Лампы горели почти над каждым столом, но большинство из них пустовало. Адамс был одним из немногих в просторной комнате главного полицейского управления, кто трудолюбиво корпел в этот момент над бумагами. Вот он разогнулся и потер шею. Он терпеть не мог работать вот так, как сейчас, без передыха с самого утра. Но что поделаешь — старика нет, а дел по горло. «И ведь три шкуры с меня спустит, — подумал Адамс, — если, появившись завтра, увидит, что не все сделано. Ладно, надо выпить кофе — и снова за работу».

— Засиделся, Адамс? Тот вскочил:

— Сэр!

— Ладно, спокойно. Просто подумал, что стоит заглянуть и посмотреть, как идут дела. — Инспектор Дженнингс плюхнулся в ближайшее кресло.

— Пока вас не было, тут много чего накопилось, — заметил Адамс. — Со всей мелочью я справился. Но кое-что осталось и для вас.

— Например?

Адамс потянулся к стопке бумаг на соседнем столе. Среди прочих писем и документов один привлек внимание Дженнингса.

— А это что такое?

— Не знаю, сэр.

— Лично. Секретно. В собственные руки. — Инспектор надорвал конверт. Внутри оказалась кассета, письмо и стопка бумаг. Он начал лениво их перелистывать, но почти сразу оживился.

— Адамс, магнитофон сюда, живо! И еще, пусть найдут все, что нам известно об Оливии Делани. — Он с размаху хлопнул бумагами по столу. — Ну, теперь она наша!

— Она? — переспросил Адамс. Но он знал, что существует только одна женщина, которая способна вот так зажечь старика.

— Она, — сказал Дженнингс, зловеще улыбаясь. — Эта сучка. Джилли Стюарт.

Джейк устало вошел в дверь своего люкса, снял пальто и повесил его в холле. Оставляя портфель у дверей, он, сохранив присущее ему чувство юмора, отметил его легкость — в нем не было больше бумаг компании, которыми он занимался в промежутках между визитами дам. Джейк пересек гостиную, подавив соблазн включить телевизор, — не хотелось слушать вечерние новости, в которых, конечно, будет полно сообщений о победе Стефани. Пройдя к бару, он налил себе чистого джина и с наслаждением отхлебнул.

В этот момент раздался громкий стук в дверь. Кто бы это мог быть? Он равнодушно пошел к двери. В номер, как кошка, убегающая от грозы, ворвалась Джилли.

— Я знала, что ты здесь, я ведь давно поджидаю тебя. Да что там, целый день за тобой гоняюсь.

— Меня не было. Тут… такое случилось.

— Да что ты говоришь! — голос ее почти звенел от напряжения. — Случилось, например, то, что в обед ты отправился на кладбище?

Джейк так и застыл на месте.

— И не делай вид, будто ты не понимаешь, о чем это я, — яростно закричала она. — Грег Марсден — твой брат!

— Даже если так…

— Что за игру ты затеял?

— Да вроде твоей, Джилли.

Она кивнула и сказала негромко:

— Так я и подумала. Тебе надо было расквитаться с женщиной — нет, с женщинами, которые его убили.

— Ты удивишься, но Стефани я винил больше тебя.

Ее глаза расширились от изумления, но она ничего не сказала.

Глава сорок первая

Удивительно, но делать было почти нечего. В первый же вечер Хилари с редкой расторопностью освободила президентский кабинет от всех следов присутствия Сандерса. Дня два заняли разные бумажные процедуры, но они были проведены через посредников — так что ему было даже отказано в печальном наслаждении от еще одной встречи со Стефани. Да он и не ожидал ее. Он знал, что свидание, когда она пришла в «Харпер», чтобы снова утвердиться в собственном кабинете, было последним.

Предстояло уложить вещи. Но ведь он всегда путешествовал налегке. «Прелесть жизни в гостиничном люксе — или, может, напротив, несчастье? — спрашивал он себя, охваченный неведомым дотоле духом отчаяния, — состоит в том, что не оставляешь следов. Все свое ношу с собой. Все, Джейк? Неужели и впрямь все твое — с тобой?»

