Благодаря своему хладнокровию он выиграл полминуты и набрал пригоршню крупных камней. Один из них он послал в Эдди, так как Неудачники перестроили свою стрелковую цепь, и попал ему в подбородок. Он с криком упал, и из раны сразу же потекла кровь. Бен обернулся к нему, но Эдди уже вставал на ноги; кровь на его мертвенно-бледной коже казалась ужасающе красной.

Виктор бросил камень в Ричи, и камень отскочил от его груди. Ричи бросил камень в Виктора. Вик легко увернулся и запустил одним из снарядов в Билла Денбро. Билл убрал голову, но недостаточно быстро — камень сильно рассёк ему щёку.

Билл повернулся к Виктору. Их глаза встретились, и Виктор увидел во взгляде этого заикающегося мальчика нечто такое, что в два счёта отрезвило его. Невероятно, но с его губ уже были готовы сорваться слова: «Я больше не буду»… но он ничего не сказал этому маленькому парню, не то его дружки спустили бы на него всех собак.

Билл пошёл на Виктора, Виктор пошёл на Билла. В этот момент, словно по какому-то телепатическому сигналу, они начали бросать друг в друга камни, продолжая при этом сближаться. Основная борьба разворачивалась вокруг этих двух ребят, поэтому остальные остановились и стали наблюдать за ними, даже Генри повернул голову.

Виктор уворачивался и наклонялся, а Билл даже не пытался избежать ударов. Камни, посланные Виктором, били его в грудь, плечи, живот. Один из них поранил ухо. Билл невозмутимо бросал один камень за другим с убийственной силой. Третий камень, пущенный Биллом, с сухим ломким хрустом попал Виктору в колено. Его боеприпасы подошли к концу. У Билла оставался последний камень, гладкий и белый, с кварцевым отливом, несколько напоминающий по размеру и по форме утиное яйцо. Виктор Крисе подумал, что он должен быть очень твёрдым.

Билла отделяло от него менее пяти футов.

— Ттты, уубирайся отсюда, сссейчас же, — сказал он, — или я пппроломлю тттебе ббашку. Я нне шучу.

Взглянув в глаза Билла, Виктор понял, что он действительно сделает это. Не сказав ни слова, он повернулся и направился туда, куда ушёл Питер Гордон.

Белч и Лось Садлер неуверенно озирались. Из уголка рта Садлера стекала кровь. По лицу Белча из раненой головы тоже текла кровь.

Генри шевельнул губами, но не произнёс ни слова.

Билл повернулся к Генри.

— Уубирайтесь, — сказал он.

— А если я не уберусь? — Генри пытался говорить грубо, но Билл видел, какие у него были глаза. Он напуган, и он уйдёт. Казалось, Билл должен был почувствовать радость, даже триумф, но он не чувствовал ничего, кроме усталости.

— Если тты нне уберёшься, — сказал Билл, — мммы ттебя вввынссем. Я додумаю, что шесть ччеловек сссмогут уложить ттебя в бббольницу, — Семь, — сказал Майк Хэнлон и присоединился к ним. В каждой руке он держал по камню размером с теннисный мяч. — Только попробуй тронуть меня, Бауэре. Я с удовольствием отправлю тебя в больницу.

— Ты, вонючий НИГГЕР! — срывающимся голосом, в котором уже слышались слёзы, завопил Генри. Услышав этот крик, Белч и Лось решили для себя исход сражения: они отступили, и последние камни выпали у них из рук. Белч оглянулся вокруг, как бы не понимая, где он находится.

— Убирайтесь с нашего места, — сказала Беверли.

— Заткнись ты, сиповка, — сказал Генри. — Ты… Четыре камня полетели в него одновременно. Он закричал и пополз назад по заросшей полынью земле, лохмотья рубашки волочились вслед за ним. Он перевёл взгляд с суровых лиц мальчишек на обезумевшие лица Белча и Лося. От них нечего ждать помощи. Лось сконфуженно отвернулся.

Генри встал, всхлипывая и шмыгая разбитым носом.

— Я всех вас убью, — сказал он и неожиданно побежал. Через минуту он скрылся из виду.

— Дддавг я, — сказал Билл, обращаясь к Белчу. — Убирайся отттсюда. И обболыпе ччтобы я тттебя здесь нне видел. Барренс наш.

— Размечтался. Лучше не стой Генри поперёк дороги, малыш, — сказал Белч. — Пошли, Лось.

Они ушли, низко опустив головы, и ни разу не оглянулись.

Все посмотрели на Билла, так же как тогда в карьере, и Майк подумал: Они смотрят на Билла, когда им нужен лидер, и на Эдди, когда им нужен штурман. «Займёмся делом» — что за дурацкая фраза. Что я им скажу? Что дети, тела которых нашли тогда и походят сейчас, не подверглись сексуальному насилию и даже не были изувечены, а только частично съедены? Что я достал семь шахтёрских касок с мощными электрическими фонарями и они лежат у меня дома, и одна из них — для парня по имени Стэн Урис, который больше не может «устроить сцену», как мы раньше говорили? Или достаточно сказать, чтобы они отправлялись домой и хорошенько выспались, потому что завтра или послезавтра ночью этому навсегда придёт конец — либо для Оно, либо для нас?

