- Повторите еще раз, как все произошло, - допрашивал Штольберг легко раненого ефрейтора. Из объяснений заикающегося солдата Генрих понял, что во всем виновато привидение под названием Черная Дама. Ночью ефрейтор обходил территорию вверенного ему для охраны участка. Позади него послышался шипящий звук, на который он обернулся и увидел полупрозрачное свечение, своими формами напоминающее женщину в средневековом одеянии. Часовой выпустил по призраку автоматную очередь и в страхе за свою жизнь убежал за угол, где и был встречен обходящим посты начальником караула.
- Они, что, из новеньких? – указав на солдата и лежащие позади него три прикрытых брезентом трупа, отчитывал Штольберг дежурного офицера. – Это же не первый случай, когда это так называемое «привидение» путешествует вокруг замка. Вы что, не можете довести до личного состава составленную мной инструкцию с правилами поведения при встрече с этой чертовой «Шварц Фрау»? Там же ясно сказано: ни при каких обстоятельствах не открывать огонь, а место, где оно якобы появилось, обследовать только утром? Ваши подчиненные разве об этом не знают?
- Никак нет, господин гауптштурмфюрер, - оправдывался офицер, - все в точности доведено до солдат и унтер-офицеров. Но поймите, против страха даже боевой устав не работает.
- Так добейтесь того, чтобы работал! – заорал Штольберг, - сами, если надо, оденьтесь в привидение и бегайте ночью по казарме, чтобы ваши бойцы привыкли к инфернальным врагам. Они у вас дети сопливые или солдаты вермахта? Шайзе! Развели тут черти что! Что там дальше произошло? – слегка успокоившись, спросил у дежурного офицера Штольберг.
- Не знаю, как случилось, - продолжил объяснения офицер, - начальник караула в общем-то боец опытный, привидений не боится…  Одним словом он попытался убедить ефрейтора, что привидений не бывает. Личным примером вдохновить, так сказать. Вчетвером побежали к месту, где тому пригрезилась эта «Шварц Фрау». Результат перед вами… Самое интересное, что ефрейтор мало пострадал, может и правда – вера в приведения защищает от них?.. А неверие, наоборот, убивает…
- Доннерветтер, - выругался Штольберг, - все свободны, ефрейтора в госпиталь, убитых убрать, - скомандовал он дежурному офицеру.
- Доброе утро, Эрих, - поздоровался Генрих, - неприятности? Как вы чувствуете себя после вчерашнего купания?
- Да какое оно к чертовой матери доброе, - опускаясь на корточки и осматривая место взрыва, произнес Штольберг. – Похоже на мине подорвались. Не многовато ли потерь за эти сутки, господин Штраубе? Как считаете? И вот еще что непонятно, откуда здесь соль? Как думаете? – Штольберг макнул палец в небольшую горстку белых кристаллов, которые сначала понюхал, а затем попробовал на вкус.
- Поваренная соль? – сделав ударение на первом слове, поинтересовался Генрих.
- Она самая, натрий хлор. Химию изучали?
- Безусловно, но это не самый любимый мой предмет, - ответил Генрих, - а зачем вам мои познания?
- Думаю вот…  насколько я помню, соль не входит в состав ни одного взрывчатого вещества, - вслух размышлял Штольберг, - а если бы и входила, то мы бы не нашли ее здесь в таком рафинированном виде. Она бы вступила в реакцию и не оставила следов. Следовательно, тут дело в другом…
- Ладно, Эрих, - Генрих протягинул Штольбергу ключи от «Опеля - Амирала», - бак полный. А у меня своих дел хватает. Ключи от подвалов при мне, благодарю за содействие, и желаю вам удачи в решении ваших химических и не только химических задач. Да, и не подведите, машина должна быть завтра утром у меня под окнами, иначе, сами понимаете – доктор Вагнер порвет меня на куски. Чует мое сердце, что в ближайшие дни он оклемается. Хайль Гитлер, - Генрих повернулся кругом и направился в сторону замка.
- Хайль, - отмахнулся Штольберг. Он, опустившись на корточки, продолжил с увлечением разгадывать свою пиротехническую головоломку. 
Ближе к вечеру, Эрих подогнал машину к дому Гетлинга. Лотар вынес и положил в багажник два обшитых брезентом фанерных ящика с надписями «1» и «2» по всем своим шести граням. Сразу после того, как стало известно о способе переправки, подельники расфасовали ценности по ящикам, и чтоб не перепутать свое добро с чужим, пометили их цифрами. На заднее сиденье «Адмирала» Гетлинг положил автомат, несколько штук всегда напоминающих Штольбергу яйца Фаберже наступательных гранат М-39, дополнительные обоймы к своему «Вальтеру».
- Лотар, тут ехать всего километров шестьдесят, а вы экипировались, будто собираетесь в одиночку штурмовать Лондон, - съехидничал Эрих.
- Лишнее оружие и боеприпасы никогда не помешают, - заметил Гетлинг, усаживаясь за руль и заводя мотор, - особенно если их не приходится тянуть на своем горбу. Я же не спрашиваю вас, зачем вы взяли свой фотоаппарат. Вам наверно хочется отснять момент, как мы торжественно грузим наше золото на борт аэроплана? – не остался в долгу Гетлинг.
- Да нет, - замялся Штольберг, -  вдруг я увижу по дороге что-нибудь достойное внимания. Фотоаппарат всегда может пригодиться.
- Автомат тоже. Вы бы лучше о другом думали, - продолжил свои подначки Гетлинг, - вы в дорогу без документов едете? Или успели сделать новые, взамен утонувших вместе с формой? Кстати, ничего ценного больше не утонуло? Боевые награды, деньги…? Да, и еще, когда будете печатать снимки, обязательно сделайте мне на память одну фото, ту, где вы с голой жопой. Я успел вас щелкнуть пару раз. Ради бога не подумайте, что я педераст, мне эта фотография нужна чисто для потехи – поржать на старости лет. Гы, гы, гы…
- Идите вы к чертовой матери, Лотар, - разозлился Штольберг. - Награды дома, новые документы завтра доставят из Баранович, денег утонуло примерно марок девяносто, что вас еще интересует? Поехали!
- Ну, поехали, - Гетлинг снял «Вальтер» с предохранителя, положил его на пол у сиденья  между ног, выжал сцепление, включил передачу и надавил на газ. – Расскажите лучше, что там удалось нарыть по поводу взрыва в замке?
- Вообще-то, проводить  подобные расследования - это ваша работа, которую я сделал сегодня вместо вас. Так что цените мою доброту, – заметил комендант.
- Ну и, - пропустив замечание товарища мимо ушей, потребовал продолжения Лотар.
- В общем, картина мне видится таким образом, - закурив сигарету и выпустив дым в окно, пояснил Эрих, - театр теней. На землю высыпается соль, поливается спиртом, наверх кладется медленно горящая фигурка Черной Дамы, допустим из плотного картона или жестянки, все это дело поджигается. В результате образуется облачко мертвенного сияния. Можно еще издалека подсветить облако фонарем. Если есть нужда травмировать не только психику, но и тело врага, то место минируется, как это и произошло вчера. По-моему все просто. 
