Глава 54
   Шел последний день августа. Ларри и Лео сидели на тротуаре напротив своего дома. Ларри пил теплое пиво, а Лео – апельсиновый напиток. Люси стригла лужайку. Он предложил помочь ей, но она покачала головой.
   – Попытайся выяснить, что с ним происходит.
   Ларри внимательно наблюдал за Лео, который стучал о мостовую все тем же шариком для пинг-понга. Шарик перестал быть белым, но пока не треснул. Ток-ток-ток, – отскакивал он от асфальта.
   Лео (ведь теперь он Лео, разве не так?) не захотел войти в дом Гарольда.
   В тот дом, где теперь жила мама-Надин.
   – Не хочешь пойти на рыбалку, паренек? – неожиданно предложил Ларри.
   – Рыбы нет, – ответил Лео. Он посмотрел на Ларри своими странными глазами цвета морской воды. – Ты знаешь мистера Эллиса?
   – Конечно.
   – Он сказал, что когда рыба вернется, мы сможем пить воду. И не надо будет…
   – Кипятить ее?
   – Ну да.
   Ток-ток-ток.
   – Мне нравится Дик. Он и Лори. Всегда дают мне что-нибудь поесть. Он боится, что у них не получится, но я уверен, что они смогут.
   – Смогут что?
   – Смогут завести ребенка. Дик боится, что он слишком стар. Но я уверен, что нет.
   Ларри хотел было спросить, как это Дик заговорил с Лео на эту тему, но потом раздумал. Он и сам знал ответ: Дик никогда не говорил мальчику об этом. Лео просто… просто знал, и все.
   Ток-ток-ток.
   Да, Лео многое знает… или чувствует интуитивно. Он не хотел заходить в дом Гарольда и что-то такое сказал о Надин… Ларри не мог вспомнить точно, что же это было… но он помнил этот разговор и ощутил очень неприятное чувство, когда узнал, что Надин переселилась к Гарольду. Мальчик тогда словно впал в состояние транса… словно… (ток-ток-ток)
   Ларри наблюдал за подскакиванием шарика, а потом резко перевел взгляд на лицо Лео. Лео вновь был в этом странном состоянии, словно он прочитал мысль Ларри и отозвался на нее.
   Лео ушел смотреть на слона.
   Ларри небрежно сказал:
   – Да, я думаю, у них будет ребенок. Дику не больше пятидесяти пяти. Кэри Грант завел ребенка, когда ему было почти семьдесят.
   – Кто такой Кэри Грант? – спросил Лео. Мячик прыгал, отскакивая от асфальта.
   («Отъявленный». «К северу через северо-запад».)
   – Разве ты не знаешь? – спросил он Лео.
   – Он был актером, – сказал Лео. – Снимался в «Отъявленном». И в «Северо-западе».
   («К северу через северо-запад».)
   – «К северу через северо-запад», я хотел сказать, – согласился Лео. Глаза его не отрывались от шарика.
   – Правильно. Как поживает мама-Надин, Лео?
   – Она называет меня Джо. Для нее – я Джо.
   – Ааа. – Мурашки медленно поползли у Ларри по спине.
   – Плохи дела.
   – Плохи?
   – С ними обоими.
   – С Надин и с… (ГАРОЛЬДОМ?)
   – Да, с ним.
   – Они несчастливы вдвоем?
   – Он одурачил их. Они думают, что нужны ему.
   – Ему?
   – ЕМУ.
   Слово повисло в неподвижном летнем воздухе.
   Ток-ток-ток.
   – Они уйдут на запад, – сказал Лео.
   – Господи, – пробормотал Ларри. Его бил озноб. Прежний страх захлестнул его. Действительно ли он хочет, чтобы Лео продолжал? Это все равно, что смотреть, как на молчаливом кладбище медленно открывается дверь склепа, а оттуда появляется рука…
   «Что бы это ни было, я не желаю слышать это, я не хочу это знать».
   – Мама-Надин хочет убедить себя в том, что это твоя вина. Что ты заставил ее уйти к Гарольду. Но она ждала специально. Она ждала, пока ты не полюбишь маму-Люси слишком сильно. Она ждала до тех пор, пока у нее не появилась уверенность. Он словно стирает ластиком ту часть ее мозга, которая отличает правду от лжи. Частичку за частичкой. А когда эта часть исчезнет, она станет такой же сумасшедшей, как и все они на западе. А может быть, даже больше.
   – Лео… – прошептал Ларри, и Лео немедленно отозвался:
   – Она называет меня Джо. Для нее – я Джо.
   – Я тоже должен называть тебя Джо? – усомнился Ларри.
   – Нет. – В голосе мальчика послышалась мольба. – Нет. Пожалуйста, не надо.
   – Ты скучаешь по маме-Надин, так ведь, Лео?
   – Она умерла, – сказал Лео с убийственной простотой.
   – Из-за этого ты вернулся так поздно той ночью?
   – Да.
   – И из-за этого ты не хотел ни с кем разговаривать?
   – Да.
   – Но сейчас ты говоришь.
   – У меня есть ты и мама-Люси.
   – Да, конечно…
   – Но это ненадолго! – яростно воскликнул мальчик. – Ненадолго, если только ты не поговоришь с Фрэнни! Поговори с Фрэнни! ПОГОВОРИ С ФРЭННИ!
   – Комитет…
   – Да никакой не комитет! Комитет тебе ничем не поможет, никому он не поможет, это все старые пути, он смеется над вашим комитетом, потому что это – старые пути, а все старые пути принадлежат ему, и ты это знаешь, и Фрэнни это знает, и если вы поговорите с ней, то вы сможете…
   Лео сильно швырнул шарик об асфальт – ТОК! Тот подпрыгнул выше его роста, а потом упал на мостовую и укатился. Ларри не отрывал глаз от шарика. Сердце его отвратительно трепыхалось.
   – Я уронил шарик, – сказал Лео и побежал за ним.
   Ларри не шелохнулся.
   «Фрэнни», – подумал он.

   Они сидели вдвоем в раковине открытой концертной площадки на самом краю сцены, свесив свои ноги вниз. До заката оставался час, и несколько людей гуляло по парку. Некоторые из них держали друг друга за руки. Время детей и время любовников совпадает, – ни с того ни с сего подумала Фрэн. Ларри только что закончил свой рассказ о том, что говорил Лео в состоянии транса.
   – Ну и что ты думаешь об этом? – спросил Ларри.
   – Не знаю, что и думать, – ответила она тихо, – но мне не нравится все то, что с нами происходит. Вещие сны. Старая женщина, которая сначала говорит от имени Бога, а потом уходит в чащу. А теперь маленький мальчик-телепат. Это похоже на сказку. Иногда мне кажется, что супергрипп хоть и сохранил нам жизнь, но отнял у нас разум.
   – Он сказал, что я должен поговорить с тобой. Вот я и говорю.
   – Господи, – сказала Фрэнни. – И зачем я все это записывала? В этом-то все и дело! Если бы я не оказалась такой глупой, такой самодовольной и не стала бы это записывать… ах, черт меня побери!
   Ларри удивленно уставился на нее.
   – О чем ты говоришь?
   – О Гарольде, – сказала она. – И я боюсь. Я ничего не сказала Стью. Мне было стыдно. Вести дневник – это так тупо… а теперь Стью… теперь Гарольд ему по-настоящему нравится… всем жителям Свободной Зоны, включая и тебя, нравится Гарольд. – Она издала смешок, который прозвучал глухо из-за душивших ее слез. – В конце концов, он ведь был твоим… твоим ангелом-хранителем по дороге сюда, разве не так?
   – Пока я ничего не понимаю, – медленно произнес Ларри. – Не могла бы ты рассказать мне, чего ты все-таки боишься?
   – В том-то и дело, что Я САМА ТОЛКОМ НЕ ЗНАЮ. – Она посмотрела на него, и в глазах у нее блестели слезы. – По-моему, лучше мне рассказать тебе обо всем, Ларри. Мне надо с кем-то поговорить. Я просто не могу больше держать все это в себе, а Стью… Стью, наверное, не надо об этом знать. Во всяком случае, пока.
   – Так давай, Фрэн. Рассказывай.
   И она рассказала ему все, начиная с того дня, когда Гарольд подъехал к ее дому в Оганквите на «Кадиллаке» Роя Брэннигана.
   После долгой паузы Ларри спросил:
   – Как ты можешь быть уверена насчет этого отпечатка? Ты точно знаешь, что он принадлежал Гарольду?
   Она поколебалась только одно мгновение.
   – Да. Как только я его увидела, я с первой секунды поняла, что он принадлежит Гарольду.
   – Эта надпись на амбаре, – сказал Ларри. – Помнишь, в нашу первую встречу я сказал тебе, что поднимался туда, и что Гарольд вырезал на балке сеновала свои инициалы?
   – Да.
   – Так вот. Там были не только его инициалы. И твои тоже. Внутри сердца. Влюбленные школьники вырезают такие штуки на партах.
   Она вытерла слезы.
   – Господи, как все это неудачно вышло, – сказала она охрипшим голосом.
   – Ты не можешь отвечать за действия Гарольда Лаудера. – Он сжал ее руку и посмотрел ей в лицо. – Это говорю тебе я, который долгое время был нюней и размазней. Ты не должна обвинять себя. Потому что если ты будешь обвинять себя… – Он сжал ее руку так сильно, что она почувствовала боль. – Так вот, тогда ты сойдешь с ума.
   Он отпустил ее руку, и некоторое время они сидели в молчании.
   – Неужели ты думаешь, что Гарольд будет мстить Стью? – сказал он наконец.
   – Да, – ответила она. – Мне кажется это вполне реальным. А может быть, не только Стью, но и всему комитету. Но я не знаю, что…
   Рука Ларри сжала ее плечо. Выражение лица его изменилось. Глаза расширились.
   – Ларри? Что…
   – Когда он пошел вниз, – бормотал Ларри. – Он пошел за штопором или что-то в этом роде.
   – ЧТО?
   Он медленно обернулся к ней, словно голова его была насажена на ржавый шарнир.
   – Знаешь, – сказал он, – вполне возможно, что существует способ все это разрешить. Конечно, я не могу гарантировать, потому что я не заглядывал в тетрадь, но… в этом есть своя стройная логика… Гарольд читает твой дневник и не только узнает все твои тайны, но и заимствует идею. Черт, он мог даже позавидовать тебе, что ты первая это придумала. Разве все лучшие писатели не вели дневники?
   – Ты хочешь сказать, что у Гарольда есть свой дневник?
   – Когда он спустился в подвал, – это было в тот день, когда я принес вино, – я осматривал гостиную. Он сказал, что собирается обставить ее современной мебелью, и я пытался вообразить, как она тогда будет выглядеть. И я заметил, что в каминной ограде один кирпич расшатался…
   – ДА! – завопила она так громко, что он подскочил на месте. – В тот день, когда я прокралась к нему в дом… и пришла Надин Кросс… я сидела на камине… и я помню тот расшатавшийся кирпич. – Она снова посмотрела на Ларри. – Ну вот, опять. Словно кто-то заботился о том, чтобы мы обязательно заметили…
   – Совпадение, – сказал он, но голос его звучал неуверенно.
   – Ты так думаешь? Мы оба были у Гарольда дома. Мы оба заметили расшатавшийся кирпич. А теперь мы оба сидим здесь и разговариваем. Совпадение?
   – Я не знаю.
   – Что было под камнем?
   – Толстая тетрадь, – произнес он медленно. – Я даже не заглянул в нее. Тогда я считал, что она с таким же успехом могла принадлежать и предыдущему хозяину дома. Но если бы это было так, то ведь Гарольд обязательно бы ее нашел. Мы-то оба заметили незакрепленный кирпич. Итак, предположим, он ее находит. Даже если бы тот парень, который жил там до эпидемии, записывал бы туда свои маленькие секреты – сумму доходов, утаенных от налоговых инспекции, сексуальные фантазии по поводу своей дочери или уж не знаю что еще, – эти секреты все равно не были секретами Гарольда. Ты согласна?
   – Да, но…
   – Не перебивать, когда инспектор Андервуд размышляет. Так вот, раз это были секреты, не имеющие никакого отношения к Гарольду, то с чего бы ему снова убирать тетрадь под кирпич? Только потому, что это все-таки были его секреты. Это был дневник Гарольда.
   – Думаешь, он все еще там?
   – Может быть. Надо просто пойти и посмотреть.
   – Сейчас?
   – Завтра. Он будет работать в похоронной команде, а Надин во второй половине дня помогает на электростанции.
   – Хорошо, – сказала она. – Как ты думаешь, надо ли говорить об этом Стью?
   – Почему бы не подождать немного? Какой смысл разводить панику, но пока мы уверены, что дело действительно серьезное. Тетрадь может уже не быть на месте. А может оказаться списком намеченных дел. Она может быть набита абсолютно невинными вещами. Или там будет записан его политический план. А может быть, все записи будут зашифрованными.
   – Я об этом не подумала. Так что мы будем делать, если там окажется… что-нибудь серьезное?
   – Тогда, наверное, нам надо будет показать тетрадь Комитету Свободной Зоны. Еще одна причина, чтобы разделаться с этим делом поскорее. Следующее заседание – второго. Комитет во всем разберется.
   – Ты в этом уверен?
   – Да, – ответил Ларри, но при этом он вспомнил о словах Лео.
   Она спрыгнула со сцены.
   – Ну вот, я и почувствовала себя лучше. Спасибо за все, Ларри.
   – Где мы встретимся?
   – В небольшом парке через дорогу от дома Гарольда. Как насчет часа дня?
   – Прекрасно, – сказал Ларри. – Увидимся завтра.
   Фрэнни пошла домой. Ни разу за последние несколько недель на душе у нее не было так легко. Как сказал Ларри, альтернатива ясна. Дневник может выбить почву из-под всех их опасений. Если же дело повернется иначе…
   Ну, пусть тогда решает комитет. Ларри напомнил ей, что следующее их заседание состоится второго сентября в доме у Ника и Ральфа.
   Когда она пришла домой, Стью сидел на кровати с толстым томом под названием «Введение в Уголовный Кодекс Колорадо».
   – Тяжелое чтение, – сказала она и поцеловала его в губы.
   – А ты как думала. – Он швырнул книгу через всю комнату, и она с глухим стуком приземлилась на туалетном столике. – Эл Банделл притащил. Он со своим комитетом развил бешеную деятельность. Но следующем заседании Комитета Свободной Зоны он хочет выступить. А ты чем занималась, моя прекрасная леди?
   – Разговаривала с Ларри Андервудом.
   Он метнул в нее пристальный взгляд.
   – Фрэн… ты плакала?
   – Да, – сказала она, смотря ему прямо в глаза, – но сейчас я чувствую себя лучше. Значительно лучше.
   – Это из-за ребенка?
   – Нет.
   – А из-за чего тогда?
   – Расскажу тебе завтра вечером. А до завтра – никаких вопросов. О'кей?
   – Что-нибудь серьезное?
   – Стью, я не знаю.
   Он посмотрел на нее долгим-долгим взглядом.
   – Хорошо, Фрэнни, – сказал он. – Я люблю тебя.
   – Я знаю. И я тоже тебя люблю.

   Утро первого сентября выдалось облачным и дождливым – скучный денек, который хочется поскорее забыть, – но ни один из обитателей Свободной Зоны Боулдера никогда его не забыл. Потому что именно в этот день заработала электростанция… по крайней мере, на время.
   Через некоторое время после того, как Бред Китченер включил два огромных рубильника, один из генераторов загудел на более тонкой и жалобной ноте и задымился. Люди отпрянули. Помещение стало наполняться тошнотворно-сладким запахом озона.
   – Слишком большая нагрузка! – заорал Бред.
   Он подбежал к рубильникам и отключил электроэнергию. Скуление генераторов начало затихать, но до того, как оно прекратилось, раздался взрыв, звук которого был частично заглушен слоем защитного стекла.
   – Черт возьми, – сказал Ральф. – Один из них загорелся.
   Лампы дневного света над ними потухли. Бред резко открыл дверь дежурной комнаты и выбежал на площадку. Слова его отдались эхом в открытом пространстве.
   – Тащите огнетушитель! Скорее!
   Несколько огнетушителей были направлены на генераторы, и огонь был потушен. Запах озона все еще чувствовался в воздухе.
   Стью положил руку Бреду на плечо.
   – Жаль, что все так получилось, парень, – сказал он.
   Бред обернулся к нему с усмешкой.
   – Жаль? Чего тебе жаль?
   – Ну, генератор сгорел, разве нет? – спросил Джек.
   – Да, черт возьми! Конечно, сгорел! А где-то в районе Северной улицы накрылся трансформатор. Мы забыли, черт возьми, мы совсем забыли! Они заболели и умерли, но перед тем, как это сделать, им не пришло в голову выключить электроприборы! Включены телевизоры, микроволновые печи, электрические одеяла, – и так по всему Боулдеру. Огромная нагрузка. Эти генераторы устроены так, что когда нагрузка слишком велика, они подключаются к другим генераторам, где нагрузка поменьше. Этот генератор и пытался подключиться, но не к чему было, понимаете? – Бред чуть не трясся от возбуждения. – Гэри! Помните, как Гэри, штат Индиана, сгорел дотла?
   Все закивали.
   – Не уверен, не могу быть уверен на все сто процентов, но, возможно, там произошло то же самое, что и у нас. Мы бы тоже сгорели, если бы не успели вовремя отключить электроэнергию. Одного замыкания в электрическом одеяле могло оказаться достаточно. Эти два генератора попытались скинуть с себя часть нагрузки, но у них ничего не вышло. Вот они и сгорели. Нам крупно повезло, что это случилось – вот что я думаю.
   – Ну, раз ты так говоришь, – сказал Ральф с сомнением.
   Бред сказал:
   – Нам надо начать работу сначала, но на этот раз у нас только один неисправный генератор. Мы быстро справимся. Но… – Бред щелкнул пальцами. – Мы не можем снова включить электроэнергию до тех пор, пока мы не будем полностью уверены. Можем мы организовать еще одну рабочую бригаду? Человек двенадцать?
   – Конечно, – ответил Стью, – а зачем?
   – Бригаду Выключателей. Просто горстка парней, которые будут расхаживать по Боулдеру и выключать все электроприборы, которые попадутся им на глаза. Мы не сможем запустить электростанцию, пока все не будет выключено. У нас нет пожарной команды, парень.
   – Завтра вечером у нас состоится заседание Комитета Свободной Зоны, – сказал Стью. – Ты придешь, объяснишь причину и получишь своих людей. Но ты уверен что в следующий раз перегрузки не будет?
   – Абсолютно уверен. Ее и сегодня не было, если бы столько приборов не остались включенными. Кстати сказать, кому-то надо отправиться в северную часть Боулдера и посмотреть, нет ли там пожара.

   Через час Фрэн въехала на велосипеде в небольшой парк через дорогу от Гарольда. Утренний дождь перешел в густой туман.
   Она огляделась в поисках Ларри, но не увидела его. По росистой траве она подошла к качелям, и чей-то голос произнес:
   – Сюда, Фрэнни.
   Она удивленно посмотрела на небольшое здание, в котором помещались мужской и женский туалеты, и на мгновение ее охватил страх. В тени рядом со зданием стояла высокая фигура, и на мгновение ей показалось…
   Потом фигура сделала шаг вперед и превратилась в Ларри, одетого в потертые джинсы и рубашку цвета хаки. Фрэн расслабилась.
   – Я испугал тебя? – спросил он.
   – Да, немного. – Она села на качели, и сердце ее стало постепенно успокаиваться. – Я просто увидела твой силуэт в темноте…
   – Извини. Я решил, что так будет безопаснее, хотя от дома Гарольда этого места вообще не видно. Я вижу, ты тоже на велосипеде.
   Она кивнула.
   – Меньше шума.
   – Я спрятал свой вон в том убежище. – Он кивнул в сторону здания рядом со спортивной площадкой.
   Фрэн последовала его примеру. Запах внутри оказался затхлым и зловонным. Внутри все было усыпано пустыми бутылками и окурками. В дальнем углу валялись смятые брюки, а в ближнем остались следы от когда-то разведенного здесь костра. Она поставила свой велосипед рядом с велосипедом Ларри и быстро вышла. В этом сумрачном помещении, заполненном запахом сексуальных выделений, было очень легко вообразить, что темный человек стоит прямо у тебя за спиной, сжимая в руке перекрученную металлическую вешалку.
   – Постоянное место отдыха, не так ли? – сухо спросил Ларри.
   – Не мне принадлежала идея воспользоваться этим очаровательным помещением, – сказала Фрэн, и голос ее слегка дрожал. – Независимо от того, что мы узнаем сегодня, этим вечером я хочу все рассказать Стью.
   Ларри кивнул.
   – Да, и не только потому, что он – член комитета. Он ведь и судебный исполнитель.
   Фрэн обеспокоенно посмотрела на Ларри. Она в первый раз по-настоящему поняла, что их сегодняшняя экспедиция может закончиться для Гарольда тюрьмой.
   – Ах ты черт, – вздохнула она.
   – Да уж, дело не из приятных, – согласился он. – Хочешь отменить нашу затею?
   После долгого размышления она покачала головой.
   – Правильно. Я думаю, мы обязаны все выяснить, тем или иным способом.
   – Ты уверен, что их обоих нет дома?
   – Да. Я видел, как Гарольд уехал на грузовике похоронного комитета сегодня утром. А всех, кто входит в комитет по энергетике, пригласили сегодня на пробный запуск.
   – Ты уверен, что она пошла?
   – Со стороны это смотрелось бы очень странно, если бы она осталась дома, разве не так?
   Фрэн кивнула.
   – Наверное, так и есть. Кстати, Стью сказал, что они надеются снова запустить электростанцию к шестому числу.
   – Это будет великий день, – сказал Ларри и подумал о том, как здорово будет взять в руки большую гитару, подключить ее к еще большему усилителю и начать наигрывать что-нибудь. Может быть, «Глорию», или «Прогулку с собакой». Собственно говоря – все, что угодно, кроме «Крошки».
   – Может быть, – сказала Фрэнни, – нам следует запастись каким-нибудь предлогом. Просто на всякий случай.
   Ларри криво улыбнулся.
   – Попытаешься убедить их, что мы разносим подписные бланки на журналы?
   – Ха-ха, очень смешно.
   – Ну, мы можем сказать ей то же самое, что ты только что сообщили мне – о запуске электростанции. Если она окажется дома.
   Фрэн кивнула.
   – Да, это сойдет.
   – Не обманывай себя, Фрэн. У нее возникнут подозрения, даже если мы придем к ней, чтобы сообщить, что только что состоялось второе пришествие, и Иисус Христос разгуливает по крыше городского резервуара.
   – Это в том случае, если она чувствует за собой какую-то вину.
   – Да.
   – Пошли, – сказала Фрэн после непродолжительной паузы.

   Предлог не понадобился. Долгий и безрезультатный стук сначала в парадную, а потом и в заднюю дверь убедил их в том, что дом Гарольда абсолютно пуст.
   – Как ты проникла внутрь? – спросил Ларри.
   – Через подвальное окно.
   Они подошли к торцу дома, и Ларри долго дергал за ручку.
   – Может быть, ты и попала сюда через окно, но сейчас оно закрыто.
   – Да нет, просто заело. Дай я попробую.
   Но и у нее ничего не получилось.
   – Что нам делать теперь? – спросила она.
   – Разобьем стекло.
   – Ларри, он увидит.
   – Ну и пусть видит. Если ему нечего скрывать, он подумает, что это просто пара озорных ребятишек, которые выбивают стекла в пустых домах. А если ему есть, что скрывать, то он будет очень обеспокоен, и вполне заслуженно. Так?
   Она посмотрела на него с сомнением, но он не колеблясь снял рубашку, обернул ее вокруг кулака и разбил стекло.
   – Готово. – Он открыл окно изнутри. Ларри спустился в подвал первым и обернулся, чтобы помочь Фрэн. – Будь осторожна, крошка. Никаких выкидышей в подвале у Гарольда Лаудера.
   Он подхватил ее под руки и медленно опустил вниз. Вместе они оглядели игровую комнату. На столе для игры в хоккей валялись обрывки цветных электропроводов.
   – Что это? – спросила она, подобрав один из кусочков.
   – Раньше здесь этого не было.
   Он пожал плечами.
   – Может быть, Гарольд конструирует новейшую модель мышеловки.
   Под столом валялась коробка, и Ларри поднял ее. На крышке было написано: ПРЕВОСХОДНЫЙ НАБОР РАДИОТЕЛЕФОНОВ. БАТАРЕЙКИ В КОМПЛЕКТ НЕ ВХОДЯТ. Ларри открыл коробку, но ее легкость еще раньше подсказала ему, что внутри ничего нет.
   – Он собирает радиотелефоны, а не мышеловки, – сказала Фрэн.
   – Нет, это не конструктор. Эта штука продается в готовом виде. Может быть, он что-то в них менял. Это очень похоже на Гарольда. Помнишь, как Стью ругался по поводу плохой связи, когда они вместе с Гарольдом и Ральфом искали Матушку Абагейл?
   Она кивнула, но что-то в этих обрывках проводов по-прежнему смущало ее.
   Ларри уронил коробку на пол и произнес фразу, которая позднее показалась ему самым ошибочным заявлением за всю его жизнь.
   – Это не имеет значения, – сказал он. – Пошли.
   Они поднялись по лестнице, но на этот раз дверь в кухню оказалась закрыта. Она посмотрела на него, и Ларри пожал плечами.
   – Отступать уже поздно, так ведь?
   Она кивнула.
   После того, как дверь была взломана, Ларри подобрал с пола отлетевший засов.
   – Я поставлю эту штуку на место, и он никогда ничего не заметит. Надо только найти отвертку.
   – К чему лишние хлопоты? Он же все равно заметит разбитое окно.
   – Правильно. Но если засов на двери окажется нетронутым, он… чего это ты улыбаешься?
   – Засов ты может и прикрутишь. Но как ты собираешься закрыть его с обратной стороны двери?
   Он призадумался и сказал:
   – Господи, женщин, которые слишком много о себе воображают, я ненавижу больше всего на свете. – Он швырнул засов на кухонный стол. – Пошли посмотрим под кирпичом.
   Они вошли в темную гостиную, и Фрэнни почувствовала растущее беспокойство. В прошлый раз у Надин ключа не было. Но на этот раз она может вернуться с ключом. Какая это будет горькая шутка, если первой обязанностью Стью в качестве судебного исполнителя окажется арест его собственной жены за незаконное проникновение.
   – Этот? – спросил Ларри, указывая пальцем.
   – Да. Поторопись.
   – Так или иначе, скорее всего, он его перепрятал. Гарольд действительно перепрятал дневник. Но Надин положила его на старое место. Ларри и Фрэн ничего об этом не знали. Когда Ларри приподнял кирпич, в открывшемся углублении они увидели толстую тетрадь.
   – Ну что, – спросил Ларри. – Долго мы будем на нее смотреть?
   – Бери ты, – сказала Фрэн. – Я даже не хочу к ней прикасаться.
   Ларри взял тетрадь и стер пыль с обложки. Он пролистал несколько страниц. Гарольд писал тонким фломастером. Почерк у него был очень мелким. Абзацев не было.
   – Нам потребуется три дня, чтобы все это прочитать, – сказал Ларри и стал перелистывать дневник.
   – Подожди, – сказала Фрэн и протянула руку, чтобы вернуться обратно на пару страниц. Там непрерывный поток слов прерывался смело очерченным треугольником. Внутри было написано нечто вроде девиза:

       «Следовать своей звезде – это значит подчиняться воле более великой Силы, воле Провидения; но это не исключает того, что сам акт следования этой воле является стержневым корнем еще более могущественной Силы. Твой БОГ, твой ДЬЯВОЛ владеет ключами от маяка; я так долго мучился этим в последние два месяца; но каждому из нас он дал возможность отправиться в ПЛАВАНЬЕ.

        ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР»

   – Извини, – сказал Ларри. – Это за пределами моего понимания. Ты что-нибудь уловила?
   Фрэн медленно покачала головой.
   – По-моему, Гарольд хочет сказать, что быть ведомым может оказаться настолько же почетно, как и быть ведущим.
   Ларри снова начал листать тетрадь, наткнувшись еще на четыре или пять обрамленных в рамку максим, под каждой из которых большими буквами было написано полное имя Гарольда.
   – Ну и ну, – воскликнул Ларри. – Посмотри-ка на эту, Фрэнни!

       «Утверждают, что гордость и ненависть – два основных человеческих греха. Но так ли это? Я предпочитаю думать о них, как о двух основных добродетелях. Отказаться от гордости и ненависти означает согласиться с тем, что ты должен измениться во имя мира. Сохранить же их в себе – куда более благородно; это означает, что мир должен измениться во имя тебя. Я пустился в великую авантюру.

        ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР»

   – Эта мысль могла родиться только в очень неспокойной душе, – сказала Фрэн. Ей стало холодно.
   – Это как раз тот тип мышления, который и вверг нас во всю эту катастрофу, – сказал Ларри. Он быстро перелистнул страницы на начало. – Не будем терять времени. Посмотрим, что мы можем из этого извлечь.
   Они прочли первое предложение, положив дневник между собой, как дети на уроке пения. Изо рта у Фрэн вырвался приглушенный возглас. Она подалась назад и прикрыла рот рукой.
   – Фрэн, мы должны взять это с собой, – сказал Ларри.
   – Да…
   – И показать Стью. Не знаю, прав ли Лео насчет того, что они перешли на сторону темного человека, но нет никаких сомнений в том, что Гарольд опасно возбужден. Ты и сама это видишь.
   – Да, – повторила она. Она почувствовала себя на грани обморока. Так вот как заканчиваются эти истории с дневниками. Она словно знала об этом с того самого момента, когда увидела в своем дневнике шоколадный отпечаток. Только не потерять сознания, – повторяла она про себя.
   – Фрэнни? С тобой все в порядке?
   Голос Ларри. Откуда-то издалека.
   Первое предложение дневника Гарольда: Самым большим наслаждением для меня в это восхитительное пост-апокалиптическое лето станет убийство мистера Стюарта Мудозвона Редмана; может быть, ЕЕ я тоже убью.

