"21"

   Трудно пришлось нам в тот день с маленькой Кэти: она встала  веселая  в
жажде увидеть братца и  встретила  весть  о  его  отъезде  такими  жаркими
слезами и жалобами, что Эдгар должен был сам успокоить ее, подтвердив, что
мальчик скоро вернется. Он, однако, добавил: "...если мне удастся  забрать
его", а на это не было  надежды.  Обещание  слабо  ее  утешило,  но  время
оказалось сильней. И хотя она, бывало, нет-нет, а спросит у отца, когда же
приедет Линтон, - прежде чем девочка снова  увиделась  с  ним,  его  черты
настолько потускнели в ее памяти, что она его не узнала.
   Когда мне  случалось  встретиться  в  Гиммертоне  с  ключницей  мистера
Хитклифа, я спрашивала всякий  раз,  как  поживает  их  молодой  господин,
потому что юный Линтон жил почти таким же затворником, как и Кэтрин, и его
никогда никто не видел. Со слов ключницы я знала, что он по-прежнему  слаб
здоровьем и в тягость всем домашним.  Она  говорила,  что  мистер  Хитклиф
относится к нему, как видно, все так же неприязненно - и даже хуже, хоть и
старается это скрывать; даже звук его голоса ему противен, и он просто  не
может  просидеть  в  одной  комнате  с  сыном   несколько   минут   кряду.
Разговаривают они друг с другом редко: Линтон учит уроки и проводит вечера
в маленькой комнате, которая называется у них гостиной; а  то  лежит  весь
день в постели, потому что он постоянно  простуживается  -  вечно  у  него
насморк, и кашель, и недомогание, и всяческие боли.
   - Сроду я не видела никого трусливей  его,  -  добавила  женщина.  -  И
никого, кто бы так заботился о себе самом. Если я  чуть  подольше  вечером
оставлю открытым окно, он уж тут как тут: ох, ночной воздух его  убьет!  И
среди лета - нужно, не нужно - разводи ему огонь; Джозеф  трубку  закурит,
так это отрава. И подавай ему сласти, и лакомства, и молока -  молока  без
конца, - а до нас ему и дела нет, чем пробавляемся мы зимой. Закутается  в
меховой плащ, сядет в свое кресло у камина, и грей ему весь день на  углях
чай с гренками или что-нибудь другое, что он любит; а если Гэртон сжалится
и придет поразвлечь его - Гэртон, хоть и груб, да сердцем не злобен, -  то
уж, будьте уверены, разойдутся они на том, что один заругается,  а  другой
заплачет. Я думаю, не будь ему Линтон сыном, хозяин был бы очень рад, если
б Гэртон избил бездельника до полусмерти; уж он, наверно, не стерпел бы  и
выставил его за порог, знай он хоть наполовину, как этот  Линтон  нянчится
со своей особой. Но хозяину такое искушение не грозит: сам он  никогда  не
заходит в гостиную, а если Линтон начинает при нем свои штучки в доме,  он
тут же отсылает мальчишку наверх.
   По этим рассказам я угадывала, что мистер Хитклиф, не находя ни  в  ком
сочувствия, сделался неприятным и эгоистичным, если только не был он таким
спервоначалу. И мой интерес к нему, естественно, ослабел, хотя во мне  еще
не заглохла обида, что мы потеряли его, и сожаление, что его не оставили у
нас. Мистер Эдгар поощрял меня  в  моих  стараниях  побольше  разузнать  о
мальчике. По-моему, он много думал о  племяннике  и  готов  был  пойти  на
некоторый риск, чтоб увидеть его. Однажды он попросил  меня  справиться  у
ключницы, ходит ли когда-нибудь Линтон в  деревню.  Та  ответила,  что  он
только два раза ездил туда верхом, в сопровождении отца;  и  оба  раза  он
потом кис три или четыре дня, уверяя, что поездка слишком его утомила. Эта
ключница ушла от них, если память мне не изменяет, через  два  года  после
появления в доме маленького Линтона; ее сменила другая, с которой я  тогда
не была знакома. Она живет у них до сих пор.
   Дни шли на Мызе своей прежней  отрадной  чередой,  пока  мисс  Кэти  не
исполнилось шестнадцать лет. В день ее рождения мы никогда  не  устраивали
никаких увеселений, потому  что  он  совпадал  с  годовщиной  смерти  моей
госпожи. Мистер Эдгар неизменно проводил этот день один  в  библиотеке,  а
когда смеркалось, выходил пройтись и шел на  Гиммертонское  кладбище,  где
нередко просиживал за полночь, так что Кэтрин предоставляли  самой  искать
развлечений. В тот год на двадцатое марта выдался погожий весенний день, и
когда Эдгар ушел, молодая госпожа спустилась ко мне, одетая для  прогулки,
и попросила пройтись с нею немного по полям: отец  позволяет  с  условием,
что мы далеко не забредем и вернемся через час.
   - Так что поторопись, Эллен! - закричала она. - Знаешь, куда мы пойдем?
Туда, где устроилась колония тетеревов: я хочу посмотреть, свили  они  уже
гнезда или нет.
   - Но это ж, верно, очень далеко, - возразила я, -  они  не  вьют  своих
гнезд на краю поля.
   - Да нет же, - сказала она, -  мы  с  папой  ходили  туда,  это  совсем
близко.
   Я  надела  шляпку  и  пошла  не  раздумывая.  Кэти  убегала  вперед   и
возвращалась ко мне, и опять убегала, как молоденькая борзая; и сперва я с
большим удовольствием прислушивалась к пению жаворонков, то  близкому,  то
далекому, и любовалась мягким и теплым светом вечернего солнца. Я смотрела
на нее, на мою баловницу и прелесть мою,  на  золотые  кольца  ее  кудрей,
развевавшиеся у нее за спиной, на ее румяную  щечку,  нежную  и  чистую  в
своем цвету, точно дикая роза,  и  на  ее  глаза,  лучившиеся  безоблачной
радостью. Она была в те дни счастливым созданием и просто  ангелом.  Жаль,
что она не могла довольствоваться этим счастьем.
   - Но где же ваши тетерева, мисс Кэти? - спрашивала я. - Уж пора бы  нам
дойди до них: ограда парка далеко позади.
   А у нее все один ответ:
   - Немного  подальше  -  совсем  немного,  Эллен!  Вот  взойдем  на  тот
пригорок, пересечем ложок, и пока ты будешь  выбираться  из  него,  я  уже
подниму птиц.
   Но мы не раз взобрались на пригорок,  пересекли  не  один  ложок,  и  я
наконец начала уставать и говорила ей, что пора остановиться  и  повернуть
назад. Я ей кричала, потому что она сильно обогнала меня; она  не  слышала
или не обращала внимания и по-прежнему неслась  вперед  и  вперед,  и  мне
приходилось поневоле следовать за  ней.  Наконец  она  нырнула  куда-то  в
овраг; а когда я  опять  ее  увидела,  она  была  уже  ближе  к  Грозовому
Перевалу, чем к собственному дому. Я увидела, как два человека  остановили
ее, и сердце мне подсказало, что один из них сам мистер Хитклиф.
   Кэти поймали с поличным на разорении тетеревиных гнезд или,  во  всяком
случае, на их выискивании. Земля  на  Перевале  принадлежала  Хитклифу,  и
теперь он отчитывал браконьера.
   - Я не разорила ни  одного  гнезда,  я  даже  ни  одного  не  нашла,  -
оправдывалась девочка, когда я доплелась до них, и в  подтверждение  своих
слов она раскрыла ладони. - Я и  не  думала  ничего  брать.  Но  папа  мне
говорил, что здесь их множество, и я хотела взглянуть на яички.
   Улыбнувшись мне улыбкой, показавшей, что он понял, с кем  встретился  -
и, значит, благосклонности не жди, - Хитклиф спросил, кто такой ее папа.
   - Мистер Линтон из Мызы Скворцов, - ответила она. - Я так  и  подумала,
что вы не знаете, кто я, а то бы вы со мной так не говорили.
   - Вы, как видно, полагаете, что ваш папа пользуется большим уважением и
почетом? - сказал он насмешливо.
   - А вы кто такой? - спросила Кэтрин, с любопытством глядя  на  него.  -
Этого человека я уже раз видела. Он ваш сын?
   Она кивнула на его спутника, на Гэртона, который нисколько не  выиграл,
став на два года старше, - только возмужал и казался еще более  сильным  и
громоздким; он остался таким же неуклюжим, как и был.
   - Мисс Кэти, - перебила я, - мы и так уже гуляем не час, а три.  Нам  в
самом деле пора повернуть назад.
   - Нет, этот человек мне не сын, - ответил Хитклиф, отстраняя меня. - Но
сын у меня есть, и его вы тоже видели. И хотя ваша няня спешит, ей, как  и
вам, не помешало бы, я думаю, немного отдохнуть. Может быть,  вы  обогнете
этот холмик и зайдете в мой дом?  Передохнув,  вы  быстрее  доберетесь  до
дому. Вам окажут у нас радушный прием.
   Я шепнула Кэтрин,  что  она  ни  в  коем  случае  не  должна  принимать
приглашение, - об этом не может быть и речи.
   - Почему? - спросила она громко. - Я набегалась и  устала,  а  трава  в
росе, на землю не сядешь. Зайдем, Эллен. К тому же  он  говорит,  будто  я
виделась где-то с его сыном. Он, я думаю, ошибается, но я догадываюсь, где
они  живут:  на  той  ферме,  куда  я  однажды  заходила,  возвращаясь   с
Пенистон-Крэга. Правда?
   - Правда. Ладно, Нелли, помолчи, ей невредно заглянуть к  нам.  Гэртон,
ступай с девочкой вперед. А мы с тобой сзади, Нелли.
   - Нет, в такое место она не пойдет! - закричала я,  силясь  высвободить
свою руку, которую он крепко сжал. Но Кэти, быстро обежав скалу, была  уже
почти у самых ворот. Назначенный ей  спутник  не  стал  ее  провожать:  он
свернул по тропинке в сторону и скрылся.
   - Мистер Хитклиф, это очень дурно, - настаивала я, -  вы  сами  знаете,
что затеяли недоброе. Да еще она увидит там Линтона и, как  только  придет
домой, расскажет все отцу; и вина падет на меня.
   - А я и хочу, чтоб она увидела Линтона, - ответил он. -  Последние  дни
он выглядит лучше: не часто бывает, что его можно показать людям. И мы  ее
уговорим хранить все в тайне. Что же тут плохого?
   - Плохо то,  что  ее  отец  возненавидит  меня,  когда  узнает,  что  я
позволила ей переступить ваш порог; и я убеждена, что вы  ее  толкаете  на
это с дурною целью, - ответила я.
   - Цель у меня самая  честная.  Могу  открыть,  в  чем  заключается  мой
замысел, - сказал он. - В том, чтобы молодые люди влюбились друг в друга и
поженились. Я поступаю  великодушно  в  отношении  вашего  господина:  его
девчонке не на что надеяться, а, последовав  моим  пожеланиям,  она  сразу
будет обеспечена - как сонаследница Линтона.
   - Если Линтон умрет, - возразила я, - а его здоровье очень ненадежно, -
наследницей станет Кэтрин.
   - Нет, не станет, - сказал он. -  В  завещании  нет  оговорки  на  этот
случай: владения сына перейдут ко мне. Но во избежание тяжбы  я  желаю  их
союза и решил его осуществить.
   - А я решила, что она больше никогда не приблизится со  мною  к  вашему
дому, - возразила я, когда мы подходили к воротам, где мисс Кэти поджидала
нас.
   Хитклиф попросил меня успокоиться  и,  пройдя  впереди  нас  по  аллее,
поспешил отворить дверь. Моя молодая  госпожа  все  поглядывала  на  него,
словно никак не могла понять, что ей думать о нем. Но сейчас он улыбнулся,
встретив ее взгляд, и, когда обратился к ней, его голос зазвучал мягче,  а
я по дурости своей  вообразила,  что,  может  быть,  память  о  ее  матери
обезоружит его и не позволит ему причинить девочке  зло!  Линтон  стоял  у
очага. Он только что вернулся с прогулки по  полям;  на  голове  его  была
шляпа, и он кричал Джозефу, чтобы тот принес ему  сухие  башмаки.  Он  был
высок для своего возраста - ведь ему  только  еще  шел  шестнадцатый  год.
Черты его лица были хороши, а глаза и румянец ярче,  чем  они  запомнились
мне, хотя это был лишь  временный  блеск,  вызванный  весенним  солнцем  и
целебным воздухом.
   - Ну, кто это? - спросил мистер Хитклиф, обратившись к Кэти. - Узнаете?
   - Ваш сын? - сказала  она  недоверчиво,  переводя  глаза  с  одного  на
другого.
   - Да, - отвечал он, - но разве вы  в  первый  раз  видите  его?  А  ну,
припомните!  Короткая  же  у  вас  память.  Линтон,  ты  не  узнаешь  свою
двоюродную сестру, из-за которой, помнишь, ты так нам всем докучал, потому
что хотел с ней увидеться?
   - Как, Линтон! - вскричала Кэти, зажегшись  при  этом  имени  радостным
удивлением. - Это маленький Линтон? Он выше меня! Так вы - Линтон?
   Юноша подошел  и  представился;  она  горячо  расцеловала  его,  и  они
смотрели друг на друга, изумляясь  перемене,  которую  время  произвело  в
каждом из них. Кэтрин достигла своего полного роста; она была  полненькая,
и в то же время стройная, и упругая, как сталь, - так  и  пышет  жизнью  и
здоровьем. Внешность и движения Линтона были томны и вялы, а телом он  был
необычайно худ; но природная грация смягчала эти недостатки и  делала  его
довольно приятным. Излив на него свои бурные детские ласки, его двоюродная
сестра подошла к мистеру Хитклифу, который  медлил  в  дверях,  деля  свое
внимание между происходящим в комнате и тем, что лежало за  ее  пределами;
верней, он притворялся, что наблюдает больше за последним, а на  деле  был
занят только первым.
   - Значит, вы мой дядя! - вскричала она и бросилась обнимать и его. -  Я
сразу подумала, что вы мне нравитесь, хоть вы  сперва  и  рассердились  на
меня. Почему вы не заходите с Линтоном на  Мызу?  Жить  все  эти  годы  по
соседству и ни разу нас не навестить - это даже странно: почему вы так?
   - Одно время, до вашего рождения, я бывал там слишком часто, -  ответил
он. - Однако... черт возьми! Если вам некуда девать поцелуи,  подарите  их
Линтону: дарить их мне - значит тратить впустую.
   - Гадкая Эллен! - воскликнула Кэтрин, подлетев затем ко  мне  и  осыпая
меня щедрыми ласками. - Злая Эллен! Удерживать меня, чтоб я не  зашла!  Но
теперь я буду ходить  на  эту  прогулку  каждое  утро  -  можно,  дядя?  А
как-нибудь приведу и папу. Вы будете рады нам?
   - Конечно! - ответил дядя, плохо скрыв гримасу, которую вызвала на  его
лице мысль о  двух  донельзя  противных  ему  гостях.  -  Но  постойте,  -
продолжал он, повернувшись к юной леди. - Я, знаете, подумал и считаю, что
лучше сказать вам это прямо. Мистер Линтон предубежден против меня: была в
нашей жизни пора, когда мы с ним  жестоко  рассорились  -  не  христиански
жестоко, - и если вы признаетесь ему, что заходили сюда, он раз и навсегда
запретит вам нас навещать. Так что вы не должны упоминать  об  этом,  если
только у вас есть хоть малейшее  желание  встречаться  и  впредь  с  вашим
двоюродным братом. Заходите, если вам угодно, но не рассказывайте отцу.
   - Почему вы поссорились? - спросила Кэтрин, сильно приуныв.
   - Он считал, что я слишком  беден,  чтоб  жениться  на  его  сестре,  -
ответил Хитклиф, - и был вне себя, когда она все-таки пошла за  меня:  это
задело его гордость, и он никогда не простит мне.
   - Как несправедливо! - сказала молодая леди. - Я ему  это  выскажу  при
случае. Но мы с Линтоном не замешаны в вашу  ссору.  Что  ж!  Я  не  стану
приходить сюда - пусть он приходит на Мызу.
   - Для меня это слишком далеко, - пробурчал ее двоюродный брат, - четыре
мили пешком - да это меня убьет. Нет, уж заходите вы к нам,  мисс  Кэтрин,
время от времени: не каждое утро, а раз или два в неделю.
   Отец метнул на сына взгляд, полный злобного презрения.
   - Боюсь, Нелли, мои труды пропадут даром,  -  сказал  он  мне.  -  Мисс
Кэтрин, как зовет ее мой балбес, поймет, какова ему цена, и пошлет  его  к
черту. Эх, был бы это Гэртон!.. Знаете, как ни унижен Гэртон,  я  двадцать
раз на дню с нежностью думаю о нем. Я полюбил бы этого юношу, будь он  кем
другим. Но ее любовь едва ли ему угрожает. Я его подобью потягаться с моим
растяпой, если тот не расшевелится. По нашим расчетам, Линтон протянет лет
до восемнадцати, не дольше. Ох, пропади он пропадом, слюнтяй! Занят только
тем, что сушит ноги и даже не глядит на нее! Линтон!
   - Да, отец? - отозвался мальчик.
   - Ты пошел бы показал что-нибудь сестре. Кроликов хотя  бы  или  гнездо
ласточки. Пойди с ней в сад, пока ты не переобулся, сведи ее  на  конюшню,
похвались своей лошадью.
   - А не предпочли бы вы посидеть у камина? - Обратился Линтон к  гостье,
и его голос выдавал нежелание двигаться.
   - Не знаю, - ответила Кэти, кинув тоскливый взгляд  на  дверь:  девушке
явно не сиделось на месте.
   Он не поднялся с кресла и только ближе  пододвинулся  к  огню.  Хитклиф
встал и прошел в кухню, а оттуда во двор, клича Гэртона. Гэртон отозвался,
и вскоре они вернулись вдвоем. Юноша успел умыться, как было видно по  его
разрумянившемуся лицу и мокрым волосам.
   - Да, я хотела спросить вас, дядя,  -  вскричала  мисс  Кэти,  вспомнив
слова ключницы, - он мне не двоюродный брат, ведь нет?
   - Двоюродный брат, - ответил Хитклиф, - племянник вашей матери. Он  вам
не нравится?
   Кэтрин смутилась.
   - Разве он не красивый парень? - продолжал ее дядя.
   Маленькая невежа встала на цыпочки  и  шепнула  Хитклифу  на  ухо  свой
ответ. Тот рассмеялся; Гэртон  помрачнел:  я  поняла,  что  он  был  очень
чувствителен к неуважительному тону и, по-видимому, лишь смутно  сознавал,
как невыгодно отличался от других. Но его хозяин - или  опекун  -  прогнал
тучу, воскликнув:
   - Тебе среди всех нас отдано предпочтение,  Гэртон!  Она  говорит,  что
ты... как это она сказала? Словом, нечто очень лестное. Вот что!  Пройдись
с нею по усадьбе. И смотри, держись джентльменом. Не сквернословь, не пяль
глаза, когда леди на тебя не смотрит, и не отворачивайся, когда смотрит. А
когда будешь  говорить,  произноси  слова  медленно  и  не  держи  руки  в
карманах. Ну, ступай и займи ее, как умеешь.
   Он следил за юной четою, когда она  проходила  мимо  окон.  Эрншо  шел,
отвернувшись от спутницы.
