Эдди начал истерически хохотать.

— Это найхеровейший голос, который я когда-либо слышал, Ричи.

— Держи свой ингалятор наготове, — сказала Беверли. — Он опять может нам понадобиться.

— Вы нигде не видели Его? — спросил Майк. — Когда зажигали спичку?

— Оно уушло, — сказал Билл и затем мрачно добавил:

— Но мы приближаемся к Нему. К мместу, ггде оно обитает. И я думаю, ммы уубьем его на ээтот рраз.

— Генри всё ещё ходит, — сказал Стен. Голос его был низким и хриплым. — Я снова слышу его там.

— Тогда давайте двинемся, — сказал Бен.

Они двинулись. Туннель всё время уходил вниз, и запах — та стелящаяся, дикая вонь — становился всё сильнее. По временам они могли слышать позади себя Генри, но теперь эти крики казались отдалёнными и совсем неважными. У них у всех было чувство — аналогичное тому чувству отчуждённости и разобщённости, которое они ощутили на Нейболт-стрит, — что они продвигаются по краю вселенной в какое-то странное ничто. Билл чувствовал (хотя у него не хватало слов, чтобы выразить то, что он знал), что они приближаются к мрачному сердцу всех бед Дерри.

Майку Хэнлону казалось, что он может почти чувствовать, как его сердце болезненно, ритмично бьётся. У Беверли было ощущение злой силы, вырастающей вокруг неё, окутывающей её, определённо пытающейся оторвать её от остальных и сделать одинокой. Она нервно протянула руки в обе стороны и коснулась Билла и Бена. Ей показалось, что она должна была тянуться слишком далеко, и она крикнула:

— Возьмитесь за руки! Похоже, что мы отдаляемся друг от друга!

Стэн первым понял, что он снова видит. В воздухе появилось ровное, странное свечение. Сначала он мог видеть только руки — его руки, держащие с одной стороны Бена и Майка с другой. Затем он понял, что видит пуговицы на грязной рубашке Ричи и кольцо Капитана Полночь, которое Эдди носил на мизинце.

— Ребята, вы тоже видите? — спросил Стэн, остановившись. Остальные также остановились. Билл посмотрел кругом, впервые сообразив, что он видит — хоть и немного — и затем то, что туннель удивительно расширился. Они оказались просто в изогнутом отсеке — таком же большом, как Летний Туннель в Бостоне, «Больше» — внёс он уточнение, когда осмотрелся с возрастающим чувством благоговейного страха.

Они запрокинули головы, чтобы увидеть потолок, который теперь был в пятидесяти или более футах над ними и держался на изогнутых подпорках из камня, похожих на рёбра. Сети грязной паутины висели между подпорками. Пол был теперь каменным, но покрыт такой кучей первозданной грязи, что было всё равно, по чему они шли. По сторонам на расстоянии пятидесяти футов нависали каменные стены.

— Система водоснабжения здесь, должно быть, действительно сошла с ума, — сказал Ричи и тревожно засмеялся.

— Похоже на собор, — тихо сказала Беверли.

— Откуда идёт свет? — хотел знать Бен.

— Ппохоже, оот сстен, — сказал Билл.

— Мне это не нравится, — сказал Стэн.

— Пойдём. Ггенри ббудет ддышать нам в ззатылок… Громкий, истошный крик разорвал темень, а затем раздался шелестящий, тяжёлый гул крыльев. Из темноты выплыла некая тень с одним светящимся глазом — другой глаз потух.

— Птица! — закричал Стэн. — Посмотрите, это птица!

Она летела на них, как неистовый истребитель; её пластинчатый оранжевый клюв открывался и закрывался, чтобы обнажить розовую внутреннюю линию Её рта, плюшевую, как подушечка в гробу.

Она шла прямо на Эдди.

Её клюв врезался в его плечо, и он почувствовал, как боль въедается в его плоть, как кислота. Кровь хлынула на грудь. Он вскрикнул, когда Её взмахивающие крылья ударили ему в лицо нездоровым воздухом туннеля. Птица отлетела назад, Её глаз злобно сверкал, вращаясь в глазнице, застилаясь только тогда, когда Её моргающее веко тряслось, чтобы закрыть глаз тонкой плёнкой. Её когти искали Эдди, который увёртывался, издавая крики. Они прорезали рубашку на спине, прочертив неглубокие багровые полосы на лопатках. Эдди закричал и попытался отползти, но птица снова отлетела.

Майк прорвался вперёд, порывшись у себя в кармане. Он пришёл с ножом в одно лезвие. Когда птица снова пикировала на Эдди, он замахнулся им быстрой, упругой дугой через один из когтей птицы. Нож вошёл глубоко, полилась кровь. Птица отпрянула, а затем снова пошла в атаку, сложив свои крылья, падая, как пуля. Майк в последний момент упал на бок, ударив её ножом. Он промахнулся, и коготь птицы ранил его запястье с такой силой, что рука онемела и по ней прошла дрожь, — рана, которая открылась, прошла до локтя. Нож улетел в темноту.

Птица летела назад с победным клёкотом, и Майк прижался к лежащему Эдди и ждал наихудшего.

Стэн рванулся вперёд к двум мальчикам, прижавшимся друг к другу на полу, когда птица вернулась. Он стоял, маленький и какой-то опрятный, несмотря на грязь, въевшуюся в его руки, штаны и рубашку, и вдруг выпростал руки необычайным жестом — ладонями вверх, пальцами вниз. Птица издала ещё один крик и дёрнулась, планируя рядом со Стэном, промахнувшись на какие-то дюймы, лохматя его волосы потоком воздуха от крыльев. Он сжался в плотный комок, встречая лицом к лицу её очередной заход.

— Я верю в ярко-красных танагр, хотя я и не видел ни одной, — сказал он высоким ясным голосом. Птица пронзительно закричала и совершила вираж в сторону, как будто бы он попал в неё. — И верю в калао и в новогвинейского жаворонка, и во фламинго Бразилии.

Птица пронзительно кричала, кружила и вдруг влетела в туннель с громким клёкотом.

— Я верю в золотого орла! — кричал Стэн ей вслед. — И я думаю, что где-то действительно есть феникс! Но я не верю в тебя, поэтому на хер уходи отсюда! Уходи! Убирайся в ад!Он замолчал, и тишина показалась оглушительной. Билл, Бен и Беверли подошли к Майку и Эдди; они помогли Эдди встать на ноги, и Билл посмотрел на порезы.

— Ннеглубокие, — сказал он. — Нно, ддержу ппари, ввыглядят оони ддьявольски.

— Она разорвала мою рубашку, Большой Билл, — щёки Эдди блестели от слёз, и он опять дышал с присвистом. Его варварский рёв исчез; трудно было поверить, что он когда-либо был. — Что я скажу маме?

7

В туннелях, 4.59

…остановился так внезапно, что остальные сбились в кучу, как грузовые машины, когда у впереди идущей внезапно отказывает двигатель.

