Таиланд вдруг стал тюрьмой…
   Роскошной, ласковой, красивой тюрьмой.
   Хотя сначала казался сказкой.
   Он замучил жарой, духотой, экзотикой, а главное – вопиющим бездельем.
   Безделье и тягучая лень – вот, пожалуй, национальный колорит Таиланда, и Ольга этого хлебнула с лихвой, став его пленницей, заложницей и безмолвной жертвой.
   День начинался изматывающей жарой и ею же заканчивался, переходя в душную, вязкую ночь.
   В первый месяц Ольге нравилась эта жара. Ей все нравилось после суетной, холодной и высокомерной Москвы – роскошный дом с бассейном, в котором они поселились с Сергеем, безмолвные слуги, непривычно острая тайская еда, экзотические фрукты, обилие свободного времени, нега, в которую неизбежно загоняло безделье, солнце, пальмы, лазурное море…
   Потом все это немного приелось, и все чаще вспоминалась Москва – с ее пробками, гололедом, ветром, перепадами температур и бесчисленным количеством дел, которые нужно успеть переделать, но они придают жизни смысл, тонус и яркие перспективы.
   В Таиланде жизнь замерла, как змея на солнце.
   А главное – Сергея почти никогда не было дома. Он приезжал поздно вечером – очень усталый, но довольный, что строительство отелей идет хорошо, и уезжал рано утром, наспех позавтракав, – слегка отстраненный и уже озабоченный предстоящими встречами, переговорами и посещениями объектов…
   Для Барышева Таиланд не стал тюрьмой по одной простой причине – у Сергея здесь было дело, за которое он болел всей душой, и оно занимало все его мысли и время. Сергей не замечал ни жары, ни духоты, и Ольге иногда казалось – он и ее с Петькой не особо-то замечает… Ее это не обижало, она знала, что такое болеть душой за важный проект. Она понимала – пройдет сложный организационный период, все устаканится, встанет на свои рельсы, и Сергей будет прежним – внимательным, заботливым, понимающим.
   А пока…
   Ольга пыталась занять себя заботой о маленьком Петьке, рисованием, шопингом, домашними хлопотами. Правда, шопинг надоедал быстрее, чем солнце, домашних хлопот не получалось – в доме сновали бесчисленные слуги, которые делали всю работу, а Петьку из рук не выпускала добросовестная тайская нянька.
   Оставалось рисование, и Ольга писала акварелью и маслом бесчисленные тайские пейзажи и натюрморты, похожие друг на друга, как туристические буклеты, – пальмы, море, безоблачное голубое небо, экзотические фрукты, живописно разложенные на серебряном блюде…

   Утром она вынесла этюдник во двор дома, устроилась под зонтом перед бассейном и твердо решила – хватит слащавых пейзажей и натюрмортов, сегодня нарисую портрет. Эти тайские лица такие загадочные.
   Ольга хотела позвать няньку в качестве модели, но… вдруг схватила сангину и быстрыми штрихами начала рисовать по памяти портрет Костика… А потом – Миши и Маши…
   На глаза навернулись слезы.
   Господи, кто бы знал, как сильно она за эти полгода соскучилась по детям, оставленным в Москве с няней, чтобы не прерывать учебу в спецшколе. Кто бы знал, как рвет душу эта разлука, как ей хочется их обнять, каждому нашептать на ухо какие-нибудь нежные глупости.
   Костик, мой медвежонок маленький…
   Машунь-лапунь, принцесса, красавица…
   Мишка, как же ты вырос, скоро папу перегонишь, богатырь…
   Портреты получились схематичными, но точными, с характерными чертами детей, узнаваемыми и родными.
   Ольга глянула на часы – Мишка и Маша сейчас собираются в школу с углубленным изучением языка, Костик останется дома с няней – у него вторая смена… Няня займется с ним уроками, а потом отведет в гимназию. А вечером придет Надя и…
   …Устроит веселый кавардак с бурными играми, криками, беготней по комнатам и всяческими придумками, от которых няня схватится за сердечные капли и будет бормотать о «сумасшествии» Надьки, о «недопустимой перевозбудимости» Костика…
   После детдома Костик долго оттаивал, Ольга над ним тряслась, но Надя, глядя на это, однажды заявила:
   – Хватит вести себя с ребенком, как с больным!
   И научила Костика делать из стручков акации свистульки. И свистеть в них.
   Ольга чуть с ума не сошла потом от этого свиста, но признала, что сын погибшей подруги Зои уже не травмированный ребенок, а нормальный пацан. И перестала с ним сюсюкать…
   Ольга схватила мобильный и позвонила Надежде. Сил не было, как хотелось поговорить с ней о детях, о погоде в Москве, о жутких пробках, о своей тайско-райской тюрьме, о том, как она мечтает о жареной картошке и соленых огурцах вместо опостылевших нойны и питахайи и мокром снеге вместо надоевшего палящего солнца.
   У подруги жизни, конечно же, был занят телефон. Зная Надьку, Ольга поняла, что ближайшие два часа звонить ей бесполезно…
   Она вздохнула, нажала отбой. Хотела позвать тайскую няню, чтобы та ей попозировала, но, передумав, снова схватила телефон.
   «Дозвонюсь, во что бы то ни стало, – решила Ольга. – Даже если придется непрерывно звонить два часа…»

   Надя набирала Ольгу уже пятнадцать минут, но ее телефон был все занят и занят.
   «Нет, ну с кем она так долго болтать может, – с раздражением подумала Надя, – там ведь по-русски никто ни бум-бум, а Ольга по-английски только – «плиз», «сори» и «о’кей»!
   Все равно дозвонюсь», – упрямо решила Надя, сбрасывая и вновь повторяя вызов.
   За окном хлопьями валил снег, небо затянули тяжелые свинцовые тучи, и настроение было под стать этому хмурому дню – хоть плачь!
   Димка-маленький всю ночь протемпературил, а Димка-большой психовал из-за тендера на крупный рекламный заказ и не соображал вообще ничего – что сын болеет, что она извелась одна дома от безделья, от вынужденного заточения в стенах квартиры и… от ревности, будь та неладна.
   Тендер тендером, а видела она этих заказчиц в мини, с томными взглядами. Да и агентские дамочки крутятся, крутятся возле Грозовского – как кошки вокруг сметаны, стараясь привлечь его внимание разрезами и декольте. Тьфу…
   А тут – кухня, спальня, детская, халат, тапки и… жгучая ревность, которая, как зубная боль, отравляет жизнь, не давая ничем насладиться – ни прогулками с сыном, ни покупками, ни готовкой всяких вкусностей, которые Димка любит, ни обустройством квартиры, ни бездельем, в конце концов… Не так уж часто в ее жизни случались моменты, когда не нужно нестись на работу.
   Пожалуй, это первый такой момент и был.
   Но отсутствие работы – а домашние дела Надя работой никогда не считала – неожиданно для нее самой обернулось подозрительностью и желанием застукать Димку «с поличным». Надрать бы какой-нибудь фифе шевелюру, а Грозовскому отвесить пощечину и… успокоиться. И дальше заниматься ребенком и домом… Никуда он не денется, Димка. Он любит ее и Дим Димыча, любит так, что все эти мини, разрезы и декольте – просто отвлекающе-раздражающие моменты.
   Но для профилактики надо бы с этими моментами разобраться.
   От таких мыслей Наде иногда становилось стыдно, но они все равно появлялись – по нескольку раз в день. А то и ночью, когда Димка невинно спал рядом, уткнувшись в ее плечо.
   Ольгин телефон был занят и занят. Через час должна была прийти няня, и Надя спокойно могла поехать к Костику. Она хотела забрать его на несколько дней к себе, но Дим Димыч заболел, и пришлось ограничиться подарками – вертолетом с радиоуправлением и игрой в авиашоу.
   Костик Надины визиты воспринимал с восторгом – с ней можно творить все, что запрещает няня, – играть в звездные войны и съедать три мороженых подряд. И необязательно говорить «тетя», можно просто – Надя, потому что «тети» так весело не кричат и не носятся наперегонки по комнатам…
   – Нет, ну с кем она так долго болтает в Таиланде, – вслух возмутилась Надя, снова услышав короткие гудки. – Будто премьер-министр какой-то!
   Она положила трубку на подоконник и с тоской посмотрела на снежную пелену за окном.
   А Грозовский, наверное, сейчас совещание проводит… И много красивых коленок нацелены на него хищно и вызывающе. И подведенные глаза смотрят на его тонкий профиль и изысканный фас, отыскивая хоть какую-то брешь в Димкиной безусловной любви к жене и сыну, прикидывая, как бы украсть хоть кусочек его души, его тела и ласки…
   Телефон так неожиданно и весело запиликал, что Надя, выдернутая из своих невеселых мыслей, вздрогнула.

   – Да я ж тебе обзвонилась уже! – взорвался в трубке пронзительный Надькин голос. – С кем ты болтаешь там целый час?! С кем можно в Таиланде болтать? С попугаями?!
   – Так я тебя набирала! – Ольга умудрилась вклиниться в тираду подруги и засмеялась – таким родным и знакомым показалось ей Надькино возмущение.
   – А я тебя!
   Они захохотали вместе, как всегда хохотали из-за какой-нибудь ерунды.
   – Ну, как ты там? – спросила Надежда, и Ольге почудилась грусть в ее голосе.
   – Жарища жуткая, – вздохнула она и тут же опять засмеялась. – То есть по здешним меркам даже ничего, вроде как прохладно считается… Зима все-таки! Но мы просто плавимся, а местные в свитера кутаются. Полгода уже прошло – а все никак не привыкну…
   – То есть ты там совсем замучилась, бедная, – усмехнулась Надя.
   – Да нет, почему замучилась… – Ольга посмотрела на свой мольберт, на бассейн, играющий бликами, и села в шезлонг под высокой пальмой. – Совсем не замучилась. Бананы всякие на голову падают, если под пальмой сидеть. Я, кстати, под ней сейчас и сижу…
   – Отсядь, – засмеялась Надя. – А то еще по голове жахнет! Бананом-то! А у нас минус двенадцать… Снегу намело, холодно.
   В Надькином голосе теперь отчетливо прозвучала грусть, и Ольга ясно представила, как она стоит у окна и смотрит на серое небо, заснеженную улицу, закутанных прохожих.
   – И темнеет рано, – вздохнула Надя. – День коротюсенький, только встанешь, уж и ложиться пора… Скучаю я по тебе, подружка. И что вас занесло на край света? Чего вам в Москве-то не сиделось?!
   – Ты ж знаешь, Сережа просто одержим этим проектом…
   – Да понимаю я, понимаю. Только от этого-то не легче…
   Ольга опять посмотрела на пальму, на лазурную воду бассейна, на портреты детей на мольберте и почувствовала, как ее накрывает волна ностальгии и тоски – по детям, по Надежде, по работе… По дому, наконец, где каждая вазочка и диванная подушка, каждая шторка и безделушка придуманы и куплены с любовью и напоминают или о сиюминутном порыве, или о продуманной, выношенной дизайнерской идее…
   – Наденька! Думаешь, я не скучаю?! Да я тут извелась совсем, на стену скоро полезу… Дел никаких. Дом красивый, большой, но чужой! Рисовать пытаюсь… так, больше от скуки.
   Словно в подтверждение ее слов из дома вышел Сонтхи, кажется, так его зовут, с подносом, на котором стоял стакан апельсинового сока и лежали опостылевшие фрукты, названия которых Ольга так и не выучила.
   – Ты там ремонт, что ли, не можешь начать? – серьезно спросила Надежда. – Обои свеженькие наклеить или плитку в ванной на свой вкус поменять?!
   – Да что ты! – засмеялась Ольга, глядя, как слуга, почтительно кланяясь, ставит поднос на маленький столик перед шезлонгом. – Ничего я не могу! Мне пальцем пошевелить не дают. Тут столько слуг… Я их даже сосчитать не могу, не говоря уже о том, чтобы имена запомнить. Спасибо, – сказала она по-тайски слуге, который пятясь и кланяясь отходил от нее. Ольга даже испугалась, что он упадет в бассейн, но Сонтхи в самый последний момент изменил курс и так же – спиной вперед – зашел в дом, поклонившись в последний раз с особым усердием.
   Первое время Ольгу такая почтительность пугала, потом смешила, а сейчас приводила в замешательство, и она все не знала, как – жестами или на плохом английском – объяснить слугам, что не надо ей исступленно кланяться и подобострастно пятиться, словно она может запустить чем-то в спину.
   – Видела бы ты меня сейчас, – шепотом сказала Ольга, будто опасаясь, что тайские слуги поймут ее русский. – Чувствую себя шемаханской царицей… С ума сойти можно!
   – Я смотрю, ты уже и язык тайский освоила.
   – Нет, это я так, два-три слова, и все. А вообще – ни бум-бум! Язык такой, что собственный сломать можно.
   – И как же ты там общаешься?
   – Как, как! С переводчиками… Ой, Надюшка, умру я тут от безделья.
   – Нет уж, пожалуйста, не умирай. Ишь ты! Слуги ее одолели! С жиру ты, подруга, бесишься.
   Они опять расхохотались вместе – и этот общий хохот был так же важен для них, как и разговор.
   Созванивались они часто – болтали о ерунде и всегда забывали сказать что-то важное, потом перезванивали, но все равно не получалось рассказать все, что хотелось.
   Ольга перевела дух и сделала глоток сока…
   – Надя, дети как? Ты к ним когда ездила?
   – Лучше всех твои дети! Позавчера была, сегодня опять собираюсь.
   – Здоровы?! А Костя? Как он там, бедненький?
   – Оль, сколько тебе говорить можно, что никакой он не бедненький!
   – Ну да, Машка с Мишкой уже большие, а он первоклашка… Справляется?
   – Под моим чутким руководством не только справляется, но и пятерки получает. Позавчера математику ему объясняла. Так объясняла, что оба со стула упали, – засмеялась она.
   – Спасибо тебе, Надюш! Мало тебе забот, так еще за город к моим мотаешься.
   – Оль, это ерунда, мне же приятно с детьми возиться, ты знаешь. Только с тобой нам всем было бы еще приятней. Хоть намекни, когда возвращаешься…
   – Ой, не знаю… – вздохнула Ольга, залпом допив сок. – О возвращении пока речи нет. Сережа в это строительство столько вложил! По-моему, все, что у нас есть. Это очень для него важно. Представляешь, огромная сеть отелей по всему побережью.
   – Как всегда – горит на работе? – усмехнулась Надежда.
   – На этот раз как-то особенно сильно, – с грустью призналась Ольга. – Я его совсем не вижу. С утра до ночи в офисе.
   – Мой тоже горит, – буркнула Надя. – Работа у него только на уме, а я все одна дома сижу.
   – Как одна?
   – Нет, с Дим Димычем, конечно. А Димочка все время в агентстве… Один.
   – Господи, да почему же один?! – опять не поняла Ольга. – Куда все делись-то?
   – Ну, в смысле, без меня! Ты ж знаешь, как он к этому относится. Запретил мне работать. – Тут в Надькином голосе промелькнула все-таки какая-то гордость, но ее тут же снова сменила грусть, которую Ольга заметила еще в самом начале разговора. – Вот я сижу, и глупости всякие в голову лезут…
   – Какие глупости? – рассмеялась Ольга.
   – Ну, всякие. Как он там? Ты ж знаешь, какая там обстановка…
   – И какая обстановка?
   – Нездоровая.
   Ольга захохотала, представив, как Надя подходит к зеркалу и, тряхнув рыжей гривой, критически рассматривает свою роскошную полную фигуру, не вписывающуюся в банальные модельные параметры.
   – Ну, чего ты смеешься? – обиделась Надя. – На Димочку прям все вешаются…
   – Да кто вешается-то, Надь… – хохотала Ольга, не в силах остановиться.
   – Бабы, конечно, кто еще?
   – Ну, Надька, он так тебя любит, что других баб в упор не видит уже давно! Не узнаю я нашего Димку-плейбоя! А ты, вместо того чтобы это оценить, глупости говоришь!
   – И вовсе не глупости! И не надо меня успокаивать. Он, может, и не смотрит ни на кого, а они вешаются! – Ольге даже показалось, что Надька топнула ногой. – Стервы, – добавила подруга.
   – Ну, не смеши ты меня, Надь! Ну, сколько можно?! Смотри! Свихнешься!
   – Чего это я свихнусь…
   – От ревности, говорю, свихнешься!
   – Оль, давай не будем. – Надин голос задрожал, и в нем послышались слезы.
   Ольга поняла, что перегнула палку своим смехом и несерьезным отношением к ее тревогам и страданиям.
   – Все, все, не буду, прости! – поспешно извинилась она. – Ну, целую тебя. Пока.
   – Пока, пока! – весело откликнулась Надя. – Завтра позвоню.
   – Только если занято будет, значит, я тебе звоню. Трубку положи и жди, а то опять два часа будем созваниваться, – улыбнулась Ольга.
   – Нет, это ты положи и жди!
   – Ну, хорошо, я постараюсь. Хотя и не обещаю.
   Ольга нажала отбой и еще минуту сидела, ничего не замечая вокруг, словно бы находясь в Москве, в другой жизни, где идет снег, где холодно и короткие дни.
   – Мама! – вернул ее в действительность голос сына.
   Ольга увидела, что тайка – коренастая и улыбчивая – подводит к ней за руку Петьку. Петька ковылял, ускоряясь при виде матери и рискуя упасть, несмотря на крепкую руку няни.
   – Петенька! – бросилась к нему Ольга. – Иди ко мне, мой маленький, иди к маме, иди скорей!
   Она подхватила сына на руки, прижалась губами к пухлой щечке и вдруг поняла – Таиланд не тюрьма. Нет, это маленький кусочек ее счастливой жизни, о котором потом она не раз вспомнит с нежностью и теплотой, и даже будет скучать по этой жаре, этим кланяющимся слугам и большому комфортному дому…

– Добрый день. Меня зовут Оксана. Я ваш новый переводчик, – сказала девушка с лазурными глазами и закрыла за собой дверь, словно отрезав путь к бегству. Не себе, а тем, кто сидел в кабинете.
   Петр Петрович с удивлением увидел, как Барышев, словно зомби, переложил на столе какие-то папки, не отводя глаз от посетительницы. Она тоже смотрела на него с изумлением – как будто увидела в кабинете генерального совсем не то, что ожидала увидеть.
   Девушка, конечно, была симпатичная, но это не повод так неприкрыто, так разрушительно и бесстыдно, не стесняясь посторонних глаз, терять голову, как шеф.
   Опора, как говорится, не выдержала.
   Собственно, случилось то, чего он и опасался. Расчеты оказались неточными. На какую-то сотую, а может быть, тысячную долю…
   Петр Петрович, усмехнувшись, вышел из кабинета. Он почувствовал злость на Барышева.
   Нет, злость – сильно сказано – раздражение.
   Ладно, отправил его с сырыми чертежами в Москву, так еще и от драной кошки речи лишился…
   Видел он Ольгу Михайловну. Эта худосочная фея в подметки ей не годится.
   Стрельников сел в машину и закурил, решив во что бы то ни стало дождаться Барышева, «дерябнуть» с ним кофейку и как бы между прочим упомянуть в разговоре, что переводчица какая-то… недоделанная. Ну, очень уж озабоченная.
   Сменить бы ее на нормальную.
   А то скажет как строитель строителю – эта балка о двух концах, начнет интриги плести, воду мутить, глазки строить.
   Оно нам надо? Все, что запланировано, мы и без нее построим…
   Сигарета закончилась, и почти докурилась вторая, когда из дверей офиса наконец вышел Барышев – оживленный, с горящими глазами, немного бледный и на себя не похожий – слишком стремительны и суетливы были его движения, слишком много он улыбался и как-то отрешенно смотрел, словно не видел ничего вокруг, кроме… спутницы.
   Оксана шла рядом с ним, ее подол интимно задевал его брюки, а каблуки неприлично громко отстукивали гулкую дробь.
   За шефом и переводчицей шла стайка тайцев – говорливая, в черных костюмах.
   Стрельников тихо выругался.
   Нет, он Барышеву не так все скажет, а на нормальном русском – как прорабы объясняют рабочим, в чем те не правы…
   – Сергей! – окликнул он шефа, потому что тот и не думал замечать хоть что-то вокруг себя.
   Барышев замер, невидящим взглядом уставившись на Петра Петровича.
   – Ну, поехал? – отстраненно улыбнулся он.
   – А по кофейку? – раздраженно поинтересовался Стрельников, сканируя взглядом Оксану – проверяя на вшивость, на глупую женскую вшивость. Что, думаешь, все от тебя штабелями падают, семьи бросают и активы предприятий на твое имя переписывают?!
   Не выдержав его взгляда, Оксана пошла вперед.
   – Ты уж извини, не вышло с кофейком, – Барышев тревожно посмотрел на Оксану, словно боясь, что она исчезнет из вида. – Сам понимаешь, инвесторы, будь они неладны. Ну, давай, прилетишь, позвони. Машину брось на стоянке, я заберу, – последние слова Сергей договаривал уже на ходу, догоняя худосочную переводчицу.
   За ним проследовала стайка говорливых инвесторов в черных костюмах – одинаковых, как набор оловянных солдатиков.
   Стрельников посмотрел им вслед и нажал на газ.
   – Инвесторы у него, – проворчал он. – Шизофрения у тебя, а не инвесторы…

   Петька разомлел и заснул у нее на руках, и няня унесла его в детскую, нежно нашептывая что-то на сложной смеси тайского и английского.
   Ольга села в шезлонг, отхлебнула сока со льдом и с тоской подумала, что Петька будет спать часа два. Чем заняться? Написать очередной пейзаж – небо, солнце, пальма, дом?..
   Она вздохнула, встала и подошла к мольберту… Можно по памяти написать московский дворик, занесенный снегом, или… идея, пришедшая в голову, развеселила ее и воодушевила.
   Ольга сменила холст на бумагу, вместо масла взяла акварель и легкими, полупрозрачными мазками набросала фантасмагорию – грезы вперемешку с реальностью, сон с явью, мечту с зыбким желанием… На этой картине были и контуры пальм, и снежные шапки на елях, и тусклое небо с бледным солнечным диском, и буйство южных красок, и приглушенная серость российских улиц, и ослепительный снег, и первобытная зелень…
   Она так увлеклась работой, что не заметила, как в дом нагрянули гости.
   – Это мой дом. Прошу вас, господа! – услышала она бодрый барышевский бас и, застигнутая врасплох, хотела прошмыгнуть в дом, потому что полупрозрачный шелковый домашний костюм, больше смахивающий на пеньюар, ну никак не подходил для встречи гостей – наверняка важных, солидных и нужных, – других у Сергея здесь быть не могло…
   Ольга не успела проскользнуть незамеченной в холл – человек шесть тайцев уже шли по дорожке к дому, впереди шагал Барышев, а рядом с ним…
   Ольга невольно залюбовалась темноволосой девушкой в розовом сарафане, которая будто парила над землей, едва касаясь ее высокими золотистыми шпильками. Девушка двигалась с восхитительной грацией, в ней было столько естественной силы, уверенности в себе и ненавязчивой прелести, что Ольга непроизвольно потянулась за кистью – поймать контур этого стремительно легкого тела, – но вспомнила, что не одета, и… не нашла ничего лучше, чем спрятаться за мольберт.
   Девушка оживленно объясняла что-то тайцам на их языке, показывая на дом…
   Ольга смутилась и тут же разозлилась на себя за это смущение – в конце концов, она дома и не обязана с утра быть в вечернем платье.
   Тайцы и девушка скрылись в доме, кажется, не заметив Ольгу, но Сергей, в последний момент обернувшись, увидел – и налетел на нее, возбужденно-радостный, чуть мольберт не снес с акварелью, – обнял, слишком крепко для чужих глаз, и поцеловал в губы, чего тоже не делал при посторонних.
   – Оленька! А я гостей привез! – с несвойственным для него восторгом сообщил он, опять поцеловав Ольгу.
   – Ты с ума сошел, Сережа! – зашептала она. – Почему не предупредил? Я в таком виде!
   – Ну в каком таком? – Барышев отошел на шаг, окинул Ольгу восхищенным взглядом и опять прижал к себе. – Замечательный вид.
   – Сережа, Сереж… ну, Сережа! – Ольга попыталась вырваться из его объятий, но он как-то слишком крепко держал ее – будто вцепился и ни за что не хотел отпускать…
   Ольге это показалось немного странным – Сергей был сдержан в эмоциях, особенно если эти эмоции могли заметить чужие… «Наверное, какой-то феерический успех на работе», – подумала она, обняла его за шею, прижалась, прошептала:
   – Потом, Сережа, потом, – и… наткнулась на взгляд синих миндалевидных глаз – внимательных, нет, любопытных, а скорее – очень удивленных, будто могучий, суровый и властный Барышев имел право заниматься всем, чем угодно, но только не такой ерундой, как обнимать и целовать жену.
   Сергей, заметив, что Ольга смотрит через его плечо, обернулся.
   И как будто немного смутился. Это тоже было для него необычно – если уж он что-то делал, то так, чтобы никто не сомневался в его уверенности.
   Видимо, успех на работе был таким феерическим, что Барышева от озабоченной отрешенности, в которой он пребывал в последнее время, качнуло в другую крайность – восторженную зачарованность всем и вся…
   Ольге даже неудобно стало за смущение мужа – она отстранилась и выпрямилась с вызовом, вздернув подбородок и без тени стеснения демонстрируя себя в полупрозрачном шелке. Она своего добилась – девушка стушевалась и начала оправдываться:
   – Я прошу прощения, у вас такой большой дом… Я заблудилась!
   – Ну что вы! – улыбнулся Сергей, снова настойчиво и словно напоказ обнимая жену. – Ничего страшного. Я сам в этом доме иногда блуждаю. Познакомься, Оль, – Барышев при этих словах чересчур сильно сжал ее плечо – снова словно вцепился, – это мой новый переводчик… То есть, я хотел сказать, новый переводчик нашей фирмы.
   Ольга не очень отчетливо услышала его слова – опытным взглядом художника она отметила завораживающую гармонию в не совсем правильных чертах лица переводчицы. Вот бы попробовать нарисовать это лицо, передать его мимолетную изменчивость… Это все равно, что ухватить море – которое меняется каждую секунду, но прекрасно во всех своих проявлениях.
   – Оксана, – протянула руку переводчица.
   Ольга ее пожала, находясь в объятиях Сергея, который сжал ее плечо еще крепче.
   – Оля.
   Рука Оксаны оказалась сухой, горячей и сильной – с длинными пальцами и узким запястьем с блестевшим на нем золотым браслетом с подвеской-скорпиончиком. Скорпион, качаясь, поблескивал на солнце бриллиантовым глазом.
   Интересно, удобно ли будет попросить ее попозировать?..
   Надо спросить у Сергея.
   – Между прочим, Оксана прекрасно знает город и местные обычаи, – весело сообщил Барышев. – Есть смысл попросить ее побыть твоим гидом. Оксан, вы ведь не откажетесь? Ольга здесь скучает.
   – Конечно, не откажусь! Мне здесь тоже не очень весело. – Оксана подошла к мольберту и стала внимательно рассматривать Ольгину картину-фантазию, тайскую сказку с московским колоритом.
   – Сереж, ты мне плечо сейчас сломаешь, – шепнула Ольга.
   – Извини, – отдернул руку Барышев. – Я очень соскучился. Ведь месяц ничего не видел, не замечал… – Он потерся носом об ее ухо. Поцеловал в шею. Все это было чересчур для сдержанного Барышева. Чересчур, даже учитывая, что дела его идут хорошо.
   – Сережа… Потом…
   – Это вы рисуете? – спросила Оксана.
   – Оля у меня художник! – не без гордости заявил Барышев.
   – Слишком сильно сказано, – усмехнулась Ольга. – Занимаюсь, вернее, в Москве занималась рекламой. А это… – Она подошла к мольберту. – Так, для себя.
   – А по-моему, вы очень талантливы, – серьезно сказала Оксана. – Очень.
   – Вы просто добрая, – рассмеялась Ольга и, спохватившись, что у нее небрежно-легкомысленно-вызывающий вид, двинулась по дорожке к дому. – Я пойду переоденусь. Извините.
   У дверей, оглянувшись, она наткнулась на растерянный взгляд Сергея, который смотрел на нее, словно на уплывающий спасательный круг.
   – Кто эти люди у нас в гостиной? – спросила Ольга.
   – Инвесторы, – ответил он отрешенно.
   «Ему надо отдохнуть, – озабоченно подумала она. – Хотя бы день полного безделья».
   А Оксану нужно обязательно попросить попозировать. У нее удивительное лицо.