   Казалось, Гэртон изучал знакомый пейзаж с  любопытством  чужеземца  или
художника.  Кэтрин  поглядывала  на  юношу  лукавым  взглядом,  отнюдь  не
выражавшим восхищения. Затем она перенесла внимание на другое, ища  вокруг
какой-либо предмет, любопытный для нее самой,  и  легкой  поступью  прошла
вперед, напевая веселую песенку, раз не вяжется разговор.
   - Я сковал ему язык, - заметил  Хитклиф.  -  Парень  теперь  так  и  не
отважится выговорить ни слова! Нелли, помнишь ты меня в его  годы  -  нет,
несколькими годами моложе. Разве я  смотрел  когда-нибудь  таким  тупицей,
таким дуралеем, как сказал бы Джозеф?
   - Еще худшим, - ответила я, - потому что вы были вдобавок угрюмы.
   - Я на него не  нарадуюсь,  -  продолжал  он,  размышляя  вслух.  -  Он
оправдал мои ожидания. Будь он от природы глуп, я бы не  был  и  вполовину
так доволен. Но он не глуп; и я сочувствую каждому его переживанию, потому
что пережил то же сам. Я, например,  знаю  в  точности,  как  он  страдает
сейчас, но это только начало  его  будущих  страданий.  И  он  никогда  не
выберется из трясины огрубения и  невежества.  Я  держу  его  крепче,  чем
держал меня его мерзавец-отец: Гэртон горд своим скотством.  Все  то,  что
возвышает человека над животным, я научил его презирать,  как  слабость  и
глупость. Ты не думаешь, что Хиндли стал бы гордиться своим сыном, если бы
мог его видеть? Почти так же, как я горжусь своим? Но есть разница: один -
золото, которым, как булыжником, мостят дорогу; а другой - олово, натертое
до блеска, чтобы подменять им серебро.  Мой  не  содержит  в  себе  ничего
ценного. Но моими стараниями из этого жалкого существа все же выйдет прок.
А у  сына  Хиндли  были  превосходные  качества,  и  они  потеряны:  стали
совершенно бесполезными. Мне не о чем сожалеть; ему же было бы  о  чем,  и
мне это известно, как никому другому. И  что  лучше  всего:  Гэртон,  черт
возьми, любит меня всей душой! Согласись, что  в  этом  я  взял  верх  над
Хиндли. Если бы негодяй мог встать из могилы, чтоб наказать меня за  обиды
своего сынка, я позабавился бы веселым зрелищем, как сынок сам лупит отца,
возмутившись, что тот посмел задеть его единственного друга на земле!
   Хитклиф засмеялся бесовским смешком при этой мысли. Я не отвечала  -  я
видела, что он и не ждет ответа.  Между  тем  его  сын,  сидевший  слишком
далеко от  нас,  чтобы  слышать  наш  разговор,  стал  проявлять  признаки
беспокойства - быть может, пожалев  уже  о  том,  что  из  боязни  немного
утомиться отказал себе  в  удовольствии  провести  время  с  Кэтрин.  Отец
заметил, что его глаза тревожно косятся на окно, а рука неуверенно тянется
за шляпой.
   - Вставай, ленивец! - воскликнул он с напускным благодушием. - Живо  за
ними! Они сейчас у пчельника - еще не завернули за угол.
   Линтон собрал всю  свою  энергию  и  расстался  с  камином.  Окно  было
раскрыто, и когда он  вышел,  я  услышала,  как  Кэти  спросила  у  своего
неразговорчивого  спутника,  что  означает  надпись  над  дверью.   Гэртон
уставился на буквы и, как истый деревенщина, почесал затылок.
   - Какая-то чертова писанина, - ответил он. - Я не могу ее прочитать.
   - Не можете прочитать? - вскричала Кэтрин. - Прочитать я могу сама: это
по-английски. Но я хочу знать, почему это здесь написано.
   Линтон захихикал: первое проявление веселья с его стороны.
   - Он неграмотный, - сказал он двоюродной сестре. - Вы поверили бы,  что
существует на свете такой невообразимый болван?
   - Он, может быть, немного повредился? - спросила серьезно мисс Кэти.  -
Или он просто... дурачок? Я два раза обратилась к нему с вопросом,  и  оба
раза он только тупо уставился на меня: я думаю, он  меня  не  понял.  И  я
тоже, право, с трудом понимаю его!
   Линтон опять рассмеялся и насмешливо поглядел на Гэртона, который в эту
минуту отнюдь не показался мне непонятливым.
   - Ничего тут нет, только леность. Правда, Эрншо? -  сказал  он.  -  Моя
двоюродная сестра подумала, что ты кретин.  Вот  тебе  последствия  твоего
презрения к "буквоедству", как ты это  зовешь.  А  вы  обратили  внимание,
Кэтрин, на его страшный йоркширский выговор?
   - А какая, к черту, польза от грамоты? - рявкнул Гэртон, у  которого  в
разговоре с привычным собеседником сразу нашлись слова. Он  хотел  развить
свое возражение, но те двое дружно расхохотались; моя взбалмошная  барышня
пришла в восторг от открытия, что его странный разговор можно превратить в
предмет забавы.
   - А что пользы приплетать черта к каждому слову? -  хихикал  Линтон.  -
Папа тебе не велел говорить скверные слова, а ты без них и рта раскрыть не
можешь. Постарайся вести себя, как джентльмен, - ну, постарайся же!
   - Не будь ты скорее девчонкой, чем  парнем,  я  бы  так  тебя  отлупил!
Жалкая тварь! - крикнул, уходя, разгневанный мужлан, и лицо его горело  от
бешенства и обиды; он понимал, что его оскорбили, и не знал,  как  на  это
отвечать.
   Мистер Хитклиф, не хуже меня слышавший их  разговор,  улыбнулся,  когда
увидел,  что  Гэртон  уходит;  но  тотчас  затем  бросил  взгляд  крайнего
отвращения  на  беззаботную  чету,  которая  все  еще  медлила  в  дверях,
продолжая свою болтовню: мальчик оживился, обсуждая недочеты и  недостатки
Гэртона, и рассказывал анекдоты о его промахах; а девушка  радовалась  его
бойкому презрительному острословию, не замечая,  что  оно  выдает  злобный
нрав ее собеседника. Я начинала чувствовать к  Линтону  больше  неприязни,
чем жалости, и до некоторой степени извиняла теперь его отца, что  он  его
ни в грош не ставит.
   Мы задержались чуть не до трех часов дня: мне не  удалось  увести  мисс
Кэти раньше; по счастью, мой господин не выходил из  своей  комнаты  и  не
узнал, что нас так долго не было. На обратном пути я  пыталась  втолковать
своей питомице, что представляют собой эти люди, с которыми мы только  что
расстались; но она забрала себе в голову, что я предубеждена против них.
   - Ага! - вскричала она, - ты становишься на папину сторону,  Эллен:  ты
пристрастна, я знаю. Иначе ты  бы  не  обманывала  меня  столько  лет,  не
уверяла бы, что Линтон  живет  далеко  отсюда.  Право,  я  очень  на  тебя
сердита! Только я так  рада,  что  и  сердиться  толком  не  могу.  Но  ты
поосторожней говори о моем дяде: он - мой дядя, не забывай, я побраню папу
за то, что он в ссоре с ним.
   Она продолжала в том же духе, пока я не оставила  попытки  убедить  ее,
что она ошибается. В тот вечер она не сказала о встрече отцу,  потому  что
не увиделась с мистером Линтоном. На следующий день  все  обнаружилось  на
мою беду - и все же я не очень огорчилась: я подумала,  что  отец  скорее,
чем я, сможет наставить свою дочь на путь и предостеречь от опасности.  Но
он слишком робко разъяснял причины, почему он  желает,  чтоб  она  порвала
всякую связь с Грозовым Перевалом; а Кэтрин требовала веских оснований для
всякого ограничения, которым стесняли ее набалованную волю.
   - Папа! - воскликнула она, поздоровавшись с отцом  на  другое  утро.  -
Угадай, с кем я встретилась вчера, гуляя в полях? Ах, папа, ты  вздрогнул!
Тебе недужится, да? Я встретилась... Но ты послушай и увидишь, как я  тебя
выведу на чистую воду; тебя и Эллен, которая с тобою в сговоре,  а  делала
вид, будто так жалела меня, когда я все надеялась понапрасну,  что  Линтон
вернется!
   Она честно рассказала о своем путешествии и о том, к чему оно  привело;
а мой господин, хоть и глянул на меня несколько раз  с  укоризной,  но  ни
слова не сказал, пока она не кончила свой рассказ. Потом он притянул ее  к
себе и спросил, знает ли она, почему он скрывал от нее, что  Линтон  живет
поблизости? Неужели она  думает,  что  он  это  делал  потому,  что  хотел
отказать ей в безобидном удовольствии.
   - Ты делал это, потому что не любишь мистера Хитклифа, - ответила она.
   - Значит, ты полагаешь, что со своими чувствами я считаюсь больше,  чем
с твоими, Кэти? - сказал он. - Нет, не потому,  что  я  не  люблю  мистера
Хитклифа, а потому, что мистер Хитклиф не любит меня; а он - самый опасный
человек и с дьявольским удовольствием губит тех, кого ненавидит, или чинит
им вред, если они предоставляют ему для этого хоть малейшую возможность. Я
знал, что тебе нельзя будет поддерживать знакомство с  двоюродным  братом,
не вступая в соприкосновение с его отцом: и я  знал,  что  его  отец  тебя
возненавидит из-за меня. Так что ради твоего же блага - ни для чего  иного
- я принимал все меры, чтобы ты не встретилась снова с Линтоном.  Я  думал
объяснить это тебе, когда ты станешь старше, и жалею, что  откладывал  так
долго.
   - Но мистер Хитклиф был очень любезен,  папа,  -  заметила  Кэтрин,  не
вполне  удовлетворенная  объяснением,  -  и  он  не  возражает,  чтобы  мы
встречались. Он сказал, что я могу приходить к ним, когда  мне  захочется,
но что я не должна говорить об этом тебе, потому что ты с ним в ссоре и не
прощаешь ему женитьбы на тете Изабелле. А ты и в самом деле  не  прощаешь.
Ты один виноват! Он, во всяком случае, согласен, чтобы мы дружили - Линтон
и я, - а ты не согласен.
   Видя, что она не верит его словам о злой натуре его зятя, мой  господин
бегло обрисовал ей, как Хитклиф повел  себя  с  Изабеллой  и  каким  путем
закрепил за собою Грозовой Перевал. Для  Эдгара  Линтона  невыносимо  было
задерживаться долго на этом предмете, потому что, как ни редко заговаривал
он о прошлом, он все еще чувствовал к былому сопернику то же отвращение  и
ту же ненависть, какие овладели его сердцем после  смерти  миссис  Линтон.
"Она, может быть, жила бы до сих пор, если бы не этот человек!" - горестно
думал он всегда, и Хитклиф в его глазах был убийцей. Мисс Кэти еще никогда
не доводилось сталкиваться с  дурными  делами,  кроме  собственных  мелких
проступков - непослушания, несправедливости или горячности,  проистекавших
из своенравия и легкомыслия и вызывавших в ней раскаяние в тот же день. Ее
поразило, как черна эта  душа,  способная  годами  скрывать  и  вынашивать
замысел мести, чтобы потом спокойно,  без  угрызений  совести  осуществить
его. Впечатление было глубоко; девочку, казалось, так потрясли эти впервые
для нее раскрывшиеся свойства  человеческой  природы  -  несовместимые  со
всеми прежними ее  представлениями,  -  что  мистер  Эдгар  счел  излишним
продолжать разговор. Он только добавил:
   - Теперь ты знаешь, дорогая, почему я хочу, чтобы ты избегала его  дома
и семьи. Вернись к своим прежним занятиям и забавам и не  думай  больше  о
тех людях.
   Кэтрин поцеловала  его  и  по  своему  обыкновению  часа  два  спокойно
просидела над уроками; потом отправилась с отцом в  обход  его  земель,  и
день прошел, как всегда. Но вечером, когда она удалилась в свою комнату, а
я пришла помочь ей раздеться, я  застала  ее  на  коленях  возле  кровати,
плачущую навзрыд.
   - Ой, срам какой, глупая девочка! - закричала я. -  Ну,  вышло  раз  не
по-вашему! Если бы у вас бывали подлинные беды, вы постыдились бы  уронить
хоть  слезинку  из-за  такого  пустяка.  Вы  не  знавали  никогда  и  тени
настоящего горя, мисс Кэтрин. Представьте себе на минуту, что мой господин
и я умерли и что вы остались одна на свете: что бы вы  чувствовали  тогда?
Сравните теперешний случай с подобным несчастьем и благодарите  судьбу  за
друзей, которые у вас есть, вместо того чтобы мечтать еще о новых.
   - Я плачу не о себе, Эллен, - отвечала она, -  я  о  нем.  Он  надеялся
увидеть меня сегодня опять и будет так разочарован: он будет ждать меня, а
я не приду!
   - Вздор, - сказала я, - не воображаете ли  вы,  что  он  так  же  много
думает о вас, как вы о нем? Разве нет у него товарища -  Гэртона?  На  сто
человек ни один не стал бы плакать о разлуке с  родственником,  с  которым
виделся всего два раза в жизни. Линтон сообразит, в чем дело, и не  станет
больше тревожиться из-за вас.
   - Но нельзя ли мне написать ему записку с объяснением, почему я не могу
прийти? - попросила она, поднявшись с полу. -  И  прислать  ему  обещанные
книги? У него нет таких хороших книг, как у меня, и ему страшно захотелось
почитать мои, когда я ему стала рассказывать, какие они интересные. Можно,
Эллен?
   - Нельзя! Нельзя! - возразила я решительно. -  Тогда  и  он  напишет  в
ответ, и пойдет и пойдет... Нет, мисс Кэтрин, это знакомство надо оборвать
раз навсегда: так желает ваш отец, и я послежу, чтобы так оно и было.
   - Но как может маленькая записочка...  -  начала  она  снова  с  жалким
видом.
   - Довольно! - перебила я. - Никаких маленьких записочек. Ложитесь.
   Она метнула на меня сердитый взгляд - такой сердитый, что я  сперва  не
захотела даже поцеловать ее на ночь. Я  укрыла  ее  и  затворила  дверь  в
сильном недовольстве; но, раскаявшись, тихонько вернулась, - и что же! Моя
барышня стояла у стола с листком чистой бумаги перед собой и с  карандашом
в руке, который она при моем появлении виновато прикрыла.
   - Никто не отнесет вашего письма, Кэтрин, - сказала  я,  -  если  вы  и
напишете. А сейчас я потушу вашу свечку.
   Я прибила гасильником пламя, и меня за это пребольно шлепнули по руке и
назвали "гадкой злюкой". И тогда я опять ушла от  нее,  и  она  в  сердцах
щелкнула задвижкой. Письмо было написано и отправлено,  куда  надо,  через
деревенского парнишку, который разносил от нас молоко; но об этом я узнала
много позже. Проходили недели, и Кэти успокоилась, хотя она до  странности
полюбила забиваться куда-нибудь в уголок; и нередко бывало, если я подойду
к ней неожиданно, когда она читает, она вздрогнет и нагнется  над  книгой,
явно  желая  спрятать  ее;  и  я  примечала  торчавший   краешек   листка,
заложенного между страниц. А еще она завела привычку рано утром спускаться
вниз и слоняться по кухне, точно чего-то  поджидая.  Она  облюбовала  себе
маленький ящик секретера в библиотеке и теперь  рылась  в  нем  часами,  а
когда уходила, всегда заботливо вынимала из него ключ.
   Однажды, когда Кэти разбиралась в своем ящике, я приметила, что  вместо
мелочей и  безделушек,  составлявших  недавно  его  содержимое,  появились
сложенные листки бумаги. Это пробудило во мне любопытство и подозрения,  я
решила заглянуть в ее потайную сокровищницу; и как-то вечером, когда  мисс
Кэти и мой господин заперлись каждый  у  себя,  я  поискала  и  без  труда
подобрала среди своих ключей такой, что подходил к замку. Открыв  ящик,  я
выпростала его в свой фартук и унесла все к  себе  в  комнату,  чтобы  как
следует просмотреть на досуге. Хоть я не могла ожидать ничего другого, все
же я была поражена, увидев, что это сплошь  письма  и  письма  -  чуть  не
ежедневные - от Линтона Хитклифа: ответы на те, что писала  Кэти.  Письма,
помеченные более давним числом,  были  застенчивы  и  кратки;  постепенно,
однако,  они  превращались  в  пространные  любовные  послания,  глупые  -
соответственно возрасту их сочинителя; но  местами  в  них  проскальзывало
кое-что, казавшееся мне заимствованным из менее наивного  источника.  Иные
из этих писем поразили  меня  очень  странной  смесью  искреннего  пыла  и
пошлости: начинались они выражением  живого  чувства,  а  заканчивались  в
напыщенном цветистом слоге, каким  мог  бы  писать  школьник  воображаемой
бесплотной возлюбленной. Нравились ли они нашей мисс, я не  знаю;  но  мне
они показались никчемным хламом. Просмотрев столько, сколько  я  посчитала
нужным, я их увязала в носовой платок и убрала к  себе,  а  порожний  ящик
заперла.
   Следуя своему обыкновению, моя молодая госпожа сошла рано утром вниз  и
наведалась на кухню: я  подсмотрела,  как  она  подошла  к  дверям,  когда
появился мальчонка; и пока наша молочница наполняла ему кувшин, мисс  Кэти
сунула что-то ему в карман и что-то оттуда вынула. Я прошла  кругом  через
сад и подкараулила посланца, который доблестно сопротивлялся, защищая  то,
что ему доверили, и мы с ним расплескали молоко, но  мне  все  же  удалось
отобрать письмо; и, пригрозив мальчику хорошей взбучкой, если он тут же не
уберется прочь, я стала у забора и познакомилась  со  страстным  посланием
мисс Кэти. Она писала проще и красноречивей, чем ее двоюродный брат: очень
мило и очень бесхитростно. Я покачала головой  и,  раздумывая,  побрела  к
крыльцу. День был сырой, она не могла развлечься прогулкой по  парку;  так
что по окончании утренних уроков мисс Кэти пошла искать утешения к  своему
ящику. Ее отец сидел за столом и читал, а я нарочно выискала себе работу -
стала  пришивать  отпоровшуюся  бахрому  гардины  и  при  этом  все  время
приглядывала  за  девочкой.  Птица,  вернувшаяся  к  ограбленному  гнезду,
которое она оставила недавно полным щебечущих птенцов,  метанием  своим  и
тоскливыми криками не выразила бы такого беспредельного отчаяния, как  она
одним коротким возгласом "Ох!" и быстрой  переменой  в  лице,  только  что
таком счастливом. Мистер Линтон поднял глаза:
   - Что случилось, любовь моя? Ты ушиблась? - сказал он.
   Взгляд его и голос убедили ее, что не он раскопал ее клад.
   - Нет, папа! - выговорила она. - Эллен,  Эллен,  пойдем  наверх  -  мне
дурно!
   Я послушалась и вышла с нею вместе.
   - Ох, Эллен! Они у тебя, - приступила она сразу, упав  на  колени,  как
только мы заперлись с ней вдвоем. - Ах, отдай их мне, и я никогда, никогда
не стану больше этого делать! Не говори папе... Ведь  ты  еще  не  открыла
папе, Эллен? Скажи, не открыла? Я вела себя очень плохо, но  этого  больше
не будет!