— Что это? — голос Бена.

— Ооно ббыло зздесь. Гглаз. Ввы ппомните?

— Я помню, — сказал Ричи. — Эдди остановил его своим ингалятором. Сделал вид, что это кислота. Он сказал что-то про яйца. Довольно смешное, но я не помню точно что.

— Это нне имеет ззначения. Мы не увидим нничего, ччто ммы ввидели рраныпе, — сказал Билл.

Он зажёг спичку и посмотрел на остальных. Их лица фосфоресцировали в мерцании спички, фосфоресцировали и были таинственны. И казались очень молодыми.

— Ккак ввы, ребята?

— Всё о'кей, Большой Билл, — сказал Эдди, но его лицо было перекошено от боли. Самодельная шина Билла съехала. — Как ты?

— О'оокей! — сказал и Билл помахал спичкой, прежде чем его лицо выдало совсем противоположное.

— Как это случилось? — спросила его Беверли, прикасаясь в темноте к его руке. — Билл, как могла она?..

— Ппотому что я уупомянул нназвание ггорода. Оона пприехала ввслед за ммной. Ддаже ккогда я дделал это, ччто-то ввнутри мменя велело прекратить. Нно я нне сслушал, — он беспомощно покачал в темноте головой. — Но ддаже если она пприехала в Ддерри, я нне ппонимаю, ккак она ммогла ппопасть сюда. Если Ггенри нне ппривел её, тоща ккто?

— Оно, — сказал Бен. — Оно не должно выглядеть плохо, мы это знаем. Оно могло прийти и сказать, что ты в беде. Привести её сюда, для того чтобы… достать тебя, я предполагаю. Убить наше нутро. Потому что вот чем ты всегда был. Большой Билл. Нашим нутром.

— Том? — спросила Беверли, еле слышно, ошеломлённая.

— Кккто? — Билл чиркнул ещё одну спичку. Она смотрела на него с отчаянной честностью.

— Том. Мой муж. Он тоже знал. Во всяком случае, я думаю, я упомянула ему название города, так же как ты упомянул его Одре. Я… я не знаю, взяло Оно его или нет. Он на меня тогда очень был зол.

— Иисус, что это, какая-то мелодрама, где все рано или поздно внезапно появляются? — сказал Ричи.

— Не мелодрама, — сказал Билл, с нотами муки в голосе. — Шоу. Как цирк. Бев приехала туда и вышла замуж за Генри Бауэрса. Когда она уехала, почему бы ему не приехать сюда? В конце концов, настоящий Генри приехал.

— Нет, — сказала Беверли. — Я вышла замуж за своего отца.

— Если он тебя избивал, какая разница? — спросил Эдди.

— Встаньте вокруг меня, — сказал Билл. — Плотнее. Они встали. Билл потянулся в обе стороны и нашёл здоровую руку Эдди и одну из рук Ричи. Скоро они стояли в кругу, как они уже делали однажды, когда их было больше числом. Эдди почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо. Чувство было тёплым, успокаивающим и очень знакомым.

Билл почувствовал ощущение силы, которое помнил из прошлого, но понял с некоторым отчаянием, что вещи по-настоящему изменились. Могущество нигде поблизости не было таким сильным — оно билось и вспыхивало, и гасло, как пламя свечи в отвратительном воздухе. Темнота казалась плотнее и ближе к ним, более победоносной. И он мог обонять Его. Внизу в этом проходе, — думал он, — и не так уж далеко, есть дверь с отметиной на ней. Что было за этой дверью? Одна вещь, которую я всё ещё не могу вспомнить. Я могу помнить, как мои пальцы вдруг онемели и как я толкнул дверь. Я могу даже помнить поток света, который полился и как он казался почти живым, будто это был не просто свет, а флюоресцирующие змеи. Я помню запах, как от обезьянника в большом зоопарке, даже хуже. И затем… ничего.

— Ккто-нибудь ппомнит, кем ббыло Оно по-настоящему?

— Нет, — сказал Эдди.

— Я думаю… — начал Ричи, и затем Билл мог почти осязать, как он в темноте покачал головой. — Нет.

— Нет, — сказала Беверли.

— Хм, — это был Бен. — Это та вещь, которую я всё ещё не могу вспомнить. Кем было Оно… или как мы с Ним боролись.

— Чудь, — сказала Беверли. — Вот как мы боролись с ним. Но я не помню, что это означает.

— Встаньте около мменя, — сказал Билл, — и я ввстану около ввас, ребята.

— Билл, — сказал Бен. Голос его был очень спокойным. — Кто-то идёт.

Билл прислушался. Он слышал плетущиеся, шаркающие шаги, приближающиеся к ним в темноте… и он испугался.

— Ооодра? — позвал он… и знал уже, что это была не она. То, что шаркало по направлению к ним, подошло ближе. Билл зажёг спичку.

8

Дерри, 5.00

Первое необычное событие случилось в тот день поздней весны 1985 года за две минуты до восхода солнца. Чтобы понять, насколько эго было не то, надо было знать два факта, которые были известны Майку Хэнлону (который лежал без сознания в деррийской больнице в тот момент, когда взошло солнце); оба факта касались баптистской церкви Божьей Благодати, которая стояла на углу Витчем-стрит и Джексон-стрит с 1897 года. Церковь увенчивалась изящным белым шпилем, который был апофеозом каждой протестантской колокольни в Новой Англии. На четырёх сторонах основания колокольни были циферблаты, а сами часы были сконструированы и привезены из Швейцарии в 1898 году. Единственные часы, похожие на эти, стояли на городской площади Хейвен-Виледж, в сорока милях отсюда.

Стивен Бови, лесопромышленный магнат, который жил на Западном Бродвее, передал часы в дар городу — они стоили что-то около 17000 долларов. Бови мог себе это позволить. Он был набожным прихожанином и в течение сорока лет старостой (в течение нескольких последних лет он был ещё и президентом деррийского филиала Лиги Белого Благочестия). Кроме того, он был известен своими набожными проповедями перед мирянами в День Матери.

— Нннет, Ддджордж! — кричал Билл. — Я нне зззнал…

Убью тебя! — крикнул Джордж, и из его рта с клыками вырвалась смесь собачьих звуков: взвизгивание, вопли, лай. Что-то вроде смеха.

Теперь Билл мог ощущать запах брата, мог ощущать, что Джордж гниёт. Это был запах подвала, запах какого-то жуткого чудовища, стоящего скорчившись, с жёлтым глазом, в углу, ожидающего, чтобы выпустить кишки из какого-нибудь маленького мальчика.

Зубы Джорджа скрежетали. Звук напоминал удары бильярдных шаров друг о друга. Жёлтый гной начал сочиться из его глаз и капать на лицо… и спичка погасла.