- Сами додумались или видели подобное где-нибудь, - одобрив гипотезу, спросил Гетлинг.
- Сам, - ответил Штольберг и после недолгой паузы добавил, - видел.
- Да ну вас, - заржал Лотар, - давайте лучше вместе подумаем, как с этой напастью бороться. Если партизаны будут нам каждый день подобные спектакли устраивать, то это до добра не доведет. Нужно принимать контрмеры. В общем, так, как вернемся, выпишем взвод карателей из Баранович, устроим облаву, и пусть они расстреляют каждого десятого. Или пятого. Сразу одумаются. Баш на баш. А как иначе…
***
- Себя не выдавать, в бой ни с кем не вступать, все разглядеть и намотать на ус. Понял? – инструктировал Тычко командир отряда Шмель. Участок дороги тебе известен. Вот отсюда, - командир ткнул пальцем в карту, - и до деревни Липки.
- Что-нибудь планируется в Липках? - спросил Тычко не только из чистого любопытства, а желая подтверждения полученной недавно на берегу озера информации. Очень уж хотелось старшине большего к себе доверия, которого он так и не сумел заслужить за время пребывания в отряде «Нёман».
- Этого тебе знать не положено, - отрезал Шмель, - задача ясна? Бери под свое командование двух бойцов, и в 19.00 приступайте.
- Есть, - Тычко отдал честь, развернулся на каблуках и, кривя физиономию, удалился строевым шагом.

36
3 июля, наши дни. Несвиж
Пока Островский изучал затребованное из архива дело Франца Куцего и обдумывал, вызвать ли ему того повесткой или самому заявиться к нему, пришло известие о покушении. Так, подумал Вадим, а вот и зацепки начинают появляться. Не успел аноним сообщить о причастности потерпевшего к делу об убийстве старика Юркевского, как тому уже и голову проломили. Оперативненько сработали. Наконец-то всё как-то начинает складываться, а то даже не знал, в какую сторону копать. Хорошо хоть жив остался. Придёт в себя, надо будет наведаться, если врачи разрешат. Только бы память у него не отшибло. Смекнёт сучёнок, что черепно-мозговая и начнёт косить под дурака. Ничего из него потом не вытянешь, хоть тресни. Формально-то закон на его стороне будет. Окажется непригоден для проведения дознания по медицинским показаниям, вот и все дела. Привет тебе, Вадик, от Франца Михалыча, у которого мыши на чердаке, и за свои слова он не ответчик. Теперь надо грамотно обыск провести, ничего не упустив. Может, что-нибудь там и отыщется, хотя слабо в это верится.
Выяснив, кто из оперативников на выезде, он вышел на улицу, сел в машину и спустя десять минут был уже на месте преступления.
В доме работала оперативная группа.
- Что свидетели? – спросил Вадим у старшего, останавливаясь на крыльце и оглядываясь в поисках следов случившегося.
- Соседка первой его обнаружила. Говорит, что ничего не слышала. Видела, как он пришел около шести. Был один и вроде трезвый.
- А во сколько обнаружила?
- Между половиной седьмого и семью.
- Дверь у него была открыта, - вступила в разговор стоявшая тут же соседка. – Гляжу, а в щели голова вроде. Я кругом-то обежала, в калитку сунулась и прямо обмерла вся. Лежит, значит, Франц Михалыч лицом вниз, кровь кругом и только пальцами по доскам скребёт. У меня аж ноги чуть не подкосились.
- В дом заходили? - прервал её Островский.
- Нет, в дом не заходила, - мотнула та головой. – Побежала милицию вызывать.
- А скорую?
- Скорую уже милиционеры вызвали. Я как-то и не догадалась, испугалась сильно, - смутилась женщина.
- А раньше возле дома никого не видели? – продолжал он спрашивать, чувствуя, что от этой свидетельницы проку будет немного.
- Так я ж сама минут за десять до него пришла. Никого не видела. Убрала бельё со двора, сушилось оно у меня на верёвке вот тут, - она указала куда-то за спину, - ну и вижу, идёт сосед как всегда со своим портфельчиком, цигаркой попыхивает. Поздоровался и к себе. Телевизор включил громко, через окно было слышно. Иной раз он у Франца там до часу ночи орал. Соседи жаловались.
- Потерпевший что-нибудь говорил? – продолжал расспрашивать Вадим, надеясь нащупать правильное направление разговора. –  Имена называл?
- Ещё когда в сознании был, всё про камень какой-то шептал, - вспомнил старший опергруппы. – А больше – ничего. Его когда на носилки перекладывали, он уже ни на что не реагировал.
- Я тоже про камень слышала, - подтвердила соседка.
- Так, может, его камнем и ударили, - предположил Вадим, оглянувшись на коллегу.
- Рана ровная, - ответил тот, - камнем так не получится.
Островский вошел в дом и остановился. Похоже, хозяин не отличался опрятностью. Жилище имело запущенный вид: обшарпанные стены, давно некрашеный пол, ободранные двери. 
В кухне на столе лежала буханка чёрного хлеба, а рядом завёрнутый в бумагу кусок колбасы. Вдоль стены стояло десятка два бутылок из-под креплёного и пара водочных.
- Вот здесь, видно, на него и напали, - сказал за спиной оперативник. – На холодильнике и на стене остались капли крови. Удар был нанесён сзади, скорее всего, молотком или чем-то похожим. Орудие пока не обнаружили. А вот тут, - он указал на дверной косяк, - он упал. Видите отпечаток руки.
- Хорошо, до двери успел доползти, - заметил Островский, переступая через лужу уже загустевшей крови. – Что врач сказал?
- Говорит, ранение тяжелое. Может и помереть. Всё зависит от того, есть ли осколки. Сейчас, наверно, уже оперируют. Кровищи много вытекло из него. Если бы не соседка, лежал бы сейчас в морге мужик и не парился по поводу больничного.

Первое, что увидел Ежи Бронивецкий, когда пришел в себя, было опухшее бородатое лицо соседа по палате, который стоял над ним с зажженной зажигалкой и пристально вглядывался в него.
- Ага, очнулся, - обрадовался тот, присаживаясь на край кровати. – Будем знакомиться?
Пан Бронивецкий слабо улыбнулся. Во рту было сухо.
- Czy można wnieść pan wody? – попросил он по-польски.
- Поляк что ли? – ещё больше обрадовался незнакомец, но не двинулся с места.
- Polak, - подтвердил Ежи. – Из Кракова.
- А я Аркадий, - представился тот, протягивая свою ободранную руку. – Воденник из Несвижа.
- Кто? – переспросил пан Бронивецкий, силясь приподняться на локте.
- Фамилия моя Воденник, - уточнил сосед. – От слова вода.
- Вода, вода…, - одобрительно закивал Ежи. – Не будет ли пан Воденник так добр, и не подаст ли мне воды? – снова попросил он с надеждой в голосе.
На этот раз его просьба была исполнена. Через минуту Аркадий вернулся с кружкой воды, которая неприятно пахла хлоркой.