   С торжественной строгостью в голосе я попросила ее встать.
   - Так, мисс Кэтрин! - провозгласила я. - Вы, как видно, зашли  довольно
далеко: недаром вам стыдно за них! Целая куча хлама,  который  вы,  должно
быть, изучаете в свободные часы. Что ж, они так прекрасны,  что  их  стоит
напечатать! И как вы полагаете, что подумает мой господин, когда я разложу
их перед ним! Я еще не показывала, но не воображайте, что я  буду  хранить
ваши смешные тайны. Стыдитесь! Ведь это, разумеется, вы проторили дорожку:
Линтон, я уверена, и не подумал бы первый начать переписку.
   - Да нет же, не я! - рыдала Кэти так, точно у ней разрывалось сердце. -
Я совсем и не думала о любви к нему, покуда...
   - О любви? - подхватила  я,  проговорив  это  слово  как  только  могла
презрительней. - О любви! Слыханное ли дело! Да этак я  вдруг  заговорю  о
любви к мельнику, который жалует к нам сюда  раз  в  год  закупить  зерна.
Хороша в самом деле любовь! Вы всего-то виделись с Линтоном от силы четыре
часа за обе встречи! А теперь этот глупый хлам; я сейчас же пойду с ним  в
библиотеку. Посмотрим, что скажет ваш отец про такую любовь.
   Она тянулась за  своими  бесценными  письмами,  но  я  их  держала  над
головой; потом полились горячие мольбы, чтобы я  их  сожгла,  сделала  что
угодно, только бы не показывала их. И так как мне  на  самом  деле  больше
хотелось рассмеяться, чем бранить ее - потому что я видела  во  всем  этом
лишь пустое полудетское тщеславие, -  я  под  конец  пошла  на  уступку  и
спросила:
   - Если я соглашусь сжечь их, вы дадите мне честное слово больше никогда
не посылать и не получать ни писем, ни книг  (вы,  я  вижу,  и  книги  ему
посылали), ни локонов, ни колец, ни игрушек?
   - Игрушек мы не посылаем! - вскинулась Кэтрин: самолюбие  взяло  в  ней
верх над стыдом.
   - Словом, ничего, сударыня, - сказала я. - Если не дадите, я иду.
   - Даю, Эллен! - закричала она, хватая меня за платье. - Ох, кидай их  в
огонь, кидай!
   Но когда я стала разгребать кочергою угли, жертва показалась невыносимо
трудной. Мисс Кэти горячо взмолилась, чтобы я пощадила два-три письма.
   - Ну хоть два, Эллен! Я сохраню их на память о Линтоне!
   Я развязала платок и начала бросать их по порядку, листок за листком, и
пламя завихрилось по камину.
   - Оставь мне хоть одно, жестокая ты! - застонала она и  голыми  руками,
обжигая пальцы, вытащила несколько полуистлевших листков.
   - Очень хорошо, у меня есть еще что показать папе! - ответила я,  сунув
оставшиеся обратно в узелок, и повернулась снова к двери.
   Она бросила свои почерневшие листки в огонь и подала мне знак довершить
сожжение. Оно было закончено; я поворошила пепел и высыпала на него  совок
угля, и она безмолвно, с чувством тяжкой обиды, удалилась в свою  комнату.
Я сошла вниз сказать моему господину, что приступ дурноты у барышни  почти
прошел, но что я сочла нужным уложить ее на часок в постель. Она не  стала
обедать, но к чаю появилась  -  бледная,  с  красными  глазами  и  странно
притихшая. Наутро я сама ответила на письмо  клочком  бумаги,  на  котором
было написано: "Просьба к мастеру Хитклифу не посылать больше записок мисс
Линтон, так как она не будет их принимать". И  с  тех  пор  тот  мальчонка
приходил к нам с пустыми карманами.

"23"

   Дождливую ночь сменило сырое утро - не то идет снег, не то моросит, - и
дорогу нам пересекали шумные потоки, набегавшие со взгорья.  Ноги  у  меня
насквозь промокли; я была сердита и угнетена - самое подходящее настроение
для такого неприятного дела! Мы вошли в дом через кухню, чтобы  проверить,
вправду ли нет мистера Хитклифа: я не очень-то полагалась на его слова.
   Джозеф сидел и, видно, блаженствовал - один у бушующего огня; рядом  на
столе - кварта эля с накрошенными в него  большими  кусками  подрумяненной
овсяной лепешки; и короткая черная трубка во рту. Кэтрин подбежала к очагу
погреться. Я спросила, дома ли хозяин.  Мой  вопрос  долго  оставался  без
ответа, и, подумав, что старик оглох, я повторила громче.
   - Не-э! - буркнул он или, скорее, просопел в нос. -  Не-э,  ступайте-ка
назад, откуда пришли.
   - Джозеф! - кричал одновременно со мной капризный голос из  комнаты.  -
Сколько  раз  мне  тебя  звать?  Тут  осталась  только  горсточка  красных
угольков. Джозеф! Сейчас же иди сюда!
   Могучая затяжка  и  решительный  взгляд,  уставившийся  в  топку,  дали
понять,  что  уши  старика  глухи  к  призыву.  Ключница   и   Гэртон   не
показывались: женщина ушла куда-то по делам, а Гэртон, верно, работал.  Мы
узнали голос Линтона и вошли.
   - Ох, хотел бы я, чтоб ты когда-нибудь помер на своем чердаке! сдох  бы
с голоду! - сказал мальчик, заслышав наши шаги и подумав, что идет наконец
его нерадивый слуга.
   Он замолчал, поняв свою ошибку; двоюродная сестра кинулась к нему.
   - Это вы, мисс Линтон? - сказал  он,  поднимая  голову  с  подлокотника
большого кресла, в котором лежал. - Нет... не целуйте  меня:  от  этого  я
задыхаюсь.  Ох!  Папа  мне  сказал,  что  вы  придете,  -  продолжал   он,
отдышавшись после объятий Кэтрин,  а  та  стояла  и  смотрела  на  него  в
раскаянии. - Будьте так любезны, притворите дверь, вы  не  закрыли  ее  за
собой. Эти... эти подлые твари не несут угля подкинуть в  огонь.  Мне  так
холодно!
   Я помешала  в  топке  и  сама  принесла  ведерко  угля.  Больной  начал
жаловаться, что на него напустили пепла. Но он был измучен кашлем, и  было
видно,  что  его  лихорадит,  так  что  я  не  стала   его   упрекать   за
привередливость.
   - Ну,  Линтон,  -  тихо  сказала  Кэтрин,  когда  его  нахмуренный  лоб
разгладился. - Ты рад, что видишь меня?  Могу  я  что-нибудь  сделать  для
тебя?
   - Почему вы не приходили  раньше?  -  спросил  он.  -  Вы  должны  были
навещать меня, а не писать. Меня страшно  утомляло  писание  этих  длинных
писем. Гораздо было бы приятней разговаривать  с  вами.  А  теперь  мне  и
разговаривать трудно - мне все трудно. Не  понимаю,  куда  пропала  Зилла!
Может быть, вы (он посмотрел на меня) пройдете на кухню и посмотрите?
   Я не увидела благодарности за прежние свои услуги и,  не  желая  бегать
взад-вперед по его приказу, ответила:
   - Там нет никого, кроме Джозефа.
   - Я хочу пить! - крикнул он в раздражении  и  отвернулся.  -  Как  папа
уехал, Зилла только и делает, что шляется  в  Гиммертон:  это  подло!  Мне
приходится сидеть здесь внизу - они сговорились не  откликаться,  когда  я
зову их сверху.
   - А ваш отец внимателен к вам, мастер Хитклиф? -  спросила  я,  увидав,
что дружба, предлагаемая девочкой, отклонена.
   - Внимателен? Он  хоть  их  заставляет  быть  немного  внимательней,  -
проворчал больной. - Мерзавцы! Знаете, мисс  Линтон,  эта  скотина  Гэртон
смеется надо мной! Я  его  ненавижу!  правда,  я  ненавижу  их  всех:  они
препротивные!
   Кэти искала воды;  она  увидела  на  полке  кувшин,  наполнила  стакан,
принесла ему. Линтон попросил подбавить ложку вина из  бутылки  на  столе.
Отпив немного, он стал спокойней на вид и сказал, что она очень добра.
   - А ты рад, что видишь меня?  -  сказала  она,  повторяя  свой  прежний
вопрос и радуясь проблеску улыбки на его лице.
   - Да, я рад. В этом есть нечто новое - слышать голос такой, как ваш!  -
ответил он. - Но меня возмущало, что вы не приходите. А папа клялся, что я
сам виноват; он называл меня  жалким,  плюгавым,  никудышным  созданием  и
говорил, что вы презираете меня и что он на моем месте давно  уже  был  бы
хозяином Мызы вместо вашего отца. Но ведь вы меня не презираете, нет, мисс
Линт...
   - Я хочу, чтобы ты меня звал просто  Кэтрин  или  Кэти  и  на  "ты",  -
перебила моя молодая госпожа. - Презирать тебя? Нет! После папы и Эллен  я
люблю тебя больше всех на свете. Но я не люблю  мистера  Хитклифа.  И  мне
нельзя будет приходить, когда он вернется. Он долго будет в отъезде?
   - Несколько дней, - ответил Линтон, -  но  он  теперь  часто  ходит  на
болото - началась охотничья пора,  и  ты  могла  бы  просиживать  со  мною
часок-другой, пока его нет дома. Скажи, что ты согласна. Я  думаю,  что  с
тобой я не буду капризен: ты не станешь раздражать  меня  попусту,  всегда
будешь готова помочь мне, правда?
   - Да, - сказала Кэтрин, гладя его длинные  мягкие  волосы,  -  если  бы
только папа разрешил, я половину  времени  проводила  бы  с  тобой.  Милый
Линтон! Я хотела бы, чтобы ты был моим родным братом.
   - И тогда ты любила бы меня, как своего отца? - сказал он,  оживившись.
- А мой папа говорит, что ты полюбишь меня больше, чем отца, и больше всех
на свете, если станешь моей женой. Так что я хотел бы лучше, чтоб ты вышла
за меня замуж.
   - Нет, я никогда никого не буду любить больше, чем папу, - ответила она
решительно. - К тому же люди  иногда  ненавидят  своих  жен,  а  сестер  и
братьев никогда. И если бы ты был мне братом, ты жил бы с нами, и мой папа
любил бы тебя так же, как меня.
   Линтон стал, спорить, что так не бывает,  чтоб  люди  ненавидели  своих
жен; но Кэтрин уверяла, что так бывает,  и  не  нашла  ничего  умней,  как
привести в пример нелюбовь его собственного отца к ее  покойной  тетке.  Я
попыталась остановить ее неразумную речь, но не успела:  девочка  выложила
залпом все, что знала. Мастер Хитклиф в сильном раздражении заявил, что ее
россказни - сплошная ложь.
   - Мне это сказал папа, а  папа  никогда  не  лжет,  -  ответила  она  с
вызовом.
   - Мой отец презирает твоего! -  закричал  Линтон.  -  Он  его  называет
дураком и подлой тварью.
   - Твой отец - дурной человек, - возразила Кэтрин, - и некрасиво с твоей
стороны повторять то, что  он  говорит.  Он,  конечно,  дурной,  раз  тетя
Изабелла вынуждена была его бросить.
   - Она его не бросила, - сказал мальчик. - И ты ни в чем не  должна  мне
перечить.
   - Бросила, бросила! - кричала моя молодая госпожа.
   - Хорошо, так я скажу тебе кое-что, - объявил Линтон: -  Твоя  мать  не
любила твоего отца, - вот тебе!
   - О-о! - вскрикнула Кэтрин в таком бешенстве, что не могла продолжать.
   - А любила моего, - добавил он.
   - Ты лгунишка! Теперь я тебя ненавижу! -  Она  задыхалась,  и  ее  лицо
стало красным от возбуждения.
   - Любила! Любила! - пел Линтон в глубине своего  кресла  и,  запрокинув
голову, наслаждался волнением противницы, стоявшей позади.
   - Бросьте, мистер Хитклиф! - вмешалась я, - это вы тоже,  должно  быть,
говорите со слов отца?
   - Нет, не с его слов. А вы придержите язык! - ответил он. - Да, Кэтрин,
да, она его любила! Любила!
   Кэти, не совладав с собой, сильно толкнула кресло, и Линтон  от  толчка
повалился на подлокотник. Его тут же стал душить  кашель,  быстро  положив
конец его торжеству. Приступ длился так долго, что напугал даже и меня.  А
Кэти расплакалась в ужасе от того, что натворила, хоть и не сознавалась  в
том. Я обняла мальчика и держала его, покуда кашель не  прошел.  Тогда  он
меня оттолкнул и молча откинул  голову.  Кэтрин  тоже  перестала  плакать,
чинно села против него и глядела на огонь.
   - Как вы чувствуете себя теперь, мастер Хитклиф? - спросила  я,  выждав
минут десять.
   - Хотел бы я, чтобы она себя так чувствовала, -  ответил  он,  -  злая,
жестокая девчонка! Гэртон никогда меня не трогает, он ни разу в  жизни  не
ударил меня. А мне было сегодня лучше - и вот... - Голос его  дрогнул,  он
всхлипывал.
   - Я тебя не ударила! - пробормотала Кэти и  прикусила  губу,  не  давая
воли новому взрыву чувств.
   Линтон стонал и вздыхал, точно в  сильном  страдании,  и  тянул  так  с
четверть часа; нарочно, видно, чтобы  привести  в  отчаяние  свою  сестру,
потому что каждый раз, когда он улавливал ее приглушенное всхлипывание,  в
его голосе звучала новая боль и волнение.
   - Мне жаль, что я причинила тебе вред, Линтон, - сказала  она  наконец,
не выдержав терзания. - Но со  мной  ничего  бы  не  сделалось  от  такого
легкого толчка, и я не думала, что он может повредить  тебе.  Но  ведь  он
тебе не очень повредил - не очень, Линтон? Не  могу  же  я  уйти  домой  с
мыслью, что сделала тебе зло. Отвечай же! Говори со мной!
   - Я не могу говорить с тобой, - прошептал он. - Ты так сильно  толкнула
меня, что теперь я не усну всю ночь, задыхаясь от кашля. Если бы и с тобой
так бывало, ты бы знала, что это такое, но ты  будешь  преспокойно  спать,
пока я тут мучаюсь один-одинешенек. Хотел бы я посмотреть, как бы ты  сама
проводила такие страшные ночи! - И он  громко  расплакался  от  жалости  к
самому себе.
   - Если страшные ночи для вас - привычное дело, - сказала я,  -  значит,
не из-за барышни вам не спиться; не приди она вовсе, вы спали бы ничуть не
лучше. Впрочем, так это или не так, она больше не станет вас тревожить, и,
может быть, вам будет покойнее, когда мы уйдем.
   - Уйти мне? - спросила печально Кэтрин, склоняясь над ним. - Ты хочешь,
чтобы я ушла, Линтон?
   - Ты не можешь изменить  того,  что  сделала,  -  ответил  он  сердито,
отшатнувшись от нее, - или изменишь только к  худшему:  разволнуешь,  и  у
меня поднимется жар.
   - Значит, мне лучше уйти? - повторила она.
   - Во всяком случае, оставь меня в покое, - сказал он,  -  не  переношу,
когда ты много говоришь.
   Она медлила и еще несколько  томительных  минут  не  сдавалась  на  мои
уговоры уйти; но так как он не заговаривал и не глядел на нее, она в конце
концов направилась к двери, и я за ней.  Нас  заставил  вернуться  громкий
стон. Линтон сполз с кресла и нарочно бился на  полу  перед  огнем,  точно
скверный избалованный ребенок, решивший доставлять всем вокруг  как  можно
больше огорчений и тревоги. По всему поведению мальчишки  я  сразу  поняла
его натуру и видела, что было бы безумием потакать ему. Но мисс Кэтрин  не
разобралась: она в ужасе кинулась назад, стала на  колени,  и  плакала,  и
ласкала его, и уговаривала, покуда он не утих, потому что стал задыхаться,
никак не из сожаления, что огорчил ее.
   - Я положу его на кушетку, - сказала я, -  и  пусть  катается  по  ней,
сколько ему угодно: не век же нам стоять и смотреть.  Надеюсь,  вы  теперь
убедились, мисс Кэти, что не тот вы человек, который может его исцелить, и
что причина его болезни не в нежных чувствах к вам. Ну его  совсем!  Идем.
Как только он увидит, что рядом нет никого, кто стал бы обращать  внимание
на его дурь, он будет рад полежать спокойно.
   Она положила подушку ему под голову, поднесла ему  воды;  он  оттолкнул
стакан и беспокойно заерзал на подушке, точно это был камень  или  полено.
Кэти попробовала положить ее удобней.
   - Так я не могу, - сказал он. - Слишком низко голове.
   Кэтрин принесла вторую подушку и положила их одна на другую.
   - А так слишком высоко, - заворчал неугомонный.
   - Как же мне устроить? - спросила она в отчаянии.
   Он свесился к ней, когда она стояла возле кушетки, пригнув одно колено,
и не нашел ничего лучшего, как опереться на ее плечо.
   - Нет, так не годится! - сказала я. -  Хватит  с  вас  подушки,  мастер
Хитклиф. Барышня и так потратила на вас слишком много времени:  мы  больше
не можем сидеть тут и пяти минут.
   - Можем, можем! - оборвала меня Кэти. - Теперь он хороший и терпеливый.
Он понял наконец, что этой ночью я буду куда несчастней его, если  поверю,
что ему стало хуже из-за моего прихода, и что я не посмею  поэтому  прийти
еще раз. Скажи правду, Линтон, - я ведь и в самом деле  больше  не  должна
приходить, если причинила тебе вред.
   - Ты можешь приходить, чтоб лечить меня, -  ответил  он,  -  ты  должна
приходить, потому что ты в самом деле причинила мне вред: очень большой  -
ты это знаешь! Когда вы пришли, я не был так плох, как сейчас, -  ведь  не
был?
   - Но вы сами себя довели до беды плачем и капризами.
   - Ничего я тебе не сделала, -  сказала  его  двоюродная  сестра.  -  Во
всяком случае, теперь мы будем друзьями. И я тебе нужна: ты хочешь,  чтобы
я иногда навещала тебя, правда?
   - Я же сказал, что хочу, - ответил он нетерпеливо. - Сядь на кушетку  и
дай мне опереться на твои колени. Так мама сидела со мной - целыми  днями.
Сиди тихо и не разговаривай, но можешь спеть мне песню, если умеешь  петь;
или читай наизусть какую-нибудь  длинную  интересную  балладу  -  из  тех,
которым ты обещала меня научить; можно и какой-нибудь  рассказ.  Но  лучше
балладу. Начинай.
   Кэтрин прочитала самую длинную, какую  знала  на  память.  Это  занятие
очень понравилось обоим. Линтон захотел прослушать вторую балладу и  затем
еще одну, не  считаясь  с  моими  настойчивыми  возражениями.  Так  у  них
тянулось, пока часы не пробили двенадцать и  мы  услышали  со  двора  шаги
Гэртона, вернувшегося пообедать.
   - А завтра, Кэтрин? Ты придешь сюда завтра? - спросил  Хитклиф-младший,
удерживая ее за платье, когда она нехотя поднялась.
   - Нет, - вмешалась я, - ни завтра, ни послезавтра.
