Кирк поворачивается и бежит, бросив игрушки и головоломки на лестнице.

– Собачкина головка! Ага! – подхватывает Дон Билз – мы видим его крупным планом. Камера следит за его взглядом:

С полки свисает трость Линожа. Вместо рычащей головы волка дружелюбно улыбается серебряный сенбернар.

Мелинда стоит на коленях возле Пиппы, но Пиппа смотрит поверх ее плеча туда же, куда остальные.

– Собачка! Собачка! – кричит Пиппа. Мелинда в испуге и недоумении оборачивается. Там ничего нет.

В зале Майк поднимается с помоста. Его разговор с Анджелой закончен. Он обращается с Джеку.

– Тебе стоило бы отвести ее куда-нибудь полежать.

– Неплохая мы…

В толпу островитян врывается Кирк.

– Майк! Майк, там что-то с детьми! Испуганный ропот… но не только. Джилл и Энди, Майк и Молли, Робби и Сэнди, Брайты, Хэтч, Анджела, Урсула – родители кидаются к лестнице. Энджи будто просыпается:

– Бастер? Что с Бастером? Бастер! Бастер! Она вскакивает, выбив чашку с бульоном из рук Джека.

– Лапонька, погоди… Энджи его не замечает.

– Бастер!

Бастер (крупным планом) вырывается из круга и бежит к полке, где висит на ручке трость. Он касается ее… и падает на пол, как застреленный.

Дети бегут вслед за ним. Они смеются и радуются, как будто им только что дали бесплатный пропуск в Диснейленд на целый день. Они касаются воздуха… или чего-то, что видят только они… и падают на пол один за другим рядом с Бастером.

– Не давайте им… – пытается крикнуть Кэт… И наверху лестницы появляется толпа родителей с Джилл и Энди впереди.

– С дороги! – кричит Робби.

Он отшвыривает в сторону Джилл, чуть не сбив ее с ног – Энди в последнюю минуту успел ее подхватить – и грохочет по лестнице в подвал.

Кэт ничего этого не видит и бросается через всю комнату. Гарри Робишо касается воздуха и тоже падает рядом с другими. Теперь там, где был круг, остались только Ральфи Андерсон и Пиппа. Пиппа вырывается из рук матери. Кэт хватает Ральфи в последний момент, когда он хотел коснуться… коснуться того, чего он видит.

– Пусти! – кричит Пиппа. – Хочу посмотреть собачку! Хочу СОБАЧКУ!

Кэт, держащая Ральфи, трости не видит, но мы в этом кадре видим… и Ральфи тоже. Он тянется к ней… почти достает… но Кэт оттягивает его назад.

– Что ты видишь, Ральфи?

– Пусти! Пусти! – кричит Ральфи, бешено вырываясь.

Он снова тянется, и Кэт снова тянет его назад… и тут на нее пушечным ядром налетает Робби Билз – он рвется к Дону, который лежит в куче перепутанных рук и ног с закрытыми глазами и все еще зажатым во рту пончиком. Кэт растягивается на полу, выпустив Ральфи.

– Донни! – кричит Робби, падая на колени. Ральфи свободен. Он бросается вперед и касается трости. Какой-то миг мы видим на его лице глубокое и полное счастье.

– Хорошая! – говорит Ральфи, и тут глаза его закатываются, и он падает в кучу остальных.

Крупным планом: Пиппа и Мелинда. Пиппа – единственный оставшийся ребенок. Она яростно борется с матерью, рвет на ней кофту, пытаясь вырваться, и глаза ее не отрываются от какой-то точки над кучей детей.

– Нет, Пиппа! Нет!.. – говорит Мелинда.

– Пусти! – кричит Пиппа. Хэтч грохочет вниз по лестнице и бежит к жене и дочери.

– Пиппа! Что с то… – начинает он на ходу.

Мелинда чуть отвлекается на него – тяжелая ошибка. Милое лицо Пиппы перекашивается гримасой злобы, и она ногтями вцепляется в щеку матери, оставив три кровавых следа.