Нет, про это не следует говорить ни слова, и вот почему, вот она, причина: мы по-прежнему любим друг друга. Многое изменилось за последние двадцать семь лет, но, как ни удивительно, это чувство осталось таким же, как и раньше. В этой любви, подумал Майк, заключается наша единственная настоящая надежда.

Единственное, что им осталось сделать, чтобы положить этому конец — отловить Оно, собрав в некое колесо опыт прошлого и настоящего. Да, — подумал Майк, — именно так. Сегодня вечером начнём собирать колесо; завтра посмотрим, вертится ли оно по-прежнему… как раньше, когда мы прогнали тех больших парней из песчаного карьера и из Барренса.

— Ты вспомнил остальное? — спросил Майк у Ричи. Ричи глотнул ещё пива и покачал головой.

— Я помню, ты рассказывал нам о птице… и о дымоходе. Улыбка исчезла с лица Ричи.

— Я вспомнил об этом, когда гулял здесь вечером с Бевви и Беном. Что за отвратительное представление там устроили…

— Би-би, Ричи, — улыбнулась Беверли.

— Ладно, как знаешь, — сказал он, снова улыбаясь и поправляя на носу очки. Он стал ужасно похож на прежнего Ричи. Он подмигнул Майку. — Ты да я, да мы с тобой. Майки?

Майк фыркнул и кивнул.

— Мись Сколет! Мись Сколет! — прохныкал Ричи детским голоском. — В коптильне стало оцень залко, мись Сколет! Смеясь, Билл сказал:

— Ещё одна блестящая техническая и архитектурная победа Бена Хэнскома. Беверли кивнула.

— Когда мы копали штаб, ты приносил в Барренс альбом твоего отца с фотографиями, Майк.

— О, Господи! — резко выпрямившись, сказал Билл. — И фотографии…

Ричи мрачно кивнул.

— Тот же фокус, что и в комнате Джорджи. Только в этот раз мы все видели это. Бен сказал:

— Я вспомнил, куда делся ещё один серебряный доллар. Все повернулись и посмотрели на него.

— Перед тем как приехать сюда, я дал три доллара своему другу, — спокойно произнёс Бен. — Для его ребятишек. Я точно помнил, что где-то был четвёртый, но не мог вспомнить, куда он подевался. Теперь я вспомнил, — он посмотрел на Билла. — Мы делали серебряную пулю, помните? Ты, я и Ричи. Сначала мы делали серебряную пулю…

— Ты был уверен, что сможешь сделать её, — согласился Ричи, — но в конце…

— Мы сструсили, — медленно произнёс Билл. Память снова вернула его туда и он снова услышал тот же самый тихий, но отчётливый звук — ЩЁЛК! — когда это произошло. Мы уже близко, — подумал он.

— Мы вернулись на Нейболт-стрит, — сказал Ричи, — Все.

— Ты спас мне жизнь, Большой Билл, — неожиданно сказал Бен, и Билл покачал головой. — Да, да, не спорь, — настаивал Бен, и на этот раз Билл не стал возражать. Он подумал, что, может быть, именно так и было, но он не помнит… и действительно ли это был он? Он подумал: может быть, Беверли…

СТЭНЛИ УРИС НАКОНЕЦ ВПЕРЕДИ

— Майк? — позвал его Ричи из справочного, где собрались все остальные. — Ты что там, умер?

Почти, — подумал Майк, глядя на воздушные шарики, кровь и перья в холодильнике.

В ответ он крикнул:

— Я думаю, что вам, ребята, лучше подойти сюда. Он услышал, как скрипнули стулья, и среди невнятных голосов Ричи сказал: «О, Господи, что опять?», а другим слухом, слухом своей памяти услышал, как Ричи сказал что-то ещё, и неожиданно вспомнил, что давно искал; более того, он понял, почему это оказалось таким неуловимым. Он вспомнил реакцию остальных, когда он пришёл в самую тёмную, самую заросшую часть Барренса и в тот день… ничего не случилось. Никто не удивился, никто не спросил, как он нашёл их, никто ничего не расспрашивал. Бен жевал «Твинки», он точно помнил, Беверли и Ричи курили сигареты, Билл лежал на спине, закинув руки за голову и смотрел в небо, Эдди со Стэном внимательно разглядывали веточки, разложенные поверх квадратной ямы со стороной около пяти футов.

Никто не удивился, никто не спросил, никто не расспрашивал. Он просто появился, и его приняли. Они как будто, сами того не ведая, ждали его. И этим третьим ухом, принадлежавшим его памяти, он услышал детский голосок Ричи, такой же писклявый, как недавно в библиотеке:

— Лоди, мись Клоди, сюда опять идёт…

2

…челный мальцик! Запилайтесь, я не знаю, зацем он плисел в Балленс. Посмотли на его кульцавую голову, Больсой Билл!

Билл даже не повернул головы, он продолжал задумчиво разглядывать кучевые облака, плывшие по небу. Он был полностью погружён в свои размышления. Однако Ричи не обиделся, что его обделили вниманием, и продолжал лепетать:

— Вы только посмотлите, кульцавая голова плинес мне есе один тюлъпанцик. У меня узе есть один на веланде…

— Би-би, Ричи, — сказал Бен с полным ртом, и Беверли рассмеялась.