- На, пей, горемыка, - сказал он, сочувственно оглядывая Ежи. – Этих сволочей разве ж допросишься… Я сам, чуть не сутки помирал, так они мне даже глотка не принесли. Кстати, - он понизил голос, - мы тут скидываемся на одно лекарство, не поучаствуешь?
Пан Бронивецкий изобразил на лице страдание. Ему не хотелось продолжать этот разговор, но упоминание лекарства возбудило его любопытство.
- Я не понял, что значит «скидываемся», - совсем тихо произнёс он, незаметно ощупывая себя под одеялом. Все части тела были на месте и даже ничего не болело. Он помнил, как стал задыхаться и как Григорий метался над ним с телефоном и какими-то каплями, которые не желали течь в стакан. Ещё он помнил, как его везли, и медсестра всё время держала его за руку, а он смотрел из-под полуприкрытых век на её загорелые коленки и истово молился. Ощущение этой прохладной девичьей руки всё ещё не покинуло Ежи.
- Это значит, что мы тут собираем деньги на пузырь, - коротко пояснил Аркадий. – «Крыжачок» – первое средство от всех хворей. Наше, местное, - уточнил он, с опаской оглянувшись на дверь. – Рекомендую попробовать. Бодрит невероятно.
Народной медицине пан Бронивецкий никогда не доверял, считая её примитивным шарлатанством, но обижать нового знакомого ему не хотелось.
- А сколько надо? – деликатно спросил он, прикидывая в уме, чем может быть этот таинственный «Крыжачок», продаваемый в пузырях.
- Сколько не жалко, - последовал ответ.
И тут Ежи вспомнил, что завтра утром с деньгами должен быть в костёле, где его будет ждать его агент. У него зазвенело в ушах.
– Pieniądze! – воскликнул он и рывком вскочил с кровати. – Я хочу видеть пана доктора, - закричал Бронивецкий, выбегая в коридор в одних трусах. – Позовите пана доктора!
- Ну, всё, сейчас сдаст нас, - упавшим голосом сообщил Аркадий притихшим соседям по палате. – Мне ещё отец говорил, что полякам доверять нельзя.
***
В этот вечер Григорию впервые с тех пор, как он бросил пить, нестерпимо захотелось напиться. Теперь, когда все его планы рухнули в одночасье, ничего другого и не оставалось. Вспыхнувшая было с появлением камня надежда, погасла, не оставив следа.
Как можно быть таким мудаком, ругал он Франца, вышагивая по двору с заложенными за спину руками. Говорил же ему, чтобы не путался с кем ни попадя, так нет же, решил, что он умнее всех! С чем теперь спускаться в подвал замка? С ладанкой? С его дурацким георадаром? Или с голой жопой? Он сплюнул в сердцах себе под ноги. Идиот! Правду в народе говорят, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Нашел на свою голову… Григорий остановился и вдруг неожиданно улыбнулся.
– Нет, слава Богу, не на свою, - громко произнёс он, подняв вверх указательный палец. – Моя, к счастью, цела. Пока цела, - добавил он, - оглядываясь на дом Серафимы Ивановны. - А вот с бабкой как бы чего не случилось…
***
Среди всей алькиной родни Виктор был единственным, с кем она могла оставаться сама собой. Ей не нужно было играть роль, так как брат всегда понимал её, во всяком случае, так ей казалось. С ним можно было разговаривать на любую тему, не особенно стесняясь в выражениях и не опасаясь, что в какой-то момент Виктор просто перестанет её слушать. Иногда он грешил назидательностью и пытался её учить, но к этому Алька была в меру терпима, понимая, что в противном случае может нарваться на конфликт.
- А вот и я, - приветствовала она брата, который вышел ей навстречу. – Не рано?
- Проходи, как раз вовремя. Сейчас будем ужинать.
Алька задрала голову и оглядела дом. Это был добротный кирпичный коттедж, выстроенный по современному проекту, что бесспорно указывало на уровень достатка хозяина. Перед домом был разбит цветник, в середине которого выделялась альпийская горка с маленьким водопадом, низвергавшимся в овальный пруд такого же карликового размера, в котором плавали лилии. На фасаде, рядом с окнами второго этажа торчала спутниковая антенна. Ещё одна возвышалась над крышей, крытой настоящей глиняной черепицей.
- Солидный домишко, - с придыханием в голосе отметила Алька. – Вот можешь же, когда хочешь. Даже ландшафтик, и тот продумал. 
- Это не одного дня работа, - скромно ответил Виктор. – Почти шесть лет строил: кирпичик к кирпичику, гвоздик к гвоздику. Всё до копеечки сюда. Ничего себе. А ландшафтик, как ты выражаешься, жена своими руками организовала. В Польшу моталась за растениями  и не только. У нас тут, как видишь, не изобилие. Иную мелочь чтобы купить, приходится ехать за тридевять земель. Я и сам за строительными материалами к соседям ездил. Считай, двое суток без сна, всё на нервах. А теперь вот плоды пожинаю. Дом для человека – это главное.
Стол был накрыт на веранде. Наталья, Жена Виктора, уже заканчивала сервировку. Рядом крутился племянник, которого она в последний раз видела двухлетним румяным карапузом.
После вручения подарков и обмена любезностями сели ужинать.
Виктор начал расспрашивать Альку, как проходит практика. Ему обязательно нужно было знать, всё ли у неё в порядке и довольно ли ею руководство.

- Нет, что ты. Он блюдёт тайну следствия, и из него слова лишнего не вытащишь. Это моя инициатива. Вадим ничего не знает.
- Не знает, так узнает. Думаешь, Островский эту нитку не дёрнул? Наверняка уже всё проверил и перепроверил. Недаром он у начальства на хорошем счету. Его обычно на самые серьёзные дела ставят, умеет, тут ничего не скажешь. Мозги на месте. Я слышал, что ещё ни разу не накосячил. Но тут, насколько мне известно, у него с этим делом затык. Гриша ему тоже удружил, ляпнул зачем-то о своих подозрениях, а старика взяли, да и порешили. Вот начальство его и прессует, а у Островского самолюбие играет.
- Догадываюсь, - улыбнулась Алька.
- Ты бы в эти дела нос не совала. Убийца-то на свободе пока. И кто знает, что у него там в голове.
- Это точно, - впервые за всё время их разговора согласилась она. - Однако это поинтереснее будет, чем жалобы стариковские разбирать в исполкоме. Вот настоящая практика.
- Послушай моего совета, не лезь. Как-нибудь без тебя разберутся.
- Я и не лезу, - зло бросила Алька. - Наблюдаю со стороны и делаю выводы. А, кроме того, может, мне помочь Вадиму хочется.
На улицу выглянула жена Виктора.
- Идите чай пить, - позвала она. - Что вы там секретничаете?
- Алевтина местными нравами интересуется, - с улыбкой пояснил Виктор. - Надо помочь человеку.
- Нравы у нас простые, - заметила Наталья. - Не то, что в столице. Там своя психология, а здесь своя.
