Глава 2

Женщину, которая явилась в дом префекта в праздничные дни и принесла на руках младенца, сына Бартоломеу, звали Арлете, и у неё была своя совсем невесёлая история, которая стала ещё печальнее с нежданной смертью Бартоломеу.
Однако начинать её нужно с самого начала. В небольшом уютном домике неподалёку от порта жил вдовец с тремя дочерьми - Арлете, Розой и Сесилией. Девочки ходили в школу, бегали купаться в море, хлопотали по хозяйству, и все три обещали стать красавицами. Раньше всех это понял полковник Журандир, аристократ, жуир и сластолюбец, охотник за едва расцветшими розочками. Порт и кварталы, прилегающие к порту, Журандир сделал местом своей охоты. Большеглазые тонконогие овечки и не подозревали, какая им грозит опасность, когда добрый взрослый дядюшка угощал их то конфеткой, то пирожным. Дело кончалось трагедией: он заманивал одну из овечек в дом и насиловал. Но всё ему сходило с рук. Нищих девчонок было полным полно, и никому дела не было до их счастливой или несчастной судьбы. А вот полковник был отпрыском старинного рода, богатым и уважаемым в верхнем городе человеком.
Арлете в своём семействе подросла первой, у неё не было матери, которая предостерегла бы её от опасности, растолковав, что к чему, и она пала жертвой сластолюбца. Бедняжка всё рассказала сёстрам и отцу, тот пришёл в страшную ярость и не нашёл ничего лучшего, как выгнать несчастную дочь из дома. Двум другим дочерям он запретил к ней подходить, с ней видеться. Что оставалось делать бедной Арлете? Где она могла найти приют? Только у доны Клотильды Маримбас, в её борделе. Надо сказать, что дона Коло, так называли Клотильду её близкие друзья и знакомые, была далеко не самой худшей из хозяек подобных заведений. Она относилась к своим девочкам чуть ли не по-матерински.
Роза, наученная горьким опытом сестры, не попалась на удочку Журандира. Не в пример мягкой и покорной Арлете, Роза была резкой, решительной и деятельной. Журандира она на пушечный выстрел не подпускала к себе и во все глаза следила за младшей Сесилией, тоже очень послушной и кроткой девочкой, опасаясь за её судьбу. Отец их умер, когда у Розы уже появился жених. Его звали Отасилиу, и был он начинающим адвокатом. После смерти отца Роза стала постоянно видеться с Арлете и всегда уговаривала её вернуться домой. Арлете не соглашалась, её репутация была погублена, и она боялась отпугнуть женихов своих сестёр, боялась испортить девочкам жизнь.
Но случилось чудо, Арлете познакомилась с Бартоломеу, и они полюбили друг друга. Арлете стала подумывать, не вернуться ли ей и в самом деле домой. Она ничего не ждала от своего возлюбленного, ничего от него не требовала, а просто его любила. Забеременев, она всё медлила и не открывалась Бартоломеу, не желая, чтобы дитя любви стало орудием принуждения. Первой она решила открыться Розе и послушать, что та скажет. Но Роза опередила её, заговорив о своём.
- В воскресенье я выхожу замуж, - объявила она, как только увидела сестру. - Ты будешь моей посажёной матерью. Будешь стоять рядом со мной в церкви, мы - сёстры и должны быть всегда вместе.
- Бог вспомнил обо мне, - со слезами на глазах сказала Арлете, и больше ничего уже не могла сказать.
Про себя Арлете решила, что после замужества Розы в самом деле переберётся в свой родной дом, родит ребёночка и будет его воспитывать. У неё появилось будущее, и она почувствовала себя счастливой. С этим решением она и отправилась к доне Коло, сообщила, что ждёт ребёнка и скоро уедет от неё. Дона Коло сочувственно посмотрела на девушку. Сколько подобных историй она видела на своём веку! И это были печальные истории.
- Ты хочешь растить своего ребёнка одна? - спросила она.
- Да, - просто и сердечно ответила Арлете. - Но я буду не одна, мне будет помогать Еманжа. Ей я буду молиться, чтобы мой ребёнок вырос сильным, здоровым и добрым, и она не оставит меня.
Растить одной ребёнка отваживалась далеко не каждая девушка. Дона Коло и раньше относилась к Арлете с уважением, теперь же прониклась ещё большим. Но из её опыта, бездетные были благополучнее. На всякий случай она предложила Арлете и этот выход. Арлете отказалась наотрез. Дона Коло попросила её хорошенько подумать, ведь обратного хода уже не будет.
- Я обо всём подумала, - кротко, но твёрдо ответила Арлете.
Дона Коло решила, что по мере сил будет помогать девушке, но вслух этого не сказала: работа у них была особая, и дисциплина тоже.
Поговорив с доной Коло, приняв решение, Арлете почувствовала, что готова сообщить свою новость Бартоломеу. От него уже не зависела ни её судьба, ни судьба её ребёнка.
А Бартоломеу обрадовался. Арлете увидела, что он по-настоящему счастлив. И тоже почувствовала себя счастливой.
- Я словно предчувствовал, какую ты мне подаришь радость, - сказал он. - Посмотри, что я тебе привёз.
Он достал из кармана коробочку и протянул ей. В коробочке лежало очень красивое золотое кольцо.
- Это кольцо моей матушки, семейная реликвия. Надень его в знак нашего обручения. Подожди ещё два-три дня, я всё приготовлю, приеду за тобой и заберу тебя отсюда. Больше мы с тобой не расстанемся. Ты будешь моей женой, любимой, ненаглядной.
Арлете от счастья расплакалась.
Когда дона Коло увидела кольцо на руке Арлете, услышала, что та собралась замуж, то покачала головой и ничего не сказала. Ни одна из её девушек не вышла замуж, хотя многие надеялись, многие собирались...
В день свадьбы Розы полковник Журандир воспользовался тем, что юная Сесилия осталась без присмотра, и совершил над ней насилие. Бедная девочка от отчаяния и ужаса покончила с собой. Роза, увидев бездыханное тело сестры, отправилась в любимое кафе полковника, где он сидел и попивал кофеёк, и прикончила негодяя пятью выстрелами из отцовского карабина на глазах у завсегдатаев.
- Я рада, что покончила с этой мразью. Он получил по заслугам здесь, а в аду получит остальное, - сказала Роза подоспевшим полицейским.
Розу увезли в тюрьму, Отасилиу был в отчаянии. Он ещё не закончил учёбу, не мог выступать как адвокат, не мог защищать свою любимую.
- Но я позабочусь, чтобы на защиту справедливости встал самый лучший из адвокатов! - пообещал он себе.
На следующий день от сердечного приступа умер Бартоломеу. Арлете осталась на свете одна. Нет, неправда, у неё был ребёнок, ради которого она должна была жить. Дона Коло предложила ей остаться до родов у неё и дала лёгкую работу по хозяйству. Арлете приняла её предложение с благодарностью. Она навещала сестру в тюрьме, и Роза, узнав о будущем племяннике, твердила Арлете одно и то же:
- У твоего ребёнка есть родня. У него есть права на наследство. Пойди с ним к брату Бартоломеу. Он должен позаботиться и о тебе, и о маленьком.
К тому времени, когда Арлете родила сына, Феликс стал законным наследником, пройдя все юридические процедуры, а Роза была осуждена на многолетнее тюремное заключение.
В день, когда её отправляли в тюрьму, где она должна была отбывать наказание, Отасилиу рыдал от беспомощности и отчаяния.
Роза смотрела на него с сочувствием, потом сказала:
- Не убивайся так. И не жди меня. Живи своей жизнью, женись, заведи детей. Когда я выйду на свободу, мы будем совсем другими. Мы можем даже не узнать друг друга. Ты понял меня? Я запрещаю тебе меня ждать.
Её слова показались Отасилиу дикостью, но со временем он понял их смысл и оценил по достоинству. И если потом вспоминал Розу, то исключительно с благодарностью.
Арлете не сразу решила добиваться справедливости. Но советы сестры, доны Коло, да и многих других убедили её, что она должна получить хотя бы малую толику того, чем по праву мог бы владеть её сын. Чем больше она думала, тем отчётливее понимала, что Феликс Геррейру и его жена должны выделить своему племяннику хоть какую-то сумму на содержание, а потом и на учёбу.
В день праздника, устроенного в честь нового префекта, она взяла малыша и распрощалась с доной Коло.
Каков бы ни был исход её знакомства с новыми родственниками, Арлете не собиралась оставаться с малышом в борделе. Она надумала жить с ним в доме, где жила вместе с сёстрами и часть которого по-прежнему ей принадлежала. По дороге она остановилась перед статуей богини моря Еманжи, которую почитали все жители нижнего города, протянула ей мальчика и сказала:
- Возьми моего сына! Нет у него других защитников, кроме тебя. Помоги ему вырасти добрым и хорошим человеком, и пусть он служит во славу твою всю жизнь!
Когда Адма, выслушав Арлете, передала её в руки Эриберту, та поняла, на какую участь её обрекают. И попыталась вырваться. Но жёсткая мужская рука крепко держала её.
- Посмей только! Убью на месте.
И Арлете покорилась. Приняла свою участь с облегчением. Потеряв Бартоломеу, она не хотела жить. Втайне она надеялась, что родня Бартоломеу признает племянника, возьмёт мальчика к себе, и тогда она спокойно последует за своим возлюбленным. Но судьба сулила иное. Арлете шла и молилась Еманже, чтобы та не оставила невинного младенца без помощи.
- Он твой, - шептала она. - Я отдала его тебе. Не оставь его, не оставь!
Для Эриберту Арлете была одной из портовых шлюшек, прижившей неведомо от кого пащенка. Пристрастие именно к этой шлюшке его бывшего хозяина Бартоломеу было Эриберту известно. Знал он и о ребёнке. Но тем больше видел оснований для того, чтобы от обоих избавиться. Дона Адма была права. Сто раз права. Тысячу раз права. Эриберту готов был помочь ей, и с большим удовольствием. Тем более что и сам, наконец, сделается богатым человеком, а от богатства до уважения один шаг. Он ещё всем покажет, каков в деле Эриберту! Если вся контрабанда будет принадлежать ему, то он развернётся! Ему по душе это опасное дело! Да и денег никогда не бывает много. Пусть их будет как можно больше!
Эриберту вёл Арлете к причалу, искоса поглядывая на корзинку с младенцем, которую она несла в руках. Когда он подтолкнул её к лодке, она попыталась было сопротивляться, но он на неё прикрикнул, пригрозил, и она покорно влезла в лодку, продолжая про себя молиться богине моря Еманже, которой поручила своего сыночка, прося для него жизни, а не смерти. Арлете сидела на скамейке, крепко прижимая к себе корзинку, на глазах у неё блестели слёзы. Эриберту смешно было на неё смотреть. Адма вцепилась бы ему в горло. Или выдумала что-то такое, от чего и чертям стало бы тошно. А эта...
Он грёб, налегая на вёсла, и, когда счёл, что отплыл достаточно далеко, собрался приняться за дело. Женщина всё поняла. И избавила его от греха душегубства: сама пустила корзинку по волнам, сама прыгнула за борт. Некоторое время она барахталась на поверхности, а потом пошла ко дну. Зато корзинка качалась на волнах, словно маленький кораблик. Эриберту собрался её нагнать, но тут налетел престранный порыв ветра, лодку погнал в одну сторону, корзинку в другую. Разыгрались волны, обрушились на лодку Эриберту, он вмиг промок до костей. На секунду он подумал, что не быть в живых и ему. Но, также внезапно ветер стих. Эриберту огляделся: стеклянная голубая гладь вокруг, нигде никакой корзины. «Утонула, - удовлетворённо подумал он, - да и как было уцелеть в такой круговерти?» Взялся за вёсла и стал грести к берегу.

Эриберту не верил в чудеса, а напрасно. Корзинку прибило к рыбацкой лодке, и подхватил её рыбак по имени Фредерику. Только что у себя на катере он принимал роды у своей жены Эвлалии. Вёз к врачу, в больницу, но не успел. Начались роды. Их сынок родился мёртвым. А как они его ждали! Как радовались! Как любили! Теперь собралась за сыном следом и Эвлалия, она лежала, едва дыша, прикрыв глаза. Фредерику чувствовал, что она вот-вот уйдёт, и молил Еманжу, чтобы вернула сына к жизни, и тогда к жизни вернётся и мать.
- Сделай это, - просил он, - и я клянусь, что никогда больше не выйду в море!
Он клялся скорее жене, которая так просила его перестать заниматься контрабандой, чем великой и всемогущей Еманже. Стоило ему произнести свою клятву, как перед собой он увидел плывущую по волнам корзинку. Её прибило прямо к борту катера. Фредерику выловил её, открыл и не поверил собственным глазам: в ней лежал крепенький мальчуган. Он взял его на руки и поднёс жене. Надежда вспыхнула в его сердце.
- Лалинья! - окликнул он её, - посмотри на нашего малыша. Ты видишь, какой он здоровенький! Ты так нужна ему!
Лалинья открыла глаза, улыбнулась мужу и тихо-тихо сказала:
- Я рада, что он такой большой и крепкий! Мы зачали его на этом катере, в море. В море он родился. Принеси мне морской воды, я окрещу его.
Фредерику подал ей воды, и она, окропив малыша, произнесла:
- Нарекаю тебя именем Гумерсинду. Будь добрым и хорошим человеком.
Она крепко прижала к себе ребёнка и замолчала навсегда.

