К магазину подъезжает вездеход. Сквозь закрытые штормовые ставни пробивается яркий синий свет, бьющий в дверь между магазином и офисом.

В автомобиле, набитом здоровыми парнями, Джонни спрашивает, затаив дыхание:

– Что это?

Майк не утруждает себя ответом, но выскакивает из машины чуть ли не раньше, чем она остановилась. Остальные за ним, но Майк добегает до ступеней первым.

Хэтч идет в ослепительном свете, как лунатик, не замечая парящих и кружащих в воздухе предметов. На его голову натыкается компьютер, Хэтч от него отмахивается, и компьютер плывет в сторону, как под водой. Хэтч подходит к Линожу, окруженному почти невыносимым светом.

Теперь мы видим, что Линож – старик с ниспадающими почти до плеч неровными прядями седых волос. Щеки и брови его изрезаны морщинами, губы запали, но это сильное лицо… и на нем господствуют глаза, где крутятся вихри красного и черного. Его обычная одежда исчезла, и он стоит в черном облачении с блестящим и шевелящимся серебряным узором. В руке он по-прежнему держит трость с волчьей головой, но теперь видно, что трость покрыта магическими рунами, а другой рукой он хватает за плечо Хэтча… только это не рука, а когтистая лапа хищной птицы.

Он наклоняется, почти касаясь своим лицом лица Хэтча. Губы его раскрываются, обнажая остроконечные зубы. Хэтч все это время смотрит расширенными пустыми глазами.

– Дайте мне то, что я хочу, и я уйду. Скажи им. Дайте мне то, что я хочу… и я уйду.

Он поворачивается, взмахнув подолом своего одеяния, и шагает к выходу на погрузочную площадку.

Двери магазина распахиваются, и врывается Майк, за ним его команда. Он бежит по центральному пролету, перепрыгивает через перевернутый стол и хватает Кирка Фримена за плечи.

– Что случилось? Где Хэтч? Кирк тупо показывает в сторону офиса. У него нет слов. Майк кидается к двери… и останавливается.

Офис выглядит так, будто здесь прошелся смерч. Повсюду разбросаны бумаги и вещи, полощущиеся под ветром, врывающимся из открытой задней двери. На полу валяется разбитый компьютер Хэтча. Клетка пуста. Перед ее дверью лежит груда прутьев, и дверь по-прежнему заперта, хотя в ней и зияет дыра. А дыра напоминает контуры человека.

Робби и Генри сидят у стены, крепко обнявшись, как дети в темноте. Хэтч стоит посреди комнаты спиной к Майку, и голова его опущена.

Майк осторожно подходит к нему. Его спутники сгрудились в дверях, глядя расширенными глазами с застывших лиц.

– Хэтч? Что здесь было? – спрашивает Майк. Хэтч не отвечает, пока Майк не трогает его за плечо:

– Что здесь было?

Хэтч поворачивается. Его лицо после близкого знакомства с Линожем изменилось. На нем печать страха, которая, быть может, не пройдет никогда – даже если он переживет Бурю Века. Майк поражен.

– Хэтч! Боже мой, что?..

– Мы должны дать ему то, что он хочет. Если мы это сделаем, он уйдет. Оставит нас в покое. Если нет…

Хэтч глядит в открытую дверь, где вихрями клубится снег. К ним медленно, как старик, подходит Робби.

– Куда он ушел? – спрашивает он.

– Туда. В шторм, – отвечает Хэтч.

Камера показывает стол Урсулы, где спит Тесе Маршан, уронив голову на руки. Камера смотрит на нее, потом уплывает вниз по лестнице. И мы слышим сильно заглушенный помехами голос проповедника:

– Вы знаете, друзья, что нелегко быть праведным, но легко поддаться так называемым друзьям, которые говорят вам, что грех – это естественно, что небрежение – прекрасно, что нет Бога, который вас видит и можно делать все, что хочешь, если не попадешься. Не скажете ли вы «аллилуйя»?

– Аллилуйя, – доносится приглушенный ответ.

У телевизора осталось человек десять. Они устроились в немногих комфортабельных креслах и на диванах, которым место разве что на распродаже. Все спят, кроме Майка. На экране – едва различимый в искаженном изображении проповедник с приглаженными волосами, внушающий не больше доверия, чем Джимми Сваггард на заднем дворе подозрительного мотеля.

– Аллилуйя, брат мой, – говорит Майк. – Трави дальше.

Он сидит в туго набитом кресле чуть поодаль от остальных. Вид у него усталый, и, пожалуй, долго он бодрствовать не сможет. Он уже клюет носом. На боку у него револьвер в кобуре.

– Братья и сестры, сегодня я буду говорить вам о тайном грехе, – продолжает проповедник. – И сегодня напомню вам, аллилуйя Господу, что грех сладок в устах, но горек на языке и ядовит в животе праведника. Да благословит вас Господь, и не скажете ли вы «аминь»?

