39
Аська за нырнула под помост и некоторое время лежала тихо, как мышь, прислушиваясь к происходящему. Все, что делалось несколько последних суток, делалось явно не с ней и без ее участия, она лишь присутствовала при событиях как бесплотная тень. Поэтому она абсолютно ничего не боялась, и ей даже временами становилось скучновато — ну, давайте же покончим, наконец, с этой ерундой и вернемся к тому, ради чего приехали! Ей были интересны этнические куклы и этнические узоры, она считала, что через это можно установить культурные связи весьма удаленных и на первый взгляд совершено не родственных этносов: например, индейцев сиу и ингушей. Вот этим стоило заниматься, а они тут устроили какую-то дикую войнушку…
Потом она поползла вперед, волоча за собой довольно- таки тяжелый и неудобный — за все цепляется — мешок со взрывчаткой. С Кости колдун не спускает глаз, а она имеет шанс пробраться… Ползти было метров тридцать.
Она помнила, как поднимать мертвецов, но не знала и даже не подозревала, какого напряжения сил это потребует. Наверное, у Уме было просто гораздо больше сил — многие годы тренировок… Впрочем, скоро можно будет запас сил пополнить — но для этого понадобится поймать парочку живых волков и выпить их… слово, что все именно так и будет. Если же Костя не выходит и вы решите продолжать играть в страйкбол, я вас всех убью. Начну вот с этой рыжей куколки. Просто порву ее пополам, хотите? А потом долбану по вам огнем. Вот так… — И, отпустив одну руку (Аська повисла косо и задергалась), сделал ею движение, будто бросает мячик. И тут же воздух взревел, раскалился, и в стену над моей головой врезался поток прозрачного огня — как от огромной бузеновской горелки. Посыпались дымящиеся куски бетона, резко запахло серой.
Я встал, показал, что кладу автомат, и медленно пошел к Волкову.
— Костя, — сказал мне в спину Артур.
— Что? — Я не обернулся.
— Он врет. Он все врет.
— Может быть, — сказал я. — Другого-то выхода все равно нет.
Я остановился метрах в трех от Волкова, перед дырой в помосте.
— Отпусти Аську, — сказал я.
— Конечно.
Он отшвырнул ее, как куклу. Аська пролетела несколько метров и свалилась на декоративный берег. Краем глаза я видел, как к ней подбежал Артур.
— Что, это его девушка? — с интересом спросил Волков.
— Нет, — сказал я. — Его девушку ты зарезал недавно.
— Ах, эта… блондинка… Я, кстати, ее не насмерть зарезал, она ходит. И делать с ней можно все, что хочешь.
— В чем должна состоять моя помощь? — спросил я. Я видел, как Артур отходит от Аськи и мелкими шагами движется за спину Волкову, и в руке у него пистолет…
— Я знаю, как взломать щит и выпустить душу моего отца. На это у меня остается еще минут сорок времени. Но мне нужно, чтобы кто-то вошел в щит. И лучше — двое, нойда-мальчик и ведьма. Вот вы и пойдете. Я объясню, что потом делать…
— Мы там и останемся?
— Зачем? Вы проделаете дыру…
В этот момент Артур выстрелил.
— Что?.. — Волков в ярости обернулся. Видимо, ему было все-таки больно.
— Я знаю, что ты задумал, — сказал Артур. — Так вот: я тоже этого хочу.
— Чего?
— Кусочка всемогущества. Обещай, что, когда ты шагнешь дальше, поставишь меня на свое место.
— С какой стати?
— Потому что иначе я сейчас убью Костяна. А потом убью тебя. Тут только первая пуля была обычная. Ты ведь знаешь, что такое шиба? А стреляю я хорошо, очень хорошо…
— Откуда ты знаешь про шибу? — спросил Волков.
— Я много чего знаю. Например, ты не сможешь меня остановить… — И Артур приподнял левую руку — так, что рукав куртки немного опустился. На запястье у него был веревочный браслет с деревянными вставками. — То есть сможешь, конечно, но не сразу. И я успею первым.
— Так чего ты хочешь?
— Занять твое место. Знать и уметь все то, что знаешь и умеешь ты.
— Чтобы я взял ученика…
— А у тебя нет выбора. Я даже не буду считать до пяти. Клянись тем, кто дал тебе твою силу, что обучишь меня всему, что знаешь и умеешь сам. Клянись.
