— Эттто бббыл кклоун, который притворился Джорджем, — сказал он.

— Точно, — отозвался Ричи. — Точно так же, как этот клоун притворился мамой, когда его увидел Бен. И он же притворился этой задницей, прокажённым, которого видел Эдди.

— Верно.

— А эээто дддействительно клоун?

— Это чудовище, — мрачно и бесстрастно ответил Ричи. — Чудовище, которое поселилось здесь, в Дерри, и которое убивает детей.

6

В субботу после всех этих происшествий с запрудой, разговора с мистером Неллом и ожившей фотографией Ричи и Беверли Марш столкнулись лицом к лицу не просто с чудовищем, а сразу с двумя. Они были страшные, но не опасные, они набрасывались на свои жертвы в кинотеатре «Аладдин», где на балконе сидели Ричи, Бен и Бев.

Один из этих монстров был оборотнем, которого играл Майкл Ландон. И несмотря на то, что он изображал оборотня, было видно, что ему холодно и что он покрылся гусиной кожей. Другим чудовищем был разбившийся гонщик, которого играл Гари Конвей, и потомок Виктора Франкенштейна воскресил его к жизни. Виктор скармливал всё, что ему не надо, аллигаторам, которых он держал в подвале. В программе был также фильм с показом последних французских мод, с сообщением о недавних взрывах на мысе Канаверал и известные мультики, а также рекламы готовящихся аттракционов. Среди этих рекламируемых фильмов Ричи сразу отметил два, которые надо будет посмотреть: «Я вышла замуж за космическое чудовище» и «Капля».

Бен сидел и смотрел совершенно спокойно. Генри, Белч и Виктор раньше смеялись над Оле Хейсаком, и Ричи казалось, что только это его и тревожит.

Эти ребята сидели близко к экрану, грызли кукурузные хлопья каждый из своей коробки и улюлюкали.

Бен молчал из-за Беверли. Он просто терял рассудок от того, что она сидела рядом с ним. У него даже мурашки пробежали по телу, а если она ёрзала на своём месте и поворачивалась так, что оказывалась ещё ближе, то всё его тело горело как в лихорадке. Когда она наклонялась, чтобы достать кукурузные хлопья, и её лента касалась Бена, он замирал от восхищения. Потом, позднее, он подумал, что эти три часа, проведённые рядом с ней, были одновременно самыми долгами и самыми короткими часами в его жизни.

Ричи же не понимал, что Бен пребывает в муках телячьей любви, и был совершенно спокоен. В его книжке единственно, что было интереснее серии Френсис, говорящий Мул, это картины ужасов — дети в театре, зал набитый окровавленными детьми, которые кричат от ужаса и боли и визжат. Он, конечно, не связывал, то, что они смотрели сейчас, т, е, низкопробный фильм серии «Эмерикен Интернэйшнл», с тем, что происходило у них в городе. По крайней мере, в данный момент не связывал.

Он увидел рекламу субботнего сеанса «Двойного удара» утром в пятницу в «Новостях». Он тут же забыл, что плохо спал накануне ночью и что в конце концов, потеряв надежду на сон, он встал и зажёг свет в чулане (вот уж точно — детская проделка), но уснуть так и не удалось. А на следующее утро всё пошло своим чередом, вернее, почти всё. Вдруг ему стало казаться, что у них с Биллом была общая галлюцинация. Но раны на руке у Билла не были галлюцинацией, разве что он порезался листками фотоальбома Джорджа. А вдруг и правда? Бумага довольно толстая, всё может быть. И кроме того, не обязан же он думать обо всём этом постоянно, лет десять подряд. Конечно, не обязан.

А дальше Ричи Тозиер поступил так, как поступают многие дети и что совсем не выносят взрослые (такой стиль жизни быстро отправил бы их в дурдом). Он встал, съел огромное количество блинов на завтрак, просмотрел рекламы фильмов ужасов, которые печатаются на специальной странице, сообщающей о том, где и как можно развлечься, сосчитал свои деньги, обнаружил, что их довольно мало, и начал приставать к отцу.

Его отец, дантист, вышел к столу уже готовый к работе — в своём белом халате, раскрыл спортивную страницу и налил себе вторую чашку кофе. Это был довольно приятный человек с узким лицом. Он носил очки в металлической оправе, голова его сзади начинала лысеть. Потом, в 1973 году, он умер от рака гортани. Он взглянул на рекламу, на которую указывал Ричи.

— А, фильм ужасов, — сказал Бентворт Тозиер.

— Да — усмехнулся Ричи.

— Хочешь пойти, что ли? — спросил Бентворт Тозиер.

— Да.

— Чувствую, что если ты не попадёшь на этот дрянной фильм, то просто умрёшь от огорчения.

На Центральной улице он увидел девушку в бежевой юбке в складку и белой блузке без рукавов, которая сидела около аптеки Шука. Она ела фисташковое мороженое, по крайней мере, оно было похоже на фисташковое. Её ярко-рыжие волосы, которые казались то совершенно медными, то вдруг совсем светлыми, падали ей на плечи. Ричи знал только одну девушку с таким цветом волос.

Это была Беверли Марш.

Ричи очень нравилась Бев. Да, она здорово нравилась ему, но не в смысле секса. Он был просто в восторге от её внешности (и он знал, что не только он; поэтому такие девицы, как Садли Мюллер и Грета Бови, ненавидели Беверли страшным образом, они были ещё слишком малы, чтобы понять, что могут многого достигнуть совсем простым способом… и поэтому вынуждены были соперничать во внешности с девушкой, которая жила в трущобах Нижней улицы), но больше всего он её любил за то, что она была крутой и обладала чувством юмора.

И у неё всегда были сигареты. Короче говоря, она нравилась ему потому, что была прекрасным парнем. И всё же он пару раз поймал себя на том, что пытается рассмотреть, какое у неё бельё под дешёвыми выношенными юбками, а ведь за парнями он так не наблюдает, правда?

И Ричи пришлось признать, что если она и была парнем, то парень этот был чертовски хорош.

Приближаясь к скамейке, на которой она сидела и ела мороженное, Ричи представил себе, что он Хамфри Богарт, что на нём пальто, перепоясанное ремнём, и шляпа. Он просто перевоплотился в Хамфри Богарта, почувствовал, что он и есть Хамфри Богарт — по крайней мере, для самого себя. Нужно ещё только говорить немного в нос.

— Привет, милочка, — сказал он, пробираясь к её скамейке и следя за уличным движением. — Автобус здесь ждать бесполезно. Нацисты отрезали нам отход. Последний самолёт будет в полночь. Поэтому я… Хотя я как-нибудь переживу.

— Привет, Ричи, — сказала она, повернувшись к нему, и он увидел синяк на её правой щеке, похожий на тень вороньего крыла. Его ещё раз поразила её красота… только сейчас ему пришло в голову, что она прелестна. Раньше ему казалось, что прекрасные девушки бывают только в кино. Теперь он понял, что это бывает не только в кино и что одну из таких красивых девушек он знает. Может, он это понял только из-за синяка, который контрастировал с её красотой. Он вдруг понял, что у неё прекрасные серо-синие глаза, губы естественного красного цвета, прекрасная свежая кожа без всякой косметики, а на носу крошечные веснушки.

— Ищешь что-нибудь зелёненькое? — она дерзко вскинула голову.

— Тебя, моя прелесть, — ответил Ричи, — Ты превратилась в прекрасный свежий лимбургский сыр. И когда мы привезём тебя из Капабланки, ты попадёшь в самую лучшую больницу, которую только можно купить за деньги. Ты у нас побелеешь снова. Клянусь своей матерью.