Фредерику вернулся в Порту-дус-Милагрес с сыном, без жены. Он никому не сказал, что в глубины моря опустил не только жену, но и собственного ребёнка. Франсишку, брат Фредерику, и невестка Рита оплакали бедняжку Эвлалию. Рита взяла на себя заботу о маленьком Гумерсинду. Фредерику и словом никому не обмолвился, что это не его сын, что младенца послала ему Еманжа в обмен на страшную клятву. Золотое кольцо, которое он нашёл у мальчика в пелёнках, Фредерику спрятал. После смерти жены, он стал угрюмым и молчаливым, но этому никто не удивлялся. Удивлялись другому: Фредерику, лучший рыбак и отчаянной смелости парень, перестал выходить в море.
- Я дал обет Еманже, - объяснил он невестке и брату, - и я его не нарушу.
Но прошло несколько недель, и Фредерику нарушил свой обет. Буря застигла его брата в море. Рита металась по берегу и молила рыбаков о помощи, но они смущённо и неловко отворачивались: отправляться в море было чистым безумием. И тогда она стала кричать на Фредерику, упрекая его в трусости.
- Я не боюсь, - тихо ответил он. - Если бы не обет, я бы не думал ни секунды.
- Ты не рыбак, если бросаешь в беде брата, - крикнула Рита. - Еманжа не даст вам больше рыбы! Ты забыл о законе рыбаков? Нельзя оставлять человека в беде!
Фредерику посмотрел на заплаканное лицо Риты и двинулся к катеру. Очень скоро Рита потеряла его из вида среди разбушевавшихся волн.
Рита не ушла с берега. Она встала на колени и молилась Еманже, чтобы та простила Фредерику его обет, чтобы помогла ему спасти брата.
Бури утихла к утру, и по спокойным водам к берегу причалили две лодки, Фредерику удалось спасти своего брата Франсишку.
Все рыбаки праздновали возвращение Шику, а Фредерику метался на постели в горячке. У его изголовья сидела Рита и ждала, когда же Шику приведёт врача.
- Мне холодно, я весь изо льда, я умираю, Рита, - проговорил вдруг отчётливо Фредерику, - но я не могу уйти и унести свою тайну с собой.
Рите показалось, что больной бредит, она попыталась успокоить его, но тот настойчиво продолжал:
- Не оставь мальчика, которого я привёз с собой, Рита. Это не мой сын, его подарила мне Еманжа. Он вышел из её чрева, приплыл по волнам в корзинке.
Рита положила на пылающий лоб Фредерику прохладную руку. Поскорее бы приходил доктор. Бедный Фредерику! Чего только ему не мерещится в горячке!
Но Фредерику вполне разумно в нескольких словах рассказал о мёртвом ребёнке, о своей молитве и чуде с корзинкой, а потом попросил достать шкатулку и взять из неё кольцо. Рита послушалась. Действительно, в шкатулке лежало изящное золотое кольцо.
- Сбереги его, - сказал он. - Я уверен, настанет день, и оно очень пригодится Гуме.
Потрясённая Рита смотрела на кольцо как завороженная, она не могла оторвать от него глаз. Когда её взгляд обратился к Фредерику, он уже не дышал. Врач приехал только для того, чтобы засвидетельствовать смерть.

Шику был на похоронах как каменный, Рита горько плакала. Она невольно винила себя в смерти Фредерику и утешалась только тем, что на небе ему лучше, чем на земле, потому что там он вместе со своим сыном и своей Лалиньей. Франсишку после смерти брата стал попивать, а потом, перестал, и ночевать дома. Рита поняла, что у него появилась другая женщина. Рита не ждала от Шику такого предательства. К одному горю прибавилось другое: ценою жизни Фредерику она спасла своего любимого, но он разлюбил её. Она попыталась образумить Шику, поговорить с ним, но у неё ничего не получалось. Трезвый Шику угрюмо отмалчивался, возможно, чувствуя свою вину, а пьяный кричал, что она виновата в смерти его брата.
- Ты пошла против Еманжи! - повторял он, - От тебя только и жди, что несчастья!
Сначала Рита терпела его выходки, но в сердце её копилось всё больше горя и горечи.
«Может, я и впрямь приношу всем несчастье? - стала думать она. - Может, я навлеку его и на Шику, и на маленького Гумерсинду? Видно, всерьёз рассердила Еманжу, если она отняла у меня любовь Шику».
Ради Шику Рита ушла из родного дома, жила с ним невенчаной, но если он разлюбил её, то могла ли она оставаться под его крышей?
Как ни больно было Рите, но в одно прекрасное утро она собрала, свои вещи и тихонько выскользнула из дома, мысленно попрощавшись с ним навсегда.
Так маленький Гума, снова осиротел. И обрести семью ему удалось далеко не сразу.
Рита уехала в маленький городок Валенсу, устроилась работать к вдовцу с маленьким сынишкой. Этот мальчик, Руфину, хоть и был чёрненьким, но всё равно напоминал ей Гуму, к которому она успела привязаться, и при мысли о котором у неё обливалось сердце кровью. Что удивительного, если спустя несколько месяцев вдовец искренне привязался к Рите? Бог ничем её не обидел: ни красотой, ни добрым сердцем, ни трудолюбием. Скрепя сердце, Рита приняла ухаживания вдовца. Её жизнь всё равно была кончена, сердце её принадлежало Шику. Но Шику обвинил её во всех грехах, надеяться было не на что, а жить дальше было нужно. Всю свою любовь она отдала маленькому Руфину. Прошло ещё сколько-то времени, и Рита забеременела, а потом родила дочку, которую назвала Селмой. Счастье Риты было в детях, им она отдавала всю свою заботу и любовь. Жизнь шла своим чередом, сердечная рана Риты затянулась бы со временем окончательно, не получи она письмо от Шику.
Франсишку опомнился не сразу. Ещё какое-то время после ухода Риты он топил горе в вине, забываясь в объятиях своей новой привязанности. Маленьким Гумой в это печальное время занимались сердобольные соседи. Потом до воспалённого мозга Шику дошло, что Риту он не увидит больше никогда в жизни. Открытие так потрясло его, что он сразу протрезвел. Потеря за потерей - брат, невестка, жена... А племянник? Неужели он в своём пьяном угаре лишился и племянника? Гуму привели соседи, и, взяв его на руки, Шику расплакался. Вместе со слезами вышла из его сердца и чернота. Он понял, что жить без Риты не может, и с тех пор стал искать её. Гуму он не отпускал от себя, уходя в море, брал мальчика с собой: если уж суждено погибнуть, так лучше вместе. Именно тогда и выяснилось, что Гума находится под особым покровительством богини Еманжи: если Гума был в лодке, улов у Франсишку был удивительный. А если мальчик вдруг болел и оставался у соседки, которая помогала им по хозяйству, рыба не ловилась. Да и в море Гума чувствовал себя едва ли не лучше, чем на суше. Шику очень привязался к племяннику, и сердце у него уже болело не только из-за себя, но и из-за мальчика, которому нужна была мать. Наконец, он отыскал Риту. И послал ей письмо. Любовное, страстное, тоскующее. Влюблённый Шику вновь принадлежал только ей одной. Рита не устояла. Она примчалась в Порту-дус-Милагрес. Понимая, что не может вернуться к Шику, она хотела повидаться с ним. Шику ждал её. Он был так нежен, так страстен, а маленький Гума выглядел так по-сиротски, и дом, и хозяйство были так заброшены, что сердце Риты облилось кровью. Но она ничего не пообещала Шику, когда уезжала в свою Валенсу. Да и как она могла что-то обещать? Однако в Валенсе её ожидал сюрприз. Новый её муж нашёл письмо Шику, прочитал его, забрал детей и уехал неизвестно куда. Рита расспросила всех соседей, но никто не мог ей сказать, куда он делся. Рита прожила несколько недель в ожидании. а потом собрала свои вещи и переехала к Шику. Но прошло ещё несколько месяцев, и в Порту-дус-Милагрес прямо в дом Шику, заявился второй муж Риты с детьми. У неё недостало духу сказать Шику правду, она выдала его за своего родственника, недавно потерявшего жену. При этих словах Микаэл, так звали её второго мужа, внезапно посмотрел на неё:
- Потерял? Я её навсегда потерял? - спросил он.
- Да, Микаэл, ты потерял её навсегда, - повторила Рита, хотя сердце её кровоточило, и с тех пор не переставало кровоточить.
Микаэл поселился неподалёку, скоро привёл к себе в дом женщину, чтобы она ходила за Руфину и Селминьей, и жил с ней, как с женой. Видимо, он крепко любил Риту, если пожалел её и не открыл правды Шику. Рита частенько забегала к «родне», постоянно ей помогала. Руфину считал Гуму братом. Селминья росла своенравной, капризной, неуживчивой. Но что можно ждать от ребёнка, который растёт на чужих руках? У Риты между тем родилась вторая дочка, от Шику, назвали её Луизой. Забот у Риты прибавилось. Она стала реже бывать у «родни», потом, и совсем, почти перестала. Там семья, чего ей там делать?
Но о детях тосковала, потому что очень была к ним привязана. Микаэл не зажился на свете. Женщина, которая жила с ним, не осталась с приёмными детьми. Руфину и Селминья подростками остались одни, Рита за ними только присматривала, но при такой жизни разве за всем усмотришь? Да и какой у тебя авторитет, если ты дальняя родня, тётя с соседней улицы? Одним словом, Селминья рано начала гулять с мальчиками, а потом и вовсе с пути сбилась. Руфину сначала увещевал сестру, уговаривал приняться за ученье или выбрать какое-то ремесло. Но у него ничего не вышло. И тогда он выгнал сестру из дома, объявив, что она его позорит. Селминья уехала из Порту-дус-Милагрес. Рита не спускала глаз с Луизы, а за старшую дочь, которую Руфину выгнал из дома, молилась каждую ночь со слезами. Что ещё она могла сделать? Давнее малодушие обернулось вечной кровоточащей раной. Она боялась потерять Шику, она его не потеряла, жила с ним душа в душу, и нельзя сказать, что была так уж несчастлива. Гума вырос и стал красавцем. Он дружил с Руфину, они всюду ходили вместе, и, глядя на них, у Риты душа радовалась. Что же касается Селминъи, то где она? Что с ней? Рита ничего о ней не знала. Она по-прежнему молилась о ней и надеялась, что, быть может, там, вдалеке, её девочка найдёт себе другую дорогу... Сердце у неё болело и за Шику. Он снова запил, и не на пустом месте. Эриберту отказался принять у него рыбу, сказал, что тухлая. Большего оскорбления Шику в своей жизни не слышал.
Шику сидел в своём любимом «Звёздном маяке», заказывал бутылку за бутылкой и никак не мог залить жар обиды. Выпивал стакан и жаловался дядюшке Бабау, хозяину:
- Рыба-то у меня была свежая, только что выловленная! Одна к одной. Да ты знаешь, какую я ловлю!
- Знаю, знаю, - поддакивал Бабау. - Вы с Гумой самые лучшие рыбаки на причале. - И, пытаясь отвлечь Шику, прибавлял: - Гуму твоего скоро в оганы посвятят. Мне мать Рикардина говорила.
Рикардина, высокая красивая негритянка, была свояченицей Бабау. Жена Бабау и Рикардина были родными сёстрами. Но никто бы этого не сказал, посмотрев на двух женщин. Вспоминая жену, дядюшка Бабау всегда вздыхал, но это был вздох облегчения. Насколько Рикардина была спокойной, уравновешенной и степенной, настолько его жена была вздорной, крикливой и неуживчивой. Очень скоро она его бросила, оставив ему маленькую Эсмералду, и Бабау был благодарен своей благоверной и за то, что оставила дочку, и за то, что сама ушла. В Эсмералде он души не чаял, правда, по мере того, как она подрастала, Бабау вздыхал всё чаще и чаще. Дочка, похоже, унаследовала не его миролюбивый характер, а материнский, упрямый и своенравный. «Ну да с её красотой и дурной характер не помеха», - умилённо думал Бабау. Беда была в том, что его дочка без памяти была влюблена в Гуму, они выросли вместе, парень относился к ней, как к сестре, а она вбила себе в голову, что станет его возлюбленной. Но Гума отмахивался от неё, как от надоедливой мухи, а Эсмералда с настойчивостью мухи вилась вокруг него. Но этой темы Бабау не касался. Что зря собственной дочери кости мыть? Вот если бы дело у молодёжи на лад пошло, они бы с Шику обсудили свадебку... А пока можно было и на другую тему потолковать: как Гуму выберут оганом.
Рикардина была матерью-настоятельницей святилища Еманжи. В порту все относились к ней с большим почтением, потому что через неё Еманжа изъявляла свою волю. Узнавала её Рикардина, гадая на белых камешках. Вместе со своими яос, девушками-послушницами, одетыми в белые туники, Рикардина совершала моления и жертвоприношения Еманже, и она же должна была совершить церемонию посвящения Гумы в оганы.
Слово «оган» означает любимец Еманжи. Еманжа сама указывает на того, кого избирает в свои любимцы, и случается такое совсем не часто. Избранный в оганы сохраняет это звание до самой смерти. Человек этот пользуется особым уважением, к его советам все прислушиваются, а главное, он приносит удачу всем начинаниям, в которых принимает участие, поэтому ни одно важное дело в нижнем городе не обходится без огана. И вот теперь такой важной персоной должен был стать Гума, племянник Шику.
Еманжа, которую так чтили рыбаки, их жёны и дети, указала на него Рикардине и назначила срок. Посвящение должно было произойти в тот же самый день, когда префект устраивал свой праздник.
- Выходит, у нас будет два праздника в один день, - откликнулся Шику, которому было необыкновенно приятно, что его племянник станет оганом.
- Выходит так, - подтвердил Бабау.
- Может, тогда Еманжа нам поможет, и наши неприятности кончатся, - вновь помрачнев, предположил Шику.
- Да не думай ты о неприятностях! - тут же отозвался Бабау. Неприятностей для нас, знаешь, сколько припасено?! Одни кончатся, другие начнутся.
- Твоя, правда, - согласился Шику и снова опрокинул стакан. - Так будет всегда, пока верховодить на причале, будет Эриберту. Сказать, что моя рыба тухлая! Да я сам, своими собственными руками, из него тухлятину сделаю!
- Ну-ну, не горячись! - стал успокаивать приятеля Бабау, покачивая головой. - Есть и другие средства найти управу на Эриберту, который мнит себя царьком, и самоуправствует, как вздумается. Знаешь, что предлагает, например, наш врач Родригу?
Родригу не так давно поселился у них в городе, но успел заслужить большое уважение тем, что лечил бедняков бесплатно, при случае давал им деньги на лекарство или сами лекарства. Был он человеком суровым, неулыбчивым, но очень сердечным и участливым.
- Он что, не только болезни лечит, но и горе людское? - спросил Шику с невесёлой усмешкой.
- Представь себе, лечит, - отозвался Бабау. Он повернулся к приятелю, опёрся руками о стойку, посмотрел ему в глаза и торжествующе произнёс: - Он предлагает рыбакам создать свой кооператив!
- Не очень-то я понимаю, что это такое, - пожаловался Шику. - Объясни!
- Если вы все соберётесь и будете сами продавать свою рыбу, то это и будет кооператив, - объяснил Бабау.
- Это хорошо на словах, а на деле как? Тут её не продашь, а далеко везти...
- Нужен холодильник, - подхватил Бабау, - и не простой, а на колёсах. Рефрижератор, так они называются. Но ведь если всем вместе собраться, да вложить хоть понемногу, то большая сумма соберётся. Глядишь, и купите.
Идея Шику понравилась. Он даже засмеялся, когда представил себе, как они натянут нос Эриберту, весело катя на собственном грузовике.
- А Родригу молодец! - одобрил он.
- Молодец, да не очень, - тут же отрезал Бабау.
- Это ещё почему? - обиделся за доктора Шику.
- То ли трус, то ли самому лечиться надо, - подмигнул Бабау приятелю. - По нему такая женщина сохнет, а он, видите ли, дружбу с ней водит! Ты бы стал с такой красавицей дружить, если она от одного твоего взгляда млеет? Розан душистый, а не женщина. А умница, какая! Придумать наших ребятишек учить, да ещё бесплатно! Мы все ей по гроб жизни обязаны. Она самой верной любви заслуживает, а не только дружбы.
- Про любовь, это ты, верно, говоришь, - подхватил заплетающимся языком Шику, который, пока Бабау рассуждал про Родригу, успел опустошить ещё пару стаканов. – Я всегда был за любовь. И сейчас, если попадётся мне красотка, отказываться не стану, сразу скажу: пойди сюда!
Встав, он неверными шагами направился к женской фигуре, появившейся в проёме двери.
К счастью, это была Рита, которая уже обегала всё вокруг, ища своего Шику. Она подхватила мужа под руку и скомандовала дочери:
- Бери отца за руку с другой стороны, и пошли домой.
Луиза нехотя стала помогать матери. Ей было стыдно идти с пьяным отцом по улице. А Шику, как нарочно, то и дело спотыкался, едва не падал в грязь и всё что-то пытался объяснить заплетающимся языком про рыбу и негодяя Эриберту.
- Мама, мне стыдно, - пожаловалась Луиза, - все знают меня как барышню, я в колледже учусь, а тут мы тащимся с такой образиной.
- Постыдилась бы! - гневно прикрикнула на дочь Рита. - Отцу не стыдно каждый день в робе на причал шагать, чтобы ты барышней ходила и белый хлеб ела? А тебе стыдно с ним рядом идти, когда у него беда случилась?
Луиза ничего не ответила и только насупилась. На глазах у неё выступили слёзы. Для неё худшей беды, чем идти с пьяным отцом, не было. Тут Шику в очередной раз поскользнулся и шлёпнулся прямо в рыбные очистки.
- Не могу, не могу я его держать, - всхлипнула Луиза, - меня от рыбного запаха стошнит!
И она бросилась через дорогу наперерез, лишь бы, быть подальше от родителей. Рита, поджав губы, потащила Шику дальше одна, но, услышав сзади взвизг тормозов, оглянулась. Посреди дороги лежала Луиза, возле неё стояла машина. Пока Рита, бросив мужа, бежала к дочери, вокруг Луизы уже столпились те, кто вылез из машины. Водителем оказался молоденький мальчик, племянник учительницы Дулсе, он был бледен как полотно. Дулсе тоже была тут, она хлопотала возле Луизы, послав за Родригу. Без врача трогать девушку боялись. Луиза открыла глаза и увидела над собой лицо Фреда.
«Это, наверное, ангел небесный, меня встречает», - подумала она.
Но, тут же, узнала доктора Родригу, который присел на корточки и принялся осматривать её руки и ноги.
- Отделалась лёгким испугом, несколько синяков, и всё, - вынес он медицинское заключение. - Давай я помогу тебе встать.
Отасилиу, отец Фреда, случайно оказавшийся на месте происшествия, побледнел не меньше Фреда. Он-то знал, что Фред несовершеннолетний и не имел права вести машину по шоссе. Если пострадавшая обратится в суд, Фреду не поздоровится. Он тут же достал свою визитную карточку, на которой значилось, что он личный адвокат префекта, и вместе с деньгами протянул её Рите.
- Прошу простить нас всех, и если с девочкой всё в порядке, то я думаю, что мы обойдёмся без суда.
- Моя дочь виновата больше вашего сына, неслась очертя голову, не глядя по сторонам! - в сердцах ответила Рита, прижимая к себе дочь. - Денег мне от вас не надо, и в суд я подавать тоже не собираюсь. Всего доброго!
Она потянула за собой перепуганную Луизу, направляясь к ковылявшему по дороге Шику.
Фред стоял и смотрел им вслед.

