— Итак, — сказал мистер Кин, глядя на меня блестящими глазами, — как ты думаешь, что потом сделал Лал? Позвонил в полицию?

— Догадываюсь, что нет, — сказал я, — судя по тому, что произошло. Что касается меня, я бы сломал ногу, пока добрался до телефона.

— Ладно, может быть, сломал, а может, и нет, — сказал мистер Кин всё с той же циничной улыбкой, блестя глазами, и я содрогнулся, потому что знал, что он имеет в виду… и он знал, что я это знаю. Когда катится что-то тяжёлое, его невозможно остановить; оно просто будет катиться и катиться, пока не докатится до ровной поверхности, которая замедлит его движение. Если вы окажетесь у него на пути, оно вас расплющит, но тем не менее не остановится.

— Может быть, сломал, а может, и нет, — повторил мистер Кин. — Но я могу тебе сказать, что сделал Лал Мэйчен. Остаток дня и весь следующий день, когда в магазин заходил кто-то, кого он хорошо знал, буквально несколько человек, он говорил им, что знает, кто охотится на оленей и куропаток в лесах у границы между Ньюпортом и Дерри. Банда Бредли. Это точно они, потому что он узнал их. Он говорил им, что Бредли со своими головорезами вернутся на следующий день около двух часов, чтобы забрать остальной заказ. Он говорил, что пообещал Бредли любые патроны, какие ему нужны и намерен сдержать своё обещание.

— Сколько? — спросил я. Он словно загипнотизировал меня своими блестящими глазами. Неожиданно из-за сухого запаха этой комнаты, запаха лекарств и порошков — мастерола, карболки и микстуры от кашля — неожиданно из-за всех этих запахов я почувствовал, что задыхаюсь, но сейчас я бы скорее умер от недостатка кислорода, чем ушёл.

— Сколько человек предупредил Лал? — уточнил мистер Кин. Я кивнул.

— Я не знаю точно, — сказал мистер Кин. — Я не стоял там и не караулил. Я думаю, всех, кому, как он чувствовал, можно доверять.

— Кому можно доверять, — задумался я. Мой голос слегка осип.

— Ага, — сказал мистер Кин. — Кто жил в Дерри, разумеется. Не тех, кто пас коров. — Он посмеялся старой шутке и продолжил рассказ.

— Я пришёл около десяти часов на другой день после того, как банда Бредли появилась у Дала. Он всё рассказал мне и поинтересовался, чем может мне помочь. Я только зашёл посмотреть, не готовы ли плёнки — тоща Мэйчен всем пытался всучить плёнки и фотоаппараты Кодак — и, получив фотографии, я сказал, что хотел бы купить немного патронов для своего винчестера.

«Собираешься пострелять, Норб?» — спросил Лал, передавая мне патроны.

«Может быть, удастся подстрелить несколько лисиц», — ответил я, и мы довольно рассмеялись. — Мистер Кин засмеялся, хлопая себя по дряблой ляжке, как будто это была самая удачная шутка в его жизни. Он наклонился ко мне и похлопал меня по коленке.

— Я имею в виду, сынок, что эта история дошла до тех ушей, для которых она предназначалась. Маленькие городки, сам понимаешь.

Стоит рассказать нужным людям то, о чём хочешь, чтобы знали все и… понимаешь, о чём я говорю? Ещё лакрицу? Онемевшими пальцами я взял ещё лакрицу.

— Поправлялся, — сказал мистер Кин и захихикал. Он сразу стал старым, бесконечно старым… очки с бифокальными линзами соскользнули с длинного носа, тонкая кожа слишком плотно обтянула щёки.

— На другой день я принёс в лавку своё ружьё, а Боб Таннер, — он был лучшим помощником из всех, кто у меня был после него, — принёс пугач. Около одиннадцати часов того же дня пришёл Грегори Коул, и попросил двуокись соды и сказал, что будь он проклят, если у него к поясу не прицеплен кольт 45-го калибра.

«Не отстрели себе яйца, Грег», — сказал я.

«Я обошёл все леса по дороге из Милфорда не для того, чтобы ты тут скалил зубы, мать твою, — сказал Грег. — Думаю, я кое-кому отстрелю яйца ещё до захода солнца».

Около половины второго я повесил на дверь небольшую табличку с надписью: СКОРО ВЕРНУСЬ, ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, взял ружьё и вышел на Ричард-аллей. Я спросил Боба Таннера, не хочет ли он пойти вместе со мной, и он ответил, что ему надо закончить рецепт для миссис Эмерсон и он подойдёт попозже. «Оставьте мне одного в живых, мистер Кин», — сказал он. И я ответил, что ничего обещать не могу.

Вряд ли можно было пробраться по Канал-стрит иначе, чем на автомобиле или пешком. Тогда, да и сейчас тоже, там собирались проложить дорогу для грузовиков, но дальше дело не пошло. Я заметил переходящего через дорогу Джейка Пиннета. В каждой руке он держал по ружью. Он встретился с Энди Криссом, и они направились к одной из скамеек, стоявших там, где сейчас военный мемориал, ну ты знаешь, где Канал уходит под землю.

Пети Ваннесс и Эл Нелл с Джимми Гордоном сидели на ступеньках здания суда, ели из пакетов сандвичи и фрукты, болтали о всякой ерунде и вообще были похожи на мальчишек на школьном дворе. Все они были вооружены. У Джимми Гордона была с собой винтовка «Спрингфилд», оставшаяся ещё с первой мировой войны. Она казалась больше самого Джимми.

Повсюду были мужчины с ружьями; они стояли в дверях, сидели на ступеньках, выглядывали из окон. Грег Коул сидел у дороги с пистолетом 45-го калибра и двумя дюжинами патронов, выложенными в ряд как игрушечные солдатики. Брюс Ягермейер и тот швед, Олаф Терамениус, стояли в тени под шатром кинотеатра «Бижу».