Майк, как выясняется, не скажет. Он уже уронил подбородок на грудь, и глаза у него закрылись.

– Но тайный грех! То затверделое сердце, что говорит себе: «Я никому не расскажу, я оставлю все при себе, и никто никогда не узнает». Подумайте об этом, братья и сестры! Как легко сказать себе: «Я сохраню эту маленькую нечистую тайну, она никого не касается, и мне от нее вреда не будет!» Сказать так – и не видеть потом язвы гниения, которой обрастает тайный грех… болезни, что начинает разъедать душу…

Под его речь камера показывает нам спящие лица – среди них Санни Бротиган и Алтон Белл, храпящие на диване, сдвинув головы, на другом диване – Джонас и Джоанна Стенхоуп, обнявшие друг друга. Мы вместе с камерой удаляемся к импровизированному занавесу, и голос проповедника становится тише, он продолжает рассуждать о тайном грехе и себялюбии.

А мы уходим за занавес. Здесь слышны звуки заснувшего общежития: кашель, сопение, тихое похрапывание.

Спит на спине Дэви Хоупвелл с нахмуренным лицом. Спит на боку Робби Билз, протянув руки к Сандре. Со своей дочерью Салли и сестрой Тавией спит Урсула Годсо – они прижались друг к другу потеснее, подавленные смертью Питера. На сдвинутых вместе кроватях спят Мелинда Хэтчер и ее дочь Пиппа; Ральфи лежит на руках у спящей матери, как в колыбели.

Мы смотрим туда, где раньше детей укладывали спать, и их там все еще много – Бастер Карвер, Гарри Робишо, Хейди Сент-Пьер, Дон Билз.

Спят жители Литтл-Толл-Айленда. Неспокоен их отдых, но они спят.

Крупным планом Робби Билз. Он неразборчиво бормочет, глаза бегают под закрытыми веками. Он видит сон.

День на Мэйн-стрит. На улице – фактически над ней, потому что Мэйн-стрит погребена под четырьмя, не меньше, футами снега – стоит телерепортер. Молодой и вполне красивый, одет в ярко-красный лыжный костюм, перчатки ему под цвет, и на ногах у него лыжи… иначе, скорее всего, вряд ли мог бы он здесь стоять.

Да, на улице четыре фута снега, но это еще не все. Магазины заметены чудовищными сугробами. Обрушенные линии электропередачи исчезают в снегу, как оборванные нити паутины. Репортер говорит в камеру:

– Так называемая Буря столетия в Новой Англии ушла в историю. От Нью-Бедфорда и до Нью-Хоупа люди откапываются из-под таких завалов, которые вписали в Книгу рекордов не новые строчки, а целые страницы.

Репортер идет на лыжах по Мэйн-стрит мимо аптеки, скобяной лавки, ресторанчика «Хэнди Боб», бара, женской парикмахерской.

– Можно представить себе, что они в своем островном эгоизме и глупой гордости янки отказались дать… дать одну простую вещь, которая для них все изменила бы. Для вашего корреспондента это кажется возможным, кажется вероятным. Жалеют ли они об этом теперь? – Пауза. – Живы ли они, чтобы жалеть? Что случилось в Роаноке в 1587 году? И что случилось здесь, на Литтл-Толл-Айленде в тысяча девятьсот восемьдесят девятом? Может быть, мы никогда не узнаем. Но одно я знаю точно, Дэви, – ты чертовски низкого роста для баскетбола, и ты не попадешь мячом даже в океан.

Репортер, которого видит Дэви, полуоборачивается и сует руку в снежный купол. Там – мемориальный колокол, но во сне Дэви это не колокол. Репортер достает оттуда окровавленный баскетбольный мяч и кидает его прямо в камеру. При этом губы его раздвигаются, открывая зубы – не зубы, а клыки.

– Лови! – кричит репортер.

Спящий Дэви в подвале вертится, вскидывает руки, будто ловит мяч.

– Нет… нет… – стонет он.

У телевизора в подвале Майк свесил голову на грудь, но и у него глаза бегают за закрытыми веками, и он, как и другие, видит сон. Голос проповедника:

– Но знайте, что грехи ваши найдут вас, и что тайны ваши выйдут наружу. Ибо все тайное становится явным…

На мутном экране – проповедник, и конечно, это тоже Линож.

– Не скажете ли вы «аллилуйя»? О братья и сестры мои, не скажете ли вы «аминь»? Ибо я прошу вас уметь видеть жало греха и знать цену порока, я прошу вас видеть несправедливость тех, кто закрывает дверь перед путником, который просит столь немногого…

Камера надвигается на экран, по которому мелькает «снег», и проповедник тает в темноте… но в темноте снежной, потому что ветер сорвал антенну с крыши и прием очень плохой. Но все равно на экране появляется изображение. Теперь «снег» на нем – это настоящий снег, снег Бури Века, и в нем движутся люди – длинной линией танцующей змеи вниз по холму Атлантик-стрит.