– Пусти, СУКА!

Оглушенная и болью, и сказанным дочерью словом, Мелинда ослабляет хватку. Чуть-чуть, на миг – но его хватает. Пиппа вырывается и бежит к полке.

Теперь все успокоились, глядя с надеждой. Энди взял своего Гарри на руки, Джилл рядом с ним. Тут же держит Бастера Джек, а его жена, измученная, поседевшая Энджи, покрывает лицо мальчика поцелуями и что-то шепчет ему на ухо.

– По-моему… он спит, – говорит Энди.

– Это не сон, – возражает Урсула. – Если бы они спали, мы их могли бы разбудить.

– Так что же это? – спрашивает Ферд, протолкавшись наконец вперед.

– Не знаю, – отвечает Майк.

Он смотрит на безмятежное лицо Ральфи, будто пытаясь по закрытым глазам мальчика понять, что случилось. И камера следует за его взглядом к лицу Ральфи, от среднего плана к крупному и к самому крупному, и при этом кадр расплывается, а когда фокусируется снова, мы видим:

Дневное небо над островом, пронзительно голубое, какое бывает видно только с самолета. Мы на высоте двадцати двух тысяч футов над землей. Под нами на тысячу футов ниже широкая гряда облаков – огромный пол бального зала, летящий в небе. Видны отходящие от него в голубизну щупальца облаков. Да, здесь все – покой и солнечный свет. А внизу продолжается адское завывание Бури столетия.

Сквозь облака виден силуэт, похожий на римскую цифру V, серый на белом фоне. Мы будто смотрим на подлодку под самой поверхностью океана или на самолет, выходящий из-под облаков.

О самолете мы подумали из-за места, но ошиблись.

Силуэт выходит из облаков. На острие клина находится Линож, одетый в свою обычную лыжную шапочку, джинсовый комбинезон и желтые перчатки. Впереди, как путеводная звезда, летит трость. Линож чуть отвел руки от боков, и в одну из них вцепилась Пиппа Хэтчер. В другую – Ральфи Андерсон, за их руки держатся Хейди и Бастер, дальше по цепочке Салли и Дон, и наконец – Гарри и маленький Фрэнк Брайт. Ветер относит им волосы со лба. Одежда полощется на воздухе. Они счастливы неимоверно.

– Ну как, детки? – спрашивает Линож, обернувшись.

– Ух ты! Класс! Отлично!

Этим возгласам нет конца.

Линож крупным планом, и его черные глаза, подернутые вертящимися красными прожилками. Когда он улыбается, еще раз открываются отточенные клыки. Тень трости лежит на его лице шрамом. Дети думают, что их катает сказочный друг. Мы знаем правду: они в когтях чудовища.

Затемнение. Конец акта второго.

АКТ ТРЕТИЙ

Здание мэрии все так же почти не видно за вьюгой, только несколько огоньков светят храбро.

Генераторный сарай тоже почти весь засыпан, но рокот двигателя не спутаешь ни с чем. Но вот двигатель чихает… заикается…

И мигают немногие огни в окнах мэрии. Гаснут и зажигаются снова.

На кухне Тесе Маршан, Тавия Годсо и Дженна Фримен вынимают из чулана рядом с кладовой свечи и складывают на кухонный стол. Верхний свет продолжает мигать. Тавия и Дженна нервно глядят вверх.

– Как ты думаешь, генератор сдохнет? – спрашивает Дженна у Тесе.

В зале заседаний Робби Билз сидит в одиночестве – будь он хоть сто раз избранный менеджер или кто, а на личном уровне охотников общаться с ним мало. За его спиной видны люди, разговаривающие между собой, помогающие Тавии, Тесе и Дженне вставлять свечи в декоративные подсвечники на стенах. Робби запускает руку в карман своей куртки и вытаскивает пистолет, который мы у него видели в первой части. Кладет его на колени и задумчиво рассматривает.