   Но Кэтрин,  видно,  дала  другой  ответ,  потому  что  лицо  у  Линтона
просветлело, когда она наклонилась и что-то шепнула ему на ухо.
   - Завтра вы не придете и не думайте, мисс! - начала я, когда  мы  вышли
во двор. - И не мечтайте!
   Она улыбнулась.
   - Ох, я приму верные меры, - продолжала  я.  -  Тот  замок  починят,  а
больше вы никаким путем не улизнете.
   - Я могу перелезть через ограду, - рассмеялась она. - Мыза - не тюрьма,
Эллен, и ты при мне не тюремщик. А кроме того, мне без  малого  семнадцать
лет, я взрослая. И я уверена, что Линтон быстро поправится, если мне дадут
за ним ухаживать. Я старше его, ты же знаешь, и умнее: я не так ребячлива.
Я очень скоро научусь направлять его, куда захочу - исподволь, лаской.  Он
красивый, славный мальчик, если ведет себя хорошо. В моих руках он  станет
просто прелесть какой! Мы никогда не будем ссориться - ведь  не  будем?  -
когда привыкнем друг к другу. Он тебе нравится, Эллен?
   - Нравится?! - вскричала я. - Молокосос, заморыш, да еще с  прескверным
характером. К счастью, как полагает  мистер  Хитклиф,  он  не  доживет  до
совершеннолетия. Я даже не уверена, дотянет ли он до весны. Если  нет,  не
велика потеря для его семьи. И счастье для нас,  что  отец  забрал  его  к
себе: чем мягче бы с ним обращались, тем он  становился  бы  назойливей  и
эгоистичней. Я рада, что он вам не достанется в мужья, мисс Кэтрин.
   Кэтрин помрачнела, услышав эти мои слова. Такой  небрежный  разговор  о
его близкой смерти оскорбил ее чувства.
   - Он моложе меня, - ответила она после  довольно  долгого  раздумья.  -
Значит, жить ему дольше, чем мне, - и он будет, он  должен  жить,  пока  я
жива! Он сейчас такой же крепкий, каким был, когда его только что привезли
на север, в этом я уверена. Он  простудился,  как  папа,  вот  и  все.  Ты
говоришь, что папа выздоровеет, - почему же не выздороветь и ему?
   - Хорошо, хорошо!  -  сказала  я.  -  В  конце  концов  нам  не  о  чем
беспокоиться. Слушайте, мисс, и запомните, а я свое слово держу:  если  вы
попытаетесь еще раз пойти на Грозовой Перевал со мною или без меня, я  все
расскажу мистеру Линтону, и, пока он не разрешит, ваша дружба с двоюродным
братом возобновляться не должна.
   - Она уже возобновилась, - проговорила угрюмо Кэти.
   - Ну, так ей будет положен конец! - сказала я.
   - Посмотрим! - был ответ; и  она  пустилась  вприпрыжку,  оставив  меня
плестись позади.
   Мы обе явились домой раньше обеденного часа, мой господин думал, что мы
гуляли в парке, и потому не спросил объяснения нашей отлучки. Едва войдя в
дом, я поспешила переобуться, но на Перевале я слишком долго  просидела  в
мокрых башмаках, и это не прошло мне даром. На другое утро я слегла и  три
недели была не способна исполнять свои обязанности: беда, ни разу  до  той
поры не случавшаяся со мной и, добавлю с благодарностью, ни разу после.
   Моя маленькая госпожа была просто ангел - сидела со мною,  ухаживала  и
подбадривала меня в моем одиночестве: меня сильно угнетало, что я не  могу
встать. Это нелегко для хлопотливой, деятельной женщины;  но  мне  все  же
грех было жаловаться. Мисс Кэтрин, как только выходила из комнаты  мистера
Линтона, появлялась у моей постели. Свой день она делила между нами двумя:
ни  минуты  на  развлечения;  ела  наспех,  забросила   учение,   игры   и
превратилась в самую нежную сиделку. Какое же горячее было у  нее  сердце,
если, так любя отца, она так много давала и мне! Я сказала, что свой  день
она делила между нами; но господин мой  рано  удалялся  на  покой,  а  мне
обычно после шести не нужно было  ничего,  так  что  своими  вечерами  она
располагала полностью. Бедняжка! Ни  разу  я  не  подумала,  чем  она  там
занимается одна после чая. И хотя,  когда  она  забегала  ко  мне  сказать
"спокойной ночи", я нередко замечала свежий  румянец  на  ее  щеках  и  ее
покрасневшие пальчики, я и помыслить не смела, что краска вызвана  быстрой
ездой по полям, на холоду: воображала сдуру, что тут виной жаркий огонь  в
библиотеке.

"25"

   - Эти события происходили прошлой зимою, сэр, - сказала миссис  Дин,  -
год назад, не больше. Прошлой зимой мне бы и в голову не встало,  что  год
спустя я буду развлекать постороннего для семьи человека рассказом о  них!
Впрочем, кто знает, долго ли будете вы  посторонним?  Вы  слишком  молоды,
чтобы  вам  навсегда  удовольствоваться  одинокой  жизнью;  а  мне  что-то
думается, что не может человек увидеть Кэтрин Линтон и не полюбить ее.  Вы
улыбнулись;  но  почему  же  вы  так  всякий  раз  оживляетесь,  когда   я
заговариваю о ней? И почему вы попросили  меня  повесить  ее  портрет  над
камином? И почему...
   - Подождите, голубушка! - перебил я. - Допустим, я и впрямь мог  бы  ее
полюбить - но полюбит ли и она меня? Я слишком в  этом  сомневаюсь,  чтобы
рискнуть своим спокойствием, поддавшись такому соблазну. И потом  мой  дом
не здесь. Я принадлежу к  миру  суеты  и  должен  вернуться  в  его  лоно.
Продолжайте. Подчинилась Кэтрин приказам отца?
   - Подчинилась, - подхватила ключница. - Любовь  к  отцу  была  все  еще
главным чувством в ее сердце. Он говорил без гнева, он говорил с  глубокой
нежностью, -  как  тот,  кому  вскоре  предстоит  оставить  любимую  дочь,
окруженной опасностями и врагами,  среди  которых  его  наставления  будут
единственной опорой, какую он может ей завещать,  чтобы  она  руководилась
ими в жизни. Он мне сказал несколько дней спустя:
   - Я хотел бы, Эллен, чтобы мой племянник написал или пришел бы  к  нам.
Скажите мне откровенно, что вы думаете о нем: изменился он к лучшему?  Нет
ли надежды, что он исправится, когда возмужает?
   - Он  очень  хилый,  сэр,  -  отвечала  я,  -  и  едва  ли  доживет  до
возмужалости. Одно я могу сказать: он не похож на отца; и если мисс Кэтрин
на свое горе выйдет за него замуж, она сможет направлять его, если  только
не будет беспредельно и неразумно терпеливой. Во всяком случае, сударь,  у
вас еще много  времени  впереди,  чтобы  с  ним  познакомиться  и  узнать,
подходящая  ли  он  пара  для  нее:  ему  еще  четыре  года  с  лишним  до
совершеннолетия.
   Эдгар вздохнул и,  подойдя  к  окну,  стал  глядеть  на  гиммертоннскую
церковь.  День  был  туманный,  но  февральское  солнце   светило   сквозь
заволочье,  и  мы  могли  различить  две  ели  на  погосте   и   несколько
разбросанных могильных плит.
   - Я часто молился, - заговорил он как бы сам с собой,  -  чтобы  скорее
наступило то, чего уже недолго ждать; а теперь я отшатываюсь, я  страшусь.
Мне думалось, память о часе, когда я шел  женихом  вниз  по  той  ложбине,
будет менее сладка, чем предвкушение, что скоро, через несколько  месяцев,
а быть может и недель, меня отнесут туда и положат в  ее  нелюдимой  тиши!
Эллен, я был очень счастлив с моей маленькой Кэти: в зимние ночи и  летние
дни она росла подле меня живой надеждой. Но я был столь же счастлив, когда
предавался своим мыслям один среди этих камней  у  этой  старой  церковки;
когда лежал летними длинными вечерами на зеленом могильном холме ее матери
и желал... и томился по той поре, когда и мне можно будет лежать под  ним.
Что могу я сделать для Кэти? И как мне покинуть  ее?  Я  бы  нисколько  не
думал о том, что Линтон - сын Хитклифа, ни о том, что  он  отнимает  ее  у
меня - если бы только он мог утешить ее, когда меня не  станет!  Я  бы  не
печалился о том, что Хитклиф достиг своих целей и торжествует,  похитив  у
меня мою последнюю радость! Но если Линтон окажется недостойным, если он -
только орудие в руках отца, - я не могу оставить Кэти на него! И  как  это
ни жестоко - сокрушать ее пылкое сердце, я должен сурово стоять на своем и
видеть ее печальной, пока я живу, и, умирая,  покинуть  ее  одинокой.  Моя
дорогая девочка! Лучше бы мне вверить ее богу и похоронить ее раньше,  чем
я сам сойду в могилу!
   - А вы спокойно вверьте ее богу, сэр, - сказала я, - и если мы потеряем
вас - от чего да упасет нас воля его, - я, под божьим  оком,  останусь  до
конца другом ее и наставницей. Мисс Кэтрин хорошая девочка: я не опасаюсь,
что она предумышленно пойдет на дурное, а кто  исполняет  свой  долг,  тот
всегда в конце концов бывает вознагражден.
   Наступила весна; однако мой господин так и не окреп по-настоящему, хоть
и начал снова выходить с дочерью на прогулки - в обход  своих  земель.  Ее
неискушенному уму это само по себе  казалось  признаком  выздоровления.  К
тому же часто у него горел на щеках румянец и  блестели  глаза:  она  была
уверена, что  он  поправляется.  В  день  ее  рождения,  когда  ей  минуло
семнадцать лет, он не пошел на кладбище - лил дождь, и я сказала:
   - Сегодня вы, конечно, не пойдете из дому?
   Он ответил:
   - Да, в нынешнем году я с этим повременю.
   Он еще раз написал Линтону, что желал бы с ним повидаться; и если бы  у
больного был сносный вид,  отец,  наверно,  разрешил  бы  ему  прийти.  Но
мальчик был плох и, следуя чужой  указке,  сообщил  в  своем  ответе,  что
мистер Хитклиф запрещает ему ходить на Мызу, но его-де очень  радует,  что
дядя по своей доброте не забывает о нем, и он надеется встретиться  с  ним
как-нибудь на прогулке и при личном свидании испросить большой  милости  -
чтобы впредь его не разлучали так безнадежно с двоюродной сестрой.
   Эта часть письма была написана просто и, вероятно,  без  чужой  помощи:
Хитклиф, видно, знал, что о встрече с  Кэтрин  его  сын  способен  просить
достаточно красноречиво.
   "Я не прошу, - писал мальчик, - чтобы ей разрешили приходить  сюда.  Но
неужели я не увижу ее никогда, потому что мой отец запрещает мне ходить  в
ее дом, а вы запрещаете ей приходить в мой? Я прошу  вас  -  хоть  изредка
выезжайте с нею на дорогу к Перевалу;  дайте  нам  возможность  обменяться
иногда в вашем присутствии  несколькими  словами!  Мы  ничего  не  сделали
такого, за что нас надо было бы разлучить; и вы же не гневаетесь на  меня:
у вас нет причины не любить меня, вы сами  это  признаете.  Дорогой  дядя!
пришлите мне доброе слово завтра и позвольте увидеться  с  вами,  где  вам
будет угодно, только не в Скворцах. Я знаю, свидание вас убедит, что я  не
таков, как мой отец: по его уверениям, я больше  ваш  племянник,  чем  его
сын; и хотя у меня есть дурные свойства, которые делают  меня  недостойным
Кэтрин, она мне их прощала, и ради нее вы простите тоже.  Вы  спрашиваете,
как мое здоровье? Лучше. Но покуда я лишен всякой надежды, покуда  обречен
на одиночество или на общество  тех,  кто  никогда  меня  не  любил  и  не
полюбит, как могу я быть весел и здоров?"
   Эдгар, хоть и сочувствовал  мальчику,  не  мог  уступить  его  просьбе,
потому что ему самому не  под  силу  было  сопровождать  мисс  Кэтрин.  Он
ответил, что летом, может быть, они увидятся, а пока что он просит Линтона
и впредь время от времени писать ему; и добавлял  те  советы  и  утешения,
какие можно подать в письмах - потому что  он  отлично  знал,  как  тяжело
положение племянника в семье. Линтон сдался; однако, не будь на него узды,
он, верно, все испортил бы, превращая свои  письма  в  сплошную  жалобу  и
нытье. Но отец зорко следил за ним  -  и,  конечно,  настаивал,  чтоб  ему
показывали каждую строку, приходившую от моего господина. Так что,  вместо
того чтоб расписывать всячески свои личные страдания и печали  -  предмет,
всегда занимавший первое место в его мыслях, - Линтон плакался на жестокое
принуждение жить в разлуке с нежным другом, и мягко  намекал,  что  мистер
Линтон должен поскорее разрешить свидание или он начнет  думать,  что  его
нарочно обманывают пустыми обещаниями.
   Кэти была ему сильной союзницей дома;  и  обоюдными  стараниями  они  в
конце концов склонили моего господина разрешить им раз в неделю, под  моим
надзором, совместную прогулку - верхами или пешком - в полях,  прилегающих
к Мызе; потому что настал июнь, а мистер Эдгар все еще был  слишком  слаб.
Хоть он каждый год откладывал на имя дочери часть своего дохода,  у  него,
естественно, было желание, чтоб она могла удержать за собой - или  вернуть
себе со временем - дом своих предков; а он видел,  что  на  это  ей  давал
надежду только брак с наследником его земель. Он  не  имел  представления,
что тот угасает почти так же быстро, как он сам;  да  и  никто,  я  думаю,
этого не подозревал: ни один врач не навещал Грозовой  Перевал,  никто  не
виделся с мастером  Хитклифом  и  никто  не  мог  доложить  нам,  как  его
здоровье. Я же, со своей стороны,  стала  думать,  что  ошиблась  в  своих
предсказаниях и что мальчик и впрямь поправляется, если заводит разговор о
поездках и прогулках по полям и так упорно  преследует  свою  цель.  Я  не
могла вообразить себе, что отец способен  так  дурно  и  так  деспотически
обращаться с умирающим сыном, как обращался с Линтоном Хитклиф,  принуждая
мальчика, о чем я узнала только много позже, к этому показному нетерпению:
он  тем  настойчивей  домогался  своего,  чем  неизбежнее  смерть  грозила
вмешаться и разрушить его алчные и бессердечные замыслы.

"27"

   Семь дней проскользнули, отметив каждый свое течение заметной переменой
в состоянии Эдгара Линтона. Разрушения, производившиеся  раньше  месяцами,
теперь совершал в грабительском набеге один час. Кэтрин мы  еще  старались
обмануть;  но  ее  живой  ум  не  поддавался  обману,  угадывая  тайну   и
останавливаясь  на  страшном   подозрении,   постепенно   переходившем   в
уверенность. У бедняжки не достало  сердца  заговорить  о  поездке,  когда
наступил очередной четверг. Я  сама  напомнила  вместо  нее,  и  мне  было
разрешено  приказать  ей,  чтоб  она  вышла  освежиться,  -   потому   что
библиотека, куда ее отец спускался каждый день  на  короткое  время  -  на
час-другой, пока он в силах был сидеть, - да его личная комната стали всем
ее миром. Она жалела о каждой минуте,  которую  не  могла  провести,  сидя
подле отца или склонившись над его подушкой. Краски ее  лица  поблекли  от
бессонницы и печали, и мой господин с  радостью  ее  отпустил,  обольщаясь
мыслью, что Кэти  найдет  в  прогулке  счастливую  перемену  обстановки  и
общества; и он утешал себя надеждой, что  теперь  его  дочь  не  останется
совсем одна после его смерти.
   Мистером Эдгаром владела  навязчивая  мысль,  которую  я  разгадала  по
некоторым замечаниям, им оброненным,  -  мысль,  что  его  племянник,  так
похожий на него внешностью, должен и духом походить на него:  ведь  письма
Линтона почти не выдавали его дурного нрава. А я по извинительной слабости
не стала исправлять ошибку. Я спрашивала себя: что проку смущать последние
часы обреченного печальными сообщениями? Обратить их на пользу у него  уже
не будет ни сил, ни возможности.
   Мы  отложили  нашу  прогулку  на  послеобеденный  час  -  золотой   час
ведренного августовского дня: воздух, приносимый ветром  с  гор,  был  так
полон жизни, что, казалось, каждый, кто вдохнет его,  хотя  бы  умирающий,
должен  ожить.  С  лицом  Кэтрин  происходило  то  же,  что   с   картиной
окружающего: тени и солнечный свет пробегали по нему в быстрой  смене,  но
тени задерживались дольше, а солнечный свет  был  более  мимолетен;  и  ее
бедное сердечко упрекало себя даже за такое короткое забвение своих забот.
   Мы издали увидели Линтона, ожидающим на том же месте, которое он выбрал
в прошлый раз. Моя госпожа спешилась и сказала  мне,  что  пробудет  здесь
совсем недолго, так что лучше мне остаться в седле и подержать ее пони. Но
я не согласилась: я не хотела ни на минуту спускать с нее  глаз,  раз  она
вверена была моему попечению; так что мы  вместе  поднялись  по  заросшему
вереском склону. На этот раз мастер Линтон принял нас не так апатично - он
был явно взволнован; но взволнованность эта шла не от воодушевления  и  не
от радости - она походила скорее на страх.
   - Ты поздно, - проговорил он отрывисто, затрудненно. - Верно, твой отец
очень болен? Я думал, ты не придешь.
   - Почему ты не хочешь быть откровенным! - вскричала  Кэтрин,  проглотив
приветствие. - Почему ты не можешь попросту сказать, что я тебе не  нужна?
Странно, Линтон, ты вот уже второй раз зазываешь  меня  сюда,  как  видно,
нарочно для того, чтобы мы оба мучились - ни для чего другого!
   Линтон задрожал и глянул на нее не то умоляюще, не то пристыженно; но у
его  двоюродной  сестры  не  хватило  выдержки  терпеть  такое  загадочное
поведение.
   - Да, мой отец очень болен, - сказала она, - зачем же меня отзывают  от
его постели? Почему ты не передал с кем-нибудь, что освобождаешь  меня  от
моего обещания, если ты не желал, чтоб  я  его  сдержала?  Говори!  Я  жду
объяснений: мне не до забав и не до шуток; и не могу  я  танцевать  вокруг
тебя, пока ты будешь тут притворяться!
   - Я притворяюсь? - проговорил он. - В чем ты видишь  притворство?  Ради
всего святого, Кэтрин, не гляди так гневно! Презирай меня, сколько  угодно
- я жалкий, никчемный трус, меня как ни принижай, все мало, - но я слишком
ничтожен для твоего гнева. Ненавидь  моего  отца,  а  с  меня  довольно  и
презрения.
   - Вздор! - закричала Кэтрин в злобе. - Глупый, сумасбродный  мальчишка!
Ну вот, он дрожит, точно  я  и  впрямь  хочу  его  ударить!  Тебе  незачем
хлопотать о презрении, Линтон: оно само собой возникает у каждого - можешь
радоваться! Ступай! Я иду домой: было глупо  отрывать  тебя  от  камина  и
делать вид, будто мы хотим... да, чего мы с тобой хотим?  Не  цепляйся  за
мой подол! Если бы я жалела тебя, потому что ты плачешь  и  глядишь  таким
запуганным, ты бы должен был отвергнуть эту жалость.  Эллен,  объясни  ему
ты, как  постыдно  его  поведение.  Встань,  ты  похож  на  отвратительное
пресмыкающееся, - не надо!