За чаем Виктор спросил, правда ли, что она пообещала написать портрет Григория.
- Правда, - подтвердила Алька. - Хочет, чтобы я изобразила его шляхтичем.
- Бери выше. Не просто шляхтичем, а самим князем. Он тебе верно репродукцию с портрета Доминика показывал?
- Показывал, - призналась она.
- У него с ним мистическая связь, - давясь от смеха, пояснил Виктор. - После того, как его в тоннеле присыпало, он помешался на Радзивиллах и особенно на этом Доминике. Втемяшилось ему в голову, что якобы и в нём есть кровь князей. Бред, конечно. А то мы своей родословной не знаем.
- Как глубоко? - поинтересовалась Алька, которой самой было интересно услышать что-нибудь новенькое о своих предках.
- Как глубоко знаем? - переспросил Виктор.
- Ага.
- До прадедов – точно, а что и кто до них – неизвестно.
- Ну, вот видишь!
- Что видишь? Слухи одни и сплетни, а документов нет. Гриша вон все архивы уже перерыл и даже до Ватикана добрался. Не знаю, что ему там ответили, только смешно всё это. Неужели он думает, что Радзивиллы признают его?
- Признают, не признают - это ещё неизвестно, а то, что он хочет докопаться до истины – хорошо.
- Он уже докопался, - произнёс Виктор с иронией в голосе. - Еле спасли копателя. Повезло ему, что рядом люди были.
- Между прочим, - вспомнила Алька, - я тут в интернете про этого Доминика почитала. Интересная личность.
- Интересная, - согласился Виктор. - Мало таких у нас.
- Это почему?
- Так сложилось, да и не всем это нужно. На других примерах воспитаны.
- На каких?
- Вот возьмём, например, Суворова, - продолжал он, поглядывая на часы. - Музей вон в Кобрине, честь да почёт. А знаешь ли ты, чем Александр Васильевич отличился?
- Через Альпы перешел, - вспомнила Алька школьный курс истории.
- Перешел, но до этого дел тут натворил.
- Где тут?
- В Беларуси.
- Расскажи, - потребовала она.
- Извини, не сегодня. Мне завтра в шесть надо быть на объекте.
***
Обыск в доме Франца Куцего, как и предполагал Островский ничего не дал, если, конечно, не считать результатом обнаруженный на чердаке ржавый пистолет ТТ в нерабочем состоянии, судя по всему, пролежавший там не один десяток лет.
А ведь почерк-то знакомый, думал Вадим, далеко за полночь сидя у себя в кабинете перед открытым делом Куцего. Удар характерный. Точно так же был убит старик Юркевский. Сразу видно – одна рука. Значит, кто-то убирает свидетелей и не факт ещё, что этот – последний. Теперь начальство с меня не слезет, пока я не приволоку им на верёвке убийцу. Душу вынут. Да и отпуск накрылся медным тазом.
Он раскурил последнюю сигарету, чувствуя, как накатывает досада.
Пора, наверно, дёрнуть нашего шептуна. Не надо было давать ему пустых обещаний, пока не разобрался, что он там выторговывал. Интересно, зачем он приходил к Францу накануне покушения? Какие у них там могут быть дела? Темнит Гриша что-то, определённо темнит. Переменился вдруг, стал говорить загадками, в Минск зачем-то мотался... Не дожал я его тогда, а теперь это будет сложнее сделать. Однако выхода нет, надо как-то попытаться его осторожно расколоть, бережно, без лишнего нажима, чтобы у него в голове снова что-нибудь не перемкнуло. Если он не заговорит, придётся мне упираться ещё чёрт знает сколько времени. Завтра - Вадим посмотрел на часы, нет, уже сегодня, - поправил он себя, - эти два дела объединят в одно, и у меня на руках вместе с трупом окажется невменяемый пострадавший, который, если и заговорит, то неизвестно ещё что скажет. Как тут не крути, а Григорий, получается, - моя единственная зацепка. Мой единственный и самый главный шанс.
Он встал и прошелся от стола к окну и обратно.
А что если попросить Виктора, чтобы он с ним переговорил, объяснил этому чудаку, что дело серьёзное и лучше бы ему проявить инициативу и добровольно помочь следствию. Виктор - мужик крепкий, правильный, осторожный. Ему долго объяснять не придётся. Как только почует, куда всё клонится, сразу же смекнёт, что лучше тихонько это дело разрулить, без лишней огласки. Зачем им в семье такая история?
Вадим закрыл окно, предварительно метнув в ночь окурок, погасил лампу и уже собирался выйти из кабинета, как вдруг остановился на пороге пораженный догадкой. Как же это я сразу не догадался. Он хлопнул себя ладонью по лбу. Ведь всё ж одно к одному, все факты как на ладони передо мной, а я тут мечусь в раздумьях.

- То, что вы сказали, - ответил Тычко.
- Вы никакой не поляк, - объяснил Штольберг, - будь вы им, то данной ситуации говорили бы на польском языке, потому что вы слабый человек - пятно на ваших галифе яркое тому свидетельство, а у вас даже нет польского акцента. Будь вы человеком сильным… Ладно, у меня нет времени преподавать вам психоанализ. Вы можете назваться хоть Германом Герингом, это ничего не меняет. Сейчас вы напишете бумагу о сотрудничестве с абвером. Я принесу из машины бумагу и ручку и мы продолжим. Надеюсь, вы не будете совершать глупостей? Антон кивнул: из ситуации, в которую он попал, другого выхода, похоже, не было, разве – пустить себе пулю в лоб после того, как немцы уедут.
- Гетлинг, - что в таких случаях пишут твои полицаи, - подойдя к машине, спросил товарища Эрих.
- Да пусть что хочет, пишет, - отмахнулся Лотар, осматривая повреждения на «Опеле», - придумайте сами что-нибудь.  Главное пусть подпись и число поставит.
- Подписи и числа маловато будет, - на миг задумался Штольберг. Через секунду в голове у гауптштурмфюрера возникла идея. Он взял из машины фотоаппарат, и попросил Гетлинга, когда он закончит разбираться с авто, подойти к месту допроса. Лотар утвердительно кивнул, и что-то пробормотал себе под нос, мол, стоит поторапливаться.
- Пиши, - приказал Штольберг, протягивая Тычко положенный на папку из гладкой кожи лист бумаги и ручку, - я, Адам, как тебя там дальше… Ковальчик...  даю согласие на сотрудничество с немецкой контрразведкой… число… подпись. Молодец, хорошо написал, - пробежав глазами по тексту, похвалил пленника Эрих. Он сложил бумагу вчетверо и спрятал себе в карман. - Гауптштурмфюрер, будьте любезны подойти на минуту, - позвал товарища Штольберг и развязал Антону ноги. – А теперь, дружеское фото на память!
Гетлинг, которому ничего не нужно было объяснять, подвел Тычко к убитым партизанам, заставил его поставить ногу на голову одного из из них, по-братски обнял старшину и расплылся в улыбке перед объективом. – Эй, партизан, лехельн (улыбаться – нем.), - Гетлинг толкнул Тычко в бок и жестом, растянув пальцами губы на своем лице, призвал его улыбнуться. Антон скривился в тоскливой гримасе.