— Привет, — неуверенно произнёс Майк. Сердце его билось немного сильнее обычного, но он сам решил для себя, что должен сюда прийти. Он был обязан поблагодарить их, а отец его учил, что долги надо отдавать, и чем быстрее, тем лучше, пока их не накопилось слишком много.

Стэн оглянулся.

— Привет, — сказал он и снова посмотрел на квадрат с веточками. — Бен, ты уверен, что это то, что нужно?

— Абсолютно, — сказал Бен. — Привет, Майк.

— Хочешь сигаретку, — предложила Беверли. — У меня ещё две остались.

— Нет, спасибо.

Майк глубоко вздохнул и сказал:

— Я хочу вас ещё раз поблагодарить, что вы спасли меня тогда. Те парни меня не пощадили бы. Мне жаль, что некоторые из вас пострадали из-за меня.

Билл махнул рукой:

— Не ббеспокойся об этом. Они и нннас ддоставали целый ггод, — он сел и посмотрел на Майка с неожиданным интересом. — Могу я тебя кккое о чём ссспросить?

— Спрашивай, — он робко присел. Майк уже слышал такое начало. Этот парень Денбро собирается спросить его, что значит быть негром.

Но вместо этого Билл сказал:

— Когда два года ннназад Ллларсен пподал нннеберущийся нна чччемпионате, ккак ддумаешь, ему ппросто пповезло?

Ричи слишком сильно затянулся сигаретой и закашлялся. Беверли добродушно похлопала его по спине:

— Ты ещё новичок, Ричи, тебе надо учиться.

— Мне кажется, она обрушится, Бен, — с беспокойством сказал Эдди, глядя на яму, — а я не уверен, что мне хочется быть похороненным заживо.

— Если не хочешь, чтобы тебя похоронили заживо, — сказал Бен, — то просто возьми и соси свой проклятый аспиратор, пока тебя от него кто-нибудь не оттащит.

Стэну Урису шутка показалась прелестной. Он запрокинул голову и смеялся до тех пор, пока Эдди не пнул его по ноге и не сказал, чтобы он заткнулся.

— Повезло, — наконец произнёс Майк. — Мне кажется, в любом неберущемся мяче больше везения, чем умения.

— И я тттак сосчитаю, — сказал Билл. Майк хотел развить эту тему, но Билл, казалось, был удовлетворён его ответом. Он опять лёг, сцепил руки над головой и принялся дальше изучать облака.

— Ребята, что это вы сооружаете? — спросил Майк, указывая на квадрат.

— Ладно, — наконец сказал Майк, — не испытывайте моё терпение. Рассказывайте.

Билл посмотрел на остальных.

— Мможет, ккто-то из присутствующих нне хочет, чччтобы он был в ннашем отряде?

Никто не ответил и не поднял руки.

— Ккто хочет рассказать? — спросил Билл. Снова наступило долгое молчание, и на этот раз Билл не стал его нарушать. Наконец Беверли вздохнула и подняла на Майка глаза.

— Дети, которых убили, — сказала она. — Мы знаем, кто это делает, и это — не человек.

3

Они рассказали ему все по очереди: о клоуне на льду, о прокажённом под балконом, о крови и голосах в водостоке, о мёртвых мальчиках в водонапорной башне. Ричи рассказал о том, что случилось, когда они с Биллом возвращались по Нейболт-стрит. Последним был Билл, который рассказал об ожившей школьной фотографии и о картинке, которая схватила его за руку. В конце рассказа он объяснил, что Оно убило его брата Джорджи и что отряд Неудачников собирается уничтожить чудовище… что бы оно из себя ни представляло.

Позднее, когда Майк возвращался вечером домой, он вспоминал, что сначала он слушал с недоверием, которое потом переросло в страх, и подумал, что тут в конце концов он мог вскочить и убежать без оглядки в полной уверенности, что либо попал в компанию белых детей, которые не любят чёрных, либо что находится среди шестерых сумасшедших, которые нахватались друг от друга безумных фантазий, подобно детям, заразившимся в школе друг от друга опасной болезнью.

Но он не убежал, потому что, несмотря на весь ужас, у него появилось странное чувство успокоенности. Или какое-то другое, очень простое чувство, словно он пришёл домой. Нас здесь семеро, — снова подумал он, когда Билл, наконец, закончил свой рассказ.

Он открыл рот, ещё не зная, что собирается сказать.

— Я видел клоуна, — сказал он.

— Что? — одновременно спросили Ричи и Стэн, а Беверли так резко повернула голову, что её лошадиный хвост перепрыгнул с левого плеча на правое.

— Я видел его четвёртого, — медленно сказал Майк, в основном обращаясь к Биллу. Билл пристально смотрел прямо в зрачки Майка. — Да, четвёртого июля.

На мгновение он замешкался и подумал: Но я узнал его. Я узнал его, потому что видел его не в первый раз. И не в первый раз я видел что-то… что-то не то.

Затем он вспомнил о птице; впервые с самого мая он позволил себе подумать о ней, если не считать ночных кошмаров. Он решил, что сходит с ума. Какое он испытал облегчение, когда понял, что он не сумасшедший… но это облегчение было пугающим. Он облизал губы.