– Ибо воздаяние похоти – прах, и плата за грех – ад, – говорит голос проповедника.

Кошмарной процессией идут впавшие в транс островитяне в ночных рубашках и пижамах, не замечающие воющего ветра и укрывающего их снега. Идет Анджела с маленьким Бастером на руках, за ней Молли в ночной рубашке несет Ральфи; Джордж Кирби… Ферд Эндрюс… Роберта Койн… ладно, ясно. Все здесь. И у каждого на лбу странная и зловещая татуировка: «КРОАТОН».

– Ибо если отринут просителя и молящий не слышит ответа, не ввергнуты ли будут жестокосердные?

– Аллилуйя, аминь, – отвечает спящий Майк. Мы видим его лицо крупным планом.

У остатков городского причала они идут прямо на камеру – на смерть в холодном океане – как лемминги. Мы не можем поверить… но все же верим? После Джорджтауна и Хэвенс-Гэйт – верим.

Первым идет Робби:

– Простите, что не дали вам того, что вы хотели. Он падает с разломанного причала в океан. Орв Бучер второй:

– Простите, что не дали вам этого, мистер Линож.

И шагает вслед за Робби. Энджи Карвер с Бастером на руках.

– Мы просим у вас прощения. Правда, Бастер?

С ребенком на руках она делает шаг с пирса в море. Следующая – Молли с Ральфи на руках.

Майк у телевизора дергается во сне, И кто бы не дернулся, видя такой кошмар?

– Нет, Молли… нет…

Голос проповедника не смолкает;

– Ибо столь мало просили у вас – скажите-ка мне «аллилуйя» – и вы ожесточили сердца свои и закрыли уши свои, и за это вы будете расплачиваться. Вы заклеймены будете, как немилосердные, и ввергнуты будете за это.

В аппаратной, освещенной лишь красными огоньками приборов, Линож кажется всего лишь тенью. Он проходит через зал и открывает дверь на лестницу. Камера надвигается на экран компьютера, который мы уже видели, и на нем сверху вниз, стирая предупреждение о штормовом прибое, появляются снова и снова одни и те же слова:

ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, И Я УЙДУ.

Из аппаратной мы глядим сверху на головокружительную винтовую лестницу, по которой спускается Линож.

Он выходит из здания маяка, держа в руке трость с головой волка, и идет в снег, направляясь бог знает куда творить бог знает какое зло. Стоит в кадре опустевший маяк, и – Затемнение. Конец акта шестого.

АКТ СЕДЬМОЙ

Утром в центре города снег валит гуще прежнего. Здания засыпаны наполовину, линии электропередачи исчезли в снегу. Очень похоже на то, что мы видели в репортаже из сна, но только буря еще продолжается.

У мэрии купол с мемориальным колоколом уже почти засыпан, и само здание мэрии похоже на призрак. Ветер завывает, не ослабевая.

Внутри в зале заседания половина всех укрывшихся в здании сидит с тарелками на коленях, поедая блинчики и запивая соком. В глубине зала виден импровизированный буфет, где миссис Кингсбери (в ярко-красной охотничьей кепке, повернутой по-гангстерски козырьком назад) и Тесе Маршан выполняют обязанности раздатчиц. К блинчикам можно взять сок, кофе и холодную кашу.

Завтракающие ведут себя очень тихо… не уныло, но они все погружены в себя и чуть испуганы. Все семьи с детьми уже поднялись (а куда они денутся? Маленький народ встает рано), и среди них мы видим Хэтчеров и Андерсонов. Майк кормит Ральфи блинчиками, а Хэтч то же самое делает с Пиппой. Жены их пьют кофе и тихо разговаривают.

Открывается боковая дверь, впуская вой ветра, вихрь снега и встрепанного Джонни Гарримана.

– Майк! Эй, Майк! – зовет он. – Я такого прибоя в жизни не видел! Такой прибой маяк смоет! Ей-богу, смоет!

Движение и говор среди островитян. Майк сажает Ральфи на колени Молли и встает. То же самое делает Хэтч и большинство остальных.

– Люди, кто будет выходить, держитесь возле здания! – предупреждает Майк. – Помните, сейчас белая мгла!

У мыса, где стоит маяк, идет прилив, и огромные волны ударяют в скалы. Одна чуть не накрывает мыс целиком. С каждой новой волной основание маяка заливает все сильнее. Прилив прошлой ночи маяк выдержал; этой ночью ему вряд ли устоять.

У стены мэрии столпились вышедшие наружу островитяне, переговариваются, кто-то застегивает куртку, кто-то завязывает шарф у подбородка, кто-то натягивает капюшоны и лыжные маски.