Глава 4

Феликс, довольно потирая руки, вспоминал визит Ливии на фабрику. Девушка задержится, и не на одну неделю. Обещание, данное сыну, он выполнил, теперь нужно срочно готовить следующий этап. Феликс призвал к себе Эриберту и распорядился, чтобы тот сообщил всем его помощникам о приглашении на обед.
- В субботу, - уточнил он. - Отказов не принимаю. Приглашение равно приказу. Я жду Отасилиу, моего адвоката, Эпифанию, моего заместителя, тебя, моего главного помощника, Алешандре, моего сына, и жену Адму.
- Так точно, всем сообщу, - пообещал Эриберту.
- Сыну и жене не надо, они и так в курсе, - улыбнулся Феликс.

Приглашение префекта застало Отасилиу врасплох. В субботу они с Амаполой праздновали в своём загородном доме годовщину их свадьбы, пригласили гостей, закупили вина ц лакомства. Они как раз заканчивали украшать дом, когда по мобильнику позвонил Эриберту.
- Надо ехать, - озабоченно сказал Отасилиу. – Дети, если хотят, могут остаться здесь.
- А кто будет встречать наших друзей, скажи мне, пожалуйста, - возмущённо поинтересовалась Амапола. - Может быть, наши дети?
- Я расстроен не меньше тебя, дорогая, - отвечал Отасилиу, - но ничего не могу поделать. Ты сама понимаешь, всё, что у нас есть, мы имеем благодаря Феликсу. Я не могу ни отказаться от приглашения, ни перенести его на другой день.
- А годовщину нашей свадьбы переносить можно?! - продолжала возмущаться Амапола.
- У нас впереди целая жизнь, устроим торжество на следующий год, - с примиряющей улыбкой пообещал Отасилиу. - У префекта тоже, видимо, что-то очень важное. Иначе он не стал бы так внезапно нас собирать. Успокойся, пожалуйста, дорогая.
- Я спокойна, - зловеще произнесла Амапола, - и я в бешенстве.
Раздражение не оставляло Амаполу и в городе. Стоило ей вспомнить, что её лишили праздника, она готова была бить тарелки и кричать во весь голос. Ведь для праздника она приготовила такое потрясающее платье! Так мечтала в нём появиться! И не сомневалась, что будет самой эффектной, самой необыкновенной женщиной. Больше всего на свете Амапола любила быть в центре внимания. Ради этого она готова была на всё. Но её оставили, как маленькую девочку, без сладкого, и она была вне себя. Со своей яростью Амапола боролась при помощи тренажёра, и если бы этот велосипед двигался, то она, наверное, была бы уже на краю света.
Когда Амапола увидела в окно Дулсе, сестру Отасилиу, которая шла по дорожке, ей сразу стало намного легче. Она искренне любила Дулсе и рада была повидать её.

Дона Дулсе, организовавшая бесплатную школу для детишек нижнего города, с большим трудом добывала для неё деньги. Классы родители отремонтировали своими силами, но откуда взять парты? Их так не хватало. И всегда была нужда в учебниках, в тетрадях... Дулсе, молодая энергичная женщина, обивала пороги богатых домов, вела беседы с любым, кто мог оказать помощь, и рано или поздно хоть что-то, да получала. Предпраздничная пора оказалась очень удачной: рыбаки устроили ей сюрприз, на перепавшие от префекта деньги они купили парты. Дулсе сияла. Заглядывала в классы и не верила своим глазам - неужели дети больше не будут сидеть на полу? Неужели и у них всё будет как в настоящей школе? Узнав, что Амапола вернулась в город, она отправилась к ней, поделиться своей радостью. Заодно она хотела узнать, как дела у племянника Фреда. Да и племянницу Ану Беатрису она давно не видела.
Едва речь зашла о Фреде, Амапола стала делиться своим беспокойством. Нет-нет, дело не в судебных издержках, дело в его влюблённости. Похоже, Фред влюбился в ту самую девчонку, которую сбил. Его постоянно не бывает дома, он вечно торопится, вечно занят.
- А мне кажется, что влюблённость - это самое прекрасное состояние, - покраснев, заметила Дулсе.
- Самое прекрасное состояние для взрослых людей - это любовь, - решительно заявила Амапола. - Ты, Дулсе, должна взять свою судьбу в собственные руки. Когда мужчина не может решиться и сделать первый шаг, этот шаг делает женщина!
- Что ты имеешь в виду? – спросила Дулсе, краснея ещё гуще.
- Я имею в виду твои взаимоотношения с Родригу. Я прекрасно вижу, что ты любишь его. И уверена, что он любит тебя. Поэтому, ты должна просто-напросто его поцеловать. Поверь, он ответит тебе, и ты поймёшь, что твоя любовь взаимна. А он поймёт, что хочет поцеловать тебя ещё раз. Ты согласна со мной?
Дулсе застенчиво улыбнулась:
- Мне непросто сделать этот шаг, но, похоже, я решусь на него.
За кофе они обсуждали учебные перспективы в колледже Аны Беатрисы. Каникулы подходили к концу, и девочке предстояло снова жить в общежитии.
- Я вижу, она стала гораздо самостоятельнее, - сказала Дулсе.
- Самостоятельность в жизни всегда пригодится, - согласилась Амапола.
Вскоре Дулсе начала прощаться, из ума у неё не выходил совет Амаполы, она только о нём и думала.
Амапола пошла, проводить Дулсе, довела её до двери, и на крыльце подняла какую-то книжонку. Присмотревшись, она переменилась в лице. На обложке была изображена Роза Палмейрау, её соперница, бывшая невеста Отасилиу, которую Амапола никак не могла ни простить ему, ни забыть! Сколько ни убеждал Отасилиу жену, что Роза осталась в далёком прошлом, что невестой она была задолго до того, как они познакомились У Амаполой, несчастная женщина оставалась безутешной. Стоило возникнуть этой несчастной тени, как весь лад в семье Отасилиу пропадал. Вот и сейчас, едва только Амапола поняла, что ей подбросили книжку, прославляющую в стихах Розу-Справедливость, как стали называть её после подвига, она потеряла и покой, и душевное равновесие. Кроме боли и обиды, ничего больше для неё не существовало. Мало ей было одного горя, к нему прибавилось и второе. Такого груза она не могла выдержать!! Амапола со скорбным видом прошествовала в свою спальню и задёрнула шторы.
Переменился в лице и Отасилиу. увидев свою любимую женщину в таком состоянии. Он попытался развеять её скорбь, предложив «прогулку», которые они так любили совершать в своей уютной постельке. Но Амапола решительно отвергла это предложение, сказав замогильным голосом:
- Секс в нашем доме отменяется. Отправляйся на тренажёр.
Отасилиу дар речи потерял, услышав о такой страшной каре. А главное за что? Он не скрывал, что когда-то был влюблён в Розу. Но она так и не стала его женой. С тех пор прошло столько времени. А если быть совершенно точным, прошла целая жизнь. Он её счастливо прожил с Амаполой, они родили двоих детей, и было совершенно непонятно, почему прошлое должно отравлять настоящее? Отасилиу горько было видеть свою дорогую Амаполу страдающей из-за пустяков.
- Радость моя, опомнись, - попробовал урезонить её Отасилиу. - Забудь о Розе и посмотри на меня.
- Ты ничего не понимаешь! Удар мне нанесли в моём собственном доме, в моей крепости. Мне негде укрыться. Меня некому защитить.
- Но на тебя никто не нападает, - возразил Отасилиу.
- На меня напала тоска от одного вида этой ужасной женщины с пистолетом и кинжалом, которая может появиться в любую минуту и разрушить моё счастье.
- Своё счастье ты разрушаешь сама. И не только счастье, но и здоровье. Нельзя лежать пластом и ничего не есть.
- А я буду!
- Это были последние слова Амаполы, она замолчала и промолчала целую ночь, а потом целый день. Весь дом ходил на цыпочках из-за болезни мамы, Отасилиу не слезал с тренажёра, но домашние средства мало чему помогали.
- Не обратиться ли к доктору Родригу? - спросил сам себя вслух Отасилиу, крутя изо всех сил педали тренажёра.
- Не стоит, - отозвалась вошедшая в спортивный зал Дулсе. - Он прекрасный человек, но он... - Глаза её наполнились слезами.
- Умер? - в ужасе спросил Отасилиу.
- Для меня - да, - сказала Дулсе и заплакала.
- Бедная девочка. - Отасилиу слез с тренажёра и обнял Дулсе. - Иди к Амаполе, думаю, вы поймёте друг друга.
Дулсе поднялась в спальню, присела на край кровати и рассказала, как она последовала совету невестки, и что из этого вышло.
- Я сама во всём виновата, я потеряла терпение, не стала дожидаться благоприятного момента, - начала она. - Я пришла, когда в коридоре сидело множество народа, и прошла прямо в кабинет. Я видела, что он рад мне, как всегда, порадовала его школьными новостями, а потом поцеловала... Знаешь, Амапола, у меня до сих пор голова начинает кружиться, как только я вспоминаю этот поцелуй.
- У него, я думаю, тоже, - предположила Амапола.
Перед лицом таких событий она не могла оставаться безучастной, приподнялась и даже села на кровати.
- А потом он мне сказал, что любит меня... как друга...
- Что за разгильдяй и размазня! - возмутилась Амапола. - Да как он смеет!
- Вот он и сказал, что не смеет, что я потом всё оценю по достоинству и буду ему благодарна, и опять предложил мне свою дружбу.
- Мне кажется, ты ею сыта по горло, - мрачно сказала Амапола.
- Я готова дружить с ним до самой смерти.
- От дружбы дети у тебя не появятся, и не так уж много времени у тебя осталось, чтобы их родить. Может, ты заведёшь себе нормального, полноценного мужчину и тогда уже со спокойной совестью будешь дружить с доктором?
- Мне всё-таки показалось, что он полноценный, - снова покраснев, пролепетала Дулсе.
- Тогда тебе придётся уложить его с собой в постель, - свирепо сказала Амапола.
- Но ты же против секса, дорогая. - Отасилиу всунул голову в дверь спальни.
- Я против секса с Розой Палмейрау, - отчеканила Амапола.
- Но я в жизни с ней не занимался ничем подобным, - замахал руками Отасилиу.
- Так вот, почему ты до сих пор вздыхаешь по ней! - грозно упрекнула мужа Амапола.
Отасилиу даже возражать не стал, только горестно развёл руками, призывая сестру в свидетельницы творящейся несправедливости.
Но втайне он был рад тому, что жена не лежит пластом, уставившись в потолок. Он заторопился вниз на кухню и распорядился, чтобы ужин приготовили повкуснее, вполне возможно, в нём примет участие и хозяйка. Он был рад, что Амапола немного пришла в себя уже сегодня, потому что завтра, в день годовщины их свадьбы, он был вынужден оставить свою ненаглядную одну и отправиться на обед к префекту.