   В слезах, со смертной мукой на лице Линтон распластался по траве  своим
бессильным телом: казалось, его била дрожь беспредельного страха.
   - О, я не могу! - рыдал он. - Я не могу это вынести! Кэтрин, Кэтрин,  я
тоже предатель, тоже, и я не смею тебе сказать!  Но  оставь  меня  -  и  я
погиб! Кэтрин, дорогая, - моя жизнь в твоих руках. Ты говорила, что любишь
меня! А если ты любишь, это не будет тебе  во  вред.  Так  ты  не  уйдешь,
добрая, хорошая, милая Кэтрин! И, может быть, ты согласишься... и он  даст
мне умереть подле тебя!
   Моя молодая госпожа, видя  его  в  сильной  тоске,  наклонилась,  чтобы
поднять  его.  Старое  чувство  терпеливой   нежности   взяло   верх   над
озлоблением, она была глубоко растрогана и встревожена.
   - Соглашусь... на что? - спросила она. - Остаться? Разъясни  мне  смысл
этих странных слов, и я соглашусь. Ты сам себе противоречишь и сбиваешь  с
толку меня! Будь спокоен и откровенен и сознайся во всем, что  у  тебя  на
сердце. Ты не захотел бы вредить мне, Линтон, - ведь так?  Ты  не  дал  бы
врагу причинить мне зло, если бы мог этому помешать? Я  допускаю,  что  ты
трусишь, когда дело касается тебя самого,  -  но  ты  не  можешь  трусливо
предать своего лучшего друга!
   - Но отец мне грозил, - выговорил юноша, сжимая свои исхудалые  пальцы,
- и я его боюсь... я боюсь его! Я не смею сказать.
   - Что ж, хорошо! - сказала Кэтрин с презрительным состраданием. - Храни
свои секреты: я-то не из трусов. Спасай себя: я не страшусь.
   Ее великодушие вызвало у него слезы: он плакал навзрыд, целуя ее  руки,
поддерживавшие его, и все же не мог набраться храбрости  и  рассказать.  Я
раздумывала, какая тут могла скрываться тайна, и  решила,  что  никогда  с
моего доброго согласия не придется Кэтрин страдать ради выгоды Линтона или
чьей-нибудь еще, - когда, заслышав шорох в кустах  багульника,  я  подняла
глаза и увидела почти что рядом мистера Хитклифа, спускавшегося по откосу.
Он не глянул на сына и Кэтрин, - хотя они были так близко, что он  не  мог
не слышать рыданий Линтона. Окликнув меня почти сердечным тоном,  с  каким
не обращался больше  ни  к  кому  и  в  искренности  которого  я  невольно
усомнилась, он сказал:
   - Очень приятно видеть тебя так близко от моего дома, Нелли. Как у  вас
там на Мызе? Расскажи. Ходит слух, - добавил он потише, - что Эдгар Линтон
на смертном одре, - может быть, люди преувеличивают? Так ли уж он болен?
   - Да, мой господин умирает, - ответила я, - это, к  сожалению,  правда.
Его  смерть  будет  несчастьем  для  всех  нас,  но  для  него  счастливым
избавлением!
   - Сколько он еще протянет, как ты думаешь? - спросил Хитклиф.
   - Не знаю, - сказала я.
   - Понимаешь, - продолжал он, глядя на  юную  чету,  застывшую  под  его
взглядом (Линтон, казалось, не смел пошевелиться  или  поднять  голову,  а
Кэтрин не могла  двинуться  из-за  него),  -  понимаешь,  этот  мальчишка,
кажется, решил провалить мое дело. Так что его  дядя  очень  меня  обяжет,
если поторопится и упредит его. Эге! Давно мой щенок ведет такую  игру?  Я
тут поучил его немножко, чтобы знал, как нюни распускать! Каков он в общем
с мисс Линтон - веселый, живой?
   - Веселый? Нет, он, видно, в сильной тоске, - ответила я.  -  Поглядеть
на него, так скажешь: чем посылать такого гулять  с  любезной  по  холмам,
уложить бы его в постель и позвать к нему доктора.
   - Уложим через  денек-другой,  -  проворчал  Хитклиф.  -  Но  сперва...
Вставай, Линтон! Вставай! - крикнул он. - Нечего  тут  ползать  по  земле,
сейчас же встать!
   Линтон лежал,  распростертый,  в  новом  приступе  бессильного  страха,
возникшего, должно быть, под взглядом отца: ничего другого  не  было,  чем
могло быть вызвано такое унижение. Он пытался подчиниться, но слабые  силы
его были на время скованы, и он снова со стоном  падал  на  спину.  Мистер
Хитклиф подошел и, приподняв, прислонил его к покрытому дерном уступу.
   - Смотри, - сказал он, обуздав свою злобу, - я рассержусь! И если ты не
совладаешь со своим цыплячьим сердцем... Черт возьми! Немедленно встать!
   - Я встану, отец, - еле выговорил тот. - Только оставь  меня,  а  то  я
потеряю сознание. Я все делал, как ты хотел, правда. Кэтрин  скажет  тебе,
что я... что я... был весел. Ах, поддержи меня, Кэтрин, дай руку.
   - Обопрись на мою, - сказал отец, - и встань на  ноги.  Так!  А  теперь
возьми ее под руку: ну вот, отлично. И смотри на нее. Вам, верно, кажется,
что я сам сатана, мисс Линтон, если вызываю в  парне  такой  ужас.  Будьте
добры, отведите его домой, хорошо? Его кидает в дрожь,  когда  я  до  него
дотрагиваюсь.
   - Линтон, дорогой! - прошептала Кэтрин. - Я не могу  идти  на  Грозовой
Перевал: папа запретил. Твой отец ничего тебе не сделает,  почему  ты  так
боишься?
   - Я н-не мо-гу войти в дом, - ответил Линтон. - Нельзя мне войти в  дом
без тебя!
   - Стой! - прокричал его отец.  -  Уважим  дочерние  чувства  Кэтрин.  -
Нелли, отведи его, и  я  безотлагательно  последую  твоему  совету  насчет
доктора.
   - И хорошо сделаете, - отвечала я. - Но  я  должна  остаться  при  моей
госпоже - ухаживать за вашим сыном не моя забота.
   - Ты неуступчива, - сказал Хитклиф, - я  знаю.  Но  ты  меня  принудишь
щипать мальчишку до тех пор, пока его визг не  разжалобит  тебя.  Ну  что,
герой, пойдешь ты домой, если я сам поведу тебя?
   Он снова приблизился и сделал вид, будто хочет подхватить хилого юношу,
но  Линтон,  отшатнувшись,  приник  к  двоюродной  сестре  и  с  неистовой
настойчивостью, не допускавшей отказа, взмолился, чтоб она проводила  его.
При всем неодобрении я не посмела помешать ей: в самом деле, как могла она
сама оттолкнуть его? Что внушало ему такой страх, мы не  могли  знать;  но
было ясно: страх отнял у мальчика последние силы, а если пугать его  пуще,
так он от потрясения может лишиться рассудка. Мы дошли до  порога;  Кэтрин
вошла в дом, а я стояла и ждала, покуда она доведет больного до кресла,  -
полагая, что она тотчас же выйдет,  -  когда  мистер  Хитклиф,  подтолкнув
меня, прокричал:
   - Мой дом не зачумлен, Нелли, и сегодня мне хочется быть гостеприимным.
Садись и позволь мне закрыть дверь.
   Он закрыл ее и запер. Я вскочила.
   - Вы не уйдете, не выпив чаю, - добавил он. - Я  один  в  доме.  Гэртон
погнал скот  в  Лиз,  а  Зилла  и  Джозеф  вышли  прогуляться.  И  хотя  к
одиночеству мне не привыкать, я  не  прочь  провести  время  в  интересном
обществе, когда есть возможность. Мисс Линтон, сядьте рядом с ним. Даю вам
то, что имею: подарок таков, что его едва ли стоит  принимать,  но  больше
мне нечего предложить. Я говорю о Линтоне. Как  она  на  меня  уставилась!
Странно, до чего я свирепею при виде всякого, кто явно меня  боится.  Если
бы я родился в стране, где законы не так строги и вкусы не так  утонченны,
я подвергал  бы  этих  двух  птенцов  вивисекции  -  в  порядке  вечернего
развлечения.
   Он тяжело вздохнул, стукнул по столу и тихо выругался:
   - Клянусь адом, я их ненавижу!
   - Я вовсе вас не боюсь! - крикнула Кэтрин, не слыхавшая его  последнего
возгласа. Она подошла совсем близко; ее черные  глаза  горели  страстью  и
решимостью. - Дайте мне ключ, я требую! - сказала она. - Я не стала бы  ни
пить, ни есть в этом доме, даже если бы умирала с голоду.
   Хитклиф положил кулак на стол, зажав  в  нем  ключ.  Он  поднял  глаза,
несколько удивленный ее смелостью; или, может  быть,  голос  ее  и  взгляд
напомнили ему ту, от кого она их унаследовала. Она ухватилась  за  ключ  и
наполовину выдернула  его  из  полуразжавшихся  пальцев,  но  это  вернуло
Хитклифа к настоящему; он поспешил исправить оплошность.
   - Кэтрин Линтон, - сказал он, - оставьте, или я вас одним ударом  сшибу
с ног. А это сведет миссис Дин с ума.
   Невзирая на предупреждение, Кэти снова схватила его кулак с  зажатым  в
нем ключом.
   - Мы  уйдем,  уйдем!  -  повторяла  она,  прилагая  все  усилия,  чтобы
заставить железные мускулы разжаться. Убедившись, что  ногтями  ничего  не
добьешься, она пустила в ход зубы. Хитклиф метнул на меня  взгляд,  в  тот
миг удержавший меня от немедленного  вмешательства.  Кэтрин  была  слишком
занята его пальцами, чтоб разглядеть лицо. Он вдруг разжал  их  и  уступил
предмет спора. Но не успела  она  завладеть  ключом,  как  он  ее  схватил
освободившейся рукой и, пригнув к своему колену, стал наносить  ей  другой
рукой то по одной щеке, то по другой удар за ударом,  каждого  из  которых
было бы довольно, чтоб осуществить его угрозу, когда бы  избиваемая  могла
упасть.
   Увидев это гнусное насилие, я в ярости набросилась на него.
   - Негодяй! - закричала я. - Негодяй!
   И толчка в грудь хватило бы, чтоб заставить меня замолчать: я полная  и
склонна к одышке. А тут еще  прибавилось  мое  бешенство.  Я  пошатнулась,
голова у меня закружилась  -  вот-вот  задохнусь  или  лопнет  кровеносный
сосуд. Картина мгновенно изменилась: Кэтрин, отпущенная,  прижала  руки  к
вискам и глядела так, точно не была уверена, на месте ли у  ней  уши.  Она
дрожала,  как  тростинка,  и  оперлась,  бедняжка,  о   стол,   совершенно
ошеломленная.
   - Видите, я умею наказывать детей, - сказал угрюмо подлец, нагибаясь за
ключом, упавшим на пол. - Теперь ступайте к Линтону, как я вам приказал, и
плачьте всласть! Я стану завтра вашим отцом, а через несколько дней у  вас
другого отца не будет - так что вам еще перепадет немало такого. Вы  много
можете выдержать: не из слабеньких! Каждый день вам будет  чего  отведать,
если я еще хоть раз подмечу в ваших глазах эту дьявольскую злобу!
   Кэти кинулась не к Линтону, а ко  мне,  села  у  моих  ног  и  положила
горящую щеку на мои колени, громко плача. Ее  двоюродный  брат  забился  в
угол дивана, тихий, как мышка, и, верно, поздравлял  себя,  что  наказанию
подвергся не он, а другой. Мистер Хитклиф, видя всех нас в смятении, встал
и принялся сам заваривать чай. Чашки с блюдцами уже стояли  на  столе,  он
налил и подал мне чашку.
   - Залей-ка этим хандру, - сказал он. - И поухаживай за своею баловницей
и моим баловником. Чай не отравлен, хоть и заварен  моей  рукой.  Я  пойду
присмотрю за вашими лошадьми.
   Когда он удалился, нашей первой мыслью было проломить  себе  выход.  Мы
попробовали кухонную дверь, но она оказалась  заперта  снаружи  на  засов;
посмотрели на окна - слишком узки, даже для тоненькой фигурки Кэти.
   - Мистер Линтон, - вскричала я, видя, что мы попросту  пленники,  -  вы
знаете, за чем гонится  этот  дьявол,  ваш  отец,  и  вы  все  должны  нам
раскрыть, или я надаю вам оплеух, как он вашей двоюродной сестре.
   - Да, Линтон, ты должен раскрыть, - сказала Кэтрин.  -  Я  пришла  ради
тебя, и будет черной неблагодарностью, если ты откажешься!
   - Я хочу пить, дай мне чаю, и тогда я тебе все расскажу, - ответил  он.
- Миссис Дин, отойдите. Мне неприятно, когда вы стоите надо мной.  Кэтрин,
ты мне напустила слез в чашку. Я не стану пить из нее. Налей другую.
   Кэтрин  пододвинула  ему  другую  и  отерла  свое  лицо.  Мне   претило
спокойствие, с каким этот жалкий трус держался  теперь,  когда  лично  ему
больше нечего было опасаться. Тревога, владевшая им в поле, улеглась,  как
только он переступил порог своего дома. Я поняла, что он страшился вызвать
бешеную ярость отца, если не заманит  нас  на  Грозовой  Перевал;  теперь,
когда задача была исполнена, непосредственная угроза для него миновала.
   - Папа хочет женить меня на тебе, -  продолжал  он,  отпив  немного  из
чашки. - Но он знает, что  дядя  не  позволит  нам  пожениться  сейчас,  и
боится, что я  умру,  пока  мы  будем  тянуть.  Поэтому  вы  должны  здесь
заночевать, а утром нас поженят; и если вы все  сделаете,  как  хочет  мой
отец, вы вернетесь завтра на Мызу и возьмете с собою меня.
   - Чтоб она взяла тебя с собой, жалкий, ублюдок! Обменыш! [в  английских
народных сказках часто рассказывается о том, как эльфы  похищают  ребенка,
подменив его уродцем эльфом] - закричала я. - Поженят! Да он сошел  с  ума
или считает нас всех  идиотами!  И  вы  возомнили,  что  красивая  молодая
леди... что милая, здоровая и веселая девушка свяжет себя с такой, как вы,
полумертвой обезьяной? Вам ли мечтать, что хоть какая-нибудь девица, не то
что Кэтрин Линтон, согласится избрать вас в мужья! Вас бы  высечь  за  то,
что вы заманили нас сюда своим подлым притворным нытьем. А  еще...  Нечего
лупить на меня глаза! Да, я не побоюсь дать вам таску, и жестокую, за ваше
подлое предательство и глупую самонадеянность!
   Я его в самом деле слегка тряхнула, но это  вызвало  приступ  кашля,  и
мальчишка по своему обычаю прибег к слезам и стонам,  а  Кэтрин  принялась
меня корить.
   -  Остаться  здесь  на  всю  ночь?  Нет,  -  сказала   она,   осторожно
осматриваясь вокруг. - Эллен, я прожгу эту дверь, но выйду отсюда!
   И она приступила бы немедленно  к  выполнению  своей  угрозы,  если  бы
Линтон не испугался опять за свою драгоценную особу. Он схватил ее  своими
слабыми руками, рыдая:
   - Ты не хочешь принять меня и спасти? Не хочешь, чтобы я жил на Мызе? О
Кэтрин, дорогая, ты просто не  вправе  уйти  и  бросить  меня!  Ты  должна
подчиниться моему отцу, должна!
   - Я должна подчиняться своему отцу, - ответила она, - и должна избавить
его от мучительного ожидания. Остаться здесь на всю ночь! Что он подумает?
Он, верно, уже в отчаянии. Я пробью выход из дому или прожгу. Успокойся!
   Тебе ничто не угрожает. Но если ты помешаешь  мне...  Линтон,  я  люблю
отца больше, чем тебя!
   Смертельный ужас перед гневом Хитклифа вернул  мальчику  его  трусливое
красноречие. Кэтрин с ним чуть с ума не сошла; все же она настаивала,  что
должна идти домой, и в свою очередь принялась уговаривать  его,  убеждать,
чтоб он забыл свое себялюбивое страданье. Пока они спорили таким  образом,
вернулся наш тюремщик.
   - Ваши лошади убежали, - сказал он, - и... Как, Линтон! Опять распустил
нюни? Что она тебе сделала? Нечего тут! Попрощайся - и  в  кровать!  Через
месяц-другой ты твердой рукою, мой мальчик, отплатишь ей за ее  теперешнее
тиранство. Ты истомился по искренней любви - больше тебе ничего  на  свете
не надо. И Кэтрин Линтон пойдет за тебя! Ну, живо в  кровать!  Зиллы  весь
вечер не будет. Тебе придется раздеться самому. Ну-ну, не хнычь! Ступай  к
себе! Я к  тебе  даже  не  подойду,  можешь  не  бояться.  К  счастью,  ты
действовал пока довольно успешно. Остальное я беру на себя.
   Он говорил  это,  придерживая  дверь,  чтобы  сын  мог  пройти;  и  тот
прошмыгнул точь-в-точь,  как  собачонка,  подозревающая,  что  человек  на
пороге собирается дать ей пинка.  Снова  щелкнул  ключ  в  замке.  Хитклиф
подошел к камину, у которого мы стояли молча, я  и  моя  молодая  госпожа.
Кэтрин глянула и инстинктивно поднесла руку к щеке: его  близость  оживила
ощущение боли. Никто другой не мог бы всерьез рассердиться на это  детское
движение, но он обругал ее и рявкнул:
   - Ого! Вы меня не боитесь? Значит, вы умеете скрывать  свою  храбрость:
вид у вас, черт возьми, достаточно испуганный!
   - Теперь я вас боюсь, - ответила она, - потому  что,  если  я  останусь
тут, это будет большим горем для папы, а как я могу  причинить  ему  горе,
когда он... когда он... Мистер Хитклиф, отпустите меня домой!  Обещаю  вам
выйти замуж за Линтона; я его люблю, и папа даст согласие. Почему вы силой
принуждаете меня к тому, что я и без того готова сделать по доброй воле?
   - Пусть только попробует принудить вас! - закричала я. - У нас в стране
есть правосудие, - есть еще, слава богу, хоть мы и живем в захолустье.  Да
за такое дело я на родного сына заявила бы  властям.  Это  же  разбой,  за
который и священника потянули бы в суд.
   - Молчать! - крикнул негодяй. - Черт тебя подери с твоим криком. Мне ни
к чему, чтобы ты тут разговаривала. Мисс Линтон, мысль,  что  ваш  отец  в
горе, мне крайне приятна: я от радости лишусь нынче сна. Вы  не  могли  бы
найти более верного способа заставить меня продержать вас под крышей моего
дома еще сутки, как сообщив мне, что это приведет  к  таким  последствиям.
Что же касается вашего обещания выйти замуж за Линтона, то я  приму  меры,
чтобы вы его сдержали: вас не выпустят  отсюда,  пока  обещание  не  будет
исполнено.