Билл почувствовал, что его друзья исчезли, — они убежали, конечно, они убежали, они оставили его одного. Они отрезали его от себя, как и его родители отрезали его, потому что Джордж прав: это была его вина. Вскоре он почувствует, как эта единственная рука хватает его за горло; почувствует, как те клыки раздирают его, и это будет правильно. Это будет только справедливо. Он послал Джорджа на смерть, и он потратил всю свою взрослую жизнь на то, чтобы писать об ужасе того предательства — о, он надевал на него много лиц, почти столько же лиц, сколько Оно использовало для своей выгоды, но монстр на дне каждого из этих лиц был просто Джорджем, выбегающим в дождь со своим бумажным корабликом, обмазанным парафином. Теперь наступает расплата.

«Ты заслуживаешь смерти за то, что убил меня», — прошептал Джордж. Он был теперь очень близко. Билл закрыл глаза.

Затем в туннеле брызнул жёлтый свет, и он открыл их. Ричи держал спичку.

— Борись с Ним, Билл! — кричал Ричи. — Ради Бога, борись с Ним!

Что ты здесь делаешь? Он посмотрел на них, ошеломлённый. Они вовсе не убежали. Как могло это быть? Как это могло быть после того, что они видели, как отвратительно он убил своего брата?

— Сражайся с Ним! — кричала Беверли. — О, Билл, сражайся с Ним! Только ты можешь сделать это! Пожалуйста…

Теперь Джордж был менее чем в пяти футах. Он вдруг показал Биллу язык. По нему ползли грибовидные наросты. Билл снова закричал.

— Убей Его, Билл! — кричал Эдди. — Это не твой брат! Убей Его, пока Оно маленькое. Убей Его СЕЙЧАС!

Джордж посмотрел на Эдди, отведя свои блистающие серебром глаза только на какой-то миг, и Эдди откатился назад и ударился о стену, как будто его толкнули. Билл стоял заворожённый, наблюдая, как его брат подходит к нему, его брат Джордж, снова после всех этих лет, это был Джордж в конце, так как это был Джордж в начале, о да, и он мог слышать скрип жёлтого дождевика Джорджа, когда Джордж приближался, он мог слышать звон пряжек на его ботинках, и он мог обонять что-то вроде мокрых листьев, как будто под дождевиком тело Джорджа было сделано из них, как будто ноги внутри галош Джорджа были ступни-листья, да, человек-лист, так это было, таким был Джордж, он был гнилым лицом-шаром и телом, сделанным из мёртвых листьев, тех, которые попадают в канализацию после наводнения.

В каком-то тумане он слышал, как Беверли закричала.

(он стучится ко мне) — Билл, пожалуйста, Билл…

(в ящик почтовый, говоря)

«Мы поищем мой кораблик вместе», — сказал Джордж. Густой жёлтый гной, фальшивые слёзы катились по его щекам. Он потянулся к Биллу, и его голова склонилась в сторону, и клыки разжались.

(что видел привидение снова, он видел привидение, ОН ВИДИТ)

«Мы найдём его, — сказал Джордж, и Билл почувствовал его дыхание, и это был запах раздавленных животных, лежащих на шоссе в полночь; когда рот Джорджа раскрылся, он увидел нечто, копошащееся внутри. — Он всё ещё здесь внизу, всё летает здесь внизу, мы будем летать, Билл, мы все будем летать…»

Тянущаяся снизу рука Джорджа сомкнулась на шее Билла.

(ОН УВИДИТ ПРИВИДЕНИЕ, МЫ УВИДИМ ПРИВИДЕНИЕ, ОНИ, МЫ, ВЫ УВИДИТЕ ПРИВИДЕНИЕ)

Искажённое лицо Джорджа приближалось к шее Билла.

В 6.05 жители Мерит-стрит на Олд-Кейпе почувствовали нечто, что могло быть подземным взрывом. Тарелки падали с полок, а картины со стен. В 6.06 все туалеты на Мерит-стрит внезапно взорвались гейзером экскрементов, и свежие фекалии наполнили трубы, которые питали очистные сооружения в Барренсе. В некоторых случаях эти взрывы были настолько сильными, что проделали дырки в потолках ванных комнат. Женщина по имени Энн Стюарт была убита, когда старое зубчатое колесо вылетело из туалета вместе с куском трубы. Зубчатое колесо прошло через матовое стекло двери душевой и вошло ей в горло, как страшная пуля, когда она мыла волосы. Она была почти обезглавлена. Зубчатое колесо было реликвией Кичнеровского завода и засело в канализации почти три четверти столетия назад. Ещё одна женщина была убита, когда неистовое обратное движение сточных вод, вызванное расширением метана, взорвало туалет, как бомбу. Несчастная женщина, которая сидела на толчке в это время и читала ежегодник «Банана Рипаблик», была разорвана на куски.

В 6.19 молния ударила в Мост Поцелуев, который пересекал Канал между Бассей-парком и средней шкодой Дерри. Осколки взмыли высоко в воздух и потом дождём упали в Канал, который быстро унёс их прочь.

Ветер усиливался. В 6.30 датчик в вестибюле здания суда зарегистрировал его на отметке пятнадцать миль в час. К 6.45 он поднялся до двадцати четырёх миль в час.

В 6.46 Майк Хэнлон проснулся в своей палате в деррийской больнице. Его возвращение в сознание было своего рода медленным наплывом — долгое время он думал, что ему снится сон. Если так, это был странный сон — сон-отдых, как его старый профессор психологии доктор Абельсон мог бы назвать его. Для страха, казалось, не было никакой внешней причины, но всё равно он был; обычная белая палата, казалось, криком кричит об угрожающей опасности.

Он постепенно понял, что проснулся. Простая белая комната была больничной палатой. Над его головой висели бутылочки, одна из них наполнена яркой жидкостью, а другая — глубокой тёмно-красной.

Кровь. Он увидел неработающий телевизор, прикреплённый к стене, и услышал непрерывный звук дождя, бьющего в окно.

Майк попытался пошевелить ногами. Одна двигалась свободно, но другая, правая, вообще не двигалась. Ощущение этой ноги было очень слабым, и он понял, что она плотно завязана.

Понемногу сознание вернулось. Он сел сделать запись в своей тетради, и появился Генри Бауэре. Они немного поговорили. Была драка, и…

Генри! Куда ушёл Генри? За остальными?

Майк потянулся к звонку. Он был задрапирован в изголовье кровати, и он нашаривал его руками, когда дверь открылась. Там стоял медбрат. Две пуговицы его белого халата были расстёгнуты, тёмные волосы растрёпаны, он смотрел заспанным взглядом Бена Кейси. У него на шее висел медальон святого Христофора. Даже в своём затуманенном состоянии Майк моментально узнал его. В 1958 году шестнадцатилетняя девочка по имени Шерил Ламоники была убита в Дерри, убита Им. У девочки был четырнадцатилетний брат по имени Марк, и это был он.

— Марк? — спросил слабо он. — Я должен поговорить с тобой.

— Шшшш, — сказал Марк. Рука его была в кармане. — Никаких разговоров.