Он устало отмахнулся от этой мысли. Два удобных чемодана-гардероба стояли в холле люкса, врезаясь в толстый ковер своими металлическими краями. Он мысленно проверил их содержимое. К ручной клади оставалось добавить только несессер. Завтрашний костюм вплоть до свежих носков и трусов висел в спальне. Он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу. «Скинь с себя это барахло, приятель, — подумал он, — выпей, но не увлекайся, ты и так в последнее время слишком много позволял себе, а затем — освежающий душ и пораньше в постель. Пораньше в постель! Стареешь, приятель, а? Ну и черт с ним».

Он автоматически разоблачился, не забыв, впрочем, по привычке аккуратно развесить костюм и рубашку. В ванной он пустил душ, остро ощутив первую, обжигающе холодную струю, а затем отвернул кран до предела, с наслаждением подставляя воде все тело. Ощущая, как возвращается прежняя энергия, решимость, он намылил плечи, подмышки и грудь, затем все ниже и ниже. Живот все еще был плоский, хотя он знал, что прибавил в весе. «В Нью-Йорке надо походить в спортивный зал, — подумал он и принялся яростно тереть поясницу и бедра. — В старом коне еще теплится жизнь, особенно если принять во внимание, что я не собираюсь становиться слишком старым — для чего? Еще тридцать — сорок лет?»

Выйдя из-под душа, он досуха вытерся. Кожа горела, и впервые после болезненного поражения от Стефани он почувствовал прилив сил. Стефани… снова эта старая боль. Завернувшись в уютное шелковое кимоно, он размышлял, стоит ли выпить еще джина. Да пропади оно все пропадом! Что еще ему остается?

Он двинулся к бару и потянулся за бутылкой. В этот самый момент раздался легкий стук в дверь. Наверное, из бюро обслуживания. Он босиком, как был, прошагал через холл и открыл дверь.

Там стояла Стефани — глаза ее были широко открыты, губы шевелились. На секунду у него перехватило дыхание. Она была очень бледна, руки судорожно скрещены на груди.

— Извините за беспокойство, — нервно сказала она. — Можете уделить мне минуту? Мне кое-что надо выяснить.

— Заходите, — механически сказал он.

— Да нет, я… — она остановилась, увидев, что вышедшие из лифта люди направляются в их сторону.

— Но мы же не можем разговаривать здесь, — сказал он, потянув ее за руку, приглашая в холл, и закрыл дверь. Она смотрела на него с таким неподдельным волнением, что у него сердце перевернулось.

— Так что я могу для вас сделать, только скажите?

— Боюсь, что ничего — или не захотите.

— Да в чем же дело? — мягко спросил он.

— Казалось бы, теперь, когда я вернула компанию, мне не о чем волноваться. И все же я боюсь — вдруг вы начнете снова.

— Снова начну что?

— Попытаетесь завладеть компанией. Однажды мы уже одолели вас — и решили, что это победа. Но для вас это было только одно сражение в продолжительной войне. — При воспоминании об этом она помрачнела. — И вот теперь я просто не чувствую себя в безопасности. Все считают, что я на коне. Но у меня-то самой такое чувство, что надо постоянно глядеть в оба. Следить за тем, как бы вы не появились откуда ни возьмись и снова не сбросили меня.

Он ощутил бесконечную печаль:

— Стефани…

— Я знаю, что не следовало говорить вам это, — горячо продолжала она. — Но я больше не могу сражаться. С меня достаточно. Все, Джейк.

— О, дорогая моя девочка. — Он едва не заплакал. — Позвольте сказать вам: с меня тоже достаточно. Все, финиш. Я ведь приехал в Австралию не для того, чтобы завладеть вашей компанией и умножить таким образом свой капитал. Я приехал, чтобы отомстить за Грега: заставить вас заплатить за содеянное — за то, что я считал содеянным вами. Теперь этот призрак возмездия больше меня не преследует. И вы со своей компанией в полной безопасности.

— Вы ведь знаете, — заговорил он, и в голосе его прозвучала необычная элегическая нота, — что я люблю вас. И всегда буду любить. Все, о чем я прошу, — признайте это — признайте меня. Хорошо?

Она кивнула и закрыла глаза. Взглянув на нее, он с изумлением обнаружил, что из-под сомкнутых век вытекают слезы и катятся по бледным щекам. Одним движением он пересек разделявшее их пространство и опустился рядом с ней на колени.