В зале заседаний мэрии последние выходят наружу через уже рассасывающуюся пробку в дверях. Остались только несколько человек, которые никак не перестанут есть, семь мамочек и один папочка (Джек Карвер) с детьми, которые категорически не хотят пропустить зрелище.

– Мам, пожалуйста, можно мне посмотреть? – просит Ральфи.

Молли переглядывается с Мелиндой – взглядом одновременно раздосадованным и умиленным, который знаком только родителям детей дошкольного возраста.

Пиппа подхватывает:

– Мам, пожалуйста, можно мне тоже? Тем временем Дон Билз применяет к Сандре более хозяйский подход:

– Надень мне пальто, я хочу на улицу! Да живее, копуша!

Аппаратная маяка наклоняется… наклоняется… незакрепленные приборы скользят по становящемуся все круче полу…

Из-за спин стоящих у мэрии островитян видно, как клонится на сторону здание маяка.

Джек в возбуждении подхватывает на руки Бастера и чуть подается вперед.

– Смотри, Бастер! Маяк падает!

– Падает! – кричит Бастер. – Папа, он падает!

Анджела в четырех шагах за ними. Ни Джек, ни Бастер не видят желтых перчаток, выплывающих из снега, хватающих Анджелу и утаскивающих ее за белый занавес.

Волна откатывается назад. Секунду кажется, что маяк еще чуть продержится… но он рушится вниз, мелькнув доблестно до последней секунды светящим прожектором. Он падает, и новая волна набегает на мыс, заливая развалины.

Островитяне затихли, минутное возбуждение прошло. Теперь, когда это случилось, им бы хотелось, чтобы этого не было.

– Папа, а где маяк? – спрашивает Джек. – Пошел бай-бай?

– Да, детка, – грустно отвечает Джек. – Наверное. Маяк пошел бай-бай. Энджи, ты видела? Он поворачивается к Энджи, но ее нет.

– Энджи? Анджела! – Он оглядывает ряд людей, недоумевая, но еще не волнуясь и не испугавшись. – Эй, Энджи!

– Эй, мама! – зовет Бастер.

Джек глядит на стоящего неподалеку Орва Бучера.

– Ты моей жены не видел?

– Да нет, Джек, не видел. Наверное, замерзла и вернулась в дом.

Семья Хоупвеллов стоит рядом друг с другом. Стен и Мэри смотрят туда, где был маяк, но Дэви оглядывается вокруг и хмурится.

– Миссис Кингсбери?

– Что такое, Дэви? – спрашивает его Мэри Хоупвелл.

– Она только что была здесь, – отвечает Дэви. Джек идет вдоль шеренги людей, держа Бастера теперь за руку.

– Энджи?.. – Он оборачивается к Бастеру:

– Наверное, Орв был прав: она замерзла и вернулась в дом.

Рядом с ними Алекс Хабер и Кол Фриз.

– А где старый Джордж Кирби? – оглядывается Кол.

Идя вдоль неровного ряда людей, высыпавших посмотреть на гибель маяка, Кол и Алекс ищут Джорджа Кирби, Джек и Бастер зовут Анджелу, Дэви ищет миссис Кингсбери, а еще несколько человек зовут Билла – наверное, так звали того, у кого было написано «НАСОСНАЯ».

Страшное осознание вдруг появляется на лице Майка. Он смотрит на Хэтча и по его лицу видит, что у Хэтча та же мысль. Он ставит Ральфи на землю и поворачивается к людям.

– Все в дом! Немедленно все внутрь!

– Не ходить по одному, помнишь? – Кирк показывает на Санни и Генри в снегоходе. – Пара здесь, пара там, а в магазине будем все вместе.

– О'кей… – говорит Майк. – Пошли.

Они идут по бывшей дорожке к крыльцу, выступающему под сугробом, как заснеженная тонущая лодка.

В мэрии Кэт Уизерс, мы видим ее крупным планом. Она сидит на раскладном стуле и смотрит пустым взглядом. В руке у нее кружка с каким-то питьем, на плечи натянут свитер. Она оглушена шоком и транквилизаторами.

Слышен хор детских голосов:

– У чайника ручка, у чайника носик… Кэт реагирует на песенку, но не слишком бурно. Может быть, она ее не помнит. Камера отъезжает, показывая нам детей из «Маленького народа». За ними сейчас следят Робби и Сандра Билз – никто ничего не делает в одиночку. Сандра дирижирует пением и старается выглядеть веселой. Робби сидит на стуле, и вид у него отсутствующий, почти как у Кэт.

Дети изображают чайник – выгибают руку ручкой, приставляют пальцы к лицу, показывая, что знают, где у них носик. Вокруг них в этом детском уголке между стеной и лестницей разбросаны импровизированные аксессуары для развлечения: книжки, наклейки, журналы, из которых можно вырезать картинки, несколько игрушек.