   - Так пошлите Эллен сказать папе, что я жива  и  здорова!  -  вскричала
Кэтрин, горько плача. - Или обвенчайте  меня  сейчас  же.  Бедный  папа!..
Эллен, он подумает, что мы погибли. Что нам делать?
   - Ничего похожего! Он подумает, что вам наскучило ухаживать  за  ним  и
что вы сбежали, решив немного позабавиться, -  сказал  Хитклиф.  -  Вы  не
можете отрицать, что зашли ко мне по  собственному  желанию,  вопреки  его
настойчивым запретам. И вполне естественно, что вы в вашем возрасте  ищете
увеселений и что вам надоело нянчиться с больным, который вам  всего  лишь
отец. Кэтрин, его счастливая пора миновала в тот день, когда вы  появились
на свет. Он вас проклинал, я думаю, за то, что вы родились (я  по  крайней
мере проклинал вас неустанно), и правильно будет, если, покидая этот свет,
он станет опять проклинать вас. И я с ним вместе. Я не люблю вас. Как  мне
вас любить? Бросьте плакать. Полагаю,  это  будет  впредь  вашим  основным
занятием,  если  Линтон  не  вознаградит  вас  за  другие  потери  -   ваш
дальновидный родитель, кажется, воображает, что мой сын на  это  способен.
Его письма с советами и утешениями меня чрезвычайно забавляли. В последнем
письме он  советует  моему  сокровищу  быть  бережным  с  его  драгоценной
доченькой и быть добрым к ней, когда она ему достанется: быть  бережным  и
добрым - это ли не по-отцовски? Но Линтону вся его  бережность  и  доброта
нужны для самого  себя.  Он  отлично  умеет  быть  маленьким  тираном.  Он
возьмется замучить сколько угодно кошек при условии, что им вырвут зубы  и
подпилят когти. Вы сможете рассказать его дяде немало прелестных историй о
его доброте, когда вернетесь домой, уверяю вас.
   - Вот это вы правильно! - сказала я. - Разъясните ей, каков характер  у
вашего сына! Покажите, в чем Линтон похож на вас, и тогда, я надеюсь, мисс
Кэти дважды подумает, прежде чем выйти замуж за гадюку!
   - Мне незачем говорить сейчас о его приятных качествах, - ответил он. -
Она все равно должна будет или пойти за него, или оставаться под арестом с
тобою вместе, покуда твой господин не помрет. Я могу держать тут вас обеих
взаперти тайно ото всех. Если сомневаешься, подбей  ее  взять  назад  свое
слово, тогда тебе представится возможность в этом убедиться.
   - Я не возьму назад своего слова, - сказала Кэтрин. -  Я  обвенчаюсь  с
Линтоном сейчас же, если мне  разрешат  после  этого  вернуться  на  Мызу.
Мистер Хитклиф, вы жестокий человек, но  вы  не  злодей.  Вы  не  захотите
просто по злобе сделать меня на всю  жизнь  непоправимо  несчастной.  Если
папа подумает, что я покинула его нарочно, и если он умрет раньше,  чем  я
вернусь, как мне жить после этого? Я больше не плачу, но  вот  я  бросаюсь
вам в ноги, и я не встану с колен и не сведу глаз с вашего лица,  пока  вы
не взглянете на меня! Нет, не  отворачивайтесь,  глядите!  Вы  не  увидите
ничего, что могло бы вас раздражать. У меня нет  к  вам  ненависти.  Я  не
сержусь, что вы меня ударили. Вы никогда никого в вашей жизни  не  любили,
дядя? Никогда? Ах! вы должны взглянуть на меня хоть раз. Я так  несчастна,
что вы не можете не пожалеть меня!
   - Разожмите ваши цепкие пальцы и убирайтесь, или я  дам  вам  пинка!  -
крикнул Хитклиф, грубо ее оттолкнув. - Я предпочту, чтоб меня обвила змея.
Какого черта вздумалось вам ластиться ко мне? Вы мне противны!
   Он брезгливо повел плечами, передернулся, точно в самом  деле  по  телу
его пробежала дрожь отвращения, и вскочил со стула, когда я раскрыла  рот,
чтоб обрушить на него поток брани. Но меня оборвали  на  первой  же  фразе
угрозой: если я скажу еще полслова, меня  запрут  в  другой  комнате.  Уже
смеркалось. Мы услышали голоса у садовых ворот. Наш хозяин поспешил тотчас
выйти. Он не терял головы, а мы были  как  безумные.  Две-три  минуты  шел
разговор, затем хозяин дома вернулся один.
   - Мне показалось, что это ваш двоюродный брат  Гэртон,  -  заметила  я,
обратившись к Кэтрин. - Хорошо бы, если б  он  пришел!  Кто  знает,  может
быть, он примет нашу сторону?
   - Это были трое слуг, посланных в поиски  за  вами  с  Мызы,  -  сказал
Хитклиф, подслушав меня. - Тебе нужно было только открыть окно и  позвать;
но клянусь, девочка рада-радешенька, что ты этого не  сделала;  рада,  что
принуждена остаться, я уверен!
   Узнав, какой мы упустили случай, обе  мы  безудержно  предались  своему
горю, и Хитклиф позволил нам плакать до девяти часов. В девять он приказал
нам пройти наверх, через кухню, в комнату Зиллы, и я шепнула моей  молодой
госпоже, чтоб она подчинилась: может быть, нам удастся вылезть там в  окно
или пробраться на чердак и оттуда на крышу. Однако проем окна оказался там
таким  же  узким,  как  внизу,  а  выйти  на  чердачную  лестницу  даже  и
попробовать не пришлось, потому что нас опять заперли. Мы обе всю ночь  не
ложились. Кэтрин стояла у окна и с  нетерпением  ждала  рассвета,  отвечая
только глубокими вздохами на мои  уговоры  прилечь  и  отдохнуть.  Сама  я
сидела  в  кресле  и  раскачивалась,  жестоко  осуждая  себя  за  то,  что
неоднократно нарушила долг, из чего, как мне  тогда  казалось,  проистекли
все несчастья моих господ. На деле, я понимаю, это было не так, но так оно
мнилось моему воображению в ту горькую ночь; и я самого  Хитклифа  считала
менее виновным, чем себя.
   В семь часов утра он явился к нам и спросил, встала ли мисс Линтон. Она
тотчас подбежала к двери и крикнула: "Да!".
   - Живей сюда! - сказал он, открыв дверь, и вытащил Кэтрин за  порог.  Я
поднялась, чтобы последовать за ней, но он снова повернул ключ в замке.  Я
требовала, чтобы меня выпустили.
   - Потерпи! - ответил он. - Я сию минуту пришлю тебе завтрак.
   Я колотила в дверь и  яростно  гремела  щеколдой;  и  Кэтрин  спросила,
почему меня все еще держат под замком. Хитклиф ответил, что  мне  придется
потерпеть еще час, и они ушли.  Я  терпела  два  и  три  часа.  Наконец  я
услышала шаги, но не Хитклифа.
   - Я несу вам поесть, - сказал голос. - Отворите.
   Радостно распахнув  дверь,  я  увидела  Гэртона,  нагруженного  запасом
снеди, достаточным для меня на весь день.
   - Возьмите, - сказал он, сунув мне в руки поднос.
   - Постойте минутку, - начала я.
   - Нельзя, - крикнул он и ушел, как я ни  молила  его  подождать.  Он  и
слушать не стал.
   И так меня продержали под замком весь тот день и всю ночь, и  еще  одни
сутки, и следующие... Пять ночей и четыре дня я  просидела  там,  не  видя
никого, кроме  Гэртона  раз  в  сутки,  по  утрам,  а  он  был  образцовым
тюремщиком: угрюмым и немым, и глухим ко всякой попытке  затронуть  в  нем
чувство справедливости или сострадания.

"29"

   Вечером после похорон мы с моей молодой леди сидели  в  библиотеке,  то
раздумывая с печалью - а она с отчаяньем - о нашей потере, то загадывая  о
нашем горьком будущем.
   Мы сошлись на том, что лучшее, чего Кэтрин могла ожидать, это,  что  ей
разрешат проживать и дальше на Мызе - по крайней мере, покуда Линтон  жив:
быть может, и ему позволят поселиться здесь же, а меня оставят  ключницей.
Надежда на такой благоприятный исход казалась слишком смелой, но все же  я
не теряла ее, и я уже радовалась, поверив, что не расстанусь ни  с  домом,
ни со службой, ни, главное, с  моей  любимой  молодой  хозяйкой,  когда  в
комнату прибежал, запыхавшись, слуга  -  один  из  тех,  которые  получили
расчет, но еще не уехали, - и сказал, что "этот чертов  Хитклиф"  идет  по
двору: так не запереть ли перед его носом дверь?
   Если б у нас и достало безрассудства на такое дело, нам не  хватило  бы
времени. Хитклиф не счел нужным постучаться или доложить о  себе:  он  был
хозяином и воспользовался хозяйским правом входить не спросившись. На наши
голоса он прошел прямо в библиотеку, без слов выпроводил  слугу  и  закрыл
дверь.
   Это была та самая комната, куда его ввели как  гостя  восемнадцать  лет
тому назад. Та же луна светила в окно, и лежал за  окном  тот  же  осенний
пейзаж. Мы еще не зажигали свечу,  но  в  комнате  все  было  видно,  даже
портреты на стене: гордая голова миссис Линтон, изящная - Эдгара  Линтона.
Хитклиф подошел к очагу. Внешне он тоже мало изменился с  годами.  Тот  же
человек: только смуглое лицо его стало чуть желтей и спокойней, а  фигура,
пожалуй, чуть грузней - вот и все различие. При виде  его  Кэтрин  встала,
порываясь уйти.
   - Стойте! - сказал он, удерживая ее за руку. - Больше побегов не будет!
Куда вам бежать? Я  пришел  отвести  вас  домой,  и  вы,  надеюсь,  будете
послушной  дочерью  и  не  станете   впредь   побуждать   моего   сына   к
неповиновению. Я не мог придумать, как мне его наказать, когда узнал о его
соучастии в этой истории: он, как паутина, ущипнешь - и его не  стало;  но
вы по его виду поймете, что он получил свое. Третьего дня вечерком я  свел
его вниз, посадил на стул и  больше  к  нему  не  прикоснулся.  Гэртона  я
выслал, мы остались вдвоем.  Через  два  часа  я  позвал  Джозефа  отнести
Линтона опять наверх; и с того часа мое присутствие так действует  ему  на
нервы, точно ему явилось привидение: мне думается, он часто видит  меня  и
тогда, когда меня нет поблизости. Гэртон говорит, что он просыпается среди
ночи, и кричит целый час, и зовет вас защитить его от меня, и люб  ли  вам
ваш бесценный супруг, или нет, вы пойдете к нему: теперь вам о нем думать;
перелагаю на вас всю заботу о нем.
   - А может быть, вы позволите Кэтрин жить и дальше здесь,  -  вступилась
я, - и отошлете мистера Линтона к ней? Вы их обоих ненавидите  и,  значит,
не станете скучать о них: для вас, лишенного сердца, от них одна докука.
   - Мызу я думаю сдать, - ответил он, - и, понятно, я хочу, чтоб мои дети
были при мне. Кроме того, эта девчонка должна платить мне услугами за свой
хлеб. Я не намерен содержать ее в роскоши и безделье, когда Линтон  умрет.
А теперь - собирайтесь, да поскорей; и  не  вынуждайте  меня  прибегать  к
насильственным мерам.
   - Я пойду, - сказала Кэтрин, - кроме Линтона, мне некого в мире любить;
и хотя вы сделали все, что могли, чтобы он стал ненавистен мне, а  я  ему,
все же вы не заставите нас разлюбить друг друга.  И  я  посмотрю,  как  вы
посмеете чинить ему вред при мне и как вы запугаете меня.
   - Храбритесь, хвастливый вояка? - ответил Хитклиф. - Но и я не так  вас
люблю, чтобы вредить ему. Ваши мучения не должны кончиться до срока, и  вы
их изведаете сполна. Не я сделаю его ненавистным для вас - это сделает его
милый нрав. Из-за вашего побега со всеми его последствиями Линтон теперь -
сама желчь. Не ждите благодарности за  вашу  великодушную  преданность.  Я
слышал, как он расписывал Зилле, что он стал бы делать, будь он так силен,
как я: наклонности налицо, а самая слабость изощрит его  изобретательность
в замену силе.
   - Я знаю, что у него злая натура, - сказала Кэтрин, - он ваш сын. Но  я
рада, что я добрее, что я могу простить; знаю, что он любит меня, -  и  по
этой причине люблю его. Мистер Хитклиф, у вас нет  никого,  кто  любил  бы
вас, и сколько бы вы ни старались сделать несчастными и сына, и меня,  нас
за все вознаграждает мысль, что  жестокость  ваша  порождена  еще  большим
вашим несчастьем. Ведь вы несчастны, правда? Одиноки, как дьявол,  и,  как
он, завистливы? Вас никто не любит, никто не  заплачет  о  вас,  когда  вы
умрете. Не хотела бы я быть на вашем месте!
   Кэтрин говорила с мрачным торжеством. Она как будто решила усвоить  дух
своей будущей семьи и находила наслаждение в горе своих врагов.
   - Тебе придется пожалеть себя самое, - сказал  ее  свекор,  -  если  ты
промешкаешь здесь еще минуту. Ступай, ведьма, собирай свои вещи!
   Она с презрением удалилась. Пока ее  не  было,  я  стала  проситься  на
Грозовой Перевал на место Зиллы, предлагая уступить ей мое. Но Хитклиф  ни
за что не соглашался. Он попросил меня  помолчать;  и  тут  в  первый  раз
решился обвести глазами комнату  и  посмотреть  на  портреты.  Разглядывая
портрет миссис Линтон, он сказал:
   - Этот я заберу к себе, не потому, что он мне нужен, но... -  Он  круто
повернулся к огню, и на его лице проступило нечто такое, что я, не  находя
другого слова, назову улыбкой. - Я скажу тебе, - продолжал  он,  -  что  я
сделал вчера. Я попросил могильщика, копавшего  могилу  Линтону,  счистить
землю с крышки ее гроба и открыл его. Я думал сперва, что не сойду  уже  с
места, когда увидел вновь ее лицо - это все еще было  ее  лицо!  Могильщик
меня с трудом растолкал. Он сказал,  что  лицо  изменится,  если  на  него
подует ветром, и тогда я расшатал стенку гроба с  одной  стороны  и  опять
засыпал гроб землей - не  с  того  бока,  где  положат  Линтона,  будь  он
проклят! По мне, пусть бы его запаяли в свинец. И я  подкупил  могильщика,
чтобы он пододвинул гроб Кэтрин, когда меня положат туда, и  мой  тоже.  Я
позабочусь, чтобы так оно и было. К тому времени, когда  Линтон  доберется
до нас, он не будет знать, где из нас кто.
   - Нехорошо, нехорошо, мистер Хитклиф! - возмутилась я. - Не стыдно  вам
было тревожить покойницу?
   - Я никого не потревожил, Нелли, - возразил он, - я  добыл  мир  самому
себе. Теперь я стану куда спокойней, и теперь у вас есть  надежда,  что  я
останусь лежать под землей, когда меня похоронят. Тревожить ее?  Нет!  Это
она тревожила меня,  ночью  и  днем,  восемнадцать  лет...  непрестанно...
безжалостно...  до  вчерашней  ночи:  вчера  ночью  я  обрел  покой.   Мне
мечталось, что я сплю последним сном рядом с нею, мертвой,  и  что  сердце
мое остановилось, а щека примерзла к ее щеке.
   - А если б она рассыпалась в прах или того хуже, о чем  мечтали  бы  вы
тогда? - я сказала.
   - О том, чтоб рассыпаться в  прах  вместе  с  нею  -  и  все-таки  быть
счастливей, - ответил он. - Думаете, я страшился перемены такого  рода?  Я
ждал подобного преображения, поднимая крышку, но я рад, что  оно  наступит
не раньше той поры, когда сможет захватить и меня. К тому же,  если  бы  в
моем мозгу не запечатлелось так отчетливо ее бесстрастное лицо, я вряд  ли
бы освободился от  того  странного  чувства.  Началось  это  необычно.  Ты
знаешь, что я был не в себе, когда она умерла: непрестанно, с рассвета  до
рассвета, я молил ее выслать ко мне свой призрак. Я крепко верю  в  духов;
верю, что они могут бродить среди нас - и действительно бродят, существуют
бок о бок с нами. В день, когда ее похоронили, выпал снег. Вечером я пошел
на кладбище. Вьюга мела, как зимой... А кругом пустынно. Я не боялся,  что
ее глупый муж станет шататься у ее приюта в  тот  поздний  час,  а  больше
никого не могло туда принести. Оставшись с ней один и сознавая, что  между
нами преградой только два ярда рыхлой  земли,  я  сказал  себе:  "Я  снова
заключу ее в объятия! Если она холодна, я стану думать,  что  это  холодно
мне, что меня пронизывает северный ветер; и если  она  неподвижна,  скажу,
что это сон". Я взял в сарае лопату и принялся копать изо всех сил. Железо
скребнуло по гробу - я стал работать руками.  Дерево  уже  треснуло  около
винтов. Еще немного, и я достиг бы цели, когда мне послышалось, что кто-то
вздохнул наверху, на краю могилы, и склонился вниз. "Только бы  мне  снять
крышку, - прошептал я, - и пусть засыплют нас обоих!" И  я  еще  отчаянней
принялся за дело. Снова послышался вздох - над самым моим ухом.  Я  словно
ощутил,  как  теплое  дыхание  отстранило  морозный  ветер.  Я  знал,  что
поблизости нет никого из плоти и крови; но  с  той  же  несомненностью,  с
какой мы замечаем в темноте приближение живого существа, хоть  глаз  и  не
может его различить, я отчетливо ощутил, что Кэти здесь; не под землей,  а
на земле. Внезапное чувство облегчения наполнило мне сердце и разлилось по
всему телу. Я бросил свою отчаянную затею,  и  сразу  явилось  утешение  -
несказанное утешение. Она была рядом со мной; была со мной, пока  я  сыпал
землю обратно в могилу, и не покидала меня на  пути  домой.  Смейся,  если
угодно, но я был уверен, что дома увижу ее. Я был уверен, что она рядом, и
я не мог не разговаривать с нею. Добравшись до  Грозового  Перевала,  я  с
надеждой кинулся к двери. Дверь была  заперта;  и,  помню,  этот  окаянный
Эрншо и моя жена не пускали  меня  в  дом.  Помню,  я  остановился,  чтобы
тряхнуть подлеца - и дух вон! Потом поспешил наверх, в ее комнату - в нашу
комнату. Я в нетерпении глядел вокруг... Я чувствовал ее рядом... я  почти
видел ее - и все-таки не видел! Верно, кровавый пот проступил  у  меня  от
тоски и томления... от жаркой моей мольбы дать мне взглянуть на  нее  хоть
раз! Не захотела! Обернулась тем же дьяволом,  каким  она  часто  являлась
мне. И с той поры я всегда - то в большей, то в меньшей мере - терплю  эту
невыносимую, адскую муку. Я держу свои нервы в таком напряжении,  что,  не
будь они у меня, как бычьи жилы,  они  давно  бы  сдали  не  хуже,  чем  у
Линтона. Когда я сидел, бывало, с Гэртоном у очага, казалось, стоит  выйти
за порог, и я встречу ее; когда бродил среди зарослей  вереска,  я  должен
был встретить ее, как только вернусь домой. Едва уйдя из  дому,  я  спешил
назад: она непременно дома, на Перевале, я знал это точно! А когда ложился
спать в ее комнате, сон не шел ко мне. Я там не мог  уснуть,  потому  что,
едва я сомкну глаза,  она  оказывалась  за  окном,  или  соскальзывала  по
переборкам, или входила в комнату и даже клала голову ко мне  на  подушку,
как, бывало, девочкой; и я должен был открыть глаза, чтоб увидеть ее. И за
ночь я закрывал и открывал их по сто раз,  и  всегда  напрасно.  Это  было
пыткой! Часто я громко стонал,  так  что  старый  мерзавец  Джозеф  думал,
конечно, что меня адски мучают  угрызения  совести.  Теперь,  когда  я  ее
увидел, я успокоился немного. Это был странный способ убивать - не то  что
постепенно, а  по  самым  крошечным  частицам:  обольщать  меня  призраком
надежды восемнадцать лет!