   Черт бы побрал эти переговоры и этих инвесторов – они трещали на тайском, как куры в курятнике…
   В висках остро стучали молоточки, а сердце бухало как-то странно – словно ударяясь в позвоночник.
   Наверное, он перегрелся…
   Наверное, это давление…
   А еще едва уловимый аромат сандала, исходящий от Оксаны, – одуряющий, несмотря на свою ненавязчивость и неуловимость.
   Почему Ольги все еще нет? Неужели можно так долго переодеваться?
   Он готов был бежать за ней, его удерживали только рамки приличий – пожилой таец что-то бурно ему объяснял, а Оксана переводила.
   Слуга – как две капли воды похожий на инвестора – подошел с соками и шампанским на подносе.
   Барышев взял бокал и выпил залпом, так и не поняв, что ему досталось – шампанское или сок.
   Хуже всего было то, что он совсем не понимал, о чем так бурно говорит инвестор…
   Наверное, он действительно перегрелся. И переутомился. И чокнулся. Нужен хотя бы день полного отдыха.
   Барышев старался не глядеть на Оксану, но почему-то видел ее, даже если смотрел в упор на инвестора.
   Немного вытянутые к вискам глаза, нос с еле заметной горбинкой, тонкие руки, легкими взмахами помогающие переводу, скорпион, хищно сверкающий бриллиантовым глазом. Сандал…
   И сердце, стучащее в позвоночник.
   Ольга подошла незаметно, соткалась словно фея из воздуха – в бирюзовом платье до пола, с высокой прической, в сапфировых серьгах, которые он подарил ей на годовщину свадьбы.
   Родная. Спасительная. Освежающая, как морской бриз. И отрезвляющая, словно московский холодный ливень.

   – Что ты так долго?! – Барышев схватил ее за руку и отвел в сторону.
   – А что ты хочешь? – тихо спросила Ольга, ослепительно улыбаясь гостям. – Я же должна была привести себя в порядок! И вообще, ты даешь, Сережа… Разве можно без звонка гостей приводить! А если б я, к примеру, голову мыла…
   Последний аргумент был совсем ни к чему, потому что Ольга отлично знала, что Сергей на него ответит: «Ты в любом виде прекрасна!»
   – Ну, не сердись, – прошептал он ей, щекоча дыханием ухо. – Все они очень нужные бизнесу люди, свалились на меня неожиданно. Я хотел их в ресторан отвезти, а они в один голос: «Ах, это так интересно! Как живет русский бизнесмен в нашей стране! Ах, мы хотим увидеть ваш дом!» Ну… вот и вышло. Позвонить хотел, да в суматохе забыл.
   «Не сказал, – с легкой грустью подумала Ольга. – Не сказал, что я в любом виде прекрасна…»
   – А ты у меня и с мокрой головой все равно красавица! – уже не шепотом, а во весь голос произнес Барышев.
   – Тихо, Сереж! – дернула его за рукав Ольга. – Зачем об этом всем сообщать?
   – Да они ни бум-бум, – рассмеялся Сергей. – И потом, я же правду говорю. – Он скользящим поцелуем коснулся ее виска. – Мне кое с кем потолковать надо. А ты давай хозяйничай.
   Барышев подошел к Оксане, перекинулся с ней парой слов, и они вместе направились к двум инвесторам, налегавшим на шампанское.
   Легко сказать – хозяйничай…
   Ольга с натянутой улыбкой огляделась по сторонам и покивала «очень нужным бизнесу людям», перепутав парочку из них со слугами, которые по случаю торжественного приема тоже вырядились в костюмы.
   Чтобы занять чем-то руки, она взяла с подноса стакан и стала тянуть через соломинку опостылевший арбузный коктейль, который слуги готовили по нескольку раз на дню.
   – Хотите с кем-нибудь поговорить? Нужна моя помощь? – раздался за спиной грудной низкий голос Оксаны.
   – Да о чем мне с ними говорить? – обернувшись, улыбнулась Ольга. – Об инвестициях?
   – Ну, тогда давайте где-нибудь спрячемся! – Оксана так заговорщицки и по-свойски подмигнула, что Ольга весело рассмеялась.
   – Неплохая идея! Я, если честно, только об этом и мечтаю. А как же Сережа без вас справится?
   – Сергей Леонидович уже перешел на международный язык жестов, – Оксана кивком указала на Барышева, который одной рукой похлопывал инвестора по плечу, а другой подливал ему в бокал невесть откуда взявшейся русской водки.
   Инвестор блаженно улыбался и интенсивно кивал на каждое слово Сергея.
   Ольга с Оксаной одновременно прыснули, и этот смех мгновенно сблизил их лучше, чем задушевные долгие беседы. Не сговариваясь, они направились на террасу.
   Оксана достала из крохотной золотистой сумочки сигариллу и закурила.
   – Если честно, терпеть не могу такие приемы, – Ольга села в кресло-качалку и стала раскачиваться.
   – Не любите гостей?
   – Очень люблю. Но только гостей, а не инвесторов.
   Они снова рассмеялись – Ольга звонко и весело, откинув голову на спинку кресла, а Оксана грудным глубоким смехом, негромким, но заразительным.
   – Чем же вы себя здесь развлекаете? – поинтересовалась она.
   – С этим беда! Умираю от безделья. Языка не знаю, знакомых нет… Вожусь с сыном.
   – У вас сын? – удивилась Оксана.
   – У меня четверо детей. Три мальчика и дочка.
   Оксана глубоко затянулась, и столбик пепла на конце сигариллы стремительно вырос.
   – Они… все здесь? С вами?
   – Только младший, – вздохнула Ольга. – Остальные в Москве. Учатся в школе. Я по ним ужасно скучаю… А у вас есть дети?
   Оксана поискала глазами пепельницу, не нашла – и затушила сигариллу о поднос с фруктами, стоящий на столике рядом.
   – Нет. Я не замужем, – сказала она и добавила: – Сейчас не замужем.
   Ольга хотела сказать ей: «У вас все впереди, вы совсем юная», но почему-то не очень корректно задала вопрос «в лоб»:
   – А как вы здесь оказались? Приехали по контракту?
   – Это длинная история. Как-нибудь, когда у нас с вами будет время, я ее расскажу.
   Вот балда, обругала себя Ольга – повела себя как беспардонная простушка-домохозяйка, совсем тут одичала и расплавилась от жары. Теперь неудобно просить ее позировать, объяснять, что у нее удивительное лицо – не идеальной красавицы, нет, но идеальной… соблазнительницы.
   Ольга невольно улыбнулась – да, будь она режиссером, то на роль Клеопатры не нашла бы лучшей актрисы.
   Яркой и загадочной, искренней и скрытной одновременно.
   Роковой, одним словом.
   Ольга так бы и нарисовала ее – в одеяниях египетской царицы со змеями вокруг рук.
   И почему Оксана стала переводчицей? Моделью она сделала бы блестящую карьеру, только говорить ей об этом еще более некорректно, чем напрямую спрашивать, как она тут оказалась.
   Ольга вздохнула. Вот Надька на ее месте выпалила бы все, что думает, и ни секунды не грузилась бы светским этикетом.
   – Хотите, на днях где-нибудь посидим с вами и поболтаем? – спросила Оксана, словно уловив некоторую неловкость Ольги. – Я знаю в городе пару уютных местечек.
   – Ой, это будет просто замечательно! – искренне обрадовалась Ольга возможности убить хотя бы пару часов приятной беседой. – А когда?
   – Я вам позвоню.
   – А, вот вы где! – на террасу ворвался Барышев – огромный, громогласный и возбужденный. – Оля! Нехорошо! Меня уже спрашивают, куда исчезла очаровательная хозяйка.
   – Ты стал понимать тайский?! – расхохоталась Ольга.
   – Не дословно, но… – Сергей сделал в воздухе замысловатое движение пальцами и посмотрел на Оксану. – Поэтому мне нужна переводчица. А ты немедленно возвращайся к своим обязанностям! – рявкнул он на Ольгу, изображая праведный гнев.
   – Слушаюсь, мой господин! – Она вскочила и три раза поклонилась Сергею, сложив на груди руки, как покорная восточная жена.
   – То-то! – пробасил Барышев, целуя ей руку.
   Оксана засмеялась своим удивительным низким смехом.
   – А вы мне и в самом деле нужны, – уже серьезно сказал ей Барышев. – Надо кое-что объяснить насчет нашего строительства в прибрежной зоне этому… Черт, все время забываю, как его зовут… – Сергей озадаченно нахмурился, пытаясь вспомнить замысловатое тайское имя.
   – Ничего страшного, сейчас выясним, деликатно и незаметно… – Оксана, улыбнувшись, направилась в дом.
   Ольга отметила вдруг для себя, как покорно и завороженно идет Сергей за Оксаной, как уверенно ведет она его за собой и как они вместе динамично и органично смотрятся…
   Совсем одичала и расплавилась от жары, рассердилась на себя Ольга. Так и до Надькиной маниакальной ревности докатиться можно.
   Завтра же она начнет учить тайский язык. Интересно, почему ей до сих пор не приходила в голову эта мысль? И учительница у нее уже есть – замечательная, опытная, знающая, занятия с которой будут и приятной безделицей, и с пользой проведенным временем.
   Ольга широко улыбнулась и вошла в гостиную с решимостью очаровать всех инвесторов международным языком жестов.
   Главное – не перепутать их со слугами…

День начался как обычно – с деловых переговоров.
   На этот раз их инициатором стал господин Винай.
   Барышев привык прислушиваться к партнерам, но последнее слово оставлял всегда за собой. На этот раз идея Виная вызвала у него много скепсиса, но выслушать его аргументы он обязан хотя бы из уважения.
   Протеже Виная оказался как две капли воды похож на него – тот же рост, та же прическа, та же белоснежная улыбка, абсолютно идентичный костюм от Хьюго Босс.
   Сергею даже показалось, что у него двоится в глазах, но через пару секунд он понял, как их различать. У протеже на мизинце блестел бриллиант в несколько карат, а у господина Виная такого помпезного украшения не было.
   Ох, не любил Сергей драгоценностей на мужских мизинцах, хотя понимал – это всего лишь способ известить окружающих о своем статусе. Например, его, главу «Стройкома», заставить принять «правильное» решение – мол, мои финансовые возможности отлично демонстрируют мои деловые качества.
   Барышев откинулся на спинку кресла и приготовился слушать, всем своим видом демонстрируя заинтересованность и лояльность.
   – Господин Тханет мой давний деловой друг, – на ломаном, но довольно неплохом русском начал Винай. – Он не раз оказывал мне услуги. Очень ценные услуги! Господин Тханет согласен на определенных условиях войти в правление нашей фирмы в качестве… своего рода консультанта.
   «Ага, господин Тханет, оказывается, делает мне огромное одолжение, давая согласие войти в правление фирмы», – про себя усмехнулся Барышев, а вслух произнес:
   – О каких же условиях идет речь?
   – О весьма незначительном, учитывая его опыт и связи, финансовом вознаграждении. Поверьте мне, господин Барышев, я знаю, о чем говорю. Господин Тханет является членом Кабинета министров. Его возможности почти безграничны. Его помощь нам необходима. Вы же знаете, специфика нашей страны весьма своеобразна.
   Сергей задумался… Интересно, насколько «почти безграничные возможности» адекватно соответствуют «незначительному финансовому вознаграждению»? Впрочем, в строительном бизнесе никогда не вредно присмотреться к человеку, входящему в состав Кабинета министров.
   – Ну… специфика любой страны весьма своеобразна, – осторожно произнес Барышев и, подумав, добавил: – Но если господин Тханет поможет нам решить кое-какие проблемы с Ко Чангом, к примеру… Я разговаривал на днях с потенциальным инвестором. Там какие-то сложности с оформлением собственности на земельные участки.
   – Разумеется, господин Барышев, разумеется, – воодушевленно закивал Винай, бросая взгляд на своего протеже. – Я думаю, этот вопрос в компетенции господина Тханета!
   Винай что-то по-тайски спросил у чиновника, и тот утвердительно кивнул, сохраняя при этом величественный вид вершителя судеб.
   – Господин Тханет готов приложить усилия! – заявил Винай. – Он уверен в успехе!
   – Ну что ж, прекрасно. Давайте поступим следующим образом – отложим наш разговор на некоторое время. Мне надо подумать.
   Вот так, получайте, господины Винаи-Тханеты, близнецы-братья. Мы, русские, вовсе не рубахи-парни, все, что касается бизнеса, выверяем по миллиметру, просчитываем на десять шагов вперед.
   Винай спал с лица, но сумел удержать улыбку.
   – Ваше право, господин Барышев, ваше право… – пробормотал он, делая равнодушно-напускной вид. – В любом случае я буду уважать ваше решение. Только советую его не слишком оттягивать. Это в наших с вами интересах.
   «В твоих», – мысленно поправил его Барышев и встал, давая понять, что разговор закончен.
   – Ну, не такой уж я тугодум, – сказал он. – День-два. Думаю, мне этого времени хватит.
   – Ту-го-дум, – задумчиво повторил Винай, тоже вставая. – Интересное слово, что оно означает?
   – Ну… как вам сказать, – Сергей улыбнулся. – Тугодум – это человек, который думает медленно.
   – О, это не про вас, вы думаете быстро!
   – В иных ситуациях не следует особо торопиться.
   – Вы очень мудрый человек, господин Барышев, очень мудрый. Я только добавлю – главное, не перепутать ситуации.
   Вот именно. Главное – понять, кто что с этого будет иметь. Жалко, Петра нет с его дотошностью. Он бы этих «господинов» как элементарный чертеж прочитал.
   – Очень рад знакомству. Очень! – сказал Барышев, пристально глядя в глаза члену Кабинета министров.
   Винай перевел.
   – Позвольте вас проводить…
   Они вместе вышли из кабинета – Сергей впереди, «близнецы-братья» чуть позади. Барышев очень надеялся, что разговор закончен, но возле лифта Тханет, глядя на него, вдруг что-то сказал.
   – Господин Тханет спрашивает, как много вы уже повидали в нашей стране, – перевел Винай.
   – Пока немного, к сожалению, но то, что я видел, произвело на меня неизгладимое впечатление, – любезно ответил Барышев и озабоченно посмотрел на часы, давая понять, что времени у него больше нет. Тханет намека не понял и произнес еще что-то. Винай перевел:
   – Господин Тханет бывал в Москве, она ему тоже очень понравилась…
   Тханет еще что-то говорил с величественным видом, Винай переводил, но Барышев перестал их слышать…
   В конце коридора он увидел Оксану. Вернее, сначала заметил белоснежный шелк ее платья, мелькнувший в лестничном пролете, и нет никакой гарантии, что это Оксана – в офисе она не единственная женщина, и уж тем более не единственная, носившая белые платья…
   Только почему вдруг ухнуло сердце – ринулось вниз, потом подступило к горлу, вернулось на место и изо всех сил, как молот, ударило в позвоночник…
   Это оказалась действительно она. Барышев видел, как Оксана остановилась, чтобы поговорить с секретарем, который спускался вниз. У нее в руках была деловая черная папка, диссонирующая с сумасшедше-красивым, почти бальным, платьем.
   Сергей почувствовал, как в висках застучало, спина заболела, а на лбу выступила испарина.
   С ним творится что-то неладное. Неправильное. Возмутительно отталкивающее и отвратительное. Что-то, чему он не может дать объяснения и чему не в состоянии противостоять.
   Винай тронул Сергея за руку и что-то сказал.
   – Что, простите?.. – не отрывая взгляда от Оксаны, спросил Барышев.
   – Господин Тханет выражает восхищение вашей родиной.
   – Да, да… спасибо, спасибо.
   Оксана обернулась, их взгляды пересеклись… Она ему улыбнулась.
   «Я должен ее уволить, – твердо решил Сергей. – Немедленно. Не объясняя причин».

   Оксана позвонила утром и назначила встречу в полдень, в кафе «Приг-тай».
   Не подозревая, какому испытанию предстоит подвергнуться, Ольга надела легкомысленный сарафан на бретельках, с высоким разрезом, шпильки и без пятнадцати двенадцать уже сидела за столиком, ожидая свою новую подругу.
   Через пару секунд она поняла, что совершила большую ошибку, приехав сюда без водителя и в столь провокационном наряде. Вся мужская часть посетителей, включая бармена и официантов, пожирала ее глазами.
   Ольга почувствовала себя голой. И бесстыжей.
   Ну почему она забыла, что это не Москва, что в глубине нетуристических кварталов одинокая женщина в столь откровенном наряде да еще европейской наружности воспринимается как…
   У Ольги даже холодная испарина выступила, когда она подумала, за кого ее принимают все эти тайские мужики с сальными, прожигающими насквозь глазами… Она попыталась натянуть сарафан на обнаженную ногу, но разрез был очень высоким, и голое тело обнажалось то тут, то там.
   Оксана, как назло, опаздывала. Появилось настойчивое желание удрать, но в Ольге вдруг проснулись упрямство и гордость – что, она нашкодившая девчонка какая-то? Плевать ей на этих восточных самцов, пусть думают что хотят.
   Она оставила в покое подол сарафана, подозвала официанта и на плохом английском заказала зеленый чай…

   Оксана сидела в машине и не без злорадства наблюдала за тем, как Ольга мается под похотливыми взглядами местных мачо. Она специально назначила встречу в этом кафе, зная здешнюю специфику – тут собирались игроки, мошенники, сутенеры, любители клубнички и откровенные извращенцы.
   Наконец Ольга успокоилась, перестала дергаться и подозвала официанта.
   «Концерт окончен», – с сожалением подумала Оксана, вышла из машины и направилась к Ольге, приветственно помахав Атхиту – хозяину кафе, давнему своему приятелю.
   – Ради бога, извините меня. – Она подошла к Ольге и села напротив. – Задержали в офисе.
   – Ничего, ничего, – Ольга улыбнулась, и Оксана с удовлетворением отметила вымученность ее улыбки. – Может быть, пойдем отсюда в другое место? – снизив голос, предложила Ольга. – Здесь я себя чувствую, как в зоопарке, причем не в качестве посетителя, а скорее – наоборот.
   – Бедная… – покачала головой Оксана, изображая сочувствие. – Намучились? Это я, дура, виновата! Ну почему я по-другому не условилась. Надо было мне за вами заехать. Не волнуйтесь, это самое спокойное место в городе. Меня тут знают. Ну, посмотрите, видите – никто нас уже глазами не ест.
   Барышевская жена – клуша и домохозяйка – бросила взгляд по сторонам и убедилась, что Оксанино появление избавило ее от раздевающих взглядов.
   Пусть подумает – почему…
   Хорошая гимнастика для ее закостенелого, подернутого сытым жирком мозга.
   – Ну что? Успокоились? – улыбнулась Оксана самой обаятельной из своих улыбок.
   – Кажется, да, – Ольга в упор посмотрела на бармена, который тряс шейкер, не обращая на них никакого внимания.
   Ужас. Как такой монстр, акула, будущий президент – Барышев – живет с этой… овцой.
   Оксана вспомнила его сегодняшний взгляд в офисе, когда шеф стоял у лифта и, поедая ее глазами, похоже, совсем не слушал своих собеседников.
   – Ну, вот и славно! – бодро сказала она. – Что будем пить? Здесь фантастический клубнично-манговый шейк. Вы любите клубнично-манговый шейк?
   – Не знаю… – замялась Ольга, – возможно, люблю.
   – А вот мы сейчас проверим. Атхит! – она подозвала хозяина, сделала заказ и объяснила Ольге: – Меня на него подсадил бывший муж.
   – Муж? – удивилась Ольга. – Он был тайцем?
   – Французом.
   Оксана с интересом следила за лицом Ольги, на котором отчетливо читались все эмоции. И как с таким лицом выживать? Ни соврать, ни притвориться – лакмус, а не лицо. Может, Барышева она этим и взяла? Мужики с деньгами и властью любят, когда у жены нет второго дна.
   Надо учесть.
   Надо попробовать это сыграть.
   – Ну как? – спросила Оксана, глядя, как Ольга пробует шейк.
   – Божественно! – воскликнула та.
   «Божественно!» – мысленно передразнила ее Оксана. Нужно порепетировать перед зеркалом эту глупую непосредственность.
   Пригодится для будущих президентов.
   – Вы, наверное, жили в Париже, раз муж – француз?
   – Ни дня! Выходила замуж за француза, собиралась в Париж, а оказалась здесь… – Оксана не соврала ни слова, словив кайф от своей откровенности.
   Пусть барышевская жена почувствует себя «жилеткой» – чуть-чуть, – такие овечки любят быть доверенными лицами даже у простых переводчиц своих богатых мужей.
   – У мужа была здесь работа, так что мне во Франции и побывать не удалось, сразу из Москвы – сюда. Привез и бросил. То есть бросила его я, но только он-то давно уже в том самом Париже, а я тут застряла…
   Ольга посмотрела на нее сочувственно. Разве что не обняла и по голове не погладила.
   – Да, невесело… А разводиться было обязательно? – спросила она.
   – Не то слово!
   Все. Хватит откровенности на первый раз…
   – Что вы на меня так смотрите? – не удержалась она от жесткого тона. – Жалеете, что ли? Бросьте. Все в порядке. – Оксана достала сигариллу, хотела закурить, но передумала и убрала ее обратно в пачку.
   Черт дернул ее на этот эксперимент с откровенностью. Отчего-то от него запершило в горле и захотелось заплакать, хотя с депрессией было покончено еще утром – чашкой крепкого кофе и многообещающим взглядом Барышева.
   – Все в порядке, – задумчиво повторила Оксана. – Тепло, море, солнце, красиво… Слушайте, а вы вообще что-нибудь, кроме рынка, здесь видели? – поинтересовалась она.
   – Очень мало. Сережа все время занят, а без него мне ездить на экскурсии не хочется.
   – Все ясно. – Оксана решительно встала. – Поехали! Я вам сейчас такие красоты покажу! Поехали, поехали!
   – Да меня и уговаривать не надо, – заверила ее Ольга, тоже вставая. – Я об этом и мечтать не могла!
   «Я тоже», – направляясь к машине, подумала Оксана.
   Бедная овечка… Неужели ты не понимаешь, что тебе никогда не стать первой леди!
   Никогда.

   Таиланд, который показала ей Оксана, поразил Ольгу.
   Они заехали на ферму крокодилов и в парк камней, побывали в океанариуме на Сукумвит-роуд и в Мини-Сиаме на окраине города, где в миниатюре были представлены все достопримечательности страны.
   Экскурсия, правда, закончилась в магазинах. Но шопинг, такой утомительный и неинтересный в одиночестве, в компании новой подруги приобрел веселый и бесшабашный размах. Ольга приобрела столько безделушек и сувениров, что теперь, разбирая пакеты в гостиной, ужасалась их количеству.
   – Уф! Накупила бронзулеток! Куда мне их столько? – посмотрела она на Оксану, обессиленно лежащую на диване.
   – Этого много никогда не бывает. Обожаю цацки.
   Ольга достала коралловые бусы, приложила к груди Оксаны и полюбовалась контрастом загорелой кожи, белого платья и красных бусин.
   – Красиво. Ну-ка, примерьте!
   – Ну что вы! – Оксана отвела ее руку с бусами.
   – Это ваша вещь. Я вам ее дарю.
   – Не надо, не надо… – Оксана села, ногами нащупывая босоножки.
   – Нет, дарю! – Ольга, не слушая возражений, надела кораллы ей на шею. – И вообще, давай на «ты», а? – весело предложила она.
   – Давай, – согласилась Оксана. – Только… – Она взялась за бусы, чтобы снять их, но Ольга остановила ее, мягко взяв за руку.
   – Погоди! Не надо… Ну-ка… – Ольга легким движением чуть повернула и приподняла голову Оксаны за подбородок.
   Та с недоумением в глазах подчинилась. Ольга отошла на пару шагов и полюбовалась на точеное лицо – тонкий нос с небольшой горбинкой, высокий лоб, миндалевидные глаза, четко вылепленный подбородок, длинную изящную шею, перетекающую в высокую линию груди… Нигде и никогда она не найдет больше такую удивительную модель.
   – Еще чуть выше подними голову! – скомандовала она. – Стоп!
   Оксана, не понимая, что от нее требуется и почему Ольга так дотошно рассматривает ее, поправила волосы, подумав, будто столь пристальное внимание вызвано непорядком в прическе.
   – Да опусти ты руки! – возмутилась Ольга, твердо решив для себя – она не отпустит сегодня Оксану, пока не напишет ее портрет.
   На лице Оксаны недоумение сменилось смущением, и она опустила руки.
   – Вот… Вот так вот и сиди, я сейчас тебя нарисую…
   Ольга бросилась к мольберту – благо он всегда стоял наготове, прямо здесь, в гостиной, – и закрепила на нем бумагу.
   – Что, прямо сейчас?! – В глазах Оксаны промелькнуло замешательство, и Ольга решила, что она, как всякая женщина, считает – в данный момент она недостаточно хорошо выглядит для того, чтобы позировать.
   Неужели она не знает, искренне не догадывается, как хороша любая: уставшая, без «парада» и даже немного напуганная столь внезапным предложением побыть моделью.
   – Сиди, не двигайся, не мешай… – Ольга сангиной стала быстро рисовать портрет. – У тебя удивительное лицо, замечательное… Я никогда подобных не встречала… Понимаешь, такая завораживающая гармония редко встречается… Боюсь даже, что не смогу ее передать…
   – Дышать хоть можно? – усмехнулась Оксана.
   – Можно. Дышать можно, а больше ничего нельзя…
   Из-под быстрых штрихов появлялось лицо – на удивление живое, со всеми тонкими нюансами, несмотря на скудость художественных средств – всего лишь красноватая сангина. Вдохновение, охватившее Ольгу, нарушил телефонный звонок.
   Она неохотно взяла мобильный, даже не посмотрев, кто звонит, потому что не могла оторвать взгляд от портрета, и правой рукой все еще наносила «оживляющие» и уточняющие штрихи.
   – Алло… – рассеянно сказала она в трубку.
   – Оль… – послышался на том конце плачущий Надькин голос. – Оль, я больше так не могу!
   Рыдания в трубке резанули по сердцу, Ольга отбросила мелок и с размаху плюхнулась в кресло.
   – Надюха?! Господи! Что с тобой? Что случилось?! – закричала она.
   – Я не могу просто… – всхлипнула Надя. – Я в себе это ношу, ношу… Мне надо кому-то сказать, а кому я еще могу… – Надька замолчала, залилась горючими слезами на том конце, в промозглой далекой Москве…
   – Что ты несешь, Надь? Ты можешь сказать, что случилось?
   – Что случилось, что случилось, – невнятно пробормотала подруга и выкрикнула: – Да ничего!
   У Ольги от сердца отлегло, значит, ничего серьезного, – все живы, здоровы, а Надька опять навыдумывала невесть что из-за невозможности применить в каком-нибудь деле свою кипучую энергию.
   Ольга точно знала – когда Надьке нечего делать, у нее включается бурная фантазия.
   – Фу, напугала. Чего тогда ревешь, раз ничего не случилось?
   – Димочка мне изменяет, вот что!
   – С чего ты взяла?
   – Я точно знаю!
   – То есть прямо вот так взяла и с поличным его застукала! Да еще наверняка в своей супружеской постели, – засмеялась Ольга.
   – Ну хорошо, точно не знаю, – сбавила обороты Надька, перестав рыдать. – Но я уверена.
   – Почему?
   – Потому что чувствую! Вот. Знаешь, такие мысли зря в голову не приходят. Дыма без огня не бывает!
   – Ой, Надька… Занять тебе себя чем-то надо, кроме ребенка, – вздохнула Ольга.
   – Вот! Думаешь, почему он мне работать не разрешает, а?
   – Не знаю. Если честно, не понимаю.
   – А я понимаю! – торжественно провозгласила Надя. – Потому что не хочет на моих глазах быть! А почему?
   – Ну, почему?
   – Значит, скрывать есть что! В агентстве смазливых девиц пруд пруди, сама знаешь. А на мое место тоже не бабку-пенсионерку взяли, а молоденькую и длинноногую. Видела я, как она в сторону Димочки глазами зыркает, и как на меня смотрела – тоже видела.
   – Ну, и как она на тебя смотрела? – еле сдерживая смех, поинтересовалась Ольга.
   – Удивленно – вот как! Смотрела и думала, что я Димочке не подхожу, потому что он красавец, а я… – Надька опять зарыдала в голос.
   – Надь, ну чего ты воешь белугой… Дай-ка мне Димку, я ему мозги промою по старой дружбе!
   – Ничего я не вою… А Димочки нет. Он в Петербург на два дня уехал…
   – Надька, немедленно перестань рыдать! – всерьез рассердилась Ольга. – Ну, кому, как не тебе, знать, что Димка тебя любит!
   – Любит он меня! Откуда ты знаешь? Это, может, он раньше любил, а теперь…
   – Перестань нести глупости.
   – И ничего не глупости! – зашлась в новом приступе плача Надя. – Вовсе не глупости! Хорошо тебе, у тебя Сережа такой!
   – Да, мне хорошо, у меня Сережа, – сказала Ольга, а сама вдруг подумала – надо спасать Надьку! Надо срочно спасать, а то все эти истерики уже попахивают психическим расстройством. – Ты вот что, кончай там дурью маяться, а то доведешь Димку до белого каления своими подозрениями дурацкими. Знаешь что?! Бери-ка своего Дим Димыча в охапку и приезжай ко мне!
   – Но ведь… – попыталась что-то растерянно возразить Надя, но Ольга ее перебила:
   – Приезжай, приезжай! Развеешься, дурь из башки выветришь, да и я по тебе ужасно соскучилась! Тут такая красотища!
   – А это… Кто Димочку кормить будет? Стирать, убирать…
   – Да плюнь ты на все! И с Димочкой твоим драгоценным ничего без тебя не случится. Приезжай!
   – Нет, ну как же это я так вдруг поеду? – Надька, наконец, перестала плакать, и хоть сопротивлялась огорошившему ее предложению, в голосе зазвучало сомнение, которое вполне могло перерасти в согласие. – Нет, Оль… И Грозовского одного оставлять, и вообще… Нет!
   – Да!
   – Ну, разве что… Димка в Канаду собирается ехать через неделю… Может быть, тогда мне к тебе и поехать, все равно его месяц не будет, а?
   – Вот и договорились! – обрадовалась Ольга своей победе.
   – Ну, хорошо, я подумаю.
   – И думать нечего! Жду тебя! Чтобы через неделю тут была как штык! Все! Целую.