Мистер Кин посмотрел сквозь меня, словно я был стеклянный. Взгляд его уже не был острым; глаза, затянутые дымкой воспоминаний, напоминали глаза человека, с теплотой вспоминающего

Эл Бредли добрался до большого перекрёстка, врезался в обочину тротуара и остановил машину. Прячась за задними колёсами, он побежал по Канал-стрит. Его изрешетили пулями.

Патрик Коди выбрался из «Шевроле», огляделся, словно вдруг решил сдаться, но потом выхватил из подмышки пистолет 38-го калибра. До того, как его рубашка на груди обагрилась кровью, он успел три раза выстрелить наугад. Он сполз вниз по краю «Шевроле» и присел на подножку автомобиля. Он ещё раз выстрелил, и, насколько мне известно, это был единственный выстрел, который кого-то ранил; пуля от чего-то срикошетила и оцарапала руку Грега Коула. У Грега остался шрам, который он, когда напивался, любил показывать, пока кто-то, по-моему, Эл Нелл, не отвёл его в сторону и не сказал ему, чтобы он лучше попридержал язык о том, что случилось с бандой Бредли.

Хозер вылезла из машины, и в этот раз уже не оставалось сомнений, что она собирается сдаться — она вышла с поднятыми руками. Может быть, никто на самом деле и не хотел её убивать, но в тот момент был перекрёстный огонь, и она угодила прямо под него.

Джордж Бредли убежал, но примерно около мемориала кто-то из ружья разнёс ему затылок. Он упал замертво с описанными штанами…

Я взял из банки ещё лакрицу. В голове у меня стоял туман.

— Они продолжали поливать машины огнём ещё минуту или больше, потом огонь стал стихать, — сказал мистер Кин. — Опьянённые кровью люди не так просто успокаиваются. Я это понял, когда обернулся и увидел шерифа Саливана позади Нелла и других мужчин на крыльце суда, всаживающих пули в изувеченный «Шевроле». И не слушай никого, кто будет тебе говорить, что его там не было; Норберт Кин сейчас сидит перед тобой и говорит, что он там был.

К тому времени, когда кончилась пальба, эти машины уже и машинами нельзя было назвать — просто груда старого железа и битого стекла. Мужчины направились к ним. Никто не проронил ни слова. Был слышен только вой ветра и хруст стёкол под ногами. Вот с этого момента и началась легенда. И ты должен знать, сынок, что, когда начинается легенда, правде приходит конец.

Мистер Кин качнулся в кресле, его шлёпанцы свалились на пол и он спокойно посмотрел на меня.

— В «Дерри Ньюз» ничего подобного не было, — я больше не нашёл, что сказать.

— Конечно, нет, — сказал мистер Кин и удовлетворённо рассмеялся. — Я видел, как издатель Маклофлин сам лично всадил две пули в Джо Конклина.

— Господи, — пробормотал я.

— Ещё лакрицы, сынок?

— Достаточно, — сказал я и облизал губы. — Мистер Кин, как могло случиться, что событие… такой важности… скрыли?

— Никто ничего не скрывал, — ответил он с искренним удивлением. — Это случилось потому, что просто никто это не обсуждал. Действительно, кого это волнует? Разве в тот день приехал Президент Соединённых Штатов с миссис Гувер? Всё равно, что застрелить бешеных собак, которые могут покусать до смерти, если дать им малейшую возможность. Кроме того, это произошло в Дерри.

Я слышал эту фразу и раньше, и мне кажется, что если я буду продолжать об этом думать, то услышу это снова… и снова. Они произносят это так спокойно, словно разговаривают с умственно отсталым. Они произносят это так, как бы произнесли фразу «благодаря силе тяжести», если бы вы спросили, как мы удерживаемся на земле, когда ходим. Они говорят об этом, словно это закон природы, понятный любому человеку. И, конечно, хуже всего то, что я на самом деле это понимаю.

У меня был ещё один вопрос к Норберту Кину.

— Не заметили ли вы ещё кого-нибудь в тот день, когда началась стрельба?

Мистер Кин ответил достаточно быстро, чтобы моя температура успела подскочить градусов на десять.

— Ты имеешь в виду клоуна? Как ты узнал о нём, сынок?

— О, я где-то слышал о нём, — сказал я.

— Я видел его лишь мельком. Как только дело приняло крутой оборот, я перестал что-либо замечать. Только один раз я посмотрел вокруг и увидел его позади этих шведов под навесом кинотеатра «Бижу», — сказал мистер Кин. — На нём не было ни клоунского костюма, ни других клоунских атрибутов. Он был одет в штаны, какие носят фермеры, и в хлопчатобумажную рубашку. Но лицо его было покрыто белым гримом, который обычно накладывают клоуны и на месте рта красной краской была нарисована широкая клоунская улыбка. У него торчали пучки накладных волос, ну ты знаешь. Рыжие. Для смеха.

Лал Мэйчен никогда не видел этого парня, ни тогда, ни потом. Но его видел Биф. Только Биф, должно быть перепутал, потому что ему показалось, что он видел его в одном из окон где-то с левой стороны улицы, а однажды, когда я спросил Джимми Гордона — он погиб в Пирл-Харборе, ты знаешь, потонул на корабле, который, кажется, назывался «Калифорния» — он сказал, что видел этого парня за мемориалом.

Мистер Кин покачал головой и слегка улыбнулся.

— Забавно, как люди воспринимают подобные вещи, и ещё забавнее, что они после этого вспоминают. Ты можешь услышать шестнадцать рассказов, и ни один из них не будет похож на другой. Возьмём, к примеру, оружие, которое было у этого клоуна…

— Оружие? — переспросил я. — Он тоже стрелял?