Начинает мигать верхний свет. В такт ему мигают, включаясь, аварийные лампочки на стенах. Люди нервно глядят вверх. Женщины начинают расставлять свечи чуть быстрее. Еще больше людей приходят им на помощь.

Робби не в настроении помогать и не реагирует на перспективу неизбежного исчезновения электрического света. Он живет в мире своих мыслей, где только месть имеет значение. Поглядев еще секунду-другую на свой пистолет, он сует его обратно в карман куртки, чтобы был под рукой. Потом все так же сидит и смотрит в пространство. Разозленный менеджер города, который ждет, чтобы показался Линож.

В кухню заходит Джоанна Стенхоуп и тревожно смотрит на мигающий свет.

Мы видим генераторный сарай ночью. Мотор чихает… плюется… и на этот раз не схватывает снова. Он с хрипом замолкает, и слышен только вой ветра.

Там, где спят дети, верхний свет гаснет. После момента полной черноты загорается робкое аварийное освещение из ящика, установленного высоко на стене и в самой глубине комнаты.

– Поможешь со свечами? – спрашивает Майк Хэтча.

– Ты как? – обращается Хэтч к Мелинде.

– Пойди, помоги, – отвечает она. Майк и Хэтч встают и идут на выход.

Они проходят через занавес и идут к лестнице.

– По радио говорили, что шторм к полуночи сильно выдохнется, – говорит Хэтч. – Если Линож собирается что-то сделать…

– В этом можно не сомневаться, – отвечает Майк.

В кухне, где сейчас Джоанна, очень темно – там только две аварийные лампы, работающие от аккумуляторов, но одна из них совсем не работает, а вторая еле светит тоненькой желтой ниткой. Когда Джоанна пересекает кухню, лампочка отключается совсем.

Джоанна наощупь пробирается к кухонной полке – сейчас она видится лишь тенью среди теней. Ударяется обо что-то бедром и тихо вскрикивает – скорее от нетерпения, чем от боли. Дойдя до полки, она вынимает из коробки одну свечу. На полке еще лежат пачки вощеных спичек и кучка подставок для свечей. Джоанна зажигает свечу. Когда пламя разгорается, она насаживает основание свечи на иглу подставки.

Потом берет остальные свечи, аккуратно складывая коробки стопкой на руке. Когда она поворачивается уходить, на столе, прибранном на ночь и теперь абсолютно пустом, лежит трость Линожа с волчьей головой.

Джоанна ахает, поворачивается… и прямо перед ней стоит Линож, и его улыбающееся лицо освещает свет от свечи Джоанны. Оно похоже на лицо гоблина. Она ахает еще раз, и все свечи – и коробки, и одна зажженная – выпадают из ее рук. Зажженная свеча гаснет, еще раз оставляя ее (и нас) в темноте.

– Привет, Джоанна Стенхоуп, – говорит Линож. – Рада, что старая сука сдохла? Я тебе оказал услугу, о да! Ты ходила с вытянутым лицом, а в душе джигу отплясывала. Я знаю, я это по запаху твоему чую.

Джоанна начинает кричать – на этот раз по-настоящему, в голос. И зажимает себе рот двумя руками, едва успев начать. Но над этими руками – вытаращенные в ужасе глаза, и мы понимаем, что по своей воле она не замолчала бы.

– Тихо… тихо… – ласково говорит Линож.

– Отпустите ее, – требует Майк. – Джоанна, как ты?

Она не отвечает, но глаза ее закатываются от ужаса. Линож хмурится.

– Если вы не хотите видеть миссис Стенхоуп в виде самой большой в мире праздничной свечи, я вам советую не заговаривать, пока вас не попросят. Хэтч, закройте дверь.

Хэтч закрывает. Линож следит, потом снова обращает свое внимание на Майка.

– Вы не любите знаний?

– Те, которые вы имеете в виду – нет.