- Так, теперь еще один ракурс, - Эрих привалил труп убитого мужика к сосне. Разрядил пистолет Гетлинга, вложил его в руку Тычко, и, зайдя сзади, попросил его попозировать над трупом, имитируя расстрел. Антон навел пистолет на своего убиенного товарища.
-Эй, не туда целишь, - послышался сзади совет Штольберга, - выше бери. В голову. Так, еще разок, нох айн маль, - защелкал затвором камеры Штольберг, - гут, хорошо! Эрих забрал у Тычко питолет, вставил в него обойму и вернул Гетлингу.
- Вы уверены, что действительно, все хорошо. Фотографии выйдут? А то мне кажется, что света маловато, - засомневался Гетлинг. – Ладно, заканчивайте, я вам больше не нужен. С машиной все в порядке, если не считать двух выбитых боковых стекол и незначительных царапин на кузове.
- Не волнуйтесь, - убедительно ответил Эрих. - Лейка – самый лучший в мире фотоаппарат. Да и я фотограф хоть куда.
А вот это уже полный пиздец, обреченно понурив голову, осознал все старшина.
- Да-да, - будто читая его мысли, подтвердил Штольберг, - я надеюсь, вы понимаете, что теперь, если что-нибудь пойдет не так, то вот это «дружеское» и «расстрельное» фото будет висеть на всех заборах Несвижа. Долго ли вы сами после этого будете в неповешенном состоянии? Я правильно выразился?
- Смысл ясен, - поняв, что теперь ему уже точно не отвертеться, согласился с доводами Антон. Что вас интересует?
- Алес. Всё интересует, - развел руками Штольберг, - и давайте поторопитесь, у нас не так много времени. Кайтесь.
- Слушайте…
Минут через пятнадцать Антон закончил свой рассказ. Штольберг убрал в карман записную книжку, в которой он делал пометки, Гетлинг тем временем задним ходом подогнал к месту допроса «Опель».
- Надо бы поторапливаться, - посмотрев на часы, сказал Лотар, - с минуты на минуту на выстрелы может подоспеть помощь.
- Не тревожьтесь, Гетлинг, никакой помощи не будет, - успокоил его Штольберг, - мне наш новый друг уже предостаточно рассказал. Партизан поблизости нет, и в будущем, когда и где они появятся, мы будем знать в числе первых. Не так ли, Адам? – Штольберг любезно похлопал Тычко по плечу. Тот в знак согласия кивнул, будто уже понимал немецкую речь. – Вот и хорошо, - подбодрил партизана Штольберг, - Фернштейн? Йа?
- Йа. Фернштейн, - улыбаясь, затряс головой Тычко.
- Заканчивайте с ним, гаптштурмфюрер. Я за руль, - попросил Штольберг. Гетлинг навел пистолет на старшину и, нажав на спусковой крючок, отстрелил ему правое ухо. Тычко схватился за голову и, заорав от боли, волчком завертелся на земле.
- Зачем так жестоко, – поинтересовался Штольберг у усевшегося рядом с ним Лотара, - неужели нельзя было его просто царапнуть пулей по предплечью?
- Да, нервы никуда не годные, - ответил Гетлинг, - с отстреленным ухом его легенда для партизанского отряда будет выглядеть правдоподобней. Пусть придумывает, чего хочет. Поехали быстрей отсюда. Лучше расскажите, что интересного успел сообщить ваш агент, как его…  Адам Ковальчик?.., какой способ связи с ним вы придумали, ну и другие детали…
- Он теперь ваш агент, держите, - протягивая Гетлингу подписанную старшиной бумагу, ответил Штольберг, - охота на партизан - это по вашей части. У меня как у коменданта города полно своих забот. На связь он будет выходить на южном выезде из города, в местечке Альба. Там у лесопарка крест католический установлен. Под ним тайник, из которого вы будете получать оперативную информацию, и отдавать распоряжения. Фотографии я вам сделаю завтра. Подошьете к делу. А теперь о главном, господин Гетлинг: завтра на рассвете партизаны планируют нападение на деревню Липки, так что я вам не завидую, придется побегать, похоже у вас сегодня будет бессонная ночь на подготовку контрмер…

- Не надо меня пугать, - насупился Григорий. – Ты спросил, а я ответил. Не за тем ли ты пришёл?
- Я пришел, чтобы услышать от тебя правду! - возвысил голос Вадим. - А вместо этого слушаю неизвестно что.
Нет, пожалуй, так просто он от меня не отстанет, размышлял Григорий, сидя на ступеньках своего дома рядом с Островским. Может, оно и к лучшему. Камень-то утрачен, и найти его мне одному не под силу. Пусть уж милиция поработает, а потом я сумею убедить Вадима дать мне его на денёк. Чем не план? Надо воспользоваться ситуацией. Лучше такой союзник, чем никакого.
- Черепок этот, как я думаю, очень интересный артефакт, вещь редкая и необычная для наших мест. Вот я и решил выкупить её у Франца. Ты же знаешь, что я разными древностями интересуюсь. А он упёрся, мол, не продам, не проси. Вот об этом мы с ним в тот вечер и говорили.
- Постой, - вдруг подскочил Островский, хватая Григория за руку, – черепок или камень?
- Скорее, камень, - ответил Григорий, глядя себе под ноги.
- Мне нужно его полное описание. Сможешь сделать?
- У меня фотография есть, - после некоторого колебания признался Григорий. – Успел тайком от Франца щелкнуть телефоном. Снимок, конечно, не очень, но впечатление составить можно.
***
Исчезновение одного из пациентов в местной клинической больнице обнаружилось только рано утром, когда дежурная медсестра пришла делать ему укол. Шум решили не поднимать, тем более тут же выяснилось, что сбежавший находится в своём номере в гостинице. После недолгих переговоров по телефону беглый пациент без каких-либо условий со своей стороны согласился написать расписку в том, что претензий к лечебному учреждению не имеет и покинул его по собственной воле вопреки предписаниям лечащего врача. Этим пациентом был ни кто иной, как пан Бронивецкий, доставленный накануне в кардиологическое отделение с симптомами сердечной недостаточности и уже спустя два часа вырвавшийся из-под капельницы с требованием отпустить его немедленно, несмотря на тяжесть диагноза и незаконченный курс процедур. Всё же на всякий случай главврач, оставаясь верным своим профессиональным принципам, послал в гостиницу одну из медсестёр, чтобы она могла сделать беглецу укол, передать лекарства и заодно оценить состояние больного. Медсестра исполнила всё в точности и по возвращении сообщила, что больной пребывает в невероятном возбуждении, однако тревожных признаков не подаёт.
Приняв укол и выслушав медицинские предписания, пан Бронивецкий выпроводил медсестру за дверь, после чего принял душ, побрился и позвонил Григорию, не обратив внимания на то, что время для звонков было ещё слишком ранним.
- Рад вас слышать, - бодро приветствовал его Гриша, который уже час как не спал, размышляя об известных событиях. – Как ваше здоровье? – участливо спросил он.