В стене закрытая дверь, на которой написано «СМОТРИТЕЛЬ».

Дети и Сандра поют:

– …За ручку возьми и поставь на подносик… Сверху спускается Ферд и становится рядом с Робби.

– Терпеть не могу эту песенку, – говорит Робби.

– Отчего? – спрашивает Ферд.

– Просто не люблю, и все. Как там Джек Карвер?

– Чуть притих. Хорошо, что женщины успели увести ребенка, – Ферд кивает на Бастера, – раньше, чем он взорвался. Надо будет организовать поисковую партию за Анджелой и остальными. Если Олтон Хэтчер ее не поведет, мог бы ты.

– А если поисковая партия не вернется, что тогда? Послать еще одну?

– Ну… не можем же мы просто так сидеть, – говорит Ферд.

– Еще как можем. И именно это мы и будем делать. Сидеть и пережидать Бурю. Извини, Ферд. Я хочу кофе выпить.

Бросив на Ферда высокомерный взгляд, он встает и идет вверх по лестнице. Ферд за ним.

– Я только думал, что мы что-то должны сделать, Робби…

Камера возвращается к Кэт. Она мигает. Ее глаза увидели:

Вставка: Трость Линожа.

Рукоять ее летит по дуге в сторону камеры, и волчья голова будто рычит.

Кэт роняет кружку, закрывает лицо руками и всхлипывает. Дети перестают петь и поворачиваются к ней. Пиппа и Хейди из сочувствия тоже начинают хлюпать носом.

– Почему Катрина Уизерс плачет? – спрашивает Фрэнк Брайт.

– Ничего страшного, Фрэнки, – говорит Сандра. – Она просто устала… дети, давайте немножко здесь приберем? Мистер Андерсон привезет нам новых игрушек, так что мы просто…

– Я прибирать не буду! – кричит Дон. – Пойду к папе, он мне пончик даст! И бросается к лестнице.

– Дон! Дон Билз! – кричит Сандра. – Ты немедленно вернешься и поможешь…

– Он нам не нужен, – говорит Ральфи. – Обезьяны прибирать не умеют.

Дети хихикают – Ральфи попал в точку. И когда он начинает прибирать разбросанные вещи, они к нему присоединяются. Сандра подходит к Кэт и начинает ее успокаивать.

Ральфи, собирая журналы, чуть удалился от остальных. Он приближается к двери с надписью «СМОТРИТЕЛЬ», и когда она открывается, поднимает глаза.

– Ральфи! Большой мальчик! – слышится голос Линожа.

Его никто не слышит, кроме Ральфи.

Санни и Генри идут к холодильнику и стоящему рядом морозильнику. Кирк подходит к кассе и берет одну из коробок.

– Мы с тобой наберем консервов вот отсюда, – говорит Майк. – Потом все вернемся за хлебом, картошкой и овощами. И молоком. Детям нужно будет молоко.

– Ты им скажешь, что получилось из имени этого типа, когда ты передвинул буквы? – спрашивает Кирк.

– А кому от этого будет лучше? – отвечает Майк вопросом на вопрос.

– Не знаю. Слушай, Майк, у меня от этого мурашки по коже.

– У меня тоже. И пока что нам лучше… придержать это про себя. Нам еще по крайней мере одну ночь надо будет пережить.

– Но…

– Пошли за консервами. Давай нагружать. Он идет по проходу, где лежит перевернутый карточный стол, и Кирк после секундного колебания идет за ним.

С улицы у мэрии здание еле видно, но регулярно звучит рев клаксона.

Неподалеку от боковой двери здания мэрии стоит вездеход «Службы острова». Он никуда сейчас не поедет – даже машина с приводом на четыре колеса по пятифутовому снегу не пройдет, – но фары его включены, и один человек сидит в машине, другой стоит рядом. В машине Хэтч. Рядом в парке с нашивкой пожарного депо напряженно всматривается во мрак Ферд Эндрюс. Окно со стороны Хэтча открыто, и в кабину летит снег, но сейчас всем присутствующим на это наплевать.

– Энджи Карвер! Билли Тиммонс! – кричит Ферд.

– Ничего? – спрашивает Хэтч. – Совсем ничего?

– А то бы я тебе не сказал?! – перекрикивает бурю Фред. – Давай гуди!

Хэтч продолжает посылать долгие, размеренные сигналы. Ферд всматривается в снежную завесу, потом поворачивается и дергает дверь.

– Давай ты посмотри, а я посигналю. У тебя глаза получше.

Они меняются местами. Хэтч, щурясь навстречу ветру, кричит:

– Джордж Кирби! Джейн и Кингсбери! Где вы, ребята?

Ферд гудит долгими размеренными сигналами.

Импровизированный детский сад в мэрии. Доносится приглушенный звук клаксона.