– Ай-яй-яй, как плохо. Просто стыдно. Может быть, вы мне не верите?

– Я вам верю. Но дело в том, что вы знаете все плохое и ничего из хорошего.

– Ах, как возвышенно. У меня даже слезы на глазах выступили. Но в общем и целом, констебль Андерсон – добро – это иллюзия. Побасенки, которые люди себе рассказывают, чтобы прожить жизнь, не слишком много плача.

– В это я не верю.

– Я знаю. Вы до самого конца держитесь добра… только в этот раз, кажется, вам достанется спичка с коротким концом.

Он смотрит на Джоанну, приподнимает трость… и медленно ее опускает. При этом Джоанна соскальзывает по стене. Когда ее ноги касаются пола, Линож надувает губы и слегка дует. По комнате проносится ветер. Пламя свечей на столе и на полке колеблется, свечи в руках у Джоанны гаснут. И чары с нее спадают. Она бросает свечи и бежит к Майку, всхлипывая. Пробегая мимо Линожа, она от него отшатывается. Он улыбается ей отеческой улыбкой, а Майк обнимает ее за плечи.

– Ваш город полон прелюбодеев, педофилов, воров, обжор, убийц, хулиганов, мошенников и скупердяев. И каждого из них я знаю. Рожденный в грехах – рассыпься в прах. Рожденный в грязи – в ад ползи.

– Он дьявол! – всхлипывает Джоанна. – Не подпускай его больше ко мне! Я все сделаю, только не подпускай его ко мне!

– Чего вы хотите, мистер Линож? – спрашивает Майк.

– Чтобы через час все собрались в том зале – для начала. Проведем незапланированное городское собрание, точно в двадцать один ноль-ноль. А потом… потом увидим.

– Что увидим? – спрашивает Майк. Линож проходит к задней двери, приподнимает трость, и дверь отворяется настежь. Врывается штормовой ветер, гася все свечи. Силуэт – Линож – оборачивается. В контуре его головы дергаются красные линии, освещающие его глаза.

– Увидим, закончил ли я с этим городом… или только начал. В девять вечера ровно, констебль. Вы… он… она… преподобный Бобби… менеджер города Робби… все и каждый.

Он выходит, и дверь за ним захлопывается.

– Что же нам делать? – спрашивает Хэтч.

– А что мы можем сделать? – отвечает Майк. – Выслушаем, чего он хочет. Если есть другой выход, я его не вижу. Скажи Робби.

– А как с детьми? – спрашивает Хэтч.

– Я за ними присмотрю, – говорит Джоанна. – Я все равно не могу быть там, где он. Опять – ни за что!

– Так не пойдет, – говорит Майк. – Он хочет, чтобы собрались все, а значит, и ты, Джо. – Он задумывается. – Мы перенесем их наверх. Вместе с кроватями. Поставим сзади в зале заседаний.

– Да, это пойдет, – соглашается Хэтч. Когда Майк открывает дверь, он добавляет:

– Я никогда в жизни еще не был так испуган.

– Я тоже.

И они идут сообщить о собрании выжившим в эту бурю.

Снаружи купол с мемориальным колоколом почти исчез под сугробами. И на одном из сугробов – что почти такое же чудо, как хождение по воде – стоит Андре Линож. Трость его поставлена между ступнями в снег. Он смотрит на мэрию… сторожит… выжидает.

Затемнение. Конец акта третьего.

Когда Линож подходит к кроватям и спящим детям, самоназначенные стражи сдвигаются вместе, создавая барьер из своих тел между Линожем и детьми.

Линож доходит до поворота в центральный пролет, ведущий к помосту. Минуту он там стоит, благосклонно улыбаясь, явно наслаждаясь страхом и недоверием, клубящимися в безмолвной комнате. Будто питается ими.