Он прошёл в палату, и, когда он встал у изножья кровати, Майк увидел с безнадёжным холодком, какие пустые глаза у Марка Ламоники. Его голова была слегка наклонена, как будто он прислушивался к отдалённой музыке. Он вытащил руку из кармана. В ней был шприц.

— Вы сейчас уснёте, — сказал Марк и шагнул в сторону кровати.

11

Под городом, 6.49

— Шшшшш, — закричал вдруг Билл, хотя не было никаких звуков, кроме его собственных слабых шагов.

Ричи зажёг спичку. Стены туннеля отодвинулись, и они пятеро показались себе такими маленькими в этом пространстве под городом. Они прижались друг к другу, и Беверли почувствовала сонное оцепенение, когда смотрела на гигантские плиты на полу и на висящие сети паутины. Теперь они были близко. Близко.

— Что ты слышишь? — спросила она Билла, пытаясь осмотреться в тусклом свете зажжённой Ричи спички и страшась увидеть, что кто-то, шатаясь, появится из темноты. Кто это мог быть? Инопланетянин из страшного фильма с Сигурни Вивёром? Огромная крыса с оранжевыми глазами и серебряными зубами? Но не было ничего — только пыльный запах темноты и в отдалении грохот бегущей воды, как будто наполнялись канализационные трубы.

— Чччто-то нне ттак, — сказал Билл. — Майк…

— Майк? — спросил Эдди. — Что насчёт Майка?

— Я тоже это чувствую, — сказал Бен. — Это… Билл, он умер?

— Нет, — сказал Билл, его глаза были подёрнуты дымкой и не выражали ничего — вся его тревога была заключена в его интонации и защитной позе тела. — Он… оооон!

Он сглотнул. В горле щёлкнуло. Глаза его расширились.

— О, о, нет!

— Билл? — крикнула Беверли, встревоженная. — Билл, что это? Что?

— Вввозьмитесь за ммои рруки! — закричал Билл. — Ббббыстро!Ричи выронил спичку и схватил одну руку Билла. Беверли ухватилась за другую. Она протянула свободную руку к Эдди, и тот слабо взял её своей сломанной рукой. Бен взял другую его руку и замкнул круг, взявшись за руку Ричи.

— Пошли ему нашу силу! — кричал Билл странным, глубоким голосом. — Пошли ему нашу силу, кто бы Ты ни был, пошли ему нашу силу. Сейчас! Сейчас! Сейчас!

Беверли почувствовала, как что-то уходит от них и передаётся Майку. В каком-то экстазе голова её начала вращаться, а сиплый свист дыхания Эдди слился с неистовым грохотом воды в канализационных трубах.

яда. Ричи — бородатое лицо дегенерата Поля Баньяна, с глазами, суживающими в щёлки убийцы. А Бен — Генри Бауэрса.

— Билл, хватит ли у нас сил? — спросил он. — Можем ли мы сделать это?

— Нне ззнаю?, — ответил Билл.

— Что, если она закрыта? — спросила Беверли слабым голосом: лицо Тома строило ей рожи.

— Ннет, — сказал Билл. — Ттакие мместа нникогда нне ззакрываются.

Он протянул к двери пальцы правой руки — он должен был наклониться, чтобы сделать это, — и толкнул дверь. Она открылась, и на них хлынул поток болезненного жёлто-зелёного света. Запах зоопарка снова пахнул на них, запах прошлого стал настоящим, зловеще ожил, оказался страшно живучим.

Катись, колесо, — просто так подумал Билл и посмотрел на остальных. Затем он стал на четвереньки. За ним последовали Беверли, потом Ричи, Эдди. Последним был Бен. Переместившись через вход, он выпрямился в таинственном мерцании огня, ползущего вверх и вниз по мокрым каменным стенам, и вдруг последнее воспоминание будто сплющило его ударом молота.

Он вскрикнул, отступив назад, одна его рука поднялась к голове, и его первой бессвязной мыслью было: Неудивительно, что Стэн покончил самоубийством! О Боже, жаль, что я не сделал этого! Он видел то же самое выражение застывшего ужаса на лицах остальных, когда последний ключ повернулся в последнем замке.

Затем Беверли закричала, прижимаясь к Биллу, так как Оно вырвалось из лёгкой занавески своей паутины, кошмарный Паук за пределами пространства и времени. Паук, живущий за пределами самого больного воображения, понимания того, что может жить в глубочайших глубинах ада.

Нет, — подумал холодно Билл, — и не Паук вовсе, не это его первозданность, эта форма — не та форма, которую я извлёк из нашего разума, она просто наиближайшая, к которой может прийти наш разум(мёртвые огоньки) в сознании того, какое Оно.

Оно, вероятно, было высотой в пятнадцать футов и чёрное, как безлунная ночь. Каждая из его ног была толстой, как бедро культуриста. Его глаза горели яркими злобными рубинами, вылезая из глазниц, наполненных какой-то капающей жидкостью цвета хрома. Его нижние челюсти открывались и закрывались, открывались и закрывались, выпуская ленты пены. Окаменевший в экстазе ужаса, балансируя на грани помешательства, Бен зачарованно видел, что эта пена была живой; она стекала на вымощенный плитняком пол, а потом забивалась в трещины, как одноклеточные простейшие организмы.

Но Оно представляет собой ещё что-то, есть какая-то окончательная форма, форма, которую я могу видеть почти так же,как вы могли бы видеть форму человека, движущегося за экраном, пока идёт фильм, какая-то другая форма, но я не хочу видеть Её, пожалуйста. Боже, разреши мне не видеть Её…

И это не имело значения, не так ли? Они видели то, что они видели, и Бен каким-то образом понял, что Оно заключено в эту окончательную форму, форму Паука, их непрошенным и неизвестно откуда взявшимся воображением. Именно против этого Оно они будут бороться, чтобы победить или умереть.

Эта тварь визжала и мяукала, и Бен был совершенно уверен, что слышит звуки, которые Оно производит, дважды: в своей голове и затем, через долю секунды, в своих ушах. Телепатия, — подумал он, — я читаю в Его сознании. Его тень — это маленькое яйцо, мчащееся во весь опор вдоль древних стен этого помещения, которое было Его логовом. Его тело было покрыто грубым волосяным покровом, и Бен увидел, что у Него достаточно длинное жало, чтобы пронзить человека. Какая-то прозрачная жидкость капала с его острия, и Бен заметил, что она тоже была живая; как и слюна, яд уходил в трещины пола. Его желе, да… но под ним Его живот выпячивался гротескно, почти волочась по полу, когда Оно двигалось, теперь слегка изменяя направление, следуя безошибочно в сторону их лидера, в сторону Большого Билла.

Это защитная оболочка Его матки, — подумал Бен, и его разум, казалось, закричал от этого открытия. — Какое бы Оно ни было за пределами того, что мы видим, эта его ипостась, по крайней мере, является символически точной: Оно женского пола, и Оно беременно… Оно было беременно тогда, и никто из нас не знал этого, кроме Стэна, о Господи, да, это Стэн, Стэн, не Майк, понял, Стэн сказал нам… Вот почему мы должны были вернуться назад, не имеет значения, какое Оно, потому что Оно женского пола. Оно беременно какой-то немыслимой икрой… и Его время подошло.