Для Эпифании приглашение на обед было не меньшей неожиданностью, обычно префект не баловал её подобным вниманием. Но субботний день был у неё свободным, и она с готовностью дала согласие.
- Мне кажется, ты поднимаешься всё выше и выше, - сказал Деодату, её муж и брат Эриберту.
Если были на земле абсолютно несхожие люди, то это были Деодату и Эриберту. Насколько Эриберту был жесток, настолько Деодату мягок. Эриберту рвался к власти и богатству, Деодату был человеком домашним и скромным.

Эпифания стала помощником префекта, когда Феликсу понадобилась поддержка женщин. Она была женщиной необыкновенно деятельной. Её магазин «Скобяной рай», где продавались гвозди и всевозможные инструменты, знали все жители нижнего города. И не только знали, но и любили. В своей семье Эпифания вела все дела, а её муж занимался хозяйством. Сделав ставку на Эпифанию, Феликс не ошибся. Поддержку женщин благодаря ей он получил, но и Эпифания увлеклась общественной деятельностью. Деодату и тут поддержал её, окончательно взяв на себя весь дом, хозяйство и двух их дочек, зато предоставив жене, возможность расти по социальной лестнице. Когда Эпифания стала вице-префектом, Деодату был горд. Ему было приятно, что не только он любит и уважает Эпифанию, но и все жители их города тоже. Гордился он и своими дочерьми. На его взгляд, обе они были красавицами.
Старшая, Мария ду Сокорру, недавно вышла замуж. Молодым выделили наверху комнату, и Эпифания решила, что они будут хозяйничать в магазине. Сокорринья и Алфеу проводили весь день в магазине, но никак не могли выучить, где какие лежат гвозди, шурупы и гайки. Не до гвоздей им было, они только и знали, что миловаться.
- А чьи это глазки? - слышался мужской голос.
- Твои, Фефеу, - отвечал женский.
- А ротик?
- Твой.
- А животик?
- Тоже твой.
Алфеу подарил жене платье, посмотрев на которое, младшая сестра Женезия зарделась и поджала губы. Наряд этот трудно было и платьем назвать, он едва прикрывал цветущие прелести Сокорру. Алфеу же, гордо поглядывая на жену, повторял:
- Красоту скрывать нельзя!
Женезия отводила глаза, но потом не выдерживала и принималась корить сестру за бесстыдство. Но та только смеялась в ответ. На полуголую Сокорринью заглядывались покупатели и забывали, за чем пришли. А она, зазывно хохоча, поглядывала на Алфеу, после чего, магазин закрывался на перерыв, и на нижнем этаже под спальней тряслась люстра. Женезия рада была бы убежать из дома, да куда? Вот когда дона Августа начнёт ремонт церкви, Женезия будет работать за четверых, за пятерых, будет пропадать там с утра до ночи, только бы не уподобиться своей сестре! Но церковь всё ещё стоит на запоре. И Женезия злилась на своих домашних, была раздражена и всем недовольна.
Эпифания только вздыхала, думая о дочках. Не занималась она ими. Ей было не до детей. Её одолевали общественные заботы. Зато отец обожал обеих, потакал им во всём, они и делали, что хотели... Но стоит ли об этом печалиться? Всё получилось совсем неплохо. Сокорринья могла и по рукам пойти с её-то наклонностями, однако нашла себе мужа, славного молодого человека. И Женезия, когда влюбится, поймёт сестру и смягчится сердцем. Все они тогда будут жить в мире, в доме будет тишь да гладь.
Ещё раз вздохнув, Эпифания прислушалась к перепалке, которая гремела за стеной. Добродетельная Женезия честила сестру и как только не называла её: и бесстыжая, и подстилка, и кошка драная! Эпифания покачала головой; бедная её девочка, святость из неё так и хлещет. Побыстрее влюбилась бы она, что ли!.. Потом Эпифания взглянула на себя в зеркало. Выглядела она вполне достойно. Интересно, ради чего собирает их префект? Мысли её мгновенно улетели от домашних дел. Очевидно, речь пойдёт о празднике. Префекту понадобилась её помощь. Если говорить честно, то Эпифания была не слишком довольна деятельностью Феликса. Он думал больше о себе, чем о нуждах людей. Она прекрасно видела, сколько можно сделать полезного для города, но префект от всех её предложений отмахивался. Эпифания затаила в себе недовольство, за её улыбкой скрывалось нерасположение к префекту.

Феликс собрал гостей за столом и объявил им:
- На ближайших выборах я намерен выставить свою кандидатуру на пост губернатора штата.
Известие произвело впечатление грома среди ясного неба. Все были поражены амбициями Феликса, прекрасно отдавая себе отчёт, насколько невелик их город. Баллотироваться от него в губернаторы было немалой дерзостью.
Однако Эпифания тут же подумала, что развернёт свои проекты по благоустройству, как только Феликс займётся собственной карьерой.
Отасилиу понял, что ему предстоит большая работа и надо будет к ней серьёзно подготовиться.
Эрибергу готов был послужить хозяину и заодно как следует нагреть руки, потому что денег никогда не бывает слишком много.
Алешандре понял, почему отец просил его остаться в Порту-дус-Милагрес.
- Мы сотрудничаем не первый год, я привык считать вас своей командой, - продолжил  Феликс, насладившись произведённым эффектом. - Если кто-то из вас не готов меня поддержать,  то  пусть сообщит об этом сейчас.
Феликс сделал паузу, но команда не проронила ни слова.
- Тогда выпьем за наш успех и наше единство! - предложил Феликс.
Слуга тут же внёс поднос с шампанским.
- После  праздника  начинаем кампанию,  -  провозгласил Феликс, поднимая бокал.
Все выпили.
А после шампанского стали прощаться. Феликс задержал Эриберту и напомнил про Гуму: непокорную лошадку следовало приструнить. Он что-то тихо-тихо сказал на ухо своему подручному,  и тот с улыбкой закивал в ответ.

Глава  6

Освалду наслаждался наступившей в доме тишиной. Ливия работала наверху. Августа полетела на всех парах к  Феликсу, который вдруг её к себе вызвал. В редкие минуты покоя, такие, как, например, эти, Освалду всегда вспоминал Леонтину. Думал, что с ней? Где она? У Леонтины было удивительно нежное сердце и деликатный характер. Когда они жили все вместе, Освалду и не замечал, сколько острых углов сглаживала свояченица. Он понял это потом, когда она уехала. И с удивлением открыл для себя, что скучает без неё. С тех пор он часто думал о ней с грустью и беспокойством. Она была не из тех женщин, которым легко жить в одиночестве. Если уж говорить честно, то Леонтина должна была бы жить в доме, а Августа - творить что ей вздумается где-нибудь на большой дороге жизни...
Думая о Леонтине, Освалду и не подозревал, что она находится совсем не так далеко, как ему кажется. Вот уже несколько дней Леонтина,  вернувшаяся в Порту-дус-Милагрес, жила себе потихоньку в гостинице «Казино». Она приехала на попутном грузовике и, прежде чем вернуться к сестре, хотела привести себя в порядок, дождаться, пока пройдут синяки,  которыми её наградил очередной спутник жизни.  В гостинице ей было хорошо,  она словно бы вернулась в своё детство. В саду по-прежнему росли фрукты, кокосы, ей их хватало и на обед, и на ужин. Она радовалась передышке и наслаждалась покоем. Здесь никто не мог её потревожить, спугнуть дорогие тени, приходившие к ней из прошлого, помешать её воспоминаниям. Когда Леонтина вдруг услышала шаги, она решила, что у неё начались слуховые  галлюцинации. А когда увидела своего любимого племянника  Родолфу, то убедилась, что галлюцинации у неё и зрительные. Но Родолфу заключил её в объятия, доказав,  что он вполне реален.
- Что ты тут делаешь, тётушка? - весело осведомился он. - Я очень рад тебя видеть в добром здравии.
- Отдыхаю, дорогой, набираюсь сил перед встречей с твоей матушкой, - отвечала с улыбкой  Леонтина. - А ты стал просто красавец.
Оба были искренне рады встрече.
- Не говори пока маме, что я здесь. Я непременно приеду к вам, но чуть попозже.  Сохрани нашу встречу в тайне. Родолфу от души рассмеялся:
- Мамочка наводит трепет на всех. Меня она вызвал телеграммой, и ты видишь, я тут же примчался. Но сначала решил навестить родные места.
- И правильно сделал, - одобрила Леонтина. - Если ты тут задержишься, я буду тебя навещать, чтобы ты не умерла с голоду, - пообещал Родолфу.
- Очень тронута твоей заботой, мой дорогой, - отозвалась Леонтина.
Не прошло и часа с тех пор, как ушёл Родолфу, а Леонтина снова услышала голоса.
«Что за удивительный день, - подумала она. - Оказывается,  заброшенная  гостиница  пользуется в городе популярностью!»
Если бы Леонтина была городской жительницей, она поняла бы, что видит в щелочку первую леди города дону Адму и сеньору Амаполу, большую любительницу всяких  экстравагантностей. Но и в качестве городского старожила она не поняла бы, почему эти две  женщины назначают друг другу свидание в заброшенной гостинице. Обменявшись несколькими фразами, обе сели на машины и уехали. Леонтина только покачала им вслед головой. Она не хотела знать никаких чужих тайн. Она знала, что чужие тайны очень опасны, и вовсе не стремилась стать их хранительницей.
Машины уехали в одном направлении - в верхний город.