— Если ты такой умный, ты должен понимать, чего стоят клятвы колдунов?
— Эта единственная, которую ты сдержишь. Говори: клянусь тем, кто дал мне мою силу…
И в этот момент грохнул оглушительный взрыв. Кусок стены на уровне второго этажа вылетел, и из пробоины повалил густой дым.
Кто-то напоролся на нашу забытую растяжку…
И дальше все смешалось. Какие-то новые ведьмы налетали на Волкова, как вороны на медведя, и он отбивался от них молниями и огнем, и еще откуда-то невидимый ударил пулемет, и видно было, как разлетаются от панциря Волкова в разные стороны пули — буквально как брызги воды, когда из шланга под большим напором направляешь ее на какое- то препятствие… Он загасил невидимых пулеметчиков, но все равно кто-то продолжал стрелять в него, а потом я увидел, что Артур лежит со стрелой в груди, а Аська подползает к нему, а потом меня откинуло чем-то — не взрывом, а чем-то подобным тому сотрясению пространства, которым он по нам шарахнул, только теперь это применили против него, — я успел увидеть, как он, взмахнув неловко руками, летит спиной вперед, и врезается в черный камень, и сползает по нему. Потом я сам с немалой силой приложился спиной к деревянной лестнице, перевернулся и свалился с нее, а когда выбрался, чтобы увидеть, что же там дальше…
В общем, там был расстрел. Ведьмы окружили Волкова полукольцом и всаживали в него стрелы с какой-то потрясающей скоростью и нечеловеческой силой, и было видно, что уже не все стрелы застревают в невидимой броне, а многие и многие ее пробивают. И тут появилась Маринка. В руке ее был лом, обычный железный лом — и вот этот лом она, размахнувшись, метнула Волкову в грудь, и он с силой снаряда пробил тело насквозь и пригвоздил колдуна к черному камню.
На миг стало тихо. Все почему-то замерли. А потом я увидел, что конец лома, торчащий из тела, засветился. Не как раскаленный металл — красным, а сначала синим, потом пронзительно-фиолетовым…
И Волков закричал. Весь утыканный стрелами, пригвожденный к камню — который, похоже, высасывал из него то ли его магическую суть, то ли просто жизнь, — он кричал от боли и страха, и не могу сказать, что я ему сочувствовал, — хотя и злорадства не испытывал, а только какое-то жестокое отупение.
Маринка подошла к щиту, подняла его и закинула за плечо.
Не оглядываясь, пошла в мою сторону — кажется, даже и не видя меня. И тут я увидел ее лицо…
Белая кожа с черными прожилками и глубокими морщинами. Совсем черная вокруг глаз. Глаза белесые, выцветшие, неподвижные. Острый хрящеватый нос, вытянувшийся подбородок. И рот — почти безгубый, круглый, как у миноги, и полный неровных острых грязных зубов.
— Пойдем со мной, — сказала она.
Я попятился.
И в этот момент Волков что-то сделал. Из последних сил. Пустил молнию, или огонь, или что-то еще. Не знаю, что именно, да и не узнаю никогда, потому что от этой штуки сдетонировали аммонитовые патроны. Которые без детонаторов безопасны, как дрова. Они лежали в мешке под помостом, где их оставила Аська. Почти у самого камня.
Можете мне не поверить, но я успел увидеть этот взрыв как бы в замедленном темпе. Белая звезда, и просто исчезнувший помост, и как подлетают вверх, отрываются и пропадают из виду ноги Волкова, и как по черному камню за ним начинают змеиться трещины — не прямые, не ломкие, как если бы разбивали обычный камень или там стекло, — а извилистые, разветвленные, образующие какой-то изощренный узор, в каждое мгновение что-то напоминающий мне — древние письмена, когда-то виденные и забытые, да, наверное, так, — камень распадался огненными буквами, что-то сообщая тому, кто сможет запомнить и прочитать…
И еще: на миг мне показалось, что я вижу стремительно летящую Рагнару с боевым серпом, занесенным для удара, и лениво подумал: нуда, ноги-то мы ему оторвали…
Потом меня приложило обо что-то, и наступила темнота.