   Никто не ответил ей на стук, но ведь внутри мог оказаться этот глухонемой. Ты можешь барабанить в дверь хоть до посинения, но он все равно тебя не услышит. Придав своему лицу приятное выражение и заготовив извинительную фразу, Надин вошла в дом.
   Она поднялась по лестнице. Гарольд сказал ей, что скорее всего они соберутся в гостиной. В южной части этой огромной комнаты она нашла то, что искала, – большой шкаф, который Ральф не успел еще разобрать. Рядами висят пальто на вешалках, а сзади все завалено обувью, перчатками и зимними шерстяными вещами.
   Она быстро достала из сумки консервы. Они служили камуфляжем, а под ними лежала коробка с динамитом и радиотелефоном.
   – Если я положу эту штуку в шкаф, сработает ли она, как надо? – спросила она вчера у Гарольда. – Не будет ли взрыв слишком слабым?
   – Надин, – ответил Гарольд, – если устройство сработает – а у меня нет причин в этом сомневаться, – то оно разнесет дом, и холм, на котором он стоит. Так что положи его в какое-нибудь укромное местечко и не забивай себе голову всякой чепухой. Все будет, как в старой сказке о портном и мухах. Одним махом – семерых убивахом. Только в данном случае мы имеем дело с политическими тараканами.
   Надин проделала нору в залежах обуви и шерстяных шарфов и положила туда коробку. Ну вот. Готово.
   Она быстро вышла из дома, не оглядываясь и пытаясь не обращать внимания на голос, который приказывал ей вернуться обратно и вырвать провода, соединяющие радиотелефон с динамитными зарядами.
   Она завела мотороллер, и на обратном пути голос беспрестанно твердил ей одно и то же: «Ты ведь не оставишь это там, правда? Ты ведь не оставишь там эту бомбу, так?»
   «В мире, где уже столько людей погибло…»
   Она завернула за угол, едва различая дорогу. Слезы застилали ей глаза.
   «…самый тяжелый грех – это отнять человеческую жизнь».
   А тут речь идет о семи жизнях. Да нет, больше, потому что комитет собирается выслушать доклад нескольких подкомитетов.
   Она остановилась на углу Базелайн и Бродвея, уже намереваясь развернуться и отправиться назад. Ее всю трясло.
   Позже она никак не могла объяснить Гарольду, что же с ней произошло. Честно говоря, она и не пыталась. Это было предчувствие будущих ужасов.
   Она ощутила, что зрение ее затмевается.
   Казалось, перед ней медленно опускается темный занавес, слегка развевающийся на ветру. Время от времени ветер усиливался, занавес начинал трепыхаться сильнее, и ей удавалось разглядеть по краям небольшие участки пустынного перекрестка.
   Но вскоре занавес приблизился к ней вплотную, и она потерялась в нем. Она ослепла, оглохла и лишилась осязания. Мыслящее «я» Надин обернулось темным, теплым коконом.
   И она почувствовала, как он входит в нее.
   Из груди ее рвался дикий вопль, но у нее не было рта, чтобы закричать.
   «ПРОНИКНОВЕНИЕ: ЭНТРОПИЯ».
   Она не знала, что значат эти слова в таком сочетании, но она почувствовала, что в них заключена истина. Ничего похожего ей не приходилось испытывать за всю свою жизнь. Позже ей пришло в голову несколько метафор, и она отвергла их одну за другой:
   Ты плывешь в теплой воде и неожиданно попадаешь в яму глубокого холода, от которого немеет все тело.
   Тебе сделали укол новокаина в десну и вырвали зуб. Он вышел без всякой боли. Ты сплевываешь кровью в эмалированный тазик. В тебе образовалась дыра. Ты можешь ощупать языком то место, где еще секунду назад жила часть тебя.
   Ты смотришь на себя в зеркало. Смотришь очень долго. Пять минут, десять, пятнадцать. Не моргая. С ужасом ты начинаешь замечать, как лицо твое меняется, словно лицо Лона Чани Младшего в фильме об оборотнях. Ты уже не знаешь себя самого и превращаешься в свой двойник, в безумного вампира с бледной кожей и рыбьими глазами.
   Ни одно из этих ощущений не было похоже на то, что она испытала, но она почувствовала привкус каждого из них.
   Темный человек вошел в нее, и ОТ НЕГО ИСХОДИЛ ХОЛОД.

   Когда она открыла глаза, ей сперва показалось, что она в аду.
   Ад был белизной – тезис к антитезису темного человека. Перед ней простиралось выбеленное ничто. Белое-белое-белое. Ее окружал белый ад, и он был повсюду.
   Она уставилась на белизну (невозможно было уставиться в нее) и лишь через несколько минут ощутила вилку мотоцикла между бедер. Краем глаза она увидела другой цвет – зеленый.
   С усилием она оторвала глаза от белой плоскости и огляделась вокруг. Губы ее дрожали, в глазах бесновался ужас. Темный человек был в ней. Флегг был в ней. И когда он пришел, он лишил ее всех пяти чувств, связывающих ее с реальностью. Он прокатился на ней, как человек может прокатиться на легковушке или на грузовике. И он привез ее… куда?
   Она посмотрела на белую плоскость и поняла, что это был экран открытого кинотеатра на фоне белого дождливого неба. Обернувшись, она заметила бар. Стены его были покрашены в ярко-розовый цвет, телесного оттенка. На фасаде было написано: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХОЛИДЕЙ ТВИНС! ЭТИМ ВЕЧЕРОМ НАСЛАЖДАЙТЕСЬ РАЗВЛЕЧЕНИЯМИ ПОД ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ!
   Темнота окутала ее на пересечении Базелайн и Бродвея. Теперь она оказалась в конце Двадцать Восьмой улицы, почти за пределами города, откуда шла дорога на… Лонгмонт, не так ли?
   Вокруг нее стояли железные мачты, и на каждой из них было установлено по два громкоговорителя. Под ногами у нее был гравий, но сквозь него росли трава и одуванчики. Пожалуй, в «Холидей Твинс» было не слишком много посетителей, начиная с середины июля. Неудачное лето для того, чтобы делать деньги на развлечениях.
   – Почему я здесь? – прошептала она.
   Это был просто разговор с самой собой – она не ожидала никакого ответа. Поэтому, когда ответ прозвучал, ужас сжал ей горло.
   – НАДИН! – раздалось из громкоговорителей, и это был его голос. Как она закричала! Руки ее немедленно прижались к ушам, но голос раздавался одновременно из всех громкоговорителей, и не было опасения от его ужасающей ликующей интонации и звучащей в нем кошмарной комической похоти.
   – НАДИН, НАДИН, О, КАК Я ЛЮБЛЮ ЛЮБИТЬ НАДИН, МОЯ ЛАПОЧКА, МОЯ КРАСАВИЦА…
   – Прекрати! – закричала она, до предела напрягая голосовые связки, но все равно ее голос казался ничтожным по сравнению с доносящимся из громкоговорителей воплями великана. И тем не менее, на мгновение голос все-таки остановился. Наступила тишина. Громкоговорители смотрели на нее, словно фасетчатые глаза гигантских насекомых.
   Надин медленно отняла руки от ушей.
   «Ты сошла с ума, – успокоила она себя. – Вот и все. Напряженное ожидание… игры Гарольда… установка бомбы… все это подвело тебя к самому краю, дорогая, и ты сошла с ума. Ну что ж, может быть, так оно и лучше».
   Но она не сошла с ума и прекрасно знала об этом.
   Все это было гораздо хуже, чем сумасшествие.
   Словно в подтверждение этого громкоговорители вновь загрохотали суровым, но вместе с тем почти жеманным голосом – голосом директора школы, который по школьному радио упрекает своих учеников за какую-нибудь проделку.
   – НАДИН, ОНИ ЗНАЮТ.
   – Они знают, – отозвалась она, как попугай. Она не была уверена в том, кто такие они и что они знают, но ни на секунду не усомнилась в неизбежности случившегося.
   – ВЫ ВЕЛИ СЕБЯ ГЛУПО. ГЛУПОСТЬ МОЖЕТ НРАВИТСЯ БОГУ, НО НЕ МНЕ.
   «Глупость, – подумала она. – Глупость, глупость. Я знаю, что означает это слово. По-моему, оно означает смерть».
   – ОНИ ЗНАЮТ ОБО ВСЕМ… КРОМЕ КОРОБКИ С ДИНАМИТОМ.
   Громкоговорители. Повсюду.
   – ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ К АМФИТЕАТРУ САНРАЙЗ. ОСТАВАЙТЕСЬ ТАМ. ДО ЗАВТРАШНЕГО ВЕЧЕРА. ДО ТОГО, КАК ОНИ СОБЕРУТСЯ. А ПОТОМ ВЫ С ГАРОЛЬДОМ МОЖЕТЕ ПРИЙТИ. ПРИЙТИ КО МНЕ.
   Теперь Надин охватило простое, сияющее чувство благодарности. Они вели себя глупо… но им дали право на вторую попытку. И скоро, очень скоро она будет с ним… и тогда она сойдет с ума, она была абсолютно в этом уверена, и ничто уже больше не будет иметь значения.
   – Амфитеатр Санрайз может оказаться слишком далеко, – сказала она. Ее голосовые связки были повреждены, и она могла только каркать. – Он может оказаться слишком далеко для…
   Для чего? Она задумалась. Ах! Точно! Правильно!
   – Для радиотелефона. Для сигнала.
   Ответа не последовало.
   Она завела мотороллер. Эхо заставило ее вздрогнуть. Оно звучало, как винтовочные выстрелы. Она стремилась поскорее убраться из этого ужасного места, подальше от этих глазастых громкоговорителей.
   Она должна была убраться отсюда.

   Она поджидала Гарольда за углом рядом с автобусной остановкой. Когда он увидел ее, лицо его застыло и побледнело.
   – Надин… – прошептал он.
   – Гарольд, – сказала она, – они все знают. Мы должны…
   – Твои волосы, Надин, о Господи, что стало с твоими волосами…
   – СЛУШАЙ МЕНЯ!
   Казалось, он немного овладел собой.
   – Хо-оорошо. В чем дело?
   – Они были у тебя дома и нашли твой дневник. Они унесли его с собой.
   Лицо Гарольда исказилось от гнева, ужаса, стыда. Понемногу эмоции схлынули, и, словно труп утопленника, всплывающий на поверхность, на лице его вновь появилась неподвижная усмешка.
   – Кто это был?
   – Точно не знаю, да это и не важно. Фрэн Голдсмит была одной из них – это точно. Вторым был то ли Бэйтмен, то ли Андервуд. Я не знаю. Но они придут за тобой, Гарольд.
   – Откуда ты все знаешь? – Он грубо схватил ее за плечи, вспомнив о том, что именно она положила дневник обратно под кирпич. Он потряс ее, как тряпичную куклу, но Надин смотрела ему в лицо без страха. В этот длинный-длинный день ей приходилось быть лицо к лицу и с более страшными вещами, чем Гарольд Лаудер.
   – ТЫ, СУКА, ОТКУДА ТЫ ВСЕ ЭТО ЗНАЕШЬ?
   – Он сказал мне.
   Гарольд уронил руки.
   – Флегг? – спросил он шепотом. – Он сказал тебе? Он говорил с тобой? И он сделал это?
   – О чем ты?
   Они стояли рядом с магазином электроприборов. Снова взяв ее за плечи, Гарольд повернул ее к витрине. Надин долгим взглядом посмотрела на свое отражение в стекле.
   Ее волосы стали абсолютно белыми.
   – Пошли, – сказала она. – Мы должны уйти из города.
   – Сейчас?
   – Когда стемнеет.
   – Мы уйдем на запад?
   – Пока нет. Сначала мы дождемся завтрашнего вечера.
   – Может быть, я уже не хочу этого, – прошептал Гарольд.
   – Слишком поздно, – ответила она.

Глава 56
   Птицы.
   Она слышит, как поют птицы.
   Фрэн лежала в темноте и слушала пение птиц. Она подумала о детстве. Субботнее утро, не надо идти в школу, не надо идти в церковь. День, когда можно спать, сколько душе угодно. Лежишь с закрытыми глазами и видишь перед собой только красную пульсирующую темноту. Слушаешь птиц, вдыхаешь соленый запах моря, потому что тебя зовут Фрэнсис Голдсмит, и тебе одиннадцать лет, и ты лежишь с закрытыми глазами субботним утром в Оганквите…
   Птицы.
   Она слышит, как поют птицы.
   Но это не Оганквит, это (Боулдер)…
   Она долго задумалась в красной темноте, и неожиданно ей вспомнился взрыв. (…Взрыв?) (…Стью!)
   Глаза ее широко раскрылись. В них был внезапный ужас. «Стью!»
   И Стью сидел рядом с ее постелью, одна рука его была аккуратно забинтована, по щеке пролегла глубокая царапина, а часть волос выгорело, но это был Стью, он был жив, и когда она открыла глаза, на лице у него появилось выражение огромного облегчения, и он сказал:
   – Фрэнни. Слава Богу.
   – Ребенок, – сказала она. Горло ее было сухим. Говорить она могла только шепотом.
   – Ребенок, – повторила она, проталкивая слова сквозь свою покрытую наждаком гортань. – Я потеряла его?
   Он неуклюже обнял ее обеими руками.
   – Нет, Фрэнни, нет. Ты не потеряла ребенка.
   Она расплакалась.

   Позже она спросила его:
   – Расскажи мне. Каковы последствия?
   – Фрэн…
   – Ник? – прошептала она. – Я видела чью-то оторванную руку.
   – Давай отложим этот разговор.
   – Нет, я должна знать.
   – Семеро погибших, – сказал он низким хриплым голосом. – Нам еще повезло, по-моему. Все могло быть гораздо хуже.
   – Кто, Стюарт?
   Он неуклюже сжал ее руки.
   – Ник – один из них. Там была стеклянная стена, и она… она… – Он запнулся на мгновение, посмотрел на свои руки, а потом снова поднял взгляд на нее. – Он… мы смогли опознать его по… некоторым шрамам… – Он отвернулся. Из груди Фрэн вырвался хриплый, сдавленный вздох.
   Когда Стью немного овладел собой, он сказал:
   – И Сью. Сью Стерн. Она оставалась в доме, когда произошел взрыв.
   – Но… ведь это просто невозможно? – сказала Фрэн.
   – Это правда.
   – Кто еще?
   – Чед Норрис, – сказал он, и из груди у нее снова вырвался этот хриплый вздох.
   – Внутри оказалось только три человека. Это просто чудо. Бред говорит, что в шкафу было восемь-девять динамитных зарядов. А Ник… он ведь почти… когда я думаю о том, что он, наверное, уже взялся за эту коробку…
   – Не надо, – сказала она. – Не думай об этом.

   Перед приближением вечера третьего сентября люди стали медленно подходить к дому Ларри и Люси. Ларри наблюдал за ними из окна спальни. За его спиной на их кровати лежала без сознания Матушка Абагейл. Исходивший от ее тела сухой резкий запах заполнял его ноздри, и он ощущал позыв на рвоту – он ненавидел рвоту, – но не трогался с места. Это его кара за то, что Ник и Сюзан погибли, а он уцелел и даже не получил ни единой царапины.
   Джордж ненадолго ушел в госпиталь проверить, как чувствуют себя остальные пациенты. Из двадцати пострадавших в больнице осталось только шестнадцать. Троих отпустили домой, а Тедди Вейзак умер.
   Женщина на кровати была похожа на скелет, обтянутый тонкой пепельно-серой кожей. Она выглядела бесполой. Почти все ее волосы вылезли, груди исчезли, рот широко раскрылся, и из него вырывалось хриплое дыхание. Ларри подумал, что она похожа на виденные им изображения юкатанских мумий – не разложившихся, но съежившихся, высохших, лишенных возраста.
   Ларри вновь посмотрел в окно. Люди стояли и ждали. Жива ли она? Умерла ли? Умирает? Может быть, ее исцелил Бог? СКАЗАЛА ЛИ ОНА ЧТО-НИБУДЬ?

   Около десяти часов вечера в толпе появились Стью Редман, Глен Бэйтмен и Ральф Брентнер и стали раздавать листовки. На них было написано:

       МИТИНГ СВОБОДНОЙ ЗОНЫ
       В АУДИТОРИИ МЮНЦИНГЕРА
       4 СЕНТЯБРЯ В 20:00

   Получив листовки, люди стали расходиться.

   Когда на следующий вечер Стью открыл митинг, аудитория была переполнена, но все вели себя очень тихо. Позади Стью сидели Ларри, Ральф и Глен. Фрэн попыталась было подняться, но спина ее еще очень сильно болела. Невзирая на скверную иронию ситуации, Ральф подключил ее к митингу с помощью радиотелефона.
   – Нам надо кое-что обсудить, – начал Стью и его тихий голос без труда разнесся по всему залу. – Я думаю, все в этом зале знают о взрыве и о возвращении Матушки Абагейл. Мы об этом поговорим, но сначала послушайте хорошие новости. Их вам сообщит Бред Китченер.
   Бред подошел к кафедре, и на лице его не было заметно и следа того волнения, которое обуревало его вчера.
   – Завтра мы подключим электроэнергию, – сказал он.
   Раздались аплодисменты, продолжавшиеся около полуминуты. Позже Стью сказал Фрэнни, что если бы не вчерашние события, Бреда стащили бы со сцены и пронесли бы на руках вокруг зала.
   – Следующий пункт повестки… – начал Стью.
   – Пошел ты со своей повесткой! – исступленно завопила молодая женщина. – Давайте говорить о темном человеке! Давайте говорить о Флегге!
   Зал зашумел. Стью так сильно застучал молотком по кафедре, что он разлетелся на части.
   – Вы сможете поговорить обо всем, о чем хотите, но до тех пор, пока я веду этот митинг, я требую… чтобы был… хоть какой-нибудь… ПОРЯДОК!
   Понемногу все затихли.
   – Ну а теперь, – сказал Стью намеренно тихими спокойным голосом, – я расскажу вам о том, что произошло вечером второго сентября в доме Ральфа Зрентнера.
   Он вкратце описал все события, умолчав лишь о предчувствии Фрэнни.
   – Вчера утром мы с Бредом и Ральфом более трех часов копались в руинах и нашли остатки динамитной бомбы, прикрученной к радиотелефону. Похоже на то, что бомба была заложена в шкаф в гостиной. Билл Скэнлон и Тед Фрэмптон нашли еще один радиотелефон в амфитеатре Санрайз, и мы предполагаем, что бомба была взорвана оттуда…
   – Предполагаем, так его в задницу! – закричал из третьего ряда Тед Фрэмптон. – Это был ублюдок Лаудер со своей трахнутой шлюхой!
   Напряженный шепот прошел по залу.
   – Если еще хоть один человек выкрикнет что-нибудь с места, я закрою митинг, и вы будете разговаривать друг с другом, – сказал Стью. Тед Фрэмптон сердито посмотрел на него, и Стью ответил на его взгляд. Через несколько секунд Тед опустил глаза.
   – Мы подозреваем Гарольда Лаудера и Надин Кросс. У нас есть основания для серьезных подозрений, но пока против них нет бесспорных улик, и я надеюсь, что вы будете об этом помнить.
   В зале раздался недовольный ропот.
   – Я говорю это к тому, – продолжил Стью, – что если они забредут обратно в Зону, я хочу, чтобы вы привели их ко мне. Я посажу их в тюрьму, и Эл Банделл займется организацией судебного процесса. Мы… мы должны действовать по справедливости. Я надеюсь, вы знаете, где находятся те, кто действует иначе.
   Он с надеждой посмотрел в зал и увидел на лицах только удивленное негодование. В него впились сотни глаз, и он чувствовал, какие мысли прятались за ними: «Что за дерьмо ты там несешь? Они ушли. Ушли на запад. А ты ведешь себя так, словно они отправились в двухдневный поход, чтобы посмотреть на птичек».
   – Кроме того, я хотел вам сказать, что мы должны избрать недостающих членов комитета. Мы не будем заниматься этим сегодня вечером, но вам надо подумать о том, кто… – В зале поднялась чья-то рука. – Говорите, – сказал Стью. – Только представьтесь сначала.
   – Меня зовут Шелдон Джоунс, – сказал массивный человек в клетчатой шерстяной рубашке. – Зачем нам ждать? Почему мы не можем избрать новых членов комитета прямо сегодня? Я предлагаю Теда Фрэмптона.
   – Эй, я поддерживаю! – завопил Билл Скэнлон. – Прекрасная идея!
   Тед Фрэмптон потряс сжатыми над головой руками, и в зале раздались разрозненные аплодисменты. Стью почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Они хотят заменить Ника Андроса Тедом Фрэмптоном? Какая-то глупая шутка. Тед вступил в комитет по энергетике, но обнаружил, что это слишком напоминает работу. Он перешел в похоронный комитет, и это занятие, похоже, больше подошло ему, хотя Чед и говорил Стью, что Тед – это один из тех людей, которые способны растянуть перекур в обеденный перерыв, а обеденный перерыв – в полдневный отдых. Он с радостью вызвался участвовать во вчерашней погоне за Гарольдом и Надин, может быть, потому, что это предвещало развлечения. Чисто случайно он с Биллом Скэнлоном наткнулся на радиотелефон на Санрайзе и с тех пор приобрел важную походку, которая Стью была совсем не по душе.
   Стью сказал:
   – По-моему, надо дать людям возможность подумать. Давайте проголосуем. Пусть те, кто считает что довыборы в комитет надо произвести сегодня, скажут «да».
   «Да» прокричало всего несколько голосов.
   – Те, кто считает, что выборы надо отложить на неделю или около того, пусть скажут «нет».
   «Нет» раздалось громче, но не намного. Большинство людей вообще не участвовали в голосовании, словно эта проблема их совсем не интересовала.
   – О'кей, – сказал Стью. – Мы соберемся в этой же аудитории через неделю, одиннадцатого сентября.
   Слово взял доктор Ричардсон. Когда он подошел к кафедре, ему громко зааплодировали. Он сообщил, что в результате взрыва на настоящий момент умерло уже девять человек, еще трое находятся в критическом состоянии, двое в серьезном и восемь в удовлетворительном.
   – А теперь разрешите сказать несколько слов о Матушке Абагейл.
   Люди в зале подались вперед.
   – Я могу сообщить вам только одно: я ничем не могу ей помочь.
   По толпе прошел ропот. Стью увидел на лицах скорбь, но ни для кого слова Джорджа не оказались неожиданными.
   – Со слов жителей Зоны мне известно, что этой леди – сто восемь лет. Мне сказали, что она ушла две недели назад, и по моему предположению, за это время ей вообще не приходилось есть приготовленной пищи. Похоже, она питалась кореньями, травами и тому подобным. Сейчас она пребывает в коматозном состоянии. Думаю, что она умрет. Но, как и всем вам, она мне снилась… она и тот, другой.
   Снова по залу пробежал тихий ропот, и Стью, почувствовал, как напряглись волоски у него на загривке.
   – На этом я хотел бы закончить. Будут ли у вас ко мне вопросы?
   Вопросов не было. Люди смотрели на него, и некоторые из них плакали в открытую.
   – Спасибо, – сказал Джордж и вернулся на свое место в мертвом море молчания.
   – Давай, – прошептал Стью Глену.
   Глен подошел к кафедре.
   – Мы обсудили все, кроме темного человека, – сказал он.
   Снова этот ропот. Несколько людей в зале инстинктивно перекрестились.
   – Нам придется противостоять ему. Мистицизм – это не моя специальность, но я должен сказать вам, что подобно тому, как Матушка Абагейл воплощает силы добра, Рэнделл Флегг воплощает силы зла. Я уверен в том, что та сила, которой служит Матушка Абагейл, объединила нас здесь. И мне не кажется, что она может нас оставить. Может быть, нам надо обсудить все это и впустить немного свежего воздуха в наши кошмары. Может быть, нам надо решить, что мы собираемся с ним делать. Но ясно одно, что мы не можем ему просто так позволить прийти следующей весной в Зону и взять нас голыми руками. А теперь я возвращаю слово Стью, и пусть он ведет обсуждение.
   Обсуждение продолжалось три часа. Как и предчувствовал Ларри, оно оказалось абсолютно бесплодным.
   Митинг закончился в половину второго ночи, и Глен ушел вместе со Стью, впервые после смерти Ника чувствуя себя в своей тарелке. Он радовался тому, что им удалось преодолеть первые трудные ступеньки лестницы, ведущей из их собственных душ к полю битвы, каким бы оно ни оказалось.
   Он почувствовал надежду.

   Кто-то тряс Стью за плечо, и ему понадобился долгий промежуток времени, чтобы всплыть на поверхность сна. Его разбудил Глен Бэйтмен, вырисовывавшийся смутным силуэтом в почти полной темноте.
   – Тебя не добудишься, Восточный Техас, – сказал Глен. – Ты спишь, как фонарный столб.
   – Ты хоть бы свет включил, чертов болван.
   – О, Господи, я ведь совсем забыл, что у нас снова есть электричество!
   Стью включил лампу, поморщился от неожиданно яркого света и уставился совиным взглядом на будильник. Было без четверти три.
   – Что ты здесь делаешь, Глен? Ты знаешь, а я ведь спал. Говорю это на тот случай, если вдруг ты не обратил на это внимания.
   Стью перевел глаза с будильника на лицо Глена. Оно было бледным, испуганным… и старым. По лицу его пролегли глубокие морщины, и он выглядел очень измученным.
   – В чем дело?
   – Матушка Абагейл.
   – Умерла?
   – Господи помилуй, мне почти хотелось бы, чтобы это было так. Она очнулась. И она ждет нас.
   – Нас двоих?
   – Нас пятерых. – Голос Глена стал более хриплым. – Она знает, что Сюзан и Ник мертвы, и что Фрэн лежит в больнице. Не знаю, откуда ей это известно, но это так.
   – И она хочет встретиться с комитетом?
   – С тем, что от него осталось. Она умирает и говорит, что ей надо кое-что нам сообщить. Не уверен, что мне очень хочется это слышать.

   Они выбрались из джипа как раз в тот момент, когда из-за угла вынырнул свет фар. Это был старый грузовик Ральфа. Ральф вылез из кабины, и Стью быстро подошел к месту пассажира, где, прислонившись спиной к диванной подушке, сидела Фрэн.
   – Привет, крошка, – сказал Стью нежно.
   Она взяла его за руку. Лицо ее маячило в темноте белым круглым пятном.
   – Сильно болит? – спросил Стью.
   – Не так уж и сильно. Я приняла обезболивающее. Стью помог ей выбраться из кабины, и Ральф взял ее под другую руку. Оба они заметили, как она вздрогнула, сделав первый шаг.
   – Хочешь, чтобы я тебя понес?
   – Со мной все будет в порядке. Ты только поддерживай меня, хорошо?
   – Разумеется.
   – И пойдем помедленнее. Мы, старушки, не можем носиться сломя голову.
   Они пошли по направлению к дому. Стоявшие в дверях Глен и Ларри внимательно за ними наблюдали.
   – В чем дело, как ты думаешь? – пробормотала Фрэн.
   Стью покачал головой:
   – Я не знаю.
   Они подошли к двери, и Ральф помог Стью ввести ее внутрь. Ларри, как и Глен, выглядел бледным и обеспокоенным.
   – Извини, что пришлось тебя сюда притащить, – сказал Ларри, обращаясь к Фрэн. – Я сидел с ней. Мы организовали дежурство. Понимаешь?
   – Да, я понимаю, – сказала Фрэнни.
   – Люси ушла спать примерно час назад. Я задремал ненадолго, а когда проснулся… Фрэн, могу я чем-то тебе помочь?
   Фрэн покачала головой и с усилием улыбнулась.
   – Нет, со мной все в порядке. Продолжай.
   – …она смотрела на меня. Она может говорить только шепотом, но вполне разборчиво. Она сказала мне, что Господь заберет ее домой на рассвете. Но перед этим она хочет поговорить с теми, кто остался. Я спросил, что она имеет в виду, и она сказала, что Бог уже взял к себе Ника и Сюзан. Она знала. – Он испустил долгий, прерывистый вздох и взъерошил волосы.
   В прихожую вошла Люси.
   – Я приготовила кофе. Пейте, как только захотите.
   – Спасибо, любовь моя, – сказал Ларри.
   Люси неуверенно огляделась вокруг.
   – Мне пойти с вами, ребята? Или это относится только к комитету?
   Ларри посмотрел на Стью, и Стью сказал:
   – Пошли с нами. У меня такое впечатление, что время комитетов уже прошло.
   Они медленно прошли в спальню, приноравливаясь к шагу Фрэн.
   – Она скажет нам, – неожиданно сказал Ральф. – Матушка все нам скажет. Так что без толку судить да рядить.
   Они вошли все вместе, и ослепительный, умирающий взгляд Матушки Абагейл остановился на них.