— О Стефани, — выдохнул он. Прижав к груди ее лицо, он принялся смазывать слезинки быстрыми, нежными, прохладными поцелуями, в которых не было и намека на сексуальность. Стефани доверчиво прильнула к нему.

— Стефани, — снова сказал он, чувствуя, как сжимается сердце в груди. Она открыла глаза, и он почувствовал, что буквально тонет в прозрачности ее участливого взгляда. — Вы могли бы полюбить меня? — со стоном спросил он. — Могли бы?

Она опустила глаза. Он ждал. Затем, вместо ответа, она потянулась, обняла его и поцеловала. Губы у него были замечательные, о таких только мечтать можно, крупные, плотные и жадные. Она медленно поводила по ним языком, впитывая их таинственный возбуждающий вкус. Наконец она оторвалась от него и отодвинулась.

— Я подарю тебе эту любовь — все, на что способна, — хрипло сказала она. — Как память. На прощание.

Взглянув ему прямо в глаза, она увидела, как отчаяние сменилось надеждой и разрешилось в конце концов чувственным восторгом:

— О любовь моя!

Этот приглушенный возглас тронул ее до глубины души. Дрожащими пальцами он провел по лицу ее и шее, затем сжал плечи и прижался губами. Он поцеловал ее, а ладони нервно ощупывали ее руки и спину. Его прикосновения возбуждали, она так жаждала их.

Он неловко приподнял ее и повел в спальню. Став перед нею, он принялся вглядываться, словно ребенок, которому предстоит решить трудный ребус. Он мечтательно провел руками по мягкой складке алого платья.

— Как красиво, — сказал он. — Оно не мнется?

Она покачала головой и, обняв его за талию, прижалась к нему всем телом. Он мягко отстранил ее и расстегнул молнию на спине. Сняв платье, он аккуратно повесил его на стул и снова обернулся к ней.

Под платьем на ней был лифчик из кружевного шелка мягко-розового оттенка, на фоне которого особенно явственно проступал ровный загар. Он видел ее крупную налитую грудь, соски, требовательно упершиеся в тонкую материю, плоский живот, нисходящий в бедра и густоту волос, ее длинные изящные ноги. Засмеявшись, она подняла и широко раскинула руки, чтобы было видно все тело, и кивнула. Взяв его за руки, она прижала их к себе со стоном удовлетворенного желания.

Он крепко схватил ее и, расстегнув бретельки лифчика, освободил грудь. При виде набухших сосков, крупных, коричневатого оттенка, по нему словно ток электрический пробежал, он зажал их между большим и указательным пальцами и принялся ритмически раскачивать — вверх-вниз, пока глаза ее — он заметил — не покрылись поволокою. Отстранившись, он сорвал с ее бедер тонкое белье, и теперь она стояла перед ним совсем нагая. Он наклонился, чтобы снять с нее туфли. Обнаженное, ее тело ослепляло его — он хотел и не мог на него глядеть.

— Пошли, — сказала она и, взяв его за руку, повела к постели. Но тут же остановилась. — Я хочу видеть твое тело, — прошептала она, развязывая у него пояс на халате и сдергивая его с плеч.

Глазами, руками она ощупывала его стройное тело, пробегая пальцами от шеи, через соски и ниже — к члену. Она с наслаждением ощутила, как при ее прикосновении он задрожал и налился кровью.

— Ты прекрасен, — выдохнула она.

— И ты тоже, — откликнулся он, так тихо, что она едва его расслышала.

Они вместе опустились на кровать и легли бок о бок, возбужденные и в то же время погруженные в мирную дрему. Его бледная кожа отсвечивала на фоне ее смуглого, плотного, твердо очерченного тела, жесткие темные волосы завивались кольцами на белой груди, сгущаясь книзу и образуя кустик между ногами. Она задышала чаще, и кожа ее слегка покраснела. Встав на колени, он принялся покрывать ее поцелуями, захватывая губами то одну, то другую грудь, впиваясь в соски, довел ее почти до экстаза и тут откинулся. Она взяла его голову в руки и прижала лицом к набухающим округлостям своего тела, ощущая твердость подбородка на гладкой, тонкой, как бумажная салфетка, коже и сдавленно постанывая от наслаждения.

