлетт. Та жизнь не имеет больше ничего общего со мной. Я сделала свой выбор. Для Кэт Баллихара – то же, что для меня – Тара. И теперь это мой дом. Тару я оставлю в наследство Уэйду и Элле, но продам все имущество в Атланте и обрежу нити прошлого. Баллихара теперь мой дом. Здесь наши корни: мои, Кэт, отца. Я возьму с собой немного земли О'Хара и отнесу ее к могиле Джералда О'Хара».
Мысли Скарлетт коснулись дела, которое она должна была выполнить.
Все остальное могло подождать. Она теперь решала, как лучше сказать Уэйду и Элле об их прекрасном новом доме. Они не поверят, что нужны ей, – почему они должны верить? Откровенно говоря, это действительно было так, до тех пор пока она не почувствовала, что значит любить детей, быть настоящей матерью.
«Это будет нелегко, – сказала себе Скарлетт, – но я смогу. Я исправлю свою ошибку. Во мне сейчас столько любви, и я хочу подарить ее моим сыну и дочери. Может быть, им вначале не понра-вится Ирландия, ведь она совсем другая. Но я свожу их на праздники, куплю им пони… Элла будет выглядеть очень мило в юбочках и платьицах; маленькие девочки любят наряжаться…
Все О'Хара вокруг станут их кузенами, а дети из Баллихары – друзьями…»

Глава 66

– Ты не можешь уехать до конца Пасхи, дорогая Скарлетт, – сказал Колум. – В страстную пят-ницу состоится обряд, который могут проводить только О'Хара.
Скарлетт не стала спорить. Быть членом рода О'Хара значило для нее слишком многое. Но она почувствовала себя раздраженной. Какая разница, кто посадит первую картофелину? То, что Колум не ехал вместе с ней, тоже вызывало недовольство. А также и то, что она его очень редко видела. «Много дел», – говорил он. Но почему он, как и раньше, не мог заниматься сбором денег в Саванне?
Дела обстояли так, что все раздражало Скарлетт. Теперь, после того как она решила ехать, она хотела скорее отправиться в путь. Скарлетт вела себя очень придирчиво по отношению к Маргарет Сканлон, портнихе, которая никак не могла закончить ее платья и которая уж слишком заинтересовалась, почему Скарлетт заказала два платья из яркого шелка и льна вместо траура.
– В Америке я увижусь со своей сестрой, – сказала мягко Скарлетт, – и эти яркие платья – мой подарок ей.
«Мне безразлично, веришь ты мне или нет, – рассерженно подумала она, – я не настоящая вдо-ва и не собираюсь, вернувшись в Атланту, выглядеть серой и неэлегантной».
Неожиданно все, что она носила: черная юбка, гольфы, платок, показались настолько гнетущи-ми и унылыми, что она почувствовала, как у нее не осталось сил дождаться той минуты, когда она сможет надеть зеленое льняное платье с широкими оборками и кружевами кремового цвета.
– Ты удивишься, когда увидишь, какая красивая твоя мама в своих новых платьях, – сказала Скарлетт Кэт, – я заказала несколько замечательных платьиц и для тебя.
Ребенок заулыбался, выставляя напоказ небольшую коллекцию маленьких зубов.
– Тебе понравится на большом корабле, – пообещала Кэт Скарлетт. Она заказала самую боль-шую и лучшую каюту на «Брайан Бору», который отправлялся из Голвея в пятницу, после Пасхи.
В вербное воскресенье погода испортилась, начался проливной дождь, который продолжался и в страстную пятницу. Во время долгого обряда, который проходил в открытом поле, Скарлетт про-мокла до нитки.
Она быстро поспешила в Бит Хаус с мыслями о горячей ванне и чае. Но у нее не оказалось вре-мени даже переодеться, так как ее ожидала Кэтлин со срочным сообщением:
– Старый Дэниэл просит тебя прийти к нему, Скарлетт. Ему плохо, он умирает.
Увидев старого Дэниэла. Скарлетт вздрогнула. Кэтлин перекрестилась и сказала тихо:
– Он спит.