— Продолжай, — нетерпеливо сказала Бев. — Поживее.

— Ладно, дело в том, что я участвовал в параде. Я…

— Я видел тебя, — сказал Эдди. — Ты играл на саксофоне.

— Вообще-то это тромбон, — сказал Майк. — Я играю в оркестре нейболтской церковной школы. Короче, как бы там ни было, я видел этого клоуна. Он раздавал детям шарики. Он был таким же, как о нём рассказывали Бен и Билл. Серебристый костюм, оранжевые пуговицы, белый грим на лице, большая красная улыбка. Не знаю, что это: помада или грим, но выглядит как кровь.

Остальные кивнули, взволнованные рассказом Майка, а Билл продолжал пристально смотреть ему в глаза.

— И рыжая пппакля нна гголове? — спросил он, бессознательно шевельнув над головой пальцами. Майк кивнул.

— Когда я увидел его такого… я испугался. И пока я смотрел на него, он повернулся и помахал мне рукой, как будто прочитал мои мысли, или чувства, или как там это называется. И я… ещё больше испугался. Я не знаю почему, но за пару секунд он так меня напугал, что я даже не мог больше играть на тромбоне. У меня пересохло во рту, и я почувствовал… — Он мельком взглянул на Беверли. Теперь он отчётливо вспомнил, как нестерпимо ярко вспыхнуло солнце на меди тромбона, а музыка показалась очень громкой, а небо — слишком синим. Клоун поднял руку в белой перчатке (в другой он держал нитки шариков) и медленно помахал ему на прощанье; его кровавая улыбка была такой красной и такой широкой, что Майк чуть не закричал. Он вспомнил, как у него свело живот, а в кишечнике стало тесно и горячо, и он чуть не наложил прямо в штаны. Но при Беверли он не мог об этом рассказать. Никто никогда не скажет подобной чепухи при девчонках, даже при таких, при которых можно сказать «стерва» или «дрянь»… — Я испугался, — закончил он, чувствуя, как его рассказ прозвучал очень слабо, но он не знал, как рассказать об остальном. Но они кивнули, словно все поняли, и он почувствовал невероятное облегчение. Почему-то этот клоун, который смотрел на него и улыбался красной улыбкой, медленно машущий ему вслед рукой в белой перчатке… испугал его больше, чем Генри Бауэре и его дружки. Намного больше.

— Потом мы прошли, — продолжал Майк. — Мы промаршировали к Мейн-стрит, и я опять увидел его. Он раздавал детям шарики. Но почти все дети не хотели их брать. Некоторые малыши плакали. Я не мог понять, как он так быстро добрался туда. Я решил, что их, видимо, двое, просто они одеты одинаково. Команда. Но он повернулся, и снова мне помахал, и я узнал его. Это был тот же человек.

— Он не человек, — сказал Ричи, и Беверли вздрогнула. Билл на минуту обнял её, и она с благодарностью посмотрела ему в глаза.

— Он помахал мне… и потом подмигнул. Как будто знал какую-то тайну. Или как будто понял, что я узнал его.Билл снял руку с плеча Беверли.

— Ттты узнал его?

4

Майк рассказал им историю с птицей у старого литейного завода и как он, убегая оттуда, спрятался в трубе. Позднее трое из них, Бен, Ричи и Билл, отправились в публичную библиотеку. Бен и Ричи оглядывались по сторонам, не появится ли Бауэре, а Билл только, нахмурившись, смотрел на тротуар, погружённый в свои мысли. Примерно через час после того, как Майк поведал свою историю, он ушёл, сказав, что отец велел прийти к четырём, чтобы собрать горох. Беверли сказала, что ей надо сходить в магазин и приготовить отцу обед. У Эдди и Стэна тоже нашлись свои дела. Но перед тем как разойтись, они начали копать то, что должно было скоро стать их штабом, если Бен не ошибся. Для Билла и для всех остальных, как ему казалось, копание было актом почти символическим. Они начали делать это. Что бы они ни задумали сделать, они делали это вместе, у них был отряд, и они начали делать это.

Бен спросил Билла, поверил ли он рассказу Майка Хэнлона. Они проходили мимо городского Дома культуры. Библиотека находилась как раз впереди — большое каменное продолговатое здание в тени столетних вязов, ещё не тронутых голландской болезнью, которая скоро подкосит их.

— Да, — сказал Билл. — Ммне ккажется, что это ппправда. Бббезумная, нно ппправда. А ты как сосчитаешь, Ррричи? Ричи кивнул.

— Да. Я не хочу в это верить, если вы понимаете, что я имею в виду, но по-моему, да. Помните, что он сказал о птичьем языке? Билл и Бен кивнули. На языке был оранжевый пушок.

— Вот ведь скандалист, — сказал Ричи. — Словно шутник из комиксов как Лекс Лютор или Джокер или ещё кто-нибудь такого рода. Всегда оставляет фирменный знак.

Билл задумчиво кивнул. Оно было похоже на шутника из комиксов. Потому что они его таким видели. Именно таким его придумали. Да, скорее всего. Всё это детские фантазии, но почему-то эта штука — их детская фантазия — была слишком буйной.

Они перешли на другую сторону улицы, где находилась библиотека.