Дети уже кончили приборку и теперь не знают, куда себя девать. Никто не заметил отсутствие Ральфи Андерсона. Сандра уже успокоила Кэт и теперь сама нервничает. Кэт это замечает, улыбается Сандре усталой улыбкой и треплет ее по руке.

– Мне уже лучше. Пойди наверх. Найди своего мужа и сыночка.

– Да… но дети… – колеблется Сандра. Кэт встает и подходит к детям. Сандра смотрит во все глаза. Это же та самая женщина, которая так недавно забила до смерти своего любовника.

– Кто хочет играть в гигантские шаги? – спрашивает Кэт.

– Я! – кричит Хейди.

– И я! И я тоже! – Салли Годсо. Дети выстраиваются в линию лицом к ней, только Бастер Карвер задерживается.

– А где моя мама?

– Я сейчас пойду наверх и посмотрю, ладно? Или тебе папу найти?

– Да, пожалуйста, миссис Билз.

– И Дона пришлите вниз! – добавляет Пиппа. – Он всегда забывает спросить «можно?».

Дети весело смеются, и Бастер с ними. Фрэнк берет Бастера за руку.

– Пошли, ты играешь сразу за мной – мы будем партнерами.

Бастер идет за ним, потом останавливается.

– А где Ральфи?

Все начинают нервно оглядываться, видя, что Ральфи здесь нет. Кэт поворачивается к Сандре, приподняв вопросительно бровь.

– Наверное, погнался за Доном наверх, – говорит Сандра. – Посмотреть, не дадут ли пончик и ему. Я их обоих пошлю вниз.

Она поднимается наверх. Дети удовлетворены этим объяснением – все, кроме Пиппы. Она хмуро оглядывается по сторонам.

– Он не пошел наверх за Донни Билзом. По крайней мере, я так не думаю.

Заходит Аптон Белл, улыбаясь, как симпатичный дурак – что соответствует истине.

– Кто там гудит в сигнал, мистер Белл? – спрашивает Салли Годсо.

– Наверное, кто-то снежных птиц подманивает.

– А что такое снежные птицы? – спрашивает Фрэнк.

– Вы никогда не слыхали о снежных птицах?

– Нет! Никогда! Расскажите, мистер Белл! – слышатся голоса со всех сторон.

– Ну, они такие большие, как холодильник. Белые, как снег, и вкусные, как черт знает… гм… но они летают только в большую вьюгу. Когда ветер такой сильный, что может их поднять. Для них автомобильный гудок – это как призывный сигнал, но их все равно очень трудно поймать. А можно мне тоже с вами играть?

– Да! Можно! Ура! – кричат со всех сторон. Пиппа все высматривала Ральфи, но теперь она присоединяется к игре – как же, настоящий взрослый хочет с ними играть!

– Становись в ряд, Аптон Белл, – говорит Кэт. – Не умничай и не забывай спрашивать «можно?». Теперь поехали. Фрэнк Брайт, сделай два шага как вертолет.

Фрэнк делает два шага, крутясь и расставив руки, изображая все подобающие вертолету звуки.

– А ты забыл спросить «можно»! – хором орут дети.

Устыженно улыбаясь, Фрэнк возвращается назад. Камера отворачивается от детей к закрытой двери с надписью «СМОТРИТЕЛЬ».

Зал заседаний мэрии. Тот же приглушенный звук клаксона.

Ближе к нам на одной из жестких скамей зала сидит Молли Андерсон, пытающаяся успокоить Джека Карвера. За ними, в конце длинного зала, буфет, куда входят и выходят люди, пьют кофе и едят бутерброды. Некоторые с волнением и сочувствием смотрят в сторону Молли и Джека, только не Робби Билз и его сын Дон. Они с заслуживающим внимания равнодушием едят пончики. Робби пьет кофе, Дон хлюпает «колой».

– О Господи, что на этот раз? – спрашивает она. Молли не отвечает. Она подходит к Пиппе, приседает перед ней и ласково берет за плечи. Смотрит в ее перепуганные глаза.

– Пиппа, где был Ральфи, когда ты последний раз его видела?

Пиппа думает, потом показывает между дверью и стеной. Молли смотрит и видит дверь с надписью «СМОТРИТЕЛЬ». Полная тишина – только дальний регулярный звук автомобильного гудка. Молли идет к двери, боясь того, что может там увидеть. Она тянет руку к ручке двери, но не может себя заставить до нее дотронуться, не говоря уже о том, чтобы повернуть.

– Ральфи? – зовет она. – Ральфи, ты та…

– Мам? – отзывается голос Ральфи. – Это ты, мама?

О Господи, какое счастье! Будто кто-то выпустил воздух сразу из всех находящихся в комнате легких, в том числе детских. У Молли кончились силы. Она плачет и распахивает дверь.