Глаза Дэниэла О'Хара утонули в глазницах, а щеки были настолько впалыми, что голова стала похожа на череп, обтянутый кожей. Скарлетт наклонилась над скромной с виду кроватью и взяла его руку. Рука была горячей, очень сухой и слабой.
– Дядюшка Дэниэл, это Кэти-Скарлетт.
Дэниэл открыл глаза. Глядя на то, каких усилий это ему стоило, Скарлетт была готова запла-кать.
– Я хочу попросить тебя об одном, – сказал он еле дыша.
– Все, что хочешь.
– Похорони меня в земле О'Хара.
«Не будь глупцом, ты так далек от нее», – хотелось ответить Скарлетт, но она не могла солгать старому человеку.
– Я это сделаю, – ответила она в свойственной ирландцам манере.
Глаза Дэниэла закрылись, Скарлетт заплакала. Кэтлин усадила ее на стул рядом с камином.
– Ты мне поможешь с чаем, Скарлетт? Скоро сюда все придут.
Скарлетт кивнула головой, она не могла говорить. До самого последнего момента она не осоз-навала, как много значит дядя в ее жизни. Все, что его характеризовало, укладывалось в следующее: твердый, спокойный, не меняющийся и сильный глава семейства. В представлении Скарлетт дядюшка Дэниэл был настоящий О'Хара.
Кэтлин посоветовала Скарлетт возвратиться домой до того, как стемнеет:
– У тебя там остался ребенок, а здесь больше делать ничего не надо.
Приходи завтра.
В субботу все было как и в пятницу. Под проливным дождем люди приходили, чтобы отдать дань уважения. Вскипятив чай, Скарлетт поставила на плиту котелок, нарезала пироги и намазала маслом хлеб.
В воскресенье она осталась сидеть с дядей, в то время как Кэтлин и мужчины рода О'Хара были в церкви. Когда они возвратились, Скарлетт пошла назад в Баллихару. О'Хара, должно быть, празднуют Пасху в местной церкви. Она вспомнила бесконечно длинные проповеди отца Флинна и подумала, что ей не удастся избежать расспросов местных жителей о здоровье дяди и услышать от них, что они надеются на его выздоровление.
Даже после сорока дней строгого поста О'Хара никак не могла разговеться. Скарлетт совсем не хотела есть.
– Отнесите это в дом дяди, – посоветовала миссис Фицпатрик. – Там ведь живут здоровые му-жики, которые работают в поле. Им нужно есть, а у бедняжки Кэтлин нет времени из-за дядюшки Дэниэла.

«Я не жалею, что не успела на корабль, – подумала Скарлетт, – это так чудесно. Жаль лишь, что причиной стала смерть Дэниэла».
Два высоких кузена подошли к ней. Один из них, это был Джо – сын Патрика, прошептал:
– Нам нужны О'Хара.
– Зачем?
– Мы тебе завтра скажем, когда все утихнет.
Оказалось, что необходимо было обсудить, кто унаследует ферму Дэниэла. С тех пор, как умер старый Патрик, два кузена Скарлетт из рода О'Хара претендовали на право владения. Как и брат Джералд, Дэниэл не оставил завещания.
«Опять как в Таре, – подумала Скарлетт. Ее решение было простым. – Сын Дэниэла Симус проработал не покладая рук на ферме тридцать лет, в то время как сын Патрика жил вместе со старой Кэти-Скарлетт и ничего не делал. Надо отдать ферму Симусу, как в свое время папе следовало бы оставить Тару мне».
Она была О'Хара, и других доводов у нее возникнуть не могло. Скарлетт ликовала. Она почув-ствовала в себе уверенность, ибо отнеслась к Симусу более справедливо» чем когда-либо относились к ней.
На следующий день какая-то уже немолодая женщина оставила на пороге Биг Хауса сетку с яй-цами. Миссис Фиц узнала, что это была возлюбленная Симуса. Она ждала от него предложения поч-ти двадцать лет, и через час после принятия решения Скарлетт в его пользу он его сделал.
– Это очень мило, – сказала Скарлетт, – но я надеюсь, что они поженятся не слишком быстро, иначе я никогда не доберусь до Америки.