— Я спросил Стэна, ссслышал ли он ккогда-нибудь о такой птице, — сказал Билл, — не обязательно ттакой ббболыыой, а ппросто…

— Настоящей? — договорил Ричи. Билл кивнул.

— Он ссслышал, что гтде-то в Южной Ааамерике или Аааафрике должна быть пппохожая, но не в этих мместах.

— Значит, он не поверил? — спросил Бен.

— Он ппповерил, — ответил Билл. И рассказал о том, что предположил Стэн, когда они с Биллом ходили за велосипедом Стэна. Стэну пришло в голову, что до того, как Майк поведал свою историю, никто из них не видел эту птицу. Что-то другое, может быть, но не эту птицу, потому что эта птица была личным кошмаром Майка Хэнлона. Но теперь… теперь птица стала собственностью всего отряда неудачников. Любой из них мог увидеть её теперь. Она не обязательно должна выглядеть так, как описал её Майк; Билл мог её увидеть в виде вороны, Ричи — ястребом, Беверли — золотистым орлом; и ещё одно знал Стэн: что Оно теперь могло всем им явиться в виде птицы. Билл сказал Стэну, что если это так, то любой из них может теперь увидеть прокажённого, мумию и, возможно, мёртвых мальчиков.

— И это значит, что мы должны как можно скорее что-то делать, — ответил Стэн. — Оно знает…

— Ччто? — резко спросил Билл. — Ввсе, что зззнаем мы?

— Парень, если Оно знает всё, то мы погибли, — ответил Стэн. — Но могу поспорить, что Оно знает, что мы знаем про Него. Мне кажется, Оно попытается добраться до нас. Помнишь, о чём мы говорили вчера?

— Да.

— Мне бы хотелось пойти с тобой.

— Бббен с Ррричи ттоже ббудут. Бен ддействительно остроумный пппарень, и Ррричи тоже, кккогда не ввыпендривается.

Теперь, когда они стояли около библиотеки, Ричи спросил Билла, что конкретно он имел в виду. Медленно произнося слова, чтобы не очень сильно заикаться, Билл рассказал им всё. Эта мысль вертелась в голове на протяжении двух последних недель, но ему не хватало именно истории Майка с птицей, чтобы идея обрела нормальный вид.

Что делают, когда хотят избавиться от птиц?

Лучше всего подстрелить их.

Что делают, когда хотят избавиться от чудовища? В кино показывают, что лучше всего подстрелить его серебряной пулей.

Бен и Ричи выслушали его достаточно почтительно. Потом Ричи спросил:

— Где ты достанешь серебряную пулю, Большой Билл? Закажешь по почте?

— Очень сссмешно. Ннам пппридется самим сделать её.

— Как?

— По-моему, для того мы и пришли в библиотеку. Чтобы выяснить это, — сказал Бен.

Ричи кивнул и поправил очки. Глаза за стёклами очков были серьёзными и задумчивыми… но он сомневался, подумал Билл. Он чувствовал, что и сам не уверен в успехе. По крайней мере, Ричи больше не дурачится, а это уже шаг вперёд.

— Кажется, у твоего отца есть «Вальтер»? — спросил Ричи. — Тот, который мы брали на Нейболт-стрит.

— Да, — ответил Билл.

— Если мы действительно будем знать, как сделать серебряную пулю, где мы возьмём серебро? — спросил Ричи.

— Так… неплохо, — сказал Ричи, и Майку показалось, что он бросил на Бена предостерегающий взгляд. — По-моему, неплохо.

— Почему молчит радио, Ричи? — спросил Бен. Он соскользнул в яму, в которой копал Майк. Транзистор Ричи висел на ремне в укромном месте, — на толстой ветке ближайшего кустарника.

— Батарейки сели, — сказал Ричи. — Ты забрал мои последние двадцать пять центов, чтобы купить петли, помнишь? Жестоко, Соломенная Голова, очень жестоко. После всего, что я для тебя сделал. Кроме того, единственное, что я могу сейчас поставить, это «WABI», а они играют рок-н-ролл.

— Что?

— Соломенная Голова думает, что Томми Сендс и Пат Бун поют рок-н-ролл, — сказал Ричи, — но он так думает, потому что он больной. Элвис поёт рок-н-ролл, Эрни К. Доу поёт, рок-н-ролл, Карл Перкинс поёт рок-н-ролл, Бадди Холли. «О-о, Пегги… моя Пегги…»

— Прошу тебя, Ричи, — сказал Бен.

— А ещё, — сказал Майк, налегая на лопату, — Фате Домино, Чак Берри, Литл Ричард, Шеп и «Лаймлайтс», Лаверн Бейкер, Френки Лаймон и «Тинэйджеры», Ханк Баллард и «Миднайтерс», «Коастерс», «Айсли Бразерс», «Кресте», «Чордс», Стик Макги…

Они смотрели на него с таким изумлением, что Майк рассмеялся.