   Пока Барышева болтала по телефону с какой-то умалишенной подружкой, Оксана выкурила сигариллу, обдумывая забавную мысль – угораздило же ее вляпаться в эту бодягу, позировать. Додружилась…
   Удивительное, видите ли, у нее лицо. Интересно, она один ее портрет нарисует или задумает серию с последующей выставкой-продажей?..
   Шея от долгой неподвижности затекла, а правая рука, которую почти полчаса пришлось продержать на спинке дивана – занемела.
   Зато Ольга, кажется, прониклась к ней безграничной симпатией и доверием. Оно того стоило – это позирование. Теперь все тайны барышевской семьи – ее тайны. А зная слабые места в фундаменте волшебного замка под названием «любовь», проще его разрушить. Подмыть, подточить изнутри… Сделать так, будто сам этот замок разрушился вовсе без ее участия.
   – Это моя подруга, самая близкая, – прервал ее мысли голос Ольги.
   Оксана затушила сигариллу в подносе с фруктами и всем своим видом изобразила чрезвычайную заинтересованность.
   – Я так и подумала. Какие-то проблемы?
   – Ой! – засмеялась Ольга и, махнув рукой, с провинциальной и совершенно неподобающей жене «акулы бизнеса» нежностью сказала: – Дурища такая. От ревности с ума сходит!
   – У нее есть для этого повод?
   – Да в том-то и дело – ни малейшего! Муж в ней души не чает, сын у них чудесный… А она вбила себе в голову чушь какую-то и мается. Ну, ничего, через неделю ко мне прилетит, я из нее эту дурь вытрясу. А ты мне поможешь. Хорошо?
   «Опять нарвалась, – с раздражением подумала Оксана. – Если так дело пойдет, я скоро вместе с ней буду принимать роды у ее любимой кошки!»
   – Вытрясать из кого-то дурь – мое самое любимое занятие, – с дурашливой серьезностью заверила она Ольгу. – В этом деле мне нет равных!
   Ольга засмеялась, и пришлось поддержать ее смех с самым искренним и непосредственным видом.
   – Я смотрю, вы уже вполне подружились! Отлично! – неожиданно громыхнул барышевский бас.
   Они обе повернулись к двери и увидели его – огромного, улыбающегося и немного смущенного.
   – Ой, Сережа! – бросилась к нему Ольга и, схватив за руку, затараторила со своей раздражающей Оксану непосредственностью: – Мы провели такой чудесный день! Мы вместе катались по разным злачным местам!
   – Однако! – шутливо нахмурился Барышев, стараясь не смотреть на Оксану.
   – Не слушайте вы ее. Все места были абсолютно невинными. – Оксана подошла к нему так, чтобы он не мог ее не видеть…
   Шеф сразу занервничал и, заметив мольберт, слишком поспешно подошел к нему.
   Отлично. Он, конечно, еще не на крючке, но наживку заглотил так глубоко, что выкрутиться ему не удастся, как бы ни избегал он взглядов и близкого расстояния.
   Кажется, портрет его не порадовал. Похоже, он его неприятно потряс… И это тоже было подтверждением Оксаниной победы и пошатнувшегося волшебного замка.
   – Это ты сейчас нарисовала? – с наигранным равнодушием спросил жену Барышев и, не дожидаясь ответа, отрешенно добавил: – Похоже, похоже…
   – Сережа! – Ольга оттеснила его от мольберта. – Портрет еще не готов. Не смотри! Кстати, к нам прилетает Надя.
   Оксана все-таки поймала его взгляд и насладилась замешательством, которое в нем мелькнуло.
   А теперь радуйся приезду Нади, мысленно приказала она. Радуйся, радуйся, да посильнее, чтобы жена не заметила твоих бегающих глаз, дрогнувшего голоса, испарины и паники, готовой прорваться наружу.
   – Правда? – словно повинуясь Оксане, громко и радостно закричал Сергей Леонидович. – Да что ты говоришь! Отлично! Это просто замечательно! Я очень рад!
   Хватит. Переборщил. Выдаешь себя с головой. Посмотри, с каким недоумением смотрит на тебя женушка…
   Барышев замолчал, не зная, чем еще отвлечь себя от магнетического объекта, на который обжигающе больно было смотреть. На его спасение, в гостиную вошла пожилая тайка, ведя за руку маленького ребенка.
   Барышев схватил его на руки, поцеловал в щеку и скорее себе, чем кому-то еще, сказал:
   – Сын… Как я соскучился!
   – Ой, кто это к нам пришел! – запричитала Ольга. – Это Петя пришел?!
   Сын, как две капли воды похожий на Барышева, уткнулся ему в плечо.
   – Он стесняется и спать хочет, – словно оправдываясь, сказала ей Ольга. – А вообще он шустрый.
   – Прелесть, а не малыш! Красавец, – улыбнулась Оксана.
   …Только такие кошки, как ты, способны так много рожать. Интересно, если оставить Барышева тебе, сколько ты ему еще наштампуешь таких шустрых прелестей?
   Все, не могу больше на это смотреть. Противно…
   – Ну, мне пора! – Оксана взяла свою сумку и нанесла последний удар, глядя на Барышева в упор: – Вам очень идет быть отцом. До свидания!
   – Счастливо! И спасибо за все, Оксана! Все было просто высший класс! – Забрав сына у Барышева, Ольга подтолкнула мужа к ней. – Ну, что ты стоишь, Сережа! Проводи Оксану до машины.
   Барышев хотел что-то сказать, но не стал – поплелся за Оксаной как на заклание…
   Дурочка. Какая же дурочка у тебя жена.
   Я не буду такой.
   Я буду тонкой, умной, изысканной и… до конца никогда и никем не прочитанной.

   Димка улетел в Канаду вечером, а утром Надя уже паковала чемодан.
   Билет в Таиланд был куплен заранее, банка соленых огурцов для Ольги приготовлена, оставалось только решить, что из вещей брать с собой, и этот вопрос оказался наитруднейшим и практически неразрешимым.
   Как обойтись без спортивного костюма с начесом? А с другой стороны, зачем он ей нужен, если в Таиланде жара? Но опять же – все время, что ли, там жара? Вдруг налетит ветер и похолодает? Окочуриться же можно в сарафане-то…
   Надя достала костюм из чемодана, потом положила, потом снова достала. Потом все-таки положила и стала закрывать чемодан, который категорически не хотел закрываться. То есть без костюма – пожалуйста, а с ним – ни в какую.
   В Наде проснулось упрямство, и она уселась на крышку, пытаясь застегнуть непокорный замок.
   – Вот зараза, – тихо ругнулась она.
   – Заза, – повторил Димка-маленький, гонявший по комнате игрушечную машинку.
   – Это плохое слово! – строго сказала Надежда. – Не говори его.
   – Заза! – упрямо повторил Димка.
   Замок почти застегнулся, но в этот момент зазвонил телефон. Надя, соскочив с чемодана, схватила мобильник.
   – Да, Димочка! Как ты там, а?
   – Нормально, – весело сообщил Грозовский. – Лететь не передумала?
   – Нет, летим.
   – Огурцы Ольге взяла?
   – Да взяла, взяла! Я ей много чего взяла, с голоду не помрет.
   – А карточку? Наличные деньги ты сразу потеряешь, матушка, я тебя знаю.
   – Ой, Дим, я с этими карточками как-то не очень…
   – Не очень будет, когда без денег останешься.
   – Ну, хорошо, хорошо, возьму! – Надя выдвинула ящик серванта и достала кредитку. – Все, взяла.
   – Точно? – усомнился Грозовский. – Врешь ведь, чтобы меня успокоить.
   – Вот, взяла, кладу в сумку, теперь не забуду! – Надя демонстративно положила карточку в кошелек, а кошелек в сумку, будто Дима мог это видеть.
   – Ладно, верю. Теперь главное – сумку не потеряй.
   – Димочка, ну что ты со мной как с больной! Ничего я не потеряю. Ты-то там как?
   – Говорю же, нормально. Холодно только.
   – А в Канаде сейчас тоже зима?
   – Надь, не пугай меня.
   – А, ну да, ну да… глупость спросила. Просто в Таиланде-то сейчас лето, я поэтому и…
   – Матушка моя разлюбезная, на досуге подгони географию, двойка тебе! В Таиланде сейчас зима!
   – Да ты что! – поразилась Надя. – А Ольга говорит – жара…
   – Там зимы такие… летние!
   – А… ну, понятно. Ну, дура я, двоечница. Зато люблю тебя так, как ни одна умная любить не будет.
   – Я тебя тоже люблю, хоть и шибко умный.
   – Правда? Я не верю, – засмеялась Надежда, хотя верила сейчас стопроцентно в признание Димки, потому что ее ревность улетучилась сразу же, как только она приняла решение ехать к Ольге. Просто, как по команде, выключилась эта дурацкая ревность.
   – Ну и не верь, все равно люблю.
   – Ой, мамочки! – Надя глянула на часы. – Все, Димка, все! У меня времени с гулькин нос, а еще ничего не собрано! Все! Целую!
   – Самолет не перепутай! – крикнул на прощание Грозовский, но Надя уже отключилась.
   – Твоя взяла, – сказала она костюму с начесом и выкинула его из чемодана. В благодарность тот закрылся с легким щелчком.
   – Дима, одевайся! – закричала она сыну. – Дима! Одевайся!

Кран заурчал и плюнул в турку грязной водой.
   Кофе откладывался на неопределенное время, но даже это не смогло испортить ей настроение.
   Оксана вылила воду и, выключив плитку, поставила турку на хлипкую полочку, кособоко висевшую на одном гвозде.
   Ничто не испортит ей настроения. Даже если Бончай опять придет клянчить деньги.
   Она скинула легкий халатик – вентилятор мало спасал от жары – и, оставшись в лифчике и стрингах, по-турецки уселась на деревянный лежак, который служил ей кроватью, и закрыла глаза, вспоминая вчерашний вечер.
   Был всего один поцелуй, но какой! И это при том, что Ольга с ее чокнутой рыжей подружкой в любой момент могли их застукать.
   Господи, какой кайф она испытала! Не столько от поцелуя, сколько от того, что на террасе могла появиться его жена… Или не она, кто-то еще – неважно! Главное – Барышев потерял над собой контроль.
   Впрочем, поцелуй был тоже хорош – шеф вгрызся в нее, как голодающий в кусок хлеба с маслом.
   Он и был голодающим. Что могла дать ему клуша-жена – рисуночки, кофе в постель, поцелуйчик перед работой, пресный и быстрый секс?
   Он истосковался по настоящей женщине – той, которая умеет дразнить и держать в тонусе. От которой сносит крышу.
   Он истосковался по настоящей страсти, потому что, имея четырех «прелестей», вынужден был думать только о том, как их достойно содержать – кормить, одевать, обучать, развлекать…
   Оксана открыла глаза, посмотрела на убогую обстановку. Еще немного терпения, выдержки, здравого расчета и… она будет первой на пути к заветной вершине.
   Жаль, что похвастаться пока никому нельзя. Впрочем… кое-что она все-таки может сказать. Без подробностей. Просто чтобы облегчить душу и не взорваться от распиравших эмоций.
   Оксана схватила телефон и набрала Ленку.
   – Да… – томно ответила подруга на фоне льющейся воды.
   Наверное, она в ванной…
   – Ленка! Это я! Привет! – не сдержавшись, радостно прокричала Оксана.
   – Что с твоим голосом? – поинтересовалась Ленка.
   – Голос? Нормальный у меня голос.
   – Слишком веселый.
   – А тебе какой бы хотелось услышать?
   – Такой и хотелось. Рассказывай, что случилось. В прошлый раз ты мрачнее тучи была.
   – Скажите пожалуйста, какие мы проницательные, – удовлетворенно хмыкнула Оксана. – Ничего у меня не случилось!
   Приятно было тянуть кота за хвост, осознавая, что Ленка почувствовала феерические перемены в ее жизни.
   – Врешь! – Лена выключила воду и приготовилась внимательно слушать.
   – Ну, хорошо, вру, случилось!
   – Ну?! – кажется, она даже ногой притопнула от нетерпения.
   – Не скажу. Рано еще! – Оксана звонко рассмеялась, представив, как разочарованно скуксилась подруга.
   – Я ж не глазливая, – обиженно протянула она.
   – Может, и не глазливая, а вдруг? – Оксана снова рассмеялась, но тут же серьезно добавила, не удержалась: – Зацепила одного стоящего мужика, вот что! Но пока только зацепила… На самый кончик крючочка, понимаешь? Сорваться может.
   – Да когда у тебя кто срывался? – хохотнула Ленка и снова включила воду.
   – Ты мне льстишь, как всегда, – усмехнулась Оксана. – Только тут есть некоторые отягчающие обстоятельства…
   – Женат, что ли?
   – Угадала.
   – Ты такие препятствия без разбега брала!
   – Да, только у Жан-Поля не было детей, а здесь… четверо.
   Ленка озадаченно присвистнула.
   – Вот именно, – вздохнула Оксана, но тут же бодро добавила: – Но мы не ищем легких путей! Ладно, Ленк, мне на работу пора. В бой! Закреплять достигнутые успехи…
   – Подожди, Ксюх, а…
   – Все, Ленк, больше ничего не скажу, и так лишнего наболтала. Целую! Пока!
   Оксана нажала отбой и подошла к стойке с плечиками – шкафа в этой халупе не было.
   Что бы надеть для «закрепления успеха»?
   Причем так, чтобы «объект» не заметил, что она этот успех закрепляет?
   Она выбрала шелковый оранжевый комбинезон с открытой спиной, но, подумав, заменила его на длинную льняную юбку цвета слоновой кости и черный кружевной топ. Получился образ соблазнительной паиньки, которая паинькой только прикидывается… А у самой черти в глазах! Дразнят, словно языки пламени, дотронешься – обожжешься, но не дотронуться невозможно…
   Косметики – минимум.
   Нужно показать, что произошедшим она обескуражена и выбита из седла – муж подруги все-таки!
   Но произошедшее – сильнее ее, поэтому – оранжевый блеск для губ, достаточно яркий, чтобы не выглядеть совсем уж монашенкой, но и довольно прозрачный, чтобы не наводил на мысль, что она старательно привлекает к себе внимание.
   Оставшись довольна собой, Оксана взяла сумку и вышла из комнаты.
   Словно из-под земли перед ней вырос Бончай.
   – Неделя прошла, платить надо, – заученно произнес он.
   – Хоть бы что-нибудь новенькое сказал, черт косоглазый, – по-русски произнесла Оксана и, доставая деньги из кошелька, на тайском добавила: – Совесть надо иметь, столько драть за такую помойку!
   – Можете съехать, если не нравится, – широко улыбнулся Бончай, обнажив ряд крупных желтых зубов.
   – Без твоих советов обойдусь, – огрызнулась Оксана и побежала к машине.
   Настроение не испортилось, несмотря на то что кошелек существенно похудел.

   Ольга на цыпочках вышла из спальни, тихонько прикрыв за собой дверь.
   Семь утра – время, когда жара еще не вступила в свои права, и можно заняться чем-то, на что днем нет ни сил, ни желания, например разобрать наконец покупки, которые они сделали с Оксаной неделю назад, разложить все по полочкам и по шкатулкам.
   Да и вообще, привычку рано вставать она искоренить не смогла.
   Утро, самое хлопотливое время в Москве, когда вокруг все шло кувырком – дети собирались в школу, а Сергей на работу, Петька требовал внимания, и вечно все всё теряли, роняли, путали, кричали, да еще хотели позавтракать, причем каждый чем-то своим, любимым, и надо было всех собрать, накормить, отправить в школу и на работу…
   Здесь, в Таиланде, утро вдруг превратилось в полнейший штиль.
   И Ольга маялась, по привычке находя и придумывая дела, которые можно было бы и не делать. Или делать, но руками многочисленных слуг…
   На кухне, озадаченно оглядываясь, стояла Надежда.
   – Та-ак! – протянула она. – Хочу завтрак сварганить. Яйца есть?
   – Даже не думай! – зашептала Ольга. – И не мечтай! Тут это не принято. – Она дернула Надю за руку и глазами показала на дверь, где в растерянности столпилось трое слуг – повар, помощник повара и еще один, Ольга называла его «официантом», он сервировал стол и подавал блюда. Или он только сервировал, а подавал другой?..
   – Да приди ты в себя, Надюха! Пошли отсюда. Пошли, пошли… – Ольга за руку потянула ее к выходу.
   – Елки… Народищу-то нагнали! И все на одну яичницу?
   Они вышли в холл, оттуда на террасу, где уже оказался накрыт стол – тосты, фрукты, булки, соки, салаты и еще что-то, чему Ольга не знала названия, какие-то местные соусы и джемы.
   – Не, ну это что? – Надя возмущенно оглядела стол. – Они нам креветками с вареньем завтракать предлагают? Я не понимаю, ты что, яичницу себе приготовить не имеешь права?
   Ольга отрицательно помотала головой и чинно уселась за стол.
   – Ничего себе! Ой, я ж не одета! Как креветки-то есть? Счас…
   Надя умчалась и вернулась минут через пять в длинном красном сарафане и широкополой соломенной шляпе.
   – Вот, теперь можно. – Она села за стол и тут же уставилась пронизывающим взглядом на щуплого слугу с подносом, который принес кофе и хлопотал вокруг них, расставляя чашки.
   – Только умоляю, не вздумай учить его носить поднос, – улыбнувшись, тихо посоветовала Ольга.
   – Вот еще!
   – Я же вижу, как ты на него смотришь.
   – Это как же? Как же я на него смотрю?!
   – Плотоядно.
   – Больно нужно! – Надя прожгла тайца каким-то особенным взглядом, и тот поспешил уйти. – Хотя, между прочим, могла бы и этому поучить…
   Они стали пить крепкий кофе из крохотных чашек, маленькими глоточками, весело поглядывая друг на друга.
   – Тебе бы школу домоводства возглавить! – поделилась Ольга осенившей ее идеей. – Или нет! Ты должна открыть собственное агентство по найму домашних работниц, а? Идея? – Она расхохоталась, представив Надьку начальницей, дающей прикурить паре десятков своих сотрудниц, возомнивших, что они умеют гладить, стирать, готовить, мыть полы и посуду.
   Надя задумалась, посмотрела в чашку и… перевернула ее вверх дном на блюдце.
   – А что, зря смеешься, неплохая идея-то. Вот возьму и открою! Людям же всегда нужно, чтобы кто-то им окна помыл или полы… Нет, ей-богу! Возьму и открою! А то дома сидеть прям мочи нет…
   Она подняла чашку и стала разглядывать причудливые кофейные узоры, образовавшиеся на стенках.
   – Вот! Даже на кофейной гуще агентство выходит, как ни крути!
   Они засмеялись, одновременно потянувшись к румяным булкам.
   – Доброе утро!
   На террасу вышел Сергей, а за ним, словно тень, слуга, чтобы отодвинуть-придвинуть стул, подать кофе, салфетку и упредить любое желание хозяина. Барышев сел за стол и раздраженным жестом попросил слугу уйти.
   Ольга с беспокойством всмотрелась в его лицо – бледные щеки, темные круги под глазами, бегающий взгляд.
   Не поцеловал, даже не посмотрел…
   Взял чашку и, глядя в стол, на белую скатерть, начал пить маленькими глотками, хотя обычно кофе выпивал залпом.
   – Сереж, ты почему ничего не ешь? – спросила Ольга.
   – Не хочется.
   И опять – не посмотрел, даже не поднял глаз.
   – Вот-вот, – вмешалась Надежда. – Димочка тоже с утра не ест. Кофе, и все. Я ему говорю – кушать надо с утра, а он ни в какую. Кстати, Сереж, мы с тобой так по-человечески и не поздоровались!
   – Очень рад, что ты приехала, Надь. – Он скользнул по ней взглядом и опять уставился в скатерть. – Я разве тебе этого вчера не говорил?
   – А ты еще раз скажи! Не развалишься!
   Сергей допил кофе, так ни разу и не взглянув на Ольгу.
   – Сережа, ты что, заболел? – забеспокоилась она.
   – Нет, с чего ты взяла?
   И опять – не посмотрел в глаза и, словно опасаясь развития темы о своем нездоровье, переключился на Надежду с каким-то неестественным интересом.
   – Ну, как тебе тут? Как Паттайя?
   – Так я ж еще ничего не видела! С самолета – сюда, потом прием этот… В окне машины чего-то мелькало… Вроде ничего себе! Красиво.
   Сергей не слушал – Ольга видела это по его лицу. Она встала, подошла к нему, пощупала лоб. Он отстранился.
   – Оль, ну что ты…
   – Нет, у тебя вид какой-то… Ты точно хорошо себя чувствуешь? По-моему, температура. Вон, испарина…
   – Тебе кажется. – Барышев резко встал, поцеловал ее в щеку – отстраненно, казенно, для проформы, не так, как целовал всегда, даже когда был бешено занят и все мысли поглощала работа.
   – Сереж… – Она взяла его за руку, но он ее мягко освободил и сунул в карман.
   – Я абсолютно здоров! Ну, я поехал, опаздываю. Пока, до вечера! – Сергей махнул рукой Наде и стремительно вышел.
   – Что с ним такое? – растерянно пробормотала Ольга. – Непонятно.
   – Ну, может, живот прихватило или еще что… – пожала плечами Надя. – Климат тут у вас для русского человека неполезный.
   Она встала, поправила шляпу и с томным видом направилась по дорожке в сад. Ольга пошла за ней.
   Нет, все, она поставит Сергею условие: или день полного отдыха, или…
   Что «или», Ольга никак не могла придумать. Не было никакой карательной меры, которую она могла бы применить к Барышеву.
   Может, пожаловаться Петру Петровичу? Кажется, Стрельников имеет влияние на Сергея и мог заставить его не только в сто первый раз перепроверить расчеты, но и настоять на коротком отдыхе.
   …Ни Ольга, ни Надя не видели, как служанка, убирая со стола посуду, замерла над чашкой с кофейной гущей. Она долго рассматривала замысловатый узор, потом схватила чашку и сунула ее в общую кучу грязной посуды на подносе.
   – Bad, very bad, – пробормотала она, уходя с террасы. – Death sign![1]

   Оксана увидела, как Барышев выходит из «Мерседеса» и стремительно направляется к офису.
   Он был погружен в себя, по сторонам не смотрел и поэтому ее не заметил.
   Оксана хотела ему посигналить, но такая демонстрация отношений с шефом была бы преждевременной. Хотя стоит, наверное, рискнуть.
   Интересно, что бы он сделал? Сухо кивнул? Помахал рукой? Или вообще не в его правилах реагировать на автомобильные гудки? Так и подмывало проверить, но Оксана решила – рано. Всего один поцелуй… Рыбка еще непрочно сидит на крючке, того и гляди сорвется в силу своей добропорядочности и хорошего воспитания. Рыбку еще подсекать и подсекать, поэтому неосторожные движения ни к чему.
   Как назло, привычное место на парковке оказалось занято. Они все были заняты, места на парковке, а Барышев уже подходил к двери, еще пара секунд, и он скроется из вида, так и не заметив ее эффектного выхода из машины, летящей походки, обворожительной полуулыбки и прочих «подсекающих» ухищрений.
   Недолго думая, Оксана бросила кабриолет поперек парковки, перекрыв выезд сразу нескольким машинам, и почти бегом стала догонять Барышева.
   Наверное, это было глупостью – мчаться за шефом на глазах у его водителя, – но так хотелось закрепить успех первого поцелуя, увидеть в его глазах, нет, не страсть, не влюбленность, но хотя бы смятение загнанного в угол самца, который не в силах справиться со своими инстинктами.
   Оксана знала, как бить и куда. Конечно, не было уверенности в стопроцентном успехе – она не дура, чтобы думать, что будто мужики одинаковые, но разведка боем прошла успешно, а значит, есть вероятность полной победы.
   Триумфальной и феерической.
   Неужели вы не заметили, Сергей Леонидович, что у вас нет другого выхода, кроме как связать свою жизнь со мной?
   Дети? Прискорбное обстоятельство, но сами решайте – убивать свою жизнь на их прибавление и воспитание или…
   Жена? Как говорится, не стенка.
   Сдавайтесь, или я иссушу вас, как зной плодородную землю, выпью кровь, вытру ноги, перешагну и пойду, а вы погибнете, и не спасут вас ни дети, ни старорежимная женушка…
   Она почти нагнала Сергея у лифта, но дорогу ей вдруг преградили два тайца. Оксана в сердцах чуть не отпихнула их, но в последний момент, поняв, что это сотрудники «Стройкома», остановилась и натянула на лицо улыбку.
   – Могу быть чем-то полезна?
   Нажав кнопку вызова лифта, Барышев замер в ожидании кабины.
   Обернись! У тебя спина должна гореть от моего взгляда.
   – Вы не могли бы в пять часов помочь нам провести совещание? – пролопотал таец.
   – Да, конечно, – не глядя на него, сказала Оксана.
   Не обернулся. Открыл свою черную папку и уставился в бумаги.
   – Тогда я попросил бы вас кое-что подготовить, – залопотал второй. – Нужно, чтобы перед каждым участником совещания лежало на столе, ну… такое краткое содержание темы совещания.
   – Хорошо.
   Барышев захлопнул папку. Огонек на панели лифта, обозначающий этажи, приближался к первому.
   Оксана рванулась к лифту, но таец мягко придержал ее за руку.
   – Если вас не затруднит, зайдите в секретариат и возьмите тексты для перевода, а потом…
   Огонек остановился, двери раскрылись, Барышев шагнул в лифт.
   – Да чтоб ты пропал, скотина! – с улыбкой прошипела Оксана тайцу по-русски.
   – Что? – не понял он.
   – Что? – повторил второй.
   – Обязательно! Я все поняла! – Оксана все же легонько толкнула их и подскочила к лифту.
   Двери захлопнулись у нее перед носом. Последнее, что она увидела, – холодный высокомерный взгляд Барышева.
   Он смотрел на нее так, словно первый раз видел. И даже не подумал остановить лифт…