Теперь у нее была зарезервирована каюта на корабле, который отплывал 26 апреля, то есть ров-но через год после того, когда она первоначально планировала закончить свой «отдых» в Ирландии.
Корабль был не такой комфортабельный, как «Брайан Бору». Он даже не был чисто пассажир-ским судном. Но Скарлетт была суеверна; если до праздника весны она не уедет, то не уедет никогда. Кроме того, Колум знал капитана корабля. Корабль действительно был грузовым, но его груз составляли лишь тюки с ирландским льном, и не было ничего, что могло бы испачкать пассажиров. К тому же капитан постоянно ходил в море вместе со своей женой, которая могла бы составить в пути компанию Скарлетт. Но самое главное – корабль был не на паровой тяге, и все плавание проходило под парусами.

Глава 67

Более недели стояла прекрасная погода. Дороги высохли, плетеные изгороди были усеяны цве-тами, а Кэт провела беспокойную ночь, потому что у нее резался новый зубик.
Накануне отъезда Скарлетт почти вприпрыжку побежала в Баллихару, чтобы забрать новое платье для Кэт. Она была уверена, что сейчас все будет в порядке.
Когда Маргарет Сканлон заворачивала платьице, Скарлетт выглянула в окно посмотреть на обезлюдевший в обеденное время городок и увидела Колума, входящего в ирландскую протестант-скую церковь, стоящую на другой стороне широкой улицы.
«А, хорошо, – подумала она, – он в конце концов собирается это сделать. Я уж решила, что он никогда не прислушивается к голосу разума. Это нелепо, когда весь город давится в тесноте во время службы каждое воскресенье в маленькой нарядной часовне, в то время как пустует эта огромная церковь. И то, что она построена протестантами, не повод, чтобы не занять ее. Я не знаю, почему он так долго упрямился, но не буду поднимать из-за этого шум, а лишь скажу ему, как я рада, что он передумал».
– Я сейчас вернусь, – сказала Скарлетт миссис Сканлон.
Она побежала вдоль тропинки, поросшей сорняками, которая вела к маленькому боковому вхо-ду. Скарлетт тихо постучала в дверь, а затем надавила на нее.
Послышался громкий неприятный звук, затем другой, и Скарлетт почувствовала, как что-то острое задело ее рукав, она услышала звук осыпающегося возле ее ног гравия, который с гулом отда-вался в глубине церкви.
Луч света из открытой двери падал прямо на незнакомого человека, стоявшего лицом к ней. Его темные угрюмые глаза напоминала глаза дикого животного.
Незнакомец пригнулся и направил в ее сторону пистолет, который держал двумя грязными, грубыми, как камень, руками.
«Он стрелял в меня! – эта мысль полностью овладела Скарлетт. – Он уже убил Колума, а сейчас хочет убить и меня. Кэт! Я больше никогда не увижу Кэт».
Подступившая ярость помогла Скарлетт освободиться от физического шока и, сжав кулаки, она ринулась вперед.
Звук второго выстрела раздался словно взрыв, оглушительно отражавшийся от сводчатых по-толков в течение какого-то времени, показавшегося вечностью. С криком Скарлетт бросилась на пол.
– Я прошу тебя, успокойся, дорогая Скарлетт, – сказал Колум.
Скарлетт знала его голос, и все же этот голос был не его. В нем чувствовались лед и сталь. Скарлетт посмотрела вверх. Она увидела, как правая рука Колума обхватила шею человека, а левая держала его запястье. Ствол пистолета был направлен к потолку. Скарлетт медленно встала на ноги.
– Что здесь происходит? – осторожно произнесла она.
– Закрой, пожалуйста, дверь, – сказал Колум, – здесь достаточно света из окон.
– Что… здесь… происходит?
Колум ничего не ответил.