— Болтун ты, Ричи, совсем это не похоже на Хамфри Богарта, — сказала она с лёгкой улыбкой.

Ричи сел рядом с ней.

— Ты собираешься в кино?

— Нет, у меня нет денег, — сказала она. — Можно мне посмотреть твою йо-йо?

Он засмеялся:

— Но мне придётся забрать эту игрушку обратно. Она должна спать, а не крутиться.

Она продела палец в петлю шнура, Ричи поправил очки, чтобы лучше видеть, что она будет делать дальше. Она повернула руку ладонью вверх, игрушка заплясала на её руке. Она сняла йо-йо с указательного пальца. Когда она сгибала палрц, игрушка оживала и по шнуру снова взбиралась на её ладонь.

— О, вот это да, глядите-ка, — сказал Ричи.

— Детская штучка, — сказала Бев. — Вот посмотри. — Она снова опустила йо-йо вниз, дала ей немного успокоиться, а потом йо-йо снова запрыгала по её руке.

— Прекрати, — сказал Ричи, — я не выношу это зрелище.

— А если так? — спросила она, мягко улыбаясь. Йо-йо забегала теперь взад и вперёд, оставляя красный след от своего Дункановского танца, который напомнил Ричи танец в исполнении Бо-Ло Боунсер, который ему довелось однажды видеть. Закончился танец йо-йо двумя круговыми пробежками (Бев почти ненавидела старую даму, которая наблюдала за ними). Йо-йо прекратила вертеться, и её шнур аккуратно смотался вокруг оси. Бев отдала игрушку Ричи и снова села на скамейку. Ричи сел рядом, от восторга у него даже отвисла челюсть. Бев посмотрела на него и усмехнулась.

— Закрой рот, а то муха залетит.

Ричи закрыл рот так, что он даже щёлкнул.

— Эта последняя часть танца была просто превосходна. Первый раз в жизни мне удалось сделать два подряд круговых оборота, не сбившись.

Мимо них проходили дети. Они спешили на сеанс. Прошёл Петер Гордон с Марсией Фадден. Считалось, что они идут вместе, но Ричи подумал, что это скорее оттого, что они живут рядом на Западном Бродвее, и потому нуждаются во взаимном внимании и поддержке. Петер Гордон уже был весь в прыщах, хотя ему исполнилось всего двенадцать лет. Он иногда ошивался с Бауэрсом, Криссом и Хаггинсом, сам же он не осмеливался ни на что.

Он посмотрел на Ричи и на Бев, которые сидели на одной скамейке, и стал дразнить их:

— Жених и невеста! Сначала любовь, потом свадьба…

— …а потом появляется Ричи с детской коляской! — закончила Марсия, давясь от смеха.

— Перестань, дорогая — сказала Бев и погрозила им пальцем.

Марсия с отвращением отвернулась, как будто ей было стыдно за них.

Гордон обхватил её рукой и крикнул Ричи через плечо:

— Пока, очкарик!

— Вот достанется тебе ремня от матери, — спокойно ответил Ричи. Беверли задыхалась от смеха. На минуту она наклонилась к плечу Ричи, и в это мгновение Ричи понял, что её прикосновение и все ощущения, связанные с ней, ему далеко не безразличны. Она выпрямилась.

— Вот сопляки, — сказала она.

— Да уж, думаю, что Марсия Фадден мочится розовой водой, — сказал Ричи, а Беверли снова засмеялась.

Он остался доволен собой. Весь мир вокруг вдруг показался ему ясным и добрым. Он всё время ловил себя на том, что бросал на неё взгляды. А она разглядывала витрины магазинов — платья и ночные рубашки фирмы «Комел-Хоплей», полотенца и кастрюли магазина «Дискаунт Барн», а он исподтишка бросал на неё взгляды, стараясь рассмотреть её лицо, волосы, очертания щёк. Он разглядывал то место, где блузка прикрывает голые руки. Он был просто в восторге от всего этого. И почему-то, он не мог сказать почему именно, всё то, что происходило в спальне Джорджа Денбро, вдруг отдалилось и стало несущественным. Пора было идти встречать Бена, но ему хотелось задержаться и посидеть рядом с ней ещё хоть минутку, последить за ней, пока она разглядывает витрины. Потому что ему было очень приятно сидеть рядом с ней и смотреть на неё.

9

У входа в кинотеатр «Аладдин» и у кассы толпились дети, потом они заходили в вестибюль. Через стеклянную дверь было видно толпу детей у стойки, где продавались конфеты. Автомат, который выдавал кукурузные хлопья, работал беспрестанно, постоянно выкидывая пакеты, его заляпанная крышка двигалась то вверх, то вниз.

Ричи нигде не видел Бена. Он спросил у Беверли, не видит ли она его. Она отрицательно покачала головой.

— Может, он уже вошёл?

— Он сказал, что у него совсем нет денег. А без билета его ни за что не пропустят, — Ричи показал пальцем на миссис Коул, которая была билетёршей в кинотеатре «Аладдин» задолго до того времени, когда кино стало звуковым. Её волосы, окрашенные в рыжий цвет, были такие тонкие, что сквозь них просвечивал череп. У неё были толстые отвисшие губы, которые она красила фиолетовой помадой. Брови она подводила чёрным карандашом. Миссис Коул была демократкой. А всех детей она ненавидела в равной степени.

— Послушай, я не могу идти без него, а сеанс скоро начнётся. Где же он бродит?

— А ты купи ему билет и оставь его там, где пропускают, — сказала Беверли достаточно логично. — А когда он придёт…

Но в это время на углу Центральной улицы и улицы Маклина как раз показался Бен. Он старался отдышаться, его грудь вздымалась под рубашкой. Он увидел Ричи и помахал ему рукой. А потом он увидел Беверли, и рука его опустилась. Глаза округлились. Он перестал махать рукой и медленно пошёл к тому месту, где они стояли около «Аладдина».

— Привет, Ричи, — сказал он и взглянул на Бев так, как будто он боялся долго смотреть на неё. — Привет, Бев!

— Привет, Бен! — сказала она, и зависла странная тишина.

А Ричи подумал, что это неспроста, и волна слабой ревности накатилась на него, потому что теперь что-то разделяло их, что — он не знал, но это что-то, неизвестное для него, существовало.

— Как поживаешь, Хейстак? — сказал он. — Думаю, что этот фильм сгонит с тебя десять фунтов веса. Знаешь, приятель, говорят, что от этого фильма даже седеют. Надо бы взять сюда с собой помощника, чтобы он помог тебе выйти, когда тебе станет плохо.

Ричи направился к кассе, а Бен тронул его за руку и сказал, поглядывая на смеющуюся Бев.

— Я был там, — сказал он. — Я поворачивал за угол и видел, как шли эти ребята.

— Какие ребята? — спросил Ричи, но тут же догадался, о чём идёт речь.

— Генри Бауэре, Виктор Крисс, Белч Хагтинс и другие парни.

Ричи свистнул.

— Они уже, наверно, вошли в кинотеатр. Что-то я не видел, чтобы они покупали конфеты.

— Думаю, что да.

— На их месте я бы не смотрел фильмы ужасов, — сказал Ричи. — Я бы на их месте сидел дома и смотрелся в зеркало. Всё же какая-то экономия.

Бев весело засмеялась, услышав эти слова, а Бен только слегка улыбнулся.

Хотя Генри Бауэре и причинил ему боль в тот день на прошлой неделе, но теперь он раздумал убивать его. Бен был совершенно уверен в этом.

— Знаешь что, — сказал Ричи, — мы пойдём на балкон. А все они будут сидеть внизу, во втором или третьем ряду, и жевать.