— Ага, — сказал мистер Кин. — Когда я мельком взглянул на него, мне показалось, что он нажимал на курок «винчестера», но позднее я понял, что должно быть, мне показалось, потому что «винчестер» был у меня. Бифу Марлоу показалось, что у него «ремингтон», потому что у него самого был «ремингтон». А когда я спросил об этом Джимми, он сказал, что этот парень стрелял из старого «спрингфялда», совсем как у него. Забавно, а?

— Забавно, — выдавил я. — Мистер Кин… разве никого из вас не удивило, какого чёрта клоун, тем более в фермерских штанах, делает там именно в тот день и в тот час?

— Разумеется, — сказал мистер Кин. — Не очень сильно, сам понимаешь, но удивило. Большинство из нас решили, что кто-то хотел принять участие, но не хотел, чтобы его узнали. Может быть, он был членом городского Совета. Норст Мюллер, может, или даже Трейс Ноглер, который тогда был мэром. Или какой-нибудь известный уважаемый человек, который не хотел быть узнанным. Доктор или адвокат. В такой переделке я бы и собственного отца не узнал.

Он засмеялся, и я спросил, над чем он смеётся.

— Не исключено, что это был настоящий клоун, — сказал он. — В двадцатые и тридцатые годы ярмарка на западе начиналась гораздо раньше, чем теперь, и продолжалась всю неделю, как раз когда покончили с бандой Бредли. На ярмарке были и клоуны. Может быть, один из них прослышал, что мы собираемся устроить свой небольшой карнавал, и приехал, чтобы поприсутствовать на нём. Он сдержанно улыбнулся.

Он подумал о Сильвере, стоящем у гаража Майка на Палмер-лейн. От Сильвера его мысли естественным путём вернулись к тому дню, когда они встретились в Барренсе — все, кроме Майка — и каждый рассказывал свою историю: о прокажённом под балконом, о мумии, разгуливающей по льду, о крови в водостоке и мёртвых мальчиках в водонапорной башне, о картинах, которые двигались, и об оборотнях, преследовавших маленьких детей на пустынной улице.

Теперь он вспомнил, что они пришли в Барренс накануне Четвёртого Июля. В городе стояла жара, но в тени на западном берегу Кендускеага было холодно. Он вспомнил один из тех бетонных цилиндров неподалёку от реки, гудящих как ксерокс, за которым только что стояла хорошенькая девушка. Билл вспомнил, как остальные посмотрели на него, когда каждый рассказал свою историю.

Они ждали, что он скажет им, что делать, как поступить, а он просто не знал, что им ответить, что они хотели от него услышать. Что он сам хотел им сказать? Он вспомнил их лиши Бена, Бевви, Эдди, Стэна, Ричи. И вспомнил музыку. Литл Ричард.

Музыка. Тихая. И солнечные зайчики в глазах. Он вспомнил солнечных зайчиков, потому что…

2

Ричи повесил транзистор на самую нижнюю ветку дерева и прислонился к нему. Несмотря на то, что они находились в тени, отражённые водной поверхностью Кендускеага солнечные лучи падали на хромированный корпус транзистора и слепили Биллу глаза.

— Поставь ээто нна землю, Рррричи, — сказал Билл, — Я ммогу ослепнуть.

— Разумеется, Большой Билл, — сразу же согласился Ричи и убрал радио с дерева. Заодно он его выключил, хотя Билл не просил его об этом; в наступившей тишине журчание воды и монотонное гудение канализации показались очень громкими. Их глаза были устремлены на него, и ему хотелось сказать, чтобы они смотрели в какое-нибудь другое место. За кого они его принимают, за чудотворца?

Конечно, он не мог им этого сказать, так как все они ждали, что он им подскажет, что делать. Они были уверены: он им обязательно скажет, что делать. Почему я? — хотелось ему крикнуть, но он знал, почему именно он. Потому что, хотел он этого или не хотел, нравилось ему или не нравилось, но он контролировал ситуацию. Потому что от него исходила идея, потому что у него погиб брат, но самое главное, потому что он каким-то не понятным ему самому образом стал Большим Биллом.

Он посмотрел на Беверли и сразу же отвёл взгляд от её спокойных доверчивых глаз. Когда он смотрел на Беверли, у него внутри появлялось странное чувство. Какое-то потепление.

— Мы нне мможем обратиться в полицию, — наконец сказал он. Ему показалось, что его голос прозвучал слишком резко и громко. — Мы также нне ммможем пойти ккк родителям. Пока… — он с надеждой посмотрел на Ричи. — Как насчёт тттвоих ппппредков, четырёхглазый? Они, ккажется, ничего?

— Мой добрый друг, — произнёс Ричи голосом дворецкого, — вы, вероятно, не понимаете, что собой представляют мои мать и отец…

— Говори по-английски, Ричи, — сказал Эдди со своего места рядом с Беном. Он сидел вместе с Беном по одной простой причине:

Бен создавал достаточно обширную тень, чтобы Эдди мог в ней укрыться от солнца. У Эдди было маленькое сморщенное беспокойное личико — лицо старичка. В правой руке он держал ингалятор.

Ричи покачал головой.

— У меня нормальные предки, но они никогда не поверят в такое.

— Как ннасчет ддддругих ребят?

Они огляделись вокруг, словно искали кого-то, кого не было с ними, вспоминал через несколько лет Билл.

— Кто? — с сомнением спросил Стэн. — Я не припоминаю больше никого, кому бы мог доверять.

— Тем не мменее… — сказал Билл с беспокойством, и, пока он соображал, что сказать дальше, никто не проронил ни слова.