Он слышал только ее голос – фразы, которые она переводила.
   И не очень хорошо понимал, что говорил сам. Хотя совещание было архиважным, от его результатов зависели сроки строительства.
   – Если не считать небольшого недоразумения с задержкой поставки на стройплощадку монтажного оборудования, работы идут по графику, – перевела Оксана, глядя Сергею в глаза.
   – Сергей Леонидович, это тот случай, я вам докладывал, – вмешался Алексей Гаврилович, болевший за строительство отелей так, будто это было делом всей его жизни.
   – Я помню, – кивнул Барышев. – Насколько мне известно, оборудование уже доставлено? – обратился он к тайскому коллеге.
   Оксана перевела, не отрывая от Барышева взгляда.
   Тайский коллега понял, что слова адресованы ему, и быстро ответил.
   – С опозданием, господин Барышев, – перевела Оксана.
   – Понятно, – кивнул Сергей и тут же подумал: а что понятно? О чем они говорят?
   Может, попросить ее отвести взгляд? Прямо сейчас, при всех попросить, и добавить – «а то я не соображаю совсем ничего»…
   Он постучал ручкой по столу – нервно, словно подгоняя путающиеся мысли.
   Что бы такого сказать, чтобы не попасть впросак и не выглядеть дураком?
   – Ну что ж, я думаю, мы все сделали из этого соответствующие выводы…
   Оксана перевела.
   Ни у кого не возникло вопросов, никто не посмотрел на него удивленно – даже талантливый Алексей Гаврилович.
   Оксана наконец отвела взгляд.
   – На этом все, господа, совещание закончено.
   Барышев встал, наблюдая за тем, как все собирают свои бумаги, укладывают их в папки, встают и уходят.
   Оксана уходила последней.
   Он знал, что не должен ее окликать, но мало ли, что он знал…
   Существовал какой-то другой, отдельный от него Барышев, который принимал неправильные, подленькие, плохие решения, и он не мог ему противиться, вернее – пытался, но тот, второй, был гораздо сильнее его.
   – Оксана! – озвучил очередное подленькое решение второй Барышев. – Задержитесь на пару минут, пожалуйста!
   Она замерла, не оборачиваясь. Только тихонько закрыла дверь перед носом секретаря.
   Зачем «задержитесь»?
   К чему он ей это сказал?
   И что теперь делать?
   Сергей подошел к ней вплотную, его подлый клон – напарник и неприятель – уже подсказывал, что нужно закрыть дверь на замок.
   Но Барышев, чтобы окончательно не сойти с ума от этого раздвоения, твердо сказал себе – нет.
   Кажется, он сказал это вслух, потому что Оксана резко развернулась, полоснула по нему взглядом и вышла, громко хлопнув дверью.
   Догони… Схвати за руку… Затащи в кабинет… Закрой дверь на ключ…
   Разве не так делают девяносто девять начальников из ста с понравившимися им секретаршами, переводчицами и прочими сослуживицами? А тот один, кто не делает этого, просто больной.
   Импотент.
   Сергей все-таки закрыл дверь на ключ. От самого себя. Вернее, от того, второго Барышева.
   Из коридора доносился веселый голос Оксаны, которая говорила что-то на тайском.
   «Не могу, – подумал Сергей. – Не могу больше, сил нет бороться…»
   Где-то он слышал – лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано.
   Барышев сорвал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

   Он догнал ее у машины.
   Схватил, затащил в кусты, чтобы из окон офиса никто не увидел, и набросился, целуя все доступные, не закрытые одеждой участки тела. Их было так мало, что пришла мысль эту одежду сорвать – прямо тут, в кустах, перед офисом, где совсем рядом проходили его сотрудники к своим машинам.
   Скорпион с бриллиантовым глазом царапал ему шею, грудь и лицо – Оксана отвечала на его поцелуи так, как ни одна женщина не отвечала, – с бесстыдной жадностью и неприличной ненасытностью, словно в их паре мужчиной была она. Она расстегнула ему рубашку, и холодный скорпион оцарапал спину – так, что, кажется, потекла кровь.
   У него в кармане зазвонил телефон.
   – Не отвечай, – приказала Оксана и, не отрываясь от поцелуя, сама, на ощупь, сбросила вызов.
   Телефон опять зазвонил, требовательно возвращая его в действительность. Ее рука опять потянулась к нему в карман, но Барышев ее перехватил, ощутив под пальцами холодного, колючего скорпиона.
   – Не отвечай! – не приказала – взмолилась Оксана.
   – Не могу, – сквозь зубы процедил он и, чувствуя вкус ее помады, прежде чем ответить на вызов, невольно вытер рот.
   – Слушаю. Барышев.
   – Сереж… – отдаленно прозвучал Ольгин голос. – Ты… где? Так поздно? Ты где, Сереж?
   В кустах. Целуюсь со своей переводчицей. Потому что лучше жалеть о том, что сделано…
   – Немного задержался, – хрипло ответил он, пытаясь восстановить дыхание. – Сегодня было очень много работы, Оль…
   Оксана смотрела на него во все глаза, а он… испугался, что Ольга услышит в трубке ее прерывистое дыхание. Так испугался, что в глазах потемнело, хотя на улице и так было темно.
   – Не волнуйся, я скоро приеду, – прошептал он в телефонную трубку. Когда он так шептал, Ольга понимала, что у него важное совещание…
   – Сереж, побыстрее, я жду… А то… начну ревновать, как Надька! – засмеялась она и отключилась.
   Он схлестнулся взглядом с Оксаной, и черт его знает, что в ее глазах было – ненависть, любовь или просто страсть, – он в этом не разбирался.
   – Я не свободен, – пробормотал Барышев. – Пойми, я не свободен… Я с ума от тебя схожу, но я не свободен.
   Она деловито кивнула, так же деловито достала из сумки белый платочек и тщательно стерла с его лица следы своей губной помады.
   Он так и не понял, что это было – своего рода пощечина или «я все понимаю, прости и прощай»…
   Барышев поплелся к машине, чувствуя, как жжет между лопаток – то ли Оксанин взгляд, то ли порез от скорпиона.

   На следующий день Оксана подкараулила этих двух куриц у магазина.
   А где их еще можно было подкараулить?
   На второй по счету ее затяжке они вышли – веселые, загруженные пакетами и, как всегда, хохочущие.
   – Привет! – Оксана помахала рукой. – Ну что, снова ищете приключений?
   Подруги, увидев ее, заулыбались, словно к ним подкатила ближайшая родственница, от которой им должно достаться наследство.
   – Да нет, хватит с нас приключений! – Ольга все же чмокнула ее в щеку, едва прикоснувшись губами. – Привет, спасительница.
   – Мы теперь без няньки – ни-ни! – Надя указала на зевающего шофера.
   – Если я вас в качестве няньки устрою, предлагаю поехать со мной на пляж, – улыбнулась Оксана.
   Почему пляж? Кажется, она собиралась предложить весьма утомительную пешую прогулку по городу… Ах, да, она заметила, что дамы на этот раз не на каблуках, а в удобной обуви, поэтому прогулка не будет утомительной.
   Правильно, значит, пляж…
   На фоне этих дебелых мадам она будет выглядеть сногсшибательно – загорелая, с идеальной фигурой, не прошедшей испытаний ни возрастом, ни родами.
   – Ой, а мы как раз новые купальники купили! – обрадовалась Надежда.
   – Ну, значит, сам бог велел, – подмигнула Оксана.
   – Поехали, – решилась Ольга.
   – Только ты скажи ему… – Надя глазами указала на насторожившегося шофера, который буравил их взглядом. – А то он на нас волком смотрит!
   – Я с ним договорюсь, – Оксана вылезла из машины, подошла к «Мерседесу» и сказала на тайском водителю:
   – Можешь ехать домой. Я привезу госпожу и ее гостью сама.

   К сожалению, ни у Ольги, ни у Надежды безобразных растяжек не оказалось.
   Это немного расстроило Оксану, впрочем, совсем чуть-чуть, потому что все равно рядом с этими тетками она выглядела юной прекрасной феей. Она и без них так выглядела, но рядом с ними это было особенно заметно.
   Жалко, не видит Барышев. Жалко, не сделает правильных выводов, от кого он не свободен.
   Впрочем, почему же не видит?
   – Надь, сфотографируй нас с Ольгой на мобильный! – крикнула она.
   Надя небрежно отщелкала несколько кадров, сунула телефон Ольге и убежала купаться.
   – Надя! Перекупаешься! – закричала ей та. – Ну, что ты как маленькая!
   В ответ Надежда с визгом врезалась в воду, подняв фонтан брызг.
   – Ну что с ней будешь делать! – всплеснула руками Ольга.
   – А ничего, – меланхолично сказала Оксана, вытягиваясь на песке. – Дай человеку морем насладиться.
   Ольга легла рядом, стала пересыпать горстку песка из руки в руку.
   – Господи! Хорошо-то как! – Она посмотрела на небо, потом на море, на плюхающуюся возле берега Надю и с наслаждением закрыла глаза. – Обожаю вот так лежать и слушать море…
   Оксана, пользуясь тем, что у Ольги закрыты глаза, еще раз критически осмотрела ее тело…
   По большому счету – бабеха, но все равно в форме… Спортом, что ли, занимается? На массаж бегает? Спа-процедурами увлекается?
   Конечно, с барышевскими деньгами многое себе можно позволить… Даже неплохую фигуру после четырех родов.
   – А Сережу жалко, – не открывая глаз, вдруг сказала барышевская жена.
   – Почему? – спросила Оксана.
   – Он этой красоты почти не видит, – пробормотала Ольга. – Все работа, работа…
   Оксана достала из сумки сигариллу и закурила. Нужно срочно чем-то занять себя, чтобы не фыркнуть «дура»!
   Ольга вдруг села и опять стала пересыпать песок из руки в руку.
   – Ты знаешь, с Сережей что-то происходит в последнее время.
   Оксана удивленно приподняла брови.
   – Что?
   – Он какой-то… какой-то удрученный. Его что-то мучает. Ты не знаешь что?
   Ольга заглянула Оксане в лицо.
   Я! Я его мучаю! Неужели ты не догадываешься, курица?!
   – Нет… – Оксана так глубоко затянулась, что перед глазами поплыли цветные «мушки». – А почему ты думаешь, что я должна это знать?
   – Потому что это наверняка связано с работой. Какие-то неприятности, скорее всего… Больше нечему!
   Оксана выдохнула дым ей в лицо, но Ольга этого не заметила, пересыпая песок из руки в руку и занятая своими мыслями.
   – Он никогда таким не был, – продолжала она говорить будто сама себе. – Значит, у него там что-то серьезное. Ты ничего не знаешь?
   Оксана отрицательно помотала головой.
   – Может быть, ты постараешься узнать?
   Оксана пожала плечами. Эта молчаливая пантомима позволила ей справиться с эмоциями. Ведь если Барышев ведет себя дома так, что даже курица заметила, что с ним что-то не то, значит…
   Или его просто мучает чувство вины?
   Так, что он теряет контроль над собой и не может этого скрыть.
   – Узнай, пожалуйста, тебе это сделать легче, чем мне, – Ольга горько усмехнулась и высыпала горсть песка Оксане на ногу. – Ты его, пожалуй, чаще меня видишь.
   – Даже не знаю, что тебе сказать… Постараюсь, только вряд ли получится. Я в дела фирмы не вникаю, мое дело – переводить.
   Оксана увидела у берега водный мотоцикл, отбросила сигариллу, вскочила.
   – Слушай, пошли на байке покатаемся!
   – На байке? Давай! – Ольга неторопливо встала.
   На берег, стуча зубами, выскочила Надя.
   – Ну что, морская царевна, доплюхалась? – засмеялась Ольга. – Губы посинели и зубами стучишь?
   Оксана преградила Наде дорогу.
   – Мы на байке кататься! Хочешь?
   – Н-н-нет! Я л-лучше п-полежу на с-солнышке!
   Надя упала на песок и зачем-то накрылась полотенцем – видимо, чтобы согреться.
   – Вот дурында! – вздохнула Ольга.
   «Обе вы… дурынды», – подумала Оксана, решительно направляясь к мотоциклу.
   Ничего, сейчас она покажет класс!

   Мотоцикл выписывал на воде фигуры высшего пилотажа – на бешеной скорости разворачивался, вставал на дыбы, разве что сальто не делал в воздухе.
   Мотоциклом управляла Оксана.
   Надя тревожно смотрела на эти кульбиты, ей казалось безумием вот так вот кататься на водном байке, а еще ей казалось, что у Ольги испуганные глаза.
   – Оля! Крепче держись! – закричала она.
   В то же мгновение мотоцикл сделал очередной резкий разворот, и Ольга, не удержавшись позади Оксаны, полетела в воду.
   – Оля! – взвизгнула Надя.
   Байк продолжал нарезать виражи – Оксана не заметила, что Ольга упала в воду.
   Или сделала вид, что не заметила?..
   Ольга хорошо плавала, и, в принципе, в том, что она оказалась в воде, не было ничего страшного, но мотоцикл, на огромной скорости носившийся рядом, превратился в убийцу.
   – Оксана! Оксана! Оля, держись! – Надя, подпрыгнув, замахала руками, но Оксана ее не видела. Она лихо рулила, проносясь в опасной близости от Ольги, которая тоже кричала, но ее крики тонули в реве мотора.
   – Да что же это… – Надя огляделась вокруг – никаких спасателей и в помине нет, а отдыхающие, которых на этом пляже оказалось не так уж много, занимались своими делами – играли в волейбол, загорали, у многих в ушах были наушники.
   Ольга, взмахнув руками, ушла на пару секунд под воду, вынырнула, опять замахала руками, забила ими по воде, опять ушла под воду и снова вынырнула – бледная, обессиленная, испуганная.
   Надя побежала к воде…
   Плавать она не умела, оставалось только кричать. Она остановилась, когда вода оказалась ей по плечи, и заголосила так, что пляжники наконец обратили внимание на мотоцикл и на тонущую Ольгу.
   Кто-то засвистел, кто-то бросился в воду, кто-то начал куда-то звонить. Оксана заметила, наконец, орущую Надю и Ольгу, которая все реже появлялась на поверхности, барахтаясь из последних сил.
   Или сделала вид, что только сейчас заметила?
   «Слишком много свидетелей для такой преступной невнимательности», – вдруг подумала Надя.
   Оксана заглушила мотор и прыгнула в воду. Она очень быстро и ловко подняла Ольгу на мотоцикл, словно та была пушинкой, а Оксана спасала утопающих не первый раз.
   Надя почувствовала слабость в ногах, перед глазами все поплыло… Кто-то подхватил ее и поволок к берегу…

   Настроение было каким-то… странным.
   Вроде бы она побывала на волосок от смерти, и это должно ее угнетать, но угнетало совсем другое…
   Осталось ощущение, что Оксана помогла ей нехотя, в последний момент, вволю насладившись ее страхом и мучениями.
   – Ей медаль надо дать, – тараторила Надька, рассказывая Барышеву за столом историю чудесного спасения Ольги. – Да, медаль! За спасение утопающих! Тут у вас есть такие медали? У нас-то есть.
   Сергей ел, не глядя на Ольгу, хмурился и молчал. Он осунулся, побледнел, руки его заметно дрожали. Ольга с радостью списала бы эти симптомы на сегодняшнее происшествие, но не получалось, не срасталось… Сергей был таким уже больше недели.
   – Сама не понимаю, как это получилось, – вздохнула она. – Ладно, с мотоцикла свалилась, не удержалась, так еще и ногу свело! А от ноги все тело как-то заклинило, что ли… В общем, запросто утонуть могла.
   Сергей отложил вилку и еще больше нахмурился, так и не взглянув ни разу на Ольгу.
   – Ну да! Олька вообще уже ко дну пошла, а Оксана ее – хвать – и вытащила! – Надька жестами продемонстрировала это «хвать», но Сергей даже не посмотрел на нее. – Она молодец! Вот молодец!
   – В самом деле молодец, – отрешенно произнес Барышев, глядя в пустую тарелку.
   – Да нет, Сереж, она просто чудо какое-то! – горячо воскликнула Ольга. – Она очень хорошая, Оксана, очень!
   Ольга больше для себя это сказала… Чтобы неприятные мысли не лезли в голову…
   – Храбрая и настоящий друг! – поддержала ее Надежда.
   – Оль… – словно не слыша ничего, сказал Сергей, – положи-ка мне еще кусочек ростбифа… или нет! – Он вдруг засмеялся, вытер руки салфеткой и встал. – Хватит, наелся. Я пойду, девочки, мне еще поработать надо. Спасибо.
   Ольга с недоумением посмотрела на его удаляющуюся спину. Ей показалось, что муж стал ниже ростом и похудел.
   – Нет, я уверена, что у него какие-то неприятности, – пробормотала она.
   – Вообще-то, у него жена чуть не утонула, – фыркнула Надя. – Чем не неприятность, скажи?!
   Надька встала, потянулась, посмотрела на озабоченную Ольгу и рассмеялась:
   – Оль, ну все ж хорошо закончилось! Знаешь, есть поговорка такая – кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
   – Ну спасибо! – улыбнулась Ольга. – За перспективы…
   Они вышли из дома к бассейну, в котором отражалось звездное небо.
   – Макнуться, что ли, перед сном, а? – задумчиво спросила Надя. – Макнусь!
   Она быстро разделась и плюхнулась в воду, обдав Ольгу фонтаном брызг.

   Все это приобретало масштабы то серьезной болезни, то мелкой безделицы и веселого приключения.
   То казалось, что он подлец и предатель, то – что нормальный мужик со здоровыми признаками полигамии. Его словно швыряло – сначала в холодную воду, потом в кипяток.
   В общем, он запутался и потерял почву под ногами. От этого стало неспокойно и неуютно жить, а главное, страдала работа.
   Он просто не мог о ней, о работе, думать. Он днем и ночью размышлял об одном – подонок он или просто обычный мужик с нормальными рефлексами.
   Утром Барышев вызвал к себе кадровика.
   – Валерий, скажи, пожалуйста, на фирме есть еще переводчики?
   – А что, Оксана не справляется? – перепугался кадровик.
   – Справляется, но мне бы хотелось, чтобы переводчик владел не одним языком, – отрезал Сергей.
   – Но она владеет! У нее же еще и хороший английский…
   Черт бы побрал этот английский. Он должен был догадаться, что это не аргумент.
   – Я тебе задал вопрос! – Сергей не нашел ничего лучшего, как прикрикнуть.
   – Понятно… – пробормотал совсем сбитый с толку кадровик.
   – А если понятно, пришли мне другого синхрониста! А Оксана… пусть поработает с документами.
   Кадровик вышел, а Барышев вытер вспотевшие ладони о брюки.
   Вот так мы – директорским авторитарным решением по своим рефлексам.
   Продержаться бы только подольше… Барышев вздохнул и полез в стол за сигаретами, хотя еще в Москве бросил курить.

   – Ну, все, хватит, – скомандовала Ольга детям. – Пора обедать и спать!
   Петька и Дима, плюхавшиеся рядом с ней в бассейне в спасательных кругах, весело завизжали и попытались уплыть, выражая протест против обеда и дневного сна. Но Ольга поймала и передала в руки Наде сначала Петьку, а потом Димыча.
   Надя, вытирая их полотенцем – сразу обоих, закрыв с головой, – хохотала, щекотала малышей, заглядывала в «укрытие» и приговаривала:
   – А вот кто это там у нас спрятался?! Ку-ку!
   – Ку-ку! – хором отвечали Димыч и Петька, стараясь перекричать друг друга.
   Няня увела детей в дом, Ольга вылезла из бассейна и села на бортик.
   – Чего пригорюнилась-то? – подсела к ней Надя.
   – Да так… Всякие мысли в голову лезут… Дурные.
   Если бы Надя спросила какие, Ольга не смогла бы их сформулировать.
   Скорее это были не мысли, а просто предчувствие.
   Но Надя ничего не спросила. Она просто сказала:
   – А ты их гони!
   – Стараюсь, – улыбнулась Ольга, подумав, что плохие мысли прогнать гораздо проще, чем дурные предчувствия, которые словно клешней сжимают время от времени сердце и заставляют его бешено колотиться.
   Ольга хотела сказать, что очень соскучилась по детям, по работе, по Москве, и, наверное, поэтому на нее напала хандра, но не успела – зазвонил телефон.
   Она с готовностью схватила трубку – наверное, Сергей… Может, освободится пораньше?..
   – Сереж!
   – Дима вообще-то, – весело фыркнул в трубку Грозовский. – Ты на дисплей не смотришь? Привет.
   – Ой, не смотрю, – засмеялась Ольга. – Привет, Дим!
   – Димочка! – взвизгнула Надя и ухом прижалась к трубке. – Почему он тебе звонит?
   – Потому что телефон моей жены не отвечает! – ответил, услышав ее, Дима. – Вы где там? В море?
   – В бассейне! – засмеялась Ольга. – Разговоры всякие разговариваем.
   – Дай… – Надя потянула трубку к себе, но Ольга не отдала.
   – Дела-то как ваши? – поинтересовался Грозовский, но тут же вздохнул: – Хотя какие в бассейне дела…
   – Хорошие у нас дела! – закричала Ольга, со смехом борясь с Надей за телефон. – Отличные даже.
   – Как бы я хотел вас увидеть…
   – А ты бы взял и приехал!
   – Дай, ну дай же! – Надя буквально повисла на Ольге. – Димочка-а-а!!!
   – Димка, она у меня трубку вырывает! – Перестав мучить Надьку, Ольга отдала наконец телефон, отошла в сторону и села в шезлонг.
   – Димочка! Але, Дима! – закричала-затараторила Надя, захлебываясь эмоциями и словами и вызывая невольную улыбку у Ольги. – Как дела, Димочка? Хорошо. Ты здоров? У нас все нормально! – Она начала быстро ходить вдоль бассейна туда-обратно и будто улетела отсюда – туда, к Димке, в Канаду, а тут оставила только свое пышнотелое рыжеволосое отражение. – Ты здоров?! Ты когда в Москву возвращаешься? Во вторник? На следующей неделе? – Надька прилетела обратно, растерянно посмотрела на Ольгу и, хлопая глазами, сказала: – Оль, он в Москву возвращается… – И тут же решительно сообщила в трубку: – Димочка, тогда мы тоже… тоже возвращаемся! Да, и не спорь! Мы тут и так загостились, надоели уже…
   Ольга возмущенно показала Наде кулак, но подруги уже опять не было рядом – она мыслями и всем существом снова умчалась на другой континент, к своему ненаглядному Грозовскому, поэтому посмотрела на Ольгин кулак пустым невидящим взором.
   – Нет, Димочка, и не уговаривай! Ты что, нас видеть не хочешь? А что я еще думать должна?! Ладно, ладно, хорошо, хорошо, ничего я не начинаю… Целую тебя!
   Она нажала отбой, все тем же отсутствующим взглядом посмотрела на Ольгу и отрешенно сказала:
   – Надо в Москву лететь…
   – Зачем? – Ольга понимала, что задала бессмысленный вопрос, который подруга, скорее всего, не услышала.
   Но Надька сверкнула глазами, всплеснула руками и даже немного скандально заявила:
   – Так Димка ж во вторник приезжает! Не слышала, что ли? Ты что? Я тут, а он там, да?!
   – Ну и что? – мягко возразила Ольга. – Он без вас в Москве пожить не может?
   – Он-то может… – вздохнула Надя и, тряхнув рыжей гривой, выпалила: – Я не могу!

Московский воздух показался ей пьянящим.
   Ольга надышаться им не могла. Здесь даже выхлоп казался каким-то особенным – своим. Старые «шестерки» и «Волги» чадили неповторимым, непередаваемым черномасляным дымом, напоминая – ты дома, наконец-то ты дома!
   Но дома Ольгу при виде горы чемоданов и сумок охватил веселый ужас.
   – Да-а, – засмеялась она, без сил плюхнувшись на диван, – это мне не разобрать никогда! Господи, Сережа, так я и не пойму, к чему была такая спешка? Ничего толком не успела сделать! Вот сейчас, хоть убей, чтобы я вспомнила, где что лежит…
   – Вспомнишь, – Барышев сел рядом, сжал ее руку и окинул комнату странным взглядом – словно видел ее впервые и пытался удостовериться, что это его дом и его гостиная. – Вот разберешь и тогда вспомнишь…
   – А вообще-то, я рада, что моя экзотическая жизнь закончилась. – Ольга положила голову ему на плечо. – Хватит с меня! Хватит с меня моря, бананов, пальмов и обезьянов! С этого дня отдыхать будем только в Арктике!
   Сергей потерся щекой о ее волосы.
   – И детей сейчас привезут… – мечтательно сказала Ольга и, бросив взгляд на огромные напольные часы, подскочила. – Мамочка моя! Детей же привезут, а у меня ничего не готово!
   Она заметалась по комнате, начала открывать сумки и чемоданы, но, поняв, что достать подарки все равно не успеет, застыла на месте.
   – Нет! – всплеснула руками Ольга и повторила: – Мне этого не разобрать никогда!
   Она поддела ногами тапки, стоявшие в коридоре, и выскочила за дверь, в чем была – в легкой блузке с короткими рукавами и шелковых брюках. Сергей подумал, что надо бы тоже выйти встретить детей, да и Ольга без верхней одежды простудится… Но сил не было.
   Он встал, подошел к бару, налил себе стопку водки…
   Он все равно сбежит. От себя самого. Не получится скрыться в Москве, схватит в охапку детей и Ольгу и помчится в глухую тайгу; если и там нахлынет тоска по смуглой коже, миндалевидным глазам, аромату сандала и золотому скорпиону – побежит дальше, в Арктику; а если и там… Он изменит имя, фамилию, побреется наголо, сделает пластическую операцию. Да мало ли способов убежать от себя самого…
   Он залпом выпил водку.
   Она показалась ему водой.

   – Господи! Машка, Мишка, Костенька! – Раскинув руки, Ольга попыталась обнять выскочивших из машины детей всех сразу, но у нее не получилось – в объятия попался один Костик, а Мишка и Маша с визгом повисли на ней, едва не повалив в снег.
   – А ты подарки привезла?! – в один голос завопили Миша и Маша.
   – А вы как думаете? – засмеялась Ольга, целуя их в щеки.
   – Привезла, – рассудительно сказал Костик и, подумав, добавил: – Папу!
   Барышев выскочил на крыльцо и гаркнул во всю мощь своих легких:
   – Оля, ты с ума сошла! А ну, быстро в дом! Простудишься!
   – Папа! – кинулась к нему Машка.
   – Папа! – побежал за ней Мишка.
   – Мой папа! – наперегонки с ними ринулся Костик.
   – Нет, мой! – закричала Маша.
   – А вот и мой! – перекричал ее Мишка.
   Барышев сграбастал их всех в охапку – у него получилось, – расцеловал кого куда – в мохнатые шапки, в глаза и даже в вязаные рукавицы. Кажется, в глазах у него блеснули слезы…
   Ольга смотрела на всю эту кутерьму и думала: ну, наконец-то… наконец-то все как прежде.
   И ее больше не мучили никакие бредовые предчувствия.

   Из-за подарков, конечно, вышли мелкие конфликты – не могли не выйти, потому что это была борьба не за вещи, а за родительскую любовь.
   – А это кому? – ревниво спросила Маша, выхватывая из горы свертков блестящую коробку, перевязанную ярко-красным бантом.
   – Это тоже тебе, – дипломатично ответила Ольга.
   – А это? – отложив коробку, Маша вытащила сверток с изображением вертолета.
   – Это Косте.
   – Ну вот! – надула губы Машка. – Все Косте да Косте…
   – Машка! Нахалка! – засмеялась Ольга. – Костя, а ну бери скорей свои подарки, а то Машка все захапает.
   – Мне не жалко, – заулыбался Костик. – Пусть хапает. Ей вертолет через пять минут надоест.
   – Ну, стратег! – захохотал Сергей. Он сидел на диване и с удовольствием наблюдал за этой веселой возней. – А я-то хотел сказать, молодец, девочкам уступает.
   – Мам, а Петьку вы там оставили? – почему-то шепотом спросила Маша.
   – Что ты, глупенькая… Спит Петька. Устал и спит. – Она обняла Мишку, увлеченно рассматривающего радиоуправляемый джип. – Ну что, нравится?
   – Лучше бы настоящий, но пока и этот сойдет.
   Барышев снова захохотал, и Ольга тоже, ощущая абсолютное, безоговорочное счастье.
   Они не заметили, как Машка вытащила из вещей тубус и одну за другой стала разворачивать Ольгины тайские картины.
   – А это что? Ой! Красиво-то как!
   Над одной картиной она замерла особенно долго.
   – Мам, это кто?
   Машка повернула лист ватмана. На Ольгу насмешливо смотрели миндалевидные глаза Оксаны.
   – Нравится? – улыбнулась Ольга.
   – Угу. Только тут ненарисованное осталось.
   – Дорисую, – Ольга взяла у Маши портрет и развернула его к мужу. – Сереж, посмотри, а она и в самом деле получилась, правда?
   Барышев посмотрел на портрет, и взгляд его сделался вдруг отсутствующим.
   – Да, неплохо, – сухо сказал он, встал и подхватил Машку на руки. – Это кто у нас такой большой и взрослый?!
   Достал его этот Таиланд, решила Ольга. Так достал, что и вспоминать не хочет.
   Она вдруг почувствовала совершенно искреннее раскаяние – и чего напридумывала себе про Оксану? С чего решила, что она могла позволить ей утонуть?
   Определенно, жара навевает какие-то кровожадные мысли. Не зря все ужасы в кино принято показывать именно в экзотических пейзажах…
   – А ведь я даже с ней не простилась. Неудобно… Надо ей позвонить. Слышишь, Сережа?
   Но Барышев ее не услышал. Посадив Машку на плечи, он с гиканьем помчался на кухню. За ним побежали Костя и Миша.
   – Пап, так нечестно! Меня покатай!
   – Нет, меня, пап! Я легче!
   Ольга засмеялась, свернула портрет и бросила его на стол.
   Не будет она Оксане звонить.
   Не такая уж близкая та ей подруга.