В чулане стоит Ральфи, веселый и счастливый, невредимый и не знающий, какой шум поднялся вокруг него. У него на лице появляется недоумение, когда мать хватает его в объятия. В общей суматохе мы не заметили – а может быть, и заметили – небольшой кожаный мешок с затяжной горловиной в руках Ральфи.

– Что такое, мам? – спрашивает Ральфи.

– Что ты тут делаешь? Ты меня до смерти напугал!

– Там был этот человек. Он хотел меня видеть.

– Человек?

– Которого папа арестовал. Только он совсем не плохой, мам, потому что…

Молли ставит Ральфи на пол и задвигает себе за спину с такой силой, что он чуть не падает. Аптон его подхватывает и передает Джонасу Стенхоупу и Энди Робишо, протолкавшимся вперед в полукруге зрителей. Молли делает два шага в чулан и видит:

Щетки и чистящие средства на полках, обычный набор веников, швабр, запасные неоновые лампы и отсутствие другого выхода… и больше никого.

Она поворачивается к Ральфи – и тут зацепляется за что-то взглядом. Возвращается в чулан.

В дальнем углу лежит зеленая бумажка. Объявление из магазина Андерсона о снижении цен на этой неделе. Молли берет его и переворачивает. Печатными буквами на обороте написано:

ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, И Я УЙДУ.

Молли передает бумажку вошедшему в чулан Энди Робишо. Он читает.

– Но чего он хочет? – спрашивает Молли. Энди только качает головой. Молли выходит из чулана.

В детском саду она подходит к Ральфи, стоящему среди других детей. Они отодвигаются от него, думая, что ему сейчас влетит. Ральфи поднимает глаза на маму, зажимает в руке свой мешок и лихорадочно надеется, что ему не влетит.

– Куда он ушел, Ральфи? Куда он девался? Ральфи смотрит мимо нее, в чулан.

– Не знаю. Он, наверное, просто исчез, когда я повернулся спиной.

– Дурак! Там нет двери, через которую может пройти человек! – кричит с лестницы Дон.

– Дон Билз, заткнись! – рявкает Молли. Непривычный к такой резкости со стороны Молли Дон прижимается к своему папочке. Робби открывает было рот, чтобы сказать что-нибудь неодобрительное, но решает, что момент не самый подходящий.

Молли становится на колени перед Ральфи, как недавно перед Пиппой, и тут впервые замечает, что у него в руках – изящный замшевый мешочек.

– Что это, Ральфи?

– Это подарок. Он мне дал подарок. Вот почему я думаю, что он не плохой, как плохие люди в телевизоре. Они не делают детям подарки.

Молли смотрит на мешочек, как на бомбу, но остается ласковой и спокойной. Ей нельзя иначе. Ральфи не понимает, в чем тут дело, но видит окружающие его лица и ощущает атмосферу в комнате. Бедный мальчик готов расплакаться.

– Что это? – Молли берет мешочек. – Дай-ка маме посмотреть…

– Не открывай! – кричит Джоанна Стенхоуп на грани истерики. – Там может быть бомба, она может взорваться!

– Спокойно, Джо! – останавливает ее Джонас. Но поздно. Кто-то из детишек – Хейди и, кажется, Салли – начинает хныкать. Взрослые отступают на шаг назад. Мы видим, как в комнате нарастает безобразная истерика. Но, учитывая все обстоятельства, кто же может упрекнуть этих людей за некоторую нервозность?

– Не надо, не надо, Молли! – говорит Кэт. Молли смотрит на мешочек. Он провисает, как капля, оттягиваемый тем, что там внутри. Кажется, Молли касается его дна.

– Мам, ты не бойся, – говорит Ральфи. – Там ничего страшного.

– Ты знаешь, что там, Ральфи? Ты смотрел?

– А как же! Мы с мистером Линожем даже сыграли в игру. Он сказал, что они особые, самые особые в мире. И еще сказал, что я должен ими поделиться, потому что они не только для меня, они для всего острова!

Молли берет мешочек. Когда она начинает развязывать горловину, вперед выходит человек, у которого под спортивной курткой вида черная блуза с круговым воротником. Это Боб Риггинс, священник.

– Я бы не стал открывать это, миссис Андерсон, – говорит преподобный Боб Риггинс. – Учитывая сон, который все мы видели в эту ночь, и возможное естество этого… этого человека…

– Да, вы бы, наверное, не стали, преподобный Риггинс, – не дает ему договорить Молли. – Но поскольку этот человек дважды трогал моего сына своими грязными лапами…

Она открывает мешок и заглядывает внутрь. Остальные смотрят, затаив дыхание. Молли видит рядом с собой детскую шапочку и высыпает туда содержимое мешка.

– Ух ты, класс! – восклицает подошедший посмотреть Фрэнк Брайт.