3

Если бы у Бена Хэнскома спросили, он бы ответил, что Генри Бауэре ненавидит его больше, чем кого либо из Неудачников. Из-за того, что произошло в тот день, когда он убежал от Генри в Барренс по Канзас-стрит, из-за того, что случилось в тот день, когда он, Ричи и Беверли убежали от

«Это тебе за хорошую работу», — сказал сумасшедший отец Генри. Они чокнулись коричневыми бутылками и выпили до дна. Насколько Генри было известно, ниггеры никогда не доискивались, кто убил их собаку, но он догадывался, что у них возникли подозрения, кто это сделал. Он надеялся, что возникли.

Остальные члены клуба Неудачников знали Майка лишь зрительно. В городке, где жил один-единственный негритёнок, было бы странно его не заметить, но не более, потому что Майк не ходил в начальную школу Дерри. Его мать была набожной баптисткой, и поэтому Майка отдали учиться в церковную школу на Нейболт-стрит. Между уроками географии, чтения и арифметики дети там изучали Библию и, кроме того, такие предметы, как Значение Десяти Заповедей в безбожном мире, и проводили в классах дискуссии на тему: как решать ежедневные нравственные проблемы (если бы, например, вы увидели, как ваш знакомый стащил что-то в магазине, или услышали, как учитель упоминает имя Господа всуе, то как бы вы поступили?) Майку казалось, что в церковной школе не так уж и плохо. Бывали времена, когда он смутно подозревал, что что-то упустил в жизни — вероятно, у него могло бы быть больше друзей среди сверстников, — но он надеялся, что, поступив в университет, наверстает упущенное. Планы на будущее заставляли его немного волноваться из-за цвета кожи, но к его родителям в городе все хорошо относились, насколько Майк мог видеть, и он верил, что и к нему будут хорошо относиться, если он в свою очередь будет добр с окружающими.

Исключением из правила, разумеется, был Генри Бауэре.

Несмотря на то, что Майк старался не показывать вида, он чувствовал, что Генри внушает ему постоянный страх. В 1958 году Майк был худеньким стройным мальчиком с хорошей фигурой, выше Стэна Уриса, но не такой высокий, как Билл Денбро. Он был быстрым и проворным, что несколько раз спасало его от Генри. И конечно, его спасало то, что он ходил в другую школу. Из-за этого и из-за разницы в возрасте их пути редко пересекались. Майк прилагал все усилия, чтобы избегать конфликта. Итак, по насмешке судьбы, несмотря на то, что Генри ненавидел Майка Хэнлона больше, чем кого-либо в Дерри, Майку доставалось от него меньше остальных.

Но он получил своё сполна. Однажды весной, после того как он убил собаку Майка, Генри поливал кусты, а Майк в это время направлялся в библиотеку. Был конец марта, погода стояла достаточно тёплая для велосипедной прогулки, но в те дни Витчем-стрит раскисла от грязи как раз за фермой Бауэрсов. Образовалось настоящее грязное болото, ничего хорошего не сулившее велосипедистам.

«Привет, нигтер», — сказал Генри, с ухмылкой появившись из-за кустов.

Майк сделал шаг назад, стреляя глазами по сторонам и прикидывая возможные пути к отступлению. Он знал, что если даст дёру, то наверняка обгонит Генри. Генри был большим и сильным, но медлительным.

«Хочешь испачкать меня дёгтем, — сказал Генри, наступая на мальчика. — Но ты недостаточно чёрен для этого, и ко мне не пристанет».

Майк скосил глазами влево и сделал обманное движение в ту же сторону. Генри клюнул на приманку и рванулся в том же направлении — слишком быстро и слишком далеко, чтобы успеть остановиться. Майк быстро взял вправо (на втором курсе университета он будет играть в университетской футбольной команде и только сломанная в середине сезона нога помешает ему установить новый университетский рекорд). Он бы легко увернулся от Генри, если бы не грязь. Она была густой, и Майк поскользнулся и упал на колени. Не успел он подняться, как Генри уже навалился на него.

«Ниггер-ниггер-ниггер!» — кричал Генри в каком-то религиозном экстазе, катая Майка по грязи. Грязь набилась Майку за воротник рубашки и поползла вниз по спине до самых брюк. Он чувствовал, как грязь стекает ему прямо в ботинки. Но заплакал он, только когда Генри размазал ему по лицу огромную пригоршню грязи, залепив обе ноздри.

«Вот теперь ты чёрный! — с ликованием прокричал Генри, втирая Майку в волосы грязь. — Теперь ты НАСТОЯЩИЙ чёрный!»

Он разорвал поплиновый пиджак и рубашку Майка до самого низа и нашлёпнул мальчику на пуп грязную лепёшку.

«Теперь ты чёрен, как полночь в РУДНИКЕ!» — победно заорал Генри и налепил Майку на уши по лепёшке грязи. Потом он встал, уткнув руки в бока и закричал:

«Я убил твою собаку, черномазый!»

Но Майк не слышал его не только из-за грязи, набившейся ему в уши, но и из-за ужасных рыданий, сотрясавших его маленькое тело.

Генри швырнул в Майка последний липкий комок грязи, повернулся и зашагал домой, не оглядываясь. Через некоторое время Майк тоже поднялся и направился домой, всё ещё продолжая плакать.

«Я вижу, что ты на самом деле понимаешь, что я имею в виду, — сказал Вилл и взъерошил сыну волосы. — И из этого следует, что тебе надо ходить осторожнее. Спроси сам себя, волнуешься ли ты из-за Генри Бауэрса. Волнуешься?»

«Нет, — сказал Майк. — Нет, не думаю».

Через некоторое время он переменит своё мнение. А именно третьего июля 1958 года.