   Обожгло. Ошпарило, когда он увидел портрет.
   Швырнуло с небес на землю или, наоборот, с земли в космос?
   Барышев, стараясь не разбудить Ольгу, встал и спустился в гостиную.
   Сердце привычно бухало в позвоночник, словно Оксана была рядом…
   А она и была…
   Сергей развернул портрет и перестал дышать, глядя в Оксанины глаза, на ее нежный овал лица, тонкий, с едва заметной горбинкой нос.
   Наваждение, вот… Он подобрал, наконец, нужное слово. Не любовь, не страсть, не блуд, а наваждение.
   Поэтому с ней ему плохо, а без нее – невыносимо.
   Он прижался губами к портрету, словно надеясь почувствовать горьковатый вкус ее кожи.
   От портрета пахло Ольгиными духами.
   – Сережа! – послышался на лестнице голос Ольги. – Ты где?
   Барышев, отпрянув от портрета, быстро сунул его за диван, не свернув. Напустив на себя озабоченный вид, он обернулся. Ольга обеспокоенно на него посмотрела и обняла.
   – Почему ты встал? Поздно уже.
   – Я еще пороюсь немного в бумагах, завтра надо ехать в «Стройком».
   Он прижался губами к ее волосам – так, как минуту назад прижимался к портрету Оксаны.
   – Бедный! Бедный мой Сережа… Все работает, работает…
   Сергей ощущал, как бьется ее сердце – спокойно, уверенно, без тени сомнения в его любви. Он отпрянул – а вдруг она ощутит его сердце, которое колотится словно у загнанного в тупик зверя?
   – Иди спать, – тихо сказал он.
   – Спокойной ночи.
   Ольга развернулась и царственной походкой самой красивой, самой любимой и самой счастливой женщины пошла на второй этаж, в спальню…
   – Прости, – одними губами неслышно сказал ей Барышев. – Ради бога, прости…
   Он достал портрет из-за дивана, свернул и положил на стол так, будто его не трогал.

   О таком везении нельзя было даже мечтать.
   Генеральный вдруг взял да уехал в Москву, поручив руководство строительством своим новоиспеченным замам, Алексею Гавриловичу и Николаю Сергеевичу.
   Такое фантастическое стечение обстоятельств даже немного пугало Виная, и он вел себя очень сдержанно, боясь спугнуть удачу слишком радостным взглядом, улыбкой или чересчур бодрым тоном.
   – Господа, – сдержанно начал он экстренное совещание, старательно выговаривая русские слова. – Неотложные дела в Москве заставили господина Барышева покинуть нас… – Винай окинул взглядом сотрудников, отметив неестественную бледность переводчицы, усмехнулся про себя и продолжил: – Обстановка на строительстве сейчас напряженная. Сроки окончания работ уже согласованы со всеми инстанциями, нарушать их нам нельзя ни при каких обстоятельствах. С сегодняшнего дня прошу всех руководителей подразделений со всеми вопросами обращаться непосредственно ко мне. – Винай потупил взгляд, почувствовав, что не может скрыть торжества. – А также к господину Тханету. Пользуясь случаем, хочу представить вам нашего нового члена совета директоров.
   Тханет сухо кивнул, русские сотрудники и новые замы посмотрели на него с плохо скрываемым недоумением.
   – Как долго будет отсутствовать Сергей Леонидович? – поинтересовался Алексей Гаврилович, не сумев скрыть раздражения.
   – О! Мы надеемся – недолго! – воскликнул Винай, бросив взгляд на Тханета, который в знак согласия кивнул. – Нам будет очень не хватать господина Барышева.
   – По оперативным вопросам, касающимся конкретных ситуаций на стройплощадках, тоже к господину Тханету? – с усмешкой спросил Николай Сергеевич.
   – По всем вопросам, без исключения, – мягко, но с нажимом ответил Винай. – Господин Тханет обладает огромным опытом в строительном бизнесе.
   Замы переглянулись между собой, потом с другими сотрудниками. Только переводчица не участвовала в этом немом проявлении неудовольствия тем, что функции генерального теперь исполняют Винай и Тханет.
   – Простите, а как давно господин Тханет вошел в совет директоров? – постукивая по столу ручкой, мрачно спросил Алексей Гаврилович.
   – Я вижу, вас мучает любопытство. Это не самое похвальное качество…
   Что возомнил о себе этот русский? От его неприкрытого раздражения и подозрительности Винаю стало не по себе, а удача, которую он так боялся спугнуть, показалась призрачной.
   – Но я отвечу на ваш вопрос, – повысив голос, продолжил он. – Перед самым своим отъездом господин Барышев лично просил господина Тханета об этом. Господин Тханет, обремененный множеством забот государственного масштаба, все же любезно принял его предложение… Я удовлетворил ваше любопытство?
   Алексей Гаврилович пожал плечами и с отсутствующим видом уставился в окно. Николай Сергеевич в упор смотрел на Виная. Переводчица равнодушно разглядывала свой маникюр, а остальные сотрудники изображали вежливое внимание.
   Черт их поймет, этих русских… Никогда не знаешь, что у них на уме. Вроде бы открыто выражают эмоции – неудовольствие, недоверие, подозрение, – но как они будут действовать потом? Запрячут весь негатив подальше и станут безропотно подчиняться или предпримут какие-то действия, чтобы избавиться от новых начальников?
   Это был тот самый «тонкий момент», от него зависел весь грандиозный план и на нем шатко держалась сегодняшняя удача…
   – Ну что ж, в таком случае совещание закончено. – Винай встал и позволил себе широко улыбнуться, улыбка «соответствовала моменту» и могла добавить бонусы к его руководящим качествам.
   Барышев никогда так не улыбался своим подчиненным.
   – Благодарю и прошу всех приступить к работе на своих местах. И… помните о сроках, пожалуйста!
   Сотрудники начали расходиться, нет – расползаться, как осенние мухи, вяло и неохотно, будто им совсем не хотелось «приступать к работе на своих местах» и «помнить о сроках».
   Винай поймал взгляд Тханета и еле заметно кивнул – мол, все нормально, ситуация под контролем, и пусть у всех смурные лица, все равно стройкомовцы будут плясать, как говорят русские, под их дудку.
   – Это на редкость удачное обстоятельство, на редкость, – тихо сказал он сообщнику. – Оттуда Барышеву будет сложно вникать во все подробности…
   – Теперь я знаю, по какой схеме действовать, – шепнул Тханет. – Как ты относишься к процедуре банкротства?
   – Спокойно, если банкрот не я, – усмехнулся Винай.

   Она закурила у открытого окна.
   Она проиграла. На своем поле, в свою любимую игру. И не просто проиграла, а получила душевные травмы, несовместимые с прежней жизнью.
   Барышев снился ей каждую ночь – холодный, равнодушный, надменный. Да что там снился – она им бредила во сне и наяву, и это было невыносимо, потому что бредить должен он, он обязан быть несвободным от нее…
   Бабка-колдунья пообещала, что так и будет. За кругленькую сумму, разумеется. Она сожгла локон Оксаниных волос, что-то бормоча над огнем, а потом по-тайски заверила, что «он твой раб навсегда»…
   Но раб улетел в Москву с женой и детьми.
   А она осталась в теперь уже ненавистном Таиланде – с долгами, злостью, жалостью к себе и невозможностью что-то изменить.
   Если это и есть любовь, то к черту ее…
   – Ноу смокинг, мэм! – жестами помогая себе, громко сказал ей уборщик.
   – Да пошел ты! – на русском огрызнулась Оксана и, с ожесточением затушив сигариллу в цветочном горшке, стремительно пошла к лифту.
   На какое-то мгновение ей показалось, что там стоит Барышев. Но видение растворилось, ощерившись пустой кабиной.
   Я отомщу за свое унижение, глотая слезы, решила Оксана.
   И за это видение отомщу.
   Не знаю как, но отомщу…

   Он делал глупости, как мальчишка.
   Одну за другой…
   Если бы Ольга была чуть подозрительнее, чуть испорченнее, она давно усмотрела бы в его поведении не переутомление и не раздражительность от усталости, а паническое бегство от самого себя, попытки выскочить из собственной шкуры и удрать, удрать от зависимости по имени Оксана.
   Как бы он был рад дикой и некрасивой сцене ревности – с битьем посуды, с пощечинами, с угрозами в адрес соперницы…
   Но Ольга была не такая. Она восхищалась красотой этой самой соперницы и даже ее рисовала.
   Она думала о людях только хорошее, несмотря на то что люди не раз наказывали ее.
   Вот и он тоже… наказывает. За то, что она любит его без ревности, без подозрений.
   Сегодня утром, собираясь на работу, он взял с собой портрет.
   Украл. С мыслью, что закроется в кабинете и порвет его в мелкие клочья.
   Но не порвал.
   Не смог оторвать глаз от утонченного, хищного, соблазнительного лица. Сидел, смотрел, как загипнотизированный, и думал – чего больше в этом портрете, Ольгиного таланта или Оксаниной красоты…
   В дверь кто-то стучал, но он не мог встать и повернуть ключ.
   – Сергей Леонидович, с вами все в порядке? – послышался встревоженный голос Петра Петровича.
   – Нет, – тихо сказал Сергей, смял портрет и бросил его в мусорную корзину. – Со мной все очень плохо…
   Он встал, чтобы открыть дверь, но вдруг увидел, что из корзины на него насмешливо и порабощающее смотрит Оксанин глаз.
   – Минуточку! – крикнул он заму, схватил портрет, наспех разгладил его помятости и спрятал в стол. – Я сейчас…
   Руки дрожали, когда он открывал замок.
   Петр Петрович посмотрел на него так, будто понял – генеральный прячется за закрытой дверью от самого себя…

   Новая няня оказалась сущим монстром.
   Ольга ожидала увидеть все, что угодно, только не поджарую суровую тетку с мужеподобным лицом.
   – Меня Анна Алексеевна зовут, – с порога представилась тетка, даже не взглянув на хозяйку и не затруднив себя улыбкой.
   – Здравствуйте, – сказала растерянно Ольга и вынуждена была попятиться, потому что няня вошла в прихожую с напором и скоростью бронепоезда.
   – Плечиков не найдется? – Анна Алексеевна сняла пальто и недовольно осмотрела вешалку.
   – Что? – не поняла Ольга, потому что внешний вид и манеры няни вогнали ее в ступор.
   – Плечики! – гаркнула та.
   – А! Да, конечно. Вот, пожалуйста. – Ольга достала из шкафа вешалку и протянула Анне Алексеевне.
   «Да, это не Мэри Поппинс, – подумала Ольга. – Это фрекен Бок…»
   Как бы ей поделикатнее отказать? У Петьки от одного ее вида случится истерика.
   Няня тем временем, недовольно осмотрев плечики, медленно и обстоятельно повесила на них свое драповое пальто с воротником и манжетами из чернобурки, а потом все это богатство водрузила на крючок с таким видом, будто вынуждена доверить драгоценности бомжу.
   – Простите, я бы хотела сразу сказать… – довольно резко начала Ольга, но Анна Алексеевна не дала ей договорить.
   – А вы не спешите, – так ни разу и не взглянув на нее, фрекен Бок по-хозяйски прошла в гостиную и, словно оставшись недовольной увиденным, отрезала:
   – Может, чаю для начала предложите?
   – Чаю?
   – А лучше кофе.
   Ольге показалось, что она ослышалась. Ее вдруг стал разбирать смех – в ее дом вломилась какая-то хабалка, представилась няней, развалилась на диване, требует чая, потом кофе, а она, Ольга, слова не может вымолвить, чтобы ее послать. Надьке расскажи – обхохочется. Нужно достать мобильный и начать снимать – может, это собьет с няни спесь и заставит ретироваться.
   Но мобильник остался в спальне.
   – Извините, я правильно поняла? Вы по поводу работы? – на всякий случай уточнила Ольга. А то вдруг… Вдруг это налоговая инспекторша, проверяющая жизнь главы «Стройкома» изнутри? Или дама из органов опеки, изучающая условия жизни детей – одного приемного и троих родных?
   Это для Ольги они все родные, а для опеки…
   Анна Алексеевна порылась в сумке и достала кипу бумаг.
   Точно инспекторша. Или из опеки.
   – Вот. Рекомендации! – тетка сунула бумаги Ольге в руку. – Да вы возьмите, возьмите! Вам же их прочесть нужно.
   И все-таки фрекен Бок.
   – Это, конечно, хорошо, что у вас есть рекомендации… – Ольга положила бумаги в нянину сумку, – но я…
   – А про вас мне все данные дали в агентстве, так что вы можете мне ничего не рассказывать… Ну так что, дадите кофе?
   Надьке расскажи – обхохочется.
   Еще минута, и эта, с позволения сказать, няня ноги на стол положит и прикажет опахалом ее обмахивать.
   «Очень попрошу вас выйти вон», – приготовилась сказать Ольга, но тут в гостиную забежал Петька.
   Заметив няню, он замер, прижавшись к Ольгиной ноге.
   – Ест хорошо? – сурово спросила Анна Алексеевна, оглядев Петьку. – А то не люблю с уговорами возиться!
   – Очень попрошу вас… – собралась с духом Ольга. – Видите ли, Анна Алексеевна, я не думаю, чтобы мы с вами могли…
   – Кашу любишь? – не слушая ее, спросила няня Петьку.
   И тут произошло невероятное – Петька с разбегу запрыгнул Анне Алексеевне на колени, схватил ее за руку и спросил:
   – А ты какие сказки знаешь?
   – Разные, – серьезно ответила фрекен Бок. – Но рассказываю их только тем мальчикам, которые кашу хорошо едят и слушаются. Будешь меня слушаться?
   Петька потерся щекой о ее плечо – так, как терся только об Ольгу, и сказал:
   – Буду!
   Надьке расскажи – обхохочется. Жаль, камеры нет, эту сцену заснять.
   И почему это няня показалась Ольге мужеподобной? Милое женственное лицо. А глаза… Серые, ласковые глаза, мягкие, добрые руки, которые треплют Петьку по вихрастому затылку.
   Не Мэри Поппинс, конечно, но и не фрекен Бок.
   – Без сахара и с молоком! – рявкнула няня и, видя, что Ольга не трогается с места, еще громче добавила: – Кофе, говорю, мне без сахара и с молоком!
   Ольга, развернувшись, пошла на кухню. «Надо будет уточнить у нее мои обязанности», – с усмешкой подумала она.
   Нет, надо срочно позвонить Надьке… Вместе похохочем.
   Ольга взяла телефонную трубку, но, услышав Петькин смех, стала все-таки варить кофе.

   Сергей еще утром, в дороге, хотел позвонить Оксане, но не успел – светофор зажегся зеленым, и он трусливо нажал отбой.
   Теперь, в кабинете, за запертой на замок дверью, он смотрел на ее портрет и думал – если сейчас позвонить, то светофор не спасет… И стук в дверь не спасет, потому что обеденный перерыв и мало кому придет в голову к нему зайти.
   Вот если бы на телефоне закончились деньги…
   Но такого в биографии Барышева не случалось ни разу.
   А еще бывает, что абонент недоступен…
   Но абонент взял трубку со второго звонка, словно только и делал, что ждал, когда он позвонит.
   – Алло… – тихо сказала Оксана. – Я слушаю. Не молчи. Я же знаю, что это ты. Наберись храбрости, скажи хоть что-нибудь…
   Барышев нажал отбой, скомкал портрет и бросил в корзину для мусора.
   С чего вдруг эта… укротительница скорпионов решила, что звонит именно он? Этого номера она не знает.
   Наберись храбрости…
   Да он же просто хотел убедиться, как ему противен ее голос!
   Он достал из корзины портрет, расправил его и положил на стол.
   Ольгина все-таки работа. И ее таланта в этом рисунке гораздо больше, чем красоты натурщицы.

   Новая офис-менеджер с дурацким именем Люция раздражала Диму безмерно.
   Мало того, что она высовывала язык, когда записывала его распоряжения в крохотный блокнотик, так еще и переспрашивала каждое слово. Ее не спасали ни точеная фигурка, ни кукольные ресницы – интеллект, похоже, был обратно пропорционален длине ног и количеству косметики на лице.
   – Сменить мебель в переговорной! – почти проорал Грозовский, склонившись к Люции, которая эффектно восседала на подоконнике, скрестив безупречные ноги в ажурных колготках и туфлях на километровых шпильках.
   – Переговорной? – вскинула на него Люция глаза с ресницами-веерами.
   – Пе-ре-го-вор-ной! – пролаял в лицо ей Дима. – Причем срочно, поняла?!
   – Поняла… – то ли переспросила, то ли подтвердила офис-менеджер и что-то записала в блокнотик ручкой с красным пушком на кончике.
   Этот пушок действовал на Грозовского как на быка красная тряпка.
   – Только без самодеятельности!
   – Самодеятельности?
   – И мне каталог покажешь сначала, ясно?
   – Каталог?
   Дима взвыл от бессилия и пнул стул.
   – Слушайте, Лю… как вас там?
   – Ция!
   – Вы в блондинку перекрашиваться не пробовали?
   – А мне пойдет? – Она кокетливо потрогала волосы – стопроцентный «блонд» – и вдруг спохватилась: – Ой, а я сейчас кто?!
   – Ну, хоть одна здравая мысль! – Грозовский в порыве признательности пожал ей руку, заодно сдернув с подоконника.
   В этот момент в кабинет ворвалась Надя.
   Грозовский поспешно отдернул руку от Люции, но было поздно – зоркий Надькин взгляд успел заметить подробности происходящего.
   – Ой, я потом зайду, – томно выдохнула офис-менеджер и, вильнув бедрами, вышла из кабинета.
   У Нади потемнели глаза.
   Грозовский предусмотрительно отошел подальше и, сделав озабоченный вид, начал перекладывать бумаги с места на место.
   – Дима! – Надя подошла вплотную к столу, и Дима отодвинул от нее подальше тяжелую пепельницу. – Димочка, что эта девица тут делала?!
   – Господи, Надька, когда тебе только надоест?!
   – Ты мне зубы не заговаривай! Я тебя спрашиваю, что она тут делала?! В твоем кабинете? Что?!
   – Что делала, что делала… – Дима попятился, но тут же уперся спиной в стену. – Не то, что ты думаешь! – закричал он, понимая, что только нападение спасет его от Надькиной ревности и темперамента. – Она работает тут! Эта девица тут работала!
   – В этих… колготках?! – Надя замысловатыми жестами изобразила, очевидно, ажур.
   – Но ведь не без! Тут много всяких разнообразных девиц работает! И мне плевать, в чем они ходят или… без чего! Я не сплю с ними, я сплю с тобой! И если ты не прекратишь этот идиотизм, то я не знаю, чем все это кончится!
   Для убедительности Дима применил коронный прием, которым пользовался лишь в крайних случаях, – он схватил с полки рекламный образец и грохнул его об пол. Образцом на этот раз оказался флакон духов… В кабинете удушливо завоняло фруктовой композицией с преобладанием цитрусовых…
   Прием сработал. У Нади сделалось испуганное лицо, и она бросилась Диме на шею – прямо через стол, свалив пепельницу на пол.
   Окурки смешались с духами.
   – Димочка! – зашептала ревнивая жена, покрывая обиженное лицо Грозовского страстными поцелуями. – Димочка, Димочка… Ну что ты так?! Ну, извини меня, пожалуйста, я же… Я же не знала…
   – Что ты не знала?! – стараясь не сбавлять оборотов, прокричал Грозовский. – Что ты не знала?! Не знала она!!!
   Он понимал, что за дверью уже столпились рекламные девушки, с наслаждением подслушивая семейный скандал, но мириться было преждевременно – к Надьке в любое мгновенье могла вернуться ревность. Он по опыту знал – нужно свирепствовать еще пару минут.
   – Черт знает что! Шагу ступить нельзя!
   – Димочка!
   – Работаешь тут, работаешь!
   – Ну, Димочка…
   – Как будто я распоследний… урод!
   Надя вдруг отцепилась от него, повалилась на стол и зарыдала в голос.
   Такого удовольствия рекламным девушкам он доставить не мог, поэтому крикнул в сторону двери:
   – Концерт окончен!
   Послышался удаляющийся стук каблуков и смех.
   – Э, матушка… – Дима обнял жену. – Что за мокроту ты разводишь? Тут документы, между прочим, всякие важные… Ну, хватит, хватит, нос вытри, балда!
   Он протянул ей платок, который обнаружил в собственном кармане с утра – котята с бантами на шее указывали на то, что платок заботливо положила Надя.
   – Димочка, я ведь по делу к тебе, – всхлипнула она. – Пришла совершенно официально! – Она вытерла слезы котятами и вернула их Грозовскому.
   – Да ну? – весело удивился Дима. – Очень интересно! Официально?
   – Да! – Надя слезла со стола и, пригладив волосы, села на стул. – Совершенно официально. Как деловой партнер.
   Заинтригованный Грозовский наспех навел порядок на столе, сел в директорское кресло и, стараясь не расхохотаться, с деловым видом сказал:
   – Слушаю вас. Весь внимание.
   – Дима, я собираюсь сделать у тебя заказ.
   – Не понял.
   – Ну, понимаешь, Димочка, мне надо прорекламировать мое бюро.
   – Твое бюро? – смеяться Грозовскому расхотелось. – Ка… какое еще бюро?
   – Вот как раз и не знаю еще, как назвать-то его, – с энтузиазмом сообщила Надежда. – Вот я заказ у тебя и делаю!
   – Что?! – Дима вскочил, чувствуя, что с удовольствием бы разбил еще что-нибудь, но из образцов на полке лежали только канцтовары и предметы личной гигиены. – Что, черт возьми, происходит?!
   – Димочка, я решила оказывать услуги населению…
   – Какие, стесняюсь спросить? – прошипел Грозовский.
   – Бытовые, Димочка, бытовые. Да не волнуйся ты так! Ну, будешь оформлять заказ или мне с твоей офис-менеджером по душам поговорить? – Надя угрожающе побарабанила пальцами по столу.
   Дима со стоном выдохнул, сел и закрыл глаза, чтобы успокоиться.
   У Надюхи тоже были свои фирменные приемы – «с офис-менеджером поговорить»…
   – Ладно, – он открыл глаза и, посмотрев на Надю, издевательски уточнил: – Только, может, по-родственному договоримся, без оформления?
   – Ага, размечтался, – усмехнулась Надежда.

