их такими, какими они были и будут в какой-то части его мозга… и сердце его разрывалось от любви и печали.
Уходим, уходим из Дерри, — думал он. — Мы покидаем Дерри, и если это рассказ, то это будут последние шесть страниц; готовься пролистнуть их, поставить на полку и забыть.
Солнце садится, и слышны только звуки футбольного мяча да льющейся воды в канализации. Пора.
«Охотники за долларами» сменились «Колесом фортуны». Одра пассивно сидела перед телевизором, глаза её не отрывались от экрана. Её поведение не изменилось, когда Билл выключил телевизор.
— Одра, — сказал он, подходя к ней и беря за руку. — Пошли.
Она не шелохнулась. Её рука лежала в его. Тёплый воск. Билл поднял её вторую руку с подлокотника кресла Майка и опустил на её колено. Он одевал её в это утро дольше, чем одевался сам, на ней были джинсы «Левис» и голубая кофточка. Она бы выглядела очень хорошо, если бы не бессмысленный взгляд её широко открытых глаз.
— Пошли, — повторил он и провёл её через дверь кухни Майка. Она шла сама… хотя, наверное, упала бы с верхней ступеньки крыльца прямо в грязь, если бы Билл не обнял её рукой за талию и не свёл вниз со ступенек. Он повёл её к тому месту, где стоял на тормозе Сильвер. Стоял яркий солнечный день. Одра остановилась около велосипеда, безразлично глядя на стену гаража Майка.
— Пойдём, Одра.
Она не двигалась. Билл терпеливо поднял её длинные ноги и поставил на ободья багажника Сильвера. Наконец она встала, багажник был у неё между ног, но она не садилась на него. Билл нажал слегка ей на голову, и Одра села.
Он сел на седло и отпустил тормоз. Приготовился взять руки Одры и обнять ими себя за талию, но прежде чем он успел сделать это, они обхватили его по собственной инициативе, как маленькие испуганные мышки.
Он посмотрел вниз на руки, и сердце его забилось быстрее. Это было первое независимое действие, которое Одра сделала за целую неделю, насколько он знал, конечно… первое независимое движение с тех пор, как Это случилось… что бы это ни было.
— Одра?
Нет ответа. Он хотел повернуть голову и посмотреть на неё, но не смог сделать это. Были только руки вокруг его талии, на ногтях ещё остались следы от старого маникюра, следы красного лака, который был нанесён яркой, живой, талантливой женщиной в маленьком английском городке.
— Мы собираемся покататься, — сказал Билл и начал нажимать на педали, двигаясь в сторону Палмер-Лейна, прислушиваясь к шуршанию гравия под колёсами. — Я хочу, чтобы ты держалась хорошенько, Одра. Я думаю… Я думаю, что смогу поехать побыстрее.
Если не потеряю штаны.
Он думал о мальчике, которого он встретил раньше, когда был в Дерри, когда Это всё ещё происходило.
«Нельзя быть осторожным на доске», — сказал тогда мальчик. Более правильных слов нельзя придумать, парень.
— Одра, ты готова?
Нет ответа. Не стала ли она крепче держаться за талию? Возможно просто желаемое принимается за действительное.
Он доехал до конца дороги и посмотрел направо. Палмер-Лейн упиралась в Аппер-Мейн-стрит, где левый поворот направит его на гору, ведущую на окраину города. Вниз по горе. Набрать скорость. Он почувствовал дрожь, когда представил себе эту дорогу (старые кости ломаются легче, Билли-бой), как он летит по ней — мысль промелькнула очень быстро и исчезла. Но… Но она пугала, не правда ли? Нет. Это было также и желание… то самое чувство, что охватило его, когда он увидел мальчика со скейтбордом под мышкой. Желание быстро мчаться, чувствовать ветер гонки за спиной, если даже не знаешь, гонишься ты или убегаешь, — просто двигаться, лететь.
Тревога и желание. Вся разница между тревогой и желанием — разница между взрослым, считающим деньги, и ребёнком, который просто берёт их и идёт, например, в кино. А между этим весь мир. Не такая уж большая разница. Ведь есть же и другие дети. Так чувствуешь себя, когда сопровождающий автомобиль приближается к отметке первого участка, откуда действительно начинается гонка.
Тревога и желание. То, что ты хочешь, и то, что ты боишься попробовать. Место, где ты был и куда хочешь попасть. Что-то из рок-н-ролла, из песен о том, что ты хочешь: девушку, автомобиль, место, где ты хочешь остановиться и жить. О Господи, помоги вынести это! На мгновение Билл закрыл глаза, чувствуя мягкий мёртвый вес своей жены за собой, чувствуя, что гора где-то впереди, чувствуя своё собственное сердце внутри.
Будь смелым, будь честным, надо выстоять.
Он начал нажимать на педали сильнее.
— Не хочешь немного потанцевать рок-н-ролл. Одра? Нет ответа. Но так и должно быть. Он был готов.
— Тогда держись!
Он заработал ногами. Сначала было трудно. Сильвер раскачивался взад и вперёд, вес Одры мешал сохранять равновесие… хотя она должна была пытаться сохранить равновесие даже бессознательно, или они разобьются здесь же. Билл привстал на педалях, руки вцепились в руль с безумной силой, голова тянется к небу, глаза горят, жилы на шее напряглись.
Сейчас упадём, прямо сейчас, на улице, разобьём головы, и она, и я — не будет этого, Билл, езжай, езжай, сукин сын.