Здесь мы видим в перебивках всех знакомых островитян. На лице Кэт написан вызов: «Этих детей ты возьмешь только через мой расчлененный труп». Честное круглое лицо Хэтча исполнено решимости и напряжения, у Мелинды в лице страх и отчаяние. И остальные: Джек Карвер… Ферд Эндрюс… Аптон Белл… все боятся, все подавлены присутствием сверхъестественного… а что он – сверхъестественный, они чуют. И последним мы видим Робби с залитым потом лицом и рукой, глубоко засунутой в карман, где он спрятал пистолет.

Линож постукивает тростью сначала по скамьям слева, потом справа от прохода – как постукивал по калитке Марты. Слышно шипение, и дым поднимается от обугленных мест, которых коснулась трость. Сидящие поблизости отшатываются прочь. Те, кто был справа – это семья Хоупвеллов – Стен, Мэри и Дэви. Линож им улыбается, и на этот раз его губы приоткрываются настолько, что показывают кончики клыков. Все три Хоупвелла реагируют. Мэри обнимает за плечи своего сына и смотрит на Линожа со страхом.

– Привет, Дэви! – говорит Линож. – Отличное будет сочинение – «Как я провел уикэнд»?

Дэви не отвечает. Линож глядит на него, улыбаясь по-прежнему.

– Твой отец вор. Он за последние шесть лет украл более четырнадцати тысяч долларов в компании морепродуктов, где работает. На эти деньги он играет. – И Линож сообщает доверительно:

– Он проигрывает.

Дэви поворачивается и бросает на своего отца взгляд, полный страха и неверия. «Я не верю, – говорит этот взгляд. – Мой папа – никогда!» – но он на миг видит в лице Стена неприкрытую вину и страх пойманного в капкан зверя. Этой минуты хватает, чтобы глубоко потрясти веру мальчика в отца, который был кумиром.

– Папа?..

– Я не знаю, кто вы, мистер, – говорит Стен, – но вы лжете. Лжете!

Хорошо, но недостаточно. Никто не верит ему, в том числе его жена и сын.

– Рожденный во лжи дважды скажи… а, Дэви? Хотя бы дважды.

С Хоупвеллами он покончил. Вера друг в друга в этой семье погибла вмиг и навеки. Линож медленно движется по проходу к помосту. Каждый глаз ловит его неторопливое продвижение – и тут же отворачивается; каждое сердце вспоминает свои ошибки и обманы. Дойдя до Джонни Гарримана, Линож останавливается и улыбается снова.

– Ба, да это Джонни Гарриман! Который сжег столярный цех в Мачиасе по ту сторону пролива!

– Я… да ты… не было этого!

– Еще как было! – улыбается Линож. – Два года назад, когда они тебя уволили! – Он поворачивается к Кирку Фримену. – А Кирк помогал… правда? Конечно, помогал – на то и дружба, верно? – И снова к Джонни. – Семьдесят человек потеряли работу, но ты за себя отплатил, а это самое главное, правда? А как же!

Островитяне смотрят на Джонни, будто видят его впервые… и на Кирка тоже. Джонни сжимается под этими взглядами до роста в один фут.

– Видишь, дубина! – обращается к Джонни Кирк. – Смотри, во что ты нас втравил!

– Заткнись! – отвечает Джонни, и Кирк затыкается, но поздно.

Линож, улыбаясь, идет к помосту. Все глядят на него, ежась, как собаки, которых часто бьют. Ни один не решается встретиться с ним взглядом. Каждый надеется, что Линож не остановится возле него, не заговорит, как со Стеном и Джонни Гарриманом.

– Заткни пасть! – кричит Робби. – Сандра, не верь ему! Не слушай! Он все врет!

В недоумении и страхе Сандра Билз пытается встать с места. Урсула удерживает ее за руку и заставляет снова сесть.

Линож на помосте тянет руку к лицу Робби, щелкая пальцами, как пастью.

– Твои глаза, Робби…

Робби смотрит на поддельную мать.

– Я выем твои глаза прямо из головы… Старческая костлявая рука, в которой нет трости, продолжает щелкать.