Ленке Серегиной было двадцать четыре.
   Не то чтобы много, но и не мало. Некоторые в таком виде уже не только замужем побывали, но и развелись, и детей нарожали, и по второму кругу штамп в паспорте поставили.
   А Ленке не удалось ни разу штамп этот разнесчастный у судьбы отвоевать. Она понимала, конечно, что причина этому ее внешность – жидкие волосы, маленький рост, худоба и сутулость, из-за которых в школе ее дразнили «дохлой креветкой». Лицо тоже подкачало – оно было круглым, плоским и рябым.
   Ленка по этому поводу не очень расстраивалась – а чего нервы зря тратить, если все равно ничего исправить нельзя. Она вообще была человеком веселым и независтливым, привыкла находить плюсы в минусах.
   Пусть она некрасивая – козлов-подлецов меньше прилипнет. Пусть не слишком умная – проблем с поступлением в вуз не будет, потому что и поступать незачем. Пусть у ее родителей ни денег, ни связей, зато бабулька оставила ей в наследство маленькую квартирку.
   А принца она найдет – такого же бедного и некрасивого…
   А не найдет, так и не надо – чего нервы зря тратить, если все равно ничего исправить нельзя.
   Не любила Ленка Серегина переживать.
   Вон у Оксаны, подружки единственной, и красота, и ум, а нервов сколько себе мотает в поисках какого-то особенного, необычного, ей одной предназначенного счастья…
   Зачем? Вот и сегодня позвонила – и как снег на голову:
   – Я в Москве. Приезжай в гостиницу «Аэрополис», увидимся.
   Ленка на свой страх и риск оставила в секонд-хенде, где работала, свою напарницу-продавщицу и помчалась на Ленинградку. Переживать она не любила, но только за себя, а за других – с удовольствием.
   Гостиница оказалась шикарной. Ленка, поймав свое отражение в зеркале – в затертом пуховике, вязаной шапке и унтах из секонда, – даже немного смутилась, хотя это и было не в ее правилах. Всякие там дресс-коды не для нее…
   – Оксана Пуатье в каком номере? – спросила она у портье, протянув свой паспорт. Тот, поморщившись, вопросительно посмотрел на охранника и ничего не ответил.
   Пришлось все-таки позвонить Оксане, и та сказала портье что-то такое, от чего он даже улыбнулся Ленке, пропуская ее к лифту.
   На унтах таял снег, образуя в скоростном чуде техники небольшую лужицу. «Вот зараза, – подумала Ленка, – не могла где попроще остановиться, оштрафуют еще за лужу…»
   Ее никто не оштрафовал, она вообще, слава богу, никого не встретила, пока дошла до Оксаниного номера.
   Дверь распахнулась до того, как Ленка успела в нее постучать. Оксана возникла на пороге в шикарном пеньюаре шоколадного цвета и с зажатой в зубах сигариллой.
   – И-их! – взвизгнув, Ленка бросилась Оксане на шею. Сигарилла обожгла ей щеку, и Ленка завизжала еще громче.
   – Тихо, – Оксана втащила ее в номер и плотно закрыла дверь. – Постояльцев перепугаешь.
   – С ума сошла! – Ленка потерла обожженную щеку. – Не предупредила, ничего! Я бы хоть тебя встретила! Ненормальная!
   – Ладно тебе, – усмехнулась Оксана. – Так интересней.
   – А я слышу – ты! Сразу даже и не поняла, что из Москвы… Ой! – Ленка, отойдя на шаг, осмотрела Оксану с ног до головы, а потом медленно обошла вокруг. – Ну-ка, дай я хоть рассмотрю тебя! Обалдеть! Выглядишь на все сто! Похудела, морда загорелая…
   Лена не льстила ни капельки – говорила чистую правду. Красивее Оксанки она в жизни никого не видела – даже актрис. Она бы повесилась с такой красотой, а что с ней делать-то, что ни сделаешь – все равно продешевишь. Так что – тьфу-тьфу-тьфу, – проживет она со своим носом-картошкой, проблем меньше будет. А то вон у Оксанки при всей ее красоте взгляд какой… Словно ее поезд ушел, а она на перроне осталась – в неглиже, хоть и шикарном.
   – Раздевайся давай! – легонько ткнула ее в бок Оксана.
   Лена размотала километровый вязаный шарф, стянула шапку и сняла пуховик. Секонд-хендовские унтики она решила оставить, вспомнив, что носки у нее не только разные, но и штопаные. А чего зазря целые таскать, если их все равно не видно?..
   Плюхнувшись на кровать, Ленка попрыгала на упругом матрасе, огляделась. Не номер, а апартаменты – на потолке лепнина, на мебели позолота, на стенах картины, на полу белый ковер с ворсом по щиколотку. Обалдеть. Вот еще причина, по которой Оксанина красота ей на фиг не нужна – с рябой мордочкой можно на такой антураж не тратиться, и поскромнее угол сойдет.
   – Ничего себе, устроилась! Шикарно! – похвалила она номер, невольно жалея денег, на него потраченных. – Слушай, это ж сколько он стоит, а?
   – Да уж, – вздохнула Оксана, присаживаясь рядом. Она глубоко затянулась, откинувшись на подушки, и Ленка снова отметила – глаза, как будто поезд ушел. Последний.
   – У тебя что, много их, денег-то? – возмутилась Серегина. – Ты что, не могла у меня пожить?
   – Да брось ты, – отмахнулась Оксана, и столбик пепла упал на сиреневый шелк покрывала. Оксана небрежно смахнула его на пол.
   – Нет, ну в самом деле, что за манера деньгами сорить! Сдавай свои апартаменты, и ко мне.
   – Нет, дорогая моя, твоя хрущевка занюханная сейчас мне не подойдет, – усмехнулась Оксана.
   – Здрасьте! Занюханная! – от возмущения Ленка даже унтиком топнула, стряхнув с него новую порцию талого снега. – С чего это она занюханная?! Я, между прочим, только что ремонт сделала. И квартира очень даже неплохая. Комната светлая, девятнадцать метров, кухня – шесть, от метро пять минут ходьбы, и дом кирпичный! Ты занюханных не видела!
   – Ну, извини, я не то хотела сказать, – равнодушно улыбнулась Оксана.
   – Тоже мне! Ишь мы какие! Поди поищи еще! Занюханная!
   – Ну, хватит, Ленк! – Оксана затушила сигариллу в огромной пепельнице, обняла подружку за плечи и снисходительно потрепала ее не первой свежести свитерок. – Ну, не хотела я тебя обижать, правда!
   – А ты думай, что говоришь! – надулась Лена, хотя на самом деле на Оксану никогда не обижалась. Ей было лестно, что такая красотка, по сути, волчица-одиночка, выбрала единственной подружкой ее – секонд-хенд в унтиках.
   Ленка понимала, что дружба, скорее всего, на том и завязана, что она – не соперница и плюс ко всему независтлива, но это неважно… Пять лет назад у Оксаны на улице рассыпалось содержимое сумки, и Ленка бросилась помогать собирать ключи-помады, так и завязалось, понеслось…
   Ленка оказалась не просто подружкой, а доверенным лицом королевы. Фавориткой. Такой, по крайней мере, она себя ощущала. И этим гордилась.
   – Ну? Не злишься? – ткнула ее «королева» в бок и достала из сумки флакон духов. – Посмотри-ка, что я тебе привезла.
   – Ой! Кайф какой! – Лена тут же надушилась – уши, запястья и унтики, – мех ароматы хорошо держит. – Мои любимые! С ума сойти! Спасибо.
   Она любила маленькие подарочки от Оксаны – тратиться самой на дорогой парфюм Серегина не могла себе позволить, а женскую мишуру любила.
   – И вот тоже… – Оксана сняла с себя коралловые бусы и повесила Ленке на шею.
   – Обалдеть! – только и смогла сказать та, представив, как завтра откроется от удивления рот у напарницы в секонде и как она небрежно скажет – «друг подарил».
   – Собиралась второпях, ничего больше не успела.
   – Да ладно, куда больше-то! – Ленка осторожно потрогала бусы. – Мне идет?
   – Самое оно!
   – Ну, спасибо тебе! – она чмокнула Оксану в щеку. – Давай, рассказывай! С чего это ты так торопилась?
   – Да как тебе сказать… – Оксана вытрясла из пачки новую сигариллу, прикурила. Холеные пальцы еле заметно дрожали.
   – Только не тяни. Я же от любопытства помираю! Зачем прилетела?
   Подружка прищурилась – вроде бы от дыма, вот только вдруг глаза у нее заблестели, будто слеза навернулась, а уж это-то точно не от дыма случилось, Ленка свою королеву хорошо знала.
   – Ну? Ты чего?! – затрясла она Оксану за руку. – Что случилось-то? Твой, этот… он тебя что, бросил?!
   Оксана резко встала, прошлась по комнате, зло ответила:
   – Меня не бросают. От меня… сбегают. Когда понимают, что крючок – вот здесь! – Она пальцем показала на сердце. – Испугался он, понимаешь. Мужики, они же все трусы. Кто-то больше, кто-то меньше, но все!
   – Поня-ятно… – вздохнула Ленка.
   Вот они, ужасы красоты. Страсть, измены, страдания… Не дай бог, чтобы у нее так руки дрожали, голос срывался и слезы бежали…
   – И ты примчалась за ним?
   Оксана кивнула, бросив взгляд за окно, где хлопьями валил снег, а небо было затянуто серыми тучами.
   – Ну и с чего ты решила, что он сейчас храбрости наберется? Откуда такая уверенность? – с сочувствием спросила Лена.
   – Нет у меня уверенности… Но попробовать-то можно. Что я, в конце концов, теряю?
   Нервы, хотела ответить Ленка, но сказала:
   – Да ничего вроде…
   У них, у королев, свои ценности, и нервы, кажется, в них не числятся.
   – Вот, – криво улыбнулась Оксана, – а приобрести могу. Много.
   Да, нервы в этих ценностях точно не числятся. Тем более что за деньги эти нервы теперь восстанавливаются, как зубы, – она по телевизору слышала. Только ей денег и на зубы жалко, а уж на такую непонятную субстанцию… Лучше их пожалеть, не трепать, не мучиться.
   – Ой, Оксанка, может, не по себе дерево рубишь, а?! Четверо детей! Это ж с ума сойти!
   – Да ладно. Все не так уж и страшно. Его – только один.
   – Ой… Это что ж, он на бабе с тремя детьми женился?
   – С двумя.
   – Тоже не слабо! А еще один откуда взялся?
   – Усыновили.
   – С ума сойти!
   Оксана замолчала и выдохнула дым Лене в лицо, словно говоря этим: «А поумнее что-нибудь сказать можешь?»
   Лена закашлялась. Единственное, что она могла добавить умного: «Беги, Оксанка!»
   Такую ораву он никогда не бросит. Такая орава его вместе с тобой догонит, разует-разденет и последний кусок отнимет.
   – Времени у меня мало, понимаешь, – тихо и жестко сказала Оксана, глубоко затянулась и отвернулась к окну, где света белого не было видно из-за валившего хлопьями снега. – Очень мало. Я прилетела всего на неделю, так что действовать надо решительно.
   – А как? – спросила Лена, подумав вдруг, что слово «решительно» у Оксаны может означать все, что угодно – вплоть до криминала… Да, Оксана, если чего захочет, и убить способна. Жену и четверых детей. Во всяком случае, жене от ее «решительности» точно невесело придется…
   – В том-то и вопрос, как? – вздохнула подруга. – Как, не знаю, но очень аккуратно, словно сапер на минном поле… Ошибиться нельзя.
   Точно криминал задумала, перепугалась Ленка.
   – А жена его… он ее не любит?
   – Любит, не любит! При чем тут эти сантименты?
   – Ну… все-таки… – нервно сглотнула Ленка, глядя, как дрожит сигарилла в Оксаниных пальцах и как зло пульсирует жилка на загорелой шее.
   – Ты меня еще спроси, люблю ли я его, – ухмыльнулась Оксана.
   – Что же, он тебе совсем не нравится?
   – Ленка! – захохотала подружка. – Ты прелесть! Нет, ну просто ископаемое какое-то! Любовь…
   Оксана все смеялась, закинув голову, а Лена думала: «По-моему, это ты ископаемое, подруга. Чтобы мужика от четырех детей решить увести, это напрочь крышу должно снести. Хочешь, любовью это называй, хочешь еще как…»
   – Ладно, – резко оборвала смех Оксана. – Есть у меня одна мыслишка… Ну-ка… – Она достала из бара бутылку коньяка и две рюмки. – Давай-ка выпьем за успех предприятия!
   Ленка не любила коньяк, ей больше по душе было шампанское, но не поддержать Оксану она не могла – ведь ближе подружки у нее нет и вряд ли когда-нибудь будет. И даже если это «предприятие» отдает гнилым душком – пусть, какая ей разница. За свое счастье каждый имеет право бороться так, как считает нужным.
   Серегина залпом выпила обжигающий, невкусный коньяк.
   «Тьфу-тьфу-тьфу, чур меня все эти страсти-мордасти», – снова подумала она и мысленно перекрестилась.

   Они сидели в греческом ресторане и, держась под столиком за руки, пробовали какой-то сложный салат.
   Это было смешно – потихоньку тискать друг другу руки под скатертью, – но так головокружительно здорово, что Ольга не чувствовала вкуса «Хориа́тики», щедро приправленной специями.
   …Сергей позвонил в три часа дня, и Ольга, увидев его вызов, сильно перепугалась – он никогда не звонил в это время, а значит, что-то случилось.
   – Что?! Что, Сережа?!
   – Оля! Оля, у меня есть пара часов свободных! – радостно сообщил он, не заметив ее тревожного тона. – Давай где-нибудь в городе пообедаем…
   – А дети? – растерялась она.
   – Бросай детей на произвол судьбы!
   «Произволом судьбы» он, очевидно, считал Анну Алексеевну, так что можно было рискнуть…
   – Ладно. А где?
   – Знаешь, подъезжай к Покровке, а там решим… Только не возись долго, я голоден, как лев, нет, как стая львов!
   У Сергея был особенный голос – молодой и веселый, и даже – влюбленный, как прежде, когда он выдергивал ее «посидеть» в ресторане в самое неподходящее время – когда она мыла голову, например, или собиралась сама приготовить пирог, и тесто было уже на подходе, требуя внимания, начинки и горячей печки.
   – Сереж, ну почему ни раньше, ни позже? – смеясь, возмущалась Ольга.
   – Потому что сейчас ты особенно красивая, и мне срочно-срочно нужно похвастаться тобой в общественном месте! – всегда повторял он одну и ту же отмазку.
   Ольга все-таки провозилась, выбирая платье, прическу и украшения.
   Вдруг ему – срочно-срочно, как прежде, – нужно похвастаться ее красотой?
   И вот теперь он держал ее руку в своей под скатертью и был прежним Сережей – немного шальным от любви, хотя и утверждал, что от голода.
   – Чего они сюда напихали? – проворчал он, ковыряя в тарелке. – Не пойму никак.
   – Не вкусно?
   – Странно. То ли кислое, то ли сладкое, то ли соленое.
   – Дай попробую! – Ольга выдернула руку из его горячей ладони и потянула к себе его тарелку.
   – Э-э! – Барышев шутливо шлепнул ее по запястью полотняной салфеткой. – Нечего! Свое иметь надо!
   – Ну дай, жадина! – Ольга ловко подцепила вилкой лист салата в каком-то соусе и попробовала.
   Вкус был не соленый, не кислый, не сладкий. Он был восхитительный, потому что это был вкус прежней жизни.
   – Девушка! – гаркнул Сергей так, что пробегавший мимо официант вздрогнул и обернулся. – А ну-ка, прекратите ко мне приставать! Что вы себе позволяете?! Я вас не знаю!
   – А давайте познакомимся, – подмигнула ему Ольга.
   – Я с незнакомыми не знакомлюсь, – сурово сообщил Барышев.
   Официант, поняв, что это игра, двинулся дальше, пряча улыбку.
   – А вы сделайте исключение! Видите, какая я симпатичная! – Ольга повертела головой, давая рассмотреть свой профиль.
   – Отстаньте! Я сейчас полицию вызову! – Сергей достал телефон и помахал им в воздухе.
   – А я не боюсь!
   Ольга схватила его тарелку, поставила перед собой и быстро-быстро стала есть точно такой же салат, что был в ее тарелке.
   – Ах, вы еще и грабить!
   Барышев потянул тарелку к себе. Ольга – к себе. На пол полетели вилка и нож. На них с опаской покосился все тот же официант – покачав головой, он дал понять, что их игры зашли слишком далеко, так и до потасовки с битьем посуды недолго…
   – Вот он сейчас точно полицию вызовет, – прыснула Ольга. – И нас с тобой с позором отсюда выставят!
   – Не выставят. – Барышев расправил широченные плечи и огляделся с видом хозяина жизни – в его глазах мелькнул шальной огонек. – У меня денег много. Откупимся, – заявил он.
   Ольга налюбоваться на него не могла. Это был прежний Сергей – ироничный, самоуверенный и спокойный. Без истерических перепадов настроения и болезненной отрешенности, с нервозными проявлениями любви.
   Он посмотрел на улыбающуюся Ольгу. Взял за руку и спросил заговорщицким шепотом:
   – Ты чего?!
   – Ничего. Ты сейчас на себя похож. А последнее время сам не свой был.
   Он смутился – немного, будто она уличила его в каком-то маленьком грешке вроде курения в постели.
   – Столько неприятностей было на работе…
   – А теперь кончились неприятности?
   – Кончились. – Он поцеловал ей руку. – Все неприятности кончились… Знаешь что, не поеду я обратно в «Стройком», давай махнем куда-нибудь погуляем, а?!
   – Давай!
   С таким Сергеем Ольга готова была махнуть куда угодно – хоть в другую галактику. Она поспешно встала и взяла сумку.
   – Подожди, – улыбнулся Сергей. – Надо все-таки расплатиться. Или ты предпочитаешь уходить от погони?
   – Это идея, – шепнула Ольга. – Будет что вспомнить.
   – Я тебе и без погони экстрим организую. – Барышев положил на стол деньги, подхватил Ольгу на руки и понес к машине.
   Официант, глядя им вслед, снова покачал головой – он как раз нес странной парочке десерт.

   Перед Надей стоял трудный выбор – сделать логотипом своей фирмы красивый вензель, в контурах которого угадывался пылесос, или строгое пересечение букв Д и П – «Домашний Помощник».
   Эскизов, предоставленных Димкой, было пять. Три она отмела сразу – слишком громоздкие и плохо запоминаются, – а теперь мучилась, выбирая из оставшихся двух.
   Вензель или строгая лаконичность?
   Вензель шикарнее, а пересечение букв – эффектно в своей простоте.
   Надя взяла эскизы в обе руки и прошлась по комнате…
   Ну, Димка, перестарался.
   Мог бы и один эскиз организовать – мучайся теперь…
   Как хочется вензель, но ведь потом она будет жалеть о буквах. А если буквы возьмет, по вензелю станет страдать. Она себя знает. Хоть бы мода какая была на эти логотипы, легче было бы выбирать… Кстати, надо у Ольги спросить, может, и есть такая мода?
   Надя положила эскизы перед собой на стол и взяла телефон. Он зазвонил у нее в руке.
   – Тьфу ты, кого еще принесло? – Она посмотрела на незнакомый номер. – Алле.
   – Надя? – мягко спросил женский голос.
   – Это я. А кто это?
   – Это Оксана. Помнишь Таиланд?
   – Ой, Оксана! Привет! Ты где? Ты откуда? – затараторила Надя, почувствовав вдруг радость оттого, что кусочек тайской жизни неожиданно ворвался в московские будни.
   – Я в Москве, – сказала Оксана. – Хочешь, можем встретиться сегодня в городе, поболтать…
   – Зачем в городе? Ко мне приезжай! Я совершенно свободна!
   Надя посмотрела на эскизы и вдруг решила – оба возьму! У всех один логотип, а у нее будет два. И пусть только Димка скажет, что это неправильно! Она начальник, она и решает, что правильно, а что – нет…
   – Записывай адрес! – произнесла она в трубку.
   На том конце послышалась возня, отдаленный голос Оксаны сказал: «Дай ручку!» Наверное, она была не одна.
   Продиктовав адрес, Надя пошла в кухню.
   Надо пирог испечь, решила она. С брусникой и яблоками. Оксана такой экзотики сто лет, наверное, не ела.
   С энтузиазмом замесив тесто, Надя обнаружила, что яблоки закончились и брусника тоже. В холодильнике нашлись только ананас, бананы, киви и авокадо.
   – И здесь Таиланд, – вздохнула она. – Как будто не уезжала из сказки. Из сказки… Из сказки…
   Она схватила телефон и набрала Грозовского.
   – Димка! Мне новый логотип нужен! На рисунке восточная красавица – ну, с животом голым и с подносом, на котором фрукты… И название новое – «Сказки Шахерезады»!
   – Ну, матушка, ты не заказчик, а тиран, – проворчал Димка.
   – Сделаешь?
   – А куда я денусь?! – заорал он. – Как будто у меня выбор есть…

   Только перед Новым годом кружили такие ажурные снежинки, только перед Новым годом в воздухе парил запах счастья и праздника.
   – Люблю зиму, – сказала Ольга, теснее прижимаясь к Сергею.
   Они шли по заснеженному парку, и все вокруг было волшебным и нереальным – огромные ели, сугробы, а главное, уединение. В парке, кроме них, почему-то никого не оказалось.
   Словно это не Москва. Словно другая галактика. Счастливый сон.
   – Снегурочка моя, – Барышев остановился и поцеловал Ольгу в нос. – Холодно. Зимой-то!
   – Зато красиво. Ну, посмотри, какая благородная строгость, – Ольга показала на занесенные снегом лавочки, на величественные ели, но Сергей не отвел от нее глаз, и это ее смутило – как прежде, когда она его немножко боялась. – Посмотри, Сереж, белый снег и темная зелень… Ни одного яркого, кричащего цвета, оттенка… Очень стильно.
   – Ну, если с такой точки зрения, – улыбнулся Барышев.
   – Нет, правда, над нашей зимой поработал очень талантливый художник.
   – Я бы на его месте добавил в палитру чего-нибудь веселенького. Чего-нибудь такого, в цветочек, в горошек… или в барабанчиках.
   – В барабанчиках?
   – Когда я ходил в детский сад, я был отчаянно влюблен в одну девицу из старшей группы. Она носила платье в очень красивых барабанчиках. На редкость романтичный рисунок.
   Барышев сказал это с таким серьезным видом, что Ольга даже заподозрила, что он не шутит.
   – У тебя, значит, всегда был дурной вкус, – вздохнула она.
   – Не знаю, не знаю… – У него в глазах наконец мелькнуло тщательно скрываемое веселье. – Никто на мой вкус не жаловался!
   Они захохотали вместе, и так это было здорово – взявшись за руки, хохотать в безлюдном зимнем парке, под парящими в воздухе особенными новогодними кружевными снежинками, что Ольга подумала – стоило полгода страдать в Таиланде от безделья и зноя ради таких вот счастливых минут.
   Она заметила неподалеку киоск.
   – Ой, Сережа! Давай мороженое купим!
   – Да ты что! – ужаснулся Барышев. – Какое мороженое, у меня зуб на зуб не попадает.
   В подтверждение своих слов он вполне естественно задрожал и заклацал зубами.
   – Ну купи, Сережа, купи… – прижалась к нему Ольга.
   – Снегурочка, – проворчал Барышев, достал кошелек и повел ее к киоску.
   Если купит эскимо – значит, трудных моментов в нашей жизни больше не будет, загадала Ольга. Если клубничное – рецидив возможен, но она теперь знает, как с ним бороться – прогулками в этом парке.
   – Тебе эскимо или фруктовое? – спросил Сергей.
   – Сам выбери.
   Он купил и эскимо и фруктовое с кусочками ананаса…
   Ольга засмеялась – на ананас она ничего не загадала, но тут же решила, что это к исполнению всех-всех желаний… Правда, желание было только одно – чтобы Сергей оставался таким всегда, даже если на работе у него все рухнет, развалится и взорвется.
   Пришлось есть сразу с двух палочек – по очереди. Ольга измазала в мороженом нос, губы и подбородок, и чувствительность губ стала как после хорошей анестезии…
   – Стой, – Сергей, обняв, остановил ее и извлек откуда-то из недр своего пальто большой клетчатый носовой платок. – Ты вся испачкалась! – Он вытер ей нос, губы, подбородок, забрал остатки мороженого и зашвырнул в сугроб – эскимо и счастливое, ананасное. – Все, больше вдали от крана с водой ничего есть не будешь!
   – Хорошо. – Ольга с трудом справлялась с артикуляцией. Замороженные губы отказывались шевелиться, но она медленно и старательно выговорила длинную фразу: – Я буду теперь есть мороженое только в ванной комнате.
   – Лучше уж просто сидя в ванне… – Поняв, в чем проблема, он согрел ей губы долгим поцелуем. Они целовались, пока их не замело снегом…
   Ольга легонько постучала его по спине, стряхивая белые хлопья.
   – Сереж, а Сереж!
   – Что?
   Он явно был недоволен прерванным поцелуем – хмурился и смотрел на ее губы.
   – Ты такой зануда, Сереж.
   – У тебя тоже тяжелый характер.
   – А ты… ты… Ты мой самый любимый из всех зануд!
   – Та-ак, – протянул угрожающе Барышев. – Про всех других, пожалуйста, поподробнее…
   Ольга со смехом бросилась убегать, но он догнал ее снежком в спину.
   «Господи, как хорошо, что мы вернулись», – счастливо подумала Ольга.
   Во всех неприятностях был виноват душный, изнуряющий, сказочный Тай…

Барышев все для себя решил.
   Он не подлец, не подонок, а обычный мужик. Ну, дал слабину, ну, повелся на молодую соблазнительную самку – семью-то не развалил и даже больше стал ценить благородство Ольги, которая, несмотря на его идиотское поведение, ни в чем его не заподозрила.
   Вот он бы… Он бы рвал и метал, если б заметил у Ольги признаки душевного неспокойствия. Он вспомнил, как ревновал ее, когда она поздно приходила домой из агентства, и как сходил с ума, когда ему казалось, что к ней неровно дышит Грозовский, даже женившись на Наде.
   В общем, он нормальный мужик – ревнивый и с высоким уровнем тестостерона. Этот тестостерон подкидывает ему соблазны в виде Оксаны, но он же и дает возможность безумно любить и ценить Ольгу с ее невероятной женственностью, мягкостью, чистотой и твердостью духа.
   Оксана – самка, а Ольга – женщина, и есть в этом бесконечно глубокая разница, понять которую можно, только вступив в запретную зону под названием «измена».
   Он вступил, попробовал – гадко, мерзко, с тяжелым похмельем и еще более тяжелой тягой к рецидиву.
   Этот вечер он провел дома. Навел порядок в рабочих бумагах, просмотрел альбом с семейными фотографиями.
   Ломка по имени «Оксана» перестала мучить его в последние дни. Ужин в ресторане, прогулка в парке расставили все на свои места. А может, помогло ритуальное сожжение портрета.
   Сергей спустился в гостиную и увидел Ольгу, собирающую разбросанные игрушки и фантики от конфет.
   – Что дети делают? – тихо спросил он, боясь спугнуть воцарившуюся в доме тишину.
   – Угомонились, – шепнула Ольга. – Кажется, заснули. Видишь, я даже игрушки сама убираю, только бы они опять беситься не начали…
   Сергей поднял с пола пластмассовый автомат и куклу в пышном платье с перевязанным по-пиратски глазом.
   – Надо их разводить по разным спальням, – озабоченно сказал он. – А то все вместе они превышают критическую массу.
   – Отдать им комнату для гостей? – удивленно прошептала Ольга.
   – Надо подумать… Может быть, переехать в дом побольше?
   – Переехать? – в ужасе округлила глаза Ольга. – Опять?! Дай мне пожить хоть немного на одном месте! Мы же чуть больше года назад переехали. А потом этот Тай…
   – Не любишь ты переезды! – Сергей обнял ее, держа в руках автомат и куклу. Ольга прижимала к себе робота, большой вертолет и розового зайца.
   – Терпеть не могу! – с чувством сказала она.
   – Но терпишь.
   – Считай это жертвой с моей стороны.
   – Страдалица! Мученица! Ну-ка, посмотри, что у меня там в кармане… Что-то мешает…
   Ольга, зажав все игрушечное хозяйство между ним и собой, с готовностью сунула руку в карман его халата.
   – Ой… – Игрушки посыпались на пол.
   Ольга открыла бархатную коробочку – белым золотом с голубым бриллиантом сверкнуло кольцо.
   – Красота какая…
   – Надень. Я хочу посмотреть, как оно выглядит на твоей руке.
   Кольцо пришлось впору на безымянный палец, но рассмотреть его ему не удалось – Ольга, обхватив плечи мужа руками, губами прижалась к его губам.
   – Я люблю тебя, Сережа. С каждым днем люблю все сильнее…
   Он хотел сказать, что словами не может выразить свои чувства, поэтому выражать их будет драгоценностями, каждый день, но… не сказал.
   Перед глазами вдруг отчетливо всплыл портрет Оксаны. Он вспомнил, как долго не хотел заниматься огнем его край…
   В этот момент в прихожей настойчиво затрезвонил звонок.
   – Ты кого-нибудь ждешь? – удивилась Ольга.
   – Нет, никого. Предлагаю не открывать.
   – Нет, Сереж, неудобно. Это кто-то свой. Слышишь, как звонят!
   Ольга бросилась в прихожую, а он стал собирать с пола игрушки, которые она уронила…
   – Оксана! Откуда?! Вот это да! Ну надо же! – донеслись до него радостные восклицания Ольги.
   Игрушки с грохотом посыпались на пол…

   Ольга не ожидала, что так обрадуется, увидев на пороге рядом с Надеждой Оксану.
   А может, это была даже не радость, а легкое чувство вины за то, что ее посещали дурные мысли относительно тайской подружки? Ведь именно чувство вины заставило ее вчера взять в руки сангину и по памяти восстановить портрет, который как в воду канул.
   В общем, как бы то ни было, но, увидев, кого привела Надя, Ольга бросилась Оксане на шею и расцеловала.
   – Ну?! – подтолкнула Надя Оксану, заставляя войти. – Кто был прав? Оль, представляешь, она ехать к тебе не хотела. Все неудобно да неудобно… Стеснялась! Еле уговорила!
   – Как тебе не стыдно, Оксана! – Ольга помогла ей снять легкую курточку, отметив, как экзотично красиво смотрится загар переводчицы в московских декорациях. – И ты, Надька, бессовестная! Почему меня не предупредила?! Да раздевайтесь, раздевайтесь, девочки! Ой, ну надо же… Какие же вы молодцы, что приехали!
   – Я хотела сюрприз сделать, – Надя, небрежно бросив шубу и сумку на кушетку, по-хозяйски прошла в гостиную. Оксана, мельком глянув на лестницу, ведущую на второй этаж, проследовала за Надей.
   Было в ней что-то вкрадчивое, неискреннее… «Ну вот, опять началось, – обругала себя Ольга. – Может… я просто завидую ее молодости и красоте?» Эта мысль так развеселила ее, что она рассмеялась.
   – Садитесь, девочки! Оксана, садись.
   Барышева в гостиной не было, а на полу валялись игрушки. Что за напасть сегодня с этими игрушками? Убирали, убирали…
   Ольга ногой отодвинула их в сторону, расчищая путь к дивану.
   – Здесь у нас самое уютное место. Мы тут с Надюхой сидеть любим. Правда, Надь?
   Надька тряхнула рыжей шевелюрой и смешными сережками-перышками.
   – Правда, правда, – подтвердила она, с размаху плюхаясь на диван – на свое любимое место, в уголок, между грудой диванных подушек.
   – Сейчас кофе сварю, – Ольга побежала на кухню, но вернулась – все-таки ее мучило чувство вины, иначе отчего бы она так суетилась, демонстрировала свою радость, в конце концов, не такая уж близкая ей подруга Оксана. Просто приятельница, которая чуть ее не угробила, но сама же и спасла…
   – Ой, как же я рада! – словно оправдываясь сама перед собой, снова воскликнула Ольга. – Нет, все-таки ты хороша, Надька! Как маленькая, ей-богу! Не могла позвонить, что ли?! А вдруг бы я куда-нибудь уехала?
   – Да ладно тебе! Никуда же ты не уехала. А сюрприз получился.
   Интересно, куда делся Сережа? Почему не дождался гостей? Ведь он должен был слышать, кто приехал…
   Оксана сидела на самом краешке дивана, скрестив изящные ноги и обхватив колени руками. В ее позе было столько же грации, сколько и напряженности – словно в любой момент она могла сбежать.
   «С места преступления», – пришло неожиданное сравнение.
   «Нет, ты определенно завидуешь ей», – обругала себя Ольга.
   – Зато у нас сегодня редкий случай, – улыбнулась она, забыв о своем намерении сварить кофе. – Сережа дома!
   Тонкие пальцы на изящных коленях напряглись так, что побелели костяшки. Оксана улыбнулась Ольге делано-любезной улыбкой – мол, если ты рада, что твой Сережа дома, то и я рада, хотя, в сущности, мне все равно…
   «Что-то не так», – забеспокоилась Ольга.
   Что-то не так…
   Ну, почему, как только появляется хоть какое-то напоминание о Таиланде, ее начинает мучить тревога…
   – Сережка дома?! – радостно завопила Надька. – Да ну?! – Но тут же изобразила шутливое недовольство. – А я-то думала, мы втроем посидим, по-девичьи…
   – По-девичьи не получится, – заверила ее Ольга. – Сережа! – крикнула она в сторону лестницы. – Иди посмотри, кто к нам приехал!
   Барышев не отозвался.
   Если бы Ольга точно не знала, что он не выходил, то подумала бы, будто его нет дома…
   – Работает, носа из кабинета почти не показывает, – зачем-то объяснила она.
   Оксана сдержанно кивнула – мол, мне, в сущности, все равно, чем занимается твой Сережа, но если ты считаешь нужным объяснить, почему он не выходит…
   – Сережа! Ну, иди скорей! Ты там заснул, что ли?

