— Ну что это за дурачество? — спросил он, когда она вошла.
У Беверли было ощущение, что у неё в горле застрял камень. Сердце бешено колотилось в груди. Казалось, её вот-вот стошнит. С зеркала липкими каплями стекала кровь. Лампочка над раковиной также была вся в крови, и она чувствовала запах кипящей крови. Кровь стекала с фарфоровых краёв раковины и тяжёлыми каплями, хлюпая, падала на линолеум.
— Папа… — прошептала она осипшим голосом.
Он обернулся, с отвращением посмотрел на неё (он часто на неё так смотрел) и принялся небрежно мыть руки в окровавленной раковине.
— Господи помилуй, детка. Рассказывай. Ты чертовски напугала меня. Объясни, ради Бога, что это значит.
Он принялся мыть руки. Там, где он прислонялся к раковине, на его серых рабочих брюках оставались пятна крови. «Если бы он прислонился лбом к зеркалу, кровь осталась бы на коже», — подумала Беверли. Она судорожно сглотнула.
Он выключил воду, взял полотенце, на котором веером рассыпались брызги крови, и стал вытирать руки. В полуобморочном состоянии Беверли смотрела, как кровь впитывается в его пальцы и ладони. Она видела кровь под его ногтями, и это делало его похожим на убийцу.
— Ну? Я жду. — Он забросил окровавленное полотенце обратно на вешалку.
Кровь, везде кровь… а её отец не видит её.
— Папа… — Она понятия не имела, что ему скажет, но отец перебил её.
— Я беспокоюсь за тебя, — сказал Эл Марш. — Мне кажется, ты никогда не повзрослеешь, Беверли. Ты всё время где-то бегаешь, ничего не делаешь по дому, ты не умеешь готовить, не умеешь шить. Половину времени ты витаешь в облаках, уткнувшись в книгу, а другую половину мечтаешь или скучаешь. Я беспокоюсь за тебя.
Он неожиданно размахнулся и больно ударил её по заднице. Она закричала и посмотрела ему в глаза. Его густая правая бровь была слегка перепачкана кровью. «Если это будет продолжаться долго, то я сойду с ума», — словно сквозь туман подумала она.
— Я очень беспокоюсь, — сказал он и снова ударил её, на этот раз по руке, чуть выше локтя. Руку обожгла мгновенная боль и тут же стихла. Завтра наверняка будет синяк.
— Ужасно беспокоюсь, — сказал он и ударил её кулаком в живот. В последний момент он ослабил удар, но у Беверли всё равно перехватило дыхание. Она согнулась пополам, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, на глазах выступили слёзы. Отец невозмутимо смотрел на неё, засунув окровавленные руки в карманы брюк.
— Тебе пора повзрослеть, Беверли, — сказал он голосом, полным доброты и прощения. — Ты согласна со мной?
Она кивнула. Её голова тряслась. Она плакала, но плакала беззвучно. Если бы она рыдала в голос — её отец называл это «детским плачем», — он бы избил её до полусмерти. Эл Марш всю жизнь прожил в Дерри и говорил всем (кто его спрашивал и кто не спрашивал), что желает быть похороненным здесь, но ещё поживёт немного, лет до ста десяти. «Не вижу причины, почему бы мне не жить вечно, — бывало говорил Роджер Ориет, раз в месяц посещавший парикмахерскую, — я никому в жизни не сделал зла».
— Теперь рассказывай, — сказал он, — и побыстрее.
— Здесь был… — она с трудом сглотнула, потому что в горле у неё совершенно пересохло, — здесь был паук. Большой, толстый чёрный паук. Он… он вылез из стока, и я… я думаю, сейчас он уполз обратно.
— О! — теперь он слегка улыбался ей, как бы удовлетворившись её объяснением. — В самом деле? Чёрт побери! Если бы ты мне сразу сказала, Беверли, я бы никогда тебя не ударил. Все девчонки боятся пауков. Почему ты сразу не сказала?
Он склонился над водостоком, и Беверли пришлось закусить губу, чтобы удержаться и не предупредить отца… какой-то внутренний голос, ужасный чужой голос, твердил ей не делать этого; она не сомневалась, что это был голос самого дьявола: «Пусть оно возьмёт его, если захочет. Пусть оно утащит его к себе вниз. Скатертью дорога, чёрт бы его побрал.»
В ужасе она попыталась избавиться от этого голоса. Ещё минута, и подобные мысли приведут её прямо в ад.
Он вглядывался в тёмный глаз водостока. Его руки упирались в окровавленный край раковины. Беверли с трудом преодолевала тошноту. Живот болел в том месте, куда её ударил отец.
— Ничего не вижу, — сказал он. — Здесь все постройки старые, Бев. Водостоки в них, как автострады. Когда я работал сторожем в старой школе, мы однажды утопили крыс в унитазе. Девчонки чуть с ума не сошли от страха. — Он довольно рассмеялся при мысли о женских страхах. — Однако с тех пор, как сделали новую водопроводную систему, живности в трубах поубавилось.