Робби пятится, ноги у него заплетаются, и он падает. Отползает от Линожа-матери на ягодицах, отталкиваясь ногами, и заползает под свой стол городского менеджера. Там и остается, тихо скуля и бормоча. Пистолет его, забытый, валяется футах в пяти.

По рядам островитян проходит испуганный говор, а Линож всходит на трибуну и берется за ее края, как уверенный в себе политик, собираясь начать речь.

– Не волнуйтесь, ребята – он вполне оправится, это я вам говорю. А пока что гораздо удобнее, чтобы он сидел под столом, вместо того, чтобы по нему стучать, не так ли? Несколько спокойнее. Продолжим. Скажи правду… – он останавливается, улыбается, -…и посрами дьявола.

Все смотрят на него молча и со страхом. Он на всех – с улыбкой.

– Итак, мы подходим к сути вопроса. Я вам его изложу, потом сойду вниз и подожду, пока вы примете решение.

Встает Санни Бротиган. Он испуган, но решился сказать.

– Почему вы пришли сюда? Почему именно мы?

– Есть в вас что-то очень для меня противное, – почти неслышно говорит Майк.

Молли берет его за руку. Майк сплетает с ней пальцы, поднимает ее руку к своему лицу и трется щекой.

– Я здесь потому, что на островах народ умеет объединяться ради общего блага, когда это надо… и этот народ знает, как хранить секреты. Так было на острове Роанок в 1587 году, так и на острове Литтл-Толл-Айленд в 1989.

– Говорите дело! – встает Хэтч. – Хватит ходить вокруг да около. Скажите, чего вы хотите.

Хэтч садится. Линож стоит на помосте с опущенной головой, будто задумался. Островитяне, затаив дыхание, ждут продолжения. На улице стонет ветер. Наконец чужак поднимает голову и оглядывает аудиторию.

– Ваши дети здесь, с вами… но их здесь нет. То же самое и со мной, потому что частично я с ними.

Он надувает губы, чуть поворачивается влево и дует. Несколько свечей на стене (точнее, ровно восемь) гаснут.

– …как свечи на ветру, – заканчивает Линож с улыбкой.

Урсула Годсо вскакивает на ноги. Когда-то красивое, ее лицо искажено и состарено горем. Она качается, чуть не падает, но Мелинда подхватывает ее и не дает свалиться. Урсула молит от всего сердца, заливаясь слезами.

– Только не трогайте мою Салли, мистер! У меня она теперь одна осталась! Мы дадим вам то, что вы хотите, клянусь вам, дадим, если у нас это есть. Правда ведь? – Она поворачивается к собранию.

Кэт Уизерс… Санни… Делла Биссонет… Дженна Фримен… Джек, Люсьен и Алекс Хабер, виновато сбившиеся в кучку… все кивают и согласно бормочут. Да, они отдадут Линожу то, что он хочет. Они к этому готовы.

– Так что же это? – встает Хэтч в первом ряду рядом со своей женой. – Скажите нам.

– Я долго живу на свете, – говорит Линож. – Тысячи лет. Но я не из богов, и я не бессмертный.

Он берет свою трость за середину, поднимает ее над головой и поворачивает горизонтально перед своим лицом. Едва заметная тень от свечей ложится на его лицо от лба и ниже. При этом сильное и красивое лицо человека лет под сорок меняется… стареет. Это морщинистое и обвисшее лицо человека не старого – древнего. И глаза выглядывают из-под опухших век, а под ними висят мешки.

Аханье и говор в зале. И снова камера выхватывает лица из толпы, показывая их реакцию. Вот Энди Робишо, сидящий рядом со своим сыном, держит его за руку, поглаживая.

– Итак, вы видите, какой я на самом деле. Старый. Больной. Фактически, на краю могилы.

Линож снова поднимает трость, и тень уходит с его лица, и возвращается его молодость. Он пережидает говор в зале.