Затем пришли видения. Сначала я бегал по тайге за Маринкой, а потом оказался в той школе. Я много дней бродил по этажам в поисках выхода, но не находил его. Пули все так же влетали в окна и, ударяясь о стену, осыпали меня известковой и кирпичной пылью. Потом меня нашла собака Лили — та, грязно-белая, страшная, именем Хукку. Это было важно — что я помнил имя. Собака привела меня к Лиле. Лиля сидела во внутреннем дворике, и перед нею было разложено несколько кучек костей. Она задумчиво и отрешенно перебирала их, время от времени перекладывая какую- нибудь маленькую косточку из одной кучки в другую. Потом она стала посылать меня в подвал школы, чтобы принести кости оттуда. Подвал был набит костями. Я приносил.
…Я все говорю «школа», но это могла быть и больница какая-нибудь, и какое-нибудь здание администрации, вынесенное немного в сторону от деревень, — может быть, хотели когда-то укрупнять колхоз, начали строить, а тут все возьми и посыпься. Что это школа, мы решили, найдя во дворе разбитый глобус, которым кто-то когда-то играл в футбол. А здание было такое: на склоне, и та часть, что ниже по склону, двухэтажная, а те, что выше, — одно. Замкнутый квадрат с внутренним двориком. Во дворике, помню, стояло засохшее дерево — довольно большое. Ну а так — коридоры, налево окна, направо — классы или палаты, или там какие-нибудь офисы; кое-где даже остались двери и линолеум на полу. Ну а так — ни мебели, ничего. Я сейчас уже и не помню, послали наше отделение эту школу проверить или же Маркушкин сам решил заглянуть и понюхать, чем там пахнет… Вообще-то месяца три все было спокойно, и все решили, что банда либо ушла за перевалы, либо распалась в мелкую фракцию и легла на дно и что-то готовит, а значит, теперь это дело фээсбэшников, пусть они через агентуру выясняют, где их ждать и с чем; наше же дело бульдожье: вцепиться и не выпускать.
А школа эта (я ее вот еще почему упорно называю школой: она мне такой снится: с партами, с досками, с какими- то шкафами полуразбитыми; на самом деле ничего не было, голые стены и даже не везде потолки) — ее начали строить за несколько лет до развала Союза в довольно безлюдном месте, то есть до ближайшего населенного пункта было по карте километров семь, а дорогами все двадцать; но, может быть, так и решили, что лучше возить школьников автобусами в большую и оборудованную школу, чем содержать маленькие по семь человек класс. Ну а потом началось все то, что началось, и так этот недо строй и стоял, и даже во дворе его выросло дерево (по-моему, абрикос, но не поручусь) и засохло. Ну и тем более логично, если это была не школа, а больница, — ставить в равноудаленном месте, и всем будет одинаково неудобно ездить, и никто не в обиде…
В общем, мы вдруг почему-то взяли и заглянули в эту школу. А там, конечно, следы пребывания, однако давние, и мы уже совсем было решили ехать дальше, но тут нам взяли и подбили бэху, и оказалось, что банда здесь рядом если не в полном составе (а фээсбэшники насчитывали у них примерно человек двадцать — двадцать пять постоянного состава, тех, которые профи), то все равно имеет подавляющее преимущество: было нас девять, и сразу же двое сгорели вместе с бэхой. Хорошо, что ПКМ Маркушкин никогда из рук не выпускал, и патронов мы только на себе таскали четыре боекомплекта, а тут просто чутье сработало у сержанта: велел сразу, как высадились, две цинки автоматные забросить в вестибюль и три коробки с лентами. В общем, на час хорошего боя мы были обеспечены.
Растянуть пришлось почти на всю ночь.
Бой был странный, и вот в чем: нормальная банда стремится от прямого огневого соприкосновения уйти. Ну что им семь разведчиков, которых не удалось застать врасплох? Двоих уже взорвали, иншалла, на остальных надо плюнуть, смыться, залечь, пропустить мимо себя, пальнуть в спину и снова залечь. Это правильная партизанская тактика, и поэтому, в частности, они до сих пор держатся там (это Ингушетия, если я еще не упоминал) — отстреливают ночами милиционеров, ставят фугасы… Открытый бой, да еще с закрепившимся противником — это для них непозволительная роскошь, а главное — зачем?
Но тут они лезли и лезли. Мы убили по крайней мере пятерых — это я видел. Скорее всего, больше. То есть им явно нужно было само это здание или что-то, что в нем находится.
Потом они ворвались на первый этаж, а мы сверху бросали в них гранаты. Там тоже не один полег. Но и нас уже четверо осталось.