- Слава Богу, хорошо, - сухо ответил Ежи, спеша начать важный для него разговор. – Дзенкую бардзо. Мне уже лучше.
- Сегодня собирался навестить вас в больнице. Когда это лучше сделать?
- Нет, нет, не стоит, - запротестовал Ежи. – Это лишнее. Дело в том, что я у себя в гостинице. Да, да, утром выписали по моему требованию.
Далее, поддавшись вдруг охватившему его предчувствию успеха, пан Бронивецкий чётко и лаконично изложил свою просьбу, не забыв вставить несколько слов о тяжком бремени обстоятельств, неожиданно свалившихся на его несчастную голову вдали от дома.
Как бы эти обстоятельства не приобрели форму молотка, подумал на другом конце провода Григорий, снова вернувшийся к своим на время оставленным подозрениям.
- Что ж, - сказал он, выдержав паузу, - заходите. Сумма, конечно, немаленькая, но я готов помочь своему польскому другу, который столько сделал для меня.
Обрадованный успехом, пан Бронивецкий принялся горячо благодарить Григория, пересыпая речь превосходными эпитетами.
- Мне кажется, - мягко прервал его собеседник, - вам не стоит сейчас так волноваться. Приходите, я буду дома.
***
Едва дождавшись обеденного перерыва, Алька позвонила журналистке Кате. Та долго не брала трубку.
Не случилось бы с ней чего, думала Алька, кусая от волнения губы. Она уже знала о покушении на Франца Куцего со слов одной из сотрудниц отдела. История подробно обсуждалась в курилке.
Наконец в трубке послышался бодрый голос журналистки.
- Привет! – обрадовалась Алька. – Что там с моей просьбой?
- Всё готово, - ответила Катя. – Можем встретиться после работы, часиков в шесть.

39
6 июня 1942 г. Несвиж
Обязательные господа, отметил про себя Генрих, бросив рано утром взгляд в окно. Чисто вымытый сверкающий хромированными деталями «Опель» стоял, как и положено, у калитки. Но что-то в облике машины было не так. Выйдя после завтрака на улицу и рассмотрев автомобиль вблизи, Генрих не досчитался стекол на передних дверях. Похоже, что вчера на моих новых друзей кто-то неудачно поохотился, пришел к выводу Генрих, найдя на полу несколько осколков стела, и не обнаружив пятен крови. К солнцезащитному козырьку была прикреплена записка от Гетлинга с сожалениями о маленьких технических нюансах, которые обещалось устранить к завтрашнему утру.
Генрих уселся за руль, завел двигатель и решил нанести визит вежливости Вагнеру. Хоть доктор и пообещал найтись сам, но справиться о его самочувствии, никогда не помешает. Вдруг, пока я тут исследую замок и прыгаю в воду с моста, он лежит бездыханный на кровати и уже смотрит стеклянными глазами в потолок?
Доктор не отзывался. Долго игнорируя настойчивый стук в дверь, он, наконец, отворил:
- Завтра, Генрих. Завтра. Сегодня я еще не достаточно здоров, - Вагнер попытался сфокусировать на госте глаза с огромными черными зрачками, чем-то напоминающие дула пистолетов в дрожащих руках алкоголика. Расстояние до его лица было достаточно мало, но Генриху показалось, что доктор смотрит куда-то мимо или даже сквозь него, абсолютно не видя, а лишь только чувствуя и распознавая его по голосу. Вагнер осторожно, будто проникая в другой неизвестный мир, просунул руку наружу, подобно слепцу, тихонько ощупал голову визитера, рассмеялся и опять исчез в своих апартаментах, провернув в замке ключ.
Гость поспешил удалиться. А вы, доктор, оказывается еще и наркоман, предположил он, так недолго и с катушек съехать. Интересно, сколько кубов морфина циркулирует сейчас по вашим венам? Лишь бы вы не загнулись в ближайшие дни. От вас мертвого мне мало проку. Вот когда сделаем наши дела, я вам даже помогу быстрей убраться в ваши адские кущи. Если конечно к слову «кущи» применимо слово «ад». Генрих вышел на улицу. В Фарном костеле напротив гостиницы шла служба, Генрих немного послушал доносящуюся изнутри органную музыку, потом сел за руль, завел машину и поехал к дому Штольберга. Интуиция подсказывала, что разыскивать гауптштурмфюрера следовало именно там, а не на его рабочем месте в здании комендатуры. Чутье не подвело. Эрих был дома, он занимался печатанием фотографий, постоянно чертыхаясь и отвлекаясь от занятия на докучливые телефонные звонки.
- Здравствуйте, дружище, проходите, присаживайтесь, - Эрих указал гостю на кресло. - Черт, нужно будет попросить связистов, чтобы удлинили шнур, и телефон можно было поставить в лабораторию. Уже целый час трезвонят с утра пораньше, то одно, то другое, никакого покоя. А вы как раз вовремя. Не желаете составить мне компанию в лаборатории? Я вчера проявил пленку и сейчас делаю снимки о наших приключениях на мосту. Судя по негативам, там будет несколько занимательных кадров.
- С удовольствием, - согласился Генрих, входя в лабораторию. - Эрих, расскажите, что случилось с машиной? Такое ощущение, что вас кто-то обстрелял. Боюсь, что доктор Вагнер отнюдь не порадуется данному обстоятельству. Он привык к комфорту, немного простужен и не захочет передвигаться на автомобиле с выбитыми стеклами.
- На засаду нарвались, - цокнув языком, недовольно скривился Штольберг. - Вы только представьте - в течение суток вы с Гетлингом дважды спасли мне жизнь.
Эрих заложил в рамку лист фотобумаги и легким щелчком откинул от объектива фотоувеличителя красное предохранительное стеклышко. Через несколько мгновений, окончив в уме отсчет, Штольберг вернул стеклышко назад, вынул из рамки бумагу и бросил ее в раствор с проявителем.
- Как это произошло? – поинтересовался Генрих,  склонившись вместе с Эрихом над кюветой.
- Да все просто, - ответил комендант, - мы как раз возвращались с одного оперативного мероприятия, расслабились, уже начали думать, что вечер закончится без осложнений, и тут – на тебе! Спасибо Гетлингу, если бы он не почуял опасность и вовремя не пригнул мне голову к панели, вам бы пришлось отскребать мои мозги со стенок салона и печатать эти снимки в одиночестве… Опа! Ай да мы! Ай да молодцы! – обрадовался Штольберг прорисовавшемуся на фотобумаге изображению. Он вытащил снимок из проявителя, ополоснул его в растворе уксусной кислоты, и кинул в ведро с водой на промывку.
- Да, и правда, молодцы,  - согласился Генрих, - и мы, и Гетлинг, снявший все это, и даже, черт возьми, партизаны, организовавшие нам весь этот кардебалет. Мне кажется, что прими вы участие в какой-нибудь фотовыставке под названием «Остановись, мгновение!», то непременно заняли бы первое место. Хотя, если быть честным, славу положено было бы разделить с Гетлингом.