   – Садись, моя девочка, – прошептала Матушка Абагейл. – Тебе очень больно.
   Ларри подвел Фрэн к креслу, и она села в него, испустив тоненький вздох облегчения.
   Не отрывая от нее своего сияющего взгляда. Матушка Абагейл прошептала:
   – Отродье призвало свою невесту, и скоро она понесет. Уцелеет ли твой ребенок?
   В комнате воцарилось молчание. После паузы Матушка Абагейл продолжила:
   – Мать, отец, жена, муж. А против них – Князь Гор, господин сумерек. Я погрязла в гордости. И все вы, вы тоже погрязли. Разве вы не слышали, что нельзя доверять повелителям и князьям мира сего?
   Они молча смотрели на нее.
   – Электричество – это не ответ, Стью Редман. И радиопередатчик тоже, Ральф Брентнер. Социология тут не поможет, Глен Бэйтмен. Не поможет и твое раскаяние, Ларри Андервуд. И твой еще неродившийся сын не сможет предотвратить это, Фрэн Голдсмит. Звезда Антихриста взошла. Но вы не желаете служить Богу.
   Она оглядела их всех по очереди.
   – Бог поступит, как Ему заблагорассудится. Вы – не горшечники, вы – глина, из которой делают горшки. Может быть, человек с запада – это тот гончарный круг, о который вас разобьют. Мне не дано это знать.
   Слеза скатилась у нее по щеке.
   – Матушка, что мы должны делать? – спросил Ральф.
   – Подойдите ближе, все вы. У меня остается мало времени. Я иду домой, и никогда еще не было на свете человека, который был готов к этому лучше, чем я. Приблизьтесь ко мне.
   Ральф сел на краешек кровати. Ларри и Глен встали в ногах. Фрэн встала, поморщившись от боли, и Стью поставил ее кресло рядом с Ральфом.
   – Бог собрал вас вместе не для того, чтобы вы создали комитет или общество, – сказала она. – Он собрал вас здесь, чтобы послать вас дальше, в поход. Он хочет, чтобы вы попытались уничтожить Темного Князя.
   Тишина. Вздох Матушки Абагейл.
   – Я думала, что вас поведет Ник, но Он взял к себе Ника – хотя, мне кажется, что Ник еще не совсем покинул нас. Нет, не совсем. Но теперь во главе будешь ты, Стюарт. А если Он возьмет и Стюарта, то поведешь ты, Ларри. А если Он возьмет тебя, то впереди пойдет Ральф.
   – Вести? – холодно спросила Фрэн. – Вести? Но куда?
   – Ну как же – на запад, девочка, – сказала Матушка Абагейл. – Но ты не пойдешь туда. Только эти четверо.
   – Нет! – Она встала на ноги, невзирая на боль. – Что вы такое говорите? Что все четверо должны сами отправиться в его логово? Сердце, душа и мужество Свободной Зоны? Чтобы он мог прибить их к крестам, спокойно прийти сюда следующим летом и убить всех до одного? Я не согласна смотреть на то, как мой муж будет приносить себя в жертву вашему Богу-убийце. Пошел Он в жопу.
   – ФРЭННИ! – У Стью перехватило дыхание.
   – Бог-убийца! Бог-УБИЙЦА! Миллионы – может быть, миллиарды погибли во время эпидемии. И миллионы после. Мы даже не знаем, останутся ли в живых наши дети. Разве Он еще не доволен? Или это будет продолжаться до тех пор, пока вся земля не будет принадлежать крысам и тараканам? Он никакой не Бог. Он – демон, а вы – Его ведьма.
   – Прекрати, Фрэнни.
   – Никаких проблем. Я уже кончила. Я хочу уйти. Забери меня домой, Стью. Не в больницу, а домой.
   – Мы послушаем, что она нам скажет.
   – Прекрасно. Ты послушаешь за меня. А я ухожу.
   – Послушай, девочка.
   – НЕ СМЕЙТЕ МЕНЯ ТАК НАЗЫВАТЬ!
   Рука Матушки Абагейл дернулась и сжала запястье Фрэн. Фрэн застыла. Глаза ее закрылись. Голова ее откинулась.
   – Н-н-н-не над-д-д-дооо… О ГОСПОДИ… СТЬЮ…
   – Я здесь, здесь! – заорал Стью. – Что вы с ней делаете?
   Матушка Абагейл не ответила. Секунда затянулась, чуть не превратившись в вечность, а потом рука старой женщины разжалась.
   Медленно, ошеломленно Фрэн начала массировать запястье, хотя на нем не было никаких следов. Глаза Фрэнни внезапно расширились.
   – Что с тобой? – спросил Стью обеспокоенно.
   – Исчезла, – пробормотала Фрэн.
   – О чем это она? – спросил Стью, беспомощно оглядевшись вокруг.
   – Боль… боль в спине. Она исчезла. – Она ошеломленно посмотрела на Стью. – Совсем исчезла. Посмотри. – Она наклонилась и кончиками пальцев достала до пола: один раз, потом второй.
   Потом она снова посмотрела в лицо Матушке Абагейл.
   – Это взятка от вашего Бога? Если это так, то Он может забрать ее обратно. Пусть уж лучше боль, но вместе со Стью.
   – Бог не дает взяток, дитя мое, – прошептала Матушка Абагейл. – Он просто дает знак и оставляет людям свободу воспринимать его, как им заблагорассудится.
   – Стью на запад не пойдет, – сказала Фрэн. Но теперь в ее голосе был не только испуг, но и изумление.
   – Сядь, – сказал Стью. – Мы должны выслушать ее.
   Фрэн села. Руки ее непрерывно ощупывали поясницу.
   – Вы должны пойти на запад, – прошептала Матушка Абагейл. – Вы не возьмете с собой ни воды, ни еды. Вы отправитесь прямо сегодня, даже не переодевшись. Вы пойдете пешком. Мне известно, что один из вас не дойдет до цели, но я не знаю, кто это будет. Не знаю, будет ли на то Божья воля, чтобы вы победили его. Не знаю, будет ли на то Божья воля, чтобы вы снова увидели Боулдер. Мне не дано это увидеть. Но я знаю, что он в Лас-Вегасе, и вы должны пойти туда. Вы пойдете туда, и вы не дрогнете, потому что вам будет помогать Рука Всемогущего Господа. Да. С Божьей помощью вы выстоите.
   Она кивнула.
   – Вот и все. Я сказала, что должна была сказать.
   – Нет, – прошептала Фрэн. – Это невозможно.
   – Матушка, – сказал Глен каркающим голосом. Он прочистил горло. – Матушка, мы не совсем понимаем вас. Мы… мы не обладаем благословенной близостью к той силе, которая управляет всем этим. Это просто не наш путь. Фрэн права. Если мы отправимся туда, нас просто убьют, и, скорее всего, это сделает первый же встретившийся нам пикет.
   – Неужели ты слеп? Разве ты не видел, как Бог только что исцелил Фрэн? Неужели ты думаешь, что в планы Бога входит ваша смерть от руки ничтожнейшего из воинов Темного Князя?
   – Но Матушка…
   – Нет. – Она подняла руку и жестом заставила его замолчать. – Я не собираюсь спорить с тобой или убеждать тебя. Мне только надо, чтобы вы поняли замысел Бога. Слушай, Глен.
   И внезапно изо рта Матушки Абагейл стал вырываться голос Глена Бэйтмена.
   – Матушка Абагейл называет его пешкой дьявола, – произнес этот сильный мужской голос, необъяснимым образом исходящий из впалой старушечьей груди и беззубого рта. – Может быть, он всего лишь последний волшебник рациональной мысли, привлекающий для борьбы с нами все достижения технологии. А может быть, он серьезнее, темнее. Мне известно только, что он есть. И я уже больше не думаю, что социология, психология или любая другая логия сможет его остановить. Я думаю, с этим может справиться только белая магия.
   Рот Глена широко раскрылся.
   – Это правда или это слова лжеца? – спросила Матушка Абагейл.
   – Не знаю, правда это или нет, но это мои слова, – сказал Глен дрожащим голосом.
   – Веруйте. Веруйте, все вы. Ларри… Ральф… Стью… Глен… Фрэнни… ты, Фрэнни, особенно. Веруйте… и повинуйтесь слову Господа.
   – А у нас есть выбор? – горько спросил Ларри.
   Она удивленно посмотрела на него.
   – Выбор? Всегда есть выбор. Так решил Господь, и Он не изменит своего решения. Ваша воля свободна. Делайте, что хотите. Никто на вас не надевает кандалы. Но… ВЫ СЛЫШАЛИ, ЧЕГО ОТ ВАС ХОЧЕТ БОГ.
   Снова воцарилось молчание. Первым его нарушил Ральф.
   – В Библии написано, что Давид справился с Голиафом, – сказал он. – Я пойду, раз вы говорите, что так надо.
   Она взяла его за руку.
   – И я, – сказал Ларри. – Я тоже. О'кей.
   Он вздохнул и сжал лоб руками, словно у него болела голова. Глен открыл рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем он успел вымолвить хоть одно слово, раздался протяжный вздох и глухой звук удара.
   Это была Люси, о которой они совсем забыли. Она упала в обморок.

   К утру дыхание Матушки Абагейл стало затрудненным и хриплым. Точно таким же, как у больных супергриппом. Они стояли вокруг ее постели, не произнося ни слова. Ральф был уверен, что произойдет чудо. Тело Матушки исчезнет в огненной вспышке, или они увидят, как ее душа, превратившаяся в сияющее облако, улетит в окно.
   Но умерла она самым обычным образом.

   На Базелайн она заставила его остановиться рядом с тем, что когда-то было домом Ральфа и Ника. Вся задняя часть здания была разрушена. Двор был завален обломками. В живой изгороди застряло радио со встроенными электронными часами. Рядом валялась кушетка, которая придавила Фрэнни. На ступеньках заднего крыльца было высохшее пятно крови. Она внимательно посмотрела на него.
   – Это кровь Ника? – спросила она у Стью. – Может так оказаться?
   – Фрэнни, к чему ты об этом спрашиваешь?
   – ЭТО КРОВЬ НИКА?
   – Господи, я не знаю. Может быть.
   – Положи на нее свою ладонь, Стью.
   – Фрэнни, ты чокнулась?
   Посреди ее лба пролегла морщинка, та самая морщинка «я – хочу», которую он заметил еще в Нью-Хемпшире.
   – Положи ладонь!
   Неохотно Стью положил руку на пятно. Он не знал, принадлежала ли эта кровь Нику (и скорее склонялся к противоположному мнению), но по телу у него пробежал отвратительный холодок.
   – А теперь поклянись, что ты вернешься.
   Ему показалось, что ступенька стала слишком теплой, и он хотел было отдернуть руку.
   – Фрэн, как я могу…
   – Не все в руках Бога! – зашипела она. – Не все. Клянись, Стью, клянись!
   – Фрэнни, я клянусь, что попытаюсь.
   – А теперь скажи, что любишь меня.
   – Ты же знаешь это.
   – Я знаю, но скажи это вслух. Я хочу услышать это.
   Он положил руку ей на плечо.
   – Фрэн, я люблю тебя.
   – Спасибо, – сказала она и прижалась щекой к его груди. – Теперь я могу сказать тебе до свидания. Теперь я могу отпустить тебя.
   Они обнялись.

Часть 3. АРМАГЕДДОН
7 сентября – 10 января 1991 года
Глава 58
   Дайна Джургенс лежала обнаженной на огромной двуспальной кровати, слушая доносившийся из ванной шум душа и рассматривая свое отражение в огромном круглом зеркале, формой и размером совпадавшем с кроватью, над которой оно было подвешено. Было восьмое сентября, половина десятого утра. По ее расчетам, Джаджа убили около восемнадцати часов назад.
   Душ шумел не переставая.
   «Вот человек, одержимый манией чистоты, – подумала она. – Интересно, что с ним такое случилось, из-за чего он простаивает под душем полчаса кряду?»
   Она вновь подумала о Джадже. Кто же мог предположить, что так получится? В своем роде, это была великолепная идея. Кто стал бы подозревать старика? Но Флегг, похоже, заподозрил. Каким-то непостижимым образом он узнал, когда и где должен объявиться Джадж. По всей границе между. Айдахо и Орегоном были выставлены пикеты, которым был отдан приказ убить семидесятилетнего старика на синем джипе.
   Но произошла какая-то накладка. Со времени вчерашнего ужина все здешние шпики расхаживали по отелю с одутловатыми лицами и опущенными вниз глазами. Уитни Хорган, бывший прекрасным поваром, накормил их какой-то подгорелой дрянью, по виду напоминавшей собачьи консервы. Джадж был мертв, но в чем-то они просчитались.
   Она встала, подошла к окну и окинула взглядом пустыню. Она увидела, как по шоссе № 95 под горячим солнцем два больших школьных автобуса направляются в сторону военно-воздушной базы Индиан Спрингс. Ей было известно, что сегодня там проводится однодневный семинар по реактивным самолетам. На западе оказалось свыше двенадцати людей, имевших отношение к авиации, но к счастью – никто из них не умел управлять реактивным самолетом.
   Но они учились.
   Больше всего в связи со смертью Джаджа ее беспокоило то, что они ждали его. Может быть, у них был шпион в Свободной Зоне? Это было вполне возможно. Такой шаг был в их духе. Но Сью Стерн сказала ей, что решение о засылке шпионов на запад держится в секрете среди членов комитета, а среди этих семи вряд ли кто-нибудь мог оказаться на службе у Флегга.
   Оставалась очень неутешительная возможность. Флегг сам просто знал об этом.
   Дайна пробыла в Лас-Вегасе уже восемь дней, и, насколько она могла судить, она стала полноправным членом местного сообщества. Она накопила уже достаточно информации о готовящейся операции против Боулдера. Ее очень удивило и испугало, как люди отшатывались от нее при первом же упоминании имени Флегга и делали вид, что не слышат ее.
   Но это было днем. А вечером в баре можно было услышать о нем длинные истории – начало зарождавшегося мифа. Она знала, что не все из этих историй правдивы, но уже невозможно было отделить золотую вышивку от самой ткани. Она слышала, как о нем говорили, что он оборотень, вервольф, что он сам начал эпидемию, что он – Антихрист, появление которого предсказано в Апокалипсисе. Она слышала о распятии Гектора Дрогана, о том, как он знал, что Гек употребляет кокаин… точно так же, как он знал и о том, что Джадж отправился на запад.
   И во время этих вечерних разговоров никто не называл его по имени. Люди словно верили, что одного этого будет достаточно, чтобы вызвать его, как джинна из бутылки. Они называли его темным человеком. Ходячим Хлыщом. Высоким человеком. А Рэтти Эрвинз называл его Старым Ползучим Иудой.
   А если он знал о Джадже, то не логично ли будет предположить, что он знает и о ней?
   Шум душа смолк.
   – Не разгуливай голой, радость моя. А то у меня опять встанет.
   Она обернулась к нему, призывно и широко улыбаясь, думая о том, с какой радостью она отвела бы его на кухню и засунула бы эту штуку, которой он так гордится, в электрическую мясорубку Уитни Хоргана.
   Он посмотрел на часы.
   – Ну что ж, у нас есть еще минут сорок. – Его пенис стал рывками подниматься вверх.
   – Тогда иди ко мне. – Он подошел к ней, и она указала ему на грудь. – Только сними эту штуку, а то у меня от нее мурашки по коже.
   Ллойд Хенрид опустил глаза на свой амулет и снял его с шеи. Он положил камень на ночной столик, и тонкая цепочка издала тихий, шипящий звук.
   – Так лучше?
   – Гораздо лучше.
   Она протянула к нему руки. Через мгновение он уже вогнал в нее свою возбужденную плоть.
   – Тебе нравится? – спросил он, тяжело дыша. – Тебе нравится, как он ходит в тебе, моя крошка?
   – Боже, я просто без ума, – простонала она, думая о мясорубке.
   – Что?
   – Говорю, что я просто без ума! – крикнула она.
   Спустя некоторое время, она без труда симулировала оргазм, бешено задвигав бедрами и громко закричав. Он кончил через несколько секунд (она спала с Ллойдом уже четыре дня и почти в совершенстве изучила его любовные ритмы). Когда она почувствовала, как струйка спермы течет у нее по бедру, взгляд ее упал на ночной столик.
   Черный камень.
   Красная щель.
   Казалось, она смотрела на нее.

   После этого, как она и рассчитывала, Ллойд заговорил. Это тоже было частью привычного ритма. Он обычно обнимал одной рукой ее обнаженные плечи, закуривал сигарету, рассматривал их отражения в зеркале на потолке и рассказывал ей о последних новостях.
   – Не хотел бы я оказаться на месте Бобби Терри, – сказал он. – Ни за какие коврижки. Главный приказал, чтобы голова этого старого пердуна была в целости и сохранности. Хотел послать ее обратно через Скалистые горы. И на тебе. Этот козел залепил ему две 45-ых пули в лицо. С близкого расстояния. Полагаю, он заслужил наказание, но я рад, что меня там не было.
   – Что с ним случилось?
   – Даже и не спрашивай.
   – Как он узнал? Главный?
   – Он был там.
   По спине ее пробежал холодок.
   – Просто так оказался там ни с того ни с сего?
   – Да. Он всегда оказывается там, где происходит какая-нибудь неприятность. – Он сделал глубокую затяжку и затушил сигарету. – Почему мы с тобой разговариваем о всяком дерьме?
   – Я не знаю… как идут дела в Индиан Спрингс?
   Ллойд просиял. Этот проект был его детищем.
   – Отлично. Просто отлично. К первому октября, а может быть, и раньше, трое парней уже смогут летать на «Скайхоуках». Хэнк Роусон просто великолепен. А Мусорный Бак, так тот самый настоящий гений. Кое в чем он не волокет, но как только дело доходит до оружия, он преображается.
   – Он так хорошо разбирается в оружии? – спросила она у Ллойда.
   – Да он просто бог. У «Скайхоуков» под крыльями устанавливаются ракеты «воздух-земля». Никто не мог понять, как их крепить. Господи, да у нас почти целый лень ушел только на то, чтобы понять, как их распаковать. Ну, Хэнк и говорит: «Подождем, пока вернется Мусорок».
   – Пока вернется?
   – Ну да. Странный он тип. Пробыл в Вегасе около недели и снова уезжает.
   – Куда?
   – В пустыню. Садится на вездеход и едет. Говорю тебе, он странный парень. Мусор почти такой же странный, как и сам главный. На запад отсюда нет ничего, кроме богом забытой ПУСТЫНИ. Уж не знаю, как он там живет. Ищет новые игрушки и никогда не возвращается с пустыми руками. Неделю спустя после того, как мы с ним вернулись из Лос-Анджелеса, он привез с собой груду пулеметов с лазерными прицелами. А в этот раз раздобыл мины Теллера, контактные мины, разрывные мины и канистру паратиона. Говорит, что нашел целый склад паратиона. А еще столько дефолианта, что можно весь штат Колорадо сделать лысым, как яйцо.
   – Где он все это находит?
   – Везде, – просто ответил Ллойд. – Он чует такие штуки. Но в этом нет ничего странного. Большая часть западной Невады и восточной Калифорнии принадлежала старым добрым США. Там они испытывали свои игрушки – все сорта, вплоть до атомной бомбы. Однажды он и ее сюда притащит.
   Он расхохотался. Дайна почувствовала холод, ужасный холод.
   – Супергрипп начался где-то здесь. Держу пари. Когда-нибудь он найдет это место. Говорю тебе, он просто чует такие штуки. Знаешь, какая у него теперь самая любимая игрушка?
   – Нет, – ответила Дайна. Она была не вполне уверена, что ей хочется это знать… но для чего же тогда она оказалась здесь?
   – Ракеты с напалмом. Он нашел пять штук в Индиан Спрингс. Они лежали рядком, как машины Формулы-1 на старте. Он просто влюбился в них.
   – Дурачок, – пробормотала она.
   – Дурачок-то дурачок, но когда Мусор вернулся, мы отвезли его в Спрингс. Он походил вокруг ракет «воздух-земля» и прицепил их к самолетам за шесть часов. Невероятно, правда? Специалистов обучали таким штукам лет девяносто. Но видишь ли, они Мусору не чета. Он самый настоящий гений.
   «Ученый идиот, ты хочешь сказать. Держу пари, я знаю, откуда у него эти ожоги».
   Ллойд посмотрел на часы и сел.
   – Кстати, мне как раз скоро надо ехать в Индиан Спрингс. Времени осталось только душ принять. Хочешь со мной?
   – В другой раз.
   Когда душ снова зашумел, она стала одеваться. Повыше запястья она одела браслет с закрепленным на нем выкидным ножом. Быстрое движение руки, и у нее вырастет шестой стальной палец длиной в десять дюймов.
   Ну что ж, – подумала она, надевая блузку, – у девушки должны быть кое-какие секреты.

   Во второй половине дня она работала в бригаде по ремонту уличных фонарей. Работа сводилась к тому, что надо было с помощью простого устройства проверять исправность лампочек и заменять их, если они перегорели или были разбиты вандалами во время эпидемии. В бригаде их было четверо. У них был один грузовик с люлькой, который ездил от фонаря к фонарю, с одной улицы на другую.
   В конце дня Дайна сидела в люльке и снимала с одного из фонарей плексигласовый колпак, размышляя о том, насколько же ей нравятся люди, с которыми она работает. В особенности ей нравилась Дженни Энгстром, крепкая и красивая девушка, бывшая до эпидемии танцовщицей в ночном клубе, а теперь сидевшая за рычагами управления грузовика. Она была как раз такой девушкой, которой Дайне хотелось бы видеть в роли своей лучшей подруги. Дайна недоумевала, как Дженни могла оказаться здесь, в лагере темного человека. Она недоумевала так сильно, что не осмеливалась задать Дженни этот вопрос.
   Остальные тоже были ничего. Она подумала о том, что в Вегасе гораздо больший процент болванов, чем в Зоне, но никто из них не был злобным и не сходил с ума в полнолуние. Кроме того, люди здесь работали куда лучше, чем в Свободной Зоне. В Зоне в парках можно было встретить людей, валявшихся на лужайках с утра до вечера, а ведь это были люди, которые решили устроить перерыв на ленч с двенадцати до двух. Здесь такого не встречалось. С восьми утра и до пяти вечера работали абсолютно все. Либо в Индиан Спрингс, либо в бригадах, обеспечивающих нормальную жизнедеятельность города. Проводились даже занятия в школе. В Вегасе оказалось около двадцати ребятишек в возрасте от четырех до пятнадцати лет. Нашлись двое учителей, и в неделе появилось пять учебных дней. Ллойд, вынужденный бросить школу после того, как его дважды оставили на второй год в младшем классе, очень гордился тем, что детям было предоставлено право на образование. В городе открылись аптеки, и никто их не охранял. Люди часто заходили туда… но им не приходило в голову взять с собой нечто более существенное, чем аспирин или гелюзил. Проблемы наркотиков на западе не существовало. Все те, кто видел, что произошло с Гектором Дроганом, знали, какое наказание их ждет за эту дурную привычку. То же самое относилось и к выпивке. Редко кто позволял себе напитки более крепкие, чем бутылочное пиво.
   Дайна проверила лампочку, и она оказалась перегоревшей. Она вынула старую лампочку и достала последнюю новую. Отлично, рабочий день подходит к концу. Уже…
   Она посмотрела вниз и замерла.
   Люди, возвратившиеся из Индиан Спрингс, шли домой от автобусной остановки. Каждый считал своим долгом кинуть взгляд вверх. Синдром бесплатного цирка.
   И это лицо, которое смотрело на нее.
   Это широкое, улыбающееся, удивленное лицо.
   «Господи Иисусе Христе, неужели это Том Каллен?»
   Капелька соленого пота попала ей в глаз, и все вокруг стало двоиться. Когда она вытерла глаза, лицо исчезло. Дайна посмотрела вслед уходящей группе людей, но со спины невозможно было определить, был ли среди них Том.
   «Том? Неужели они послали Тома?»
   Конечно нет. Это было настолько безумным, что казалось почти…
   «Почти здравым».
   Но она не могла заставить себя поверить в это.
   – Эй, Джургенс! – закричала ей Дженни. – Ты что, заснула там или просто занимаешься мастурбацией?
   Дайна перегнулась через металлические перила люльки и посмотрела на перевернутое лицо Дженни. Показала ей палец. Дженни рассмеялась. Потом Дайна вновь занялась фонарем, и когда ей наконец удалось вставить новую, рабочий день закончился. На обратном пути в гараж она была молчалива и задумчива, и Дженни спросила, что с ней.
   – Наверное, просто нечего сказать, – сказала Дайна с полуулыбкой.
   «Это не мог быть Том».
   «Или все-таки мог?»

   – Просыпайся! Просыпайся! Черт возьми, вставай же, ты, сука!
   Она выплыла из темных глубин сна и почувствовала как кто-то ударил ее ногой в поясницу, скинув ее с большой круглой кровати прямо на пол.
   Перед ней стоял Ллойд и смотрел на нее в холодной ярости. Уитни Хорган. Кен ДеМотт. Козырной Туз. Дженни. Но и лицо Дженни, обычно такое приветливое, было суровым и холодным.
   – Джен?..
   Ответа не последовало. Дайна поднялась на колени, едва обращая внимание на свою наготу. На лице у Ллойда застыло выражение человека, который узнал о том, что его предали.
   «Мне это все снится?»
   – Одевайся, так твою мать, ты, лживая шпионская сучка!
   О'кей, значит, это не сон. Они знали о Джадже, а теперь узнали и о ней. Он сказал им. Она посмотрела на часы на ночном столике. Было четверть четвертого утра. Час тайной полиции, – подумала она.
   – Где он? – спросила она.
   – Поблизости, – мрачно сказал Ллойд. Лицо его было бледным. В вырезе рубашки был виден амулет. – И очень скоро тебе придется об этом пожалеть.
   – Ллойд?
   – Что?
   – Я заразила тебя венерической болезнью, Ллойд. Надеюсь, что твой член сгниет.
   Он ударил ее поддых, и она упала на спину.
   – Надеюсь, он сгниет, Ллойд.
   – Заткнись и одевайся.
   – Убирайся отсюда. Я не буду одеваться в присутствии мужчин.
   Ллойд снова ударил ее.
   – Ну что, обоссался, Ллойд? Потрахался с Матой Хари? – Она усмехнулась сквозь слезы боли.
   – Пошли, Ллойд, – сказал Уитни Хорган. Он увидел в глазах у Ллойда смерть, быстро шагнул к нему и положил руку ему на плечо. – Мы побудем в гостиной, а Дженни посмотрит, как она оденется.
   – А если она решит выпрыгнуть в окно?
   – У нее не будет такой возможности, – сказала Дженни. На ее широком лице застыло тупое, оцепенелое выражение, и Дайна впервые заметила кобуру с револьвером у нее на бедре.
   – Да у нее и не получится, – сказал Козырной Туз. – Окна наверху здесь только для вида, разве ты не знал? Иногда у проигравшихся в пух и прах появлялось желание совершить затяжной прыжок с вышки, но это было плохой рекламой для отеля. Поэтому окна и не открываются. – Взгляд его упал на Дайну, и в нем появился оттенок сочувствия. – Ну а ты, крошка, и в самом деле проигралась в пух и прах.
   – Пошли, Ллойд, – снова сказал Уитни. – Если ты сейчас не уйдешь отсюда, то ты учинишь что-нибудь такое, о чем потом придется пожалеть.
   – О'кей. – Они вместе подошли к двери, и Ллойд оглянулся через плечо. – Он тебе задаст жару, сука.
   – Ты был самым дерьмовым любовником в моей жизни, Ллойд, – сказала она сладким голосом.
   Он попытался броситься на нее, но Уитни и Кен ДеМотт схватили его под руки и вытащили за дверь.
   – Одевайся, Дайна, – сказала Дженни.
   Дайна встала, потирая малиновый синяк у себя на руке.
   – И ты заодно с этими людьми? – спросила она. – С такими, как Ллойд Хенрид?
   – Ты ведь спала с ним, а не я. – Впервые за все это время лицо ее перестало быть бесстрастным – на нем отразился гневный упрек. – Ты думаешь, это так уж мило приходить сюда для того, чтобы шпионить за нами? Ты заслуживаешь все, что получишь. А получишь ты, сестренка, очень много.
   – Я спала с ним не просто так. – Она натянула брюки. – И шпионила я не для собственного удовольствия.
   – Почему бы тебе не заткнуться, сестричка?
   Дайна посмотрела Дженни в лицо.
   – А как ты думаешь, девочка, чем они здесь занимаются? Как ты думаешь, для чего они учатся управлять реактивными самолетами в Индиан Спрингс? А ракеты «воздух-земля» нужны Флеггу для того, чтобы выиграть своей девушке куклу на деревенской ярмарке?
   Дженни сжала губы.
   – Это не мое дело.
   – Это по-прежнему будет не твое дело, когда они следующей весной полетят на своих реактивных самолетах за Скалистые горы и уничтожат всех, кто там живет?
   – Я надеюсь, что так и будет. Либо мы – либо вы. Так он говорит, и я верю ему.
   – Люди верили и Гитлеру. Но ты-то не веришь ему, ты просто запугана до потери пульса.
   – Одевайся, Дайна.
   Дайна натянула слаксы, застегнула пуговицу и молнию. Внезапно она приложила руку ко рту.
   – Я… кажется, меня сейчас вырвет… Господи!.. – Схватив блузку с длинными рукавами, она выбежала в ванную и заперла дверь. Из-за двери донеслись звуки рвоты.
   – Открой дверь. Дайна! Открой дверь, или я выстрелю в замок!
   – Меня тошнит… – Она снова издала рыгающий звук. Встав на цыпочки, она сунула руку в аптечный шкафчик, благодаря Бога за то, что оставила здесь нож с браслетом и умоляя Его дать ей еще двадцать секунд…
   Она схватила браслет и надела его на руку. Теперь из спальни доносилось несколько голосов.
   Левой рукой она открыла кран умывальника.
   – Одну минутку! Меня тошнит, черт возьми!
   Но они не собирались предоставить ей эту минутку. Кто-то ударил дверь ногой, и она затрещала. Дайна закрепила нож. Он лег вдоль ее руки, как отравленная стрела. С отчаянной быстротой она натянула блузку и застегнула рукава. Побрызгала водой на лицо. Спустила воду в туалете.
   Новый удар в дверь. Дайна повернула ручку, и они ворвались внутрь.
   – Меня вырвало, – холодно сказала Дайна. – Жаль, что вы не успели, а?
   Ллойд схватил ее за плечо и вышвырнул в спальню.
   – Я сломаю тебе шею, грязная шлюха.
   Дайна посмотрела на Дженни, не в силах понять, как эта бойкая улыбчивая девушка могла превратиться в бесчувственную зловещую тварь.
   – Неужели ты не понимаешь, что он собирается начать все сначала? – спросила она упавшим голосом. – Убийства, войны… эпидемии?
   – Он больше всех и сильнее всех, – сказал Уитни с удивительной мягкостью в голосе. – Он сотрет всех вас с лица земли.
   – Хватит болтать, – сказал Ллойд. – Пошли.