— Ты это серьёзно? — спросил Бен. Ричи, наверное, в полной мере не знает, что за поганые это парни, думал он. А самый скверный из них, конечно, Генри.

На самом деле Ричи, которому удалось ускользнуть от мести Генри и его маразматических дружков три месяца назад, знал о Генри больше, чем можно было предположить. И о его банде.

— Если бы я не был в этом уверен, я бы не пришёл сюда, в этот кинотеатр, Хейстак, хотя, конечно, мне совсем не хочется, чтобы они меня прикончили.

— Ну и кроме того, если они будут к нам приставать, мы просто скажем Фокси, чтобы он дал им, — сказала Бев.

Фокси, Мир фоксворт, худой, жёлтый, мрачный человек, был директором «Аладдина». Сейчас как раз он продавал леденцы и кукурузные хлопья, беспрестанно повторяя: «Не лезьте без очереди, не лезьте без очереди». На нём была застиранная рубашка, и весь он был какой-то потрёпанный. Бен с сомнением посмотрел на него.

— Вряд ли от него будет какая-то помощь, — сказал Ричи мягко. — Надо как-то обойти их стороной.

— Думаю, что так будет лучше, — сказал Бен и вздохнул. На самом же деле он не знал, как лучше… Это Беверли всё нарушила. Если бы её не было, он бы попытался уговорить Ричи пойти в кино в другой раз. Даже если бы Ричи настаивал, он, может быть, уговорил бы его. Но тут была Бев. Ему не хотелось выглядеть жалким цыплёнком перед ней. Он представил себе, как они будут сидеть на балконе в темноте. Это была очень привлекательная перспектива, даже несмотря на то, что с ними был Ричи.

— Давайте войдём после начала сеанса, — сказал Ричи. Он усмехнулся и ущипнул Бена за руку:

— Эй, дерьмовый Хейстак, жить хочешь?

Брови Бена сошлись на переносице, а потом он разразился смехом. Ричи тоже захохотал. И, глядя на них, Беверли тоже рассмеялась.

Ричи снова подошёл к кассе. Кассирша мрачно смотрела на него.

— Добрый день, мадам, — сказал он, стараясь подражать приветливому голосу Барона Бутхола. — Мне очень нужно три билета на американский фильм.

— Не кривляйся и скажи, какие билеты тебе нужны, — сказала кассирша через круглое отверстие в стеклянной перегородке и так нахмурила свои накрашенные брови, что он быстро сунул доллар в отверстие и пробормотал:

— Три билета, пожалуйста.

Из отверстия показались три билета. Ричи взял их. Кассирша смотрела ему в спину, наставляя: «Не бегай по вестибюлю, не бросайся коробками от кукурузных хлопьев, не шали, не бегай по проходам».

— Хорошо, мадам, — сказал Ричи и пошёл обратно к Бену и Бев.

— Я просто балдею от того, как эта старая пердунья любит детей, — сказал он им.

Они постояли ещё немножко, ожидая, когда начнётся сеанс. Кассирша подозрительно смотрела на них из стеклянной клетки. Ричи излагал Бев историю о запруде в Барренсе, описывал мистера Нелла в его новой ирландской шапочке и говорил его голосом. Бев улыбалась и без его рассказа, этот рассказ не очень-то рассмешил её. Бей тоже усмехнулся, но его глаза следили поочерёдно то за входом в «Аладдин», то за Беверли.

10

На балконе было очень удобно и хорошо. Во время первой части фильма «Я был подростком» Ричи поливал Генри Бауэрса и его приятелей. Те сидели во втором ряду, как он и предполагал. Их было пять или шесть пяти-, шести— и семиклассников, все они были в мотоциклетных ботинках, ноги они закидывали на сиденья, фокси сказал им, чтобы они сняли ноги с сидений. Они убрали ноги, а как только он отошёл, задрали их снова. Но Фокси предвидел это и вернулся минут через 10, и вся сцена разыгралась снова. У Фокси кишка была тонка, чтобы выгнать их, и они это знали.

Фильм был просто блеск. Подросток Франкенштейн был великолепен, оборотень был просто страшным, и всё же… что-то было не так, быть может потому, что он выглядел как-то печально. И произошло всё не по его вине. Это гипнотизёр трахнул его, но смог он это сделать, потому что ребёнком оборотень был очень злой и вообще скверный, поэтому и превратился в оборотня. А Ричи подумал, что такие желания, наверное, испытывают многие люди. Вот, например. Генри

Они побежали по Центральной улице. Люди оглядывались им вслед. Живот Бена на бегу то поднимался, то опускался. Собранные в хвост волосы Беверли обвисли. У Ричи очки были на лбу, он их придерживал рукой, чтобы не потерять. Он чувствовал, что ухо его вздувается, но самочувствие у него было превосходное. Он начал смеяться. За ним расхохотался и Бен.

Они срезали угол на Корт-стрит и повалились на скамейку напротив полицейского участка: сейчас это было единственное место в Дерри, где они могли чувствовать себя в безопасности… Беверли обняла за шею Бена и Ричи и сильно прижала к себе.

— Это было просто здорово! — Её глаза блестели. — Вы видели, как они удивились? Видели?

— Я всё хорошо видел — выдохнул Бен. — И больше я их видеть не хочу.

Они опять начали истерически хохотать. Ричи не исключал, что банда Генри может появиться из-за угла и наброситься на них, невзирая на то, что рядом полицейский участок. И всё равно он не мог остановиться — хохотал и хохотал. Беверли была права, это действительно было здорово.

— Растяпы, а ну вон отсюда, — пронзительно заорал Ричи. Потом он прикрыл рот рукой и начал говорить голосом Бена Верни.

Из окна второго этажа выглянул полицейский и гаркнул:

— А ну, ребята, идите отсюда! Идите прогуляйтесь!

Ричи открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь нестандартное, может быть, даже голосом ирландского полицейского, но Бен толкнул его в бок.

— Заткнись, Ричи, — сказал он, опасаясь опять накликать беду.

— Правда, Ричи, — сказала Бев нежно.

— О'кей, — согласился Ричи. — Так что мы дальше будем делать? Не хотите ли найти Генри Бауэрса и предложить ему поиграть с нами в «Монополию?»

— Прикуси язык, — сказала Бев.

— Что это значит?

— Ничего, — ответила Бев. — Некоторые ребята ничего не понимают.

Запинаясь и смущаясь, Бен спросил:

— Тебе было очень больно, когда он потянул тебя за волосы?

Она нежно улыбнулась ему в ответ, и в этот момент она уверилась в том, о чём раньше только догадывалась, — это именно Бен Хэнском посылал ей открытки.

— Да нет, не очень, — ответила она.

— Пошли в Барренс, — предложил Ричи.

Так они и сделали. Туда они и пошли, вернее, сбежали туда. Ричи потом подумал, что там неплохо было бы отдыхать летом. Беверди, как и Бен до встречи с компанией Бауэрса, никогда прежде здесь не была. Она шла между Ричи и Беном, все они дружно шагали по дороге. Её юбка смешно морщилась, Ричи было приятно смотреть на неё, он даже испытывал спазмы в желудке. Браслет на руке Бев блестел на солнце.

Они прошли приток Кендускеага, где ребята строили плотину, бросая в него камни, свернули на другую дорогу и вышли на восточный берег речки. Слева Бей увидел два бетонных цилиндра, которые сверху были закрыты люками. Под ними через речку шли бетонные трубы. Тонкие струйки грязной воды вытекали из труб в Кендускеаг. «А ведь люди берут из этой речки воду», подумал Бен, вспомнив объяснения мистера Нелла о канализационной системе.

Он почувствовал прилив безысходного гнева. Ведь раньше здесь, наверное, и рыба водилась. А сейчас попробуй поймай тут форель.