- Сказать по правде, с Гетлингом и так уже достаточно поделено, - туманно ответил Эрих, вспоминая о еврейском золоте. Штольберг поводил рукой в ведре с водой, достал оттуда снимок и еще раз внимательно рассмотрел его, как истинный художник, радуясь каждой детали. На снимке были изображены два немного смазанных голых туловища, касающихся босыми пятками поверхности воды. Казалось, что изображенные на снимке Эрих с Генрихом, будто Спасители, обладают способностью к хождению по воде. Облако пыли и падающие в воду пролеты моста на заднем плане, придавали снимку дополнительную динамику.
-  Красота, - еще раз полюбовавшись отпечатком, подытожил Эрих и отправил его в фиксаж. – Вам сделать такой? - спросил он у Генриха.
- Лучше два,- ответил Генрих. - И о Гетлинге не забудьте, он тоже будет рад снимку.
- Как же мы Гетлинга забудем, - продолжил Штольберг, - никогда не забудем. Своих спасителей помнят всю жизнь. Он пригнул меня. Затем выстрел, машина в кювете, нехитрый обходной маневр. И вот уже охотник сам попадает в капкан. Сейчас я вам покажу этого Робин Гуда, - Эрих протянул в увеличителе пленку и тут же вернул ее назад, - впрочем, еще дойдем до него. Нужно еще несколько снимков у руин моста сделать. О таких, как Гетлинг, и сложена пословица – в огне не горит в воде не тонет. Он настоящий мастер своего дела…  А вот и наш кадр, полюбуйтесь, - произнес Штольберг, болтая в проявителе  фотографию с изображенными на ней Гетлингом и Тычко… - А вот и еще одно фото, видите, как наш подопечный поступает со своим товарищем? - Эрих продемонстрировал Генриху следующий кадр, не вдаваясь в подробности о его постановочности, - каков, красавец! Да?

- Аяхуаска, - прервав молчание, промолвил индеец и протянул Вагнеру плошку с отваром. - Вриль! – добавил он известное доктору слово, тем самым полностью развеяв сомнения о взаимонепонимании. Вагнер выпил горьковатое зелье и погрузился в транс, в котором увидел все то, что произошло с ним с момента начала болезни. Увидел ужасную смерть товарищей, оставивших его на попечение этого старого шамана и продолживших поиски мистической энергии Вриль, открывающей двери в сверхъестественные миры прорицания и бессмертия. Они все погибли от копий и стрел неизвестного индейского племени, ставшего на пути к Великой Тайне. Великое Знание, которое они вот уже было, ухватили за хвост, вновь ускользнуло от экспедиции и захлопнуло за собой дверь, оставив за собой лишь небольшую щелочку, которую Вагнер расценил, как пригласительный билет для себя, избранного. Провидение даровало ему жизнь, приковав на несколько дней тело к ложу, а подсознание - к увлекательному зрелищу, в котором было место, как занимательным урокам, так и экзаменам по усвоенному материалу. На протяжении всех этих бредовых дней индеец потчевал доктора алкалоидным отваром из лианы Banisteriopsis caapi под названием аяхуаска и мычал над ухом заунывные песни, помогающие ему не сбиться с пути и преодолеть трудности в путешествии по другим измерениям. В этом же трансе Вагнеру было открыто, что его болезнь - великое благо, дарованное ему высшими силами. Не будь ее - ни при каких других обстоятельствах ему не удалось бы увидеть то, что посчастливилось узреть сегодня, обрести потусторонние магические силы и научиться ими управлять.  Именно тогда, на недлительный срок вернувшись в реальность, он почему-то пожелал иметь на своем теле завораживающую татуировку, аналогичную той, что он увидел на теле своего проводника. Причудливые разноцветные узоры на спине индейца переплетались, будто змеи в тесном серпентарии, высовывали из раскрытых пастей раздвоенные языки, и казалось, даже шипели. Желание сбылось. Когда Вагнера перестало лихорадить, и действие расширяющего сознание снадобья закончилось, он всем своим нутром ощутил энергетику, исходящую от нанесенного на его спину рисунка, пронизывающую тело насквозь и распространявшуюся во все стороны на расстояние нескольких десятков метров. Казалось, что этой силы вполне достаточно для того, чтобы сбить с ног любого врага, отклонить в сторону летящую пулю и даже не задумываться о таких простых вещах, как левитация и целительство. Ощущение вскоре прошло, но оно навсегда осталось в памяти духа и тела доктора. Приди оно снова, Вагнер бы воплотил в действительность постулат Архимеда - перевернул земной шар, причем,  безо всякой точки опоры. Вот оно - то, что мы так долго искали - сила, способная переместить что угодно и на какие угодно расстояния. Вот то сокровище, лишь бесконечно малую часть которого, мы используем в повседневности. Толком рассмотреть нанесенный на спину рисунок в походных условиях не удалось. Отто мог видеть только его часть – перекинутое через правое плечо змеиное туловище, заканчивающееся на животе головой в виде солнца.
Окончательно очнулся доктор в гостиничном номере города Сукре. Как он там оказался, припоминалось с трудом, Вагнер даже предполагал, что энергия Вриль сама переместила его в боливийскую столицу.
Вернувшись в Германию, доктор был с почестями принят в тайное сообщество с символичным названием Вриль, руководимое двумя женщинами-медиумами, одну из которых величали Мария Оршич, другую - Сигрун. Отличительной особенностью этих дам были непопулярные в то время прически – собранные в пучок длинные волосы, чем-то напоминающие конский хвост. Считалось, что именно собранные в пучок длинные волосы играли роль антенн, усиливающих транслируемые со звезды Альдебаран сигналы. Жрицы расшифровывали послания, на основе которых в строжайшей тайне в разных уголках земного шара, включая Антарктиду, создавались совершенно новые типы летательных аппаратов, способных перемещаться не только в атмосфере Земли, но совершать полеты к дальним планетам.
Общество Вриль, работающее в тесном сотрудничестве с Анненербе и имеющее более обиходное название «Всегерманское общество метафизики», как и любая другая организация Рейха, имела свою символику. Изображенная на черно-фиолетовом фоне серебряная молния божественного Света Илу была заимствована у специальной группы Ордена Тамплиеров, упоминавшегося в связи с черным камнем богини Изиды. Этим трем цветам придавалось особое значение. Фиолетовый означал божественный Свет Нового Века, черный – современный Век Мрака, серебряный цвет молнии – силу, прокладывающую дорогу через мрак в земной мир божественному свету Нового Эона.