– Если считать сроками ваших жизней-поденок, мне жить еще долго. Я буду ходить по земле и тогда, когда все вы, кроме самых юных – может быть, Дэви Хоупвелла или Дона Билза…

Перебивка. Сидящий рядом с родителями Дэви Хоупвелл и спящий Дон.

– …уйдете в землю. Но по моим меркам, мне мало остается времени. Вы спрашиваете меня, чего я хочу?

Камера показывает Майка и Молли Андерсонов. Майк уже понял, и в лице его ужас и негодование. Когда он начинает говорить, голос его возвышается от шепота до вопля. Молли сжимает его руку.

– Нет, – говорит Майк. – Нет, нет, нет… Линож продолжает, не обращая внимания на Майка.

– Мне нужен кто-то, кого я воспитаю и выучу; кто-то, кому я передам все, что знаю и умею, кто будет выполнять мою работу, когда сам я этого делать уже не смогу.

Майк вскакивает, увлекая за собой Молли.

– Нет! Нет! Никогда!

Линож по-прежнему не обращает внимания на Майка.

– Мне нужен ребенок. Один из тех, кто спит там, в углу. Кто – неважно; они одинаковы в моих глазах. Дайте мне то, что я хочу – дайте по собственной воле, – и я уйду.

– Нет! – кричит Майк. – Никогда не отдадим мы тебе наших детей! Никогда!

Он вырывается из руки Молли и бросается к лестнице на помост, явно собираясь расправиться с Линожем. В его ярости исчезли любые сомнения, сможет ли он возобладать над сверхъестественной силой Линожа.

– Держите его! – кричит Линож. – Если не хотите, чтобы я бросил детей с неба! А я брошу! Клянусь, брошу!

АКТ ПЯТЫЙ

У здания мэрии ветер все так же кружит поземку, но снегопад перестал. Буря столетия – по крайней мере та, что создана Матерью-Природой, – окончена.

В небе облака начинают подниматься и расходиться. Когда на этот раз появляется полная луна, она остается в небе.

Мы идем по коридору мэрии к стеклянным дверям в зал, и внизу кадра мелькает надпись:

БУДЕМ ВЕРИТЬ В БОГА И ДРУГ В ДРУГА.

Видно, как Робби Билз вылезает из-под стола (волосы его растрепаны), встает и идет к помосту.

Все следующее, как бы ни было оно смонтировано, мы видим как единое целое.

Робби доходит до помоста и оглядывает молчаливый ожидающий зал. На первой скамье Майк остается сидеть, хотя и вибрирует почти заметно, как провод под высоким напряжением. С одной стороны от него Хэтч, с другой – Молли. Майк держит ее за руку, она смотрит на него тревожно. На следующей скамье за ними Люсьен, Санни, Алекс и Джонни – добровольный конвой. Если Майк попытается вмешаться в процесс принятия решения, они его удержат.

А в конце зала, где спят дети, взрослых прибавилось. К сидящей возле Салли Тавии присоединилась Урсула, возле Гарри уже сидят и Энди, и Джилл, и Джек подошел к Энджи, не покидающей Бастера… но когда он попытался обнять ее за плечи, она выскользнула, уходя от его прикосновения. «Тебе придется кое-что объяснить, Джеки», – как мог бы сказать Рики Рикардо. Мелинда сидит возле Пиппы, Сандра возле Дона рядом с ней. Карла и Генри Брайт сидят в изножье кровати Фрэнка, держась за руки. Линда Сент-Пьер – около Хейди. Но внимание всех родителей обращено не на детей, а на Робби Билза, назначившего себя председателем… и на земляков-островитян, которые решат судьбу их детей.

С огромным усилием овладев собой, Робби заглядывает под помост и вынимает председательский молоток – старый и тяжелый, реликт, сохранившийся еще с семнадцатого века. Минуту на него глядит, будто никогда не видел, и опускает на стол с громким резким стуком. Несколько человек вздрагивают.