— Я запутался сразу после Литл Ричарда, — сказал Ричи. Он любил Литл Ричарда, но если у него и был этим летом тайный кумир в рок-н-ролле, то это — Джерри Ли Льюис. Его мать случайно вошла в гостиную в тот момент, когда Джерри Ли выступал в «Американской эстраде». Как раз в эту минуту Джерри Ли влез на пианино и играл на нём, вися вниз головой. Он пел «Студенческий рок-н-ролл». Какое-то время Ричи был уверен, что мать упадёт в обморок. В обморок она не упала, но она была настолько потрясена увиденным, что за обедом поставила вопрос о том, чтобы отправить Ричи провести остаток лета в спортивном лагере. Теперь Ричи занавесил глаза волосами и запел: «Давай, детка, все кошечки в университете танцуют рок-н-ролл…»

Бен обошёл вокруг ямы, потирая большой живот и сделав вид, что его вот-вот стошнит. Майк зажал нос и так засмеялся, что из глаз хлынули слёзы.

— Что-то не так? — спросил Ричи. — Что вас беспокоит, ребята? Это же здорово! Я хочу сказать, что это действительно здорово!

— О, парень, — сказал Майк, но он так сильно смеялся, что едва мог вымолвить слово, — это же бред! Я хочу сказать, что это действительно бред!

— У негров нет вкуса, — сказал Ричи. — Я думаю, об этом написано даже в Библии.

— О, мамми, — простонал Майк, смеясь ещё больше, а когда Ричи с искренним недоумением спросил, что это такое было, Майк свалился на землю и принялся кататься по ней, подвывая и держась за живот.

— Ты, наверное, думаешь, что я завидую, — сказал Ричи. — Ты, наверное, думаешь, что я тоже хочу быть негром.

Теперь и Бен сполз вниз, дико хохоча. Его тело колыхалось и тряслось, глаза вылезли из орбит.

— Хватит, Ричи, — выдавил он. — Я сейчас наложу в штаны. Я по-по-подохну, от смеха, если ты не пере-рестанешь…

— Я не хочу быть негром, — продолжал Ричи. — Кому охота носить розовые штаны и жить в Бостоне, и покупать пиццу по кусочкам? Я хочу быть евреем, как Стэн. Хочу иметь залоговый магазин и продавать переключатели для бритв, пластиковые собачьи подстилки и подержанные гитары.

Бен и Майк рыдали от смеха. Их смех эхом перекатывался по зелёным джунглям оврага, пугая птиц и белок на ветках. Их смех был полон беззаботной юности, жизненной силы и свободы. Почти каждое живое существо, уха которого достиг этот жизнерадостный смех, так или иначе отреагировало на него, но существо, которое вынырнуло из широкой бетонной трубы водостока и снова пропало в верхней части Кендускеага, не было живым.

— Некоторые вещи делают даже тогда, когда есть риск. Это первое, что я выяснил для себя сам, без помощи мамы.

Снова наступила тишина. Потом Бен пошёл опять выдирать ржавые гвозди, и через некоторое время к нему присоединился Майк Хэнлон.

Лишившийся голоса транзистор Ричи висел на нижней ветке, качаясь от слабого ветерка. Билл подумал, как всё, странно, как странно и как правильно, что этим летом они все собрались здесь. Он знал, что многие дети уезжают на лето к родственникам. Некоторые его знакомые ребята поехали на каникулы в Калифорнию в Диснейленд или в лагерь Код, а один его закадычный друг уехал в одно местечко с труднопроизносимым, странным, но почему-то запоминающимся названием Кстаад. Некоторые дети поехали в церковный лагерь, некоторые в лагерь для скаутов, а дети богатых родителей — в лагерь, где учат плавать, играть в гольф и говорить «о, хороший удар!» вместо «мать твою…», когда ваш соперник срезает мяч в теннисе; некоторых детей родители просто отправили ПОДАЛЬШЕ. Билл мог их понять. Он знал нескольких ребят, которые хотели уехать ПОДАЛЬШЕ отсюда, напуганные маньяком, разгуливающим этим летом в Дерри, но он подозревал, что в городе ещё больше родителей, напуганных этим чудовищем. Те, кто собирался провести отпуск дома, неожиданно решили уехать ПОДАЛЬШЕ (Кстаад? Где это: в Швеции? в Аргентине? в Испании?)отсюда. Немного было похоже на страх, вызванный полиомиелитом в 1956 году, когда заболели четверо ребят, которые пошли купаться в бассейн «О'Брайен мемориал пул». Взрослые — это слово было для Билла синонимом родителей, решили тогда, впрочем, как и теперь, что лучше уехать ПОДАЛЬШЕ отсюда. Безопаснее. Все, кто мог уехать, уехали. Билл понимал, что значит ПОДАЛЬШЕ.

Никто из нас не уехал ПОДАЛЬШЕ, — подумал Билл, наблюдая за Беном и Майком, которые выдёргивали ржавые гвозди из старых досок, и за Эдди, направляющимся в кусты отлить (в этом деле нельзя терпеть, говорил он, потому что может лопнуть мочевой пузырь, но при этом надо смотреть, чтобы не дотронуться до ядовитого плюща. Кому охота иметь неприятности на этом месте?). — Мы все здесь, в Дерри. Не в лагере, не у родственников, не на отдыхе, не где-то ПОДАЛЬШЕ. Все здесь. Примите и распишитесь.

— Там, на свалке, я видел дверь, — сказал Эдди, застёгивая на ходу ширинку.

— Надеюсь, ты стряхнул, Эдди, — сказал Ричи. — Надо стряхивать каждый раз, а то заболеешь раком. Моя мама всегда мне это твердит.