Это восклицание неудивительно: такой подарок понравится любому ребенку. Камера показывает нам его поближе. В шапочке лежит с десяток камешков, гладких и круглых, как стеклянные. Все они белые, кроме одного. Этот один – черный с прожилками красного, и это не может не напомнить нам глаза Линожа.

Молли поднимает глаза и встречает взгляд Мелинды. Ни одна из них не знает, что может значить «подарок» Ральфи, но Мелинда притягивает Пиппу к себе – так ей спокойнее.

У перекрестка Мэйн-стрит с Атлантик, борясь за каждый фут, пробивается обратно от магазина к мэрии снегоход.

Внутри сгрудились четверо – Майк, Санни, Генри и Кирк. Продукты сложены в грузовом отсеке позади. У всех четверых угрюмые лица – их потрясло то, что они видели. Долго они едут молча, пробиваясь сквозь сугробы. Наконец Санни спрашивает:

Она сперва не отвечает. Они все столпились вокруг нее, напряженно ожидая ее слов.

– Он сказал, что сообщит сегодня вечером. Он сказал, что у нас будет специальное городское собрание, и тогда он нам скажет. Он сказал, что если некоторые будут не согласны… не захотят сделать, как лучше для города… им надо напомнить о том сне, что мы видели. Им надо напомнить, что случилось в Роаноке. Им надо напомнить Кроатона, что бы это ни было.

– Его имя, наверное, – говорит Майк, скорее всего, себе самому. – Его настоящее имя.

– Отведи меня в дом, – говорит Анджела Джеку. – Я замерзла. И я хочу видеть Бастера.

– Да, конечно! – отвечает Джек, обнимает ее за плечи и ведет к мэрии. Майк подходит к Хэтчу.

– Никаких следов Билли Тиммонса или Джорджа Кирби? – спрашивает он.

– Нет. И Джейн Кингсбери тоже.

– Джейн Кингсбери мертва, – говорит Майк. – И обращается к Санни:

– Поставишь машину?

Санни садится в кабину снегохода и газует. Майк и Хэтч идут к зданию мэрии, и по дороге Майк рассказывает Хэтчу про миссис К.

Камера высоко над мэрией, и нам еле видна цепочка людей, идущих, как муравьи на охоте в пустыне из сахара. Медленно их обгоняет снегоход, который ведет Санни Бротиган. Мы смотрим на них, и…

Затемнение. Конец акта первого.

АКТ ВТОРОЙ

Конец дня. Городской причал… ладно, то место, где был когда-то причал. Снова надвигается прилив, и бьют в берег чудовищные волны. Перевернутые лодки, разбитые ловушки для омаров, обломки свай, обрывки сетей.

В это же время на мысе волны налетают и откатываются на упавший маяк. Налетающая волна выбрасывает что-то у самого разбитого круглого окна аппаратной.

Это – измочаленное волнами тело Джорджа Кирби. С нарастающим ревом следующая волна накрывает берег и уносит тело обратно в море.

В деловой части города все так же воет вьюга, и теперь дома засыпаны почти до половины высоты витрин.

В аптеке все витрины разбиты, дыры забиты сугробами, тянущимися до середины пролетов.

В скобяной лавке, как и в аптеке, пролеты забиты снегом. Возле кассы выставка газонокосилок, по самые бензобаки заваленных снегом. Плакат перед ними еле различим: «РАСПРОДАЖА КОСИЛОК! ЗАПАСАЙСЯ НА ЛЕТО ЗИМОЙ!»

Женская парикмахерская. Тоже полна снега. Стоят фены для волос, как замерзшие марсиане. Поперек зеркала надпись:

ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, И Я УЙДУ.

Здание мэрии еле видно – не только из-за вьюги, но и потому, что наступает вечер.

Внутри в «детском саду» дети сидят в кружок и слушают, как Кэт Уизерс читает им книжку под названием «Маленький щенок» (которую когда-то так любил Дэнни Торранс).

– И тогда маленький щенок сказал: «Я знаю, где должен быть мой мяч. Этот плохой мальчик забрал его и положил в карман, но я его найду, потому что мой нос…»

– У чайника ручка… – поет Салли Годсо.

– Салли, милая, сейчас не надо петь. Мы читаем.

Кэт слегка передернуло, хотя она не помнит точно, почему эта бессмысленная песенка ей так неприятна. Салли все равно не обращает внимания и поет. Песенку подхватывает Ральфи, присоединяется Хейди, потом Бастер и Пиппа, Фрэнк Брайт и Гарри Робишо. И поют уже все, даже Дон Билз.

– …у чайника носик…

Они встают, показывают ручки и носики при должных словах. Кэт смотрит с растущим беспокойством, к ней подходят Джоанна Стенхоуп, Молли и Мелинда Хэтчер.

– Что с ними? – спрашивает Мелинда.

– Не знаю… – отвечает Кэт. – Наверное, они просто хотят петь.