Решительно Билл Денбро шагнул навстречу Ему.

— Билл, нет! — закричала Беверли.

— Состой ттам! — закричал Билл, не оглядываясь.

И затем Ричи подбежал к нему, выкрикивая его имя, и Бен понял, что его ноги движутся. Я должен снова стать ребёнком, — подумал он бессвязно. — Это единственный способ, которым я могу удержаться от того, чтобы Оно не свело меня с ума. Должен снова стать ребёнком… должен принять это. Как-то.

Бегут. Кричат имя Билла. Смутно сознаёт, что Эдди подбегает к нему, сломанная рука его болтается, пояс от банного халата, которым Билл подвязал её, теперь волочится по полу. Эдди вытащил свой ингалятор. Он был похож на сумасшедшего, отощавшего, вооружённого бандита с каким-то загадочным пистолетом.

Бен услышал, как Билл орёт:

— Ты ууубил моего брата, сссраная СУКА!

Затем Оно встало на дыбы над Биллом, похоронив его в своей тени, Его лапы били и хватались за воздух. Бен услышал Его напряжённое мяуканье, посмотрев в Его горящие злобой красные глаза… и на мгновение действительно увидел форму позади формы: увидел огоньки, увидел бесконечное ползущее волосатое существо, которое было сделано из света и ничего более, оранжевого света, мёртвого света, который насмехался над жизнью. Ритуал начался во второй раз.

Глава 22

РИТУАЛ ЧУДИ

1

В логовище, 1958 г.

(в ящик почтовый)

— остановись, зачем ты говоришь это? Это тебе не поможет, глупый мальчишкаговоря, что видел привидение снова!

— остановись! он стучится ко мне в ящик почтовый, говоря, что видел привидение снова!

— прекрати, прекрати, я требую, я приказываю, чтобы ты остановился!

Ну что, не нравится?

И думая: Если я смогу сказать это вслух, не заикаясь, я смогу разрушить это наваждение.

— Это не наваждение, ты, глупый маленький мальчик, — это вечность, Моя вечность, и ты в ней потерялся, заблудился навсегда, никогда отсюда не выберешься; ты тоже уже вечный и будешь вечно блуждать в темноте… после того, как встретишься со мной лицом к лицу…

Но было что-то ещё здесь. Билл ощущал, чувствовал, как-то по-сумасшедшему обонял чьё-то огромное присутствие в темноте. Силуэт. Он чувствовал не страх, а ощущение непреодолимого благоговения; это была мощь, которая помешала, преодолела силу Его, и Билл только успел подумать бессвязно: Пожалуйста, пожалуйста, кто бы Ты ни был, вспомни, что я очень маленький…

Он рванулся навстречу и увидел, что это была огромная Черепаха, её панцирь сиял всеми цветами радуги. Древняя голова рептилии медленно покачивалась над панцирем, и Билл почувствовал смутное недоумение видом того существа, которое вызволило его. Глаза Черепахи были добрые. Билл подумал, что это, должно быть, самое древнее существо, которое можно себе представить, гораздо старше Его, которое претендовало на вечность.

— Кто ты?

— Я Черепаха, сынок. Я создала Вселенную, но, пожалуйста, не вини меня за это; у меня болел живот.

— Помоги мне, помоги, пожалуйста!

— Я не принимаю участия в этом деле.

— Мой брат…

— На своём месте в макровселенной; энергия вечна, даже такой маленький мальчик, как ты, должен знать это.

Сейчас он летел над Черепахой, и даже на такой огромной скорости плоский панцирь Черепахи казался длящимся бесконечно. Он представил, что едет в поезде и проезжает мимо кого-то, кто идёт в другом направлении, а поезд был таким длинным, что казалось невероятным, что можно остановиться и даже пойти обратно. Он всё ещё слышал бормотание и гудение Его, злобный визг, полный безумной ненависти. Но когда говорила Черепаха, голос Его становился пустым и бессвязным. Черепаха разговаривала в голове Билла, и он понимал, однако, что существует Нечто ещё, и это Другое пребывает где-то далеко, за гранью мира. Это Другое Нечто, возможно, создало и Черепаху, которая только наблюдает, и Оно, которое только пожирает. Это Другое является силой вне вселенной, мощью за пределами любой другой мощи, автором всего, что есть.

Неожиданно до него дошло: Оно хотело выбросить его через стену в конце вселенной в какое-то другое место, (что эта старая Черепаха называла макровселенной)где я действительно живу, где Оно существует как титаническое сверкающее ядро, которое могло бы быть мельчайшей песчинкой в мозгу Другого; он, наверное, увидит Оно обнажённым, существом, не имеющим формы, разрушающим свет, и там он мог бы быть либо полностью уничтоженным, либо живущим вечно отражённой ущербной жизнью в сознании этого одержимого, бесформенного, бесконечно голодного существа.

— Пожалуйста, помогите мне, ради других…

— Ты должен помочь себе сам, сынок.

— Но как? Пожалуйста, скажите как? Как? КАК?Наконец он добрался до огромных задних ног Черепахи, у него было достаточно времени на осмотр её грандиозной, древней плоти, он изумлялся её тяжёлыми когтями — они были странного жёлто-голубого цвета, и он мог видеть в них, как галактики плывут друг через Друга.

— Пожалуйста, ты хорошая, я чувствую и верю, что ты хорошая, и я умоляю тебя… не сможешь ли ты мне помочь?

— Ты уже знаешь, есть только Чудь и твои, друзья.

— Пожалуйста, о, пожалуйста!

— Сынок, ты вспомнил: «Он стучится ко мне в ящик почтовый, говоря, что видел привидение снова» …это всё, что я могу сказать тебе, и уж коль ты влез в эти космологические дебри, то будь добр, выброси все инструкции.

Сейчас он понял, что голос Черепахи становится всё более отдалённым. Он был вне её, пулей летя в темноту, которая была глубже самой глубины. Голос Черепахи перекрывался, над ним возобладало ликующее невнятное бормотание Существа, которое вытолкнуло его в это чёрное логовище — голос Паука, Его.