   Комната оказалась просторной и почти пустой. Письменный стол был отодвинут к дальней стене. Висевшие на стенах картины были закрыты чехлами. Свет был потушен.
   Противоположная стена была стеклянной. Сквозь нее открывался вид на пустыню. Дайна подумала, что ей никогда еще не приходилось видеть такого стерильного, отталкивающего пейзажа. В небе висела луна, похожая на маленькую, хорошо отполированную серебряную монетку. Луна была почти полной.
   У прозрачной стены, спиной к ней, стоял силуэт человека.
   Еще долго после того, как она вошла, он продолжал смотреть на пустыню. Наконец он обернулся. Сколько времени нужно человеку, чтобы обернуться? Две секунды, максимум – три. Но Дайне показалось, что темный человек поворачивался целую вечность, и лицо его появлялось с той же скоростью, что и луна, на которую он смотрел. Она ощутила себя ребенком, в котором любопытство боролось со страхом. На мгновение она полностью попала под влияние его чар и почувствовала уверенность, что когда поворот закончится, спустя Бог знает сколько тысячелетий, перед ней окажется лицо из ее снов – лицо монаха в готической рясе, капюшон которой укрывает абсолютную черноту. Она увидит его и сойдет с ума.
   А потом он посмотрел на нее, подошел к ней, тепло улыбаясь, и ее первая удивленная мысль была: «Господи, да он же моего возраста!»
   Волосы Рэнди Флегга были темными, взъерошенными. Лицо его было привлекательным, а кожа – красной и грубоватой, словно он не один день провел на пустынном ветру. Черты лица его были подвижными и выразительными, а в глазах плясал ликующий огонек.
   – Дайна, – сказал он. – Привет!
   – П-п-привет. – Больше она не смогла вымолвить ни слова. Она была готова ко всему, но только не к этому. Ее ум был положен на обе лопатки. Он улыбался, глядя на ее смущение. Потом развел руками, словно принося свои извинения. На нем была линялая байковая рубашка с обтрепанным воротником, потертые джинсы и очень старая пара ковбойских ботинок со стоптанными каблуками.
   – Что вы ожидали увидеть? Вампира? – Его улыбка стала еще шире. Он словно ждал, что она улыбнется ему в ответ. – Джека-потрошителя? Что они вам обо мне наговорили?
   – Они боятся, – сказала она. – Ллойд… потел, как свинья.
   – Ллойд, – сказал Флегг и скорбно засмеялся. – Ллойд прошел через одно довольно неприятное испытание в Фениксе во время эпидемии. Он не любит об этом рассказывать. Я спас его от смерти и… – его улыбка стала еще более обезоруживающей – …от участи, которая представляется мне несколько более страшной, чем смерть в ее обычном виде. Он мысленно связывает меня с этим испытанием, хотя не я был его причиной. Вы верите мне?
   Она медленно кивнула. Она и в самом деле ему поверила и подумала о том, не связаны ли постоянные души Ллойда с «довольно неприятным испытанием в Фениксе». Она также поймала себя на чувстве, которое она никогда не ожидала ощутить в связи с Ллойдом Хенридом. Этим чувством была жалость.
   – Хорошо. Садитесь, дорогая.
   Она вопросительно огляделась.
   – На пол. Пол нам подойдет. Мы будем говорить, и говорить правду. На стульях сидят лгуны. А мы будем сидеть так, как сидят друзья по разные стороны походного костра. Садись, девушка. – Он сел на пол, скрестив ноги, и выжидательно посмотрел на нее. В глазах его сверкнуло хорошо замаскированное ликующее веселье.
   После секундного колебания она тоже опустилась на пол. Она скрестила ноги и положила руки на колени. Она ощущала у себя на руке успокаивающий вес ножа.
   – Тебя послали сюда, чтобы шпионить за нами, дорогая, – сказал он. – Я правильно понимаю ситуацию?
   – Да.
   – А тебе известно, что обычно бывает со шпионами в военное время?
   – Да.
   Улыбка его стала широкой, как солнце.
   – Ну разве нам не повезло тогда, что мои люди и ваши не воюют друг с другом?
   Она ошеломленно посмотрела на него.
   – Но мы ведь действительно не воюем, – сказал он со спокойной искренностью в голосе.
   – Но… вы… – Тысячи спутанных мыслей пронеслись у нее в голове. Индиан Спрингс. Ракеты «воздух-земля». Мусорный Бак со своим дефолиантом и напалмом.
   – Разве мы нападали на вашу так называемую Свободную Зону? Может быть, мы предпринимали какие-нибудь ведущие к войне шаги?
   – Нет, но…
   – А вы атаковали нас?
   – Конечно, нет!
   – Нет. И у нас тоже нет таких намерений. Посмотри! Он неожиданно вытянул руку и указал на пустыню.
   – Великая Западная Пустыня! – воскликнул он. – Невада! Аризона! Нью-Мексико! Калифорния! ЗА ЧТО НАМ ВОЕВАТЬ? Еще и через двести лет нам всем хватит места! Что нам делить?
   – Нечего, – пробормотала она. В горле у нее пересохло. Она чувствовала себя ошеломленной и… обнадеженной? Она посмотрела ему в глаза. Эти глаза притягивали ее. Она не сходила с ума. Он вовсе не лишил ее разума. Напротив, он был… очень благоразумным человеком.
   – Не существует ни экономических, ни технологических причин для войны между нами. Наша политика немножко отличается от вашей, но ведь это такой пустяк, и к тому же, между нами Скалистые горы…
   «ОН ГИПНОТИЗИРУЕТ МЕНЯ».
   С огромным усилием она оторвала свой взгляд от его глаз и посмотрела на луну над его плечом. Улыбка Флегга слегка потускнела, и по лицу его пробежала тень раздражения. Или ей это показалось? Когда она вновь посмотрела на него (на этот раз куда более осторожно), на губах его вновь играла мягкая улыбка.
   – Вы убили Джаджа, – сказала она резко. – Вам что-то нужно от меня, а когда вы добьетесь этого, вы и меня убьете.
   Он терпеливо смотрел на нее.
   – Действительно, по всей границе между Орегоном и Айдахо были выставлены пикеты, и у них было задание задержать Джаджа Фэрриса. Но не для того, чтобы убить его! У них был приказ доставить его ко мне. До вчерашнего дня я был в Портленде. Я хотел поговорить с ним так же, как сейчас разговариваю с тобой, дорогая – спокойно, благоразумно, здраво. Два моих пикета засекли его в Копперфильде, штат Орегон. Он открыл огонь, смертельно ранил одного из моих людей и уложил наповал второго. Тот человек, который был ранен, успел убить Джаджа до того, как умер сам. Мне очень жаль, что все так получилось. Гораздо жальче, чем ты можешь себе представить. – Глаза его потемнели, и в этом она поверила ему… но, возможно, не совсем так, как ему хотелось.
   – Мне рассказали об этом иначе.
   – Выбирайте, кому из нас верить, моя дорогая. Но не забывайте о том, что приказы им отдавал я.
   Он говорил убедительно… чертовски убедительно. Он казался почти безобидным – но ведь на самом деле это было не так? Он обладал умением политика опровергать твои лучшие аргументы, но то, как он это делал, ее очень тревожило.
   – Если вы не хотите войны, то к чему эти реактивные самолеты и прочее оружие, которое вы раздобыли в Индиан Спрингс?
   – Оборонительные меры, – с готовностью заметил он. – Тем же самым мы занимаемся и на Лейк Серлс в Калифорнии, и на военно-воздушной базе Эдвардса. Еще одна группа работает над ядерным реактором на Якима Ридж в Вашингтоне. Ваши люди скоро займутся тем же самым… если уже не занялись.
   Дайна медленно покачала головой.
   – Когда я покинула Зону, они все еще пытались починить электричество.
   – И я бы с радостью послал бы вам двух-трех специалистов, если бы мне не стало известно, что ваш Бред Китченер сам со всем прекрасно справился. Вчера ненадолго энергия отключилась, но он разрешил проблему очень быстро. Обычная перегрузка на Арапахоу.
   – Откуда вы все это знаете?
   – Ну, у меня есть свои каналы, – добродушно сказал Флегг. – Кстати сказать, старая женщина вернулась. Милая старушка.
   – Матушка Абагейл?
   – Да. Глаза его затуманились. – Она умерла. Как жаль. А я-то надеялся лично с ней повстречаться.
   – Умерла? Матушка Абагейл умерла?
   Взгляд прояснился, и он улыбнулся ей.
   – Неужели это действительно так тебя удивляет?
   – Нет. Но меня удивляет то, что она вернулась. И это удивляет меня больше, чем вы можете себе представить.
   – Она вернулась, чтобы умереть.
   – Она сказала что-нибудь перед смертью?
   На одно мгновение маска спокойного добродушия соскользнула с лица Флегга, и под ней обнаружилось черное и злобное раздражение.
   – Нет, – сказал он. – Я думал, что может быть… может быть, она и заговорит. Но она умерла в коме.
   – Вы уверены?
   Сияющая улыбка вновь озарила его лицо.
   – Забудьте об этом. Дайна. Давайте поговорим с вами о более приятных вещах, например, о вашем возвращении в Зону. Я уверен, что вам будет приятнее оказаться там, чем здесь. Я хочу, чтобы вы кое-что захватили с собой. – Он полез в карман рубашки, вынул оттуда замшевый бумажник и вытащил из него три дорожных карты. Он передал их Дайне, которая смотрела на карты с растущим удивлением. На них была показана территория семи западных штатов. Некоторые участки были закрашены красным цветом.
   – Вы хотите, чтобы я взяла их с собой?
   – Да. Я знаю, где живут ваши люди, и хочу, чтобы вы знали, где живут мои. В знак доверия и дружбы. А когда вы вернетесь, я хочу, чтобы вы рассказали им, что Флегг никому не хочет причинять вреда. Скажите им, чтобы не посылали больше шпионов. Если они захотят прислать сюда кого-нибудь, то пусть это будет дипломатическая миссия… или обмен студентами… неважно это. Но пусть они приходят открыто. Вы скажете им об этом?
   – Конечно, я скажу. Но…
   – Вот и все. – Он поднял вверх руки. Она заметила что-то необычное и наклонилась вперед.
   – На что это вы смотрите? – Голос его зазвучал напряженно.
   – Да нет, ни на что.
   Но она увидела и по выражению его лица поняла, что он понял это. На ладонях Флегга не было линий. Кожа на них была такой же гладкой, как на животе новорожденного. Ни линии жизни, ни линии любви…
   Они долго смотрели друг на друга.
   Потом Флегг вскочил на ноги и подошел к письменному столу. Дайна тоже встала. Она начала верить в том, что он может ее отпустить. Он сел на край стола и пододвинул к себе переговорное устройство.
   – Скажу Ллойду, чтобы он смазал и заправил ваш мотоцикл. Никому больше не придет в голову беспокоиться о нехватке топлива. А ведь мы с вами помним время, когда весь мир готов был самоуничтожиться в серии ядерных взрывов из-за недостатка обычного неочищенного бензина. – Он покачал головой. – Люди вели себя очень, очень глупо. – Он нажал кнопку на интеркоме. – Ллойд?
   – Слушаю.
   – Не мог бы ты заправить и смазать мотоцикл Дайны, а потом поставить его у отеля? Она скоро уезжает от нас.
   – Да.
   Флегг отключился.
   – Ну вот и все.
   – Я могу… идти?
   – Да, мадам. Приятно было познакомиться. – Он протянул руку к двери… ладонью вниз.
   Она подошла к двери. Едва лишь она притронулась к ручке, как он снова заговорил:
   – Да, и еще один пустячок. Очень маленький пустячок.
   Дайна улыбнулась. Он усмехался, и усмешка его была дружелюбной, но на одну сияющую минуту ей показалось, что перед ней – огромный черный мастифф, вываливший язык и обнаживший свои острые зубы, которые могут рвануть руку так, словно это не рука, а посудное полотенце.
   – Что такое?
   – Среди нас есть еще один из ваших людей, – сказал Флегг. Улыбка его стала шире. – Кто бы это мог быть?
   – Откуда же мне знать? – спросила Дайна, и в мозгу у нее вспыхнула догадка: «Том Каллен!.. Неужели это все-таки был он?»
   – Ну как же так, дорогая? А я-то думал, что мы уже обо всем договорились.
   – Но я и вправду не знаю, – сказала она. – Посмотрите на ситуацию здраво, и вы поймете, что я не лгу. Комитет послал меня… и Джаджа… и кто знает, сколько еще человек… и они действовали очень осторожно. Чтобы мы не могли выдать друг друга, если… ну, вы понимаете, если что-то случится.
   – Если мы решим выдрать парочку ногтей?
   – Ну да. Ко мне подошла Сью Стерн. Наверное, Ларри Андервуд… он тоже член комитета…
   – Я знаю, кто такой мистер Андервуд.
   – Так вот, он, наверное, разговаривал с Джаджем. Но по поводу остальных… – Она покачала головой. – Скорее всего, каждый из семи членов комитета завербовал одного шпиона.
   – Могло быть и так, но так не было. Остался только один, и ты знаешь, кто он такой. – Его улыбка стала еще шире, и теперь она внушала ей страх.
   – Ты знаешь, – повторил Флегг.
   – Нет, я…
   Флегг склонился над интеркомом.
   – Ллойд уже ушел?
   – Нет, я еще здесь.
   – Погоди пока насчет мотоцикла, – сказал он. – У нас тут есть еще одно дельце.
   – О'кей.
   Флегг посмотрел на нее долгим взглядом. Пот выступил у Дайны на лбу. Казалось, глаза его стали больше и темнее. Смотреть в них было все равно что смотреть в старый и очень глубокий колодец. На этот раз, когда она попыталась оторвать свой взгляд от его глаз, у нее ничего не получилось.
   – Скажи мне, – сказал он очень мягко. – Не будем доставлять друг другу неприятностей.
   – Так все это было небольшой одноактной пьеской, не так ли?
   – Дорогая, я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   – Прекрасно понимаете. Ошибка в том, что Ллойд остался на месте. Одного вашего слова достаточно, чтобы любой из них бросился с небоскреба вниз головой. Он уже давно бы возился с моим мотоциклом. В том случае, разумеется, если бы вы ему заранее не сообщили, что не собираетесь меня отпускать.
   – Дорогая, ты страдаешь тяжелым случаем ни на чем не основанной паранойи. Полагаю, что причиной этого является тяжелое впечатление, произведенное на тебя теми четырьмя мужчинами. Со странствующим зоопарком. Должно быть, там было ужасно. Но ужасно может оказаться и здесь, а ведь мы оба не хотим этого, правда?
   Силы оставляли ее. Собрав последнюю волю, она сжала правую руку в кулак и ударила себя в правый глаз. Череп ее взорвался болью, и зрение затуманилось. Голова ее откинулась назад и ударилась о дверь с глухим звуком. Наконец-то взгляд ее оторвался от его глаз, и она почувствовала, что воля ее возвращается.
   – Ты знаешь, кто это, – сказал он. Он встал со стола и направился к ней. – Ты знаешь и расскажешь мне об этом. И удары кулаком по голове здесь не помогут, дорогая.
   – А как же так получилось, что вы сами не знаете? – закричала она ему. – Вы знали о Джадже и знаете обо мне! Как же вы не знаете о…
   Руки его с силой легли ей на плечи. Они были холодны, как мрамор.
   – О ком?
   – Я не знаю.
   Он потряс ее, как тряпичную куклу. Руки его были ледяными, но лицо излучало жару пустыни.
   – Ты знаешь. Скажи мне. Кто?
   – А ПОЧЕМУ ВЫ САМИ НЕ ЗНАЕТЕ?
   – ПОТОМУ ЧТО Я НЕ МОГУ ЭТО УВИДЕТЬ! – закричал он и швырнул ее через комнату. Когда она увидела, как его лицо склоняется над ней в сумерках, теплая моча заструилась по ее бедрам. Рэнди Флегга больше не было. Теперь перед ней был Ходячий Хлыщ, высокий человек, главный, и да поможет ей Бог.
   – Ты скажешь, – сказал он. – Ты скажешь то, что я хочу знать.
   Она посмотрела на него и медленно поднялась на ноги. Она ощутила вес ножа, прикрепленного к ее руке.
   – Хорошо, я скажу. Подойди ближе.
   Усмехаясь, он сделал шаг по направлению к ней.
   – Нет, гораздо ближе. Я хочу прошептать тебе это на ухо.
   Он подошел еще ближе. Она ощущала раскаленный жар, ледяной холод. В ушах ее стоял мощный гул. Она ощущала запах безумия – запах гнилых овощей в темном погребе.
   – Ближе, – прошептала она хрипло.
   Он сделал еще один шаг, и она резко согнула в запястье правую руку. «Щелк!» – услышала она звук пружины. Предмет оказался у нее в руке.
   – ПОЛУЧАЙ! – взвизгнула она и замахнулась на него. Уперев руки в бедра, он оглушительно расхохотался, откинув назад свое пылающее лицо.
   – Ой, насмешила! – закричал он и снова зашелся веселым хохотом.
   Она глупо уставилась на свою руку. В ней был зажат крепкий желтый банан с бело-голубой наклейкой «Чиквита». Она испуганно уронила его на ковер.
   – Ты скажешь, – прошептал он. – Обязательно скажешь.
   И Дайна поняла, что он прав.
   Она быстро повернулась, настолько быстро, что ей на секунду удалось застать врасплох даже темного человека. Одна из его черных рук дернулась, но успела лишь вырвать кусок шелка из ее блузки.
   Дайна прыгнула на стеклянную стену.
   – НЕТ! – закричал он, и она ощутила черный ветер у себя за спиной.
   Она ударилась лбом о стену и увидела, как удивительно толстые куски стекла летят вниз на автомобильную стоянку, расположенную под окнами отеля. Трещины разбежались по всему окну. Инерция вынесла ее тело в образовавшуюся дыру, и там она застряла, истекая кровью.
   Она почувствовала прикосновение его рук и подумала о том, сколько времени ему потребуется, чтобы заставить ее сознаться. Час? Два?
   «Я видела Тома, и ты не можешь учуять его, потому что он отличается от нас, он…»
   Он втащил ее обратно.
   Она убила себя, резко бросив голову вправо. Острый, как бритва, край стекла впился ей в горло. Другой осколок ткнулся в правый глаз. На мгновение тело ее напряглось, и руки стали судорожно биться о стекло. Потом она обмякла. В свой кабинет темный человек втащил кровоточащий труп.
   Рыча от ярости, Флегг пнул ее ногой. Безвольная податливость ее тела разъярила его еще больше. Рыча и вопя, он стал бить ее ногами. Глаза его полыхали темным огнем.
   Снаружи Ллойд и остальные побледнели. Они переглянулись. Это уже было свыше их сил. Дженни, Кен и Уитни ушли, всем своим видом пытаясь показать, что они ничего не слышали.
   Остался один Ллойд – но не потому, что хотел этого, а потому, что знал, что этого от него ждут. И наконец Флегг позвал его.

   Он сидел на столе, скрестив ноги и положив руки на колени. Смотрел он поверх Ллойда, в пространство. Ллойд увидел, что стеклянная стена пробита в центре. Острые края дыры были залиты кровью.
   На полу лежал неопределенный предмет, по форме смутно напоминающий человеческое тело, завернутый в занавеску.
   – Убери это, – сказал Флегг.
   – Сейчас. – Ллойд перешел на хриплый шепот. – Надо ли отрезать голову?
   – Отнеси все на восток от города, облей бензином и сожги. Понял? СОЖГИ! СОЖГИ ЭТУ МЕРЗКУЮ ТВАРЬ!
   – Хорошо.
   – Ну вот. – Флегг снисходительно улыбнулся.
   Ллойд взял тело и неверной походкой направился к двери.
   – Ллойд.
   Он остановился и оглянулся. Изо рта у него вырвался жалобный стон. Флегг по-прежнему сидел в позе лотоса, но теперь он парил в десяти дюймах над поверхностью стола, все так же безмятежно глядя в пространство.
   – Ч-ч-что?
   – Тот ключ, что я дал тебе в Фениксе, он все еще у тебя?
   – Да.
   – Храни его. Время приближается.
   – Х-хорошо.
   Он подождал еще немного, но Флегг не сказал больше ни слова. Ллойд быстро выскользнул за дверь, как всегда радуясь, что при нем остались его жизнь и душевное здоровье.

Глава 60
   К северу от Лас-Вегаса находится долина Эмигрант, и в ту ночь в ее спутанных зарослях горел небольшой костер. Рядом с ним сидел Рэнделл Флегг, занятый приготовлением небольшого зайца. Он медленно поворачивал его на грубо сделанном вертеле и смотрел, как капли жира с шипением падают в огонь. Легкий ветерок относил вкусный запах в пустыню, и оттуда пришли волки. Они уселись на склоне горы и принялись выть на почти полную луну.
   Он был недоволен тем, как идут дела.
   Старуха умерла, и сначала он подумал, что это к лучшему. Несмотря ни на что, он ее боялся. Она умерла, и он сказал Дайне Джургенс, что она умерла, не приходя в сознание… но так ли это на самом деле? Он уже не был в этом абсолютно уверен.
   Говорила ли она с ними перед смертью? А если говорила, то что?
   Что они замышляют?
   У него появилось нечто вроде третьего глаза. Это было что-то вроде способности к левитации – он принимал это, но не мог объяснить. Он мог посылать свой глаз на любые расстояния, он мог видеть… почти всегда. Но иногда глаз загадочным образом слеп. Он мог заглянуть в комнату, где лежала старуха, мог видеть их, собравшихся вокруг нее, и перышки их еще дрожали от того маленького сюрприза, который им устроили Гарольд и Надин… но потом видение исчезло, и он вновь оказался в пустыне в своем спальном мешке, и перед глазами у него висело созвездие Кассиопеи, отдыхающее в своей звездной качалке. И внутри него раздался голос: «Она умерла. Они ждали, что она заговорит, но она так ничего и не сказала».
   Но он больше не верил этому голосу.
   А тут еще эти неприятности со шпионами.
   Джадж со снесенной пулями головой.
   И эта девка, которая ускользнула от него в последнюю секунду. А она ведь знала, черт ее побери! ОНА ЗНАЛА!
   Он бросил на волков внезапный яростный взгляд, и полдюжины из них стали грызться друг с другом.
   Он знал все их секреты, кроме… кроме того, кто был третьим? Он посылал свой Глаз снова и снова, но он не видел ничего, кроме загадочного, идиотического лица луны.
   Кто был третьим?
   И как эта девка сумела его обмануть? Она застала его врасплох, оставив его в руках только обрывок своей блузки. Он знал о ее ноже, но не смог предугадать этот внезапный прыжок в стеклянную стену. А как хладнокровно она покончила с собой, без малейшего колебания! Несколько секунд, и ее уже не было в живых.
   Мысли его прыгали одна за другой, как ласки в темноте.
   Вещи понемногу изнашивались по краям. Ему это не нравилось.
   Лаудер, например.
   Он действовал так безупречно, как заводная игрушка с ключиком в спине. Пойди сюда. Пойди туда. Сделай это. Сделай то. Но бомбой убило только двоих – и весь план, все усилия были испорчены возвращением этой старой негритянки. А потом… после того как переднее колесо мотоцикла Гарольда скользнуло по аккуратной нефтяной лужице, и он пролетел несколько десятков метров вниз по лесистому горному склону, ломая кости и раздирая плоть… он ведь чуть не убил Надин. А эта тупая шлюха стояла с разинутым ртом, склонившись над обрывом, и ждала, чтобы он выстрелил снова, словно хотела, чтобы ее убили. А кто завершит начатое дело, если Надин умрет?
   Кто, если не его сын?

   На следующий день рано утром Надин выехала из городка под названием Глендейл и поехала по I-15 на своем мотороллере. Ее белоснежные волосы развевались у нее за спиной, напоминая свадебную фату.
   Ей было жаль мотороллера, который так долго и верно служил ей, но теперь жизнь его подходила к концу. Большой пробег, жара, трудный перевал через Скалистые горы, отсутствие ухода – все внесло свой склад. Звук двигателя стал хриплым и затрудненным. Но это неважно. Если он сломается раньше, чем она достигнет цели, она пойдет пешком. Теперь никто ее не преследует. Гарольд мертв. А если ей придется идти пешком, он узнает об этом и пошлет кого-нибудь ей навстречу.
   Гарольд стрелял в нее. Гарольд пытался убить ее!
   Несмотря на все усилия, мысли ее вновь и вновь возвращались к Гарольду. Она глодала воспоминания, как собака – кость. Это должно было случиться. В ту первую ночь после взрыва Флегг явился к ней во сне и сказал, что оставит Гарольда с ней до тех пор, пока оба они не окажутся на Западном Спуске, почти уже в Юте. Потом Гарольд будет устранен при помощи быстрого, безболезненного несчастного случая. Нефтяное пятно на дороге. У самого края. Никаких хлопот.
   Но случай не оказался ни быстрым, ни безболезненным, и Гарольд чуть не убил ее. Пуля пропела в дюйме от ее щеки, и все же она не могла заставить себя сдвинуться с места. Она застыла от изумления, недоумевая, как он мог совершить такой поступок, как он мог осмелиться выстрелить в нее.
   Она попыталась успокоить себя тем, что Флегг просто хотел хорошенько напугать ее, напомнить ей, кому она принадлежит. Но это было бессмысленно! Безумно! Но даже если при желании в этом и можно было усмотреть какой-то смысл, внутри нее все равно звучал твердый, уверенный голос, который убеждал ее в том, что выстрел Гарольда был чем-то таким, что Флегг просто не сумел предусмотреть.
   Она попыталась заглушить этот голос, но ей это не удалось. Голос твердил ей, что она осталась в живых только благодаря слепому случаю. Пуля Гарольда могла с таким же успехом попасть ей между глаз, а уж это-то никак не могло оказаться делом рук Флегга.
   Она обозвала этот голос лжецом. Флегг знает все, и без его воли ни один волос не упадет с твоей головы…
   «Нет, это относится только к Богу, – неумолимо отвечал голос. – К Богу, а не к нему. Ты осталась в живых только благодаря слепому случаю, а это означает, что все ставки аннулируются. Ты ему ничего не должна. Ты можешь развернуться и пойти в обратную сторону, если хочешь».
   Пойти в обратную сторону – это хорошая шутка. Где она, эта обратная сторона?
   Голосу нечего было ответить на этот вопрос. Она бы сильно удивилась, если бы дело обстояло иначе. Если ноги темного человека сделаны из глины, то она обнаружила этот факт немного поздновато.
   Она попыталась сосредоточиться на прохладной красоте пустыни, чтобы отогнать голос. Но голос остался.
   «Если ему не было известно, что Гарольд восстанет против его воли и выстрелит в тебя, когда ты крикнешь ему, что уходишь, то что еще остается для него тайной? И пролетит ли пуля мимо в следующий раз?»
   Но, Господи, ведь уже слишком поздно! Она опоздала на дни, недели, а может быть, и годы. Почему этот голос молчал до тех пор, пока то, что он говорит, не потеряло всякий смысл?
   И словно согласившись с ней, голос замолчал, и все утро она была предоставлена самой себе. Она ехала по дороге, ни о чем не думая. По дороге, ведущей в Лас-Вегас. По дороге, ведущей к нему.

   Мотороллер умер после полудня. Двигатель заскрежетал и заглох. Она ощутила жаркий, тревожный запах, напоминающий запах горелой резины. Она убила его. Она убила уже очень многих на пути к своему жениху. Она несла ответственность за смерть семерых членов Комитета Свободной Зоны и нескольких людей, приглашенных на их последнее заседание. А еще Гарольд. А еще, не будем об этом забывать, неродившийся ребенок Фрэн Голдсмит.
   Мотороллер лежал на боку, как мертвое животное. Надин посмотрела на него в течение нескольких секунд, а потом отправилась пешком. Она уже миновала Сухое Озеро. А это означало, что ночью ей придется спать около дороги, если только никто не приедет за ней. В Лас-Вегасе она окажется не раньше утра. И внезапно она почувствовала уверенность, что темный человек заставит ее проделать весь путь пешком. Она придет в Лас-Вегас голодной, жаждущей, и обожженной солнцем пустыни, и последние следы прежней жизни будут истреблены в ней. Женщина, которая обучала маленьких детей в частной школе в новой Англии, навсегда исчезнет с лица земли.
   Шел день, и она двигалась вперед. Пот градом катился с ее лица. На шоссе сверкали озерца ртути. Она сняла блузку и пошла по дороге в одном белом лифчике. Солнечный ожог? Ну и что? Честно говоря, дорогая, мне на это глубоко плевать.
   К вечеру ее грудь и плечи приобрели ужасающий пурпурный оттенок. Вечерняя прохлада наступила неожиданно, заставив ее поежиться и вспомнить о том, что спальный меток остался привязанным к багажнику мотороллера.
   Она с сомнением посмотрела вокруг, глядя на попадавшиеся тут и там машины, некоторые из которых были засыпаны песком по капот. От мысли о том, что можно устроиться на ночь в одной из этих гробниц, ее затошнило – затошнило даже сильнее, чем от ожога.
   «Я брежу», – подумала она.
   Но это уже не имело никакого значения. Она решила идти всю ночь напролет.
   Она откинула с лица свои длинные волосы и тупо поняла, что ей хочется умереть.
   Солнце скрылось за горизонтом, и установилось удивительное равновесие между светом и тьмой. Ветер, овевавший ее, был теперь смертельно холоден. Она огляделась вокруг во внезапном испуге.
   Было слишком холодно.
   Неожиданно ей вспомнился обрывок дилановской песни: «Рыскал, как крокодил… охотился в кукурузе…»
   А вслед за этим какая-то другая песенка, кажется, «Иглз», с неожиданно пугающим смыслом: «Этой ночью я хочу спать с тобой в пустыне… а вокруг нас будут миллионы звезд…»
   Внезапно она поняла, что он где-то рядом.
   Она поняла это еще до того, как он заговорил.
   «Надин». Его мягкий голос, раздающийся из сгустившейся темноты.
   – Надин, Надин… как я люблю любить Надин.
   Она обернулась и увидела его. Он сидел на капоте старого «Шевроле», скрестив ноги и положив руки на обтянутые потертыми джинсами колени. Он смотрел на нее и нежно улыбался. Но глаза его вовсе не были нежными. В них она увидела черное ликование, пляшущее, как ноги человека, только что вздернутого на виселице.
   – Привет, – сказал он. – А вот и я.
   – Да. Наконец-то ты здесь. Как и было обещано.
   Улыбка его стала шире, и он протянул руки навстречу ей. Она почувствовала исходящий от него испепеляющий жар. Его мягкие ладони обвились вокруг ее запястий и сжали их, как наручники.
   – О, Надин, – прошептал он и нагнулся, чтобы поцеловать ее. Она отвернула голову совсем чуть-чуть, подняв глаза на холодный огонь звезд, и поцелуй его пришелся не в губы, а в уголок рта. Но он не был одурачен. Кожа ее лица ощутила насмешливый изгиб его улыбки.
   «Он мне отвратителен», – подумала она. Но отвращение было лишь запекшейся коркой на чем-то более худшем – на зачерствевшей, долго скрываемой похоти, на старом прыще, у которого наконец-то появилась желтоватая головка, готовая изблевать из себя отвратительную, зловонную жидкость, давным-давно скисшую сладость. Его руки, скользившие у нее по спине, были горячее солнечного ожога. Она потерлась об него, и неожиданно холмик у нее между ног словно увеличился в объеме и стал более нежным, более чутким. Шов ее слаксов нежно возбуждал ее, так что ей захотелось потереться еще сильнее, чтобы раз и навсегда излечить себя от этого зуда.
   – Скажи мне только одно, – попросила она.
   – Все, что ты хочешь.
   – Ты сказал «как и было обещано». Кто обещал меня тебе? И почему именно меня? И как мне называть тебя? Я даже этого не знаю. Я знала тебя почти всю свою жизнь, но я не знаю, как мне тебя называть.
   – Зови меня Ричардом. Это мое настоящее имя.
   – Настоящее имя? Ричард? – спросила она с сомнением, и он захихикал ей в шею, заставляя ее съежиться от отвращения и желания. – Так кто же обещал меня?
   – Надин, – сказал он. – Я забыл. Давай начнем.
   Он соскользнул с капота, все еще держа ее за руки, и она чуть было не вырвалась и не побежала… но какой был бы в этом смысл? Он догонит ее, поймает и изнасилует.
   – Луна, – сказала она. – Она полная, как я. – Он взял ее руку и прижал ее к своим джинсам. За полым холодком молнии она ощутила что-то ужасное, живущее своей собственной пульсирующей жизнью.
   – Нет, – пробормотала она и попыталась отвести руку в сторону, но он удержал ее.
   – Иди в пустыню и стань моей женой, – сказал он.
   – Нет!
   – Говорить «нет» уже слишком поздно, дорогая.
   Она пошла с ним. Там был спальный мешок и почерневшие кости костра, освещенные серебряным сиянием луны.
   Он уложил ее.
   – Хорошо, – выдохнул он. – Теперь все хорошо.
   Пальцы его сражались сначала с пряжкой ремня, потом с пуговицей, потом с молнией.
   Она увидела, что он приготовил для нее, и зашлась в крике. Она попыталась отползти в сторону, но он схватил ее и не отпускал, и тогда она сжала ноги изо всех сил, но когда одна из его гладких рук просочилась между ними, как вода, она подумала: «Я буду смотреть вверх… я буду смотреть на луну… я ничего не почувствую, и скоро все будет кончено… я ничего не почувствую…»
   А когда его смертельный лед проскользнул в нее, крик разорвал ее легкие, и она забилась, но борьба была бесполезна. Он вонзался в нее, убийца, разрушитель, и холодная кровь хлынула у нее по бедрам, и тогда он вошел в нее глубоко, до самой матки, и луна отражалась в ее глазах, холодное серебряное пламя луны, а когда он кончил, то внутрь ее полился расплавленный металл, расплавленная медь, и она кончила вслед за ним, крича от невероятного наслаждения, кончила в ужасе, вступая в пустыню безумия через медные ворота, наблюдая за тем, как тает его лицо, а за ним обнажается лицо демона с желтыми электрическими лампочками вместо глаз – окнами в невообразимый ад, но по-прежнему в них светилась эта ужасная веселость. Снова… снова… снова входил он в нее. Казалось, он никогда не истощится. Он был смертельно холоден. И стар. Старее человечества, старее самой земли. И снова он изливал в нее расплавленную медь. Последний крик вырвался из нее и был унесен ночным ветром. Его мертвое дыхание опалило ее лицо. Теперь она была в стране безумия. Медные ворота закрылись за ней.
   ЛУНА!..