Подвал обнаружил я — искал последнюю позицию, чтобы отстреливаться, когда они будут уже и на втором этаже. А в подвале…
То ли это был морг. То ли тайное кладбище. В общем, ребята, там было несколько десятков скелетов и высохших трупов. Тут если летом труп в гальку закопать, он не разлагается совсем, а становится почти стеклянным, с восковой прозрачной кожей. Мы поднимали нескольких таких…
В общем, я решил, что им эти трупы и кости и нужны, а мы — досадная помеха. Сказал Маркушкину. Он согласился.
(Да-да, у меня был безумный приступ паники, и сержант набил мне морду. Но если резюмировать, то было именно так: я ему сказал, и он согласился.)
Тогда я взял белый платок и пошел на переговоры.
А они, видимо, подтянули снайпера. Пока я шел, Витьку Болтыха убили, а Маркушкину прострелили голову. До этого он все шутил, что для сержантов это самое безопасное ранение… Но я это потом узнал, когда вернулся.
В общем, я сказал так: если вам нужно то, что в подвале, — забирайте, стрелять не будем. А в противном случае — мы уже сообщили артиллеристам наши координаты, и они в восемь стволов… мы действительно пытались вызвать артиллерийскую поддержку, гаубичная база была неподалеку, и «одиноко стоящее строение» «Меты» разнесли бы просто по топографической карте; но связь не удалось установить вообще ни с кем. Я блефанул, но блеф удался. Бандиты утаскивали кости, мы с Ларионом сидели и держали на коленях голову Маркушкина, а повязка все равно промокала…
Утром связь восстановилась, и нас забрал вертолет. Все- таки они иногда прилетали…
И вот сейчас я ходил в тот самый подвал и приносил требуемые кости, и подвал иногда становился тем, где Волков держал нас в заложниках, а иногда — волчатником с клетками, тоже полными костей.
Но иногда это вдруг оказывался зеленый шатер в Веси- алюэ, и я слышал другое пение, а в просветах ветвей плыли другие облака. И мне казалось, что вот это-то и есть подлинное, неподдельное, настоящее… Место, где нет времени… однако все равно приходилось возвращаться в подвал за костями, пыльными, сухими, почти картонными — если бы не костяной шорох и перестук, сопровождавшие каждое мое движение..
Потом мне сказали: ты пей, пей. Передо мной была прозрачная деревянная чашка с молоком, как бы висящая в воздухе. И лишь много времени спустя я увидел руку, а потом лицо. Это была Ирина Тойвовна. И ничего не говори, добавила она молча, ты пока не сможешь. Спи.
И я уснул, и во сне встретил Маринку — и сквозь ее лицо вдруг проглянуло то, что я увидел за миг до взрыва. Надо было проснуться, но не было сил. Тогда я сказал, что мне плевать, какая она есть, все равно она мне как сестра, вот.
А когда я проснулся снова, был какой-то гомон, суета, рев моторов и громкие крики, и меня куда-то несли на носилках пацаны в эмчеэсовской форме. Я попробовал сесть, но мешал ремень, охватывающий грудь.
— Лежи, лежи, — сказали мне. — Пока доктор не осмотрит, считаешься тяжелым.
— Что случилось? — спросил я.
— Угорели, — сказал тот, который шел в ногах и которого я видел. — Хорошо, никто не насмерть. Собаке спасибо скажите, выволокла вас…
Я повернул голову набок. Отдалось дикой болью. Место мне было совсем незнакомым, диким и заброшенным. Но у заросшего забора стояла Лиля, опустив длинные, почти до колен, руки, а рядом с нею — огромная собака самого страшного вида. Хукку, вдруг вспомнил я. И тут же, как бы в пробоину, проделанную собачьим именем, сунулось: как я во сне или в видениях много раз слышал пение — странное, с чуждыми, инопланетными какими-то гармониями, без слов или со словами, не похожими на слова…
— Лиля, — позвал я, но она не услышала. Слишком все шумело вокруг.
Меня погрузили в вертолет — в большой, как сарай, Ми-8. Я некоторое время недоумевал, почему за мной одним прислали такой большой вертолет. Но минут через десять принесли сразу двое носилок, и на одних лежала Аська, а на других — Патрик. Обе, кажется, были без сознания. Им быстренько подключили капельницы… На следующих носилках оказался Артур, вроде бы в сознании, но ни на что не реагирующий.