   Мистер Хитклиф замолк  и  отер  лоб.  Волосы  его  прилипли  к  вискам,
взмокшие от испарины, глаза глядели неотрывно на красные  угли  в  камине,
брови же он не сдвинул, а поднял чуть не под корни волос, что  делало  его
лицо не таким угрюмым,  но  сообщало  чертам  странную  встревоженность  и
томительное напряжение, как будто вся сила мысли была устремлена  на  один
предмет. Говоря, он лишь наполовину обращался ко  мне,  и  я  не  нарушала
молчания. Мне было не по душе слушать его  речи!  Вскоре  затем  он  опять
задумался над портретом, снял его  и  приставил  к  спинке  дивана,  чтобы
видеть в лучшем освещении; и когда он  снова  загляделся  на  него,  вошла
Кэтрин и объявила, что готова, пусть ей только оседлают пони.
   - Перешлете это завтра, - сказал мне  Хитклиф.  Потом,  повернувшись  к
ней, добавил: - Пони вам ни  к  чему.  Вечер  прекрасный,  а  на  Грозовом
Перевале вам никакие пони не понадобятся:  для  тех  прогулок,  какие  вам
разрешат, обойдетесь своими двумя. Идемте.
   - До свидания, Эллен! - шепнула моя дорогая  маленькая  госпожа.  Когда
она меня поцеловала, губы ее были, как лед. - Заходи навещать меня, Эллен,
непременно.
   - И не вздумайте, миссис Дин! - сказал ее новый отец. - Когда я  захочу
побеседовать с вами, я приду сюда. Мне не нужно, чтоб вы за мной шпионили!
   Он подал ей знак идти впереди него; и, кинув мне взгляд, резнувший меня
по сердцу, она подчинилась. Я стала у окна и смотрела им вслед, когда  они
шли садом. Хитклиф крепко взял Кэтрин за руку, хоть она, как видно, сперва
возражала; и быстрым шагом уволок ее в аллею, где их укрыли деревья.

"31"

   Вчера было ясно, тихо и морозно. Я, как и думал, отправился на Перевал.
Моя домоправительница попросила меня передать от нее записку ее барышне, и
я не стал отказываться, коль скоро почтенная женщина не усматривала ничего
странного в своей просьбе. Дверь дома раскрыта была настежь,  но  ревнивые
ворота оказались на запоре, как при моем последнем посещении. Я постучался
и окликнул Эрншо, возившегося у цветочных грядок. Он снял цепь, и я вошел.
Юный селянин так хорош собой, что лучше и  быть  нельзя.  Я  на  этот  раз
оглядел его с нарочитым вниманием; но он, как видно, прилагает все усилия,
чтобы выставить свои преимущества в самом невыгодном свете.
   Я спросил, дома ли мистер Хитклиф. "Нет, - он ответил,  -  но  к  обеду
будет".  Было  одиннадцать  часов,  и  я  объявил,  что  намерен  зайти  и
подождать, тогда он сразу отбросил свои орудия и пошел меня проводить -  в
роли, сказал бы я, сторожевого пса, но уж никак не заместителем хозяина.
   Мы вошли вместе, Кэтрин была дома и занималась делом  -  чистила  овощи
для предстоящего обеда. Она смотрела более угрюмой и менее одухотворенной,
чем тогда, когда я увидел ее в первый раз. На меня она  едва  взглянула  и
продолжала свою стряпню с тем  же  пренебрежением  к  общепринятым  формам
вежливости, как и тогда; в ответ на мой поклон и "доброе утро" она и  виду
не подала, что узнает меня.
   "Вовсе она не кажется такой милой, - подумал я, - какою  хочет  мне  ее
представить миссис Дин. Красивая, спору нет, но не ангел".
   Эрншо брюзгливо предложил ей унести все на  кухню.  "Уносите  сами",  -
сказала она, отшвырнув, как только кончила, миску и прочее, и  пересев  на
табурет под окном,  принялась  вырезывать  птиц  и  зверушек  из  очистков
брюквы, собранных в передник. Я  подошел  к  ней,  сделав  вид,  что  хочу
поглядеть на сад, и ловко, как мне думалось, неприметно для Гэртона уронил
ей на колени записку миссис Дин. Но она спросила громко: "Что это  такое?"
- и стряхнула листок.
   - Письмо от вашей старой знакомой,  ключницы  на  Мызе,  -  ответил  я,
досадуя, что мой  добрый  поступок  обнаружен,  и  убоявшись,  как  бы  не
подумали, что письмо написано мною самим.  После  такого  разъяснения  она
рванулась было поднять листок, но Гэртон ее  упредил.  Он  схватил  его  и
положил в карман жилета, сказав, что  письмо  должен  наперед  просмотреть
мистер Хитклиф. На это Кэтрин молча отвернулась от нас и,  вынув  украдкой
носовой платок, незаметно приложила его к глазам,  а  ее  двоюродный  брат
хотел сперва побороть в себе доброе чувство,  но  потом  все-таки  вытащил
письмо и бросил на пол подле нее -  со  всей  присущей  ему  неучтивостью.
Кэтрин подобрала и жадно прочла; потом задала мне ряд вопросов о различных
обитателях ее прежнего дома, разумных и неразумных;  и,  глядя  в  сторону
холмов, проговорила, ни к кому не обращаясь:
   - Хотелось бы мне поскакать туда на  Минни!  Забраться  повыше!  Ох!  Я
устала... мне _обрыдло_, Гэртон! - И она положила свою красивую голову  на
подоконник, не то потянувшись, не то вздохнув, и  погрузилась  в  какую-то
рассеянную грусть, не зная и не желая знать, следим мы за ней или нет.
   - Миссис Хитклиф, - сказал я, просидев некоторое  время  молча,  -  вы,
верно, и не подозреваете, что я ваш старый знакомый! И столь близкий,  что
мне кажется странным, почему вы  не  подойдете  поговорить  со  мной.  Моя
домоправительница не устает говорить о вас и вас расхваливать; и она будет
очень разочарована, если я вернусь без весточки и только  доложу,  что  вы
получили ее письмо и ничего не сказали.
   Она, видно, удивилась этой речи и спросила:
   - Эллен к вам благоволит?
   - Да, очень, - сказал я не совсем уверенно.
   - Вам придется объяснить ей, - продолжала она, - что я ответила  бы  на
письмо, но мне нечем писать и не на чем: нет даже книжки, откуда  я  могла
бы вырвать листок.
   - Ни единой книги! - воскликнул я. - Как вы умудряетесь жить здесь  без
книг, позволю я себе спросить?  Даже  располагая  большой  библиотекой,  я
часто порядком скучаю на Мызе; отберите  у  меня  книги  -  и  я  приду  в
отчаяние.
   - Я всегда читала, когда они у меня были, - сказала Кэтрин, - а  мистер
Хитклиф никогда не читает; поэтому он забрал себе в голову уничтожить  мои
книги. Вот уже много недель, как я не заглянула ни в одну. Только порылась
раз в теологической  библиотеке  Джозефа  -  к  его  великой  досаде.  Да,
однажды, Гэртон, я наткнулась на тайный клад в вашей комнате - латинские и
греческие учебники и несколько  сборников  сказок  и  стихов:  все  старые
друзья! Сборники я как-то принесла в _дом_, а вы подобрали, как  подбирает
сорока серебряные ложки, просто из любви к воровству: вам от них  никакого
проку. Или, может быть, вы их припрятали по злобе: если вас они  не  могут
радовать, пусть уж не радуют никого!  Может  быть,  эта  ваша  ревность  и
навела Хитклифа на мысль отнять у меня мои сокровища?  Но  они  почти  все
записаны в моем мозгу и отпечатаны в сердце, и это вы  не  можете  у  меня
отобрать!
   Эрншо залился  краской,  когда  его  двоюродная  сестра  рассказала  во
всеуслышанье о припрятанных им книгах, и, заикаясь,  стал  с  негодованием
отвергать ее обвинения.
   - Мистер Гэртон хочет пополнить свой запас знаний,  -  сказал  я,  чтоб
выручить его. - Ваши знания вызывают в нем не ревность,  а  рвение.  Через
несколько лет он станет образованным человеком.
   - И он хочет, чтобы я к тому времени совсем отупела, - ответила Кэтрин.
- Да, я слышу, как он пробует читать по складам - и какие же он делает при
этом очаровательные ошибки! Я бы с удовольствием, как вчера, послушала еще
раз в вашей  декламации  "Охотничью  потеху"  ["Chevy  chase"  -  народная
английская баллада начала XVI века]; это было очень смешно. Я все слышала;
и слышала, как вы перелистывали словарь, отыскивая трудные слова, а  потом
ругались, потому что не могли прочитать объяснения.
   Молодому человеку показалось, очевидно,  чересчур  несправедливым,  что
сперва потешались над его невежеством, а теперь  высмеивают  его  старания
преодолеть это невежество. Я был  того  же  мнения;  и,  вспомнив  рассказ
миссис Дин о первой попытке Гэртона внести свет во  тьму,  в  которой  его
растили, я заметил:
   - Миссис Хитклиф, все мы начинали и все  запинались  и  спотыкались  на
пороге. Если бы наши учителя дразнили нас, вместо того чтобы нам помогать,
мы и по сей день запинались бы и спотыкались.
   - О, - возразила она, - я не хочу мешать его успехам; но все же  он  не
вправе присваивать себе мое и делать его  для  меня  смешным  и  противным
из-за его скверных ошибок и неграмотного произношения. Эти книги - и стихи
и проза - освящены для меня другими воспоминаниями; и для меня невыносимо,
когда он их оскверняет! Но что хуже всего - он выбирает самые мои  любимые
места, которые я часто повторяю сама. Точно назло!
   С минуту Гэртон  стоял  молча,  только  грудь  его  высоко  вздымалась.
Нелегкая выпала ему задача:  чувствуя  жестокую  обиду,  подавить  в  себе
ярость. Я поднялся и по-джентльменски, чтоб его не смущать, стал в дверях,
обозревая открывавшийся оттуда широкий ландшафт.  Эрншо  последовал  моему
примеру и вышел из комнаты, но тотчас вернулся, неся  в  руках  пять-шесть
книг, которые бросил Кэтрин на колени, крикнув:
   - Берите! Не желаю больше никогда ни читать их, ни слышать, ни думать о
них.
   - Я их теперь не возьму, - ответила она. - Теперь они будут связаны для
меня с мыслью о вас; они мне противны.
   Она открыла одну, в которую явно много  раз  заглядывали,  и  прочитала
вслух отрывок в тягучей манере начинающего, потом засмеялась  и  отбросила
книгу прочь.
   - Послушайте, - продолжала она задорно и в той же манере начала  читать
на память строки какой-то старинной баллады.
   Но Гэртон не выдержал этого нового  испытания.  Я  услышал,  и  не  без
внутреннего одобрения, как он путем рукоприкладства остановил  ее  дерзкий
язык. Маленькая злючка сделала все, что могла,  чтоб  задеть  болезненное,
хоть и не утонченное, самолюбие своего  двоюродного  брата,  а  физическое
воздействие было единственным доступным ему  способом  подвести  баланс  и
поквитаться с обидчицей. Затем он сгреб книги и  швырнул  их  в  огонь.  Я
прочитал на его лице, какой муки стоило ему  принести  эту  жертву  своему
раздражению. Мне казалось,  что  он,  когда  горели  книги,  думал  о  том
удовольствии, которое они уже доставляли ему, и  о  том  торжестве  и  все
большем наслаждении,  которых  он  ожидал  от  них  в  дальнейшем;  и  мне
казалось, что я угадал и то, что его побуждало к этим тайным занятиям.  Он
довольствовался повседневным трудом и грубыми животными радостями, пока не
встретил на своем пути Кэтрин. Стыд при  ее  насмешках  и  надежда  на  ее
одобрение дали ему первый толчок к более высоким устремлениям. И  что  же?
Его старания подняться  не  только  не  оградили  его  от  насмешек  и  не
доставили похвал, - они привели к обратному!
   - Да, вот и вся польза, какую скот вроде вас может извлечь  из  них!  -
крикнула Кэтрин, зализывая рассеченную губу и следя негодующим взором, как
уничтожал огонь ее книги.
   - Попридержите лучше язык! - злобно сказал ее двоюродный брат.
   От волнения он не мог продолжать и поспешил к выходу;  я  посторонился,
чтобы дать ему дорогу, но  не  успел  он  переступить  порог,  как  мистер
Хитклиф, войдя со двора, остановил его  и,  положив  ему  руку  на  плечо,
спросил:
   - В чем дело, мой мальчик?
   - Ничего, ничего, - сказал Гэртон и кинулся вон,  чтобы  в  одиночестве
усладиться всею горечью гнева и обиды.
   Хитклиф посмотрел ему вслед и вздохнул.
   - Странно будет, если я пойду сам против  себя,  -  проговорил  он,  не
замечая, что я стою позади него. - Но когда я ищу в его чертах сходства  с
отцом, я с каждым днем все верней узнаю ее. Какого черта  он  так  на  нее
похож? Смотреть на него для меня почти невыносимо.
   Он потупил глаза и вошел задумчиво в дом. На лице его было тоскливое  и
беспокойное выражение, какого раньше я никогда не подмечал на  нем;  и  он
как будто спал с тела. Невестка, увидев его  в  окно,  тотчас  убежала  на
кухню, оставив меня одного.
   - Рад видеть, что вы снова выходите, мистер Локвуд, - сказал он в ответ
на мое приветствие. - Отчасти по эгоистическим соображениям: не думаю, что
в этой пустыне я легко найду  вам  заместителя.  Я  не  раз  дивился,  что
загнало вас в наши края.
   - Боюсь, сэр, лишь праздный каприз, - был мой ответ. - Или, может быть,
праздный каприз гонит меня отсюда. На той неделе я  отбываю  в  Лондон;  и
должен вас предуведомить, что я не собираюсь удерживать за  собою  Скворцы
сверх годичного срока, на который  мы  с  вами  договаривались.  Думаю,  я
больше здесь жить не буду.
   - О, в самом деле! Вам наскучило  ваше  добровольное  изгнание,  да?  -
сказал он. - Но если вы пришли выговорить, чтобы вас освободили  от  платы
за дом, в  котором  не  будете  проживать,  то  вы  напрасно  прогулялись:
взыскивая долги, я никому не делаю послаблений.
   - Я ничего не пришел выговаривать! - вскричал я, порядком раздраженный.
- Если угодно, я могу рассчитаться с вами хоть сейчас. -  И  я  достал  из
кармана чековую книжку.
   - Нет, нет, - ответил  он  хладнокровно,  -  вы  оставляете  достаточно
добра, чтобы покрыть долг, если и не вернетесь. Я вас не тороплю. Садитесь
и отобедайте с нами; когда знаешь, что гость наверняка не зачастит, почему
не оказать ему радушный прием? Кэтрин, соберите к столу; куда вы пропали?
   Кэтрин появилась опять, неся на подносе ножи и вилки.
   - Вы можете пообедать с Джозефом, -  пробурчал  Хитклиф.  -  Сидите  на
кухне, пока гость не уйдет.
   Она исполнила его распоряжение очень точно - может быть, у нее не  было
соблазна нарушить его. Живя среди мужланов и мизантропов, она едва ли была
способна оценить людей более приятных, когда встречалась с такими.
   С мистером Хитклифом, мрачным и неразговорчивым, - по одну  руку,  и  с
Гэртоном, безнадежно немым, - по другую, я отобедал не  слишком  весело  и
вскоре попрощался. Я хотел выйти через кухню, чтобы  взглянуть  напоследок
на Кэтрин и досадить старому Джозефу; но Гэртону приказали привести  моего
коня, и хозяин дома сам проводил меня до порога,  так  что  я  не  получил
возможности осуществить свое желание.
   "Как уныло проходит жизнь в этом доме! -  размышлял  я,  пустив  вскачь
коня. - Сказкой наяву, лучше - живой романтикой стала бы  действительность
для миссис Линтон Хитклиф, если бы мы  с  нею  вздумали  соединиться,  как
желала того ее добрая няня, и вместе окунулись бы  в  волнующую  атмосферу
города!"

"33"

   На другой день, то  есть  во  вторник  утром,  Эрншо  все  еще  не  мог
приступить к своим обычным занятиям и, значит, оставался дома; и я  быстро
убедилась, что мне никак не удастся удержать мою  подопечную  возле  себя,
как я держала ее до тех пор. Она сошла вниз раньше моего, а затем и в сад,
где Гэртон выполнял кое-какую нетрудную работу; и когда я вышла позвать их
к завтраку, я увидела, что она его уговорила расчистить  довольно  большой
кусок земли среди смородины и крыжовника, и теперь они  обсуждают  вдвоем,
какую рассаду перенести сюда из Скворцов. Я была в ужасе  от  опустошения,
произведенного за какие-нибудь полчаса; кустами  черной  смородины  Джозеф
дорожил как зеницей ока, и среди них-то Кэтрин  и  надумала  разбить  свой
цветник!
   - Ну вот! - закричала я. - Это, как только откроется, будет  в  тот  же
час показано хозяину, и чем вы станете тогда оправдываться, что позволяете
себе так хозяйничать в саду? Не миновать нам грозы, вот увидите...  Мистер
Гэртон, меня удивляет, что у вас только на то и достало ума,  чтобы  взять
да и наделать бед по ее указке!
   -  Я  и  забыл,  что  кусты  -  Джозефа,  -  ответил  Эрншо,  несколько
смутившись, - но я ему скажу, что это сделал я.
   Мы ели всегда вместе с мистером Хитклифом. Я исполняла роль  хозяйки  -
разливала чай, резала мясо и хлеб; так что без меня за столом обойтись  не
могли. Обычно Кэтрин сидела  подле  меня,  но  сегодня  она  пододвинулась
поближе к Гэртону; и я сразу поняла, что она так же не  намерена  скрывать
свою дружбу, как раньше не скрывала вражды.
   - Смотрите не разговаривайте много с двоюродным братом и не слишком его
замечайте, - шепнула я ей в предостережение, когда мы входили в  столовую.
- Это, конечно, не понравится мистеру Хитклифу, и  он  разъярится  на  вас
обоих.
   - Я и не собираюсь, - был ее ответ.
   Минуту спустя она бочком  наклонилась  к  соседу  и  стала  тыкать  ему
первоцвет в тарелку с овсяным киселем.