За обедом Феликс не без гордости сообщил жене, что сумел привлечь на свою сторону Ливию и дал сеньоре Проэнса весьма солидную сумму на ремонт церкви.
- Благотворительность интересует и меня, - процедила Адма.  -  Я сама займусь этим  вопросом, и ты останешься, мной доволен.
- Я  всегда доволен тобой, моё сокровище! - глядя на жену с нежностью, сказал Феликс.
Они прожили вместе уже много лет, но любовь их была жива. Поддерживала огонь в семейном очаге Адма. Для неё существовал только Феликс, всюду и везде только Феликс. А для Феликса такой привязанностью был сын, повсюду и везде на первом месте был для него Алешандре. Адму сын раздражал, она относилась к нему иронически, не верила в его деловые  качества. Привязанность Феликса  к сыну была ей неприятна. Она ревновала мужа. Алешандре страшно обижался на мать, грубил ей, упрекал в нелюбви.
- Я вырос на руках Ондины, - повторял Алешандре, - она одна меня любила и любит.
Адма не обращала никакого внимания на его слова, ей было не до сына, она была занята совершенно другим.
После того как Феликс ушёл в префектуру, Адма отправилась на встречу с Амаполой. Никто в городе и не подозревал, что они родные сёстры, а они тщательно скрывали своё родство.
Адма вызвала сестру в Бразилию после того, как Феликс стал претендовать на  наследство. Она пыталась обеспечить себе хоть какие-то тылы, не сомневаясь в преданности сестры. Чуть позже она сделала всё, чтобы адвокат Феликса сеньор Отасилиу познакомился с Амаполой и женился на ней. Амаполу вполне устраивал брак по расчёту, на большее она не претендовала. Но брак получился по любви, причём любви взаимной и страстной. Благодарная Амапола ещё больше привязалась к сестре, повиновалась ей беспрекословно и готова была ради неё на всё. Свою ревность и борьбу с Розой Палмейрау она скрывала от Адмы, боясь, что старшая сестра над ней только посмеётся. Сейчас Адма взяла её с собой, и они обе нежданно-негаданно нагрянули в церковь, где царила счастливая Августа Эвжения.  Получив от Феликса крупную сумму денег, Августа почувствовала себя настоящей королевой. Деньги она немедленно положила на свой счёт и теперь вдохновляла своих помощниц на трудовые подвиги.
- Нам придётся работать не покладая рук, - вещала она.
В эту минуту на пороге появились Адма и Амапола. Августа сразу почувствовала недоброе. Адма не могла забыть ей служанки, которую чванливая сеньора де Проэнса когда-то прислала к ней на приём вместо себя. Теперь наступил час её торжества.
- Я не думаю, что такое важное дело, как приведение в порядок нашей церкви, может обойтись без авторитетной комиссии, которая решала бы все насущные вопросы, - заявила она.
- Конечно, не может обойтись, - подтвердила Августа. Она уже существует, эта комиссия.
- Я надеюсь, что никто не будет возражать, если её председателем буду я, - заявила Адма.
Попробовал бы кто-нибудь возразить! С инстинктом самосохранения у сеньоры Проэнса было всё в порядке.
- Также нам непременно понадобится казначей, - продолжала Адма.
- И этим казначеем буду я, - тут же подхватила Августа.
- Нет, - отрезала Адма, - казначеем будет дона Амапола. Мы будем считать каждое сентаво, чтобы не пустить на ветер общественные деньги. И отчитаемся потом в них перед префектом. Извольте передать всё до последнего сентаво нашему казначею, дона Августа!
Августа окончательно скисла. Дело, которое было таким привлекательным, пока она чувствовала себя главной, потеряло для неё всякий интерес.
- Конечно, - промямлила она, - я непременно передам деньги. Я положила их на счёт. Дона Амапола может получить их сегодня же.
Адма наслаждалась, глядя на недовольное лицо Августы. Она торжествовала  победу. Глаза её ехидно поблёскивали. Если бы она только знала, какую ненависть пробудила к себе в сеньоре Проэнса!
Но эта сеньора мало интересовала первую леди Порту-дус-Милагрес. Задуманная операция прошла как нельзя лучше, бразды правления были в её руках, и Адма Геррейру покинула церковь, как победитель покидает поле боя.
Она собиралась вечером повеселить мужа рассказом, как менялась в лице спесивая гордячка Августа. Стоило ей представить эту дамочку, как невольная улыбка появлялась на её обычно строгом и холодном лице. Адма была в прекрасном настроении. Она даже  напевала про себя,  когда  служанкам Франсинете заглянула в дверь и сообщила, что внизу её дожидается какая-то дама. Адма недоумённо пожала плечами и спустилась. Внизу её ждала немолодая женщина в тюрбане, когда-то она была, очевидно, красавицей. Брови Адмы взлетели вверх. Кто это? Откуда?
- Кого вам? - спросила она.
- Меня зовут Клотильда Маримбас, для знакомых и друзей - дона Коло, - представилась женщина. - Я хотела бы повидать Арлете и её сына.
Женщина обвела взглядом холл, словно ждала, что из какой-нибудь двери сейчас выскочит мальчуган с мячиком.
Перед глазами Адмы тут же возникла молодая женщина с ребёнком на руках. Но было  это двадцать лет назад. Младенец уже был бы молодым человеком чуть старше Алешандре...
- Ваше имя ничего мне не говорит, - холодно заявила Адма,  - точно так же, как имя Арлете. Полагаю, вы ошиблись адресом.
Она должна была спровадить этот призрак прошлого, как можно быстрее. Никакие призраки не должны были портить их с Феликсом праздник. Как всегда в решительные минуты, Адма стала необыкновенно внимательной и сосредоточенной. Ледяной взгляд и любезная улыбка.
- Я не могла ошибиться, сеньора Геррейру, - возразила Коло. - Я пришла к родственникам сеньора Бартоломеу, которые унаследовали  всё его имущество. Именно к вам двадцать лет назад я проводила милую Арлете вместе с сыном. Я была Арлете вместо матери и знала историю её любви с сеньором Бартоломеу. Я и посоветовала ей отправиться  к вам. Странно, что она ни разу не дала о себе знать. Уверяю вас, она будет очень рада  повидаться со мной, тем более, что у меня есть для неё сюрприз.
Голова Адмы заработала с чёткостью машины. Эту гостью нельзя было отпускать. Она улыбнулась и пригласила дону Коло подняться в  гостиную, усадила её  и приказала подать кофе.
- Может быть, я встретила вас излишне резко, но поймите и меня. Совершенно незнакомый человек вторгается в наши самые интимные семейные проблемы, - начала Адма, сверля глазами гостью и напряжённо размышляя, какой ещё сюрприз приготовила ей эта дама.
- Простите, если я поступила необдуманно, - извинилась дона Коло, - но мне почему-то казалось, что меня встретит милая Арлете со своим мальчиком, что мы  обнимемся, вспомним прошлое. Расскажите мне, как она? Где? Разве она не живёт с вами вместе?
Адма лихорадочно искала ответ и, наконец, нашла его.
- У каждой  семьи есть свои несчастья, - начала она, значительно помолчав, делая вид, что ей очень трудно говорить. - Никто не рассказывает о них чужим людям. Но раз вы такой близкий Арлете человек, мне придётся посвятить вас в нашу общую беду. Думаю, что Арлете простит меня. Ребёнок родился неполноценным. Когда это выяснилось, Арлете повела себя необыкновенно мужественно. Она приняла решение посвятить свою жизнь сыну.
- Какое несчастье! И как это на неё похоже! Она всегда была и мужественной, и самоотверженной, - подхватила дона Коло. - Хорошо, что вы меня предупредили. Мне будет легче с ней разговаривать.
- Не думаю, что разговор состоится, - продолжала Адма, - она живёт очень уединённо, монашеской жизнью, и живёт не здесь. Она подписала бумагу, передала все права  Феликсу  и находится постоянно около сына, который не выдерживает ни малейших потрясений.
- Но мне она обрадуется, поверьте. Во всяком случае, дайте ей возможность решить самой. Скажите, что я привезу ей те самые письма, которые она писала сеньору Бартоломеу и при его жизни, и после его смерти. Письма наподобие дневника, свидетельство их любви. Она живёт воспоминаниями, ей будет отрадно перечитывать их.
- Письма меняют дело, вы меня убедили, - проговорила Адма. - Только я должна испросить у Арлете разрешения. Ответ я получу не раньше завтрашнего дня. У вас есть  возможность задержаться?
- Конечно, - ответила дона Коло, - раз уж я тут, я не уеду, не повидавшись с Арлете.
Адма удовлетворённо кивнула.
- Мы встретимся завтра, - сказала она, - и я отвезу вас к Арлете. Письма у вас с собой?
- Да, я непременно возьму их.
Когда Адма проводила дону Коло, план действий в её голове уже созрел. Эту женщину никто не знал в городе, появилась, исчезла, кому какое дело?..
Остаток дня она потратила на подготовку того, что задумала. Правда, хорошее настроение развеялось как дым. Призраки прошлого догоняли Адму, в голове её пульсировало: «Письма! Письма!»
Она отправилась к себе в спальню, открыла шкатулку и достала из неё массивный перстень.
- Из всех моих драгоценностей ты - самое любимое, - сказала Адма, поглаживая  кольцо. - Завтра мы поедем на встречу вместе.
За вторую половину дня она продумала все детали своих завтрашних действий. Присутствие духа и ледяное спокойствие отличали Адму в трудных ситуациях.
На следующий день они встретились с доной Коло, и Адма отвезла её в заброшенную  гостиницу «Казино». Она специально долго кружила по улицам, чтобы сбить с толку и утомить свою спутницу. От этой поездки у доны Коло даже слегка закружилась голова, и,  войдя в комнату, она с удовольствием опустилась на предложенный ей стул. Адма извинилась и покинула её.
Вернулась она с подносом, на котором стояли два стакана с прохладительным.
- Освежитесь, пока Арлете наводит порядок. Она хочет принять вас по высшему классу.
- Узнаю Арлете, - растроганно сказала дона Коло, - она так любила порядок и была всегда так аккуратна. Признаюсь  вам, что я очень взволнована! Мы не виделись столько лет!
- Я вас понимаю, - произнесла Адма. - Я сама взволнована. Давайте выпьем сок, он нас успокоит.
Женщины взяли стаканы с соком.
- Сок несколько горьковат, - произнесла дона Коло, отпив большой глоток,  -  но мне нравится.
- Пейте, пейте. Вам от него станет лучше, - проговорила  Адма, и сама отпила глоток сока, глядя, как её спутница допивает свой стакан до конца.
Не прошло и нескольких минут, как у доны Коло начались страшные боли.
- Что это? Что со мной? Позовите врача! Отвезите меня в больницу! - стала просить она слабым голосом. - Скажите Арлете...
Адма не торопилась отвечать, она стояла и смотрела, как корчится в муках несчастная женщина, которая уже сползла со стула и чуть ли не каталась по полу от боли.
- Ты сама этого захотела, - зловеще произнесла  Адма, обращаясь к несчастной на ты,  уже без всякого почтения. - Зачем ты вторглась в мою жизнь?  Зачем вызвала  из небытия тень Арлете? Никакой Арлете давным-давно нет!  Нет и её ребёнка. Не будет и тебя. Никто не посмеет лишить меня счастья и благополучия. Лишить меня триумфа! Лишить праздника!  Мёртвые уходят из жизни навсегда. Уходят и уносят свои тайны. Ты унесёшь свою. Я  прослежу, чтобы ты ушла и захватила свою тайну с собой. Где письма? Отдай мне  письма!
Несчастная дона Коло стонала, пыталась подползти к Адме, тянула к ней руки,  умоляла её о помощи. Адма же судорожно искала сумку доны Коло и не находила её. Писем не было! Спокойствие оставило Адму, она была на грани истерики. Где их искать? А может,  их и не было, может, это просто-напросто шантаж? Давно она не попадала в такое глупейшее положение! Но в любом случае знакомая Арлете, свидетельница её романа с Бартоломеу, должна была исчезнуть. Адме и до этого приходилось видеть, как умирают её жертвы. Зрелище было не из приятных, и она ограждала себя от него ненавистью. Сейчас ей было за  что ненавидеть эту гадину, которая вползла в дом Адмы с намерением  её  уничтожить! Мало того, что она слишком много знала, так она ещё и скрыла, спрятала куда-то те опасные  письма! Жертва хрипела, добиться от неё каких-то сведений уже не представлялось возможным! Но Адма должна была дождаться конца, должна была убедиться, что хотя бы опасной свидетельницы больше нет,  а там...
Стемнело, Адма зажгла свечу.
Наконец, женщина в тюрбане перестала биться в конвульсиях и вытянулась на полу. Адма вздохнула с облегчением. Тронуть её она не решилась. Остальное было делом Эриберту. Он уезжал в Салвадор, но к этому времени должен был уже вернуться. Адма с  трудом нашла его по мобильнику и договорилась, что выедет ему навстречу.
- Ты мне нужен, - сказала она, - у меня к тебе срочное дело.
- Всегда рад служить, - отозвался Эриберту.
Адма в последний раз взглянула на покойницу и вышла из комнаты. С каким облегчением она жила бы дальше, если бы  не  проклятые  письма!  Завтра утром  она забыла бы весь этот кошмар. Но теперь ей предстоит череда бессонных ночей и поиски, поиски,  поиски... Перед тем, как выйти, она задула свечу, и в комнате воцарился зловещий мрак.