— Как тебе понравилось снаружи. Мой Маленький Друг? Нравится? Ты полюбил это местечко? Поставишь 98 против 100, что это был хороший удар и ты отсюда можешь танцевать дальше? Можешь поймать это своими миндалинами и понять, где право, где лево? Тебе понравилась моя подружка Черепаха? Я думал, что эта глупая дура давным-давно умерла и ей бы не мешало сделать это, думаешь, она сможет тебе помочь? нет, нет, нет, нет, нет, он стучитсяонстучитсяон, нет— Прекрати кривляться, времени в обрез; давай поговорим, пока ещё можно. Расскажи мне о себе, Маленький Дружок… расскажи, кактебе понравился весь этот тёмный холод там снаружи? Ты насладился своим грандиозным путешествием в ничто, которое лежит снаружи? Подожди, вот мы вырвемся туда. Маленький Дружок! Подожди, ты прорвёшься туда, где Я существую! Подожди! Подожди мёртвых огоньков! Ты посмотришь и сойдёшь с ума… но ты будешь жив… и будешь жить внутри них… внутри Меня…

Он пролетел мимо Черепахи и увидел, что та спрятала голову в панцирь; голос её был глухим и искажённым, будто даже панцирь, в котором она жила, был сам по себе вечностью:

— Неплохо, сынок, но я бы закончила это сейчас, не давай Ему исчезнуть, энергия имеет свойство рассеиваться, ты знаешь? знай, что то, что можно сделать в одиннадцать лет, может не повториться больше никогда.

Голос Черепахи слабел, слабел, слабел. Была только мчащаяся темнота… а затем русло циклопического тоннеля… запах времени и разложения… паутина на его лице, как гниющая пряжа в логове… рассыпающиеся кирпичи, запачканные… пересечения времени, всюду темнота, лунные шары — всё исчезло, а Оно вопило и вопило:

— Отпусти меня, отпусти меня, я никогда больше не вернусь, больно, больно! — Он стучится ко мне! — кричал Билл в исступлении.

Впереди он ещё видел огни, но они становились слабее, пока совсем не погасли… и на какое-то мгновение он увидел себя и остальных ребят, держащихся за руки в одну линию, Эдди с одной стороны, а Ричи с другой. Он видел собственное тело, осевшее, голова опущена, он смотрит на Паука, который качается и извивается, как дервиш, его огромные колючие ноги сучат по полу, яд капает с жала. Оно.

Оно кричит в смертельной агонии.

Затем он вталкивается в своё тело, как рука в бейсбольную перчатку. Эта сила отрывает его руки от Эдди и Ричи, ставит его на колени, тянет его по полу до края паутины. Он протягивает руку к одной из нитей паутины, ни о чём не думая, и рука немедленно начинает неметь, будто ему сделали укол новокаина. Нить толщиной с телефонный провод.

— Не трогай её, Билл! — вскрикнул Бен, и Билл отдёрнул руку, но на ладони осталась ссадина, как раз под пальцами. Сразу же потекла кровь; он встал на дрожащие ноги и стал смотреть на Паука.

Оно уползало от них, прокладывая путь в наступающих сумерках в дальнем конце своей норы. Оно оставляло лужицы и пятна крови, когда проходило, однако их противостояние прорывало внутренности Его в дюжине, даже в сотне мест.

— Билл, паутина! — закричал Майк. — Посмотри!Он отступил назад, вытягивая шею, а нити паутины опускались вниз, падая на пол по обе стороны от него, как тела бледных мясистых змей. Нити немедленно стали терять форму и просачивались в трещины в полу. Паутина распадалась на части, освобождаясь от своих сплетений. Одно из тел взлетело, подобно мухе, а потом упало, ударившись об пол со звуком разбивающейся тыквы.

— Паук! — закричал Билл. — Где Оно?

В голове у него всё ещё стоял мяукающий и кричащий от боли голос Его. И Билл понял, что Оно исчезло в том самом туннеле, куда был выброшен Билл… но исчезло ли оно, чтобы вернуться в то место, куда Оно намеревалось послать Билла… или спряталось, ожидая их ухода? Чтобы умереть? Или спастись?

— Господи! Огни! — закричал Ричи. — Огни исчезают! Что случилось, Билл? Где ты был? Мы думали, что ты умер!

Частично Билл осознавал, что это неправда: если бы они действительно думали, что он умер, они бы убежали, разбежались по одному, а Оно с лёгкостью ловило бы их одного за другим. Или правильнее было бы сказать, что они думали, что он мёртв, но верили, что он жив.

Мы должны убедиться! Если Оно умирает или возвращается туда, откуда пришло и где находится оставшаяся часть Оно, то это хорошо. А что если Оно только ранено? Если Ему станет лучше? Что…

Стэн отмахнулся от своих мыслей, как будто выбросил разбитый стакан. В сумеречном свете Билл увидел, что одна из нитей паутины коснулась плеча Стэна. И прежде чем Билл успел дотянуться до него, Майк рывком бросился на мальчика. Он отбросил Стэна от куска Паутины, часть которой упала на рубашку.

— Убегайте, — крикнул им Бен. — Убегайте, она вся падает!Он схватил Беверли за руку и стал тянуть её к маленькой двери, пока Стэн вставал на ноги, озираясь вокруг, а потом схватил Эдди. Наверху разрывалось в агонии паучья паутина, теряя свою страшную симметричность. Тела лениво извивались в воздухе, как кошмарное ожерелье. Лопнувшие нити падали, как гнилые ступеньки какой-то странной стремянки. Более прочные нити повисали на камнях, шипя как коты, теряли форму и уползали.

Майк Хэнлон пробирался сквозь них, как будто прокладывал путь через линию противника при игре в футбол в школьной команде, наклонив голову, уклоняясь и увёртываясь. Ричи догнал его. Невероятно, но Ричи смеялся, хотя волосы его стояли дыбом, как иглы у дикобраза. Огни меркли, фосфоресцирующие искорки на стенах уже погасли.

— Билл! — кричал Майк. — Давай! Бросай всё!

— А что если Оно не умерло? — кричал Билл им. — Мы должны бежать за Ним, мы должны убедиться!

Спутанные клубки паутины опускались как парашюты, а когда они падали, раздавался звук, как от разрываемой на части кожи.

— Оно уже умерло! — кричал Эдди, догоняя их. Глаза его лихорадочно горели; дыхание клокотало в груди. Упавшие нити паутины оставили множество шрамов на его гипсовой повязке. — Я слышал Его, Оно умирает, Оно не издавало бы таких звуков, если бы всё было хорошо, Оно умирает, я уверен!

Руки Ричи появились из темноты, схватили Билла, сжали в объятиях. И он стал тащить Билла обратно в полном экстазе.

— Я тоже слышал — Оно умирает, Большой Билл! Умирает… а ты не заикаешься! Совсем не заикаешься. Как ты этого достиг? Как, чёрт побери?

Голова у Билла кружилась. Изнеможение охватило его. Он не помнил, чтобы когда-нибудь так уставал… но в голове крутились слова Черепахи: Я бы покончила с этим сейчас. Не давай Ему исчезнуть… то, что ты смог сделать в одиннадцать лет, может не получиться больше никогда.

— Но мы должны удостовериться…

Тени скрывали их руки, и темнота была почти полная. Но прежде чем стало совсем темно, он подумал, что увидел такое же сомнение на лице Беверли… и в глазах Стэна. И пока не исчезли последние проблески света, они продолжали слышать мрачные шепчуще-шелестящие звуки непередаваемого распадения на части паутины Его.

Затем Беверли начала кричать:

— Что-то случилось! Что-то случилось! Сделайте что-нибудь, ради Бога! Может кто-нибудь что-нибудь сделать?