А на следующей паре — Шарп и Вика. Шарп, кажется, был самый тяжелый — голова его бессильно болталась, пока его носилки закрепляли на кронштейнах. Потом погрузили Джо- ра — и Хайяма! Джор даже помахал мне рукой. А потом без носилок, просто придерживая под руки, привели Сергея Рудольфовича. Он уселся на откидывающуюся табуретку и обхватил голову руками. И мне казалось, что сейчас должны принести кого-то еще, но нет — запрыгнули спасатели, дверь закрылась, вертолет завибрировал, винты засвистели…
— А где Маринка с Валей? — вспомнил вдруг я. И снова попытался вскочить.
— Их раньше увезли, — сказал врач, который как раз ко мне подошел. — Две девочки, да? Их первыми отправили.
— Тяжелые? — спросил я.
— Вряд ли. Особо тяжелых не было. Считайте, легко отделались. На таком пожаре — почти без ожогов…
— А что горело? Ангар?
— Какой ангар? Сарай, где вы заночевали… А почему ты спросил про ангар?
— А разве?.. Мне какие-то сны снились… там был ангар…
— …и корабль пришельцев, — подхватил врач. — Зона, — добавил он. — Тут чего только не увидишь.
(Как среди нас оказался Шарп — единственный посторонний? Не знаю. Но, наверное, кто-то за него очень сильно просил. Я даже догадываюсь кто… А может, я все-таки про него ошибся. Или он зачем-то нужен ведьмам. Маринка вот думает, что сумела очистить его душу; но, по-моему, она ошибается. Не знаю, не знаю, не знаю…
И еще про Маринку. Я уверен, что она помнит. Если не все, то многое. Но она молчит. Молчит упорно, делая вид, что вообще ничего не случилось. Это понятно, потому что я примерно представляю, что она испытывает, — после того, как ее использовали и выбросили. Как… промокашку. Это не просто унижение, это гораздо хуже. Это почти как бесполезная смерть. Я с Маринкой даже не пытался разговаривать на эту тему. Но я чувствую. Я теперь много чего чувствую…
Да, и еще — про Артура. Я его спросил недавно, что такое шиба, и он тут же спросил, почему я спрашиваю, и оказалось, что его несколько дней мучает это слово, значения которого он не может вспомнить, а что-то внутри его подсказывает, что это очень важно. Я понял, что он не врет. А что тогда случилось, действительно ли он хотел заполучить толику знаний Волкова или просто блефовал, затягивая время… уже не узнать. Ну и ладно.)
Вот, собственно, и все. По официальной, если можно так выразиться, версии — мы откуда-то возвращались, началась гроза, мы укрылись от дождя в заброшенном сарае, задремали — а в сарай возьми да и ударь молния. Сергею Рудольфовичу, конечно, влетело по самое не могу, потому что положено, но с работы его не уволили — ну, не властен еще человек над молниями. Главное, все живы, а что у некоторых в мозгах вышло легкое перепутывание — так опять же силы природы тому виной, а не человеческий фактор. И я бы, наверное, как и все, поверил бы всему этому, — но однажды — еще там, в эмчеэсовском госпитале (они на нас попутно еще и тренировались каждый день, трудолюбивые такие ребята) — посмотрел в зеркало и не узнал себя. И тут же что-то защелкало в мозгах… а потом я прочитал свой дневник и послушал свой диктофон. И посмотрел снимки. И тогда стал расспрашивать ребят…
Я думаю, что все, что происходило с нами и что я описал, — правда. Вот просто тупая однозначная правда. Нуда, многие из нас забыли почти все. Бывает. Я тоже постепенно забываю.
Единственное, что меня мучает, — это Илья. Его никто не помнит, кроме меня. Я даже по телефонным базам пробивал — Илья Кашин. Таких нашлось аж четверо, но никто не подходил по возрасту. В общем… помните, когда я вдруг превратился в Волкова, а сам оказался в клетке? Помните? Так вот…
Нет. Пусть эти мои догадки пока остаются моими догадками. Потому что, боюсь, еще ничего не кончилось. А мне надо иметь хотя бы один, хотя бы самый завалящий козырь в рукаве. И еще: как только я начинаю задумываться над этим, меня охватывает какой-то темный тянущий ужас, и уже никаких мыслей нет, и… в общем, я понимаю, что во всем этом остается что-то недоразгаданное.