   Луна уже почти скрылась за горизонтом.
   Он поймал еще одного зайца и свернул ему шею. Разведя новый костер на костях старого, он насадил зайца на вертел и укрепил его над огнем. Волков больше не было. В эту ночь они держались поодаль, и это было правильно. В конце концов это была его брачная ночь, а та отупелая, апатичная тварь, обмякшая на другой стороне костра, была его краснеющей невестой.
   Он искренне недоумевал.
   Что он такое сделал с ней?
   Он не мог этого вспомнить.
   Да это и не важно. Она была беременна. Она послужит великолепным инкубатором. Она выносит его сына, а потом сможет умереть, выполнив свое предназначение. В конце концов для этого она и пришла сюда.
   Кролик поджарился. Он разорвал его на две части. Ее часть он разделил на мелкие кусочки, как обычно поступают с едой ребенка. Время от времени он давал ей один кусок. Некоторые из них выпадали недожеванными из ее рта, но большую часть она все же съела. Если она останется такой, ей потребуется нянька. Возможно, Дженни Энгстром.
   – Мне было очень хорошо, дорогая, – сказал он тихо.
   Она тупо посмотрела на луну. Флегг нежно улыбнулся ей и принялся за свой брачный ужин.
   После секса ему всегда хотелось есть.

* * *

   Ночью он проснулся в недоумении и испуге.
   Был ли это сон? Видение?
   «Они приближаются».
   Он попытался понять эту фразу, разместить ее в каком-нибудь подходящем контексте. Это ему не удалось.
   «Они подходят ближе».
   Кто? Кто подходит ближе?
   «Кто-то подходит ближе, а кто-то… уходит».
   Пока он спал кто-то прошел мимо его лагеря, направляясь на восток. Так и не увиденный третий? Он не знал. Луна была полной. Неужели третьему удалось сбежать? Эта мысль повергла его в состояние паники.
   «Да, но кто же приближается?»
   Когда на следующее утро он поехал обратно в Лас-Вегас, он снова улыбался и почти уже забыл свою ночную панику. Надин смирно сидела у него за спиной, как большая тряпичная кукла.
   Он пошел в «Гранд-Отель». Там он узнал, что произошло, пока он спал. В их глазах он увидел новый взгляд, настороженный и вопрошающий, и тогда он снова почувствовал, как бабочка страха бьется о него своими крыльями.

Глава 62
   Ходячий Хлыщ вернулся в Лас-Вегас вместе с Надин Кросс около половины десятого утра.
   У Ллойда все было готово на тот случай, если он потребует его к себе с докладом. Ему оставалось только позвонить Полу Берлсону и навести у него справки о Томе Каллене на тот случай, если Джули Лори действительно напала на след. Хотя вряд ли. Но с Флеггом лучше перестараться, чтобы потом не пришлось жалеть.
   Он поднял телефонную трубку, и через несколько секунд в ней раздался теннесийский гнусавый выговор Ширли Дабер.
   – Оператор слушает.
   – Привет, Ширли, это Ллойд.
   – Ллойд Хенрид! Как жизнь?
   – Не так плохо, Ширл. Не можешь набрать мне 6214?
   – Пол? Его дома нет. Он уехал в Индиан Спрингс. Но я могу попытаться достать его там.
   – О'кей, попытайся.
   В трубке раздался тонкий, скулящий писк, и Ллойд сморщился и отставил ее в сторону.
   – Бэйли слушает, – раздалось из телефона.
   – Это Ллойд, – прокричал он в трубку. – Пол у вас?
   – Какой Пол? – спросил Бэйли.
   – ПОЛ! ПОЛ БЕРЛСОН!
   – Ааа, Пол, он здесь, пьет кока-колу.
   В трубке воцарилось молчание, и Ллойд начал уже было думать, что ненадежная связь прервалась, когда раздался голос Пола.
   – Придется орать в трубку. Пол. Очень плохо слышно.
   Ллойд был не вполне уверен, что легкие Пола Берлсона справятся с этой задачей. Он был сухоньким маленьким человечком, и кое-кто в городе называл его Мистером Пижоном, потому что каждый день, кроме разве что самых жарких, он считал своим долгом носить тройку. Но он был подходящим человеком для своей должности, и как-то в припадке откровенности Флегг сказал Ллойду, что к 1991 году Берлсон будет поставлен во главе секретной полиции.
   Пол заговорил чуть-чуть громче.
   – Картотека у тебя с собой?
   – Да, мы со Стэном Бэйли разрабатываем программу ротации кадров.
   – Посмотри, есть ли у тебя какая-нибудь информация о парне по имени Том Каллен?
   – Одну секунду. – Секунда растянулась на две или три минуты, а потом снова зазвучал голос Пола: – О'кей. Том Каллен… слышишь меня, Ллойд?
   – Да.
   – Проклятые телефоны. Ему примерно от двадцати двух до двадцати пяти лет. Он точно не знает. Небольшая задержка в умственном развитии. Есть кое-какие рабочие навыки. Мы его задействуем для уборки территории.
   – Как давно он в Вегасе?
   – Немного меньше трех недель.
   – Из Колорадо?
   – Да, но у нас есть дюжина таких же, как он, кому не понравилась тамошняя жизнь. Они прогнали этого парня. Он спал с нормальной женщиной, и я полагаю, что они испугались за свой генофонд. – Пол захихикал.
   – У тебя есть его адрес?
   Пол продиктовал ему адрес, и Ллойд записал его в свой блокнот.
   – Это все, Ллойд?
   – Еще один тип, если у тебя есть время.
   Пол захихикал – суетливый смех маленького человечка.
   – Конечно, есть. У меня как раз перекур.
   – Его зовут Ник Андрос.
   – Это имя занесено в мой красный список, – немедленно ответил Пол.
   – Дааа? – протянул Ллойд. Он понятия не имел о том, что такое был это «красный список». – И кто тебе назвал его имя?
   – Как ты думаешь кто? – раздраженно произнес Пол. – Тот же самый человек, который продиктовал мне весь красный список.
   – Так вот как? О'кей. – Ллойд попрощался и повесил трубку.
   Красный список.
   Имена, которые Флегг сообщил только Полу и больше никому, по всей видимости, хотя Пол и считал, что Ллойд об этом знает. Красный список – что это может означать? Красный означает опасность.
   Ллойд снова поднял трубку.
   – Оператор слушает.
   Снова Ллойд.
   – Кто сейчас отвечает за безопасность?
   – Барри Дорган.
   – Соедини меня с ним.
   Через секунду Дорган был на проводе. Он был симпатичным парнем, за что Ллойд был ему глубоко благодарен. Слишком много людей, похожих на Поука Фримена, ошивались в последнее время в полиции.
   – Я хочу, чтобы ты арестовал одного типа, – сказал Ллойд. – Возьми его живым. Он нужен мне живым, даже если придется пойти на человеческие жертвы. Его зовут Том Каллен, и может быть, вы застанете его дома. Доставьте его в «Грэнд».
   Он дал Барри адрес Тома.
   – Насколько это серьезно, Ллойд?
   – Очень серьезно. Ты справишься с этим поручением, и кое-кто гораздо главнее меня останется тобой очень доволен.
   – О'кей. – Барри повесил трубку.
   Спустя час Барри позвонил, чтобы сообщить, что Том Каллен улизнул.
   – Но он умственно отсталый, – продолжил Барри, – и не умеет водить даже мотороллер. Если он направляется на восток, он не мог уйти дальше Сухого Озера. Мы сможем поймать его, Ллойд, обязательно сможем. Дай мне зеленый свет. – Барри просто истекал слюнями. Он был одним из тех четырех-пяти людей в Лас-Вегасе, кто знал о шпионах.
   – Дай мне подумать, – сказал Ллойд и повесил трубку, прежде чем Барри успел хоть что-нибудь возразить. Он научился думать куда лучше, чем до эпидемии, но сейчас он понимал, что это дело ему не по зубам. Да и красный список беспокоил его. Почему ему ничего об этом не сказали?
   Впервые с того момента, как он встретился с Флеггом в Фениксе, Ллойд почувствовал, что его положение не так прочно, как кажется.
   Он должен рассказать обо всем Флеггу. Ллойд встал и направился к местному телефону. По дороге ему встретился Уитни Хорган.
   – Главный, – сказал он Ллойду. – Он ждет тебя.
   – Хорошо, – ответил Ллойд, удивившись тому, как спокойно звучит его голос. Внутри он весь дрожал от страха. Но самое главное – это помнить о том, что он обязан Флеггу своей жизнью. Не стоит дурачить самого себя: ты принадлежишь темному человеку со всеми потрохами.
   «Но я не могу работать в условиях, когда он скрывает от меня информацию, – подумал он, идя к лифту. – Если бы я знал об этом красном списке в тот момент, когда разговаривал с этой шлюхой, Том Каллен уже мог бы быть в наших руках». И вновь появилось это ноющее, неприятное чувство: Флегг не знал. Третий шпион был здесь все это время, А ФЛЕГГ НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ.

   – Входи, Ллойд. – Флегг был одет в прозаический синий купальный халат. В комнате работал мощный кондиционер, и Ллойду показалось, что он шагнул прямо в Гренландию. Но когда он проходил мимо темного человека, он все равно ощутил испепеляющий жар, который излучало его тело.
   В углу на белом плетеном стуле сидела женщина, которую Флегг привел с собой этим утром. Волосы ее были аккуратно убраны. Выражение лица было тупым и бессмысленным. Когда Ллойд взглянул на нее, по спине у него побежали мурашки.
   – Хочу представить тебе Надин Кросс, – мягко сказал Флегг у него за спиной, и Ллойд вздрогнул. – Моя жена.
   Ллойд испуганно оглянулся на Флегга.
   – А это мой дорогой Ллойд Хенрид, моя правая рука. Мы с Ллойдом встретились в Фениксе, где он сидел в тюрьме и совсем уже было собрался пообедать своим товарищем по заключению. Собственно говоря, Ллойд, пожалуй, уже успел отщипнуть аппетитный кусочек. Так ведь, Ллойд?
   Ллойд вспыхнул и промолчал.
   – Протяни свою руку, дорогая, – сказал темный человек.
   Словно робот, Надин протянула руку. Глаза равнодушно смотрели в точку, расположенную где-то у Ллойда над плечом.
   «Господи помилуй, ну и кошмар», – подумал Ллойд. Пот выступил по всему его телу.
   – Рдпзнкмиться, – выдавил он и пожал теплое мясо ее руки.
   – Можешь опустить руку, любовь моя, – сказал Флегг.
   Надин опустила руку между ног, и пальцы ее забегали, как клубок змей. С чувством, очень похожим на ужас, Ллойд понял, что она мастурбирует.
   – Моя жена чувствует легкое недомогание, – сказал Флегг, хихикнув. – Кроме того, она, как говорится, в интересном положении. Поздравь меня, Ллойд, скоро я стану папой.
   – Поздравляю, – сказал Ллойд. Губы его онемели.
   – Мы можем открывать все наши маленькие секреты в присутствии Надин, так ведь? Она молчалива, как могила. Так что у нас с Индиан Спрингс?
   Ллойд моргнул и попытался привести шестеренки своего мозга в движение.
   – Там все идет хорошо, – вымолвил он наконец.
   – Все идет хорошо? – Темный человек наклонился к нему, и на одну ужасную секунду Ллойду показалось, что сейчас он откроет рот и откусит ему голову. – Тебя нельзя обвинить в слишком подробном анализе ситуации.
   – Тут есть еще одно дело…
   – Когда я захочу поговорить еще об одном деле, я спрошу тебя о нем. – Голос Флегга стал более резким, он почти кричал. Ллойд никогда не замечал за ним таким стремительных смен настроения, и это пугало его. – А сейчас я хочу, чтобы ты доложил мне об Индиан Спрингс, и на твоем месте, Ллойд, я бы постарался сделать это, как можно скорее.
   – Хорошо, – пробормотал Ллойд. Он достал из кармана блокнот и в течение следующего часа говорил об Индиан Спрингс, о реактивных самолетах и о ракетах «воздух-земля». Флегг снова расслабился.
   – Как ты думаешь, смогут ли они совершить налет на Боулдер через две недели? – спросил он. – Скажем… к первому октября?
   – Карл сможет, – неуверенно произнес Ллойд. – Насчет двух других я не уверен.
   – Я хочу, чтобы они были готовы, – пробормотал Флегг. – Я хочу, чтобы к весне эти люди прятались в норах. Я хочу напасть на них ночью, когда они будут спать. Я хочу, чтобы с их городом случилось то же самое, что с Дрезденом во Вторую мировую войну. – Он повернулся к Ллойду, и лицо его было мраморно белым. На лице его сияла усмешка, словно кривая турецкая сабля. – Я им покажу, как засылать шпионов. К весне они будут жить в погребах. Тогда мы отправимся к ним и устроим охоту на свиней. Я им покажу, как засылать шпионов.
   Ллойд наконец отважился вставить слово:
   – Третий шпион…
   – Мы найдем его, Ллойд. Об этом не беспокойся. Мы найдем этого ублюдка.
   – Мне кажется, мы знаем, кто он, – тихо сказал Ллойд.
   – Что? Что ты сказал?
   – Третий шпион…
   – Нет, – сказал Флегг решительно. – Нет. Ты пытаешься поймать собственную тень.
   – Насколько я знаю, он – друг парня, которого зовут Ник Андрос.
   Флегг рванулся через комнату так быстро, что Ллойд даже не успел этого заметить. Через мгновение он уже схватил Ллойда за воротник рубашки и сдернул его со стула. Ужасный, тошнотворный жар обжег Ллойду лицо. Черные глаза ласки были теперь лишь в дюйме от его собственных глаз.
   – И ТЫ БОЛТАЛ ЗДЕСЬ БИТЫЙ ЧАС ОБ ИНДИАН СПРИНГС. ДА Я ВЫБРОШУ ТЕБЯ ВОН В ТО ОКНО!
   Что-то – возможно, зрелище уязвимости темного человека, а возможно, мысль о том, что Флегг все равно не убьет его до тех пор, пока не вытянет из него всю информацию – дало Ллойду мужество выступить в свою защиту.
   – Я пытался сказать вам! – закричал он. – Вы прервали меня! И вы скрыли от меня этот трахнутый красный список! Если бы я знал о нем, этот сучий идиот был бы у меня в руках еще вчера вечером!
   Потом он полетел через всю комнату и ударился о дальнюю стену. Из глаз у него посыпались искры, и он ошеломленно рухнул на паркетный пол. В ушах у него гудело.
   Флегг подошел к Ллойду с выражением фальшивого сочувствия на лице.
   – Извини, – сказал он. – Давай выпьем. – Он протянул Ллойду руку и помог ему встать. – Ты будешь неразбавленный бурбон, верно?
   – Прекрасно.
   Флегг подошел к бару и налил два стакана. Ллойд выпил залпом половину. Ему стало немного лучше.
   – Мне никогда не приходило в голову, что красный список может тебе понадобиться. В нем было восемь имен – теперь осталось только пять. Это были члены их комитета и старуха. Андрос был одним из них. Но сейчас он мертв. Да, Андрос мертв, я в этом уверен. – Он бросил на Ллойда пристальный, ядовитый взгляд.
   Ллойд начал рассказывать, время от времени сверяясь со своим блокнотом. На самом деле в этом не было никакой необходимости, но ему надо было хотя бы иногда отрываться от этого пылающего взгляда. Начал он с Джули Лори, а закончил Барри Дорганом.
   – Ты говоришь, он умственно отсталый, – задумчиво сказал Флегг.
   – Да.
   Лицо Флегга расплылось в счастливой улыбке, и он и закивал головой.
   – Так вот оно что, – сказал он, обращаясь не к Ллойду, а куда-то в сторону. – Так вот почему я не мог увидеть.
   Он замолчал и подошел к телефону. Спустя несколько секунд он уже разговаривал с Барри.
   – Вертолеты. Один пусть ведет Карл, а другой – Билл Джеймисон. Непрерывная связь по радио. Пошли шестьдесят, нет – сто человек. Проследи, чтобы у них были его приметы. Каждый час докладывать мне.
   Флегг повесил трубку и радостно потер руками.
   – Мы поймаем его. Как мне хотелось бы отослать его голову его дружку Андросу. Но Андрос мертв. Не так ли, Надин?
   Надин ничего не ответила.
   – В вертолетах не будет особого толку, – сказал Ллойд. – Через три часа уже стемнеет.
   – Не трусь, Ллойд, – весело воскликнул темный человек. – Не сегодня – так завтра. Он не мог далеко уйти. Нет, он где-то совсем рядом.
   Ллойд нервно теребил свой блокнот, мечтая только об одном – оказаться где-нибудь подальше отсюда. Сейчас Флегг был в хорошем настроении, но у Ллойда не было уверенности, что это состояние продлится после того, как он узнает о Мусорном Баке.
   – У меня есть еще одна информация, – произнес он неохотно. – Она касается Мусорного Бака.
   – Милый Мусорок. Он отправился в очередное многообещающее путешествие?
   – Я не знаю, где он сейчас. Перед тем как снова уйти, он устроил один фокус в Индиан Спрингс. – Он пересказал то, что узнал от Карла. Лицо Флегга помрачнело, когда он услышал о том, что Фредди Кампанари при смерти, но когда Ллойд закончил, лицо его вновь было безмятежным. Флегг нетерпеливо махнул рукой.
   – Ладно. Когда он вернется, убейте его. Но быстро и безболезненно. Я не хочу, чтобы он страдал. Я надеялся, что он… дольше останется с нами. Возможно, Ллойд, ты этого не поймешь, но я чувствовал какое-то… внутреннее сродство с этим мальчишкой. Я думал, что смогу использовать его – и уже использовал, – но я никогда не был уверен на все сто. Даже у великого скульптора может дрогнуть в руке резец, если резец плохой. Верно, Ллойд?
   – Конечно.
   – А ведь он оказал нам огромную услугу, вооружив нас ракетами, не так ли?
   – Да, это так.
   – Он вернется. Скажи Барри, чтобы он… устранил его. Безболезненно, если возможно. А сейчас меня больше волнует этот идиот на востоке от нас. Я мог бы отпустить его, но тут дело в принципе. Вполне возможно, что мы управимся до полуночи. Я уверен, что он сейчас едет на велосипеде прямо посередке I-15, в надежде на то, что Бог этой старухи о нем позаботится. Но ведь она мертва. Да и Бог ее тоже мертв, насколько мне известно.
   Ллойд облизал пересохшие губы.
   – Я пойду?
   – Прекрасно, Ллойд, прекрасно. – Темный человек не смотрел на него. Он подошел к Надин и уставился ей в лицо. – Все будет хорошо. Очень хорошо.

   Через пятнадцать минут Ллойду позвонил Стэн Бэйли из Индиан Спрингс. Стэн был в истерике, разрываясь между ненавистью к Мусорному Баку и страхом перед темным человеком.
   Карл Хоу и Билл Джеймисон вылетели на разведку в 6:02. Еще один обученный пилот, Клифф Бенсон, летел с Карлом в качестве наблюдателя.
   В 6:12 оба вертолета взорвались в воздухе. Как он ни был потрясен, Стэн догадался послать пять человек в ангар № 9, где стояли пять оставшихся вертолетов. В каждом из них оказалась заложена бомба со взрывателем, подключенным к обычному кухонному таймеру.
   – Нет сомнений, – сказал Стэн. – Это Мусорный Бак. Он озверел. Только Богу известно, куда еще он заложил свои бомбы.
   – Проверь все, – сказал Ллойд. Сердце его бешено билось, адреналин кипел в крови, а глаза чуть не вылезали из орбит. – Проверь все! Подними всех людей и прочеши с ними каждый квадратный дюйм этой мудацкой базы. Слышишь меня, Стэн?
   – К чему все эти хлопоты?
   – К ЧЕМУ? – завопил Ллойд. – А ты сам не понимаешь, мудозвон, что случится, когда Большой Хлыщ узнает о том, что вся база…
   – Все пилоты погибли, – мягко перебил его Стэн. – Как ты этого не поймешь, Ллойд? Даже Клифф. У нас осталось шесть парней, которые не годятся даже на роль штурмана, и совсем нет учителей. Зачем нам нужны эти самолеты, Ллойд?
   И он повесил трубку.

   Том Каллен проснулся в половину десятого вечера. Он сделал глоток воды из фляжки, выполз из-под двух нависающих скал и поднял взгляд на темное небо. Безмятежная и таинственная луна парила наверху. Настало время отправляться в путь. Но он будет осторожен, ей-Богу, да.
   Потому что теперь они гонятся за ним.
   Ему приснился сон. Ник говорил с ним, и это было странно, потому что Ник не мог говорить. Он мог только писать, а Том почти не умел читать.
   Ник сказал:
   – Они знают о тебе, Том, но ты в этом не виноват. Ты все делал правильно. Просто не повезло. Так что теперь ты должен быть осторожен. Тебе нельзя больше идти по дороге, но все равно надо двигаться на восток.
   Том понял насчет востока, но не знал, как он будет ориентироваться в пустыне. Ведь может получиться так, что он будет ходить кругами.
   – Ты поймешь, – сказал Ник. – Сначала надо будет смотреть на Палец Бога.
   Том снова прикрепил фляжку к поясу и надел рюкзак.
   «ОНИ ЗНАЮТ О ТЕБЕ, ТОМ».
   Он осторожно перешел через дорогу, посмотрев в обе стороны, зацепился ногой за ограждение и скатился вниз по насыпи.
   Поднявшись, он внимательно оглядел горизонт. Глаза его были острыми, а пустынный воздух был кристально чист. Вскоре он заметил его. На фоне усыпанного звездами неба он возвышался, как восклицательный знак. Палец Бога. Он подумал, что сможет дойти до него часа за два. Миновала полночь. Прошло еще два часа. Скала не приближалась. Том подумал, уж не мираж ли это, и протер глаза. Но скала по-прежнему была на месте.
   К четырем часам утра, когда внутренний голос стал нашептывать ему, что пора подыскать себе укромное местечко, в котором можно будет проспать весь следующий день, скала наконец-то приблизилась. Но этой ночью ему до нее не дойти.
   А когда он дойдет (при условии, что они не найдут его этим днем), что тогда?
   Неважно.
   Ник скажет ему. Старина Ник.
   Тому не терпелось поскорее добраться до Боулдера и увидеть его. Ей-Богу, да.
   Он нашел удобное место в тени огромного валуна и заснул почти немедленно. В ту ночь он прошел на северо-восток почти тридцать миль. Он приближался к Горам Мормонов.
   В тот день огромная гремучая змея заползла в его убежище, чтобы укрыться от дневной жары. Она свернулась рядом с Томом, поспала немного и уползла дальше.

   Флегг стоял на краю солярия, расположенного на крыше, и смотрел на восток. Через четыре часа стемнеет, и идиот вновь отправится в путь.
   Сильный и непрекращающийся ни на секунду пустынный ветер развевал его темные волосы. Город обрывался так внезапно и переходил в пустыню. Столько пустыни, столько мест, где можно спрятаться. Люди и раньше уходили туда, и больше их никто никогда не видел.
   – Но не на этот раз, – прошептал он. – Я поймаю его. Я поймаю его.
   Он не смог бы объяснить, почему для него так важно поймать этого идиота. Все чаще и чаще он чувствовал позыв к простому действию, к движению, к уничтожению.
   Прошлым вечером, когда Ллойд сообщил ему о взрыве двух вертолетов и гибели всех пилотов, он огромным усилием воли удержался от того, чтобы не впасть в вопящую ярость. Первым его побуждением было отдать приказ немедленно сформировать вооруженную колонну и направить ее на Боулдер. И все эти вонючие мерзавцы будут раздавлены в полторы недели.
   Без сомнения.
   А если на горных перевалах выпадет ранний снег, то это будет означать конец его великого «вермахта». А ведь было уже четырнадцатое сентября. На хорошую погоду рассчитывать не приходится. Как это, черт возьми, время пролетело так быстро?
   Но ведь он был самым могущественным человеком в этой половине земного шара, разве не так? Может быть, и найдется кто-то под стать ему в России, Китае или Иране, но об этом еще лет десять можно не беспокоиться. Он знал, он чувствовал, что звезда его восходит. Он силен – вот о чем расскажет им этот идиот, если, конечно, ему удастся не заблудиться в пустыне и не замерзнуть в горах. Он расскажет им о том, что люди здесь, на западе, боятся Ходячего Хлыща и немедленно бросятся исполнять любую его команду. Он может рассказать им только то, что окончательно подорвет их уверенность в своих силах. Так почему же так необходимо, чтобы этот Том Каллен был пойман и убит, прежде чем он успеет покинуть запад?
   «Потому что я так хочу, и я получу, то что хочу, и это – вполне достаточная причина».
   А тут еще этот Мусорный Бак. Он-то думал, что можно забыть о нем. Что можно отбросить его в сторону, как неисправный инструмент. Но Мусорный Бак сумел сделать то, что не удалось бы всей Свободной Зоне. Он швырнул грязь в отлаженный механизм готовящегося похода.
   «Я ошибся…»
   Это была ненавистная мысль, и он не позволил себе додумать ее до конца. Он бросил стакан за низкое ограждение и проследил за его долгим полетом. Мысль капризного, злого ребенка мелькнула у него в мозгу: «Пусть он упадет кому-нибудь на голову!»
   Далеко внизу стакан взорвался на автомобильной стоянке… настолько далеко, что темный человек не услышал этого.
   Больше в Индиан Спрингс ничего не нашли. Всю базу перевернули вверх дном. Очевидно, Мусорный Бак заминировал первое, что попалось ему под руку – вертолеты из ангара № 9 и автоцистерны в соседнем гараже.
   Флегг изменил свой приказ насчет Мусорного Бака и велел казнить его публично. Мысль о том, что Мусорный Бак будет разгуливать по всем государственным военным базам, на которых Бог знает что может храниться, приводила его в крайне дурное расположение духа.
   Да, уверенность испарялась.
   Когда это началось? Он не мог точно ответить на этот вопрос. Но он знал, что вещи понемногу изнашиваются по краям. Ллойд тоже об этом знал. Он прочитал это в его взгляде. Неплохая идея устроить Ллойду несчастный случай до конца зимы. Слишком уж со многими из дворцовой гвардии он сдружился. С такими людьми, как Уитни Хорган и Кен ДеМотт. И даже этот Берлсон, который разболтал про красный список. Он лениво прикинул, стоит ли за это снять с него живьем кожу.
   «Но если бы Ллойд знал о красном списке, ничего бы…»
   – Заткнись, – пробормотал он. – Просто… возьми… и заткнись!
   Но эту мысль было не так-то просто отогнать. Действительно, почему он не назвал Ллойду имена руководителей Свободной Зоны? Он не знал этого, не мог вспомнить.
   Выражение удивления мелькнуло на его лице. Неужели он постоянно принимал такие глупые решения?
   И кстати, насколько предан ему Ллойд? Это выражение у него в глазах…
   – Они идут за тобой, и ты знаешь об этом.
   Он резко обернулся на звук этого тихого, бесстрастного голоса. Его широкая усмешка поблекла, когда он увидел Надин. На ней была белая ночная рубашка. Ее волосы, того же цвета, что и рубашка, облепляли ее лицо. Она была похожа на сумасшедшую сивиллу, и Флегг почувствовал страх. Она сделала еще один шаг по направлению к нему. Ноги ее были босыми.
   – Они идут сюда. Стью Редман, Глен Бэйтмен, Ральф Брентнер и Ларри Андервуд. Они придут и убьют тебя, как застигнутую в курятнике ласку.
   – Они в Боулдере, – сказал он, – прячутся у себя под кроватями, оплакивая свою старую негритянку.
   – Нет, – сказала она равнодушно. – Они уже почти дошли до Юты. Скоро они будут здесь. И они уничтожат тебя, как зловредный вирус.
   – Заткнись. Спускайся вниз.
   – Я пойду вниз, – сказала она, приближаясь к нему, и на этот раз улыбка играла на ее устах – улыбка, наполнявшая его ужасом. Щеки его побледнели, а вместе с румянцем, казалось, исчезла и его странная, горячая жизненная сила. На мгновение он показался ей старым и немощным. – Я пойду вниз… и ты пойдешь вслед за мной.
   – Убирайся.
   – Мы вместе пойдем вниз, – пропела она улыбаясь… это было ужасно. – Вниз, ВНИИИИИИИЗ…
   – Они в Боулдере!
   – Они почти уже здесь.
   – СПУСКАЙСЯ ВНИЗ!
   – Все, что ты сделал здесь, распадается прямо на глазах. А почему, собственно, должно было оказаться иначе? Период полураспада зла обычно довольно мал. Люди шепчутся по углам. Они говорят о том, что ты упустил Тома Каллена, обычного умственно отсталого паренька, у которого, однако, хватило ума, чтобы перехитрить тебя. – Слова вылетали из ее искривленного улыбкой рта все быстрее и быстрее. – Они говорят, что твой эксперт по вооружениям сошел с ума, а ты не знал о том, что это произойдет. Они боятся, что те игрушки, которые он в следующий раз принесет с собой из пустыни, могут предназначаться им, а не людям на востоке. И они уходят. Ты знаешь об этом?
   – Ты лжешь, – прошептал он. Лицо его было белым, как пергамент, а глаза выкатились из орбит. – Они не осмелятся. А если бы осмелились, то я знал бы об этом.
   Ее глаза невидяще смотрели мимо него на восток.
   – Я вижу их, – прошептала она. – Они уходят со своих постов во тьме ночи, и твой Глаз не замечает их. Они оставляют свои посты и крадутся прочь. Рабочая бригада уходит с двадцатью людьми, а возвращается с восемнадцатью. Пограничники дезертируют. Они боятся, что удача уже не на твоей стороне. Они оставляют тебя, оставляют тебя, а те, кто все еще здесь, не пошевелят и пальцем, чтобы спасти тебя, когда люди с востока придут покончить с тобой раз и навсегда…
   – ТЫ ЛЖЕШЬ! – закричал он ей. Его руки опустились ей на плечи, сломав обе ключицы, как карандаши. Он поднял ее тело высоко над головой и, развернувшись на каблуках, швырнул ее вниз. В последний момент он успел увидеть на ее лице улыбку торжества и облегчения, успел заметить в ее глазах вернувшийся к ней разум. И тогда он все понял. Она специально довела его до этого, непостижимым образом догадавшись, что только он может вернуть ей свободу…
   ОНА БЫЛА БЕРЕМЕННА ЕГО РЕБЕНКОМ.
   Она падала молча, как неисправная сигнальная ракета.
   Когда Флегг услышал неописуемый глухой звук падения ее тела, он вскинул голову к небу и завыл.