Никаких шансов. Скорее поймаешь кусок туалетной бумага.

— Как здесь хорошо, — вздохнула Бев.

— Точно, совсем неплохо, — согласился Ричи. — Ветерок отгоняет москитов.

Он посмотрел на неё с надеждой:

— Сигареты есть?

— Нет, — сказала она. — У меня было несколько штук, но я выкурила их вчера.

— Очень плохо, — сказал Ричи.

Налетел сильный порыв ветра, они увидели, как прошёл пассажирский поезд.

Сначала показались бедные домишки мыса Олд, потом бамбуковые заросли на противоположной стороне Кендускеага, а потом при выходе из Баренца — гравийная дорожка, которая вела к городской свалке.

На мгновение Ричи мысленно вернулся к истории с Эдди — этот сумасшедший в заброшенном доме на улице Нейболт. Он постарался забыть об этом и повернулся к Бену.

— Что тебе больше всего понравилось в фильме, Хейстак?

— Хм? — Бен повернулся к нему, смущённый, думая о своём, он разглядывал её профиль… и синяк на её щеке.

— Ну, в этом фильме. Что тебе больше всего понравилось?

— Мне понравилось, то место, где Франкенштейн начал бросать людей крокодилам, которые жили под домом, — сказал Бен. — Это мне здорово понравилось.

— Да, это было что надо, — сказала Бев и поёжилась. — Не выношу таких вещей. Всяких крокодилов, акул, пираний.

— Да? А что такое «пиранья?» — заинтересовался тут же Ричи.

— Крошечная такая рыбка, — пояснила Беверли, — но у неё много крошечных очень острых зубов. И если зайти в реку, где живут такие рыбы, то они обглодают человека до косточки.

— Я смотрела фильм о них. Там люди хотели перейти реку, но мост был разрушен, — сказала она. — Тогда они привязали к корове верёвку и пустили её в воду, и пока пираньи ели эту корову, они переправились через реку. А как стали тащить корову из реки, то увидели — один скелет от неё остался… Мне потом целую неделю снились кошмары.

— Знаешь, мне бы хотелось иметь пару таких рыбок. Я бы разобрался с этим Генри Бауэрсом, пустил бы их ему в ванну.

Бен захихикал:

— Не думаю, что он когда-нибудь принимает ванну.

— Не знаю, принимает ли он ванну, — сказала Беверли, — но точно знаю, что нам нужно быть осторожными сейчас, эти парни могут нас где-нибудь подстеречь. — Она тронула рукой свой синяк на щеке.

— Это мне досталось от отца за разбитые тарелки. Думаю, за неделю пройдёт.

Все помолчали. Никто ничего плохого не сказал, все приняли её слова спокойно. Лотом молчание нарушил Ричи. Он опять вспомнил кино и сказал, что ему больше всего понравилось то место, где подросток-оборотень расправился со злым гипнотизёром.

Потом они стали говорить о фильмах вообще. Они смотрели фильмы ужасов постоянно, вспомнили фильм Альфреда Хичкока, который шёл по телевизору в течение почти часа. Бев сорвала маргаритку, росшую на берегу реки. Она приложила её сначала к подбородку Ричи, а потом к подбородку Бена, чтобы посмотреть, идёт ли это им, и сказала, что идёт. Когда она прикладывала к ним цветок, оба чувствовали лёгкое волнение от её прикосновения и от запаха её волос. На одно мгновение её лицо оказалось рядом с лицом Бена, но этого было достаточно, чтобы потом всю ночь он вспоминал её взгляд.

Они услышали приближающиеся по дорожке шаги и замолчали. Все трое резко обернулись, а Ричи вдруг с тоской подумал, что отходить им можно разве что к реке. Бежать было некуда.

Голоса приближались. Ребята вскочили, Ричи и Бен совершенно автоматически встали перед Беверли.

— Да, но…

— Послушай, — сказал Билл. И заговорил медленно, глядя Ричи в глаза. И Ричи опять подумал, что, пожалуй, истории Бена, Эдди и оживающих фотографий как-то взаимосвязаны. Что этот клоун убивает девочек и мальчиков, которых потом в Дерри находили мёртвыми. Это началось с декабря прошлого года.

— Ммможет он ууубивал и раньше, — закончил свою мысль Билл. — Дддругие же тоже исчезали. Помнишь Эээди Коркорана?

— Чепуха! Его отчим напугал, — сказал Ричи.

— Ммможет да, а ммможет и ннет, — сказал Билл. — Я тттоже знал его нннемного, да, отец бил его, и на ночь он иногда убегал от него.

— Может, этот клоун и поймал его, когда он убежал, — сказал задумчиво Ричи. — Правда ведь?

Билл согласился.

— А что ты теперь хочешь? Его автограф?

— Этот клоун, возможно, убивает и других людей, — сказал Билл и взглянул Ричи в глаза. Взгляд его был прямой, уверенный, бескомпромиссный. — Я хочу убить его.

— Господи! — сказал испуганно Ричи. — Как же ты собираешься это сделать?

— У моего отца есть пистолет. Он не знает, что я знаю об этом. Пистолет лежит на верхней полке в чулане.

— Здорово, — сказал Ричи. — Если мы найдём этого клоуна на куче детских костей…

— Ребята, я налила чай, — приветливо позвала мама Ричи, — пойдёмте.

— Сейчас, мама, — ответил Ричи и фальшиво улыбнулся. Как только мама ушла, он тут же повернулся к Биллу:

— Но нельзя же просто так стрелять в человека только потому, что он одет в клоунский костюм, Билл. Ты мой лучший друг, я не советую тебе это делать, я должен остановить тебя.

— А чччто если тттам действительно куча костей?

Ричи облизнул губы, он ничего не мог возразить сразу.

— А что если это не тот человек, Билли? — спросил он. — Что если существует чудовище? Бывает же такое? Бен Хэнском говорил, что на ветру летал муляж и воздушные шарики, не оставляя тени. А фотографии в альбоме Джорджа… Может, нам всё это показалось. Хотя я должен сказать тебе, что я не верю, будто это всего лишь наше воображение, остались же следы на твоей руке.

Билл кивнул.

— Вот в том-то и дело. Что мы будем делать, если это не тот человек, Билл?

— Тогда надо бббудет ддделать ччто-то другое.

— Да, — согласился Ричи. — Могу себе представить, как ты стреляешь в него пять или шесть раз, а он прямо как тот оборотень в фильме, который мы видели с Беном и Беверли. Можно бросить в него нюхательный табак, если выстрелы не помогут. А если и это не поможет, то переждать немного и сказать: «Эй, мистер Монстр, так не пойдёт! Мне пришлось из-за вас перечитать всю библиотеку. Я ещё вернусь, а пока извините, я ухожу». Так ты ему скажешь, Билл, дружище?

Он посмотрел на Билла. Что-то в нём противилось тому, чтобы искать чудовище в том доме, но что-то отчаянно хотело, чтобы Билл пошарил там. И всё же лучше бы Билл отказался от своей идеи. Уж очень это напоминало мир тех фильмов ужасов, которые они смотрели, особенно того фильма, который шёл тогда днём в субботу, в «Аладдине». А с другой стороны, это вовсе не похоже на фильм. Потому что в фильме было безопасно, вы там знали, что всё кончится хорошо, а если даже и не так, с вашей задницей всё равно ничего не сделается, кожу с неё не сдерут. А вот комната Джорджа совсем не была похожа на кино. Ему бы хотелось забыть всё, что там было, но это значило обмануть себя, ведь он видел рубцы на пальцах Билла. Если бы он тогда не оттянул Билла…

Это невероятно — Билл усмехался. Действительно усмехался.