Пусть пока так и остается.
Больше мне рассказывать вроде бы нечего. Сегодня двадцатое августа. Закрываю последнюю тетрадь и кладу в стол. Может быть, скоро я открою ее и буду читать как дикую фантасмагорию.
Р.Б. Созвонился с Ладиславом. Он существует. Он меня помнит. Я спросил, можно ли ознакомиться с «костяными рунами». Сказал, что да. Завтра на пару дней смотаюсь в Петрозаводск. Зачем мне это, сам не знаю. Но раз организм вспомнил про них, значит, это для чего-нибудь ему нужно.
Р.Р.Б. Сегодня двенадцатое октября. Жарко. Лето реально сползло с июня на октябрь. Несмотря на преждевременное и несчастное завершение экспедиции, нам назначили проведение нескольких научных конференций — типа давайте, ребята, покажите класс: как на неполных и непроверенных данных строить логичные модели. Мне-то вообще было лучше всего, у меня имелось хоть всего одно описание жилого дома и хозяйственного двора, но более чем полное. Так что мой доклад и презентация имели заслуженный успех.
Потом выступала Аська. Ей помимо полевой добычи понадобились экспонаты и образцы из РЭМа — но все это она обработала неплохо, доказывая, что при всей разности культур народов, разделенных или препятствиями в виде гор, или в виде рек и морей (если основной транспорт сухопутный), или горно-таежными водоразделами, если у народов акцент делается на перемещение по воде, — у всех у них очень похожая орнаментика оберегов и вообще всего, что относится к охранительной магии. Как основные примеры Аська использовала орнаменты саамов, ингушей и индейцев сиу. С выводами Аська как-то постеснялась.
Следующей начала читать Маринка, у нее была тема про наговоры, заговоры, проклятия и заклятия, но читала она как- то сухо — будто давно потеряла интерес к предмету. Тарабанила, и все. Зато преподы восхищенно гудели и обменивались записками. Тут в дверь аудитории постучали, и вошел декан.
— Извините, что прерываю ваше достойнейшее занятие, но, надеюсь, та весть, что я принес, будет достойной компенсацией. Не знаю, читал ли кто из вас, что геологи обнаружили в Северной Карелии и Поморье некоторое количество городищ и даже сохранившихся построек, датируемых примерно девятым — одиннадцатым веками? Как люди грубые, они просто снесли бы это все, но тут, во-первых, оказались на месте вы все и Сергей Рудольфович с его наметанным глазом в частности, а главное — министр недра пользования оказался человеком понимающим и ценящим нашу историю, поэтому на неограниченное время там все работы законсервированы, а нам и РЭМу оплачивается столько экспедиций, сколько найдем рабочих рук. Во главе угла, конечно, археологи, но и этнографам найдется чем заняться. Поэтому я с большой радостью представляю вам министра недра пользования Российской Федерации Александра Петровича Волкова!
И вошел Волков. В синем костюме очень свободного кроя, в бесшумных мокасинах. Он был точно такой же, каким мы его увидели в первый раз, но при этом — совершенно не такой. Атомная бомба, из которой вытряхнули начинку. От него не шибало силой, не летели искры, и уже постфактум я сообразил, что, пока он стоял за дверью, я его там не учуял — а должен был… Что это? Такая маскировка? Или, когда его восстанавливали по частям — а я был точно уверен, что его восстанавливали по частям, — самое главное решили не вставлять на место? Не знаю…
Следом за ним вошел Артур. В руках у него была большая коробка. Я слушал вполуха, а сам пытался почувствовать, что происходит, — и не мог. Потом Артур открыл коробку. Бла-бла-бла, найденный древний артефакт прекрасной сохранности, который геологи презентуют кафедре в надежде на дальнейшее тесное сотрудничество.
Это была мотря. Хворостяное пугало, которые развешивают на деревьях. В завязанном по-монашески платочке. Чудовище из моих снов…
И тут Волков хитро посмотрел на меня — именно на меня, я сидел наверху, отдельно, — и хитро и весело подмигнул. Смотри, мол, как мы пошутили.
И мне ничего не оставалось, как приподнять верхнюю губу, показывая клыки, и тоже подмигнуть.
Каких свершений, издевательств, каких мук я еще ожидал? Не знаю. Но я твердо верил, что не прошло время жестоких чудес.
Станислав Лем, «Солярис»

КОНЕЦ