4

Пока Генри Бауэре, Виктор Крисе, Белч Хаггинс, Питер Гордон и наполовину вылетевший из колледжа Стив Садлер по прозвищу Лось (по имени одного из героев в комиксах) толпой преследовали перепуганного Майка Хэнлона от сортировочной станции до Барренса на протяжении почти полумили, Билл и остальные Неудачники продолжали сидеть на берегу Кендускеага, обсуждая проблему своих ночных кошмаров.

— Кккажется, я знаю, ггде Оно, — нарушил наконец молчание Билл.

— В канализации, — сказал Стэн, и все подскочили от внезапного резкого шума. Эдди, виновато улыбнувшись, убрал респиратор.

Билл кивнул.

— Несколько дней ннназад я сспросил отца о ккканализации. «Раньше здесь было сплошное болото, — рассказал Зак сыну, — и отцы города умудрились в самой худшей его части основать деловой район Дерри. Часть канала под Центральной и Главной улицами, впадающая в Бассей-парк, не что иное, как сток Кендускеага. Большую часть года в стоках почти нет воды, но когда начинается весенний разлив или наводнение, они просто необходимы…» Здесь он замолчал, видимо, вспомнив наводнение прошлой осени, во время которого он потерял младшего сына. Из-за насосов, — закончил он.

«Пппочему из-за нннасосов?» — спросил Билл, непроизвольно повернув голову.

«Насосы откачивают нечистоты, — сказал отец. — они расположены в Барренсе. Такие бетонные муфты, которые торчат примерно на три фута над землёй…»

Бббен Хэнском называет их «пещеры Морлоков», — сказал Билл.

Зак улыбнулся сыну… но улыбка вышла печальной. Они сидели у Зака в магазине, где он безучастно скреплял стулья шпонками. «Самые обычные насосы для грязи, малыш, — сказал он. — Они находятся в цилиндрах на глубине примерно десяти футов и, когда изменяется уровень наклона земли, они начинают откачивать отходы. Это старое сооружение, и городу не помешали бы несколько новых насосов, но Совет всегда ссылается на свою нищету, когда на бюджетных собраниях заходит разговор о деньгах на аренду. Если бы мне заплатили по четверти доллара каждый раз, когда я спускался туда и стоя по колено в дерьме, чинил какой-нибудь из этих моторов… но тебе неинтересно это, Билл? Почему бы тебе не посмотреть телевизор? По-моему, сегодня вечером будет „Сахарная нога“.

«Я хххочу пппослушать», — сказал Билл.

«Почему тебе так интересно слушать про кучу канализационных насосов?» — спросил Зак.

«Шшкольный ддоклад», — поспешно ответил Билл.

«Сейчас каникулы».

«В следующем ггоду».

«Да, довольно скучная тема, — сказал Зак. — Если ты повергнешь учителя в сон, то он наверняка поставит тебе „неуд“.

«Смотри, вот Кендускеаг, — он начертил среди стружки на столе, порезанном ленточной пилой, прямую линию. — А вот Барренс. Как деловая часть города находится ниже, чем окраины, Канзас-стрит, например, или Олд-Кейп, или Западный Бродвей, то большая часть отбросов из центра города откачивается в реку. Отходы эти вместе с местными отходами текут прямо к Барренсу. Понимаешь?»

«Дда», — сказал Билл, ближе наклоняясь к отцу, чтобы получше разглядеть линии; его плечо оказалось как раз рядом с рукой отца.

«Когда-нибудь, когда перестанут сбрасывать отходы в реку, этим насосам придёт конец. Но пока ещё они находятся в… как их называет твой приятель?»

«Пещеры Морлоков», — сказал Билл безо всякого заикания; ни он сам, ни его отец этого не заметили.

Марш, Сайерс, Иннес, Аллингем. Из-за этого чувства еда показалась безвкусной, словно замороженные обеды, которые и в глаза не видели духовки. Спустя некоторое время он поднялся в свою комнату, лёг на кровать, держась за живот, и подумал: Лавировали корабли, лавировали, да не вылавировали. С тех пор, как умер Джордж, он всё чаще повторял эту скороговорку, хотя мать научила его этой фразе ещё за два года до смерти брата. Она звучала в его голове как заклинание. В тот день, когда он сможет подойти к матери и запросто произнести эту фразу без ошибок и без заикания, глядя ей прямо в глаза, он больше не будет для них чужим, лёд между ними растает, её глаза потеплеют, она обнимет его и скажет: «Замечательно, Билли! Какой хороший мальчик! Какой хороший!»

Конечно, он никому не мог поведать свою тайную фантазию, ни под какими пытками он не выдал бы своей потаённой мысли. Если бы он смог произнести эту скороговорку, которой она случайно научила его одним субботним утром, когда они с Джорджем сидели и смотрели Гая Медисона и Энди Дивайн в «Приключениях дикого Била Хикока», то это было бы как поцелуй, который разбудил Спящую Красавицу от холодного сна и вернул её в тёплый мир сказочной любви красавца-принца.

Лавировали корабли, лавировали, да не вылавировали.

— Почему ты так уверен, что Оно в канализации? — спросил Ричи, переводя взгляд с Билла на Стэна Уриса и снова на Билла.

— Вввсе ввведет тттуда, — сказал Билл. — Голоса, кккоторые слышала Ббеверли, ррраздавались из вводостока. И кровь. Кккоща нас ппппреследовал кккклоун, у ккканализации были оранжевые пппуговицы. И Ддджорджи…

— Это был не клоун, Большой Билл, — сказал Ричи. — Я же говорил тебе. Я знаю, это сумасшествие, но это был оборотень. Он с вызовом посмотрел на остальных ребят.

— Ей-Богу. Я видел это сам. Билл сказал:

— Это для тебя Оно было оборотнем.

— А?

Билл пояснил:

— Разве тты нне пппонимаешь? Это дддля ттебя Оно ббыло оборотнем, ппотому что ттты ппппосмотрел это ннемое кккино в «Аааалладине».