Глава 64
   Мусорный Бак нашел то, что искал.
   Он ехал по коридору, находившемуся глубоко под землей. Здесь было темно, как в шахте. В левой руке оно держал фонарик. В правой руке у него был револьвер, потому что здесь, внизу, было жутковато. Он ехал на электрической вагонетке, двигавшейся почти бесшумно по широкому коридору. Единственным исходившим от нее звуком был тихий, находившийся почти за пределами слышимости гул.
   Вагонетка состояла из сиденья для водителя и объемистого грузового отделения. В грузовом отделении лежала ракета с ядерной боеголовкой.
   Она была очень тяжелой.
   Мусор даже не мог представить себе, насколько она тяжела, потому что сдвинуть ее руками было просто невозможно. Она была длинной и обладала цилиндрической формой. Она была холодной. Проводя рукой по ее изогнутой поверхности, он едва мог поверить в то, что такая холодная мертвая глыба металла когда-нибудь может стать причиной такого адского жара.
   Он нашел ее утром. Тогда он вернулся в подземный гараж и взял там лебедку. Потом он принес лебедку обратно и обмотал цепь вокруг ракеты. Через полтора часа она уютно опустилась в электровагонетку, носом кверху. На носу стоял штамп: A161410USAF. Шины вагонетки, изготовленные из литой резины, значительно осели, когда ракета опустилась вниз.
   Он приближался к концу коридора. Впереди его ждал большой грузовой лифт, двери которого были ожидающе распахнуты. Но электричества, конечно, не было.
   «Надо поднять ее вверх с помощью лебедки», – прошептал его внутренний голос.
   Но где он найдет цепь длиной в пятьсот футов? Может быть, сварить несколько цепей в одну? Но будет ли сварной шов достаточно прочен? Трудно сказать.
   Он ласково провел рукой по гладкой поверхности ракеты.
   Любовь всегда найдет выход.
   Оставив ракету в вагонетке, он пошел по лестнице наверх. На такой базе ни в чем не может быть недостатка. Он найдет все, что ему нужно.
   Он миновал два пролета и остановился, чтобы перевести дыхание. Внезапно он подумал: «Облучился ли я?» Они экранируют радиоактивные вещества с помощью свинца. Но в фильмах, которые показывают по телевизору, люди, имеющие дело с радиацией, всегда носят защитные костюмы и индикаторы, которые меняют цвет, когда доза превышает допустимую. Потому что радиация бесшумна. Ее нельзя увидеть. Она просто проникает в твою плоть. И ты даже не знаешь, что болен, до тех пор пока тебя не начнет рвать, и у тебя не станут выпадать волосы, и тебе не придется бегать в туалет каждые несколько минут.
   Ждет ли его все это?
   Он обнаружил, что это его нимало не заботит. Он поднимет эту бомбу наверх. Чего бы ему это ни стоило, он поднимет ее наверх. Чего бы ему это ни стоило, он привезет ее в Лас-Вегас.
   Он должен искупить свою вину за тот ужасный проступок, который он совершил в Индиан Спрингс. Если для того чтобы искупить свою вину, ему надо будет умереть, то он умрет.
   – Я готов отдать за тебя жизнь, – прошептал он в темноте и снова стал взбираться по лестнице.

Глава 66
   Когда Стью увидел приближающийся к нему по оврагу темный силуэт, он приподнялся, опираясь спиной на ближайший валун, и онемелой рукой нашарил увесистый камень. Он продрог до костей. Ларри был прав. Два или три дня при такой температуре его непременно убьют. Впрочем, похоже, эта тварь, кем бы она не была, избавит его от этой участи.
   Он сильнее стиснул камень, и темный силуэт остановился в двадцати ярдах выше по оврагу. Потом он снова двинулся вперед.
   – Давай-давай, – хрипло прошептал Стью.
   Черная тень завиляла хвостом и подошла.
   – КОДЖАК?
   Это был он. И что-то было зажато у него в зубах, какой-то неясный предмет, который он уронил к ногам Стью. Он сел, виляя хвостом и ожидая комплиментов.
   – Хороший пес, – ошеломленно сказал Стью. – Хороший пес!
   Коджак принес ему кролика.
   Стью достал карманный нож, открыл его и выпотрошил кролика тремя быстрыми движениями. Он подобрал часть внутренностей и швырнул их Коджаку.
   – Хочешь?
   Коджак хотел. Стью освежевал кролика. Идея съесть кролика живым пришлась не очень по душе его желудку.
   – Дрова? – сказал он Коджаку без особой надежды. Вокруг валялось много хвороста и дров, но за пределами его досягаемости.
   Коджак помахал хвостом и не двинулся с места.
   – Принеси!
   Коджак убежал. Он понесся к восточной части оврага и вернулся с большим сухим поленом в зубах. Он уронил его рядом со Стью и залаял.
   – Хороший пес, – снова сказал Стью. – Тащи еще, Коджак!
   Радостно лая, Коджак побежал снова. Через двадцать минут он собрал достаточно дров для большого костра. Стью аккуратно отщипнул несколько щепок для того, чтобы развести огонь. Потом он проверил свои запасы и выяснил, что у него осталось еще полтора коробка спичек. Щепки занялись со второй спички, и вскоре костер запылал. Стью подвинулся поближе. Коджак лег на противоположной от костра стороне и положил морду на передние лапы.
   Когда часть дров прогорела, Стью насадил кролика на вертел и стал его жарить. Привлеченный вкусным запахом, Коджак сел рядом со Стью и стал наблюдать за кроликом с нескрываемым интересом.
   – Половина тебе, половина мне, о'кей?
   Через пятнадцать минут он снял кролика с огня и разорвал его пополам. Местами мясо подгорело, а местами было наполовину сырым, но консервированная ветчина от «Грейт Вестерн Маркетс» не шла с ним ни в какое сравнение. Они с Коджаком набросились на еду… а когда от кролика почти ничего уже не осталось, до них донесся леденящий душу вой.
   – ГОСПОДИ! – проговорил Стью с набитым ртом.
   Коджак вскочил на лапы, и шерсть у него на загривке встала дыбом. Он обежал вокруг костра и зарычал. Вой не повторился.
   Стью лег спать, положив с одной стороны увесистый камень, а с другой – открытый карманный нож. Звезды смотрели на него холодно и равнодушно. Мысли его повернулись было к Фрэн, но он тут же запретил себе думать о ней. Это было слишком горько.
   Он уснул с помощью одной из таблеток Глена. А когда угли костра превратились в золу, Коджак лег и уснул рядом с ним, согревая Стью своим теплом.

   Вечером двадцать седьмого сентября они разбили лагерь в городе Фримонт Джанкшен, и наконец-то у них было вдоволь еды.
   – Я все жду, когда это кончится, – сказал Ларри Глену в тот вечер. – И с каждым новым днем ожидание становится все более невыносимым.
   Глен кивнул.
   – Я чувствую то же самое. Забавно будет, если все это только мираж? Всего лишь кошмарный сон нашего коллективного подсознательного.
   Ларри посмотрел на него удивленно и оценивающе. Потом он медленно покачал головой.
   – Нет, вряд ли это только сон.
   Глен улыбнулся.
   – Да, и мне тоже так не кажется.
   На следующий день им представилась возможность убедиться в собственной правоте.

   После десяти часов следующего утра они поднялись на возвышение и на западе, милях в пяти, увидели запаркованные нос к носу машины, перегородившие шоссе. Все выглядело именно так, как Ларри и предполагал.
   – Авария? – спросил Глен.
   Ральф держал ладонь козырьком.
   – Вряд ли. Тогда бы они так не стояли.
   – Его люди, – сказал Ларри.
   – Да, пожалуй, – согласился Ральф. – Что будем делать, Ларри?
   Ларри вынул из заднего кармана яркий шейный платок и утер пот с лица. То ли лето вернулось в тот день, то ли до них дошел жар юго-западной пустыни. Температура была немного выше восьмидесяти.
   – Мы пойдем вниз по шоссе, чтобы проверить, вправду ли с нами Бог. Правильно, Глен?
   – Ты главный – тебе решать.
   Они стали спускаться. Через полчаса они были уже достаточно близко, чтобы разглядеть, что две перегородивших дорогу машины когда-то принадлежали патрульной службе штата Юты. Их поджидало несколько вооруженных человек.
   – Пристрелить они хотят нас, что ли? – светским тоном осведомился Ральф.
   – Не знаю, – сказал Ларри.
   – Часть винтовок с оптическим прицелом. Солнце сверкает на линзах. Так что если они хотят свалить нас, то могут сделать это в любой момент.
   Они продолжали идти. Люди у машин разбились на две группы. Пятеро вышли вперед и нацелили свои винтовки на приближающуюся троицу, а трое укрылись за машинами.
   – Восемь, Ларри? – спросил Глен.
   – Я насчитал восемь. Как ты себя чувствуешь?
   – Со мной все в порядке, – ответил Глен.
   – Ральф?
   – Я давно ждал этого момента.
   До патрульных машин оставалось меньше мили.
   – Похоже, они не собираются пристрелить нас сразу же, – сказал Ральф. – А то бы они уже давно это сделали.
   Теперь они могли различить лица. Один был с густой бородой. Другой был почти лысым, хотя и выглядел молодым. Еще на одном была надета шапочка с изображением верблюда. Один из людей имел вид бухгалтера. Он вертел в руках «Магнум-357» и нервничал в три раза больше, чем сам Ларри.
   Они остановились в двадцати футах от патрульных машин. Некоторое время обе группы молча смотрели друг на друга.
   – Доброе утро, – мягко произнес Ларри.
   Похожий на бухгалтера маленький человечек сделал шаг вперед. Он по-прежнему вертел в руках свой «Магнум».
   – Вы – Глендон Бэйтмен, Лоусон Андервуд, Стюарт Редман и Ральф Брентнер?
   – Послушай, болван, – сказал Ральф, – ты что, считать не умеешь?
   Кто-то усмехнулся. «Бухгалтер» вспыхнул.
   – Кого не хватает?
   Ларри сказал:
   – Стью попал в несчастный случай по пути сюда. А ты сейчас прострелишь себе ногу, если не прекратишь играться со своей пушкой.
   Снова смешки. «Бухгалтер» засунул-таки револьвер за пояс своих серых слаксов.
   – Меня зовут Пол Берлсон, – сказал он, – и силой данной мне власти я арестовываю вас и приказываю вам следовать за мной.
   – Кто вам дал эту власть? – немедленно спросил Глен.
   Берлсон окинул его презрительным взглядом… но к презрению примешивалось и что-то еще.
   – Вы знаете, от чьего имени я говорю.
   – Тогда скажите.
   Берлсон промолчал.
   – Вы боитесь? – спросил у него Глен. Он обвел взглядом всех восьмерых. – Неужели вы так боитесь его, что даже не можете произнести его имя? Ну что ж, тогда мне придется сделать это за вас. Его зовут Рэнделл Флегг, он также известен под кличками темного человека, высокого человека и Ходячего Хлыща.
   – Хватайте их, – сказал Берлсон. – Хватайте их всех и пристрелите первого же, кто станет сопротивляться.
   В течение одной загадочной секунды никто не двигался, и Ларри подумал: «Они не сделают этого, они так же боятся нас, как и мы их, и даже больше, хотя они и вооружены…»
   Он посмотрел на Берлсона и сказал:
   – Кого ты пытаешься обмануть, ты, мешок с цыплячьим дерьмом? Мы хотим, чтобы вы арестовали нас и отвезли в Вегас. Поэтому мы и пришли.
   Тогда они вышли из оцепенения, и это выглядело так, словно Ларри приказал им. Его с Ральфом запихнули в одну патрульную машину, Глена – в другую. От передней части салона их отделяла ячеистая сетка. Ручек на дверях не было.
   «Мы арестованы», – подумал Ларри. Эта мысль показалась ему забавной.
   Четверо человек втиснулись на переднее сиденье. Патрульная машина подалась назад, развернулась и поехала на запад. Ральф вздохнул.
   – Боишься? – тихо спросил его Ларри.
   – Черт меня побери, если я знаю. Так приятно отдохнуть после ходьбы.
   Один из людей на переднем сиденье спросил:
   – Старик с длинным языком – он у вас главный?
   – Нет, я.
   – Как тебя зовут?
   – Ларри Андервуд. А это Ральф Брентнер. А того парня зовут Глен Бэйтмен. – Он оглянулся назад. Другая патрульная машина ехала за ними.
   – Что случилось с четвертым парнем?
   – Он сломал ногу. Пришлось оставить его.
   – Да, не повезло. Меня зовут Барри Дорган. Служба безопасности Вегаса.
   Ларри почувствовал, как на язык ему просится абсурдная фраза: «Рад с вами познакомиться», и улыбнулся.
   – Сколько отсюда ехать до Лас-Вегаса?
   – Ну, мы не можем особо разгоняться из-за пробок на дорогах. Мы потихоньку расчищаем их, но работа двигается не очень быстро. Но часов через пять мы будем там.
   – Вот это класс, – сказал Ральф, качая головой. – Мы-то шли по дорогам три недели, а тут тебя довозят за пять часов.
   Дорган обернулся и посмотрел на них.
   – Не понимаю, почему вы шли пешком. Если уж на то пошло, я вообще не понимаю, зачем вы сюда пришли. Вы же должны были понимать, чем все кончится.
   – Нас послали, – сказал Ларри. – Чтобы убить Флегга, я полагаю.
   – У вас на это мало шансов, дружок. Вы отправляетесь прямиком в вегасовскую тюрьму. Он вами особенно интересуется. Он знал, что вы идете. – Он выдержал паузу. – Вам остается надеяться, что вы умрете быстро. Но вряд ли стоит на это рассчитывать. В последнее время он был в не очень хорошем расположении духа.
   – С чего бы это? – спросил Ларри.
   Но Дорган, похоже, решил, что и так уже сказал достаточно, возможно, даже слишком много. Он отвернулся от них, ничего не ответив. Ларри и Ральф смотрели по сторонам на проносившуюся мимо пустыню. За три недели ходьбы скорость уже успела стать для них новостью.

   До Лас-Вегаса они доехали за шесть часов. Он лежал посреди пустыни, как какая-то невероятная драгоценность. На улицах было много людей – рабочий день закончился, и они наслаждались вечерней прохладой. Они вертели шеями вслед патрульным машинам, а потом возвращались к своим разговорам.
   Ларри задумчиво оглядывался вокруг. В городе было электричество, улицы были чистыми, следы мародерства во время эпидемии исчезли.
   Они подъехали к тюрьме. Когда Ларри выбрался из машины, разминая застывшие мускулы, он увидел, что у Дергана в руках – пара наручников.
   – Эй, посмотри-ка, – сказал он Ральфу.
   – Мне очень жаль, но это его распоряжение.
   Ральф сказал:
   – На меня никогда не надевали наручников. Года за два до женитьбы меня подобрали на улице в стельку пьяным и отвезли в вытрезвитель, но наручников не надевали никогда. – Ральф говорил медленно, и его оклахомский выговор стал заметнее. Ларри понял, что он впал в полную ярость.
   – У меня есть приказ, – сказал Дорган. – Не будем портить друг другу жизнь.
   – Приказ, – сказал Ральф. – Знаю, кто отдал тебе этот приказ. Он убил моего друга Ника. Какого черта ты связался с этим адским псом? Ты-то ведь, вроде, сам по себе парень ничего. – Ральф смотрел на Дергана с таким гневным недоумением, что тот вынужден был отвернуться.
   – Это моя работа, – сказал он. – И я ее выполняю. Вот и все. Протяните руки, или мне придется попросить кого-нибудь сделать это за вас.
   Ларри протянул руки, и Дорган надел на них наручники.
   – Кем ты был? – спросил Ларри с любопытством. – В прежние времена?
   – Полиция Санта-Моники. Помощник следователя.
   – А теперь ты с ним. Прости меня, пожалуйста, но, ей-Богу, это забавно.
   Из соседней машины вытолкнули Глена Бэйтмена.
   – Какого черта вы его толкаете? – сердито спросил Дорган.
   – Если бы тебе пришлось шесть часов подряд слушать его болтовню, ты б его и не так толкнул, – сказал один из сопровождавших Глена людей.
   – Меня не волнует, сколько болтовни вам пришлось выслушать, но волю рукам давать нельзя. – Дорган посмотрел на Ларри. – Что такого забавного, в том, что я с ним? В течение десяти лет я был полицейским, пока не пришел Капитан Шустрик. И я видел, что происходит, когда во главе стоят парни вроде тебя.
   – Молодой человек, – мягко сказал Глен, – ваше общение с несколькими избитыми детьми и наркоманами не оправдывает тот факт, что вы оказались в объятиях монстра.
   – Уведите их, – ровно сказал Дорган. – Одиночные камеры, разные крылья.
   – По-моему, ты не уживешься со своей новой ролью, – сказал Глен. – В тебе слишком мало от нациста.
   На этот раз Дорган и сам толкнул Глена.

   Ларри вели по пустому коридору. На стенах висели таблички: НЕ ПЛЕВАТЬ НА ПОЛ. ДУШ. ТЫ ЗДЕСЬ НЕ ГОСТЬ.
   – Я бы не прочь принять душ, – сказал он.
   – Может быть, – сказал Дорган, – посмотрим.
   – Посмотрим на что?
   – На твое поведение.
   Дорган открыл камеру в конце коридора и ввел Ларри внутрь.
   – Как насчет браслетов? – спросил Ларри, вытягивая вперед руки.
   – Конечно. – Дорган снял наручники. – Так лучше?
   – Гораздо.
   – Все еще хочешь в душ?
   – Очень. – Но дело было не только в этом. Больше всего на свете Ларри не хотелось остаться в одиночестве, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. Если он останется один, к нему вернется страх.
   Дорган достал небольшой блокнот.
   – Сколько вас в Зоне?
   – Шесть тысяч, – сказал Ларри. – Каждый вечер в четверг мы играем в бинго, а призом в общей игре является двадцатифунтовая индейка.
   – Так ты хочешь в душ или нет?
   – Хочу. – «Но, похоже, не попаду», – подумал он про себя.
   – Так сколько вас?
   – Двадцать пять тысяч, но из них тысяче – меньше двенадцати лет, и их пускают в кино бесплатно. С экономической точки зрения это просто разорение.
   Дорган захлопнул блокнот и посмотрел на него.
   – Я не могу, парень, – сказал Ларри. – Поставь себя на мое место.
   Дорган покачал головой.
   – Не могу этого сделать, потому что я пока не чокнулся. Зачем вы пришли сюда? Чего вы хотели добиться? Завтра или послезавтра вы будете мертвы, как кусок собачьего дерьма. А если ему понадобится, чтобы вы заговорили, то вы ему все выложите, как миленькие. Вы просто рехнулись.
   – Нам велела идти старая женщина. Матушка Абагейл. Возможно, она тебе снилась.
   Дорган покачал головой, но при этом отвел глаза в сторону.
   – Я не понимаю, о чем ты говоришь.
   – Ну, тогда оставим эту тему.
   – Стало быть, ты не хочешь говорить со мной? И в душ не хочешь?
   Ларри засмеялся.
   – Я так дешево не продаюсь. Пошлите к нам шпиона, если, конечно, среди вас найдется парень, который не превращается в ласку, едва только при нем упомянут Матушку Абагейл.
   – Ну что ж, – сказал Дорган. – Как тебе будет угодно.
   Он прошел по коридору в свете зарешеченных ламп и закрыл за собой стальные ворота.
   «Завтра или послезавтра вы будете мертвы, как кусок собачьего дерьма».
   Но Ларри не верил этому. Этого просто не может быть.
   – Я не испугаюсь зла, – сказал он в мертвую тишину коридора, и ему понравилось звучание этой фразы. Он повторил ее снова.
   Он лег на койку, и ему пришло в голову, что он наконец-то почти вернулся на Западное Побережье, только путешествие это оказалось куда более долгим и необычным, чем кто бы то ни было мог предположить. К тому же, оно еще не закончилось.
   – Я не испугаюсь зла, – снова произнес он. Он заснул. Выражение лица его было спокойным. Спал он мирно, без снов.

   На следующий день в десять часов утра Рэнделл Флегг и Ллойд Хенрид подошли к камере Глена Бэйтмена.
   Он сидел на полу, скрестив ноги. Под своей койкой он нашел кусок угля и только что закончил надпись на стене своей камеры посреди изображений мужских и женских гениталий, имен, телефонных номеров и коротких непристойных стихотворений. Надпись гласила: «Я не гончар, и не гончарный круг, я – глина, но разве ценность достигнутой формы не зависит в той же степени от внутренних свойств глины, что и от гончарного круга и таланта Мастера?» Глен как раз восхищался этой пословицей – или это был афоризм? – в тот момент, когда ему показалось, что температура в камере неожиданно упала градусов на десять. Дверь в конце коридора с грохотом открылась. Во рту у Глена неожиданно пересохло, и кусок угля выпал у него из пальцев.
   В коридоре раздалось щелканье каблуков, направлявшихся к нему.
   Другие шаги, жалкие и тихие, поспешали за первыми, пытаясь попасть в такт.
   «Ну вот, это он. Сейчас я увижу его лицо».
   Неожиданно артрит стал причинять ему больше страданий. Боль была непереносимой. Словно из него вынули все кости, а образовавшиеся пустоты заполнили битым стеклом. И все же, когда каблуки остановились напротив его камеры, он повернул голову, и на лице его играла заинтересованная, выжидательная улыбка.
   – А, так вот вы какой, – сказал Глен. – Вовсе не такой уж бука, как мы думали.
   По другую сторону решетки стояло двое человек. Флегг был справа. На нем были синие джинсы и белая шелковая рубашка, мерцавшая в свете тусклых ламп. Он улыбался Глену. За ним стоял человек ниже его ростом и без улыбки на лице. На шее у него был надет черный камень с красной щелью.
   – Хочу вам представить моего помощника, – сказал Флегг, хихикнув. – Ллойд Хенрид, познакомься с Гленом Бэйтменом, социологом, членом Комитета Свободной Зоны и последним оставшимся в живых представителем интеллектуального фонда Зоны, с тех пор, как Ник Андрос умер.
   – Рад встретить вас, – пробормотал Ллойд.
   – Как ваш артрит, Глен? – спросил Флегг. Тон его был соболезнующим, но в глазах сверкало открытое ликование.
   Глен быстро сжал и разжал пальцы, улыбаясь Флеггу в ответ. Никто никогда не узнает, каких усилий стоила ему эта улыбка.
   «Внутренние свойства глины!»
   – Прекрасно, – сказал он. – Гораздо лучше, благодаря ночлегу под крышей. Спасибо вам.
   Улыбка Флегга слегка потускнела. Глен уловил промелькнувшее по его лицу выражение удивления и гнева. Или страха?
   – И я решил отпустить вас на свободу, – сказал он резко.
   Сияющая улыбка вновь заиграла на его лице. Ллойд удивленно охнул, и Флегг повернулся к нему.
   – Так ведь, Ллойд?
   – Ну… конечно, – сказал Ллойд.
   – Ну что ж, прекрасно, – весело сказал Глен. Он чувствовал, как артрит вгрызается в его суставы.
   – Вам дадут небольшой мопед, и вы сможете отправиться обратно домой.
   – Разумеется, я не могу отправиться домой без моих друзей.
   – Разумеется, нет. Все, что от вас требуется, это попросить меня. Встать на колени и попросить.
   Глен искренне расхохотался. Он откинул голову и смеялся долго и громко. Пока он смеялся, боль в суставах значительно уменьшилась. Он почувствовал себя лучше, сильнее и снова овладел собой.
   – Ну, ты и кадр, – сказал он. – Я знаю, чем тебе помочь. Найди-ка ты большую кучу песка, возьми в руки молоток и набей весь этот песок прямиком себе в задницу, а?
   Лицо Флегга потемнело. Улыбка исчезла. Глаза его, раньше напоминавшие своим цветом камень на шее Ллойда, теперь приобрели желтый оттенок. Он протянул руку к засову на двери камеры. Раздалось электрическое гудение. Искры засверкали у него между пальцев. Засов, черный и дымящийся, упал на пол. Ллойд Хенрид вскрикнул. Темный человек схватился за решетку и отодвинул дверь в сторону.
   – Прекрати смеяться.
   Глен засмеялся еще громче.
   – ПРЕКРАТИ СМЕЯТЬСЯ НАДО МНОЙ!
   – ДА ТЫ ЖЕ НИЧТОЖЕСТВО! – сказал Глен, утирая слезы и все еще хихикая. – Ой, извините меня… а мы-то так тебя боялись… придавали тебе такое значение… я смеюсь и над нашей глупостью, а не только над тобой…
   – Пристрели его, Ллойд. – Флегг повернулся к своему соседу. Лицо его исказилось. Пальцы его скривились, как клыки хищника.
   – Ну так убей меня сам, раз уж собрался, – сказал Глен. – Ты ведь можешь. Дотронься до меня пальцем и останови мое сердце. Соверши перевернутое крестное знамение и награди меня мозговой эмболией. Извлеки молнию вон из той розетки и разруби меня пополам. Ой, Господи… Господи помилуй… я себе живот надорву…
   Глен рухнул на койку и стал кататься из стороны в сторону, сотрясаемый неудержимым хохотом.
   – ПРИСТРЕЛИ ЕГО! – прогрохотал темный человек.
   Бледный, трясущийся от страха, Ллойд вытащил из-за пояса револьвер, чуть не уронил его, а потом попытался прицелиться в Глена. Ему пришлось взять револьвер обеими руками.
   Глен смотрел на Ллойда, по-прежнему улыбаясь.
   – Раз уж вы собрались стрелять в кого-нибудь, мистер Хенрид, то пристрелите его.
   – Давай же, Ллойд.
   Ллойд спустил курок. В замкнутом пространстве выстрел прозвучал оглушительно. Пуля выбила кусок бетона в двух дюймах от плеча Глена, срикошетила и вылетела из камеры.
   – Откуда у тебя руки растут? – завопил Флегг. – Пристрели его, идиот! Пристрели его! Он же стоит прямо перед тобой.
   – Да я пытаюсь…
   На лице у Глена по-прежнему играла улыбка. Он лишь слегка вздрогнул от звука выстрела.
   – Повторяю, раз уж вы собрались стрелять, то пристрелите его. В нем ведь нет ничего человеческого. Как-то в разговоре с другом я назвал его последним волшебником рациональной мысли, мистер Хенрид. Это оказалось даже более справедливым, нежели я предполагал. Но сейчас его чары оставляют его. Они ускользают от него, и он знает об этом. И вы тоже об этом знаете. Пристрелите его сейчас и избавьте нас от массового кровопролития и убийства.
   Лицо Флегга стало очень спокойным.
   – Хорошо, пристрели одного из нас, Ллойд, – сказал он. – Я вызволил тебя из тюрьмы, когда ты умирал от голода. А такие парни, как он, хотят запихнуть тебя обратно. Маленькие человечки, которые много говорят.
   Ллойд сказал:
   – Мистер, вам меня не одурачить. Рэнди Флегг говорит правду.
   – Но он лжет. И ты знаешь, что он лжет.
   – Он сказал мне больше правды, чем кто бы то ни было за всю мою вшивую жизнь, – сказал Ллойд и трижды выстрелил в Глена. Глена отбросило назад и изогнуло, как тряпичную куклу. Кровь хлестнула из ран. Он ударился о койку, тело его подскочило и скатилось на пол. Он с трудом приподнялся на одном локте. – Все в порядке, мистер Хенрид! – прошептал он. – Вас нельзя за это винить.
   – ЗАТКНИСЬ, СТАРЫЙ БОЛТУН! – закричал Ллойд. Он выстрелил еще раз, и лицо Глена Бэйтмена исчезло. Еще раз – и тело безжизненно подпрыгнуло. И еще раз. Ллойд плакал. Слезы катились по его сердитому, загорелому лицу. Он вспоминал кролика, который съел свои собственные лапы. Он вспоминал Поука и людей из «Конни». Он вспоминал Джорджа, которому они залепили рот скотчем. Он вспоминал тюрьму Феникса, крысу и Траска. Он вспоминал, как нога Траска показалась ему кентуккийской жареной курицей. Он снова спустил курок, но револьвер только щелкнул.
   – Хорошо, – мягко сказал Флегг. – Хорошо. Отличная работа, Ллойд. Отличная работа.
   Ллойд уронил револьвер на пол и отшатнулся от Флегга.
   – Не прикасайся ко мне! – закричал он. – Я не ради тебя это сделал!
   – Нет, ради меня, – нежно сказал Флегг. – Ты можешь думать иначе, но на самом деле это так. – Он протянул руку и сжал черный камень на шее у Ллойда. Когда он снова разжал руку, камня уже не было. На его месте висел маленький серебряный ключ.
   – Кажется, я тебе обещал его, – сказал темный человек. – В другой тюрьме. Он лгал… а я держу свое слово, не так ли, Ллойд?
   – Да.
   – Другие уходят или собираются уходить. Я знаю, кто они. Я знаю все имена. Уитни… Кен… Дженни… о да, я знаю все имена.
   – Тогда почему же вы…
   – Почему я не положу этому конец, так? Я не знаю. Может быть, лучше, чтобы они ушли. Но ты, Ллойд… Ты мой преданный и верный слуга, правда?
   – Да, – прошептал Ллойд. – Да. Наверное, это так.
   – Без меня ты был бы способен только на мелкие проделки, даже если сумел бы выбраться из тюрьмы.
   – Да.
   – Этот парень Лаудер знал об этом. Он знал, что я могу сделать его сильнее. Выше. Вот почему он шел ко мне. Но он был слишком переполнен мыслями… слишком переполнен… – На лице его появилось недоумение, и он неожиданно стал выглядеть гораздо старше. Потом он махнул рукой, и улыбка снова расцвела у него на губах. – Возможно, дела действительно идут плохо. Возможно, это так, по причине, которую даже я не могу понять… но у старого волшебника есть еще в запасе несколько фокусов, Ллойд. Один или два. А теперь слушай меня. Мы не должны терять времени, если хотим остановить этот… этот кризис доверия. Если мы хотим убить его в зародыше. Завтра мы разберемся с Андервудом и Брентнером. А теперь слушай меня внимательно…