Ричи снова посмотрел на Билла и Паука… и полуощутил, полууслышал смех монстра. Лицо Билла стало вытягиваться каким-то неуловимым образом. Кожа сделалась пергаментно-жёлтой и прозрачной, как у очень старого человека. Глаза замутились.

«О, Билл, где ты?» Ричи видел, как неожиданно у Билла из носа ручьём хлынула кровь. Рот его искривился в попытке закричать… и снова Паук наступал на него. Оно поворачивалось, держа жало наготове.

Оно убьёт его… убьёт его тело, даже… если его сознание где-то далеко. Это означает, что Оно закроет ему путь к возвращению навсегда. Оно одерживает победу… Билл, где ты? Ради Бога, где ты?

И откуда-то очень ясно, с какой-то невообразимой дистанции он услышал голос Билла, его крик… и слова, хотя и бессмысленные, но кристально-ясные, полные боли и (Черепаха мертва, о Боже, Черепаха действительно мертва) отчаяния.

Бев снова передёрнуло, и она заткнула уши, чтобы не слышать этот туманный голос. Жало Паука вырастало, и Ричи внимательно рассматривал его, улыбаясь во весь рот, и вдруг сказал одним из своих лучших Голосов Ирландского Полицейского.

— Здесь мы, здесь, моя дорогая девочка! Что, чёрт возьми, ты собираешься делать? Довольно! Прекрати болтать, иначе я сниму твои штанишки и отшлёпаю как следует!

Паук перестал смеяться, и Ричи почувствовал новый подъём рёва от злости и боли внутри Паука. Ему больно, — победно подумал он. — Что вы скажете! Ему больно! И думаете, почему?

Я СХВАТИЛ ЕГО ЗА ЯЗЫК! Я ДУМАЮ, ЧТО БИЛЛ КАК-ТО УПУСТИЛ ЕГО. НО КОГДА ОНО ОТВЛЕКЛОСЬ, Я ПОЙМАЛ ЕГО…

Затем, крича на него, Оно вызвало рой разъярённых пчёл из своего сознания, вышибло Ричи из его тела и швырнуло в темноту. Ричи смутно сознавал, что Оно старается стряхнуть его с себя. И Оно хорошо выполняло свою работу. Ужас охватил Ричи, но потом он сменился ощущением космической отчуждённости. Беверли, вспомнил он, показывала, как играет в куклы, укладывает их спать, прогуливает собачку и путешествует по миру, а он рассказывал обо всём этом на своей гитаре «Дункан». И вот он здесь, Ричи — музыкант, а язык Оно — это струна. Он здесь, и это уже не выгуливание собак, а, может быть, выгуливание Паука — что может быть смешнее?

Ричи засмеялся — невежливо, конечно, смеяться с полным ртом, но он не сомневался, что здесь никто не читал о Хороших Манерах. Это заставило его рассмеяться ещё сильнее, и он ещё сильнее вцепился в язык. Паук закричал и стал стряхивать его с ещё большей яростью. Оно завыло одновременно от злости и удивления — Оно полагало, что только писатель может бросить ему вызов, а теперь ещё этот человек, который смеётся, как глупый ребёнок, схватил Его за язык, когда Оно менее всего ожидало это.

Ричи чувствовал, что скользит куда-то.

Подержитесь немного, сеньорита, мы вместе пойдём туда, или я продам вам лотерейный билетик, по которому все выигрывают, клянусь именем матери.

Он снова почувствовал, как его зубы сильнее вцепились в язык Его. И одновременно Оно впилось своими ядовитыми зубами в его собственный язык. И всё равно ему было смешно. Даже в темноте, несясь следом за Биллом, когда только язык Его связывал его с остальным миром, даже страдая от боли, которую причиняли ядовитые зубы Его, застилая его сознание красным туманом, ему было чертовски смешно.

Следите, люди. Поверьте, что диск-жокей может летать. Всё нормально, он летит.

Ричи никогда в жизни не бывал в такой темноте; он даже представить себе не мог, что существует подобная темнота; он летел где-то приблизительно со скоростью света, и его трясло, как терьер трясёт крысу. Он ощущал, что существует нечто впереди. Какое-то титаническое тело. Черепаха, о которой сокрушался Билл своим слабеющим голосом. Должно быть. Это был только панцирь, мёртвая оболочка. Он пролетел её, мчась в темноту.

Действительно, несусь со скоростью света, — подумал он и снова почувствовал этот дикий толчок, заставляющий смеяться.

Билл, Билл, ты слышишь меня?

— Он исчез, он в мёртвых огоньках, отпусти меня! ОТПУСТИ МЕНЯ! (Ричи?) Невероятное расстояние; невероятно далеко в черноте. Билл, Билл, я здесь! держись! ради Бога, держись!

— Он умер, вы все умерли, а ты слишком стар, не понимаешь что ли? А теперь отпусти меня!

— Эй, ты, сучка! мы никогда не стары, чтобы танцевать рок-н-ролл!

— ОТПУСТИ МЕНЯ!!!

— Отнеси меня к нему, тогда, может быть, отпущу Ричи! Ближе, сейчас он был ближе, слава Богу.

— Здесь я, Большой Билл! Ричи пришёл, чтобы вызволить тебя! Пришёл спасти твою старую задницу! Помнишь, как тогда, на Нейболт-стрит?

— ОТПУСТИиии!

Боль была на этот раз очень сильная, и Ричи с удивлением понял, как он прочно схватил Его, а Оно-то верило, что только Билл может сделать это. Ну, ладно, хорошо. Ричи не думал о том, чтобы убивать Его тотчас же, он не до конца был уверен, что Его можно убить. Но Билл может быть убит. И Ричи почувствовал, что Биллу осталось очень недолго. Билл приближался, и в этом было что-то опасное, о чём лучше не думать.

Ричи, нет! Возвращайся! Это конец всего, как раз здесь! Мёртвые огоньки! звучит так, как будто ты собираешься повернуть несущуюся лошадь в полночь, сеньор… а где ты есть, золотко моё? Улыбнись, чтобы я увидел тебя!

И неожиданно Билл появился, скатываясь (направо или налево? Здесь не было направления) по одну сторону или по другую. А за ним Ричи, быстро приближаясь, увидел (почувствовал) что-то такое, что наконец остановило его смех. Это был барьер, нечто странное, бесформенное, то, что его мозг не мог постичь. Вместо этого его мозг перевёл, как только мог, перевёл Его в форму Паука, позволяя Ричи думать об этом, как о какой-то колоссальной серой стене, сделанной из невообразимо древних столбов. Эти столбы бесконечно тянулись и вверх, и вниз, как прутья в клетке. А между ними сиял слепящий свет. Он мерцал и двигался, улыбался и скалился. Свет был живым.

(мёртвые огоньки) Больше, чем живой, он был полон силы — магнетизм, гравитация, возможно, и что-то другое. Ричи почувствовал, что его поднимают и опускают, вращают и толкают. Он чувствовал, как свет жадно движется по его лицу… и свет этот думает.