– Итак, – говорит Робби, опуская руку, – мы ему верим. Этот вопрос выяснен. Теперь, если есть мнения по основному вопросу…

– Я хочу сказать, – встает Майк.

– Твое право, – отвечает Робби. – Ты полноправный налогоплательщик.

Давай.

Майк медленно всходит по ступеням на помост. Молли смотрит, не отрывая глаз. Майк не потрудился взойти на трибуну – он просто повернулся лицом к землякам-островитянам. У нас несколько мгновений, когда растет внимание и напряжение в зале, пока Майк думает, как начать.

– Нет, он не человек. Я не голосовал, но я все равно согласен. Я видел, что он сделал с Мартой Кларендон, с Питером Годсо, что сделал с нашими детьми – и я не верю, что он человек. У меня были те же сны, что и у вас, и я не хуже вас сознаю реальность его угроз. Может быть, даже лучше – я ваш констебль, которого вы поставили следить за соблюдением ваших законов. Но… люди… детей не отдают головорезам! Вы это понимаете? Детей не отдают!

Из детского угла комнаты выходит Энди Робишо.

– Так какой же у нас выбор? Что мы будем делать? Что мы можем сделать?

Эту реплику встречает густой ропот согласия, и Майк встревожен – это заметно. Потому что единственный ответ, который у него есть, не имеет смысла. Этот ответ – доблесть правильного поступка.

– Встать против него, – говорит Майк. – Бок о бок и плечом к плечу. В один голос сказать ему «нет». Сделать то, что написано на дверях, через которые мы сюда вошли – верить в Бога и друг в друга. И тогда… быть может… он уйдет. Как уходят бури, когда выдуют свою силу.

– А если он начнет тыкать вокруг своей тростью? – встает Орв Бучер. – Что тогда? А мы будем падать, как мухи на подоконник?

Ропот согласия громче.

Встает преподобный Боб Риггинс:

– «Итак, отдавайте кесарю кесарево, а Божие – Богу». Ты сам это сказал, Майкл, час назад. Евангелие от Матфея.

– "Отойди от Меня, сатана, ибо сказано: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Евангелие от Марка, – отвечает Майк и оглядывается вокруг. – Люди… если мы отдадим ребенка… одного из наших детей – как потом будем с этим жить и глядеть друг другу в глаза, даже если он оставит нам жизнь?

– Отлично будем жить, – отзывается Робби Билз. Майк ошеломленно оглядывается на него, и в этот момент по центральному проходу выходит к помосту Джек Карвер. Когда он начинает говорить, Майк поворачивается к нему. Его обстреливают со всех сторон.

– У нас у всех в жизни есть такое, с чем приходится жить, Майк. Или ты другой?

Попадание. Мы видим, как Майк вспоминает. И он обращается к Джеку и ко всем:

– Нет, я такой же. Но это будет не то, что жить и помнить, как ты смошенничал на экзамене, или с кем-то переспал, или дал кому-то в морду по пьянке или под плохое настроение. Это – ребенок. Джек, неужели ты не понимаешь?

Может быть, он до них достучался. Но тут начинает говорить Робби.

– Допустим, ты прав насчет отослать его прочь – допустим, мы все встанем плечом к плечу, обнимемся и скажем: «НЕТ!» Допустим, мы это сделаем, и он просто исчезнет. Вернется туда, откуда пришел.

Майк настороженно глядит, ожидая ловушки.

– Но ты видел наших детей. Я не знаю, что именно он с ними сделал, но не сомневаюсь, что полет в высоте – это точное об этом представление. Они могут упасть, и в это я верю. Ему стоит только махнуть этой своей тростью, и они упадут. И как нам жить и смотреть в глаза друг другу, если это случится? Мы будем себе говорить, что убили всех восьмерых только потому, что были слишком хорошими, слишком святыми, чтобы пожертвовать только одним?

– Но ведь это может быть блеф… – пытается сказать Майк.