   Барышев вошел со стороны кухни – бледный и какой-то всклокоченный, – словно появление перед гостями стоило ему неимоверных усилий. Ольга даже испугалась – может быть, ему плохо?
   Она заметила, что Сергей переоделся – вместо халата на нем оказались джинсы и свитер, а значит, он все-таки готовился выйти к гостям…
   – Ну? Что тут у вас? – преувеличенно бодро спросил Барышев, оглядывая всю честную компанию. Увидев Оксану, он высоко вскинул брови, чего за ним не наблюдалось даже в состоянии крайнего удивления. – Оксана! Неужели?! Рад вас видеть.
   – Здравствуйте, Сергей Леонидович, – кивнула та, и костяшки на ее пальцах, кажется, еще больше побелели…
   «Господи, да что же это со мной, – подумала Ольга. – Почему мне снова мерещится призрак несчастья, почему сердце дает сбои, дышать становится трудно, а в Оксане, за ее вежливой сдержанностью, видится желание полюбоваться на то, как она, Ольга, тонет, захлебывается, гибнет…
   Я становлюсь подозрительной. У Нади за ее ревностью кроется комплекс несоответствия модельным стандартам, а у меня… Кажется, тот же самый комплекс».
   Потому что рядом с Оксаной трудно не закомплексовать обычной земной женщине…
   – Ты только подумай, Сережа! Оксана прилетела сегодня, к Наде заехала, а к нам не хотела!
   – Да? Что же так?
   – Она стеснялась.
   Интересно, замечает Сергей Оксанину исключительную, необыкновенную привлекательность? Вряд ли, он почти на нее не смотрит…
   А может, потому и не смотрит?
   – Ну, это зря, зря… – натянуто улыбнулся он. – Зря стеснялись.
   Ольга пристально посмотрела на Барышева. Он выглядел измотанным, постаревшим, а взгляд, панически заметавшись по комнате, остановился на баре, словно в нем было его спасение.
   – Да, да… – растерянно пробормотала Ольга. – Скажи ей, Сережа…
   – Мы всегда рады вас видеть… Оксана… – Он умудрился это вымолвить, не взглянув на переводчицу. Получилось, что он обращался бару.
   – Ну, вы пока болтаете, а я пойду в кухню, что-нибудь сочиню.
   «Сочинять» ничего не хотелось, Ольга вдруг почувствовала навалившуюся усталость, но все же направилась к кухне.
   – Я, к сожалению, должен закончить работу, – услышала она барышевский бас за спиной и резко обернулась:
   – Сережа! Ну, не убежит никуда твоя работа! Подари нам хоть полчасика своего драгоценного времени.
   Он вздохнул, вымученно улыбнулся и присел на краешек кресла так, будто оно его жгло.
   Ольга вышла в коридор и прижалась спиной к стене.
   Что-то не так… Что-то во всем этом не так. А что – она не может понять.
   Если причина его вернувшейся вдруг нервозности – Оксана, то почему он сначала не хотел выходить, потом собрался сбежать, но все же остался?..
   Или нет – зачем он переоделся, если не хотел выходить, а потом стал ссылаться на занятость, хотя, переодевшись, явно собирался развлекать гостей?..
   В общем, она запуталась.
   Ольга поднесла к глазам кольцо с голубым бриллиантом. И улыбнулась.
   «Я становлюсь подозрительной».
   – Надо же, ведь только что все мы в этой вашей Паттайе сидели, а теперь тут. Чудно, правда? – услышала она веселый Надькин голос.
   – Сергей Леонидович так неожиданно уехал, – светским тоном сказала Оксана.
   – Да! – воскликнула Надька. – Прям будто гнался кто-то за ним. Оля ни собраться толком не успела, ни понять, что происходит. Ужас просто!
   – Наверное, у Сергея Леонидовича были на то свои причины.
   – Ну, это само собой, кто ж без причин так дергаться станет!
   Они разговаривали так, будто Барышева в комнате не было.
   «А я ведь подслушиваю, – поймала себя Ольга. – Первый раз в жизни, не отдавая себе отчета…»
   Она быстро пошла в кухню и, пока варила кофе и накладывала в вазочки крекеры и конфеты, грустно думала о том, что вот он – кризис среднего возраста. Молодые красивые девушки вызывают неосознанную тревогу, а собственный муж, минуту назад признававшийся ей в любви, кажется теряющим голову ловеласом.
   Когда она вернулась в гостиную, Сергей так и сидел на краешке кресла с напряженным лицом, а Надя с Оксаной рассматривали фотографии детей в альбоме.
   – Вот это Мишка и Машка, – увлеченно комментировала Надежда, – сейчас они уже подросли, это прошлогодняя фотография… А вот Костик.
   – Совсем не похож…
   – Еще как похож! Вылитый Сережа. А вот это Петька, бандит. Что, скажешь, тоже не похож?
   – Петька похож, – улыбнулась Оксана. – Копия Ольги, ну, и чуть-чуть Сергея Леонидовича.
   – Ты где остановилась? – спросила ее Ольга, сервируя маленький столик. – Если хочешь, можешь пожить у нас. Дом большой. Правда, Сережа?
   Барышев вздрогнул, прокашлялся и кивнул:
   – Да, да… Конечно…
   И опять посмотрел на бар, словно сил не было, как хотелось выпить.
   Оксана отложила фотоальбом и взяла чашку. Отхлебнула маленький глоток кофе, похоже, обожглась, но не подала виду.
   – Я вам очень благодарна, – посмотрела она на Ольгу, – но я остановилась в гостинице. У меня хороший номер.
   – Какие у тебя планы? – спросила Ольга, хотя очень хотела спросить: «Зачем ты прилетела?»
   – Никаких. Плыву по течению.
   – Она же отдыхать приехала, – объяснила Надежда. – Чего ж на отдыхе планы строить? Их на работе хватает.
   – Ну, тогда мы обязательно должны все вместе куда-нибудь сходить, – заявила Ольга.
   Она села рядом с Оксаной и посмотрела на Барышева, который, вцепившись в подлокотники, напряженно, натянуто улыбался, переводя взгляд с Ольги на Надю, с Нади на Ольгу…
   – Сережа, куда ты нас с Оксаной поведешь?
   Его взгляд замер на Ольге, улыбка сползла с лица.
   – Не знаю… Я должен подумать.
   – Подумай, подумай. Мы тоже подумаем. Правда, девочки? Ой, кстати! Оксана! Сейчас я тебе кое-что покажу. Подожди минутку…
   Ольга встала и пошла вверх по лестнице, спиной чувствуя удивленный взгляд Оксаны. Господи, как трудно и как противно изображать радушие, когда на душе скребут кошки, когда не можешь разобраться в себе и не очень понимаешь, что происходит.
   Еще двадцать минут назад ее дом был тихой счастливой гаванью, а сейчас на нее внезапно налетел девятибалльный шторм.
   И главное – никаких доказательств существования этого шторма нет, кроме собственных ощущений.

   Ольга ушла, и Сергей понял, что все было бесполезно – ужин в ресторане, прогулка в парке, подаренное кольцо…
   И сожженный портрет.
   Он не может побороть в себе зверя, у которого желание заслонило не только разум, но и инстинкт самосохранения.
   Он хотел Оксану, как алкоголик хочет с похмелья спасительный глоток водки.
   Если отбросить все условности и приличия, он должен был наброситься на Оксану, как только увидел, но поскольку условности существуют, ему пришлось изобразить сколько-нибудь приличную мину при очень плохой игре.
   Ольга наверняка это заметила. И все поняла. Поэтому и ушла, сославшись на какую-то ерунду.
   Оксана поедала его глазами, не обращая внимания на Надькину болтовню.
   – А мы с Димочкой на Новый год уезжаем, – уловил он последнюю фразу.
   – Куда? – спросила Оксана, не отводя от него взгляда.
   – Ой, даже не знаю толком. Димочка путевки купил. Где-то в Карелии пансионат какой-то на озере стоит. Красиво, говорят, там. Мы и Димку-маленького с собой берем!
   – Здорово! – Оксана под столиком как будто случайно дотронулась до его ноги. Он не отстранился. Сил не было. Только бы Надя не заметила. А впрочем, пусть замечает. Плевать…
   Он все-таки отодвинул ногу, а рука, державшая чашку, дрогнула, и горячий кофе выплеснулся на джинсы.
   – А вы? Сергей Леонидович, вы куда-нибудь уезжаете на Новый год?
   – Нет, – сухо ответил Барышев. – Мы Новый год встречаем дома.
   – К ним и отец Сергея приезжает, – с энтузиазмом пояснила Надежда. – Да, Сереж? Мне Оля говорила.
   Он кивнул.
   Отец, Новый год, Оля, дети… Ну, за что еще уцепиться, чтобы не потерять голову от невозможного, притягивающего магнитом поля, которое Оксана всегда приносила с собой и оно засасывало, как черная дыра…
   – Да, да, конечно. Это же семейный праздник, – сдержанно улыбнулась Оксана и снова прикоснулась под столом к его ноге.
   – Все. – Барышев решительно поставил чашку на стол и встал. – Прошу прощения, но мне надо вернуться к работе. Иначе я не успею. В общем, извините меня. Рад был вас повидать. Еще увидимся.
   «Сбегаешь?» – прочитал он в насмешливом взгляде Оксаны.
   «Я несвободен», – ответил он одними глазами.
   С лестницы быстро спустилась Ольга и развернула перед Оксаной большой лист ватмана.
   – Вот. Смотри, – торжествующе улыбнулась она.
   – Что это?! – У Барышева вдруг потемнело в глазах от дикого, животного страха – он сходит с ума, он точно сходит с ума, потому что Ольга держала в руках портрет, который он сжег, уничтожил, казнил…
   – Как что, Сережа? – засмеялась Ольга. – Разве ты не видишь? Оксанин портрет. Неужели не похоже?!
   – Да, но… – Он чуть не заорал: «Я его сжег, а потом утопил! Я убил его!»
   – Что, Сережа?
   Оксана, Надя и Ольга смотрели на него вопросительно-удивленно, а он, слушая бешеные удары своего сердца, вдруг сообразил – она нарисовала новый. Просто взяла и по памяти нарисовала.
   Только почему не спросила, куда делся прежний?..
   – Нет, нет, ничего… – Сергей попятился к лестнице. Наверху, в кабинете, стояла нетронутая бутылка виски, и только она могла унять его дикий страх перед собственной невменяемостью. – Ты… Это… – Он с силой потер виски. – Мне показалось, что этот какой-то другой…
   – Первый Машка куда-то задевала, – засмеялась Ольга. – Я новый нарисовала. По-моему, даже лучше. Что скажешь? – спросила она Оксану.
   – Просто чудо!
   – Дарю. – Ольга протянула ей портрет. – А то изображения красивых девушек в нашем доме неизбежно теряются.
   – Щедрый подарок, – Оксана взяла рисунок, явно не зная, что с ним делать. – Спасибо. Очень похоже, очень. – Она наконец догадалась свернуть бумагу в рулон. – Ну, мне пора…
   Барышев с облегчением понял, что он в своем уме, но выпить не расхотелось. Наоборот – желание стало только сильнее, потому что Оксана встала, и ее фигура, ее взгляд вызвали в нем прежний – первобытный и дикий – инстинкт самца, который отключил ум и запустил низменные рефлексы. Барышев их ненавидел, но поделать с этим ничего не мог.
   – Куда? – Ольга дотронулась до руки Оксаны. – Мы ведь даже не поговорили толком…
   – Еще поговорим. – Оксана потуже свернула ватман и сунула под мышку. – Нет, правда, мне нужно еще многих знакомых навестить, – виновато улыбнулась она. – По магазинам хочу прошвырнуться. Сто лет в московских бутиках не была… Мы ведь еще увидимся.
   «Уходи, – взмолился мысленно Сергей. – Уходи быстрее…»
   – Ладно, поедем. – Надежда тоже встала, взяла сумку и вдруг пристально посмотрела на Барышева.
   Его пот прошиб – неужели что-то заметила?
   – Оль, я к тебе завтра, наверное, заеду, – очень многозначительно, как ему показалось, сказала Надя. – Или послезавтра. В общем, до нашего с Димкой отъезда.
   Точно заметила… И наплетет что-нибудь Ольге со своими дурацкими домыслами.
   Он схватил Надину шубу и помог ей одеться, тем самым не оставив себе выбора – Оксану тоже придется одеть. Он взял ее легкую курточку, подошел…
   От ее близости закружилась голова.
   – Ой, погоди, Оль! – воскликнула Надя. – Логотип-то мой! Ты ж мне обещала накидать свои варианты! Покажешь?
   – Не закончила еще, так, наметки одни, но если хочешь, пойдем, глянешь.
   – Еще как хочу! – Надя взяла Ольгу под руку и потащила на второй этаж. – А то Димкины спецы что-то невыразительное сделали.
   Они ушли, весело переговариваясь, оставив его гибнуть рядом с Оксаной…
   – Ты с ума сошла? Зачем приехала? – прошептал он, когда Ольга с Надей ушли.
   Оксана продела руки в рукава куртки, обняла его за шею и заглянула в глаза.
   – Хотела тебя увидеть. Очень хотела. А я всегда делаю то, что хочу. А ты?..
   Сергей впился в нее поцелуем, жадным и грубым, потому что рефлексы окончательно победили ум и инстинкт самосохранения.
   Ольга могла вернуться в любую секунду, но этот смертельный риск лишь раззадорил его.

   – Надь, ты только не смейся надо мной, но мне что-то… – Ольга, машинально перебирая рисунки, не смогла найти нужного слова и замолчала.
   – Что? – не поняла Надя.
   – Тебе не показалось странным… – Ольга опять замолчала, потому что говорить об этом было дико.
   – Да ты о чем, подружка? – Надя озабоченно заглянула ей в глаза. Она хорошо знала Ольгу – только чрезвычайные обстоятельства могли заставить ее мяться и чего-то недоговаривать…
   – Да нет, ничего, это я так… Вот, посмотри, может, что-нибудь подойдет?
   Надя взяла у нее эскизы и, не глядя, сунула в сумку.
   – Оль, не темни. Что тебе покоя-то не дает?
   Ольга покраснела, но наконец решилась.
   – Оксана и Сережа… Она как-то смотрела на него… а он… Он, по-моему, ужасно нервничал.
   – Здрасьте! – возмущенно всплеснула руками Надежда. – Приехали! Сдурела?!
   – Кажется, да, – улыбнувшись, кивнула Ольга.
   – Меня все время высмеиваешь и сама туда же! – Надя залепила Ольге шутливый щелбан. – Глупости! Слушать даже не хочу!
   Она старалась, чтобы ее возмущение казалось как можно более искренним, потому что заметила не только Оксанины взгляды и нервозность Сергея, но и то, как Оксана то и дело прижималась ногой к его ноге…
   Только верить в это нельзя. Показалось. Почудилось, убедила Надя себя еще там, в гостиной. Потому что в противном случае… Если уж и Сергей…
   То Дима наверняка.
   – Не смей даже думать об этом, – приказала она Ольге.
   – Ты права, я полная дура, – согласилась та.
   Когда они спустились, Сергей и Оксана мило и отстраненно беседовали о погоде в Москве.
   – Обещают минус двадцать, – светским тоном сообщил Барышев.
   – Придется купить что-нибудь потеплее, – не менее светски ответила Оксана.
   Они распрощались, и когда за Надей и Оксаной захлопнулась дверь, Ольга вдруг решила рассказать Сергею о своей глупой ревности.
   «Представляешь, я тебя так люблю, – хотела сказать она, – что не могу с собой ничего поделать, ревную к Оксане!»
   – Представляешь, Сереж… – засмеявшись, начала она.
   – Я потерял уйму времени, – перебил он ее, развернулся и пошел к лестнице. – Надо наверстывать.
   Ольга раздумала признаваться, потому что поняла – это дурость, слабость и сумасшествие…
   – Сереж…
   Не оборачиваясь, он замер на лестнице.
   – Что?
   – Сереж, надо бы Оксану специально позвать в гости. Или давай отвезем ее в какой-нибудь хороший ресторан. Она в Паттайе столько со мной возилась…
   Он медленно обернулся.
   – Как ты считаешь нужным, – слишком уж равнодушно произнес он. – Мне, честно говоря, не до нее, но я попробую найти время… Нет, все-таки постарайся обойтись без меня.
   Ольге вдруг показалось, что возле губ у него кораллового оттенка помада Оксаны.
   «Я схожу с ума, – в ужасе поняла она. – Как это называется – паранойя? Нет, паранойя – мания преследования. А у меня мания измены».
   – Сереж… – Ольга все же решила сказать про ревность, у нее был такой прием с детства – если чего-то очень боишься, надо об этом рассказать вслух и посмеяться…
   – Да, – перебил Барышев. – Завтра отец прилетает. Встретишь его? У меня очень трудный день.
   – Конечно, встречу…
   Он ушел, а Ольга, вытянув перед собой руку, посмотрела на голубой бриллиант.
   – Я полная дура, – вслух сказала она. – И кажется, пора выходить на работу, иначе… – Она рассмеялась. – Иначе я начну следить за собственным мужем!

   Ей приснилось, что она тонет в болоте.
   Вязкая жижа засасывала, не давала вздохнуть, но Ольга знала – она не погибнет. Сережа ее спасет…
   – Сережа! – закричала она.
   Две сильных руки подхватили ее и потянули вверх. Болото тащило вниз, руки – вверх… Шансов у трясины не было никаких. Ольга почувствовала, что может дышать.
   – Спасибо, Сережа… – прошептала она и увидела перед собой строгое лицо Анны Алексеевны.
   – Вы? – отшатнулась от нее Ольга. – А Сережа?
   – Помрете, пока своего Сережу дождетесь, – проворчала няня.
   Ольга зарыдала – ее должен был спасти Барышев, при чем тут няня?
   – Ну, как хотите, – нахмурилась Анна Алексеевна, – можете дальше тонуть.
   Она развернулась, пошла, кутаясь в воротник из чернобурки, а Ольга почувствовала, что ее снова засасывает. Опять стало трудно дышать, а зеленая ряска оказалась у подбородка.
   Умру, но няню на помощь не позову, решила она.
   Жить оставалось минуты две.
   – Сережа! – из последних сил закричала она, теряя сознание.
   – Ну и дура же вы, Ольга Михайловна, – обернулась няня. – Это ж ваш Сережа за ноги вас вниз тянет, а не болото!
   «Что она говорит, – подумала Ольга, – что она говорит…»
   – Цепляйтесь, – протянула ей руку Анна Алексеевна. – Я ваших детей воспитывать не собиралась.
   Что-то где-то назойливо и противно пищало – так противно, что даже трясина показалась не такой опасной и мерзкой.
   – Цепляйтесь! – разобрала Ольга слова в этом писке и… проснулась.
   Рядом, на тумбочке, разрывался будильник тем самым противным звуком – цепляйтесь, цепляйтесь…
   Ольга выключила его, не сразу вспомнив, что надо подняться в семь утра, чтобы встретить Леонида Сергеевича.
   Сергея рядом не было. Он лег, когда она уже спала, и уехал, пока она еще не проснулась…
   Сон оставил в душе такой тягостный отпечаток, что Ольга на автомате умылась, отправила детей в школу, передала Петьку на руки няне, села за руль…

   «Это ж ваш Сережа за ноги вас вниз тянет, а не болото!»
   Как такое могло прийти ей в голову, пусть в фантазиях, пусть во сне… Удрученная этой мыслью, Ольга не заметила Леонида Сергеевича, выходившего из зала прилета.
   – Оленька! – окликнул он ее.
   Она вздрогнула, вернулась в действительность и, обернувшись, увидела улыбающегося Барышева-старшего.
   – Леонид Сергеевич! Ну, наконец-то! – Они обнялись и расцеловались.
   Ольге показалось, что с его появлением в ее жизнь вернутся спокойствие и стабильность.
   Всю дорогу до дома они хохотали и распевали старые комсомольские песни…
   – Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка!
   – Красный, Оленька, притормози! – на мотив песни предупреждал Леонид Сергеевич.
   – Другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка!
   – Ну, вот и добрались, – весело сообщила Ольга, когда они зашли в дом. – Раздевайтесь, Леонид Сергеевич. Сейчас я вас кормить буду.
   – Ну-ка, как тут у вас? – Барышев-старший снял пальто, прошелся по комнатам. – Все по-старому. Это хорошо, – поставил он свой «медицинский диагноз» и, подумав, добавил: – Не люблю, знаешь ли, перемен. Раньше любил, а теперь они мне как нож острый. Это старческое.
   Он снял с полки фотографию в рамке – Ольга, Сергей и дети, – полюбовался и поставил на место.
   – Я, Леонид Сергеевич, тоже перемен не люблю, – вздохнула Ольга. – А у меня это что?
   – У тебя это основательность натуры. Да, и вот еще что, Оленька… – Он грозно нахмурился, но тут же не выдержал и рассмеялся. – Что ты меня все время имя-отчеством хлещешь? Зови меня папой. Давно пора.
   – Хорошо… папа.
   Они вместе расхохотались – так непривычно прозвучало для нее это слово.
   – Ну вот! – похлопал ее по плечу Леонид Сергеевич. – Совсем другое дело! А внуки-то где?
   – Судя по тишине, что-то затеяли, – обеспокоилась Ольга, но в ту же секунду в гостиную ворвались дети, вернувшиеся из школы.
   – Дедуля! Дедуля приехал! – Машка ловким обезьяньим прыжком запрыгнула ему на шею.
   – Дедушка! – Костик крепко обхватил его ногу и стал дергать к себе, стараясь отбить деда у Маши.
   – Здорово, дед! – Мишка прыгнул на Машку, Барышев-старший крякнул, но устоял.
   – Дети! Вы с ума сошли, – попробовала возмутиться Ольга, но тут в гостиную вошла Анна Алексеевна, и Петька, сидевший у нее на руках, заголосил:
   – Деда, деда, деда…
   Начинался привычный бедлам, от которого голова шла кругом, но без него жизнь теряла свои краски.
   – Здорово, архаровцы, – прокряхтел Леонид Сергеевич, стараясь удержать равновесие. – Ух, вы мои дорогие! – Он завертелся, и Машка с Мишкой, спрыгнув с него, бросились к деду в объятия.
   – Ух, соскучился я по вам!
   Анна Алексеевна опустила Петьку на пол, и он присоединился к общей кутерьме с поцелуями.
   – Мой дед! – кричала Машка, отталкивая Мишку.
   – Пусть он сам скажет чей! – вопил Мишка.
   – Деда, деда, деда… – бубнил Петька, дергая Леонида Сергеевича за брюки.
   – Вы мне его так на кусочки порвете, – философски заметил Костик, щекой прижимаясь к щетине деда.
   – А Сережа, как назло, целый день занят, – вздохнула Ольга. – Приедет только поздно вечером.
   «Или рано утром», – мысленно добавила она.

   Часы показывали полночь.
   Оксана закурила третью сигариллу подряд и подумала – если через полчаса он не придет…
   Поеду к нему сама.
   Сначала в офис, а если в офисе не застану, поеду домой.
   Плевать на его семейку.
   Ворвусь, скажу, что люблю и он меня любит.
   И будь что будет.
   Хоть конец света.
   Сначала она даже не поняла, что в дверь стучат – таким тихим был звук. Так не могли стучать ни горничная, ни Ленка…
   Оксана вскочила, затушила сигариллу, скинула халат, оставшись только в полупрозрачной короткой сорочке.
   «Этот шанс я не упущу, – решила она, подходя к двери. – Я вырву его у жизни с мясом и кровью».
   Спрашивать, кто там, не имело смысла. Она распахнула дверь и сразу оказалась в грубых барышевских объятиях. От него пахло потом и дорогим табаком.
   – Подожди… я закрою дверь, – прошептала Оксана.
   – Плевать, – прорычал он. – Мне на все наплевать.
   Он швырнул ее на кровать и стал быстро раздеваться.
   Впрочем, дверь оказалась закрыта…

   Было уже почти четыре часа утра, но Ольга потеряла счет времени – так хорошо, так по-семейному они сидели.
   Уже и пирог был съеден, и салат закончился, и коньячок подходил к концу, а Барышев-старший все заводил новый и новый романс.
   – Отвори потихоньку ка-алитку… Слушай, а наш капиталист вообще дома ночует? – пропел он.
   – У капиталиста много работы, – на мотив романса пропела Ольга.
   – Я бы его, если честно, выдрал, – вдруг серьезно признался Леонид Сергеевич. – Но уже не имею таких полномочий.
   Ольга засмеялась, представив, как Барышев-старший порет ремнем Барышева-младшего за то, что тот поздно вернулся домой.
   – Зря смеешься. Сколько бы дел ни было, ночевать нужно дома. И баста! – Леонид Сергеевич стукнул кулаком по столу.
   – Ой, да я так рада, что мы вернулись из Тая! Пусть лучше здесь задерживается. Нет, там хорошо было, кругом красота, море… Но дома лучше. И потом… – Ольга подумала, что не стоит этого говорить, но коньяк сделал свое дело – развязал язык, и она сказала: – Сережа там в последнее время был очень взвинченный. Мрачный… Я просто не знала, как с ним себя вести. У него какие-то неприятности возникли. Он не говорил, но я же понимаю. А домой вернулись, и он сразу повеселел.
   – Неприятности, говоришь… Это, конечно, многое объясняет, но не оправдывает. Мужчина не должен свои рабочие неурядицы в дом приносить.
   – Но он же живой человек! У него нервы могут сдать!
   – Нервы лечить надо. Это я тебе как кардиолог говорю. Досталось, значит, тебе от моего сыночка. Бедная девочка.
   – Ничего. Это все ничего… – Ольга повертела в руках мобильный, раздумывая – набрать Сергея еще раз или не стоит выслушивать очередное сообщение робота, что «абонент временно недоступен». Она решила – не стоит, – и отложила телефон. – Вот только боюсь, снова у него что-то на работе. Вчера чернее тучи был.
   – Я с ним разберусь, – пообещал Леонид Сергеевич. – Пороть не буду, но слова подходящие найду, обещаю.
   – Ой, нет, нет! – замахала руками Ольга. – Не говорите ему, что я вам нажаловалась, не надо!
   И зачем она наболтала лишнего, зачем пила этот крепкий коньяк, от которого ее всегда тянуло на излишнюю откровенность?
   – Послушай… Да ты его боишься, что ли? – насторожился Барышев-старший.
   – Не боюсь, но все-таки не стоит, – твердо сказала Ольга.
   За окном послышался шум открывающихся ворот, двор осветили яркие фары.
   – Ну вот! – обрадовалась Ольга. – Приехал наконец. Я уже волноваться начала.
   Леонид Сергеевич молча разлил коньяк по бокалам.
   Сергей появился на пороге бледный, с плохо завязанным галстуком, в измятом костюме.
   Это ничего, стала успокаивать себя Ольга, он просто очень устал, долго ехал в машине, расслабил галстук…
   – Здравствуй, папа, – глухо поздоровался Барышев, обнимая отца.
   – Здравствуй, здравствуй, капиталист, – Леонид Сергеевич похлопал его по спине и заглянул в глаза.
   Сергей сразу же отвел взгляд.
   – Как долетел? – спросил он.
   – Нормально долетел. Вот, Оленька встретила, все в порядке. Ты-то как, эксплуататор?
   – Эксплуатирую потихоньку, – Сергей сел за стол, без тоста, не чокаясь, опрокинул в себя коньяк и налил еще.
   – Буденного на вас, кровососов, нет с Ворошиловым! – Леонид Сергеевич поднял рюмку. – Давай за встречу!
   – Да и без них проблем хватает, мало не покажется, – мрачно ответил Сергей и опять, не чокаясь, залпом выпил коньяк.
   «Да что ж это с ним, – в отчаянии подумала Ольга, заметив, что руки у мужа дрожат. И тут же дала себе удобный ответ: – Устал, он просто дико устал… Только вот где он снимал галстук и почему так измят костюм?»
   – Сережа, ты почему не ешь ничего? – спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал волнения.
   – Не хочу. – Барышев встал и сухо, вскользь поцеловал ее в щеку. – Ты извини, отец, я спать пойду. Мне вставать завтра рано. Завтра вечером поговорим как следует, ладно?
   Его шаги гулко разнеслись по всему дому. Кажется, от него, когда он ее целовал, пахнуло сандалом. Как от Оксаны.
   Впрочем, аромат сандала входит почти во все мужские парфюмы.
   – Вот видите, у него опять настроение плохое, – Ольга отвернулась, чтобы отец не заметил набежавшие на глаза слезы.
   – Да вижу, вижу… Все я вижу, – пробормотал Леонид Сергеевич.
   «Это ж ваш Сережа вас за ноги вниз тянет» – вспомнились Ольге слова из страшного сна…