Эдди испуганно посмотрел на Ричи, но увидел, что он улыбается. Он бросил на него уничтожающий взгляд и сказал:

— Нам было всё не унести. Но Билл сказал, что если мы все сходим, то быстро всё принесём.

— Конечно, ты никогда не стряхиваешь до конца, — продолжал Ричи. — Хочешь знать, что мне сказал один умный человек, Эд?

— Нет, — сказал Эдди, — и я не хочу, чтобы ты впредь называл меня Эдом. Ричи. Я говорю совершенно искренне. Я же не называю тебя Дик, к примеру: «У тебя есть ещё жвачка, Дик?» И я не понимаю, почему…

— Этот умный человек, — произнёс Ричи, — сказал следующее:

«Как бы ты ни изгибался, последние капли всегда упадут тебе в штаны». Поэтому на свете так много больных раком, Эдди, любовь моя.

— На свете потому так много больных раком, что такие сопляки, как ты и Беверли, курят сигареты, — сказал Эдди.

— Беверли не соплячка, — сказал Бен обиженным голосом. — Следи за тем, что говоришь.

. — Би-би, ребята, — рассеянно сказал Билл. — Ккстати о Беверли. Она довольно ссильная дддевочка и может нам ппомочь пппритащить дверь.

Бен спросил, что из себя представляет эта дверь.

— Ммне кккажется, она из красного ддерева.

— Кто это выбросил дверь из красного дерева? — спросил удивлённый Бен.

— Люди всё выбрасывают, — сказал Майк. — Для чего же тогда свалка? Но для меня убийственно ходить туда. Я имею в виду, что это меня на самом деле убивает.

— Да, — согласился Бен. — Многое из этого хлама ещё может пригодиться. А в Китае и Южной Америке есть люди, у которых ничего нет. Вот что говорит моя мать.

— Люди, у которых ничего нет, есть и здесь, в Мэне, солнышко, — улыбнулся Ричи.

— Чччто это? — спросил Билл, заметив альбом, который принёс Майк. Майк сказал, что, когда вернутся Стэн и Беверли, он покажет всем фотографию клоуна.

У весёлого парня была огромная улыбка на лице. Он был без грима (хотя Билл заметил, что всё его лицо выглядело так, словно на нём лежал слой краски), и лыс за исключением двух клочков волос, которые торчали над ушами, как рожки, и Билл не сомневался, что это был их клоун. Двести лет назад или больше, — подумал он и почувствовал, как в нём растёт огромная волна ужаса, ярости и беспокойства. Спустя двадцать семь лет, сидя в городской библиотеке и вспоминая, как он впервые заглянул в альбом отца Майка, он понял, что должен чувствовать охотник, который напал на свежий след тигра-убийцы. Двести лет назад… так давно, одному Богу известно, как давно. Он удивился, насколько давно дух этого Шутника обитал в Дерри, но ещё он понял, что как раз эту мысль ему совершенно не хочется развивать.

— Дай мне, Билл! — сказал Ричи, но Билл ещё несколько секунд продолжал держать альбом, не сводя глаз с гравюры, в полной уверенности, что она вот-вот задвигается: кегли (если это кегли), которыми жонглировал весельчак, будут взлетать и падать, взлетать и падать, дети будут смеяться и хлопать в ладоши (хотя, может быть, не все будут смеяться и аплодировать, некоторые, может быть, заплачут и убегут), а упряжка мулов, тянущих баржу, скроется за краем гравюры.

Этого не произошло, и он передал книгу Ричи.

Когда альбом вернулся к Майку, он перевернул несколько страниц.

— Вот, — сказал он. — Это открытка 1956 года, за четыре года до того, как Линкольна выбрали президентом.

Книга снова пошла по кругу. Открытка была цветной и сделана из картона. На ней была изображена компания пьяниц, стоящих перед салуном, а толстый полицейский с бачками, стоя на доске, положенной между двумя бочками, с пафосом произносил обличительную речь. В одной руке он держал кувшин с пенящимся пивом. Доска ощутимо подгибалась под тяжестью его тела. В некотором отдалении группа женщин в чепцах с отвращением смотрела на это представление, где смешались буффонада и попытка порицания невоздержанности. Под картинкой стояла надпись: «ПОЛИТИКИ В ДЕРРИ ЖАЖДУТ РАБОТЫ», — ГОВОРИТ СЕНАТОР ГАРНЕР!»

— Папа говорит, что такого рода картинки пользовались широкой популярностью целых двадцать дет до начала Гражданской войны, — сказал Майк. — Их называли «дурашливые картинки» и посылали друг другу. Наподобие тех шуток в «Безумном», по-моему.

— Ссатира, — сказал Билл.

— Да, — согласился Майк. — Теперь посмотрите в этот угол. Сходство этой открытки с «Безумным» было несколько иного характера. На ней, так же как и на коллаже Морга Друкера из кадров фильма «Безумный», напечатанном в журнале о кино, было множество картинок и шутливых надписей. Здесь был изображён толстый улыбающийся мужчина, вливающий стакан пива собаке в глотку. Здесь была женщина, которая рассыпала картофель прямо в грязь. Здесь были два озорных уличных мальчишки, засовывающих серную спичку в подмётки туфель какого-то процветающего бизнесмена. Девочка, которая так сильно кружилась под вязами, что были видны трусики. Но, несмотря на эти сбивающие с толку подробности, Майку не пришлось никому из них показывать, где изображён клоун. В кричащем костюме оборванца он играл в кости с компанией пьяных лесорубов. Он подмигивал дровосеку с удивлённым лицом, который, видимо, прозевал фишку. Бродяга-клоун забирал у него деньги.