Леонтина заглянула в комнату, когда Адмы в ней уже не было. Она зажгла свечу и, обнаружив спящую на полу женщину, забеспокоилась. Сначала она стала разговаривать с ней, убеждая лечь на диван.
- Пол холодный, спать на нём опасно, - говорила она.
Но женщина не просыпалась, тогда Леонтина перешла к более решительным действиям, она подошла к женщине в тюрбане и стала её теребить. Женщина приоткрыла мутные глаза и судорожно вцепилась в Леонтину. А та,  не сомневаясь, что имеет дело, с пьяной, дала ей лёгкую пощёчину, чтобы разом и избавиться от неё, и привести её в чувство. Руки доны Коло разжались, голова откинулась, и Леонтина поняла, что эта женщина мертва.
- Господи! Иисусе! - возопила она. - Неужели  я её убила?
Она поспешно выбежала из комнаты и побежала к себе. От ужаса её колотила дрожь. Сколько она просидела в таком состоянии, Леонтина не знала. Уже был поздний вечер, когда её нашёл Родолфу, забежавший в «Казино», чтобы навестить тётушку.
- Я убила женщину в тюрбане, - сказала ему Леонтина, я дала ей пощёчину, и она умерла. Я боюсь жить рядом с покойницей, она лежит в одной из комнат, здесь, неподалёку.
Родолфу решил, что у тётушки началась белая горячка. Он прекрасно знал, что она позволяла себе время от времени выпивать больше нормы, и тогда попадала в самые неожиданные истории. Леонтина была не слишком разборчива в своих знакомствах и в своих любовных историях следовала только зову сердца. У неё была связь с циркачом, бродячим музыкантом, миллионером. Она была очень обаятельной, милой и деликатной женщиной, но и у неё были свои слабости и недостатки.
- Сейчас мы разберёмся с этим трупом, - пообещал Родолфу. - Пойдём и посмотрим на него. Но для начала я тебе скажу, что пощёчиной убить никого не возможно. Для этого у тебя слишком мягкая и слабая ручка.
- Но, тем не менее, всё случилось именно так, - сказала Леонтина и заплакала. - Поверь,  я  не хотела её  убивать. Я хотела, чтобы она спала не на полу, а на диване. Я была бы рада подружиться с ней. А теперь она будет навещать меня ночами, потому что станет призраком, если мы её не похороним.
Родолфу тяжело вздохнул. Он на секунду представил себе, что Леонтина не бредит и ему, в самом деле, придётся  иметь дело с трупом. Брр! Он помотал головой, отгоняя дурацкие мысли. И принялся втолковывать тётушке, что всё ей привиделось, что они сейчас обойдут все комнаты и никого там не увидят.
- Пойдём, но в комнату я не войду. Мне ещё мама говорила, что есть вещи, которые  лучше не видеть, иначе они останутся в памяти и будут приходить во сне...
- Пойдём со мной и покончим с этим разом, - позвал тётушку Родолфу.
Они вышли, дошли до комнаты, где Леонтина видела женщину и тюрбане. Леонтина отказалась войти в комнату наотрез.
Родолфу вошёл в неё сам и с большим облегчением увидел, что был совершенно прав: в комнате никого нет. Однако Леонтина стояла на пороге, зажмурившись, и ни за что не  желала открывать глаз.
- Да не бойся же ты! Тут никого нет, - уговаривал её племенник.
- На полу лежала женщина в тюрбане, посмотри, повнимательнее. В комнате, наверное, темно.
- Я зажёг свечу. Я всё осмотрел. В комнате пусто. Убедись сама.
Леонтина приоткрыла глаза. Да, в комнате действительно никого не было. Она открыла  их  широко-широко.  Нет, никого нет.
- У меня, наверное, галлюцинации, мой дорогой, - с неимоверным облегчением переводя дух, сказала Леонтина. - Ты не поверишь, как мне было страшно,
- Тётя, я не советовал бы тебе злоупотреблять крепкими напитками, - ласково сказал Родолфу и похлопал её по плечу.
- Уверяю, если это была галлюцинация, то от голода. Я питаюсь одними кокосами, - призналась Леонтина.
- Бедняжка! Поедем к нам! У нас, по крайней мере, бывает на обед суп,  мы что-то едим и на завтрак, и на ужин, - сочувственно предложил Родолфу.
- Спасибо, мой дорогой, я подумаю над твоим приглашением. Но после того, что я  пережила, ночевать здесь одной мне будет очень неуютно.
У Леонтины не укладывалось в голове, что пережитое было галлюцинацией, она  прикасалась к этой женщине, она дала ей пощёчину, она помнила, как крепко та вцепилась в неё… Но женщины не было, она исчезла, и это было к лучшему. Леонтина ещё раз  повторила про себя своё правило: она не нуждается в чужих тайнах, она не хочет их знать.

***

Эриберту,  спрятав труп в багажник, спросил Адму:
- Ты убила её?
- Ты здесь не для того, чтобы  вести  расследование, - ответила Адма.
- А для того, чтобы избавить тебя от покойницы, так? – усмехнулся Эриберту. - Я  помогаю тебе не в первый раз.
- И хорошо за это получаешь, - холодно отозвалась Адма.
- Получаю, но делаю это ради тебя, а не из корысти. Ты знаешь, что я предан тебе, как пёс, как раб. Я готов ради тебя на всё. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
- Спасибо. - Взгляд Адмы потеплел. - Поверь, я делаю это для того, чтобы у нас всё было хорошо, и мы были счастливы.
- Я  не сомневаюсь, моя госпожа. Глядя на вас, я всегда счастлив.
Адма мало спала в эту ночь. Наутро, когда совершенно неожиданно её пожелал видеть дядюшка Бабау, она вышла к нему с пожелтевшим лицом и набухшими от бессонницы  веками.
- Где тут у вас дона Коло? - весело спросил он. - Я пришёл её навестить! Уверен, что  она рада будет меня видеть.
- Понятия не имею, о ком вы говорите, - сухо заявила Адма. – Таких в моём доме нет и  не было.
- Как это? - удивился Бабау. - Она позавчера была у меня в баре и спрашивала, как  пройти к дом у Бартоломеу Геррейру, её давнего знакомого. Дона Коло знала, что сеньора  Бартоломеу нет в живых, но у неё было какое-то важное дело к его родственникам. Так она мне сказала, и я направил её к вам, дона Адма.
- Чушь какая-то! Я не видела этой дамы! - повторила, Адма, но Бабау не унимался.
- Странно, - сказал он, недоверчиво глядя на Адму. – Вчера дона Коло опять ко мне заходила. Позавтракала и сказала, что обо всём с вами договорилась, и вы вдвоём куда-то поедете. Не могу понять, почему вы это скрываете.
- Я ничего не скрываю, эта дама всё выдумала! - стояла на своём Адма. - Она, вероятно, сумасшедшая.
- Нет, она вполне здравая и очень приятная женщина, - возразил Бабау. -  Не знаю, где же мне теперь её искать... Дона Коло забыла у меня в баре свою сумочку. Вот она. Я её принёс.
Едва увидев сумочку, Адма улыбнулась. Краски вернулись на её лицо. Глаза блеснули.
- Так вы имели в виду сеньору Клотильду Маримбас? - переспросила она. - Я просто не  слышала, чтобы её кто-нибудь называл доной Коло. Конечно, конечно, мы с ней встречались. Давайте мне сумочку, я передам её доне Клотильде.
- Нет, я хотел бы отдать ей лично в руки, - сказал Бабау. - Признаюсь честно, меня смущает то, что вы нелицеприятно отзывались об этой женщине в начале нашего разговора.
Адме нужно было любой ценой забрать у него сумочку с письмами, и она тут же  придумала весьма правдоподобную историю.
- Понимаете, - обратилась она к Бабау доверительным тоном, - я действительно хотела скрыть от вас правду, потому что дона Коло приходила ко мне по весьма деликатному поводу. Это бывшая любовница сеньора Бартоломеу. Сейчас у неё финансовые затруднения, и она обратилась к нам за помощью. Я дала ей много денег и попросила её, не распространяться о той давней истории. Знаете, как газетчики ловят всё, что связано с фамилией Геррейру? Они обязательно раздуют из мухи слона, будут всуе трепать имя покойного Бартоломеу, и Феликсу потом придётся отвечать на каверзные вопросы не только газетчиков, но и избирателей... Я хочу и вас попросить: не рассказывайте никому о нашем разговоре. Дона Коло уже уехала в Салвадор, но я перешлю ей туда сумочку, она так о ней горевала!
- Пусть больше не горюет! - улыбнулся Бабау и протянул Адме сумочку. - А наш разговор я сохраню в тайне, вы не беспокойтесь.

***

Закрыв дверь спальни, Адма дрожащими руками раскрыла сумочку. Пожелтевшие исписанные листки сразу бросились в глаза. Ей хватило нескольких фраз, чтобы понять: это те самые письма! Дальше читать она не стала. С каким облегчением, с каким наслаждением она сожгла всё! Провидение было на её стороне! Оно заботилось о благополучии её и Феликса!