— Не понимаю.

— По-моему, я понял, — спокойно сказал Бен.

— Я ссссходил в ббблиотеку и ппосмотрел книги, — продолжал Билл. — Я думаю, Оно — ннна… — он замолчал, напрягая гортань и потом выпалил, — наваждение.

— Наваждение? — с сомнением переспросил Эдди.

— Нннаваждение, — подтвердил Билл. Он рассказал им о том, что он нашёл по этому поводу в энциклопедии и о главе, которую он прочёл в книге под названием «Правда о ночи». Глэмор, сказал он, это гэльское имя существа, которое терроризировало Дерри; другие народы и другие культуры в разные времена называли его по-разному, но все они имели в виду одно и то же. Индейцы с равнины называли это «Маниту». Оно иногда принимало обличье горного льва, или лося, или орла. Эти индейцы верили, что дух Маниту иногда может входить в них, и, когда это происходило, они сами получали возможность превращаться в то животное, которое покровительствовало их дому. Гималайцы называли его «таллус» или «таелус», что означало злое магическое существо, которое может читать ваши мысли и превращаться в ту вещь, которой вы больше всего боитесь. В Центральной Европе Оно называлось «эялик», подобие вурдалака или вампира. Во Франции его называли «ле лу-гару», или «сбрасывающий кожу», термин, который варварски переводят, как «оборотень», но Билл сказал им, что «ле лу-гару» (которое он произносит «ле луп-гароу») может быть чем угодно, абсолютно чем угодно: волком, ястребом, овцой, даже насекомым.

— А в какой-нибудь из тех статей сказано, как справиться с ним? — спросила Беверли.

Билл кивнул, но вид его при этом выражал сомнение.

— У ггималайцев сосуществует ррритуал, чтобы ссправиться с ннним, нно он сслишком ооотвратителен.

Они посмотрели на него. Им уже расхотелось слушать то, что он собирался им сказать, но это было необходимо для них всех.

— Это нназывается ррритуал Ччуди, — сказал Билл и приступил к объяснению. — Если бы вы были гималайским святым, вы бы выследили таелуса. Таелус высовывает язык. Вы высовываете свой. Вы и Оно касаетесь языками и прикусываете их друг у друга, как будто сцепляете скобой, и смотрите в глаза друг другу.

— Ой, меня сейчас стошнит, — сказала Беверли, согнувшись пополам. Бен легонько похлопал её по спине и оглянулся вокруг: не видел ли кто. Никто не видел; все смотрели на Билла, как зачарованные.

Неудачники отправились на свалку взрывать петарды, Виктор, Белч и другие пришли на ферму Бауэрса, потому что у Генри тоже были петарды, небольшие бомбочки и М-80 (за хранение последних несколько лет спустя ввели уголовное наказание). Большие мальчишки собрались пойти за угольную яму около железной дороги и там взорвать сокровища Генри.

Все они, даже Белч, обходили стороной ферму Бауэрсов по двум простым причинам: во-первых, из-за сумасшедшего отца Генри и чтобы не заканчивать за Генри различную работу. Эти мальчики не были лентяями, но у них самих было дома множество дел: прополоть сорняки, натаскать камней и дров, наносить воды, накосить травы, собрать то, что созрело в то или иное время года: горох, огурцы, помидоры, картофель. Кроме того, дома они это делали без потогонной системы чокнутого отца Генри, которому было абсолютно наплевать, кого бить (однажды, когда Виктор Крисе уронил корзину с помидорами, которую он тащил от самой дороги, отец Генри избил его поленом). Довольно неприятная вещь — получать по спине берёзовым поленом; но хуже всего, что при этом Батч Бауэре напевал: «Я убью всех узкоглазых! Я убью всех вонючих узкоглазых!»

С присущей ему немногословностью, Белч Хагтинс два года назад сказал Виктору: «Я не трахаюсь с сумасшедшими». Виктор засмеялся и согласился с ним.

Но петарды были слишком большим искушением для мальчиков, и они не смогли устоять.

«Вот что я скажу тебе, Генри, — сказал Виктор, когда Генри позвонил ему в девять утра и пригласил в гости. — Лучше давай встретимся около часа у угольной ямы. Что скажешь?»

«Ты можешь подходить к яме к часу, только меня там не будет, — ответил Генри. — У меня дома дел по горло. Но если ты подойдёшь туда часам к трём, то я буду там. И первая М-80 полетит в твою дурацкую башку, Вик».

Вик засмеялся, но потом согласился прийти и помочь управиться с делами.

Остальные тоже пришли, и пятеро взрослых парней как черти трудились на ферме у Бауэрса всё утро. Когда Генри спросил у отца, может ли он уйти, Бауэрс-старший просто вяло махнул рукой. Батч устроился на веранде в кресле-качалке с молочной бутылкой, наполненной крепким сидром, и поставил на перила веранды портативный радиоприёмник «Филко». Обнажённый японский меч лежал на коленях Батча; военный трофей, который, как говорил Батч, он вытащил из тела умирающего япошки на острове Тарава (на самом деле он обменял его в Гонолулу на шесть бутылок «Будвейзера» и три ручки). Когда Батч напивался, он почти всегда доставал этот меч. И с тех пор все мальчики, включая Генри, в глубине души были убеждены, что рано или поздно он убьёт этим мечом кого-нибудь ещё и лучше бы его убрать подальше от Батча.

Когда Генри заметил на улице Майка Хэнлона, мальчикам ничего больше не оставалось, как выйти на дорогу.

— Это ниггер! — сказал он, и глаза у него загорелись, как у ребёнка, ожидающего скорого появления Санта-Клауса у рождественской ёлки.