Искусно целуя и поглаживая ее, он постепенно спускался вниз, достигнув в конце концов шелковистого кустика между ногами, увлажнившегося при его прикосновении. Он мягко раздвинул вульву и захватил губами клитор, прижимаясь и облизывая его, пока она не начала, охваченная страстью, извиваться под его тяжестью.

— Еще, еще, — стонала она, вновь и вновь повторяя его имя.

С любовной снисходительностью Стефани отметила, как он смеется собственной шутке; затем обвела глазами стол. Отдавая должное остаткам превосходного обеда, тут сидели Билл и Рина, Касси и Деннис, Сара и Том. «Семейная трапеза, — удовлетворенно подумала она. — Моя семья».

— Расскажи еще что-нибудь, Дэн, — попросила Рина.

— Нет, нет, не надо настаивать, — бурно запротестовал Деннис. — Для анекдотчика он слишком хороший врач.

— Ты слышишь, Стефи, — притворился оскорбленным Дэн. — Твой сын снова позволяет себе фамильярничать со старшими.

— Не волнуйтесь, — вступила Касси, беря Денниса за руку. — Я возьмусь за него!

Стефани весело рассмеялась:

— Это уж точно, Касси, и во вред ему это не пойдет.

— Никому из них не пойдет во вред, — сухо сказала Рина. — Посмотрите хоть на Билла. Только вышел из больницы, а уже воображает, что он Кинг Конг. Ну как мне вытащить его с верхнего этажа «Харпер майнинг», где он целыми днями старается оборать невинных прохожих?

— Все будет нормально, мама, — Том склонился к ней через стол. — Между нами говоря, мы со Стефани проследим, чтобы он не перерабатывал.

— Перерабатывал? — зарычал Билл. — Хуже, если я буду недорабатывать. В этой больнице я едва не загнулся от скуки. Когда меня выписали, это был счастливейший день в моей жизни.

— Для меня это тоже был удачный день, Билл, — сказала Стефани, ласково улыбаясь. — Как и для всей компании.

— Кое на что еще способен, а? — заметил явно польщенный старик.

— Билл, ты превосходишь самого себя. В последние несколько недель у нас просто фантастический оборот.

— Мама, мы же договорились, — засмеялась Сара. — Никаких разговоров о деле. Скажи ей хоть ты, Дэн.

— Сказать ей? — усмехнулся тот. — Никто не может сказать Стефани Харпер, что ей делать. Да и к тому же, — он улыбнулся ей через стол, — я привык к делам. Пришлось научиться. Как и тебе придется, если ты, конечно, не раздумаешь выйти за этого сорванца! — Он указал на Тома, который поспешил принять это определение как комплимент, хотя с внешней стороны все свидетельствовало об обратном.

Стефани прислушивалась к этой беззлобной перепалке и про себя подсчитывала, благодаря небо, свалившиеся на нее блага. Вернулся Билл, здоровый и по-прежнему энергичный; компания преуспевает — даже недавний экономический спад пошел ей на пользу; Деннис и Сара счастливо объединились с Касси и Томом — этих двоих она с радостью примет в семью; а главное — Дэн, ее опора и надежда, любовник, муж и товарищ.

Дэн… Подавив вздох облегчения, она благословила его мудрость, силу, а более всего — любовь. После свидания с Джейком она и помыслить не могла, что эта история как-нибудь выплывет наружу — и уж тем более не собиралась рассказывать о ней. Но потом все естество ее восстало против того, чтобы Дэн оказался обманутым мужем. Она еще некоторое время колебалась — может, лучше просто ничего не говорить, пощадить чувства Дэна: ведь ничего подобного — в этом она была твердо уверена — не повторится. Но в глубине души она знала, что, как всегда, скажет ему правду. Между ними не должно быть никаких недомолвок.

Однажды ночью, когда уже легли, Стефани взяла мужа за руку.

— Дэн, — неуверенно начала она, — мне надо тебе кое-что сказать.

Молчание.

— Ты в этом уверена, дорогая?

— Уверена? Что ты имеешь в виду?

— Тебе ничего не надо говорить. — Он сжал ее руку. — Я ведь не слепой, Стефани. Я вижу, что ты избавилась от призрака — изгнала одного из своих духов-демонов. Ну и я тоже справлюсь с этим сам.

— Так ты…

— Не сержусь? Не ревную? Орфеев остров излечил меня от всякой мелочности, помнишь?

— О милый…