Доктор Вагнер, обладатель и хранитель черных камней, ведал в конторе делами современного Мрака. Согласно доктринам жриц с конскими хвостами, Земля представляет собой полое тело, и главный вход в загадочный поземный мир расположен в районе Южного Плюса. Именно туда верхушкой Третьего рейха снаряжались секретные экспедиции, на подводных лодках доставлялось строительное и буровое оборудование, под ледовыми панцирями строились заводы по выпуску сверхсовременной плавающей под водой и летающей техники. Помимо этих южных врат на планете существовали и другие входы в подземное царство энергии Вриль. Именно их поиском и занимался доктор Вагнер, стимулируя свое сознание отваром аяхуаски и ритуальными жертвоприношениями. Он чувствовал очередной приступ болезни, верил в то, что в несвижском подземелье, как и в недавно открытом им в лесах Тюрингии, отыщется вход в скрытый Черным Солнцем Вриля мир, где установится связь с Высшим разумом. Конечно же, потребуется еще одна жертва, лучше всего, человеческая. Да, Генриха немного жаль, но какая по большому счету разница между ним и котом Шульцем, размышлял Отто, приходя в этот вечер в себя от тяжелых, но необходимых нарко-сатанистских практик. Жаль, что Генрих не ариец, подмешанные в его кровь славянские эритроциты – непреодолимая преграда между ним и теми тайнами, в которые я бы мог его посвятить. Ну, да черт с ним, обыкновенная биологическая масса…
С криком: «Ха!», доктор соскочил с кровати, проделал комплекс гимнастических упражнений и пошел в душ. Закончив процедуру, он посмотрел на себя в зеркало. На лице не осталось и следов недомогания. Чистые блестящие глаза с узкими зрачками, разгладившиеся морщины, этот давно забытый ироничный оскал омолодили доктора лет на пятнадцать.
- Ар-Эх-Ис-Ос-Ур, - подмигнув, сказал Вагнер своему отражению, затем он подошел к кровати и рухнул на нее в позе пятиконечной звезды.

Закончив чтение, Алька откинулась на спинку стула и задумалась. Судя по всему, эта невероятная история с Апостолами вполне может быть правдой. Едва ли старый партизан стал бы выдумывать всё это, не будь он участником всех описанных событий. Почему же он все эти годы молчал? Почему сам не попробовал разыскать Золотых Апостолов, воспользовавшись имевшейся у него информацией? И почему вдруг только теперь решил поведать миру о своей тайне? Хотя ответ на последний вопрос вполне очевиден. Возраст и близость смерти могли заставить его заговорить. Чувствуя приближение конца, люди становятся более откровенны. Что же касается первых двух вопросов, то тут причин может быть несколько. Судя по интервью, старику больше нравилось владеть тайной, нежели золотом. Едва ли он понимал, каким образом можно обратить его на пользу себе. Жаль, продолжала размышлять Алька, что первоначальная версия рухнула, так как на Франца совершено покушение. Теперь всё ещё больше запуталось. Или же наоборот? Ну, конечно, всё дело в том, что у Куцего был сообщник, который и попытался его прикончить, чтобы в одиночку завладеть Апостолами. Если бы Вадим не был таким упрямым, мы вместе могли бы довести это дело до конца. Теперь только надо найти сообщника Франца и можно пить шампанское.  Довольная собой, она даже хлопнула в ладоши, испугав сидевшую напротив сотрудницу.
Сегодня вечером обязательно надо будет расспросить Григория, с кем водился Франц. Должны же у него быть какие-нибудь дружки-собутыльники. Она нервно забарабанила пальцами по столу. В этот момент в сумочке заиграла мелодия Генри Манчини из Розовой Пантеры. Кому это я понадобилась, подумала Алька, вытаскивая аппарат.
- Здравствуй, Алевтина, - услышала она голос Виктора. – Ты где?
- Как где, - удивилась она. – На работе!
- У тебя всё в порядке?
Альке показалось, что голос у брата был какой-то напряженный.
- У меня – да, а у тебя? – ответила она, кося глазом на начальницу, которая, как ни в чём не бывало, продолжала раскладывать компьютерный пасьянс.
- Когда ты заканчиваешь?
- Как обычно, в три, - ответила она, гадая, к чему эти вопросы.
- Вот что, - Виктор понизил голос, - мне нужно с тобой срочно переговорить.
Это «срочно» и этот тон заставили Альку заволноваться. Может, с бабкой что, подумала она, теребя серёжку. Хочет подготовить меня. А вдруг родители?
- Что случилось! – потребовала она. – Скажи сейчас.
- Да тише ты, дура, - зашипел он в трубку. – Ничего не случилось. Пока ничего не случилось, но может случиться, если кое-кто будет думать не головой, а задницей.
- Я не понимаю, - залепетала Алька, сбитая с толку его грубостью.
- Нечего тут понимать, - уже спокойно произнёс Виктор. – Выйдешь из исполкома, свернёшь за угол и через сто метров увидишь мою машину. Я буду ждать тебя. И кстати, помнишь, ты говорила мне об интервью, которое давал Юркевский для местной газеты?
- Да, - ответила Алька, перейдя на шепот.
- Ты встречалась с журналисткой?
- Да, - снова подтвердила она.
- Она тебе что-нибудь передавала?
- Передавала.
- Обязательно захвати с собой, - потребовал Виктор. - Слышишь, обязательно, - добавил он с нажимом в голосе.
***
Ещё не было десяти, когда пан Бронивецкий, запарковав машину на стоянке перед костёлом, прошел в ворота и, помедлив в дверях, вошел в храм, чувствуя, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Перекрестившись, он снял очки и, вытерев их о полу пиджака, стал оглядываться по сторонам, ища взглядом своего агента. Его ухо уловило знакомые строки 16-го псалма: Исследуй сердце моё, посети меня ночью, испытай меня: Ты не найдёшь во мне неправды. Воодушевлённый этими, как ему казалось, очень уместными в данном случае строками, Ежи прошел вперёд и присел на скамью, под которой он обычно оставлял свои послания и забирал адресованные ему. Среди присутствующих в костёле того, кто был ему нужен, не было. На всякий случай он даже оглянулся, желая убедиться, что никого не пропустил.
Что, если он не придёт, думал Ежи, время от времени оглядываясь в сторону входа. Испугается, передумает или вообще решит не вступать со мной ни в какие контакты? Кто знает, что у этого человека на уме.
На всякий случай, чтобы окончательно убедиться в безосновательности своих страхов, пан Бронивецкий опустил руку под скамью. Его пальцы сразу коснулись бумаги. Записка, мысленно воскликнул он, не столько пораженный, сколько обрадованный этим обстоятельством. Это действительно был листок, как и прежде, прикреплённый с помощью скотча к нижней части скамьи. Сунув свою находку в карман, Ежи поднялся и быстро вышел из костёла. Ему показалось, что в дверях мелькнула знакомая фигура. Григорий, удивился он, но тут же одёрнул он себя: нет, не может быть. Пан Бронивецкий сел в машину и вытащив из кармана записку, развернул её.
Надеюсь, деньги при вас и мы можем, наконец, произвести наш обмен? Если так, то я буду ждать вас сегодня вечером около девяти на заправке, которая находится на выезде из Несвижа в сторону Минска. Деньги оставьте под крышей туалета изнутри. После этого доедете до поворота на брестскую трассу и вернётесь назад. Пакет для вас я оставлю там же. И не вздумайте дурачить меня!
Ежи вытер рукавом мокрый от пота лоб и улыбнулся. Значит, надо ждать вечера. Надеюсь, это последнее испытание, которое посылает мне Господь.