— Снова он, — сказал Билл. — Что… через сто лет?

— Господи, вы слышите их, вы слышите, это там! И в тишине, которую нарушал лишь летний ветерок, они услышали оркестр, который играл военный марш. Музыка была тихой от разделявшего их расстояния или от времени… звуки ликующей толпы доносились словно с плохо настроенной радиостанции. Они услышали звуки хлопков, такие тихие, словно кто-то щёлкал пальцами.

— Петарды, — прошептала Беверли и потёрла трясущимися руками глаза. — Там петарды, правильно?

Никто не ответил. Все жадно смотрели на картинку. Парад развернулся и направился прямо на них, но когда демонстранты достигли крайней границы — в том месте, где, казалось, они вот-вот переступят через край картинки и шагнут в мир, от которого их отделяли тринадцать лет, — они скрылись из виду, словно соскользнули по невидимой горке. Сначала исчезли солдаты первой мировой войны, под плоскими касками их лица казались удивительно старыми, в руках они держали плакаты: «ВЕТЕРАНЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, В ДЕРРИ, НАШИ ХРАБРЫЕ МАЛЬЧИКИ», потом исчезли бойскауты, потом — пехотинцы, медсёстры, христианский оркестр Дерри, потом ветераны второй мировой войны и за ними — университетский оркестр. Толпа двигалась и менялась, со вторых и третьих этажей выстроившихся вдоль улицы зданий летели телеграфные ленты и конфетти. Клоун пританцовывал на тротуаре, ходил колесом, изображал стрелков и передразнивал салют. Но Билл заметил, что народ сторонится его, но не так, словно они его видят, это совершенно точно, — они обходили его, словно в этом месте дурно пахло.

Только дети действительно видели клоуна, но и они шарахались от него.

Бен протянул руку к картинке, как это сделал Билл в комнате Джорджа.

— НннНЕТ! — закричал Билл.

— Мне кажется, всё нормально, Билл, — сказал Бен. — Посмотри. И он на минуту положил руку на защитный пластик на картинке и потом убрал её. — Но если снять обёртку…

Беверли вскрикнула. Когда Бен протянул руку, клоун прекратил фиглярствовать. Он бросился к ним, нарисованный кровавый рот что-то быстро невнятно тараторил и смеялся. Билл вздрогнул, но не выпустил книгу из рук, решив, что, может, он исчезнет, как исчезли парад, и оркестр, и бойскауты, и «кадиллак», в котором восседала «Мисс Дерри» 1945 года.

Но клоун не исчез на той горке, которая как бы определяла границу между тем старым миром и миром сегодняшним. Вместо этого он с ужасающей ловкостью вспрыгнул на фонарный столб на заднем плане в левой части фотографии. Оно по-обезьяньи вскарабкалось по столбу и вдруг прижалось лицом к плотной пластиковой плёнке, которой Вилл Хэнлон проложил каждую страницу альбома. Беверли снова закричала. На этот раз закричал и Эдди, хотя его крик был тихим, почти беззвучным. Пластик прогнулся — потом они, обсуждая этот случай, пришли к выводу, что им не показалось, а так и было на самом деле. Билл увидел, как сплющился красный шарик клоунского носа, как всегда сплющивается нос, когда вплотную прильнёшь к оконному стеклу лицом.

Убью вас всех! — кричал и смеялся клоун. — Попробуйте остановить меня, и я убью вас всех! Вы не можете меня остановить! Я — оборотень!

На мгновение Оно превратилось в оборотня, в серебристое лицо-луну, выглядывающее на них из воротника серебристого костюма, сверкая обнажёнными белыми зубами.

Вы не можете остановить меня, я — прокажённый!

Теперь появилось шелушащееся от гноящихся язв лицо прокажённого, уставившееся на них глазами живого мертвеца.

Вы не можете остановить меня, я — мумия!

Лицо прокажённого постарело и покрылось безжизненными трещинами. Древние бинты наполовину сползли с кожи. Бен отвернулся, его лицо побледнело как творог, одной рукой он вцепился в шею.

Вы не можете остановить меня, я — мёртвые мальчики!

— Нет! — заорал Стэн Урис. Его глаза выкатились из орбит, лицо приобрело синюшный оттенок. Шоковое состояние, — непроизвольно подумал про себя Билл, и именно это словосочетание послужит двенадцать лет спустя названием для его романа; он не вспомнит, откуда оно появилось, просто возьмёт и назовёт так книгу, как обычно писатели подбирают нужное слово в нужное время, словно скромный дар из внешнего пространства, (другого пространства) где иногда встречаются хорошие слова.

Стэн выхватил альбом у него из рук и с грохотом захлопнул его. Так он и держал его закрытым, и от напряжения на его обеих руках от запястья до предплечья вспухли сухожилия. Он посмотрел на всех полубезумным взглядом.