— Хочешь, чтобы я взял тебя посмотреть на ожившие фотографии? — сказал он. — А я хочу взять тебя с собой посмотреть на тот дом. Только мы с тобой.

И добавил:

— Завтра утром.

Он сказал это так, будто это было решённое дело.

— А вдруг это чудовище? — спросил Ричи, глядя Биллу в глаза. — А вдруг пистолет твоего отца не остановит его, Билл, дружище? Вдруг он будет продолжать идти?

— Тттогда пппридумаем что-нибудь ещё. Мы должны это сделать, — сказал Билл, откинув голову и засмеявшись. Ричи тоже засмеялся. Не рассмеяться было невозможно.

Они пошли в дом Ричи. Мэгги поставила огромные стаканы с охлаждённым чаем и положила пачку вафель.

— Ты хочешь?

— Нет, но перекушу, — ответил Ричи.

Билл шлёпнул его по спине, чтобы отогнать все страхи, и Ричи почувствовал, что в эту ночь будет спать хорошо.

— Вы выглядите так, будто обсуждали какое-то серьёзное дело, — сказала миссис Тозиер, сидя с книгой в одной руке и со стаканом охлаждённого чая — в другой. Она выжидающе смотрела на ребят.

Мимо проносились зелёные поля, которые казались совсем плоскими, бесконечными под серым небом. Ричи с трудом различил вдалеке старое кирпичное строение железнодорожной станции. Правее изогнутым рядом выстроились склады. Навалом лежали куски рельсов, вывернутых во время крушения на дороге.

А вот и Нейболт-стрит, резко сворачивающая вправо. «Депо Дерри»

— было написано голубыми буквами на красном фоне. Табличка была покрыта пылью и криво висела. Ниже висел знак покрупнее. Чёрными буквами на жёлтом фоне. «Мёртвый тупик» — было написано на ней. Билл свернул на Нейболт-стрит, поехал по обочине, потом остановился.

— Давай начнём прогулку отсюда, — сказал он, слезая с велосипеда. Ричи почувствовал облегчение, но и сожаление:

— О'кей!

Они шли по обочине. Далеко впереди медленно двигался дизель, он то появлялся, то пропадал. Раз или два послышался лязг вагонных сцеплений.

— Тебе страшно? — спросил Ричи у Билла.

Билл, ведя Сильвера за руль, быстро взглянул на Ричи и кивнул.

— Да, а тебе?

— Конечно, мне тоже, — сказал Ричи.

Билл сказал, что вчера вечером он спросил у отца о Нейболт-стрит. Оказывается, в этой части улицы до конца Второй мировой войны жили железнодорожники, инженеры, проводники, сигнальщики, носильщики и работники железнодорожного депо.

Улица сворачивала в сторону депо. Дома становились всё более тёмными и стояли на отшибе. Последние три или четыре дома по обеим сторонам были разобраны. Дворы изрядно заросли. На крыльце одного из домов была приколочена табличка: «Продаётся».

Ричи показалось, что этой табличке лет тысяча, а то и две.

Боковая улочка кончилась. Далее шёл проход, в котором росла редкая сорная трава.

Билл остановился и указал на дом: «Это здесь». Ричи понял: Нейболт-стрит, 29. Ричи подумал, что, возможно, здесь жил инженер; он приходил домой раз или два в месяц, дня на три или на четыре, не более, в это время он слушал радио, ухаживал за растениями в саду. Питался он, вероятно, всё больше жареным (сам овощей не ел, выращивал их для друзей). А в ветреные ночи вспоминал в этом доме о той девушке, которая некогда была с ним. Красная краска на доме выгорела, местами стала розовой, на ней появились уродливые грязные пятна. Окна смотрели, как слепые глаза, они были заколочены. Вокруг дома росли сорняки. Газон же был покрыт первыми ландышами. Слева высился деревянный забор, когда-то, вероятно, белый, а теперь грязно-серый. У забора росли подсолнухи, самый высокий из них был футов пяти, да и выглядел он довольно жалко. Они как будто кивали головами: «Мальчики пришли, да? Вот хорошо! Ещё мальчики». Ричи поёжился.

Билл прислонил Сильвера к тополю. Ричи изучал дом. У порога на густой траве лежало колесо. Ричи указал на него Биллу. Билл кивнул. Эдди упоминал об этом.

Они осмотрели улицу Нейболт. Вся улица — и вверх и вниз — была абсолютно пустынна. Послышалось пыхтенье паровоза. Ричи слышал, как по дороге №2 проезжали редкие машины. Звук дизельного двигателя то возникал, то замирал. Огромные подсолнухи кивали головами: «Свежие мальчики. Хорошие мальчики. Наши мальчики».

— Ты готов? — спросил Билл. Ричи от неожиданности подпрыгнул.

— Знаешь, я как раз думал, что, верно, те книги, которые я взял сегодня в библиотеке, как раз то, что надо, — сказал Ричи. — Может быть, мне…

— Подожди, Ричи. Ты готов?

— Думаю, что да, — ответил Ричи, прекрасно сознавая, что он совсем не готов.

Они прошли по газону к дому.

— Смотри! — сказал Билл. Вдалеке слева висела на кусте юбка.

Мальчики увидели ржавые гвозди, валяющиеся на земле. Слева и справа от дома росли дикие розы. Перед домом цвели дикие цветы. Некоторые кусты роз засохли.

Мальчики с горечью посмотрели друг на друга. Всё, о чём говорил Эдди, было правдой. Спустя семь недель всё ещё было по-прежнему.

— Ты ведь действительно не хочешь заходить туда? — спросил Ричи. Он почти умолял.

— Нет. Не хочу, — сказал Билл, — но пойду.

И с замиранием сердца Ричи понял, что Билл пойдёт.

Глаза Билла загорелись металлическим светом. Это была железная решимость. Теперь он выглядел старше. Ричи подумал: «Билл действительно убьёт его, если он всё ещё здесь. Убьёт и, может, отрежет голову, чтобы взять её с собой, показать отцу и сказать. „Смотри, вот кто убил Джорджа“».

— Билл, — сказал он, но Билл уже отошёл. Он направился к правому краю крыльца, туда, наверное, полз Эдди. Ричи следил за ним глазами, — он чуть не упал, зацепившись за велосипед в кустах, но снова зашагал твёрдым шагом.

Ричи видел, как Билл наклонился и заглянул под крыльцо. Ричи пошёл за ним. Сердце его стучало как барабан. Под крыльцом ничего не было, кроме пожухлых листьев и пожелтевших газет.

— Билл, — повторил он.

— Что? — Билл достал «Вальтер» своего отца. Он осторожно отодвинул затвор и вынул из кармана четыре пули. Вставил их все в пистолет. Ричи наблюдал как зачарованный. Потом он тоже заглянул под крыльцо. На этот раз он там что-то увидел. Разбитое стекло, слабо поблёскивающее разбитое стекло. Живот его свела судорога. Он понял, что история Эдди подтверждается. Осколки стекла на листьях под крыльцом означали, что окно разбили изнутри. Из подвала.

— Что? — спросил Билл, посмотрев на Ричи. Лицо его было бледное, даже зелёное.

— Ничего, — сказал Ричи.

Они залезли под крыльцо.

Обычно Ричи любил запах прелых листьев, но на сей раз в этом запахе не было ничего приятного. Листья были мягкие, как губка, и прилипали к рукам и коленям. Создавалось впечатление, что они могут ползти так несколько футов. Вдруг он подумал, что из этих листьев может высунуться лапа или коготь и схватить их.

