Вот зелёная с рефлексией надпись:
«НА 95 — МЭН, НЬЮ-ГЕМПШИР, ВСЕ СЕВЕРНЫЕ ТОЧКИ НОВОЙ АНГЛИИ».
Он смотрит на неё, и вдруг пробирающая до костей дрожь сотрясает его тело. Его руки мгновенно привариваются к рулю «Кадиллака». Ему хотелось бы надеяться, что это начало какой-то болезни, вирус или, возможно, одна из «фантомных лихорадок» его матери, но он знает, что это не так. Город, спокойно удерживаемый на грани ночи и дня, — уже позади него, а то, что обещает эта надпись, — впереди. Он болен, да, в этом нет никакого сомнения, но это не вирус и не фантомная лихорадка. Он отравлен своими собственными воспоминаниями.
«Я боюсь, — думает Эдди. — Вот что всегда было главным. Просто боязнь. Но в конце концов, я думаю, мы как-то преодолели это. Но как?»
Он не может вспомнить. Интересно, могут ли другие?
Слева от него гудит грузовик. У Эдди всё ещё включены фары, и теперь он моментально гасит свет, когда грузовик благополучно выходит вперёд. Он делает это, не задумываясь. Это стало автоматической функцией, составной частью вождения для сохранения жизни. Невидимый водитель грузовика в ответ дважды мигает своими фарами, благодаря Эдди за его любезность. «Если бы всё могло быть так просто и так ясно», — думает он.
Он следует за надписями «1-95». Движение в северном направлении небольшое, тогда как несмотря на ранний час в южном направлении машин всё прибывает. Эдди несётся на своей большой машине, предугадывая большинство указующих надписей и заранее вливаясь в нужный ряд. Прошли годы с тех пор, как он ошибся в догадке и пронёсся мимо смерти, мимо того исхода, которого хотел. Он выбирает ряды автоматически, так же как выключил дальний свет для водителя грузовика; так же автоматически он нашёл однажды дорогу через лабиринт тропинок в Барренс, в Дерри. То, что он прежде никогда в жизни не выезжал из центра Бостона, одного из самых сложных для вождения городов Америки, кажется, не имеет значения.
Он вдруг вспоминает о том лете ещё что-то, что-то, о чём Билл сказал ему однажды: «У ттеббя кккомпас в гголове, Эээдди».
Как он тогда обрадовался! Это радует его и теперь, когда «Дорадо-84» снова вырывается на шоссе. Он выдаёт скорость, внушающую доверие полицейским — Пятьдесят миль в час, и по радио находит какую-то спокойную музыку. Он тогда умер бы за Билла, если бы потребовалось. Попроси его Билл об этом, он бы просто ответил. «Конечно, большой Билл… ты уже наметил время?»
Вспомнив об этом, Эдди смеётся, хотя и беззвучно, но по-настоящему. Он редко смеётся в эти дни, да и до смешного ли в его чёрном паломничестве? Ричи бывало любил спрашивать: «У тебя сегодня было что-нибудь смешное, Эдд?» Но, если Бог столь низок и подл, что проклинает верующих за то, что им хочется более всего в жизни, то Он, быть может, достаточно ловкий и ушлый, чтобы предложить что-нибудь смешное в дороге?
«За последнее время у тебя было что-нибудь смешное, Эдд?» — повторяет он громко и снова смеётся. Боже, он ненавидел, когда Ричи называл его Эдд… но ему и нравилось это. Так же, как Бен Хэнском, должно быть, любит, когда Ричи называет его Хэйстэк. В этом имени было что-то… таинственное. Таинственная личность. Способ стать теми, у кого ничего не было, чтобы мириться со страхами, надеждами, с постоянными требованиями своих родителей. Ричи не мог делать свои любимые голоса для всякого дерьма, но, может быть, он действительно понимал, как важно таким оглоедам, как они, и тогда чувствовать себя другими людьми.
Эдди смотрит на перемену направления, аккуратно обозначенную на приборном щитке «Дорадо», перемена направления — ещё один из автоматических приёмов. Когда приближаются автоматы, регистрирующие дорожные сборы, вам не хочется вытаскивать своё серебро, не хочется обнаружить, что вы попали в ряд с автоматическим платным проездом не в нужном направлении.
Среди монет — два или три серебряных доллара Сузан В. Дороти. Он считает, что это монеты, которые вы, возможно, только находите в карманах шофёров и водителей такси из зоны Нью-Йорка в эти дни, так же как единственное место, где вы можете увидеть много двухдолларовых счётов, это окошко выплаты на ипподроме. Он всегда держит несколько в руке, потому что робот-сборщик налога вкладывает их в корзину на Джорджа Вашингтона, на Триборо Вриджес забирают их.
Ещё одна из тех мыслей вдруг приходит ему в голову: серебряные доллары. Не фальшивые медные сэндвичи, а настоящие серебряные доллары, с отпечатанной на них леди Свободой, одетой в пышные одежды. Серебряные доллары Бена Хэнскомл Да, но разве Билл, или Бен, или Беверли не использовали однажды один из этих серебряных кругляшей для спасения своих жизней? Он не вполне в этом уверен, он в действительности не вполне уверен, или он просто не хочет вспоминать?
«Там было темно, — думает он внезапно, — Я это хорошо помню. Там было темно».
Теперь Бостон позади него, и туман начинает рассеиваться. Впереди МЭН, НЬЮ-ГЕМПШИР, ВСЕ СЕВЕРНЫЕ ГОРОДА НОВОЙ АНГЛИИ. Дерри впереди, и в Дерри есть что-то, что умерло двадцать семь лет назад и вместе с тем словно бы и нет. Что-то многоликое, как у Лона Чейни. Но как это реально выглядит? Видели ли они его по-настоящему, без многочисленных масок?
Ах, он многое может вспомнить, но этого недостаточно.