Глава 8

Дулсе и Ливия чувствовали себя девчонками-школьницами, сбежавшими с уроков,  когда мчались по пустынным улицам сначала верхнего города, а потом нижнего. Удивляла пустынность нижнего. В верхнем вся жизнь проходила за оградами, за стенами домов, к этому все были  привычны, но нижний город жил на улице, где продавали свой товар торговцы, бегали мальчишки и девчонки, ругались и мирились соседки, ухаживали за девушками молодые люди, толковали о политике мужчины. С раннего утра и до поздней ночи здесь  суетился народ, и нижний город пустел только на время сиесты. Но сиеста давно прошла, с моря тянуло ветерком, пахло водорослями, кружили чайки, и приятно было идти в тени белых стен и ловить мелькание морской синевы в просветах между домами. Ливии шагалось легко, дышалось полной грудью. Она любовалась родным городом, и сердце у неё  невольно щемило при мысли, что скоро ей уезжать. Работу Феликсу она сдала в самый  канун праздника, и ей приятно было его неподдельное изумление.
- Так скоро? - спросил он.
- Старалась изо всех сил, - улыбнулась Ливия. – Не могла ни вас подвести, ни коллег  по работе. Я же скоро уезжаю.
- А я думал, будем работать вместе, - с таким же неподдельным разочарованием  протянул Феликс, и Ливии даже захотелось его утешить, так искренне он был огорчён.
- Я же не специалист по внедрению, я разработала общий план, наметила смету и могу порекомендовать специалистов, которые доведут дело до конца. Прекрасных, квалифицированных специалистов. Они приедут из Рио и всё сделают.
- Ты потрудилась на славу, Ливия! - одобрил её Феликс. - И сделала бы ещё больше, останься ты здесь. У тебя были бы великолепные перспективы роста, отличная зарплата и общество любимого человека. Ты ведь любишь Алешандре, правда?
- Кто же не любит своих друзей, - дипломатично ответила Ливия, и Феликс не стал  продолжать разговор на эту тему.
Ему нравилось, что девушка не подольщается к нему, к Алме, не выставляет напоказ  страсть к Алешандре, одним словом, держится независимо, самостоятельно. И хотя империя  Феликса не могла не произвести на неё впечатления, Ливия сохраняет достоинство, делая вид, что власть и деньги для неё безразличны. Феликс и предположить не мог, что и то, и другое, ей, в самом деле, безразлично. Ливия была скорее честолюбива, чем корыстна. И богатства, и положения в обществе она хотела добиться сама.
А вот о работе Феликс разговор продолжил:
- Разве тебя не интересует перспективная работа в Порту-дус-Милагрес? - спросил он.
- Я не могу оставить свою работу в Рио, - покачала головой Ливия. - Там меня ждут, на меня рассчитывают. Я не могу обмануть надежды моих коллег.
- Значит, ты человек-скала? - рассмеялся Феликс.
- Да, я человек-скала, - рассмеялась и Ливия.
На том они и расстались. Но Ливия вспоминала их разговор, любуясь живописной скалой в заливе.
- Это  скала Еманжи, - пояснил, вынырнувший из-за поворота, и присоединившийся к  ним Родригу. Он увидел, куда устремлён взор Ливии и поспешил дать объяснение. Ливия тихонько засмеялась: нет, она вовсе не собиралась сравнивать себя с морской богиней, но если бы можно было, то хотела бы прожить свою жизнь вблизи с такой прочной, надёжной и прекрасной скалой...
Дулсе и Родригу углубились в разговор, и Ливия поняла, как дороги эти двое друг другу.
«Интересно, что же мешает им быть вместе?» - задала она себе вопрос, который задавали в этом городе многие.
Чем ближе они подходили к святилищу, тем больше было вокруг народа, потом и вовсе стало трудно идти, потому что улица была запружена. Но как только люди узнавали  учительницу и доктора, то здоровались, расступались и пропускали их. Ливия слышала почтительный шёпот им вслед:
- Детей наших учит, помоги ей Еманжа, дай мужа хорошего.
«Наверное, даст, - подумала Ливия, - если столько людей желает Дулсе добра и счастья». Задумалась она и о себе. Тётушка торопится выдать её замуж. Феликс спросил, любит ли она его сына. Алешандре очень хотел бы их свадьбы. А Ливия чувствует, что не готова ещё для семейной жизни. Это какое-то слишком уж ответственное решение. Да и Алешандре в последнее время стал скорее докучать ей своей заботой, чем радовать. Смотрит как на собственность, стал распоряжаться, принимать за неё решения. Сейчас она быстро  его ставит на место. А после замужества? Да и ссориться они стали гораздо чаще. Ливия поняла, что Алешандре - человек ревнивый, неровный, под горячую руку способный на самые неожиданные поступки. И всё-таки они друзья. Он ей предан как никто. Но Алешандре для неё не авторитет, она не хочет ему подчиняться, его слушаться. В общем, стоило Ливии начать об этом думать, как у неё и в самом деле начинала болеть голова и она хотела оказаться где-нибудь далеко-далеко, в стороне от этих проблем.
Внезапно Ливия услышала стук барабанов, все начали хлопать в ладоши и в том же ритме покачиваться и приплясывать, и скоро огромный двор святилища заполнился танцующими людьми. Слаженность и красота их движений пленили Ливию, и она  почувствовала себя частичкой этой поющей, танцующей красочной толпы. Гума поднялся  на возвышение, сел в приготовленное для него кресло, как полагалось распорядителю  праздника. Ливия не понимала сути творимых обрядов, но радовалась их красочности и завораживающим ритмам. Гума увидел Ливию, и прекрасная церемония посвящения стала для него ещё прекраснее. Они вместе молились Еманже. Что могло быть лучше? Время от времени они обменивались взглядами.
Дулсе шепнула ей на ухо:
- Нам пора!
Ливия умоляюще посмотрела на неё:
- Давай побудем ещё! Здесь так хорошо! Мы здесь все вместе!
Дулсе поняла, что хотела сказать Ливия. Она и сама чувствовала, что все присутствующие стали единым существом, любящим, молитвенным и счастливым. И вдруг в эту толпу, двигающуюся и дышащую в едином ритме, врезался отряд молодчиков под  предводительством бородатой акулы Эриберту. Вместе с ними был и сын префекта Алешандре. Увидев Ливию, Алешандре взял её за руку и сказал:
- Пошли! Нечего тебе здесь делать!
Вторжение было таким неожиданным и грубым, что Ливия в первую секунду  растерялась. Она не поняла, откуда здесь взялся Алешандре, почему он тянет её за руку? А когда поняла, то наотрез отказалась идти с ним.
- Нет, я не пойду, - ответила она, и отвернулась от него, ища глазами Гуму, и не увидела его.
- Пойдёшь! - резко заявил Алешандре. Он ненавидел и побаивался этих язычников.  Своими танцами и пением они могли заморочить голову кому угодно. Похоже, с Ливией это уже произошло, и её нужно было вытащить отсюда как можно быстрее. Эриберту стоял в  сторонке и не вмешивался.
Но внезапно перед Алешандре появился Гума:
- Ты можешь быть гостем на нашем празднике, но не хозяином. Каждый волен оставаться на нём, сколько душе угодно, - сказал он спокойно и вежливо, но глаза его метали молнии.
- С моей девушкой я разберусь сам, - ответил Алешандре, и в голосе его зазвучала угроза. - Я никому не позволю вставать между мной и ею!
- А я никому не позволю своевольничать в святилище Еманжи! - тоже угрожающе заявил Гума.
Алешандре потянул Ливию за собой.
- Нечего нарываться на скандал. Пошли, - сказал он ей сквозь зубы.
- Отпусти её. Девушка уйдёт отсюда только по своей воле, - сказал Гума.
- Ничтожество! Не смей мне указывать! - взорвался Алешандре.
- А вот теперь мы будем драться, - заявил Гума. - Один на один, как подобает мужчинам. Ты нарушил наш обряд, проявил к нам неуважение, оскорбил меня и должен  ответить за это!
Охранники Алешандре приблизились, приготовившись по одному только знаку броситься и скрутить Гуму.
- Не мешайте, я сам с ним справлюсь, - заявил Алешандре.
Откуда ему было знать, что Гума лучше всех на причале владеет борьбой капоэйра? Но как только Гума приступил к делу, Алешандре сразу понял, что тут ему с соперником не потягаться, и закричал:
- Прекрати свои дурацкие прыжки!
Гума остановился и снисходительно сказал:
- Хорошо, будем драться, по-твоему. Тем больше мне будет чести.
Ливия стояла в стороне, ни жива, ни мертва. Уж чего она не хотела, так это драки. Ей было горько, что из-за неё был испорчен такой чудесный праздник. Но клокочущая в мужчинах ненависть должна была выйти наружу. Рано или поздно драка должна была состояться, это Ливия тоже отлично понимала.
Алешандре очень быстро оказался в пыли на земле. И второй раз. И третий. Поднявшись, он с яростью взглянул на Эриберту.
- Займись им, - процедил он сквозь зубы.
И тут же молодчики двинулись к Гуме. Народ вокруг заволновался.
- Остановитесь все! Ещё шаг, и я стреляю! - рявкнул Эриберту, доставая пистолет.
- Опусти свою пушку! - потребовал Родригу.
- Я вызову полицию, - поддержала его Дулсе.
Но Эриберту и внимания не обратил на их угрозы. Он слышал и слушался только Алешандре, а тот говорил ему:
- Давай, врежь ему как следует!
И Эриберту приготовился поквитаться с Гумой, раз для этого представилась возможность.
- Алешандре! Прикажи ему убрать оружие! - взмолилась Ливия.
- Не вмешивайся не в своё дело! - услышала она в ответ.
И тогда она встала, заслоняя собой Гуму, и крикнула:
- Стреляйте в меня!
В толпе послышались возмущённые крики. Дело могло перерасти в серьёзный  конфликт. Ливия поняла это, взяла Алешандре за руку и сказала:
- Пойдём! Уходим отсюда немедленно!
- На этот раз ты спасся, спрятавшись за спиной женщины! - заявил Алешандре, и Гума,  стиснув зубы, ничего ему не ответил. Он уже понял, что связываться с этим типом, значит уронить себя в грязь.
Алешандре и Ливия удалились в сопровождении охранников и Эриберту. Народ пошумел, повозмущался, но мать Рикардина приказала вновь забить  в  барабаны. Эсмералда, которая весь этот день была рядом со своей тётушкой, вдруг встрепенулась.
- Я пойду к Гуме, - сказала она, - теперь моё место рядом с ним!
Эсмералда была уверена, что теперь-то Гума понял, какая змея эта Ливия. Кто, как не она, испортил ему праздник? Из-за этой богатой бездельницы явились к ним вооружённые телохранители и затеяли драку!
Но Рикардина удержала её:
- Еманжа не благословляет тебя, моя девочка. У Гумы своя дорога и своя судьба.
Эсмералда не поверила ей.
- Я знаю, что Гума - мой мужчина. Я пойду и против Еманжи, если она встанет у меня на дороге, - в запальчивости заявила Эсмералда. - Гума женится на мне, и у нас с ним будет много детей!
Рикардина положила ей руку на лоб, желая успокоить, внушить другие мысли, но поняла, что Эсмералда одержима. О ней можно было только молиться.
Праздник во славу Еманжи продолжался. Каждый молился ей, прося, чтобы зло было наказано, а добро восторжествовало. Но каждый и добро, и зло понимал по-своему.

Дорогой Алешандре упрекал Ливию в обмане, читал мораль, говорил, что впредь такого не потерпит. Ливия молчала. Ей ничего не стоило оправдаться, но она не собиралась этого делать. Если бы Алешандре был человеком более опытным, молчание Ливии его бы  насторожило, но в его глазах молчание было знаком согласия, и он продолжал свои разглагольствования. Они сели в машину, и Ливия попросила поехать к ней домой.
В ответ на недоумённый взгляд Алешандре она пояснила:
- Ты должен привести себя в порядок.
Алешандре взглянул на себя в зеркало и увидел фингал под глазом, распухшую скулу.  Видок хоть куда!
- Ты можешь мне помочь? - спросил он.
- Немного, - сухо отозвалась Ливия. - Травяная примочка, крем, пудра.
- Поехали!
Но после того, как всё необходимое было сделано, Ливия отказалась ехать с Алешандре.
- Между нами всё кончено, - ледяным и очень спокойным тоном заявила она. - Ты был сегодня так отвратителен, что я видеть тебя не хочу. Никогда.
По тону Ливии Алешандре понял, что она говорит всерьёз, попытался что-то возразить, уговаривал её, но она молчала, как каменная. Он ушёл и долго колесил по городу. Ливия была женщиной его мечты. Его женщиной. Она не могла от него уйти. Это не укладывалось у него в голове.
Домой он приехал поздно, праздник уже давно кончился. Сначала Адма, а потом и Феликс стали расспрашивать, что у него с лицом, но Алешандре не пожелал ничего объяснять и отправился к себе в комнату. Гуму он ненавидел и поклялся себе, что тот заплатит ему за всё сполна.
Обо всём, что произошло, Феликсу рассказал Эриберту. Феликс пришёл в ярость.  Никто не смел, тронуть его сына! Гордец Гума стал отныне его смертельным врагом.
- Не покупай рыбу ни у кого, - распорядился  он. - Поголодают и сами расправятся со своим Гумой. Я добьюсь того, чтобы он приполз ко мне на коленях!
На следующее утро Феликс, правда, объяснил и сыну, что его поведение было неразумным. Он не должен был ссорить отца с жителями нижнего города, когда впереди  предвыборная кампания.
- Мне дорог каждый голос, - сказал Феликс. - Но ты мне дороже любой кампании.
И тогда Алешандре признался, что Ливия его бросила.
- А я без неё не могу, она для меня всё! - сказал Алешандре таким тоном, что Феликс понял: сын говорит правду.
- Если она тебе так дорога, попроси, у неё прощения и всегда будь на её стороне. Чего  бы она ни захотела, как бы тебе ни было это не по нутру, всегда поддерживай её. Женщина  нуждается в нежности и поддержке. Если ты дашь ей это, она будет с тобой. Это совет  опытного, искушённого мужчины. Если Ливия соберётся ехать в Рио, скажи, что согласен, и поезжай с ней.
Алешандре изумлённо смотрел на отца, он не ждал от него таких советов.
- Только так ты добьёшься успеха и сохранишь Ливию, - подтвердил Феликс. - Больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив.
Алешандре с благодарностью и обожанием посмотрел на отца. На сердце у него полегчало. Феликс отправился к себе в кабинет и позвонил своему агенту в Рио, он назвал фирму, в которой работала Ливия, и попросил узнать всю её подноготную.
- Меня интересуют больше всего проблемы.
- Рычаги, на которые можно нажимать, - понимающе отозвался агент.
- Вот именно, - согласился Феликс и положил трубку.

Глава  10

На следующее утро рыбаки, подплывая к причалу, радостно перекликались. Давно уже не посылала Еманжа такого богатого улова! Один подсчитывал барыши, надеясь расквитаться с долгами, другой прикидывал, какие купит детям обновы.
- Эй, сеньор Эриберту! - закричал один из молодых рыбаков. - Посмотрите, сколько мы привезли рыбы! Хватит ли у вас денег расплатиться?
Каково же было их удивление, когда на привычном месте не было ни рефрижератора, ни Эриберту. Рыбаки забеспокоились: что могло случиться с хозяином? Они прождали час, прождали другой, с беспокойством поглядывая на рыбу: ещё немного, и она будет никуда не  годна! Сеньор Эриберту не получит никакого барыша. Когда солнце поднялось, совсем высоко, и рыба потеряла первозданную свежесть, появился Эриберту.
- Такую рыбу я не стану у вас покупать, - лениво заявил он. - Делайте с ней что хотите!
Рыбаки онемели от неожиданности. Они остались без дневного заработка, и, надо сказать, не по своей вине.
- Сеньор Эриберту! - окликнул его один из рыбаков. - Сегодня вы пришли слишком поздно, и поэтому...
- Завтра не приду совсем, - прервал его, обернувшись Эриберту. У вас появился новый начальник, вот пусть он о вас и позаботится.
Рыбаки поняли, на кого он намекает, и невольно уставились на Гуму. Обманутые  ожидания не были новостью для Гумы, у которого Эриберту давно уже не покупал рыбу, и он прекрасно понимал, что творится на душе у рыбаков.
- Идёмте к дядюшке Бабау, - крикнул он, - нечего нам стоять на солнцепёке. А рыбу пусть разберут женщины причала и разделят по справедливости.
Рыбаки потянулись за ним в бар, и там Гума ещё раз растолковал им идею кооператива.
- Мы наймём грузовик-рефрижератор, и сами будем продавать рыбу в Салвадоре, ясно? - заключил он свою речь и обвёл взглядом лица рыбаков.
- А что? Здорово получится! - вдруг восторженно крикнул самый молоденький.
Воодушевление побежало как по цепочке, и вот уже все перекрикивают друг друга, а дядюшка Бабау звонит по телефону приятелю, у которого есть рефрижератор.
Идею кооператива поддержал даже Эзекиел, который совмещал у Бабау все должности, он был и кассиром, и официантом, а по вечерам после работы ещё и игроком.
- Дело стоящее, ребята, - высказал он своё мнение. - Я в Салвадоре часто бываю. Там, сами знаете, клубы нечета нашим, и ваш товар на рынке расходится в один миг. Эриберту здорово на вас нагревает руки, поверьте мне.
В стороне от гомона и суеты остался один Жак, сын Ондины. Он давно уже занимался контрабандой для Эриберту и не собирался портить с хозяином отношения.
- Жак! Ты не можешь не поддержать кооператив! Ты не можешь остаться без друзей, - чуть не плакала Жудите, его жена.
Она мечтала, чтобы Жак перестал подвергать свою жизнь смертельной опасности, мечтала о спокойных ночах, мирных днях, была готова работать не покладая рук, лишь бы бородатый Эриберту не заглядывал к ним и не давал заданий её мужу. Она очень уважала, Родригу, к которому частенько водила своего Пасоку, мальчика весьма талантливого, но болезненного. Родригу не мог посоветовать рыбакам плохого.
В разгар её уговоров Бабау сообщил, сколько стоит наём в аренду рефрижератора.
Жак захохотал:
- Предлагаю всем заделаться контрабандистами! - закричал он. - По-другому денег вам не набрать!
Рыбаки приуныли, и было с чего. Ломай не ломай голову, но таких денег взять неоткуда.
И тут подала голос учительница Дулсе.
Я постараюсь раздобыть для вас денег, - сказала она. - Когда кооператив встанет на ноги, вы мне их вернёте.
- Само собой, - отозвались рыбаки, но смотрели на неё недоверчиво: учителка - человек хороший, но таких деньжищ и ей не достать.
Словом, рыбаки сидели, не расходясь по домам, и почёсывали в затылках: кооператив,  конечно, вещь хорошая, о такой только мечтать можно, но ведь луны с неба не достанешь! Погрустневшие рыбаки вновь стали думать о том, на каких условиях они могут договориться с Эриберту, и тут до них дошло, что виной всему драка Гумы с Алешандре. Вот где собака зарыта! Это месть!
Гума тогда и предложил:
- Схожу-ка я снова к префекту. Объясню ему всё, как было на самом деле. Пусть он урезонит Эриберту, нечего ему на нас обижаться. Эриберту этот в последнее время слишком  много воли взял. Обращается с нами так, словно мы его собственность. А мы как-никак в государстве живём. И префект - наша законная власть.
- Правильно, Гума! Сходи! - раздались голоса. - Ведь Эриберту тебя в тюрьму посадил, а сеньор Феликс выпустил. Он мужик хороший, с ним столковаться можно.
На том и порешили и потянулись не спеша по домам. А Гума отправился к Феликсу, но решил пойти окольной дорогой по леску и рощице, чтобы как следует обдумать будущий разговор. Ему и в голову не приходило, что люди Эриберту ведут за ним слежку.
Гума брёл не спеша, припоминая вчерашний день. Он старался вспомнить, как сцепился с Алешандре, но вспоминал только Ливию. Её милое лицо стояло у него перед глазами. Вот она с изумлением смотрит на всё, что творится вокруг. Вот самозабвенно танцует вместе со всеми. А вот как разъярённая тигрица защищает его, Гуму. Какая же она необыкновенная девушка, какая красавица!
Если бы Эсмералда знала, что в сердце Гумы для неё нет и самого маленького местечка, как бы она неистовствовала! Но что поделать? Так оно и было. Гума вспоминал Ливию, думал о Ливии, интересовался Ливией, хотел видеть Ливию и пока не понимал, что полюбил Ливию.
- Эй, парень, ну-ка остановись! - услышал он оклик, и в самом деле остановился от неожиданности.
Человек пять вооружённых парней окружили его, и Гума понял, что никакая капоэйра его не спасёт. Но он был не и з тех, кто пасует в сложных ситуациях. Напружинившись, Гума прыгнул и сбил с ног одного из парней, остальные навалились на него, и стало понятно, что живым ему не уйти. Однако в этот миг возле кучи дерущихся появилась матушка Рикардина в белом своём одеянии, и, стоило ей подойти, парни раскатились в стороны, попытались  подняться и не могли, зато Гума легко вскочил на ноги. На нём не было ни синяка, ни ссадины, ни царапины, напротив, он чувствовал себя свежим, отдохнувшим, полным сил. Оглянулся, матушка Рикардина махала ему издалека рукой, а ещё его обидчики разбежались кто куда. Гума потряс головой, закрыл глаза, а когда открыл, то вокруг и вовсе никого не было. «Видно, я заснул на солнцепёке, и мне кошмар приснился», - подумал он, не зная, чем  объяснить и драку, и приятную свежесть во всём теле.
А в это время подручные Эриберту с ужасом рассказывали ему, как матушка Рикардина, внезапно появившись, спасла Гуму. Эриберту от злости затопал ногами.
- Болваны! - заорал он. - Врали поганые! Бездельники! Упустили такую возможность! Продрыхли в тенёчке! Ещё один прокол - и прощайтесь с работой!
Бандиты ушли от него как побитые псы. Несмотря на угрозу хозяина, большого желания иметь дело с Гумой у них не появилось: пережитое было и в самом деле слишком необыкновенным. Все люди причала верили в Еманжу и знали, что матушке Рикардине дана большая сила. Сегодня подручные Эриберту лишний раз убедились в этом. А раз Гума -  избранник Еманжи, то лучше держаться от него подальше.