Билл разглядывал разбитое стекло. Стёкла были разбросаны повсюду. Верх оконной рамы был разбит — Что-то случилось с этим гадом, — выдохнул Ричи. Билл, пытаясь заглянуть внутрь, кивнул.

Ричи толкнул его локтем, чтобы он тоже посмотрел. У фундамента было полно мусора и банок. Пол в подвале был земляной и влажный, как и листья. Слева возвышалась печка, а от неё к потолку отходила труба. Над ней, в конце подвала, Ричи увидел большое стойло с деревянными стенками. Он подумал, что это конюшня. Но разве лошадей держат в подвале? И дом, и стойло были очень старые, и отапливаться этот дом мог только углём, а не нефтью. А теперь он никому не нужен.

Билл сидел… подавшись вперёд… и прежде чем Ричи смог понять, что происходит, ноги его приятеля исчезли в окне.

— Билл! Ради Бога! — прошептал он. — Что ты делаешь! Иди сюда!

Билл не отвечал. Он ускользал. Куртка сползала с его спины. В следующее мгновение Ричи услышал звук, похожий на стук теннисного мяча о земляной пол внутри.

«Сраные дела», — пробормотал Ричи про себя, глядя на тёмный квадрат, через который исчез его друг.

— Билл, ты что, с ума сошёл?

Послышался голос Билла:

На лице Оборотня теперь была не только злоба, но и боль, это было несомненно. Может, эту боль причинил ему выстрел Билла, но ещё больше Ричи… сначала голосом полицейского, а потом этим порошком.

«Господи, будь у меня побольше этого порошка, я мог бы убить его», — подумал Ричи, а Билл схватил его за ворот куртки и оттянул. И хорошо сделал. Оборотень прекратил чихать и неожиданно направился к Ричи. Невероятно быстро. Ричи застыл с пакетом в руке, глядя на бурую шерсть Оборотня, на кровь, текущую по его морде, сознавая, что всё это происходит в реальной жизни. Оборотень вероятно так бы и схватил его своими острыми когтями за горло, но тут Билл, встряхнув, поставил его на ноги.

Они побежали к фасаду дома. «Он не посмеет преследовать нас больше, — думал Ричи, — теперь мы на улице, не посмеет, не осмелится…»

Но он посмел. Ричи слышал его за своей спиной. Он был сзади, он бежал рыча, сморкаясь и отплёвываясь.

А вот и Сильвер, прислонённый к дереву. Билл вскочил в седло и бросил отцовский пистолет в сумку, в которой они носили обычно игрушечные пистолеты. Ричи бросил взгляд назад и вскочил на багажник. Он успел заметить, как Оборотень бежал к ним через газон. Кровь и слюни вперемешку текли по его форменной куртке. На морде были следы чихательного порошка. Ричи заметил ещё кое-что, что привело его в ужас. На его куртке вместо молнии были пушистые оранжевые пуговицы, как помпоны. Заметил он и ещё кое-что, от чего чуть не потерял сознание. На куртке золотыми буквами было выткано имя — такую надпись мог заказать за доллар любой желающий.

Надпись на куртке гласила: «РИЧИ ТОЗИЕР».

— Поехали, Билл, — закричал Ричи. Сильвер тронулся — но как медленно! Билл разгонял его довольно долго.

Оборотень выскочил на дорогу как раз в тот момент, когда Билл выехал на Нейболт-стрит. Его выгоревшие джинсы были в крови. Ричи, как под гипнозом, оглянулся через плечо и ему показалось, что он явственно различает дырки на джинсах, через которые видна бурая шерсть. Сильвер, раскачиваясь, набирал скорость. Билл приподнялся на педалях, откидывая голову назад.

Страшная лапа потянулась к Ричи. Он жалобно вскрикнул и отстранился от неё. Оборотень рычал и пыхтел, ухмыляясь. Он был так близко от Ричи, что Ричи мог видеть желтоватые зрачки его глаз и чувствовать запах протухшего мяса, исходящий от Оборотня. Изо рта его торчали клыки.

Ричи вскрикнул снова, когда лапа опять потянулась к нему. Оборотень явно хотел оторвать ему голову, но он промахнулся, лапа прошла в дюйме от Ричи. Волосы Ричи были мокрые от пота. Его обдало струёй воздуха — Хейо, Сильвер! — закричал Билл изо всех сил.

Они доехали до вершины небольшого холма, который был как раз под силу Сильверу.

Билл бешено крутил педали. Сильвер перестал качаться и шёл прямо по Нейболт-стрит к дороге №2.

«Господи, спаси нас. Господи, спаси нас. Господи, спаси нёс!» — мысленно произносил Ричи.

Оборотень снова зарычал. «О, Господи! Кажется, он совсем рядом со мной». Куртку и рубашку Ричи сдувало ветром назад. Он издавал дикие звуки, пытаясь помочь Биллу. Сильвер замедлил ход и качнулся. На мгновение Ричи показалось, что велосипед сейчас сбросит их обоих назад. Затем его куртка — она болталась сзади, как рюкзак, — отделилась от его спины, при этом раздался громкий звук, словно пуканье. Теперь Ричи снова мог дышать.

Он осмотрелся вокруг и вдруг наткнулся на бешеный взгляд, взгляд убийцы.

— Билл! — хотел он крикнуть, но звука не получилось.

Тем не менее Билл каким-то образом услышал его. Он крутил педали сильнее и сильнее, никогда в жизни он их так не крутил. Даже все его внутренности вибрировали. Кровь подходила к горлу он чувствовал её медный привкус. Открытым ртом он ловил воздух. Какое-то сумасшедшее возбуждение охватило его, какое-то дикое желание. Он стоял на педалях, крутя их и придавая им силу.

Сильвер продолжал набирать скорость. Было такое ощущение, что дорога взлетает.

— Хейо, Сильвер! — заорал он снова. — Хейо!

Ричи услышал топот бродяг, бегущих по щебню. Он обернулся. Лапа Оборотня ударила его по глазам с такой силой, что на мгновение Ричи подумал, что у него оторвалась голова. Всё покрылось вдруг дымкой. Потеряло значение. Звуки затихли, прекратились. Мир потерял цвета. Он в отчаянии прислонился к Биллу. На правом глазу была тёплая кровь, она стекала на лицо.

Лапа снова нанесла удар, на сей раз сзади. Ричи почувствовал, что велосипед сильно качнуло, а потом он опять понёсся по прямой. Билл заорал: «Хейо, Сильвер!», а Ричи показалось, что голос его звучит издалека, как эхо.

Ричи закрыл глаза, держась за Билла и ожидая конца.

14

Билл тоже слышал, что за ними бегут, и понял, что клоун ещё не прекратил погоню. Но он не осмеливался обернуться назад и посмотреть. Неужели он схватит их?

— Давай, дружище Сильвер, давай! Выдай всё, что можешь! Давай!

Билл Денбро ещё раз понял, что он победил дьявола, но на этот раз дьяволом был ухмыляющийся клоун со вспотевшим, покрытым гусиной кожей лицом и искривлённым ртом вампира, глаза которого блестели, как серебряные монеты. Клоун, который по странной случайности был одет в форменную куртку Дерриевского колледжа поверх серебристого костюма с оранжевой отделкой и оранжевыми пуговицами-помпонами.

— Поехали, дорогой, давай, Сильвер! Ты что-то говоришь? Дивой, дорогой!

Вокруг него на Нейболт-стрит сгущалась тьма, Сильвер нёсся с ровным звуком, а эти страшные тяжёлые шаги, что они — приближались или отдалялись?

Билл всё ещё не решался оглянуться. Ричи держался за него мёртвой хваткой, и ему не хватало воздуха. Билл хотел попросить Ричи немного отпустить руки, держаться не так крепко, но ему и на это не хватало дыхания.