   Ллойд лег в постель только после полуночи, а заснул уже под утро. Он говорил с Рэт-Меном. Он говорил с Полом Берлсоном. С Барри Дорганом, который согласился с тем, что распоряжение темного человека может – и должно быть – выполнено до рассвета. На парадной лужайке перед входом в «Гранд-Отель» в десять часов вечера началось строительство. Там работала бригада из десяти человек, вооруженная сварочными аппаратами, молотками и хорошим запасом стальных труб. Они сваривали трубы на двух автоплатформах напротив фонтана. Зрелище сварки вскоре привлекло целую толпу.
   – Смотри, мама-Энджи! – закричал Динни. – Фейерверк!
   – Да, но все хорошие мальчики в это время уже ложатся в постельку. – Энджи Хиршфилд уводила ребенка в сторону, и сердце ее было охвачено тайным страхом того, что творится что-то ужасное, возможно, даже более ужасное, чем супергрипп.
   – Хочу посмотреть! Хочу посмотреть на искорки! – вопил Динни, но она быстро увела его прочь.
   Джули Лори подошла к Рэт-Мену – единственному парню, который казался ей слишком жутким, чтобы спать с ним… – ну, разве что в случае крайней нужды. Его черная кожа мерцала в бело-голубом сверкании сварочных аппаратов. Он был одет как пират – широкие шелковые штаны, красный пояс и ожерелье из серебряных долларов на жилистой шее.
   – Что тут творится, Рэтти? – спросила она.
   – Рэт-Мен ничего не знает, дорогая, но он предполагает. Да уж, это точно. Похоже, завтра предстоит черная работа, очень черная. Не хочешь на минутку отойти с Рэтти в сторонку, дорогуша?
   – Может быть, – сказала Джули, – но только если ты знаешь, что тут происходит.
   – Завтра весь Вегас будет об этом знать, – сказал Рэтти. – Пошли с Рэтти, дорогуша, и он покажет тебе одну забавную штуку.
   Но Джули, к великому неудовольствию Рэт-Мена, ускользнула прочь.
   Когда Ллойд наконец заснул, работа была закончена, и толпа разошлась. На каждой из автоплатформ стояло по большой клетке. Справа и слева в каждой клетке были оставлены квадратные отверстия. Неподалеку стояли четыре машины с буксирными крюками. К каждому крюку была прикреплена тяжелая стальная цепь. Цепи змеились по лужайке перед «Гранд-Отелем», и каждая заканчивалась как раз у одного из четырех квадратных отверстий в клетках.
   К концу каждой цепи был прикреплен стальной наручник.

   Утром тридцатого сентября Ларри услышал звук открывающейся двери в дальнем конце коридора. Послышались быстро приближавшиеся шаги. Ларри лежал на тюремной койке и (думал? молился?)…
   Это было одно и то же. Но что бы это ни было, застарелая рана внутри него наконец-то зажила, и он пребывал в мире с самим собой. Он ощутил, как два человека, которыми он был всю свою жизнь – реальный и идеальный, – слились в единое живое существо. Такой Ларри понравился бы своей матери. И Рите Блэкмор. Уэйну Стаки никогда бы не пришлось открывать такому Ларри глаза на ситуацию. Даже специалисту по оральной гигиене такой Ларри вполне мог бы приглянуться.
   «Скоро я умру. Если есть Бог – а я начинаю думать, что Он есть, – то это Его воля. Мы умрем, и каким-то образом благодаря нашей смерти всему этому настанет конец».
   Он подозревал, что Глен Бэйтмен уже умер. Вчера из соседнего крыла до него донесся звук выстрелов. Именно в том направлении и уводили Глена. Ну что ж, он был стар, и его мучил артрит, а что бы там Флегг ни заготовил для них на сегодняшнее утро, вряд ли приходится ждать чего-нибудь приятного.
   Шаги остановились рядом с его камерой.
   – Вставай, сукин сын, – позвал его радостный голос. – Рэт-Мен пришел за твоей бледной задницей.
   Ларри оглянулся. У двери камеры стоял ухмыляющийся чернокожий пират с ожерельем из серебряных долларов на шее и обнаженной саблей в руке. Из-за его спины выглядывал очкастый бухгалтер. Берлсон, так, кажется, его звали.
   – Что такое? – спросил Ларри.
   – Дорогой мой, – сказал пират. – Это конец. Самый-самый конец.
   – Хорошо, – сказал Ларри и встал.
   Берлсон быстро заговорил, и Ларри заметил, что он испуган.
   – Я хочу, чтобы вы знали, что это не моя идея.
   – Насколько я понимаю, ничто здесь не является вашей идеей, – сказал Ларри. – Кто был убит вчера?
   – Бэйтмен, – ответил Берлсон, опустив глаза. – При попытке к бегству.
   – При попытке к бегству, – пробормотал Ларри и расхохотался. Рэт-Мен присоединился к нему.
   Дверь камеры открылась. Берлсон вошел внутрь с наручниками. Ларри не оказал никакого сопротивления; только вытянул руки. Берлсон надел наручники.
   – При попытке к бегству, – сказал Ларри. – Когда-нибудь и вас застрелят при попытке к бегству, – сказал Ларри. – Когда-нибудь и вас застрелят при попытке к бегству, Берлсон. – Он перевел взгляд на пирата. – И тебя тоже, Рэтти. При попытке к бегству. – Он снова засмеялся, но на этот раз Рэт-Мен не поддержал его. Он хмуро посмотрел на Ларри и стал поднимать свой меч.
   – Опусти эту штуку, чертов козел, – сказал Берлсон.
   Втроем они вышли из камеры: Берлсон впереди, потом Ларри. Рэт-Мен замыкал шествие. Когда они вышли за пределы крыла, к ним присоединились еще пять человек. Одним из них был Ральф, тоже в наручниках.
   – Эй, Ларри, – скорбно сказал Ральф. – Ты слышал? Они сказали тебе?
   – Да.
   – Ублюдки. Скоро им крышка, верно?
   – Да.
   – Заткните пасти! – прорычал один из охранников. – Это вам крышка. Сейчас посмотрите, что вас ожидает. Очень веселое развлечение.
   – Да нет же, вам крышка, – настаивал Ральф. – Разве вы не знаете этого? Разве не чувствуете?
   Рэтти толкнул Ральфа, и тот споткнулся.
   – Заткнись! – закричал он. – Рэт-Мен больше не желает слушать эту поганую шаманскую болтовню!
   – Как ты побледнел, Рэтти, – сказал Ларри с усмешкой.
   Рэт-Мен снова вскинул свою саблю, но выглядело это совсем не угрожающе. Вид у него, да и у всех остальных, был испуганный. Они чувствовали, как их накрыла тень какого-то великого и непредотвратимого события. Запах его витал в воздухе.
   На солнечном дворе стоял оливковый автофургон с надписью ТЮРЬМА ЛАС-ВЕГАСА. Ларри и Ральфа втолкнули внутрь. Дверь захлопнулась, двигатель заработал, и они тронулись. Ральф и Ларри сидели на жестких деревянных скамейках.
   Ральф тихо произнес:
   – Я слышал, весь Вегас соберется там? Думаешь, они распнут нас, Ларри?
   – Это или что-нибудь в этом роде. – Он посмотрел на Ральфа. Шляпа его была помята, перо выглядело побитым и истерзанным, но по-прежнему задиристо торчало из-под ленты. – Ты боишься, Ральф?
   – Чертовски, – прошептал Ральф. – Я не выношу боли. Я даже к доктору-то ходить боялся. Хотел бы я знать, зачем все это. Пока я только вижу, что он устроит с нашей помощью большой спектакль. Мы для этого здесь оказались?
   – Я не знаю.
   Ларри тоже был напуган, но внизу, под страхом, было безмятежное ощущение покоя. Все будет, как надо.
   – Я не испугаюсь зла, – пробормотал он. Потом он закрыл глаза и подумал о Люси. О своей матери. Отрывочные воспоминания. Он встает в школу рано утром. Он перестал ходить в церковь. Вместе с Руди они нашли порнографический журнал в канаве и просмотрели его от корки до корки – им тогда было по девять лет. Он смотрит чемпионат США по бейсболу вместе с Ивонной Ветерлен.
   Он не хотел умирать, он боялся смерти, но он обязан примириться с ней, насколько это возможно. В конце концов, выбор был сделан не им, и он начинал верить в то, что смерть – это всего лишь комната ожидания, артистическая уборная, где ты проводишь время перед выходом на сцену.

   Фургон остановился, и дверь распахнулась. Снаружи хлынул яркий солнечный свет, и они изумленно заморгали. Рэт-Мен и Берлсон впрыгнули внутрь. Вместе с солнечным светом в фургон хлынул и звук – низкий, шелестящий шорох, услышав который, Ральф опасливо склонил голову набок. Но Ларри знал, что это за звук.
   В 1986 «Тэттерд Ремнантс» играли перед самой большой аудиторией в своей жизни – они предваряли выступление Ван Халена в Чевиз Рэвин. И звук, донесшийся до них перед выходом на сцену, был точно таким же. Так что когда он выходил из фургона, он знал, чего ему ожидать, и лицо его не изменилось, хотя Ральф позади него и охнул от изумления.
   Они стояли на лужайке перед гигантским отелем-казино. Перед входом возвышались две золотые пирамиды. Прямо на траве стояли две автоплатформы. На каждой из них было по клетке, сваренной из стальных труб.
   А вокруг стояли люди.
   Они окружили лужайку не совсем правильным кругом. Они стояли на автомобильной стоянке казино, на ступеньках, ведущих к парадному входу, на подъездной дороге. Некоторые юноши помоложе посадили своих девушек себе на плечи, чтобы те могли лучше разглядеть предстоящую праздничную церемонию.
   Ларри оглядел толпу, и все те, на кого устремлялся его взгляд, отворачивались в сторону. Казалось, на всех лицах застыло выражение обреченности.
   Его и Ральфа подтолкнули к клеткам, и по пути Ларри заметил машины с буксирными крюками и цепями. Но первым понял их предназначение Ральф. В конце концов, именно он чуть ли не всю свою жизнь имел дело с техникой.
   – Ларри, – сказал он. – Они собираются разорвать нас на части.
   – Давайте, забирайтесь, – сказал Рэт-Мен, дохнув ему в лицо запахом чеснока. – Забирайся, сукин сын. Сейчас вы с дружком прокатитесь на тиграх.
   Ларри поднялся на автоплатформу.
   – Давай свою рубашку, сукин сын.
   Ларри снял рубашку, и утренний прохладный ветерок приласкал его кожу. Ральф снял свою. Шепот прошел по толпе. После многодневной ходьбы они очень сильно похудели; отчетливо было видно каждую косточку.
   – Заходи в клетку, тощий зад.
   Ларри повиновался.
   Теперь распоряжения стал отдавать Барри Дорган. Он переходил с места на место, проверяя, все ли готово. На лице у него застыла гримаса отвращения.
   Четверо водителей влезли в кабины и завели свои машины. Ральф схватил один из приваренных наручников и швырнул его в квадратное отверстие в стенке клетки. Наручник попал Полу Берлсону в голову, и по толпе пробежал нервный смешок.
   Дорган сказал:
   – Не стоит делать этого, парень. А то мне придется послать к тебе несколько ребят, чтобы они тебя усмирили.
   – Пусть делают свое дело, – сказал Ларри Ральфу. Потом он бросил взгляд на Барри Дергана. – Эй, Барри, тебя этому научили в полиции Санта-Моники?
   И снова рябь смеха пронеслась по толпе.
   – Жестокое обращение с заключенным! – закричал какой-то смельчак. Дорган вспыхнул, но ничего не сказал. Он подтянул цепи поближе к клетке Ларри, и Ларри плюнул на них, удивившись, что у него хватило на это слюны. Негромкие звуки одобрения раздались где-то сзади, и Ларри подумал: «Может быть, вот оно, может быть, они взбунтуются…»
   Но сердце его не верило в это. Слишком уж бледными и скрытными были их лица. Здесь никогда не произойдет открытого восстания.
   Дорган, Рэт-Мен и еще один человек вошли в его клетку. Рэт-Мен открыл для Ларри приваренные к цепям наручники.
   – Вытяни руки, – сказал Дорган.
   – Удивительная штука – закон и порядок, да, Барри?
   – Вытяни руки, черт тебя побери!
   – Ты что-то плохо выглядишь, Дорган. Как твое сердечко в последние дни – не пошаливает?
   – В последний раз говорю тебе, дружок. Вытяни руки.
   Ларри повиновался. Наручники скользнули на его запястья и защелкнулись. Все трое вышли из клетки и закрыли дверь.
   – Люди, вы все знаете, что это несправедливо! – закричал Ларри, и его голос, натренированный долгими годами пения, прокатился над толпой с удивительной силой. – Я не жду от вас, чтобы вы помешали этому, но я хотел бы, чтобы вы это запомнили! Нас убивают, потому что Рэнделл Флегг боится нас! Он боится нас и тех людей, от которых мы пришли сюда! – Растущий ропот пробежал по толпе. – Запомните, как мы умрем! И знайте, что в следующий раз, возможно, настанет ваша очередь умереть так же, как мы.
   Снова глухой, сердитый ропот, а потом – молчание.
   – Ларри! – крикнул Ральф.
   Со ступенек «Гранд-Отеля» спускался Рэнделл Флегг. Рядом с ним шел Ллойд Хенрид. Флегг был одет в джинсы, клетчатую рубашку, джинсовую куртку с двумя пуговицами на нагрудных карманах и стоптанные ковбойские ботинки. Единственным звуком во внезапно наступившей тишине было цоканье его каблуков.
   Темный человек усмехался.
   Ларри уставился на него. Флегг остановился перед клетками и поднял взгляд вверх. В его усмешке было какое-то черное очарование. Он полностью владел собой, и Ларри внезапно понял, что это – его звездный час, апофеоз всей его жизни.
   Флегг отвернулся от них и оглядел толпу.
   – Ллойд, – тихо сказал он, и Ллойд, выглядевший бледным, запуганным и больным, вручил Флеггу бумажный свиток.
   Темный человек развернул свиток и стал говорить. Голос его был глубок, звучен и приятен. Он звучал в абсолютной тишине, подобно серебряной ряби, которая пробегает по черному пруду.
   – Знайте о том, что я, Рэнделл Флегг, поставил свою подпись под этим правдивым документом в тридцатый день сентября тысяча девятьсот девяностого года, называемого ныне Годом Первым, годом эпидемии.
   – Твое имя – не Флегг! – крикнул Ральф. Изумленный ропот пронесся по толпе. – Почему ты не скажешь им свое настоящее имя?
   Флегг не подал виду, что слышал эти слова.
   – Знайте о том, что эти люди, Лоусон Андервуд и Ральф Брентнер, являются шпионами, которые пришли в Лас-Вегас не с добрыми намерениями, а с подрывными целями. Они прокрались в наше государства украдкой, и под покровом темноты…
   – Неплохо, – сказал Ларри, – если учесть, что мы шли по шоссе № 70 при свете дня. – Он перешел на крик. – Они арестовали нас в полдень на шоссе, так как насчет покрова темноты?
   Флегг терпеливо дождался тишины, словно считал, что надо дать Ларри и Ральфу возможность ответить на представленные обвинения… что, впрочем, в итоге не будет иметь никакого значения.
   Потом он продолжил:
   – Знайте, что когорты этих людей ответственны за диверсионные взрывы вертолетов в Индиан Спрингс, а, следовательно, и за гибель Карла Хоу, Билли Джеймисона и Клиффа Бенсона. Они повинны в убийстве.
   Глаза Ларри упали на лицо человека, стоявшего в первом ряду. Это был Стэн Бэйли, руководитель испытаний в Индиан Спрингс. Ларри не знал этого, но он заметил отразившееся на его лице недоумение и удивление и увидел, как он повернулся к соседу и сказал нечто вроде «Сорный Бак».
   – Знайте, что когорты этих людей подослали к нам своих шпионов, и эти шпионы были убиты. Эти люди приговариваются к смертной казни и будут разорваны надвое. Долг и ответственность каждого из вас – быть свидетелями этой казни, чтобы вы могли запомнить и рассказать другим то, что вы увидели в этот день.
   Усмешка Флегга на мгновение частично потухла, так как он, по всей видимости, пытался придать ей заботливый и сострадательный вид, но, несмотря на все усилия, она не стала более человечной, чем оскал акулы.
   – Те, у кого есть дети, могут идти.
   Он повернулся к машинам, которые медлили, время от времени выпуская облачка выхлопов в утренний воздух. Когда он повернулся, в толпе произошло какое-то движение, и неожиданно сквозь нее прорвался какой-то человек. Он был смертельно бледен, так что лицо его по цвету почти не отличалось от надетого на нем поварского халата. Темный человек протянул свиток Ллойду. Когда Уитни Дорган оказался перед толпой, руки Ллойда конвульсивно дернулись. Раздался отчетливый звук разрываемой бумаги.
   – ЭЙ, ВЫ, ЛЮДИ! – закричал Уитни.
   Смутный ропот пронесся над толпой. Уитни трясся с ног до головы, словно паралитик. Голова его то дергалась в сторону темного человека, то вновь отворачивалась. Флегг смотрел на Уитни с кровожадной усмешкой. Дорган направился было к повару, но Флегг жестом остановил его.
   – ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО! – завопил Уитни. – ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО!
   Воцарилась мертвая тишина. Кадык Уитни прыгал, как обезьяна на ветке.
   – Мы когда-то были американцами! – наконец прокричал он. – Американцы так не поступают. Я был всего лишь поваром, но я знаю, что американцы так не поступают, они не станут слушать какого-то кровожадного мудака в ковбойских ботинках…
   Толпа издала вздох ужаса. Ларри и Ральф обменялись недоуменными взглядами.
   – Да-да, – настаивал Уитни. – Это именно о нем. – Пот стекал по его лицу, словно слезы. – И вы будете смотреть, как этих двух парней разорвут у вас на глазах на две части, а? Вы считаете, это подходящее начало для новой жизни? Думаете, это справедливо? Говорю вам, вам будут снится кошмары до конца вашей жизни!
   Толпа согласно зашумела.
   – Мы должны остановить это, – сказал Уитни. – Настало время подумать о том, что… что…
   – Уитни, – раздался этот голос, мягкий, как шелк, и едва слышный, но оказавшийся достаточно громким, чтобы повар немедленно замолчал. Он обернулся к Флеггу, губы его беззвучно двигались, а в глазах появилось рыбье выражение.
   – Уитни, тебе надо было молчать. Голос был тихим, но без труда доносился до каждого. – Я бы отпустил тебя… да и зачем ты мне нужен?
   Уитни шевелил губами, но с них по-прежнему не мог сорваться ни один звук.
   – Подойди сюда, Уитни.
   – Нет, – прошептал Уитни, но ноги его сами двинулись с места. Он шел к темному человеку, словно привидение.
   – Я знал о твоих планах, – сказал темный человек. – Я знал о том, что ты собираешься сделать, даже раньше тебя самого. И я позволил бы тебе уползти от меня, чтобы вернуть тебя через год, в может быть, через десять. Но все это позади, Уитни.
   В последний раз Уитни сумел обрести дар речи, и слова рванулись из него сдавленным криком.
   – ТЫ ВООБЩЕ НЕ ЧЕЛОВЕК! ТЫ… ТЫ… ПРОСТО ДЬЯВОЛ!
   Флегг вытянул вперед указательный палец левой руки, так что он почти коснулся подбородка Уитни.
   – Да, ты прав, – сказал он так тихо, что никто, кроме Ллойда и Ларри Андервуда, не услышал его. – Я дьявол.
   Шар голубого огня выскочил из указательного пальца Флегга с тихим озоновым треском.
   Осенний ветер вздохов пронесся над толпой.
   Уитни вскрикнул, но не сдвинулся с места. Огненный шар коснулся его подбородка. Внезапно в воздухе разнесся приторный запах горелого мяса. Шар прошел по его губам, и крик Уитни прекратился. Потом он двинулся вдоль щеки, оставляя за собой глубокую обугленную борозду.
   Потом шар прошел по его глазам.
   Он застыл напротив его лба, и Ларри услышал, как Ральф повторяет без устали одну и ту же фразу. Ларри присоединил свой голос к голосу Ральфа:
   – Я не испугаюсь зла… я не испугаюсь зла… я не испугаюсь зла…
   Огненный шар поднялся выше, и теперь в воздухе разнесся жаркий запах горелых волос. Шар скатился ему на затылок, оставляя позади себя гротескную лысую полосу. Уитни закачался и рухнул на землю, слава Богу, лицом вниз.
   Долгое «Ааааааахххх» раздалось в толпе. Это был звук, который вырывается у людей, когда на праздник 4 июля демонстрируют особенно красивые фейерверки. Огненный шар повис в воздухе. Теперь он стал намного больше, и смотреть на него можно было только прищурившись. Темный человек указал на него пальцем, и он медленно двинулся на толпу. Стоявшие в первом ряду подались назад.
   Громовым голосом Флегг спросил:
   – ЕСТЬ ЛИ СРЕДИ ВАС ЕЩЕ КТО-НИБУДЬ, КТО НЕ СОГЛАСЕН С МОИМ ПРИГОВОРОМ? ЕСЛИ ДА, ТО ПУСТЬ ГОВОРИТ!
   Ответом было глубокое молчание.
   Флегг выглядел удовлетворенным.
   – Тогда позвольте…
   Неожиданно люди в толпе стали оборачиваться назад. Раздался удивленный ропот, перешедший в громкий шум. Флегг выглядел так, будто его застали врасплох. Теперь люди начали кричать, и хотя слов разобрать было нельзя, в голосах слышалось удивление и недоумение.
   До Ларри донесся гул электромотора. И снова он услышал это странное имя, передававшееся из уст в уста, но никто не произнес его ясно, полностью: «Бак… Сорный Бак… Мусор… Мусорок…»
   Кто-то приближался сквозь толпу, словно в ответ на вызов темного человека.

   Флегг почувствовал, как в сердце его просачивается ужас. Это был ужас перед неизвестным и неожиданным. Он предвидел все, даже глупую речь Уитни. Толпа – его толпа – распадалась, подавалась назад. Раздался крик, высокий, звонкий и леденящий душу. Кто-то не выдержал и побежал. Потом кто-то еще. А потом вся толпа бросилась врассыпную.
   – СТОЯТЬ! – закричал Флегг изо всех сил, но все было без толку. Толпа превратилась в ураган, а ураган не мог остановить даже темный человек. Ужасная, бессильная ярость захлестнула его. Снова все пошло вкривь и вкось. В самый последний момент, как с Джаджем в Орегоне, как с той женщиной, перерезавшей себе шею оконным стеклом… и как с Надин… с падающей вниз Надин…
   Они разбегались. Они увидели опоздавшего гостя, прибывшего сюда, словно некое мрачное видение из сказки ужасов. Они увидели охристое лицо окончательного, ужасного возмездия.
   И они увидели, что возвратившийся странник привез с собой.
   Когда толпа поредела, это увидел и Рэнделл Флегг, а вместе с ним Ларри, Ральф и застывший от ужаса Ллойд Хенрид, который все еще держал в руках порванный свиток.
   Это был Дональд Мервин Элберт, известный также под кличкой Мусорный Бак.
   Он сидел за рулем длинного и грязного электрокара. Аккумуляторы электрокара уже почти сели. Электрокар гудел, жужжал и дергался. Мусорный Бак подскакивал на открытом сиденье, словно сумасшедшая марионетка.
   Он страдал последней стадией лучевой болезни. Волосы его выпали, руки, торчавшие из лохмотьев рубашки, были покрыты кровоточащими язвами. Его лицо было похоже на бугристый кусок красного мыла, на котором светился один выцветший голубой глаз. Зубы его выпали, ногти выпали, а веки превратились в рваные клочья.
   Он выглядел так, словно приехал на своем электрокаре из пасти ада.
   Застыв от ужаса, Флегг следил за его приближением. Улыбка его исчезла. Яркий, насыщенный цвет его кожи внезапно потускнел. Лицо его стало похоже на матовое стекло.
   Голос Мусорного Бака экстатически рвался на свободу из его узкой груди:
   – Я принес… я принес тебе огонь… пожалуйста… прости меня…
   Первым с места сдвинулся Ллойд. Он сделал вперед один шаг, потом второй.
   – Мусорок… Мусор, мальчик мой… – Голос его звучал как карканье.
   Единственный глаз двинулся, отчаянно выискивая Ллойда.
   – Ллойд? Это ты?
   – Это я, Мусор. – Ллойд дрожал с головы до ног, совсем как Уитни несколько минут назад. – Эй, что там у тебя такое? Это случайно не…
   – Это Большая Штука, – счастливым голосом произнес Мусорный Бак. – Это атомная бомба. – Он стал раскачиваться на сиденье электрокара, как новообращенный на религиозном митинге. – Атомная бомба. Большая Штука, большой огонь, жизнь за тебя!
   – Убери ее, Мусор, – прошептал Ллойд. – Это опасно… убери ее…
   – Пусть он уберет ее отсюда, Ллойд, – проскулил темный человек, превратившийся теперь в бледного человека. – Пусть он отвезет ее обратно. Пусть он…
   В единственном глазу Мусорного Бака появилось изумление.
   – Где он? – спросил он, и голос его поднялся до агонизирующего воя. – ГДЕ ОН? ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ! ГДЕ ОН? ЧТО ВЫ С НИМ СДЕЛАЛИ?
   Ллойд предпринял еще одно сверхусилие.
   – Мусор, ты должен избавиться от этой штуки. Ты…
   И неожиданно Ральф вскрикнул:
   – ЛАРРИ! ЛАРРИ! РУКА БОГА!
   Лицо Ральфа было охвачено безумной радостью. Глаза его сияли. Он указал в небо.
   Ларри поднял голову. Он увидел электрический шар, который Флегг выпустил из своего пальца. Теперь шар вырос до огромных размеров. Он висел в небе, нервно подергиваясь в сторону Мусорного Бака, испуская искры, похожие на волоски. Ларри смутно ощутил, что воздух до такой степени был полон электричеством, что каждый волосок на его теле стоял дыбом.
   И ШАР В НЕБЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ ПОХОЖ НА РУКУ!
   – НЕЕЕЕЕТ! – завопил темный человек.
   Ларри посмотрел в его сторону… но Флегга там больше не было. Там стояла какая-то обмякшая, сгорбленная и почти бесформенная тварь – с огромными желтыми глазами, прорезанными темными щелями кошачьих зрачков.
   Потом и она исчезла.
   Ларри увидел висящую в воздухе одежду Флегга – куртку, джинсы, ботинки, – которая в течение краткого мига сохраняла форму его теле. Потом она рухнула на землю.
   Трескучий голубой огонь ринулся к электрокару, на котором Мусорный Бак непостижимым образом умудрился довести атомную бомбу до Лас-Вегаса. Он терял свои волосы, истекал кровью и изрыгал из себя вместе с рвотой все свои зубы, по мере того как лучевая болезнь все глубже и глубже проникала в него, но ни разу он не поколебался в своей решимости привезти ее темному человеку.
   Шар голубого огня заинтересованно рванулся к грузовому отсеку электрокара, пытаясь выяснить, что там такое.
   – ТАК ТВОЮ МАТЬ, НАМ ВСЕМ КРЫШКА! – крикнул Ллойд Хенрид.
   Он обхватил голову руками и упал на колени.
   «О, Господи, слава Тебе, – подумал Ларри. – Я не испугаюсь зла, я не…»
   Бесшумный белый свет заполнил весь мир.
   И праведные, и неправедные были преданы этому святому огню.