— Ниггер? — у Белча Хагтинса был озадаченный вид. Он видел Хэнлона только один раз, но его безжизненные глаза сверкнули. — А, да! Ниггер! Пошли за ним. Генри.

Белч рысью бросился за Майком, остальные последовали его примеру, но Генри схватил Белча за руку и осадил назад. У Генри было больше опыта в охоте на Майка Хэнлона, чем у остальных, и он знал, что поймать его не так просто. Этот черномазый мог уйти.

— Он не видит нас. Давайте просто быстро пойдём за ним и постепенно сократим расстояние.

Так и сделали. Сторонний наблюдатель был бы удивлён: пятеро мальчиков были похожи на спортсменов, участвующих в олимпийских соревнованиях по ходьбе. Пузо Лося Садлера подпрыгивало вверх-вниз внутри футболки с надписью «Университет Дерри». По красному лицу Белча катился пот. Но расстояние между ними и Майком уменьшалось — двести ярдов, сто пятьдесят ярдов, сто ярдов.

— Что будем с ним делать, Генри? — тихо спросил Виктор Крисе. В его голосе прозвучало любопытство, но, по правде говоря, Вик был обеспокоен. Через некоторое время он начнёт беспокоиться за Генри всё больше и больше. Ему было наплевать, что Генри собирался сделать с сыном Хэнлонов: избить его или просто порвать ему рубашку или стащить с него штаны и повесить их на дерево. Но он не был уверен, что у Генри на уме только это. В этом году было несколько неприятных случаев с детьми из начальной школы, про которых Генри обычно говорил «мелкое дерьмо». Генри часто командовал и терроризировал «мелкое дерьмо», и с марта они стали обходить его за версту. Одного из них, четырёхглазого сына Тозиеров, Генри с друзьями выслеживали до самого Фриза, но где-то упустили его в тот момент, когда им уже стало казаться, что они схватили его за задницу. Потом, в последний день школьных занятий, сын Хэнскомов…

Но Виктор не любил вспоминать об этом.

Его беспокоила одна простая вещь: Генри мог зайти СЛИШКОМ ДАЛЕКО. Насколько ДАЛЕКО, Виктор даже боялся себе представить… но сердце подсказывало ему, что на этот вопрос есть только один ответ.

— Мы поймаем его и спустим в угольную яму, — сказал Генри. — Думаю, засунем ему в башмаки по парочке петард и посмотрим, как он умеет танцевать.

— Но не М-80, Генри, правда?

Если Генри собирается сделать что-либо подобное, Виктор высыплет порох. М-80 в туфлях могут прострелить ниггеру ноги, а это — более чем СЛИШКОМ ДАЛЕКО.

Бамбук шуршал музыкально и как-то жутковато. Либо это летний ветерок, либо тигр направляется к Олд-Кейп на краю Барренса.

— Ушёл, — сказал Билл. Он перевёл дыхание и снова вышел на тропинку. Остальные последовали за ним.

Ричи оказался единственным вооружённым мужчиной: он сделал из плотного картона пистолет, а рукоятку обмотал изолентой, чтобы не скользила.

— Если двинешься с места. Большой Билл, я всажу в тебя пулю, — зловеще произнёс он и поправил дулом пистолета свои старые очки.

— Здесь жжживет ппплемя ватусов, — сказал Билл. — Ннне состоит стрелять. Тты же нне хочешь, чччтобы с ттебя осеняли скальп?

— О! — сказал изумлённый Ричи.

Билл жестом подозвал остальных ребят, и они снова пошли по тропинке, которая сужалась к концу бамбуковых зарослей. Они вышли на берег Кендускеага там, где для перехода через реку были набросаны камни. Бен стал показывать, как их следует класть. Берёте большой камень и бросаете его в воду, затем берёте второй камень и, встав на первый, бросаете его в воду тоже, потом берёте третий камень и, стоя на втором камне, опять бросаете его в воду и так до тех пор, пока не перейдёте через реку (которая здесь в это время года менее фута глубиной и даже видно дно с тёмно-жёлтыми песчаными бугорками), не замочив ноги. Фокус был простой, почти детский, но никто из них не видел его, пока Бен не показал, как это делается. Когда он молол чепуху, его было приятно послушать, но как только он начинал показывать то, что они раньше никогда не видели, все чувствовали себя просто болванами.

Поодиночке они спустились вниз по берегу и стали переходить через реку по сухим выступам камней, которые только что набросали.

— Билл! — неожиданно позвала Беверли. Он сразу же застыл с вытянутыми вперёд руками, но не оглянулся. Вокруг него плескалась и струилась вода.

— Что?

— Здесь пираньи! Два дня назад я видела, как они съели целую корову. Через минуту после того, как она упала, от неё не осталось ничего кроме костей. Не упади!

— Хорошо, — сказал Билл. — Будьте осторожны, ребята.

Неожиданный свист гудка товарного поезда, загружающегося на железнодорожной насыпи, заставил Эдди Каспбрака покачнуться почти на середине пути, и он чуть не упал в воду. На мгновение он посмотрел на блестящую от солнечных лучей воду, от которой слепило глаза, и действительно увидел стаю кружащих пираний. Они не были частью той игры воображения Билла про джунгли-сафари, он был в этом совершенно уверен. Рыбы, которых он увидел в воде, были похожи на выросших до гигантских размеров золотых рыбок с огромными отвратительными челюстями, как у морского окуня. Пилообразные зубы торчали между толстых губ, и, как и золотые рыбки, они были оранжевого цвета. Такие же оранжевые, как пушистые помпоны, которые иногда носят цирковые клоуны.

Они кружились в обмелевшей реке и скрежетали зубами.

Эдди уколол себя в руку булавкой.

Я упаду в воду, — подумал он, — я упаду в воду, и они съедят меня заживо.

Стэн Урис крепко схватил его за запястье и оттащил от смертельного места.