Утром Сергей опять уехал, не попрощавшись, пока Ольга спала.
   Вернее, она проснулась, когда он встал, но, верная своему вчерашнему решению не проявлять непосредственных чувств, сделала вид, что спит.
   Она слышала, как он оделся, сквозь приоткрытые веки видела, как постоял пару минут у окна, о чем-то сосредоточенно размышляя.
   Раньше бы она встала, прижалась к нему, обняла и спросила: «Все хорошо, Сереж? – И сама бы ответила: – Все хорошо. Главное, мы вместе, дети здоровы, а остальное – утрясется и рассосется».
   Но теперь – нельзя встать, прижаться, обнять, спросить и самой ответить. Теперь она сохраняет свое достоинство. И гордость.
   И так это больно и противно – их сохранять… Почему нельзя к нему кинуться и если не обнять, то хотя бы надавать пощечин и высказать все, что наболело?..
   Он ушел – на цыпочках, крадучись, как преступник. А она осталась со своим достоинством и мокрой от слез подушкой.
   А ближе к обеду ее поджидал еще один неприятный сюрприз.
   Леонид Сергеевич вышел из своей комнаты с чемоданом и объявил, что уезжает.
   – Как же так? – растерялась Ольга. – Вы же Новый год собирались с нами встретить! Леонид Сергеевич! Что случилось?
   – Ничего не случилось, – ответил тесть, отчего-то стараясь не смотреть на нее. – То есть… из Новосибирска позвонили, вызвали. Необходимо завтра в институте быть. Заседание кафедры. Только и всего, Оленька, не огорчайся.
   Врать Леонид Сергеевич не умел. Ольга видела – что-то он недоговаривает, что-то скрывает. И от этого снова захотелось заплакать, закричать и высказать все, что наболело.
   И опять гордость не позволила этого сделать. Под ключ все эмоции, даже в кругу близких людей, иначе – наболтаешь лишнего, натворишь глупостей, разрушишь что-нибудь тонкое, а потом… Перестанешь быть женщиной, которой захочется дарить голубые бриллианты.
   – Но вы ведь даже с Сережей не простились. – Ольга через силу улыбнулась, взяв тестя под руку. – Может, все-таки подождете до вечера, пока он с работы вернется… Леонид Сергеевич, ну, не уезжайте! – все-таки, не удержавшись, взмолилась она и едва не заплакала.
   – Простился я с ним, – тяжело вздохнул тесть. – Вчера вечером как раз и простился. Опять ты меня по отчеству, Оленька, мы же договаривались. Эх, ты! – Он похлопал ее по плечу, пошел к двери – непривычно ссутулившись, опустив голову, но остановился вдруг, обернулся. Кажется, у него в глазах заблестели слезы. А может, так падал свет.
   – Ну, давай, Оленька, давай я тебя поцелую!
   Они расцеловались – тепло, в обе щеки, как родные, близкие люди. Какая тут к черту гордость… Ольга обняла его и прошептала, не скрывая слез:
   – До свидания, папа. Я теперь… всегда все по вашему рецепту варить буду. Со специями и травками.
   – Вот! Умница!
   Он быстро вышел и направился к поджидавшему у дома такси.
   Ольга побрела в детскую.
   Там няня одевала на прогулку Петьку. Машка, Мишка и Костик носились по комнате, швыряя друг в друга свитера и носки.
   – Если через пять минут не оденетесь, я вместо прогулки за уроки вас засажу, – сурово сообщила Анна Алексеевна детям.
   – И я засажу, – величественно повторил Петька, сам натягивая носки.
   Дети мигом угомонились, быстро разобрались, где чьи вещички, и по-солдатски быстро начали одеваться.
   – Вы и с Петькой возитесь, Анна Алексеевна, и со старшими. Спасибо вам большое, – расчувствовалась Ольга.
   – Из спасибо шубу не сошьешь, – неприветливо буркнула няня. – Я уж и сама собиралась вам напомнить, что к одному ребенку в няньки нанималась.
   – Извините, я должна была об этом подумать, – растерялась Ольга. Она действительно упустила момент, когда все дети «прибились» к Анне Алексеевне и стали жить под ее неусыпным контролем. – Сколько я вам должна?
   – Сочтемся. – Няня взяла на руки Петьку и направилась к двери с видом королевы. Остальные дети, как свита, потянулись за ней. – В следующем месяце будете расплачиваться, тогда и сочтемся.
   – Пока, мам! – помахала Ольге Маша.
   – Мам, ты только няню нам не меняй, – шепнул на прощание Мишка. – Она клевая!
   – А ну не болтать! – прикрикнула «клевая» няня. – Михаил, санки бери! А Костик – коньки!
   – Урра! – хором завопили мальчишки, кубарем скатываясь с лестницы.
   Ольга осталась в детской, вдруг очень остро почувствовав одиночество.
   У Сергея – работа и… еще что-то, у Леонида Сергеевича – студенты и лекции, детям хорошо с няней, а она…
   Нужно сварить кофе и подумать, как жить дальше.
   Что-нибудь хорошее и веселое придумать.
   Пока кофе варился, Ольга позвонила мужу.
   – Сереж, я выхожу на работу. После праздников. А еще я хочу Новый год встретить на крыше. Представляешь, небо, снег, елка, накрытый стол и мы с детьми… Как думаешь, можно это устроить?
   – Оль, извини, я не могу сейчас говорить. Я на объекте, за городом, – глухо ответил Сергей.
   Ольга представила его – в каске, ползающего по верхотуре лесов, – и нажала отбой. На объекте так на объекте.
   Все равно она завтра же поговорит с Грозовским насчет работы, а Новый год встретит с детьми на крыше.

   Надежда покупала в магазине подарки, когда сквозь витрину увидела притормозившую напротив в потоке машину Сергея.
   Она уже расплатилась, поэтому, подхватив пакеты с коробками, вышла на улицу и помахала Барышеву рукой. Он сосредоточенно смотрел перед собой и ее не заметил. Пробка тронулась, и машина Сергея тоже.
   – Сергей! – закричала зачем-то Надя, стараясь привлечь его внимание. Просто не привыкла, чтобы ее усилия не увенчивались успехом. Но Барышев проехал мимо с каменным лицом.
   – Ну, ничегошеньки они не видят, кроме своей работы! – всплеснула руками Надежда, имея в виду и собственного Димку. Тоже вот так бы мимо проехал, если б она рядом кричала и руками размахивала.
   Надя села за руль и, напевая, поехала к Ольге. Ничего она так не любила, как предпраздничную суету и вождение машины. Сейчас нагрянет к Ольге, вывалит новогодние подарки и попросит чаю – много-много и обязательно с чем-нибудь вкусненьким, у Ольги всегда домашняя выпечка найдется.
   Ольга открыла дверь, зябко кутаясь в длинную шаль. У нее было грустное лицо и покрасневшие глаза. Заболела, наверное, решила Надежда, сгружая пакеты с коробками на пол.
   – Уфф! – выдохнула она, сбрасывая шубу на небольшой диванчик в углу прихожей. – Привет! Умираю, пить хочу. Весь день по магазинам моталась, взмокла.
   – Пойдем, я чай поставлю, – без обычного энтузиазма предложила Ольга и, плотнее закутавшись в шаль, побрела на кухню.
   – Я ненадолго! – предупредила Надя, подхватывая пакеты. – Мы завтра утром уезжаем! Слушай, а у тебя чай готов уже? Если нет, воды дай, а то помру!
   Ольга непонимающе на нее посмотрела, налила из кулера воды и протянула стакан.
   Точно заболела, убедилась Надя, залпом выпив воду. Чайник был явно горячим, а заварник со свежезаваренным чаем стоял на столе.
   – Ты есть хочешь? – рассеянно поинтересовалась Ольга, садясь за стол напротив.
   – Только пить!
   Не будет она нагружать Ольгу, вон как ее озноб бьет.
   – Простыла? – сочувственно спросила Надежда.
   – Что? А, нет. Просто… не по себе что-то. Ночью плохо спала. Зачем ты сумки сюда свои притащила?
   – Надо. Вот, это тебе! – Надя достала из пакета самую большую коробку, протянула Ольге. – С наступающим, подружка!
   – Спасибо, – Ольга, улыбнувшись, открыла коробку и посмотрела на дивной красоты блузку в райских птицах. – Очень красиво! У меня для тебя тоже кое-что есть. Потом принесу.
   Отложив коробку, Ольга наконец разлила чай по чашкам, достала из холодильника шоколадный кекс.
   – А это я Димочке купила, – Надя, развернув один из свертков, показала Ольге розовый галстук в красных сердечках. – Как думаешь, ему понравится?
   – Веселенький, – грустно усмехнулась Ольга.
   – Что, плохой?!
   – Ну, почему же…
   – Так я и знала, – вздохнула Надя и спрятала галстук в пакет.
   Беда у нее со вкусом, вот что. Она знала это наверняка. Хоть убей – не понимала, почему яркие и веселые вещи, как правило, безвкусица, даже если стоят не одну сотню долларов.
   – Вот не смогла удержаться, ну, не смогла! Сердечки такие миленькие, – пояснила она.
   – А пусть Дима дома их носит, сердечки твои, – Ольга наконец-то рассмеялась своим обычным звонким смехом, и щеки у нее порозовели.
   – Смешно тебе, да? Ладно, у меня еще для него подарок есть. – Надя торжественно извлекла на свет коробку с парфюмом. – Это уж без ошибки. Он только таким и пользуется. А ты что Барышеву даришь?
   – Будешь смеяться, но тоже парфюм и галстук. – Ольга опять погрустнела и, словно вспомнив про шаль, плотнее в нее закуталась. Как в кокон.
   – Слушай, а может, вы с Сережей к нам сегодня заскочите, а? Старый год хоть проводим, если уж Новый отдельно встречаем.
   – А его сегодня в Москве нет. Уехал на весь день куда-то на одну из своих строек. Еще рано утром уехал.
   – Как это утром уехал? – возмутилась Надежда. – Да я его днем видела!
   Ольга вздрогнула и посмотрела на Надю так, будто она сказала что-то страшное.
   – Где? – севшим голосом спросила она. – Где ты его видела?
   – В центре. Я в магазине была, а он ехал. По улице. В машине.
   Ольга, помрачнев, секунду помолчала, потом вдруг улыбнулась.
   – Ну и как же ты его видеть могла, Надюха, если ты в магазине была, а он по улице ехал? Что ты говоришь-то, сама послушай!
   – А вот и видела! – возмущенно воскликнула Надя.
   Может, со вкусом у нее и беда, но со зрением и памятью полный порядок.
   – Я ж из магазина-то выбежала!
   – Ну?
   И столько в этом «ну» было скрытой боли и призрачной надежды, что Надя растерялась.
   – Ну, и что? – повторила Ольга.
   – А он уже уехал, – пробормотала Надя.
   – Он уже уехал, но ты его все-таки видела, – горько усмехнулась Ольга.
   – Да нет же! Тьфу ты, черт! – Надя преувеличенно громко засмеялась. – Ладно, мне, скорее всего, и в самом деле показалось. То есть точно показалось! Как же я его видеть могла, когда он еще с утра уехал!
   Теперь понятно, почему у Ольги красные глаза и почему она кутается в шаль. Да если б Димка сказал, что уехал, а сам…
   Брр… Даже страшно представить.
   Надя схватила нож и разрезала кекс на две части.
   – Давай-ка лучше по сладенькому вдарим!
   – Что-то ты уж как-то… чересчур вдарить собралась!
   – А где еще гормоны счастья добыть, подруга?
   Ольга кивнула, взяла свою половину и откусила от кекса большой кусок так, словно это было лекарство, которое обязательно надо принять.

   – Завтра Новый год, – прошептала Оксана, прижимаясь к груди Сергея щекой.
   Они лежали в истерзанной страстью постели и все никак не могли перевести дух.
   Она слышала, как мощно колотится его сердце, и думала – мой, мой, только мой, хоть тысяча жен, хоть сотни детей…
   – Слышишь, завтра Новый год! – потрясла она его за плечо.
   – Да. Новый год. И что?
   – Я тебя завтра не увижу.
   Он ничего не сказал, только закурил, уставившись в потолок, а сердце его прибавило ходу, словно взбесившийся маятник.
   – А послезавтра я улетаю… Ты можешь сделать мне подарок? Ведь на Новый год все делают друг другу подарки.
   Барышев глубоко затянулся, задержал дыхание и словно не выдохнул дым, а выплюнул.
   – Я собирался, – хрипло сказал он. – Мы сейчас поедем в самый шикарный магазин, и ты выберешь себе все, что хочешь.
   – Все, что хочу? – Оксана приподнялась и заглянула ему в глаза. – Я хочу особенный подарок.
   – Я же сказал…
   В его глазах мелькнуло недовольство ее непонятливостью.
   – Останься сегодня со мной.
   Сергей с остервенением затушил сигарету в пепельнице, легонько оттолкнул Оксану от себя и сел.
   – Ты же все знаешь.
   «Знаю. Ты подкаблучник и трус. Но все равно будешь мой – пусть тебя ждут хоть тысяча жен, хоть сотни детей…»
   – Только одну ночь! – Оксана обняла его за плечи. – Подари мне ночь. Я хочу хотя бы один раз проснуться рядом с тобой. Ну, пожалуйста, прошу тебя…
   Он явно собирался сказать что-то резкое, но Оксана быстро закрыла рукой его рот. Она уже знала, как справляться с его нечистой совестью – просто не давать ей высказываться.
   – Только одну ночь, – прошептала она. – Одну… Неужели я прошу слишком много?
   Она протянула ему телефон, она уже знала, как справляться с его упрямством – просто самой проявлять упрямство, более сильное.
   Он нерешительно взял мобильный из ее рук, и она сама нажала кнопку вызова Ольги.
   – Оля… – Сергей так сильно закашлялся, что пришлось постучать его по спине и дать сделать глоток воды прямо из графина. – Оль, это я…
   – Да, Сережа. Ты где?
   Оксана прижалась к нему, чтобы слышать каждое слово.
   – Все еще на объекте. Слушай, Оля, я ничего не успеваю. Наверное, задержусь тут до завтра. Ты не волнуйся.
   – До завтра? – переспросила Ольга и, помолчав, добавила: – Ты знаешь, что Леонид Сергеевич уехал?
   – Как уехал?
   Барышев вздрогнул, словно его огрели кнутом. Ситуация выходила из-под контроля, и Оксана начала быстрыми поцелуями покрывать его спину.
   Какой еще, к черту, Леонид Сергеевич… Из-за него он уедет? Надо выхватить телефон и нажать отбой. А еще лучше – крикнуть женушке, чтобы она катилась к черту.
   – Папа сказал, что его вызвали, – услышала она голос Ольги. – Но… Сережа, он, по-моему, на что-то обиделся. Ты меня слышишь?
   – Слышу, слышу, – пробормотал Сергей. – Нет, тебе показалось. Сама же говоришь, его вызвали.
   Он отпихнул целующую его Оксану, встал, подошел к окну. Лицо его пошло красными пятнами.
   «Как будто всю семейку притащил в мой номер», – зло подумала Оксана, глядя, как он с трудом подбирает слова, чтобы успокоить жену.
   – Не волнуйся, Оль… Я приеду завтра. Все будет хорошо. Спокойной ночи…
   Он размахнулся, чтобы выбросить телефон в открытую форточку, но взял себя в руки и сунул его под подушку.
   – Я скотина. Я невероятная скотина, – сказал он, глядя Оксане в глаза.
   «Ничего, я знаю, как с тобой справляться».
   Она обхватила его за шею руками, ногами обвила туловище и повалила на кровать.

   Надькин рецепт подействовал.
   Гормоны счастья, добытые из огромного куска шоколадного кекса, сработали, и даже Сережин звонок не смог выбить ее из колеи.
   Она слышала, какой усталый и измученный был у него голос, потому и не усомнилась – он на объекте, ночует в вагончике, со злым прорабом, которому такое соседство явно не по душе.
   И потом, ведь Надя сама призналась, что не видела Сергея в Москве, он ей просто померещился в сумасшедшей предновогодней беготне за подарками.
   Ольга спокойно, без сновидений выспалась, а утром повезла детей на новогодний спектакль. Уже наступили каникулы, и она больше всего любила эти последние дни уходящего года, когда все предвещает наступление чудесного праздника – запах елки, коробки с игрушками и подарками, составление праздничного меню и вечно снующие под ногами дети, которым не надо делать уроки, можно поздно ложиться и поздно вставать.
   Нужно быть идиоткой, чтобы глупыми подозрениями и беспочвенной ревностью испортить себе предновогодний день.
   Она сделает вот что. Она позовет Оксану встречать Новый год с ними на крыше. Чтобы самой себе доказать, что верит Сереже и верит в любовь.
   Когда после спектакля они уселись в машину, Ольга была в прекрасном расположении духа.
   – Ну, а кому понравилась маленькая разбойница? – весело спросила она детей, заводя машину. – Машка, тебе разбойница понравилась?
   – Не-а, она старая, – поморщилась Машка.
   – Разве? – засмеялась Ольга, ловко встраиваясь в поток машин на проспекте.
   – Ага, – ворчливо ответила Машка. – Мы же близко сидели. И я видела, что никакая она не девочка, а тетя.
   – В театре не бывает девочек, – объяснила Ольга. – Там взрослые артисты работают.
   – А тогда пусть не обманывают! – Машка обиженно надулась и отвернулась к окну.
   – Ничего ты, Машка, в искусстве не понимаешь… Костя, а тебе в театре понравилось?
   – Мне все понравилось.
   – А больше всего что?
   – Мороженое.
   Ольга расхохоталась.
   – Вот и вози вас в театр! Мишка, а ты чего молчишь, а? Какой ты у нас важный…
   В зеркале заднего вида она видела, что Мишка, напустив серьезный вид, смотрит в окно.
   – Мам, что-то название знакомое – «Аэрополис». – Он указал на многоэтажное здание типовой советской застройки.
   – Так это гостиница, в которой тетя Оксана живет! – обрадованно воскликнула Ольга. – Где мой телефон?
   Телефон обнаружился у Машки, которая, пребывая в крайнем расстройстве от спектакля, гоняла на нем игрушки.
   – Машка! – Ольга протянула назад руку и забрала мобильный. – Сейчас мы Оксану к себе заберем. Пусть она с нами Новый год встретит, а то она одна совсем…
   Телефон после нажатия кнопки вызова неожиданно отключился.
   – Ну, Маша! – возмутилась Ольга. – Ну сколько раз тебе говорить, чтобы ты с телефоном не играла! Бессовестная. Разрядила батарею своими играми дурацкими!
   Она вдруг заметила свободное парковочное место недалеко от гостиницы и быстро нырнула туда.
   – Ладно, сидите, я сейчас вернусь. Мишка, все двери заблокируй!
   Она вышла из машины и быстро направилась к дверям, за которыми маячил огромный швейцар.

   На продолжительный стук Оксана не открыла.
   Ольга уже было подумала, что портье ошибся, заявив, будто она в номере, и собралась уйти, но дверь неожиданно распахнулась.
   – Оксана… – Ольгу удивило замешательство, мелькнувшее у той в глазах, в одно мгновение переросшее в раздражение.
   – Оленька! – Оксана, несмотря на то что была в полупрозрачном пеньюаре, вышла в коридор и плотно закрыла за собой дверь, давая понять, что приглашать Ольгу в номер не собирается. – Извини, я тебя не ждала. Не могу впустить. Я не одна, понимаешь? Извини меня.
   – Что ты, что ты! – Ольга попятилась, ей показалось, что за всеми этими «извини» сквозит что-то грубое и… торжествующее. Мол, дура, неужели тебе до сих пор ничего не понятно…
   – Я позвонить хотела, да телефон разрядился, – пробормотала Ольга, глядя не на Оксану, а на закрытую дверь ее номера. – Я пойду… Я хотела… ну, ладно, потом… Позвони мне, хорошо?
   Не дожидаясь ответа, она развернулась и быстро пошла по коридору, словно убегая от собственных догадок и подозрений.
   И зачем она сюда пришла? Бредовая идея – позвать Оксану на встречу Нового года. Не такая уж близкая она подруга. Да и не подруга вовсе – приятельница. Просто захотелось доказать самой себе, что Оксана ей… не соперница.
   Глупо!
   Ничего глупее она в жизни не делала.
   Выбежав из гостиницы, она наткнулась на… машину Сергея. И не очень этому удивилась.
   Ведь все и так было понятно…
   Барышев ночевал не в вагончике с каким-то прорабом. Он ночевал здесь, в номере люкс.
   Он ей врал, врал несколько месяцев, начиная с Таиланда. Он врал, изворачивался, клялся в любви, дарил дорогие подарки только для того, чтобы она ничего не заподозрила.
   И Леонид Сергеевич так внезапно уехал, потому что все понял. И не смог ничего ей сказать.
   Господи… Ольга прислонилась к машине Сергея, не обращая внимания на взвывшую сигнализацию.
   Значит, тогда, на море, Оксана действительно хотела, чтобы она утонула…
   А портрет… первый портрет, который бесследно пропал – Сергей просто забрал его.
   Ольга засмеялась, потому что все это могло вызвать только смех. Потому что боль, которую она чувствовала, невозможно было пережить без смеха.
   Ольга достала из сумки помаду и написала на боковом стекле воющего «Мерседеса»: «ТЕБЯ НЕТ».
   Подумала и дописала: «ДЛЯ МЕНЯ».
   Швейцар тревожно смотрел на нее сквозь стеклянную дверь. Сигнализация умолкла. Наверное, Барышев увидел ее в окно… Может быть, даже прочитал надпись.
   Ольга вдруг обнаружила, что возвращается в номер. Она словно наблюдала за собой со стороны и вроде даже с усмешкой подначивала:
   – Ну давай, давай! Посмотри им в глаза! И они пусть посмотрят!
   Новый год с елкой на крыше…
   Как хорошо, что не хочется плакать – только смеяться…
   Она не стала стучать в дверь, просто распахнула ее ударом ноги – как в дешевой смешной мелодраме.
   Оксана курила, лежа в кровати.
   Барышев стоял посреди номера голый по пояс, прижимая рубашку к груди. Кажется, он ждал ее…
   Как хорошо, что не хочется плакать.
   – Оля, – чужим голосом сказал Сергей. – Оля…
   Паника и конец света были в этом хриплом, надсадном «Оля».
   Ольга и не представляла, каким жалким он может быть…
   Оксана откровенно усмехалась, затягиваясь терпким дымом сигариллы.
   Ольга захохотала.
   Она хохотала долго, взахлеб, словно ничего смешнее в жизни не видела, чем полуголый, жалкий Барышев, хлопающий глазами, как провинившийся первоклассник, и злорадно ухмыляющаяся Оксана с зажатым в пальцах коротким окурком.
   – Оля, – прошептал белый, как мел, Барышев и бухнулся на колени.
   – Встань, Сереж, – тихо попросила Ольга, – это глупо.
   Она развернулась и ушла, за ремень волоча по полу сумку.
   Кажется, он что-то кричал ей вслед…
   Кажется, Оксана его успокаивала.
   Ольге не было до всего этого никакого дела.

Все органы восприятия мира как будто бы отключились.
   Она не видела, не слышала, не осязала, не чувствовала.
   Она жила и действовала на автомате.
   На автомате вела машину, на автомате отвечала на вопросы детей.
   На автомате заявила Анне Алексеевне:
   – Соберите Петины вещи.
   Потом невидящим взглядом осмотрела детей и прикрикнула:
   – А вы быстро к себе в комнату и складывайте свои! Мы сейчас же уезжаем, то есть… переезжаем! Здесь будет ремонт. Нет. То есть да! Здесь будет ремонт и перестройка! Быстро!
   Дети, замерев, испуганно смотрели на нее. Петька заплакал. Анна Алексеевна, подхватив его на руки, пошла в детскую.
   – Я кому сказала! – закричала на детей Ольга.
   Они гуськом потянулись по лестнице вверх, затравленно оглядываясь и готовые разреветься все вместе, хором.
   Если бы Ольга соображала, что делает, она ни за что бы не допустила таких лиц у детей.
   …Вещи почему-то не хотели влезать в чемодан. Ольга дергала молнию с маниакальным упорством, но ей не давал ходу то вывалившийся рукав, то подол юбки. Неожиданно сильные руки перехватили чемодан, быстро упаковали в него упрямые тряпки и легко застегнули молнию.
   Ольга узнала – это были те самые руки, которые во сне вытаскивали ее из болота.
   – Спасибо, Анна Алексеевна, – не слыша своего голоса, пробормотала она. – Вы на сегодня свободны. Я позвоню вам.
   Анна Алексеевна посмотрела на Ольгу как на тяжелобольную, озабоченно покачала головой, хотела что-то сказать, но, решив, видимо, что это не ее дело и ей за него не платят, молча вышла из комнаты.

   Как они переезжали, Ольга помнила отрывочно – улицы, светофор, сумки с вещами, ключ, застрявший в замке и с трудом повернувшийся, перегоревшая лампочка в коридоре, запах пыли и нежилого помещения.
   – Мама, мам, а куда мы приехали? – чуть не плача, спросила Машка.
   – Да ты что, Маш, не узнаешь?! – Ольга наигранно бодро размотала ей шарф и чмокнула в щеку. – Это же наша старая квартира. Мы в ней раньше жили.
   Губы у Машки поплыли, она все-таки заревела – в голос, как маленькая. Петька, глядя на нее, тоже скуксился и захныкал, вцепившись Ольге в ногу.
   – Машка эту квартиру не помнит, – мрачно констатировал Миша, раздеваясь и пристраивая куртку на вешалку. – Она ж тогда маленькая была!
   – И я не помню! – сообщил Костик, который уже разделся и обследовал комнаты. – Но жить можно!
   – Мама, мам, я не хочу тут, я домой хочу! – взвыла Машка, и ее поддержал Петька громким, заливистым плачем.
   – Раздевайтесь! – закричала Ольга, не совсем понимая – она ли это кричит, и почему они оказались в этой пыльной, чужой квартире…
   Сережа нас предал, вспомнила вдруг она. Да, да, Барышев променял семью на холодную, глупую дурочку, которая возомнила себя красавицей и хозяйкой жизни.
   Все это так смешно и так пошло, что ее тошнит и кружится голова.
   Пока Машка помогала раздеться Пете, Ольга прошла на кухню, включила чайник.
   Придется учиться жить заново. Впрочем, она все это уже проходила, нужно просто вспомнить то ощущение, когда ты совсем одна и больше не на кого рассчитывать.
   Ольга села на стул, у того подкосилась ножка, и она едва не упала, но удержалась. Вот так теперь придется учиться жить – балансируя на трех ножках.
   Хорошо хоть, слез нет…
   Сзади подошла Машка, обняла ее за шею.
   – Мам, тут даже елки нет и подарков.
   – Завтра все будет. И елка, и подарки. Завтра придет Дед Мороз и все принесет.
   – Ну что ты врешь, мам? – всхлипнула дочь. – Ну нет же никакого Деда Мороза!
   – Ну, вру, ну, нет. – Ольга прижала Машу к себе. – Но это же мы с тобой знаем, а Костя с Петькой еще маленькие. Ты им не говори. Хорошо?
   – Все равно они скоро узнают, что чудес не бывает, – вздохнула Машка.
   – Пусть узнают это попозже…
   – А папа? Папа сюда приедет?
   – Нет. Он нас предал. Променял на другую тетю…

   Плакать совсем не хотелось.
   Только выть. По-звериному – громко, отчаянно, тупо, с остервенением. Выплеснуть всю свою боль в этом вое – выплакать, раз нельзя ее высмеять…
   В полночь, когда дети заснули, Ольга закрылась в ванной и, включив на полный напор воду, завыла, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону.

Отредактировано 77pantera777 (13.06.2013 07:02)