Глава 68
   Том вернулся в четыре часа утра. Коджак приветственно залаял, и Стью открыл глаза. Том встал на колени рядом с ним.
   – Стью?
   – Том? Тяжело дышать.
   – Я принес лекарства, Стью. Ник показал мне. Ты примешь лекарства и убьешь инфекцию. Ты должен сделать это прямо сейчас. – Ник достал из сумки четыре пузырька с таблетками и большую бутылку сока.
   Стью внимательно посмотрел на лекарства.
   – Том, где ты это взял?
   – В аптеке. Мне дал их Ник.
   – Да нет, серьезно…
   – Серьезно! Серьезно! Сначала надо принять пенициллин и посмотреть, подействует ли он. Который из них пенициллин?
   – Вот этот… но, Том…
   – Нет. Ты должен. Так велел Ник. И тебе надо ходить.
   – Я не могу ходить. У меня сломана нога. И я болен. – В голосе Стью появилось обиженные, капризные нотки.
   – Ты должен. Или я буду тебя таскать.
   Стью потерял контакт с реальностью. Том вложил ему в рот пенициллиновую капсулу, и Стью рефлекторно проглотил ее, запив соком. Он закашлялся, и Том похлопал его по спине. Потом он поднял Стью на его здоровую ногу и стал таскать его по вестибюлю. Коджак обеспокоенно следовал за ними.
   – Прошу Тебя, Господи, – сказал Том. – Прошу Тебя, Господи, прошу тебя, Господи.
   Никогда еще Боулдер не казался ему таким далеким, как в то унылое утро.

   Борьба Стью с пневмонией продолжалась две недели.
   Через два дня от пенициллина на коже выступила отвратительная красная сыпь, и Том стал давать ему ампициллин. Это дало лучший эффект, и утром седьмого октября Том проснулся и увидел, что Стью спит глубоко, а температура спала. Ночью жар возобновился. В течение следующих двух дней Стью непрерывно спал. Тому с трудом удавалось разбудить его, чтобы скормить ему таблетки и несколько кусочков сахара из гостиничного ресторана.
   Одиннадцатого октября начался повторный приступ. Но на этот раз температура не была уже такой высокой, а хрипы стали тише.
   Очнувшись тридцатого октября после недолгой дремоты в одном из кресел вестибюля. Том увидел, что Стью сидит на диване и оглядывается по сторонам.
   – Том, – прошептал он. – Я жив.
   – Да, – радостно воскликнул Том. – Ей-Богу, да!
   – Я голоден. Не мог бы ты приготовить какой-нибудь суп, Том? С лапшой, например?
   К восемнадцатому числу силы отчасти вернулись к Стью. Он уже мог в течение пяти минут ходить по вестибюлю отеля на костылях, которые Том принес ему из аптеки. Его постоянно терзал сводящий с ума зуд в срастающейся ноге. Двадцатого октября он впервые вышел на улицу, одевшись в теплое белье и закутавшись в огромную овечью шубу.
   День был теплым и солнечным, но в воздухе чувствовалось приближение зимы.
   – Даже не знаю, что делать, Том, – сказал Стью. – Мы сможем добраться до Грейт Джанкшена, а дальше я просто не знаю. В горах будет много снега. А ходить я пока не могу.
   – Когда ты снова сможешь ходить, Стью?
   – Не знаю. Том. Поживем – увидим.

   Двадцать восьмого октября Грин Ривер был занесен пятидюймовым слоем снега.
   – Если скоро не выехать, – сказал Стью Тому, когда они смотрели в окно на снег, – то всю зиму придется провести здесь.
   На следующий день они подъехали на своем «Плимуте» к заправочной станции на окраине города. Часто прерываясь для отдыха, они заменили облысевшие задние шины на новую шипованную резину. Стью поразмыслил о том, не стоит ли найти машину с двумя ведущими мостами, но потом принял иррациональное решение не искушать судьбу. Том погрузил в багажник четыре пятидесятифунтовых мешка с песком. Они выехали из Грин Ривера в день Хеллоуина[5] и направились на восток.

   Они приехали в Грейт Джанкшен в полдень второго ноября. Все утро небо было свинцово-серым, и когда они выехали на главную улицу города, первые снежные хлопья начали падать на капот «Плимута». Полдюжины раз по пути они попадали в короткие снегопады, но на этот раз небеса обещали нечто большее.
   – Возможно, нам придется задержаться здесь ненадолго, – сказал Стью.
   Том указал пальцем.
   – Вон там! Мотель со звездой!
   Мотель со звездой оказался «Праздничной гостиницей Великого Перевала».
   – О'кей, – сказал Стью. – «Праздничная гостиница» нам подходит.
   Он подъехал к зданию и выключил мотор «Плимута». Насколько им обоим было известно, он не заводился больше никогда. Снежные хлопья превратились в бесшумно опускающийся белый занавес. Снег шел всю ночь. Когда Стью и Том проснулись на следующее утро, они обнаружили, что Коджак сидит перед двойными дверьми парадного входа, уставившись в неподвижный мир белизны.
   – Господи Иисусе Христе, – прошептал Том. – Весь путь завален снегом, так ведь, Стью?
   Стью кивнул.
   – Как же мы доберемся до Боулдера?
   – Будем ждать весны, – сказал Стью.
   – Так долго? – Том выглядел очень опечаленным, и Стью положил руку ему на плечо.
   – Время пролетит быстро, – сказал он наконец.

   Снова этот сон. Сон о Фрэнни. Кошмар.
   Он всегда один и тот же. Фрэнни страдает от боли, лицо ее купается в поту. Ричардсон стоит между ее ног, а Лори Констебл помогает ему. Ноги Фрэн вздернуты кверху на металлических подставках…
   «Тужься, Фрэнни. Тужься. Все идет хорошо».
   Но, глядя на темные глаза Джорджа над марлевой повязкой, Стью понял, что все идет далеко не так хорошо, как он говорит. Что-то было не так. Лори вытерла губкой ее залитое потом лицо и откинула волосы со лба.
   «Неправильное положение плода».
   Кто произнес эти слова? Голос был низким, протяжным, словно пластинку на сорок пять оборотов решили проиграть на 33.
   «Неправильное положение плода».
   Голос Джорджа: «Позови Дика. Скажи ему, что, возможно, придется…»
   Голос Лори: «Доктор, она потеряла много крови…»
   Стью закурил. Вкус у сигареты был ужасный, но после такого сна сойдет любая. «Обычный кошмар, вот и все. Ты вбил себе в голову свойственную всем самцам истерическую идею, что если тебя там не будет, то может случиться беда. Брось, Стюарт, с ней все будет в порядке. Далеко не все сны сбываются».
   Но слишком много снов сбылось за последние полгода.
   Он потушил недокуренную сигарету и уставился на огонь керосиновой лампы. Было двадцать девятое ноября. Они жили в гостинице уже четыре недели. Время проходило медленно, но они развлекались тем, что бродили по городу в поисках разных забавных безделушек.
   На складе, расположенном на Грэнд авеню, Стью нашел генератор электроэнергии фирмы «Хонда». Вместе с Томом они на санках дотащили его до ратуши.
   – Что мы будем делать с этой штукой? – спросил Том. – Подключим к мотелю электричество?
   – Она для этого слишком мала, – ответил Стью.
   – Тогда что же? Для чего она? – Том чуть ли не прыгал от нетерпения.
   – Увидишь, – сказал Стью.
   Они поставили генератор в комнатку для электрооборудования, соединенную с конференц-залом, и Том начисто забыл о нем, на что Стью и рассчитывал. На следующий день Стью один отправился на аэросанях в местный магазин фото- и кинотоваров и отыскал там тридцатипятимиллиметровый кинопроектор.
   Нога его действовала уже неплохо, но все-таки ему потребовалось почти три часа, чтобы установить проектор в центре конференц-зала. Когда Том вернулся в гостиницу около пяти с раскрасневшимися щеками, сюрприз был уже готов.
   Стью привез все шесть фильмов, которые нашлись в местном кинотеатре. После ужина Стью небрежно сказал:
   – Пошли-ка сходим со мной в конференц-зал, Том.
   – Для чего?
   – Увидишь.
   Ратуша была расположена напротив гостиницы. У входа Стью вручил Тому пакетик с попкорном.
   – Зачем это? – спросил Том.
   – Нельзя же смотреть кино без попкорна, – усмехнулся Стью.
   – КИНО?
   – Ну да.
   Том рванулся в конференц-зал. Увидел посередине большой заряженный проектор. Увидел спущенный экран. Увидел два раскладных стула, установленных посреди пустынного помещения.
   – Ну и ну, – прошептал он, и появившееся на его лице выражение откровенного изумления и было тем, о чем мечтал Стью.
   Через пять минут они уже сидели бок о бок и следили за тем, как Сильвестр Сталлоне убивает несколько сотен дельцов наркобизнеса в «Рэмбо IV».
   Вспоминая об этом позднее, Стью улыбался. Непонимающий мог бы обозвать его идиотом. И действительно, он мог бы подключить видео к гораздо более слабому генератору и просмотреть с Томом несколько сотен фильмов, даже не выходя из гостиницы. Но, с его точки зрения, фильмы по видео – это было совсем не то. Но даже и не в этом дело. Дело было в том, что им надо было каким-то образом убить очень много времени… и бывали дни, когда оно оказывалось очень живучим.
   В дополнение к фильмам, Стью собрал свыше двадцати моделей, в том числе и «Роллс-Ройс» из двухсот сорока деталей, который до эпидемии супергриппа продавался по цене шестьдесят пять долларов. Том соорудил странный, но в чем-то неотразимый ландшафт из папье-маше и гипса, раскрашенных пищевыми красителями. Он занял почти весь пол в комнате для торжественных приемов. Том назвал его Лунной Базой Альфа. Да, они развлекали себя, как могли, но…
   «Не сходи с ума».
   Он разрабатывал свою ногу. Она была в гораздо лучшем состоянии, чем он рассчитывал, отчасти благодаря тренажерам в спортивном зала гостиницы. Нога все еще немного болела и плохо сгибалась, но он уже мог ковылять без костылей.
   Он был абсолютно уверен, что сможет научить Тома управляться с аэросанями, которые стояли здесь почти в каждом гараже. Проезжать по двадцать миль в день, взять палатки, большие спальные мешки, побольше сухих концентратов…
   «Да, а когда на перевале на вас двинется лавина, то вы можете помахать пакетиком сухой моркови и велеть ей, чтобы она ушла. Не сходи с ума».
   И все же…

   За завтраком он спросил:
   – Том, ты очень сильно хочешь вернуться в Боулдер?
   – И увидеть Фрэн? Дика? Сэнди? Ей-Богу, я хочу вернуться в Боулдер больше всего на свете, Стью. Ты не думаешь, что они могли отдать кому-нибудь мой маленький домик, а?
   – Уверен, что нет. Я просто хочу спросить тебя, не хочешь ли ты попытать счастливый случай?
   Том удивленно посмотрел на него. Стью уже собрался было объяснить ему, что он задумал, когда Том сказал:
   – Ей-Богу, но ведь вся жизнь – это счастливый случай, так ведь?
   Так все и решилось. Они выехали из Грейт Джанкшен в последний день ноября.

   Тому не пришлось обучаться основам вождения аэросаней. В гараже Дорожного Департамента Колорадо, меньше, чем в миле от гостиницы, Стью отыскал настоящего монстра. У монстра был двигатель повышенной мощности, обтекатель на случай сильного ветра и, самое важное, большой открытый грузовой отсек, вполне способный вместить в себя приличного размера собаку. В местных магазинах они без труда нашли себе все необходимое для путешествия, включая даже две пары беговых лыж, хотя при мысли о том, что Тома, возможно, придется обучать основам лыжного спорта, кровь у Стью стыла в жилах.
   К двум часам первого дня путешествия Стью убедился, что его страхи перед тем, что они могут застрять где-нибудь и умереть от голода, полностью безосновательны. Леса просто кишели крупной дичью. Ничего подобного за всю жизнь видеть ему не приходилось. Позже в тот же день он застрелил оленя.
   Наевшись до отвала, Стью зажарил еще около тридцати фунтов восхитительного мягкого мяса и убрал его в аэросани. В первый день они проехали только шестнадцать миль.

   В ту ночь сон изменился. Он снова был в родовой комнате. Все вокруг было залито кровью. Простыня, которой была укрыта Фрэнни, промокла насквозь. Она пронзительно кричала.
   «Он выходит, – выдохнул Джордж. – Время его наконец пришло, Фрэнни, и он ждет, так что тужься! ТУЖЬСЯ!»
   И он появился, он появился в финальном потоке крови. Джордж вынул ребенка, держа его за бедра, так как он родился ножками вперед.
   Лори стала кричать.
   Это был волк с яростно усмехающимся человеческим лицом, его лицом, это Флегг, его время снова пришло, он не был мертв, он пока не умер, он продолжал расхаживать по миру, Фрэнни родила Рэнделла Флегга…
   Стью проснулся, задыхаясь от волнения. Кричал ли он во сне?
   Том крепко спал, так глубоко забравшись в спальный мешок, что Стью был виден только его чуб. Коджак свернулся рядом со Стью. Все было в порядке, это был только сон…
   А потом в ночи раздался вой – растущий, протяжный звук серебряных колоколов ужаса и отчаянья… вой волка или, возможно, крик неспокойного духа убийцы.
   Коджак поднял голову.
   Руки, бедра, пах Стью покрылись гусиной кожей.
   Вой не повторился.
   Стью заснул. Утром они снова отправились в путь. Перед отъездом Том обратил внимание Стью на то, что все внутренности оленя куда-то исчезли.

   За три дня до Нового Года хорошая погода кончилась, и они остановились в городке Киттередж. Они уже были так близко от Боулдера, что отсрочка стала для них горьким разочарованием Даже Коджак был не в своей тарелке.
   – Мы сможем скоро снова отправиться в путь? – с надеждой спросил Том.
   – Не знаю, – ответил Стью. – Надеюсь, что сможем. Если б только выпало денька два хорошей погоды, мы бы успели добраться. Черт возьми!
   Но это оказался самый сильный снегопад за всю зиму. Снег шел пять дней, и местами сугробы достигали высоты двенадцати и даже четырнадцати футов.
   Когда снегопад закончился, они снова отправились в путь, но двигаться приходилось медленнее, чем когда-либо. Находить дорогу стало все труднее. Аэросани постоянно застревали, и им приходилось постоянно откапывать их. Во второй день 1991 года в отдалении вновь послышался грохот лавин.
   Четвертого января они достигли места, где шоссе № 6 раздваивалось и уходило на Голден.
   – О'кей, – сказал Стью, когда они остановились у поворота. – Во всяком случае, дорогу нам потерять уже не грозит. Она пробита сквозь скалы. Повезло же нам, однако, что мы не пропустили сворот.
   И действительно, оставаться на дороге было очень просто, но про езду сквозь туннели этого сказать было нельзя. Чтобы найти вход в туннель, им иногда приходилось расчищать снежные завалы. Внутри же снега не было, и аэросани зловеще скрежетали по голому асфальту. Стью очень боялся, что однажды они наткнутся на туннель, который будет забит машинами настолько, что им просто не удастся проехать. Если это случится, им придется вернуться обратно на шоссе. Они потеряют по меньшей мере неделю. А бросить аэросани и пойти пешком – это не выход, а медленный способ самоубийства.
   Боулдер был так близко.
   Седьмого января, примерно часа через два после того, как они прокопали путь сквозь очередной туннель. Том приподнялся на сиденье и указал пальцем.
   – Что это там такое, Стью?
   Стью очень устал и был раздражен. Сны больше не приходили к нему, но, как ни странно, это еще больше пугало, чем сами сны.
   – Не вставай, когда мы едем, Том! Сколько раз тебе об этом говорить? Ты опрокинешься назад, воткнешься в снег головой и…
   – Да, но что это все-таки такое? Похоже на мост. Разве по дороге у нас должна быть река?
   Стью посмотрел, увидел, заглушил двигатель и остановил аэросани.
   – Что это такое? – обеспокоенно спросил Том.
   – Эстакада, – пробормотал Стью. – Я… я просто не верю своим глазам…
   – Эстакада? Эстакада?
   Стью обернулся и сгреб Тома за плечи. – Это голденовская эстакада. Том! Там начинается шоссе № 119! Дорога на Боулдер! До города осталось только двадцать миль! Может быть, даже меньше!
   Том наконец-то понял. Рот его широко раскрылся, и, увидев появившееся на его лице комическое выражение, Стью засмеялся и похлопал его по спине.
   – Мы уже почти дома, Стью?
   – ДА, ДА, ДААААААА!
   Потом они заключили друг друга в объятия и стали топтаться на месте в неуклюжем танце. В конце концов они упали, вздымая вверх облака снежной пыли. Коджак удивленно посмотрел на них… но спустя несколько секунд он уже принялся скакать, лаять и вилять хвостом.

   В ту ночь они разбили лагерь в Голдене. На следующий день рано утром они выехали по шоссе № 119 в сторону Боулдера. Предыдущую ночь оба почти не сомкнули глаз. Никогда еще за всю свою жизнь Стью не ощущал такого нетерпения… смешанного с ноющим беспокойством о Фрэнни и ее ребенке.
   Около часа дня двигатель аэросаней стал глохнуть. Стью остановил аэросани и достал из грузового отсека канистру. Она оказалась пустой.
   – О, Господи, – сказал он, почувствовав ее смертельную легкость.
   – В чем дело, Стью?
   – Дело во мне! Я знал, что эта трахнутая канистра пуста и забыл наполнить ее. Слишком волновался, наверное. Ну скажи, разве я не идиот?
   – У нас кончился бензин?
   Стью отшвырнул в сторону пустую канистру.
   – Ей-Богу, да. Как я мог оказаться таким идиотом?
   – Наверное, думал о Фрэнни? Что нам теперь делать, Стью?
   – Попытаемся идти пешком. Возьмем спальные мешки и консервы. Прости меня. Том. Я виноват.
   – Все в порядке, не переживай.
   В тот день они до Боулдера не добрались. Им пришлось заночевать прямо на дороге, и у них даже не было сил раскопать снег, чтобы найти топливо для костра.
   Тревожная мысль посетила его, когда он вползал в свой спальный мешок. Они придут в Боулдер, и там никого не будет. Пустые дома, пустые магазины, дома с крышами, провалившимися под тяжестью снега. Все исчезли, как персонажи твоего сна, после того как ты проснулся. Потому что в мире никого больше не осталось, кроме Стюарта Редмана и Тома Каллена.

   К двум часам следующего дня они проползли еще несколько миль. Стью начал уже думать, что и следующий день им придется провести в пути. Именно он замедлял продвижение вперед. Боль в ноге становилась сильнее с каждым шагом.
   Через час после холодного консервированного ленча он, погруженный в мысли о Фрэнни, врезался в остановившегося Тома.
   – В чем дело? – спросил он, потирая больную ногу.
   – Дорога, – сказал Том, и Стью торопливо огляделся вокруг.
   После долгой паузы Стью сказал:
   – Если б не ты, я бы грохнулся вниз.
   Они стояли на снежном обрыве футов в пять высотой. Он круто уходил вниз, туда, где виднелся голый асфальт дороги. Справа стоял указатель с простой надписью ГОРОД БОУЛДЕР.
   Стью стал смеяться. Он сидел на снегу и оглушительно хохотал, не замечая озадаченного взгляда Тома. Наконец он произнес:
   – Они расчистили дороги. Видишь? Мы дошли, Том! Мы дошли! Коджак! Иди сюда!
   – Мы снова в Боулдере, – тихо пробормотал Том. – Мы пришли домой, ей-Богу, да.
   Стью похлопал его по плечу.
   – Пошли, Томми.

   Около четырех снова пошел снег. К шести уже стемнело, и черный гудрон дороги стал призрачно белым. Стью очень сильно хромал. Том раз спросил его, не надо ли ему отдохнуть, но Стью только помотал головой.
   К восьми часам вечера снег стал падать густой, непрерывной пеленой. Несколько раз они сбивались с дороги и увязали в придорожных сугробах.
   Через двадцать минут в темноте раздался молодой нервный голос, от которого они застыли на месте.
   – К-кто там идет?
   Коджак зарычал, и шерсть у него на загривке встала дыбом. Том ахнул. В темноте, поверх непрерывного воя ветра, раздался звук, от которого кровь у Стью застыла в жилах: это был звук передернутого затвора.
   «Часовые. Они поставили часовых. Забавно было бы проделать такой путь, а потом получить пулю в лоб в двух шагах от городского универмага. Действительно забавно. Даже Рэнделл Флегг смог бы это оценить».
   – Стью Редман! – закричал он в темноту. – Здесь Стью Редман! – Он сглотнул слюну. – Кто вы?
   «Глупо. Ты наверняка его не знаешь…»
   Но донесшийся до него голос действительно показался ему знакомым.
   – Стью? Стью Редман?
   – Со мной Том Каллен… ради Бога, не стреляйте в нас!
   – Это шутка?
   – Никакая не шутка! Том, скажи что-нибудь.
   – Привет, – послушно произнес Том.
   Наступила долгая пауза. Потом часовой сказал:
   – У Стью на старой квартире висел плакат. Что это был за плакат?
   Стью стал неистово рыться в своей памяти.
   – Фредерик Ремингтон! – закричал он изо всех сил. – Там еще была надпись «Тропа войны».
   – Стью! – радостно закричал часовой. Из снежной пелены вышел им навстречу черный силуэт. – Я просто не верю своим глазам…
   Когда он подошел к ним, Стью увидел, что это был Билли Геринджер.
   – Стью! Том! И Коджак тут! А где Глен Бэйтмен и Ларри? Где Ральф?
   Стью медленно покачал головой.
   – Не знаю. Нам скорей надо в тепло, Билли. Мы замерзаем.
   – Конечно, идите в универмаг – он справа по дороге. Я позову Норма Келлогга… Гарри Данбертона… Дика Эллиса… черт, да я разбужу весь город! Это же просто чудо! Я не верю своим глазам!
   – Билли…
   Билли обернулся, и Стью подошел к нему ковыляющей походкой.
   – Билли, у Фрэн должен был быть ребенок…
   Билли замер. После паузы он прошептал:
   – Черт, я совсем забыл.
   – Он родился?
   – Джордж. Джордж Ричардсон все расскажет тебе. Или Дэн Лэтроп. Он наш новый доктор, мы заполучили его недели через четыре после того, как вы ушли. Он раньше был ухо-горло-носом, но он здорово справляется…
   Стью резко встряхнул Билли, прерывая его сумбурную болтовню.
   – Что случилось? – спросил Том. – Что-то не так с Фрэнни?
   – Скажи мне, Билли, – попросил Стью. – Пожалуйста.
   – С Фрэн все в порядке, – сказал Билли. – Скоро она поправится.
   – Ты только слышал об этом?
   – Нет, я сам видел ее. Мы с Тони Донахью пришли к ней с цветами из оранжереи. Оранжерея – это его детище. Он там выращивает все, что угодно, не только цветы. Она в больнице только из-за того, что у нее были… как это там называется… римские роды?
   – Кесарево сечение?
   – Ага, точно, потому что ребенок был неправильно расположен. Мы навестили ее через три дня после родов, это было два дня назад. Мы принесли ей розы. Нам хотелось ее как-то подбодрить, потому что…
   – Ребенок умер? – глухо спросил Стью.
   – Он не умер, – сказал Билли и добавил с огромной неохотой: – Пока.
   Стью неожиданно ощутил себя где-то далеко, в свистящей пустоте. Он услышал хохот… и волчий вой…
   – У него грипп, – быстро произнес Билли. – Капитан Шустрик. Нам всем конец – так люди говорят. Фрэнни родила его четвертого. Мальчик, шесть фунтов девять унций, и сначала с ним было все в порядке. По-моему, абсолютно все в Зоне перепились, а потом, шестого числа, он… он подцепил эту дрянь. Вот так, парень, – сказал Билли, и голос его сорвался. – Он подцепил эту дрянь, черт возьми, мне так жаль, Стью…
   Стью вытянул руку, нащупав плечо Билли и оперся на него.
   – Сначала все говорили, что ему станет лучше, что, может быть, это обычный грипп… или бронхит… или воспаление легких… но доктора, они сказали, что у новорожденных почти никогда не бывает таких болезней. Что-то вроде естественного иммунитета. И Джордж, и Дэн… оба они вдоволь насмотрелись на супергрипп в прошлом году…
   – Так что едва ли они могли ошибиться, – закончил Стью вместо него.
   – Да, – сказал Билли. – Ты правильно понял.
   – Что за черт, – пробормотал Стью. Он отвернулся от Билли и заковылял по дороге.
   – Стью, куда ты идешь?
   – В госпиталь, – ответил Стью. – Навестить мою жену.

Глава 70
   Стью сидел на стуле рядом с постелью Фрэн, когда в палату вошли Джордж Ричардсон и Дэн Лэтроп. Фрэн немедленно схватила Стью за руку и сильно сжала ее. Лицевые мускулы ее напряглись, и на мгновение Стью увидел, как она будет выглядеть в старости. На мгновение она напомнила ему Матушку Абагейл.
   – Стью, – сказал Джордж. – Я слышал о твоем возвращении. Это просто чудо. Не могу описать тебе, как я рад тебя видеть. Мы все рады.
   Джордж пожал ему руку, а потом представил Дэна Лэтропа.
   Дэн сказал:
   – Мы слышали, что в Лас-Вегасе был взрыв. Вы видели его собственными глазами?
   – Да.
   – Люди тут думают, что это был взрыв ядерной бомбы. Это правда?
   – Да.
   Джордж кивнул и повернулся к Фрэн.
   – Как вы себя чувствуете?
   – Хорошо. Как мой ребенок?
   – Собственно говоря, – сказал Лэтроп, – из-за этого мы и пришли.
   Фрэн кивнула.
   – Умер?
   Джордж и Дэн переглянулись.
   – Фрэн, – сказал Джордж, – я хочу, чтобы вы слушали нас внимательно и правильно поняли то, что мы вам сейчас скажем.
   Тихо, подавляя истерику, Фрэн сказала:
   – Если он умер, просто скажите мне и все!
   – Фрэн, – сказал Стью.
   – Похоже, Питер поправляется, – мягко произнес Дэн Лэтроп.
   На мгновение в комнате воцарилось ошеломленное молчание. Фрэн посмотрела на Дэна, словно он нес какую-то несусветную бредовую чушь. Это мгновение Стью запомнил на всю жизнь.
   – Что? – прошептала наконец Фрэн.
   – Не надо радоваться раньше времени, – сказал Джордж.
   – Вы сказали… он поправляется. – На лице Фрэн застыло выражение откровенного изумления. До этого момента она не понимала, насколько она уже успела смириться с его смертью.
   – Слушайте меня внимательно, – сказал Джордж. – Капитан Шустрик, по нашим наблюдениям, является вирусом без фиксированного антигена. Так вот, у каждого нового вируса гриппа – обычного гриппа – был новый антиген. Вот почему эпидемии повторялись через каждые два-три года несмотря на прививки. Разражалась эпидемия гонконговского гриппа, и вам делали прививку. Но через два года появлялся новый тип вируса и вы заболевали, если, конечно, вам не успевали сделать новую прививку.
   – Но вы выздоравливали, – вмешался Дэн, – потому что в конце концов ваш организм начинал вырабатывать свои антитела и побеждал грипп. Что же касается Капитана Шустрика, то он сам мутировал каждый раз, когда ваш организм занимал оборонительную позицию. В результате неизбежно наступала смерть.
   – Почему же тогда мы не умерли? – спросил Стью.
   – Мы не знаем, – ответил Джордж. – И вряд ли когда-нибудь знаем.
   – Так вот, – продолжил Дэн, – люди, подхватившие Капитана Шустрика, иногда почти поправлялись, но никому не удалось победить болезнь до конца. Ваш ребенок заболел через сорок восемь часов после появления на свет. Никаких сомнений в том, что это Капитан Шустрик, не было – симптомы были классическими. Но темные пятна под нижней челюстью, которую мы с Томом связываем с четвертой и последней стадией болезни, ТАК И НЕ ПОЯВИЛИСЬ. Кроме того, периоды ремиссии становятся все дольше и дольше.
   – Я не понимаю, – сказала Фрэн. – Что…
   – Каждый раз, когда вирус мутирует, организм Питера начинает вырабатывать новые антитела, – сказал Джордж. – Существует техническая возможность рецидива, но ни разу за все это время он не вступал в четвертую, критическую фазу болезни. Вы передали ребенку по наследству половину своего иммунитета, Фрэн. Он заболел, но у него есть хороший шанс выздороветь.
   – А как насчет других женщин, которые забеременели от мужчин, не обладавших иммунитетом? – спросил Стью.
   – Мы полагаем, что их детям предстоит та же самая трудная борьба, – сказал Джордж, – и некоторые из них могут умереть. Но очень скоро у всех новорожденных в Свободной Зоне – да и ВО ВСЕМ МИРЕ – иммунитетом будут обладать и отец, и мать. Держу пари, что когда это случится, победа будет за нами.
   – Я так хочу, чтобы Питер выжил, – прошептал Фрэн, – просто потому, что он мой, и я люблю его. – Она посмотрела на Стью. – И он – это моя связь со старым миром. Он похож больше на Джесса, чем на меня, и я рада этому. Так и должно быть. Ты понимаешь меня, Стью?
   Стью кивнул, и ему в голову пришла странная мысль о том, как ему хотелось бы посидеть с Хэпом, Нормом Брюеттом и Виком Палфри, выпить и пива и посмотреть, как Вик сворачивает одну из своих дерьмовых цигарок.

   Его маленькие ручки были сжаты в кулачки. Лицо его было красным. На лоб ему свисал забавный клок темных волос. Глаза его были голубыми, и казалось, что он смотрел прямо на Стью, словно обвиняя его во всех своих несчастьях.
   Лоб его пересекала глубокая вертикальная складка… линия «я-хочу».
   Фрэнни снова плакала.
   – Фрэнни, что с тобой?
   – Все эти пустые кроватки, – проговорила она сквозь слезы, обведя взглядом палату для новорожденных. – Он здесь совсем один. Неудивительно, что он плачет, Стью. Эти пустые кроватки, о, Господи…
   – Недолго ему придется быть одному, – сказал Стью и обнял ее за плечи. – И судя по его виду, мне кажется, что скоро он совсем выздоровеет. Как ты считаешь, Лори?
   Но Лори уже ушла, оставив их одних перед стеклянным окном палаты.
   Морщась от боли в ноге, Стью наклонился к Фрэнни и неуклюже обнял ее. Они смотрели на Питера с таким удивлением, словно это был первый родившийся на земле ребенок. Скоро Питер уснул, прижав ручки к груди, но они продолжали смотреть на него… и удивлялись тому, что он вообще появился на свет.