— Спасибо.

— Господи Иисусе, мэм, что с вашей рукой? — он осторожно взял её руку.

Она опустила глаза и посмотрела на поломанные ногти, они сломались, когда она боролась с Томом. Воспоминания о боли причинили ей больше страдания, чем израненные пальцы, и она прекратила смеяться. Она мягко отобрала у него руку.

— Я прищемила пальцы дверцей машины в аэропорту, — сказала она и подумала, что ей всё время приходится лгать, чтобы скрыть то, что сделал с ней Том, как раньше приходилось лгать про синяки, которыми награждал её отец. Может быть, это последняя ложь? Как это было бы чудесно… слишком чудесно, чтобы в это можно было поверить. Она подумала о враче, который приходит к умирающему от рака больному и говорит: «Рентген показал, что опухоль рассасывается. Мы понятия не имеем, почему это происходит, но это правда».

— Тебе должно быть чертовски больно, — сказал он.

— Я приняла немного аспирина. — Она снова открыла журнал, хотя он наверняка заметил, что она прочла его уже дважды.

— Куда ты направляешься?

Она закрыла журнал, посмотрела на него и улыбнулась.

— Ты очень милый, — сказала она, — но у меня нет желания разговаривать. Понятно?

— Понятно, — сказал он в ответ с улыбкой. — Но если ты захочешь выпить в честь большого утёнка на боку самолёта, когда прилетим в Бостон, то плачу я.

— Спасибо, но мне надо успеть на другой самолёт.

— Да, дружище, сегодня утром твой гороскоп подвёл тебя как никогда, — сказал он сам себе и снова открыл роман. — Но у тебя такой чудесный смех, что в тебя невозможно не влюбиться.

Она опять открыла журнал, но поймала себя на том, что вместо того, чтобы читать статью о красотах Нью-Орлеана, рассматривает свои поломанные ногти. Под двумя ногтями темнели пунцовые кровавые волдыри. В её ушах ещё звучал голос Тома, орущего с лестницы: «Я убью тебя, сука! Ты — чёртова сука!» Она поёжилась, как от холода. Сука для Тома, сука для швей, которые бестолково суетятся перед ответственным шоу и считают Беверли Роган дешёвой писакой, сука для отца.

Сука.

Ты — сука.

Ты — чёртова сука.

Она на мгновение закрыла глаза.

Нога, которую она порезала осколками флакона из-под духов, убегая из спальни, пульсировала больше, чем израненные пальцы. Кей дала ей бинт, пару туфель и чек на тысячу долларов, который Беверли сразу обменяла на наличные в Первом чикагском банке на площади Уотертауэр.

Несмотря на протесты Кэй, Беверли выписала чек на тысячу долларов на простом листе писчей бумаги.

— Я однажды читала, что чек обязаны взять независимо от того, на чём он написан, — сказала она Кэй. Её голос, казалось, исходил не от неё. Может, из радио в соседней комнате. — Кто-то однажды обналичил чек, который был написан на артиллерийском снаряде. По-моему, я читала это в «Списках». — Она помолчала, потом неестественно засмеялась. Кэй спокойно и серьёзно смотрела на неё.

— Надо получить в банке наличные как можно скорее, пока Том не сообразил заморозить счета.

Беверли не чувствовала усталости, хотя полностью отдавала себе отчёт в том, что держится только на нервах и чёрном кофе, сваренном Кэй. Предыдущая ночь казалась ей страшным сном.

Она помнила, как за ней шли трое подростков, которые кричали ей вслед и свистели, но не осмеливались подойти. Она помнила, какое облегчение охватило её, когда она увидела белый свет люминесцентных огней магазина на пересечении Седьмой и Одиннадцатой улиц. Она вошла туда, позволив прыщавому продавцу разглядеть её старую блузку, и попросила у него взаймы сорок центов, чтобы позвонить по телефону. Это оказалось не трудно, ей было ясно с первого взгляда.

Первым делом она позвонила Кэй Макколл, набрав номер по памяти.

После дюжины звонков она уже испугалась, что Кэй уехала в Нью-Йорк, но сонный голос Кэй пробурчал. «Было бы неплохо, если б вы представились» — как раз когда Беверли собиралась повесить трубку.

— Кэй, это Бев, — сказала она и, поколебавшись какое-то время, решительно добавила:

— Мне нужна помощь.

Наступило молчание. Потом Кэй снова заговорила голосом человека, окончательно очнувшегося ото сна:

— Где ты? Что стряслось?

— Я около Седьмой и Одиннадцатой улиц, на углу Стрейленд-авеню и какой-то улицы. Я…Кэй, я ушла от Тома.

Кэй быстро взволнованно закричала в трубку:

— Прекрасно! Наконец-то! Ура! Я приеду за тобой! Сукин сын! Кусок дерьма! Я сейчас приеду за тобой в своём чёртовом «Мерседесе»! Я найму оркестр! Я…

— Я возьму такси, — сказала Бев, зажав оставшиеся две десятицентовые монеты во вспотевшей ладони. В круглом зеркале внутри магазина она видела, как прыщавый продавец задумчиво уставился на её задницу. — Но тебе придётся заплатить по счётчику. У меня совсем нет денег. Ни цента.

— Я дам этому ублюдку пять баксов на чай, — прокричала Кэй. — Это, мать твою, самая лучшая новость после отставки Никсона! Сейчас мы с тобой, девочка моя, пропустим рюмочку-другую и… — Она замолчала, и когда снова заговорила, её голос был совершенно серьёзен, В нём было столько доброты и любви, что Беверли чуть не расплакалась.

— Слава Богу, ты наконец-то решилась, Бев. Слава Богу, Кэй Макколл раньше работала модельером, но вышла замуж за разведённого богача и в 1972 году увлеклась феминистическим движением, Это было примерно за три года до знакомства с Беверли. В тот период, когда она достигла наибольшей популярности среди феминисток, её обвинили в использовании архаичных шовинистских законов, благодаря чему она оттяпала у своего делового мужа всё, что полагалось ей по закону до последнего цента.

— Чушь собачья! — как-то сказала Кэй Беверли. — Те, кто несёт эту чепуху, никогда не спали с Сэмом Чаковицем, Тыкнуть пару раз, получить удовольствие и кончить — вот девиз Сэма. Единственный раз у него простоял больше семидесяти секунд, когда он дрочил в ванной. Я не обманывала его, я просто получила компенсацию за страдания.

Она написала три книги: одну о феминистическом движении и деловой женщине, другую о феминистическом движении и семье и третью о феминистическом движении и духовности. Первые две книги пользовались достаточной популярностью. Через три года после опубликования её последней книги она совершенно вышла из моды, и Беверли показалось, что ей стало легче от этого. Она выгодно вложила деньги («Феминизм и капитализм, слава Богу, не исключают друг друга», — сказала она однажды Беверли), и сейчас Кэй — молодая здоровая женщина с собственным домом в городе и в провинции — имела двух или трёх любовников, достаточно зрелых для постели, но ещё не созревших для того, чтобы обыграть её в теннис, — Если им когда-либо удастся обыграть меня, я их брошу в то же момент, — говорила она Беверли, и хотя было ясно, что Кэй шутит, Беверли недоумевала, неужели она говорит серьёзно.

Беверли заказала такси и, когда машина подъехала, забралась со своим чемоданчиком на заднее сиденье, радостная, что этот продавец из магазина больше не будет на неё глазеть, и назвала шофёру адрес Кэй.