— Ты был на волосок от гибели, — сказал Стэн. — Если бы ты упал в воду, твоя мать всыпала б тебе по первое число.

Но в этот раз Эдди совсем не подумал о матери. Остальные ребята уже добрались до другого берега и считали вагоны товарного поезда. Эдди дико посмотрел Стэну прямо в глаза и снова посмотрел в воду. Он увидел плавающую кожуру от помидора и больше ничего. Он снова посмотрел на Стэна.

— Стэн, я видел…

— Что?

Эдди покачал головой.

— Ничего, наверное, показалось, — сказал он. — Я просто немного (но они были там, да, они были и они съели бы меня заживо) нервный. Из-за тигра, наверное. Пошли.

Западный берег Кендускеага — Олд-Кейп — в дождливую погоду и во время весенних паводков превращался в грязное болото, но за последние две недели или больше в Дерри не было сильных дождей, и берег высох до такой степени, что покрылся трещинами, из которых, отбрасывая

Итак, Майк просто побежал дальше.

Но он не просто бездумно нёсся вперёд, — он пытался задать себе темп, пытался контролировать дыхание, чтобы не выдохнуться. Генри, Белч и Лось Садлер не представляли для него опасности, даже будучи относительно свежими и бодрыми, они бегали, как раненые быки. Виктор Крисе и Питер Гордон, однако, были гораздо проворнее. Когда Майк пробежал дом, где Билл и Ричи видели клоуна — или оборотня, — он обернулся и с тревогой увидел, что Питер Гордон уже почти догоняет его. Питер весело улыбался улыбкой лошади, участвующей в скачках с препятствиями, и Майк подумал: Интересно, как бы он улыбался, если б знал, что случится, когда они меня поймают… Неужели он думает, что они просто скажут мне: «Твоя очередь пятнать» и убегут?

Когда впереди появились неясные очертания ворот сортировальной станции с надписью:

ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. НЕ ВХОДИТЬ.

НАРУШИТЕЛИ ПРЕСЛЕДУЮТСЯ В СУДЕБНОМ ПОРЯДКЕ.

Майк был вынужден сбавить темп. Он не чувствовал сильной усталости; дыхание было частым, но он продолжал его контролировать, хотя знал, что, если ему придётся долго держать такой темп, его ожидают потом болезненные последствия.

Ворота были наполовину открыты. Он ещё раз оглянулся и увидел, что снова оторвался от Питера. Виктор отстал от Питера шагов на десять, остальные были от них ярдах в сорока-пятидесяти. Даже в эти короткие мгновения Майк успел разглядеть чёрную ярость, искажавшую лицо Генри.

Он легко и быстро проскользнул в приоткрытые ворота, повернулся и захлопнул дверь. Услышал щелчок сработавшего замка. Через минуту Питер Гордон уже ломился в решётку, а через несколько секунд к нему подбежал Виктор Крисе. На лице Питера уже не было улыбки: он смотрел на Майка мрачным, угрюмым взглядом. Он пошарил в поисках замка, но безуспешно: ворота запирались изнутри.

Невероятно, но он сказал:

— Давай, парень, открывай ворота. Это нечестно.

— Что значит «нечестно»? — спросил Майк, часто и тяжело дыша. — Пятеро на одного?

— Нечестно, — повторил Питер, словно не слыша того, что сказал Майк.

Майк посмотрел на Виктора и увидел беспокойство в его глазах. Он заговорил, только когда к воротам прибежали остальные.

— Открывай, ниггер, — взревел Генри. Он стал трясти решётку с такой свирепой яростью, что Питер испуганно посмотрел на него. — Открой! Открой сейчас же!

— Не открою, — спокойно сказал Майк.

— Открой! — закричал Белч. — Открой, ты, вонючий черномазый!

Майк отошёл от ворот, сердце громко стучало в груди. Он не мог понять, то ли он был напуган, то ли просто взволнован. Они прильнули к воротам с другой стороны, кричали, обзывали его ниггером и такими словами, о существовании которых он и не подозревал: черножопый, землекопалка, черничник, обезьяна и тому подобное. И он лишь удивился, когда Генри достал что-то из кармана, зажёг о ноготь большого пальца спичку и нечто круглое красное перелетело через ограду. Он инстинктивно отскочил, когда, поднимая столбы пыли, слева от него разорвалась бомба.

На какое-то мгновение после взрыва наступила тишина. Майк, не веря в случившееся, уставился на них через ограду, они тоже уставились на него. Питер Гордон застыл в шоке, и даже у Белча был потрясённый вид.

Теперь они испугались за него, — подумал Майк, и неожиданно внутри его заговорил неизвестный голос, возможно, впервые за всю его жизнь, голос по-взрослому взволнованный. — Они испугались, но это их не остановит. Тебе надо бежать. Майки, или случится что-то ужасное. Не все они хотят, чтобы это случилось, может быть, Виктор не хочет и Питер Гордон, он тоже не хочет, но это всё равно случится, потому что Генри сделает так, чтобы это случилось. Поэтому — беги. Беги быстрее.

Он отступил на два-три шага назад, и тогда Генри Бауэре сказал:

— Это я убил твою собаку, ниггер.

Майк замер, словно его ударили под дых мячом в кегельбане. Он пристально посмотрел Генри Бауэрсу прямо в глаза и понял, что Генри говорит чистую правду. Он убил Мистера Чипса.

Этот момент показался Майку бесконечно долгим; глядя в мутные сумасшедшие глаза Генри и в его почерневшее от бешенства лицо, он подумал, что за это время он понял многое, и главное, что Генри был гораздо более сумасшедшим, чем Майк себе представлял. Кроме того, он понял, что мир жесток, и это открытие так потрясло его, что он крикнул ему:

— Ты, проклятый ублюдок!