– Когда мне было восемь лет, – сказал он, – я видел, как из Адамстауна в направлении Дублина шли стада и телеги, груженные пшеницей, чтобы англичане устроили пир. Я видел, как умирала моя сестра. Ей было лишь два года, но от голода у нее не было сил даже подняться. Моему брату было три, и у него тоже почти не было сил. Самые маленькие всегда умирали первыми. Они плакали, по-тому что были голодные и слишком маленькие, чтобы понять, что нет еды. Мне было восемь, я уже кое-что понимал. Я не плакал, потому что знал: когда ты голоден, чем больше плачешь, тем меньше у тебя остается сил. Еще один брат умер, ему было семь лет. Затем умер следующий, тому было шесть, а затем брат, которому было пять. Или, к моему великому стыду, я не помню, может, это была сестра. Затем в мир иной ушла моя мать. Я всегда считал, что она умерла от боли, исходящей из ее разбитого сердца, а не из пустого желудка.
От голода умираешь не один месяц, Скарлетт. Смерть от голода – немилосердная смерть. Все эти месяцы мимо нас проезжали телеги с едой.
В голосе Колума чувствовалось отсутствие жизни, но вскоре он оживился.
– Когда я был мальчиком, я подавал надежды. Учеба мне давалась легко, я много читал. Наш священник считал меня очень способным, и он сказал моему отцу, что, возможно, за мое усердие ме-ня примут в семинарию. Мой отец дал мне все, что мог. Мои старшие братья, работая на ферме, де-лали больше, чем им полагалось, и мне не приходилось трудиться. Я мог оставаться со своими кни-гами. И никто меня и словом не попрекнул, потому что для семьи большая честь, когда один из сыновей – священник. И я принимал все как должное, потому что искренне верил в добродетель Господа и мудрость святой церкви. Я верил, что быть священником – это призвание. – Колум заговорил громким голосом: – Теперь-то уж я смогу получить ответ на вопрос, который меня мучил. Так я решил. В семинарии будет много книг, в ней царит мудрость святой церкви. Я занимался, молился и искал. Занятия и молитвы приводили меня в восторг. Но я никак не мог найти ответ на свой вопрос. «Почему? – спрашивал я своих наставников, – почему маленькие дети должны умирать от голода?» Единственный ответ, который я получил, был: «Веруй в любовь и мудрость Господа».
Колум поднял руки над своим измученным лицом. Голос его перешел в крик.
– Господи! Я чувствую, что ты здесь. Чувствую твою силу. Но я не могу видеть твое лицо. По-чему ты отвернулся от своего народа – ирландцев?
Руки его упали.
– Ответа нет, Скарлетт, – сказал он, запинаясь, – и никогда не было. Но у меня было видение. В нем я увидел, как голодные дети собрались вместе. Они были уже не такие слабые. Тысячи детей протягивали свои маленькие истощенные ручки, этими ручками они опрокинули повозку с едой и не умерли. Теперь это моя миссия. Опрокидывать повозки, вышвыривать англичан, сидящих за столами, заставленными всякой снедью, дать Ирландии любовь и сострадание, которые не дал ей Господь.
Скарлетт с трудом дышала, слушая богохульство Колума:
– Ты попадешь в ад.
– Я уже в аду! Если я вижу, как солдаты насмехаются над чей-то матерью, которой приходится просить милостыню, чтобы купить еды для своих детей, это видение ада. Когда я вижу, как на улице старика толкают в грязь, чтобы солдаты могли идти по чистой стороне, я вижу ад. Когда я вижу, как людей выселяют из домов, подвергают телесным наказаниям, а мимо семьи, у которой картофельная грядка не больше метра, проезжает телега, скрипящая под тяжестью зерна, я говорю, что вся Ирлан-дия – это ад. И я с радостью умру и приму вечные муки ада, лишь бы хоть на один час избавить Ир-ландию от ада земного.
Неистовство Колума потрясло Скарлетт. Она попыталась осознать, что он сказал. Допустим, ее не было там, когда англичане ломились в дом Дэниэла. Допустим, у нее не было денег, а Кэт была голодна. Допустим, английские солдаты действительно были как янки и забрали у нее животных, а поля, на которые она любила смотреть, сожгли.
Она знала, как беспомощно чувствуешь себя перед солдатами. Она знала чувство голода. Эти воспоминания остались у нее, и ничто не могло их стереть.
– Как мне тебе помочь? – спросила она Колума. Он боролся за Ирландию, а Ирландия была до-мом ее народа и ее ребенка.