   Гэртон не смел заговорить с ней, даже не смел взглянуть; и все  же  она
продолжала  его  дразнить  и  дважды  довела  до  того,  что  он  чуть  не
рассмеялся. Я насупилась, и тогда она покосилась  на  хозяина,  чьи  мысли
были заняты чем угодно, только  не  окружавшим  его  обществом,  как  ясно
выдавало выражение его лица; и она остепенилась на минутку  и  с  глубокой
серьезностью всматривалась в него. Потом отвернулась и снова принялась  за
свои глупости.  У  Гэртона  вырвался  наконец  сдавленный  смешок.  Мистер
Хитклиф вздрогнул, глаза его  быстро  пробежали  по  нашим  лицам.  Кэтрин
ответила свойственным  ей  беспокойным  и  все-таки  вызывающим  взглядом,
который так его злил.
   - Хорошо, что мне не дотянуться до вас, - крикнул он. -  Какой  черт  в
вас сидит, что вечно вы глядите на меня этими бесовскими глазами?  Пропади
они пропадом! И больше не напоминайте мне о своем существовании. Я  думал,
что давно отучил вас от смеха.
   - Это я смеялся, - пробормотал Гэртон.
   - Что ты сказал? - спросил хозяин.
   Гэртон уставился в свою тарелку и не повторил признания. Мистер Хитклиф
поглядел на него, потом молча вернулся к еде и к прерванному раздумью.  Мы
почти уже кончили, и молодые люди благоразумно отодвинулись подальше  друг
от друга, так что я не предвидела новых неприятностей за столом,  когда  в
дверях  появился  Джозеф,  дрожавшие  губы  которого  и  яростный   взгляд
показывали, что нанесенный  его  драгоценным  кустам  ущерб  раскрыт.  Он,
верно, видел Кэти и ее двоюродного брата на  том  месте  в  саду  и  пошел
проверить, не натворили ли они чего-нибудь. Работая челюстями, как корова,
когда жует свою жвачку, так что  трудно  было  разобрать  хоть  слово,  он
начал:
   - Я вынужден просить  свое  жалованье,  потому  что  вынужден  уйти!  Я
располагал умереть там, где прослужил шестьдесят лет. И я думал:  уберу-ка
я свои книги к себе на чердак и все свои пожитки, а кухня пускай  остается
им,  вся  целиком,  спокойствия  ради.  Нелегко  отказываться  от   своего
насиженного места у очага, но я все-таки решил уступить им свой угол.  Так
нет же: она отобрала у меня и сад, а этого, по совести скажу, хозяин, я не
могу снести. Кому другому, может, и  способно  гнуться  под  ярмом,  и  он
согнется - я же к этому непривычен, а старый человек не скоро свыкается  с
новыми тяготами. Лучше я пойду дорогу мостить - заработаю себе на хлеб  да
на похлебку.
   - Ну, ну, болван, - перебил Хитклиф, - говори короче: чем тебя обидели?
Я не стану мешаться в твои ссоры с Нелли. Пусть она тебя хоть  в  угольный
ящик выбросит, мне все равно.
   - Да я не о Нелли, - ответил  Джозеф,  -  из-за  Нелли  я  бы  не  стал
уходить, хоть она и злая негодница. Нелли, слава богу, ни у кого не  может
выкрасть душу! Она никогда не была так красива, чтоб на нее глядели,  глаз
не сводя. Я об этой  богомерзкой  распутнице,  которая  околдовала  нашего
мальчика своими наглыми глазами и бесстыжей повадкой до  того,  что  он...
Нет, у меня сердце разрывается! Позабывши все, что я для него сделал,  как
для него старался, он пошел и вырыл лучшие смородинные кусты в саду!  -  И
тут старик разохался без удержу,  сокрушаясь  о  горьких  своих  обидах  и
неблагодарности юного Эрншо, вступившего на гибельный путь.
   - Дурень пьян? - спросил Хитклиф. - Гэртон, ведь он винит тебя?
   - Да, я выдернул два-три кустика, - ответил юноша,  -  но  я  собирался
высадить их в другом месте.
   - А зачем тебе понадобилось их пересаживать? - сказал хозяин.
   Кэтрин вздумалось вмешаться в разговор.
   - Мы захотели посадить там цветы, - крикнула она. - Вся  вина  на  мне,
потому что это я его упросила.
   - А вам-то какой дьявол позволил тронуть тут хоть палку? -  спросил  ее
свекор в сильном удивлении. - И кто приказывал тебе, Гэртон, слушаться ее?
- добавил он, обратившись к юноше.
   Тот молчал, как немой; за него ответила двоюродная сестра:
   - Вы же не откажете мне в нескольких ярдах земли  для  цветника,  когда
сами забрали всю мою землю!
   - Твою землю, наглая девчонка? У тебя ее  никогда  не  было,  -  сказал
Хитклиф.
   - И мои деньги, - добавила она, смело встретив  его  гневный  взгляд  и
надкусив корку хлеба - остаток своего завтрака.
   - Молчать! - вскричал он. - Доедай - и вон отсюда!
   - И землю Гэртона и его деньги, - продолжала безрассудная  упрямица.  -
Мы с Гэртоном теперь друзья, и я все ему о вас расскажу!
   Хозяин, казалось, смутился: он побелел и встал, глядя на нее  неотрывно
взглядом смертельной ненависти.
   - Если вы меня ударите, Гэртон ударит вас, - сказала  она,  -  так  что
лучше вам сесть.
   - Если Гэртон не  выпроводит  тебя  из  комнаты,  я  его  одним  пинком
отправлю в ад,  -  прогремел  Хитклиф.  -  Проклятая  ведьма!  Ты  посмела
заявить, что поднимешь его на меня? Вон ее отсюда! Слышишь? Вышвырнуть  ее
на кухню!.. Я ее убью, Эллен Дин, если ты позволишь ей попасться мне  хоть
раз на глаза!
   Гэртон шепотом уговаривал Кэти уйти.
   - Тащи ее прочь! - яростно крикнул  хозяин.  -  Ты  еще  тут  стоишь  и
разговариваешь? - И он подошел, чтобы самому выполнить свой приказ.
   - Больше он не станет, злой человек, подчиняться вам, - сказала Кэтрин.
- И скоро он будет так же ненавидеть вас, как я.
   - Тише, не надо! - забормотал с укоризной юноша, - я не  хочу  слышать,
как вы с ним так разговариваете. Довольно!
   - Но вы не позволите ему бить меня? - крикнула она.
   - Уходите, - прошептал он серьезно.
   Было уже поздно. Хитклиф схватил ее.
   -  Нет,  ты  уходи!  -  сказал  он  Гэртону.  -  Ведьма  окаянная!  Она
раздразнила меня - и в такую минуту, когда это для меня нестерпимо. Я  раз
навсегда заставлю ее раскаяться!
   Он запустил руку в ее волосы. Эрншо пробовал  высвободить  их,  убеждая
хозяина не бить ее на этот раз. Черные глаза Хитклифа пылали  -  казалось,
он готов был разорвать Кэтрин на куски; я собралась с духом, хотела прийти
к ней на выручку, как вдруг его пальцы разжались. Теперь он ее держал  уже
не за волосы, а за руку у плеча и напряженно  смотрел  ей  в  лицо.  Потом
прикрыл ладонью ее глаза, минуту стоял, словно стараясь прийти в себя,  и,
снова повернувшись к Кэтрин, сказал с напускным спокойствием:
   - Учитесь вести себя так, чтоб  не  приводить  меня  в  бешенство,  или
когда-нибудь я в самом деле убью вас! Ступайте с миссис  Дин  и  сидите  с
ней. И смотрите - чтоб никто, кроме нее, не слышал ваших дерзостей. Что же
касается Гэртона Эрншо, то, если я  увижу,  что  он  слушает  вас,  я  его
отошлю, и пусть ищет, где заработать свой хлеб. Ваша  любовь  сделает  его
отверженцем и нищим... Нелли, убери ее, и оставьте меня, все вы!  Оставьте
меня!
   Я увела свою  молодую  госпожу:  она  была  слишком  рада,  что  дешево
отделалась, и не стала  противиться.  Остальные  последовали  за  нами,  а
мистер Хитклиф до самого обеда сидел  в  столовой  один.  Я  присоветовала
Кэтрин пообедать наверху; но, как только он заметил, что ее место пустует,
он послал меня за ней. Он не говорил ни с кем из  нас,  ел  очень  мало  и
сразу после обеда ушел, предупредив, что не вернется до вечера.
   Новоявленные друзья, пока его не было,  расположились  в  _доме_,  и  я
слышала, как Гэртон  сурово  оборвал  свою  двоюродную  сестру,  когда  та
попробовала раскрыть, как поступил ее свекор с Хиндли. Юный Эрншо  сказал,
что не допустит ни одного слова в осуждение хозяина. Пусть  он  дьявол  во
плоти - ничего не значит: он, Гэртон,  все  равно  будет  стоять  за  него
горой; и пусть уж лучше она ругает его самого, как раньше, чем принимается
за мистера Хитклифа.  Кэтрин  сперва  разозлилась  на  это.  Но  он  нашел
средство заставить ее придержать язык: он спросил, как бы ей  понравилось,
если б он стал худо говорить о  ее  отце.  Тогда  она  поняла,  что  Эрншо
считает себя оскорбленным, когда чернят его хозяина;  что  он  привязан  к
нему слишком крепкими узами, каких не разорвут никакие доводы рассудка,  -
цепями, выкованными привычкой, и жестоко было бы пытаться их разбить.  Она
показала доброту  своего  сердца,  избегая  с  этого  часа  жаловаться  на
Хитклифа или выражать свою неприязнь к нему; и  она  призналась  мне,  что
сожалеет о своей попытке поселить вражду между ним  и  Гэртоном:  в  самом
деле, мне кажется, Кэти с тех пор никогда в присутствии двоюродного  брата
не проронила ни слова против своего угнетателя.
   Когда это небольшое разногласие уладилось, они стали опять друзьями,  и
были оба - и ученик и учительница - как  нельзя  более  прилежны  в  своих
разнообразных занятиях. Управившись с работой, я зашла посидеть с ними;  и
так мне было любо и отрадно смотреть  на  них,  что  я  не  замечала,  как
проходит время. Вы знаете, они оба для меня почти как родные дети. Я долго
гордилась одною, а теперь у меня явилась уверенность, что и другой  станет
источником такой же радости. Его честная, горячая натура  и  природный  ум
быстро стряхнули с себя мрак невежества и  приниженности,  в  котором  его
воспитали, а искренние похвалы со стороны Кэтрин, поощряя юношу, побуждали
его удвоить усердие. По мере того как просветлялся ум, светлело и лицо,  и
от этого внешность Гэртона стала  одухотвореннее  и  благородней.  Я  едва
могла себе представить, что предо  мной  тот  самый  человек,  которого  я
увидела в памятный день, когда нашла нашу маленькую  барышню  на  Грозовом
Перевале после ее поездки к Пенистон-Крэгу.
   Пока я любовалась ими и они трудились, надвинулись сумерки,  а  с  ними
пришел и хозяин. Он застал нас врасплох,  войдя  с  главного  хода,  и  не
успели мы поднять головы и взглянуть на него, он уже увидел всю картину  -
как мы сидим втроем. Что  ж,  рассудила  я,  не  было  еще  никогда  более
приятного и безобидного зрелища; и это будет вопиющий срам, если он станет
бранить их. Красный отблеск огня горел на их склоненных головах и  освещал
их лица, оживленные жадным детским интересом, потому что,  хоть  ему  было
двадцать три,  а  ей  восемнадцать,  им  обоим  еще  предстояло  узнать  и
перечувствовать много неизведанного: ни в нем, ни в ней еще не  выявились,
даже не возникли, чувства, свойственные трезвой разочарованной зрелости.
   Они вместе подняли глаза  на  мистера  Хитклифа.  Вы,  может  быть,  не
замечали никогда, что глаза у них в точности те же,  и  это  глаза  Кэтрин
Эрншо. У второй Кэтрин нет других черт сходства с  первой  -  кроме  разве
широкого лба и  своеобразного  изгиба  ноздрей,  придающего  ей  несколько
высокомерный вид, хочет она того или нет. У Гэртона сходство идет  дальше.
Оно всегда удивляло нас, а в тот час казалось особенно разительным, оттого
что его чувства были разволнованы и умственные  способности  пробуждены  к
необычной  деятельности.  Уж  не  это  ли  сходство  обезоружило   мистера
Хитклифа? Он направился к очагу в явном возбуждении; но оно быстро  опало,
когда он взглянул на юношу - или, вернее сказать, приняло другой характер,
- потому что Хитклиф все еще был возбужден. Он взял у Гэртона книгу из рук
и посмотрел на раскрытую страницу; потом вернул, ничего не сказав,  только
сделав невестке знак удалиться. Ее товарищ не долго медлил после нее, и  я
тоже поднялась, чтоб уйти, но хозяин попросил меня остаться.
   - Не жалкое ли это завершение, скажи? - заметил он, поразмыслив  минуту
о той сцене, которой только что был свидетелем. - Не  глупейший  ли  исход
моих отчаянных стараний? Я раздобыл рычаги и мотыги,  чтоб  разрушить  два
дома, я упражнял свои способности, готовясь к Геркулесову труду!  И  когда
все готово и все в моей власти, я убеждаюсь,  что  у  меня  пропала  охота
сбросить обе крыши со стропил. Старые мои враги не  смогли  меня  одолеть.
Теперь бы впору выместить обиду на их детях. Это в моих силах, и никто  не
может помешать мне. Но что пользы в том? Мне не хочется наносить удар;  не
к чему утруждать себя и подымать руку. Послушать меня, так выходит, что  я
хлопотал все время только затем, чтобы в конце концов явить  замечательное
великодушие.  Но  это  далеко  не  так:  я  просто   утратил   способность
наслаждаться разрушением - а я слишком ленив, чтоб разрушать впустую.
   Нелли, близится странная перемена: на мне уже лежит ее тень. Я чувствую
так мало интереса к своей повседневной жизни, что  почти  забываю  есть  и
пить. Те двое, что вышли сейчас из комнаты, - только они еще сохраняют для
меня определенную предметную сущность, представляются мне явью, и эта  явь
причиняет мне боль, доходящую до смертной  муки.  О  девчонке  я  не  буду
говорить, и думать о ней не желаю! Я в самом деле не желаю ее  видеть:  ее
присутствие сводит меня с ума. А он - он вызывает во мне другие чувства; и
все же, если б я мог это сделать, не показавшись безумцем, я  бы  навсегда
удалил его с глаз. Ты, пожалуй, решила бы, что я и впрямь схожу с  ума,  -
добавил он, силясь улыбнуться, - если б  я  попробовал  описать  тебе  все
представления, которые он пробуждает или  воплощает,  тысячу  воспоминаний
прошлого. Ведь ты не разболтаешь того, что я тебе скажу; а мой  ум  всегда
так замкнут в себе, что меня наконец берет искушение выворотить его  перед
другим человеком.
   Пять минут  тому  назад  Гэртон  мне  казался  не  живым  существом,  а
олицетворением моей молодости. Мои чувства к нему были  так  многообразны,
что невозможно было подступиться  к  нему  с  разумной  речью.  Во-первых,
разительное сходство с Кэтрин - оно так страшно связывает его  с  нею!  Ты
подумаешь, верно, что это  и  должно  всего  сильней  действовать  на  мое
воображение, - но на деле в моих глазах это самое второстепенное: ибо  что
же для меня не связано с нею? Что не напоминает о ней? Я  и  под  ноги  не
могу взглянуть, чтоб не возникло здесь на  плитах  пола  ее  лицо!  Оно  в
каждом облаке, в каждом дереве - ночью наполняет воздух, днем возникает  в
очертаниях предметов - всюду вокруг меня ее образ! Самые  обыденные  лица,
мужские и женские, мои собственные черты - все дразнит меня подобием. Весь
мир - страшный паноптикум, где все напоминает, что она существовала и  что
я ее потерял. Так вот, Гэртон, самый вид его был для меня  призраком  моей
бессмертной любви, моих бешеных  усилий  добиться  своих  прав;  призраком
моего унижения и гордости моей, моего счастья и моей тоски...
   Безумие пересказывать тебе мои мысли; но пусть это поможет тебе понять,
почему, как ни противно мне вечное одиночество, общество Гэртона  не  дает
мне облегчения, а скорей отягчает  мою  постоянную  муку;  и  это  отчасти
объясняет мое безразличие  к  тому,  как  он  ладит  со  своей  двоюродной
сестрой. Мне теперь не до них.
   - Но что разумели вы под "переменой",  мистер  Хитклиф?  -  сказала  я,
встревоженная его тоном; хотя, на мой суд, ему  не  грозила  опасность  ни
умереть, ни сойти с ума. Он был крепок и вполне  здоров,  а  что  касается
рассудка, так ведь с  детских  лет  он  любил  останавливаться  на  темных
сторонах жизни и предаваться необычайным фантазиям. Быть может, им владела
мания, предметом которой являлся  утраченный  кумир;  но  по  всем  другим
статьям ум его был так же здоров, как мой.
   - Этого я не знаю, пока она не настала, - сказал он. - Сейчас я  только
предчувствую ее.
   - А нет у вас такого чувства, точно вы заболеваете? - спросила я.
   - Нет, Нелли, нет, - ответил он.
   - Вы не боитесь смерти? - продолжала я.
   - Боюсь ли? Нет! - возразил он. - У меня нет ни страха, ни предчувствия
смерти, ни  надежды  на  нее.  Откуда  бы?  При  моем  железном  сложении,
умеренном образе жизни и занятиях, не представляющих опасности, я должен -
и так оно, верно, и будет - гостить на земле до тех пор, покуда голова моя
не поседеет добела. И все-таки я больше не могу тянуть в таких условиях! Я
принужден напоминать себе, что  нужно  дышать...  Чуть  ли  не  напоминать
своему сердцу, чтоб оно билось! Как будто сгибаешь тугую пружину - лишь по
принуждению я совершаю даже самое нетрудное действие,  когда  на  него  не
толкает меня моя главная забота; и лишь по принуждению я замечаю что бы то
ни было, живое или мертвое, когда оно не связано  с  одной  всепоглощающею
думой. У меня только одно желание, и все мое существо, все способности мои
устремлены к его достижению. Они были устремлены к нему так  долго  и  так
неуклонно, что я убежден: желание мое будет достигнуто - и  скоро,  потому
что оно сожрало всю мою жизнь. Я весь -  предчувствие  его  свершения.  От
моих признаний мне не стало легче, но, может быть, они разъяснят некоторые
без них неразъяснимые повороты в состоянии  моего  духа,  проявляющиеся  с
недавних пор. О боже! Как долго идет борьба, скорей бы кончилось!
   Он зашагал по комнате, бормоча про себя страшные вещи, покуда я и  сама
не склонилась к мысли, которой будто бы  держался  Джозеф:  к  мысли,  что
совесть превратила сердце его хозяина в ад земной. Я  спрашивала,  чем  же
это кончится. Раньше Хитклиф редко хотя бы внешним своим видом выдавал это
свое душевное состояние, однако я давно уже не сомневалась, что оно  стало
для него обычным; так он и сам утверждал; но никто на свете по  всему  его
поведению не догадался бы о том. Ведь вот и  вы  не  догадывались,  мистер
Локвуд, когда виделись с ним, - а в ту  пору,  о  которой  я  рассказываю,
мистер Хитклиф был точно таким же, как тогда: только еще более  склонен  к
уединению да, пожалуй, еще неразговорчивей на людях.