Кэй уже ждала её, накинув норковую шубку прямо на фланелевую ночнушку. На ногах были надеты розовые бархатные шлёпанцы с большими помпонами. Слава Богу, что помпоны не оранжевые, а то Беверли снова взвыла бы. Это — судьба, что она приехала именно к Кэй: прошлое возвращалось к ней, воспоминания нахлынули так стремительно и отчётливо, что она испугалась. Будто кто-то запустил в её голове бульдозер и начал раскапывать кладбище воспоминаний, о существовании которого она и не подозревала. Только вместо тел возникали давно забытые имена, которые она не вспоминала годами: Бен Хэнском, Ричи Тозиер, Грета Бови, Генри Бауэре, Эдди Каспбрак… Билл Денбро. Особенно Билл — заика Билл, как они называли его с чисто детской прямотой, которую иногда считают непосредственностью, а иногда — жестокостью. Он казался ей тогда очень высоким, самим совершенством (до тех пор, пока не открывал рот и не начинал говорить).

Имена…

Её бросило в жар, потом в холод. Беверли вспомнила голоса из водостока… и кровь. Вспомнила, как закричала от ужаса, а её отец отшлёпал её. Отец, Том…

Она была близка к тому, чтобы расплакаться…

— Как только я вернусь, — твёрдо сказала Бев, — можешь рассчитывать на это. — И она крепко обняла Кэй.

Получив деньги по чеку, выписанному Кэй, и в её туфлях, Беверли направилась в Грейхаунд, к северу от Милуоки, потому что опасалась, что Том может поехать искать её в О'Харе. Кэй, которая проводила её до банка и до автобусной станции, пыталась переубедить её.

— В О'Харе полно надёжных людей, моя дорогая, — сказала она — Тебе не стоит волноваться. Как только он приблизится к тебе, ори во всю глотку, чёрт возьми.

Беверли покачала головой.

— Я хочу избавиться от него раз и навсегда. И это единственный выход для меня.

Кэй внимательно посмотрела на неё.

— Ты боишься, что он может уговорить тебя вернуться, не так ли?

Беверли подумала о семерых детях, стоящих у ручья, о Стэнли с осколком от бутылки из-под кока-колы, сверкающим на солнце; она подумала о неприятной боли, которая обожгла руку, когда он слегка резанул ей по ладони чуть наискось; она вспомнила, как они, взявшись за руки, встали в круг и поклялись вернуться, если это снова начнётся… вернуться и уничтожить это навсегда.

— Нет, — сказала она, — Он не сможет отговорить меня. Но он может причинить мне боль, и здесь не помогут никакие надёжные люди. Ты не видела его прошлой ночью, Кэй.

— Я его достаточно видела при других обстоятельствах, — сказала Кэй, сдвинув брови. — Дырка от задницы, которая ходит, как человек.

— Он сумасшедший, — сказала Бев. — Его никто не остановит. Так будет лучше. Поверь мне.

— Хорошо, — неохотно согласилась Кэй, и Бев с удивлением подумала, что Кэй была раздосадована, что не встретила сопротивления с её стороны.

— Как можно быстрее обменяй чек, — напомнила ей Беверли, — до того как ему придёт в голову заморозить счета. Он сделает это, ты знаешь его.

— Разумеется, — сказала Кэй. — Если он сделает это, я надеру задницу этому сукиному сыну.

— Держись от него подальше, — резко сказала Беверли. — Он опасен, Кэй, поверь мне. Он как… — как мой отец, чуть не вырвалось у неё. Вместо этого она сказала:

— Он как дикарь.

— Ладно, — сказала Кэй. — Не бери в голову, моя дорогая. Иди, выполняй своё обещание. И подумай немного о том, что будет дальше.

— Подумаю, — сказала Бев, но это было неправдой. Ей слишком о многом предстояло подумать: например, о том, что произошло тем летом, когда ей исполнилось одиннадцать. Или, например, о голосах из водостока. И о том ужасе, который она испытала тогда; даже когда она в последний раз обнимала Кэй у серебристого бока автобуса на Грейхаунд, её разум не позволял себе до конца представить это опять.

Когда самолёт с утёнком на боку начал долгий спуск к Бостону, она вновь мысленно вернулась туда, в прошлое… к Стэну Урису… к стихам без подписи на почтовой открытке… и к голосам… она вспомнила те несколько секунд, показавшихся ей бесконечными, когда она с глазу на, глаз встретилась с этим.

Она глянула в иллюминатор, посмотрела вниз и подумала, что зло, которое носит в себе Том, ничтожно и безобидно по сравнению с тем злом, которое ожидает её в Дерри. Конечно, там будет Билл Денбро. Она помнила любовную открытку со стихами на обороте и догадывалась, кто их написал. Больше она ничего не помнила, даже о чём были стихи… но была уверена, что открытку мог послать именно Билл. Да, это вполне мог быть именно Билл Денбро.

Неожиданно она вспомнила тот вечер, когда собиралась ложиться спать, посмотрев те два фильма ужасов, на которые её взяли Ричи и Бен. Это было её первое свидание. Они с Ричи обменивались по этому поводу едкими шуточками — в те времена это была некая форма самозащиты, но в глубине души она была взволнована и немного испугана. Это действительно было её первое свидание, несмотря на то, что на нём было два мальчика, а не один. Ричи платил за билеты и за всё остальное, совсем как на настоящем свидании. Потом были те мальчики, которые преследовали их… они провели остаток вечера в Барренсе… а Билл Денбро поссорился с другим мальчишкой, она забыла с кем, но зато помнила, как Билл посмотрел на неё и словно электрический разряд пробежал по телу… и неожиданный прилив чувств захлестнул её.

Вспоминая прошедшее свидание, она натянула ночную рубашку и пошла в ванную, чтобы умыться и почистить зубы. Ей казалось, она долго не сможет заснуть в эту ночь; столько впечатлений за вечер, надо всё хорошо осмыслить; мальчики казались воспитанными, с ними можно и подурачиться, и пооткровенничать. Всё могло быть прекрасно. Всё могло быть… божественно.

Она в задумчивости взяла мочалку, наклонилась к умывальнику…

2

…и услышала голос из водостока:

— Помоги мне…

Беверли отшатнулась в испуге, сухая мочалка свалилась на пол. Она затрясла головой, чтобы немного прийти в себя, и затем снова наклонилась к раковине и осторожно посмотрела в водосток. Ванная комната находилась в дальнем конце их четырёхкомнатной квартиры. До неё смутно доносились звуки какой-то западной программы, идущей по телевизору. Когда передача кончится, отец, скорее всего, переключит на бейсбольный матч или борьбу, а потом заснёт в кресле.

Обои в ванной были отвратительны. Какие-то лягушки, на листьях кувшинки. Внизу они горбились на комковатой штукатурке, в некоторых местах отсырели, в некоторых — оторвались. Сама ванная проржавела, унитаз раскололся. Одинокая лампочка в 40 ватт свисала над умывальником прямо из фарфорового гнезда. Беверли помнила — смутно, — что когда-то здесь была лампа, но её разбили несколько лет назад, а другую так и не купили. Пол был застелен линолеумом, с которого давно стёрся рисунок за исключением небольшого участка под раковиной.

Не самая приятная комната, но Беверли так привыкла к ней, что перестала замечать её убожество.

Умывальник был такой же ржавый, как и ванна. Сток в виде круга с перекрещенными планками имел в диаметре дюйма два. Когда-то он был покрыт хромом, но это было очень давно. Цепочка затычки для стока была небрежно переброшена через вентиль с пометкой «хол.». В стоке было темно, и когда она наклонилась, то первый раз в жизни обратила внимание на слабый тошнотворный запах, исходивший оттуда, — немного рыбный запах. От отвращения она сморщила нос.

— Помоги мне…