Это Оно, это Оно, суть Его.

— Отпусти меня, отпусти, ты обещал отпустить меня.

Я знаю, но иногда, золотко, я лгу, моя мама била меня за это, но мой папа, папа только воспитывал.

Он ощущал, что Билл бьётся у входа в щель в стене, ощущал дьявольские пальцы света, касающиеся его, и в последней отчаянной попытке он рванулся и добрался до своего друга.

Билл! Твою руку, дай руку! ТВОЮ РУКУ! ЧЁРТ ПОБЕРИ! ТВОЮ РУКУ!

— Заткнись, ма! — прокричал Эдди высоким ломающимся голосом, — всё, что осталось от его голоса. Голова Паука повернулась на звук, и глаза Его на миг оторвались от Ричи.

— Вот! — простонал Эдди слабеющим голосом. — Вот что у меня есть.

Он прыгнул к Пауку, одновременно нажимая на ингалятор, и скоро вся его детская вера в медицину вернулась к нему, вера в «детскую» медицину, которая может разрешить все проблемы, избавит от боли при драке с большими мальчишками или когда его сбивали с ног, прорываясь к двери, чтобы выйти из школы, или при стрессах, когда ему приходилось сидеть на краю поля Братьев Трэкеров, не принимая участия в игре, потому что мама не позволяла ему играть в бейсбол. И он прыгнул на морду Паука, вдыхая его зловонное жёлтое дыхание, чувствуя, что злобный Паук охвачен единственным желанием — их всех пожрать. И он прыснул ингалятором в один из красных глаз Паука.

Он едва услышал, как Оно закричало, на этот раз не от ярости, а только от боли, ужасной стенающей агонии. Он видел, как на кроваво-красном глазу появились капельки, которые становились белыми, когда падали на пол, видел, как они начинают сочиться, как капли карболовой кислоты. Он видел, как громадный глаз Оно расплющивается, как кровавый яичный желток, и как из него потоком льются живая кровь, сукровица и гной.

— Возвращайся, Билл! — крикнул он изо всех оставшихся сил, и потом он ударил Его и почувствовал, как зловонный жар Его стал припекать его; он чувствовал жуткую влажную теплоту и понял, что его здоровая рука скользнула в рот Пауку.

И он снова стал бить Его ингалятором, на этот раз ударяя по горлу, прямо по его гнилой дьявольской вонючей глотке, и эта неожиданная обжигающая боль, острая, как удар тяжёлого ножа, когда челюсти Паука сомкнулись и оторвали его руку от плеча.

Эдди упал на пол, пытаясь рукой зажать рану и остановить льющуюся кровь. Он смутно сознавал, что Билл поднимается на дрожащие ноги, а Ричи идёт, покачиваясь и запинаясь, как пьяный после длинной тяжёлой ночи.

— …Эд…

Как далеко. Как неважно. Он чувствовал, что всё вокруг убегает от него с потоком льющейся крови… вся злость, вся боль, все страхи, все неудачи и ошибки. Он думал, что умирает… ах, Боже, но как все понятно, как ясно, будто в окне, в котором помыли стёкла и сейчас весь свет может проходить сквозь него; свет, о Боже, этот совершенный свет, который очищает горизонт где-то в этом мире каждую секунду.

— …эд, о Боже, Билл, Бен, ему оторвало руку, он… Он взглянул на Беверли и увидел, что она плачет, слёзы текут по её грязным щекам; когда она стала поддерживать его, он понял, что она сняла блузку и старается порвать её, чтобы приложить к ране, и что она зовёт на помощь. Потом он взглянул на Ричи и облизал губы. Слабее и слабее. Становится яснее и яснее, ясно и пусто, все примеси уходят из него, чтобы он смог стать чище, чтобы сквозь него смог проходить свет, и, если бы у него было время, он бы помолился за это, а потом мог бы сказать проповедь. Не так всё плохо, — начал бы он. — Совсем не плохо. Но было что-то, что он хотел сказать с самого начала.

— Ричи, — прошептал он.

— Что? — Ричи встал на колени, вопросительно глядя на него.

— Не зови меня Эдом, — сказал он и улыбнулся. Он поднял левую руку и дотронулся до щеки Ричи. Ричи плакал. — Ты знаешь, я… я…

Эдди закрыл глаза, думая, как закончить, и пока он думал над этим, он умер.

6

Дерри, 7.00 — 9.00 утра

К семи часам утра скорость ветра в Дерри достигала 37 миль в час, порывами — до 45 миль. Гарри Брук, служащий Национального Бюро Погоды в Международном Аэропорту Бангора позвонил в Главное Управление НБП в Огасте. Он сказал, что ветер дует с запада такими порывами, которых он раньше не помнил… но это похоже на какой-то местный рид урагана, который располагается только исключительно на территории города Дерри.

В 7.10 главная радиостанция Бангора передала первое погодное предупреждение. Взрыв на электрогенераторе Братьев Трэкеров вырубил всё электричество на Канзас-стрит около Барренса. В 7.17 огромный старый клён на Олд-Кейп за Барренсом упал с чудовищным треском, сравняв с землёй магазин «Найт-Оул» на углу Мерит-стрит и Кейп-авеню. Престарелый хозяин Рэймонд Фогарти был убит опрокинутым охладителем пива. Это был тот самый Рэймонд Фогарти, священник Первой Методистской Церкви в Дерри, который проводил обряд захоронения Джорджа Денбро в октябре 1957 года. Клён повредил линии электропередач, и электричество отключилось и в Олд-Кейпе и в более фешенебельном районе Шербурн-Вудс, который расположен за Олд-Кейпом. Часы на часовне Баптистской Церкви не били ни шесть часов, ни семь. В 7.20, через три минуты после того, как упал клён, и через час пятнадцать минут после того, как все туалеты и канализационные трубы неожиданно прорвались, часы на башне пробили тринадцать раз. Через минуту бело-голубой удар молнии попал в часовню. Хизер Либби, жена священника, которая как раз в это время смотрела из окна кухни, сказала, что «часовня взорвалась так, будто её до этого хорошенько начинили динамитом». Белые доски, балки и перекладины, часы швейцарской работы — всё это было выброшено на улицу. Остатки часовни быстро сгорели, а затем были смыты дождём, очень похожим на тропический ливень. Улицы, ведущие вниз к окраинной зоне магазинов, пенились и струились. Подъём воды в Канале под Мейн-стрит был постоянным, и это заставляло людей беспокоиться. В 7.25, когда Баптистская Часовня взорвалась с грохотом, который отозвался во всех уголках Дерри, дворник, приезжающий в Вэлли-Спа каждое утро, кроме воскресений, подметать улицы, увидел нечто такое, что заставило его мчаться с криками по улице. Этот парень был алкоголиком с первого семестра в Университете Мэна и в течение одиннадцати лет получал за свою работу гроши — его реальная плата