Феликс посмеялся бы над подобными мыслями, счёл бы их предрассудками,  суевериями. Его и прежде не интересовали эти языческие глупости, а теперь он и вовсе был занят своей предвыборной кампанией, и хотел только побыстрее прижать к ногтю Гуму, чтобы тот ему не мешал. Пришедшего к нему Гуму Феликс встретил с удовлетворением. Он надеялся увидеть Гуму-просителя, покорного и послушного, но тот держался уверенно,  сохраняя чувство собственного достоинства.
- Мне кажется, что ваш сын сводит со мной счёты за вчерашнее, - начал Гума. - Сегодня у нас не купили рыбу...
Едва услышав об Алешандре, Феликс пришёл в ярость, он не забыл, кто опозорил его сына на весь причал! Но орать и топать ногами не стал. Он знал, что Гума заплатит ему настоящую цену за унижение семьи Геррейру!
- Ты слишком возомнил о себе, полагая, что префект может сводить счёты с кем бы то ни было, - ледяным тоном оборвал своего посетителя Феликс.
- Именно поэтому я и пришёл к вам, - живо подхватил Гума. - У рыбаков с причала не  купили рыбу, значит, они не смогут купить хлеба и будут голодать.
- И ты просишь меня им помочь? - с не меньшей живостью осведомился Феликс.
- Я требую восстановить справедливость, - заявил Гума.
- Не голодайте, - усмехнулся Феликс, - ешьте рыбу без хлеба, и разбирайтесь с Эриберту. Раз ты можешь обойтись без моей помощи, справляйся сам. И оставь моего сына в покое. Он тут ни при чём!
Гума прекрасно понял, чего хочет от него префект, но он не собирался становиться должником Феликса, попадать к нему в зависимость, служить его интересам.
- Мы-то справимся, - заявил Гума. - Но мне казалось, что вам понадобится наша помощь, и поэтому вы...
- Я, как ты, не люблю быть должником, - отрезал Феликс. Но последнее слово должно было остаться за ним, и он приказал: - Иди!
Гума улыбнулся: префект своей собственной рукой подписал решение, о создании кооператива. Тем лучше. Гума ушёл с миром и покоем в душе. Думал он только о том, где взять деньги.

Глава 12

Ночь, проведённая, как в романе Агаты Кристи, не помогла найти ни вора, ни украденное. Первой поднялась Ливия, заявив, что смертельно устала, что впереди рабочий день и ей нужно хоть сколько-то часов поспать. Леонтина тут же поддержала её.
- Пошли, Кирина, - обратилась она к служанке, - никто из нас ни секунды не думал, что деньги взяла ты.
Кирина замешкалась, не зная, как ей поступить, потом зевнула и пошла вслед за Леонтиной.
Августа и Освалду продолжали дремать в креслах. Родолфу давным-давно храпел у себя в комнате, ему и в голову не приходило, что в доме ловили вора.
На следующий день Ливия вместо того, чтобы работать, отправилась бродить по городу, на ходу ей лучше думалось, она хотела понять, что же ей делать, как поступить. Всё, что казалось ей таким прочным, рассыпалось в один миг - работа в фирме, дружба с Алешандре. Зато появилось что-то другое: Гума, работа у Феликса, тётя Леонтина... Ливии так хотелось в Рио! Она не сомневалась, что, как только разошлёт своё резюме по разным  фирмам, работа непременно найдётся. Вопрос был в деньгах. Взять их было неоткуда. Ливия брела, куда глаза глядят, и ноги сами привели её на причал. Там всегда царило оживление. Рыбаки толпились вокруг грузовика-рефрижератора и что-то горячо обсуждали. Ливия заинтересовалась и подошла поближе. С ней поздоровался Руфину, друг Гумы. А Гума? Где же Гума?
- Привет, Ливия! - тут же услышала она голос, который ей так нравился. Гума подошёл к ней, глаза у него сияли. - Ты даже не представляешь, что у нас творится, - радостно заговорил Гума. - Сегодня я впервые отвёз рыбу в Салвадор, и мы получили в четыре раза больше денег, чем получали от Эриберту. Мы одержали победу! Понимаешь? Теперь мы сами будем продавать рыбу.
Глаза Ливии засияли в ответ. Она была рада за ребят с причала, наконец-то им повезло! Может, и ей повезёт тоже?
- Дело не обошлась без приключений, - продолжал Гума, - Посреди дороги меня остановила налоговая инспекция, а у нас пока ни одной бумаги! Представляешь, что могло быть? Арестовали бы наш товар, и конец всему нашему предприятию. И вдруг…
Ливия слушала, широко раскрыв глаза.
- Инспектор оказался крестником матушки Рикардины, моим приятелем, которого я вдобавок вытащил из воды, когда он тонул. Представляешь? Ясное дело, он меня отпустил.
Ливия  радостно  рассмеялась. Подошедшая  чуть  ли  не вплотную Эсмералда окинула Ливию ревнивым взглядом. Если бы она могла, то уничтожила бы эту блондиночку!
- Пойдём, Ливия, - предложил Гума, - выпьем сока за успех нашего предприятия!
И они направились к «Звёздному маяку» под ненавистным взглядом Эсмералды.
- Пойдём и мы пить сок, - предложил Эсмералде Руфину, который был готов целовать землю, по которой ходила эта девушка.
Но Эсмералда и в грош не ставила своего преданного поклонника. Наоборот, она всегда рада была сообщить ему какую-нибудь неприятную новость, как сделала это и на сей раз:
- Гайде мне сказала, что возвращается твоя сестра Селминья. Думаю, она поселится у тебя?
Руфину даже сплюнул от негодования.
- Никогда! Никогда в жизни этого не будет! – произнёс он в сердцах. - Не говори мне о Селминье. У меня больше нет сестры!
В их разговор вмешалась Рита, которая стояла неподалёку. В этот радостный день на причале собрались все, потому что такого праздника нижний город ещё не помнил.
- Руфину! Не говори так! Я знаю вас с самого детства, вы для меня как родные дети, и мне больно такое слышать!
- Тётя Рита! Вы для меня как родная мама, а Гума как родной брат. Но сестры у меня нет, раз она пошла по дурной дорожке!
Голос Риты дрогнул, когда она вновь заговорила о Селминье.
- Я буду молиться о ней, Руфину. О тебе и о ней, потому что вы брат и сестра.
Но Руфину искал глазами Эсмералду, увидел и поспешил за ней. А Рита так и осталась стоять неподвижно, молясь всем богам, чтобы дали сил ей самой и помогли её дочери.
Руфину спешил за Эсмералдой, а она торопилась, чтобы не потерять из виду Гуму.  Зато Гума с Ливией никуда не торопились. Они сначала выпили сок из гуявы, который напомнил Ливии детство, потом предались воспоминаниям о своей первой встрече, потом снова вернулись к действительности, сообразив, что стоят возле дома Ливии и пора прощаться. Их прощание вышло долгим, вот, наконец, Ливия вошла в дом и столкнулась нос к носу с Алешандре.
- Я был не прав, Ливия. Не знаю, что на меня нашло, - сказал он. - Я беседовал с твоей тётушкой и ждал тебя, чтобы извиниться. Прошу тебя, не лишай меня своей дружбы! Я очень дорожу ею.
Ливня была в хорошем настроении, а Алешандре выглядел таким кротким и предупредительным, что обрывать разговор не было никакой причины.
Августа, выглянув, стала приглашать Алешандре, выпить чаю, он охотно принял её предложение. За столом он сказал Ливии, что приготовил ей сюрприз: приглашает её поужинать лангустами в Салвадоре.
- У меня за углом вертолёт, - сказал он.- Слетаем, отпразднуем примирение.
- Я так давно не ела лангустов в Салвадоре, - мечтательно проговорила Леонтина. - А я их так люблю!
- А что вам мешает полететь с нами? - весело предложил Алешандре, прекрасно понимая, что согласие Ливии после этого ему обеспечено.
- Ничего! - тут же откликнулась Леонтина. - Я с удовольствием полечу. Сейчас мы с Ливией переоденемся...
Ливия не могла отказать тётушке в удовольствии.
- Благодарю за нас обеих, Алешандре, - сказала Ливия. - Мы будем готовы очень скоро...
Поднимаясь по лестнице, Леонтина сообразила, что племянница, может быть, не  собиралась никуда лететь с Алешандре.
- Ты не сердишься на меня? Наверное, я сморозила глупость, когда собралась лететь. Поверь, я могу всё исправить, сослаться  на  нездоровье, - предложила полная раскаяния Леонтина.
- Я рада доставить тебе удовольствие, - отозвалась Ливия. - Мы с тобой прекрасно проведём время.
В вертолёте Леонтина рассказала, что в рыбном ресторане была со своим возлюбленным джазистом. Он был англичанином, и она специально привезла его в  Салвадор, чтобы угостить лангустами.
- Он таких никогда не ел, можете мне поверить, - сказала она с гордостью.
Ливия с Алешандре переглянулись, и Ливия почувствовала, что, несмотря на размолвку, они понимают друг друга, им обоим кажется трогательной эта немолодая женщина и обоим небезразличны её воспоминания.
Леонтина была очарована новым средством транспорта, она и не предполагала, что до  Салвадора можно добраться так быстро. Войдя в ресторан, она воскликнула:
- Подумать только! Здесь ничего не изменилось!
- И вы тоже, мадам, - галантно отозвался импозантный метрдотель. - Разве не вчера вы  ужинали у нас со своим другом-англичанином?
- Неужели вы меня помните? - изумилась Леонтина.
Она была потрясена. Вечер обернулся для неё сказочным путешествием в прошлое.
- Безусловно, мадам. У меня профессиональная память. Я помню всех красивых женщин и даже помню, что ваш друг был музыкантом.
Леонтина почувствовала себя королевой, а это иногда так нужно немолодым, усталым, одиноким женщинам... Они провели чудесный вечер, много смеялись, ели вкусные вещи, пили хорошее вино. Ливия почувствовала искреннюю благодарность к Алешандре.
- Позволь мне вас радовать и дальше, - попросил он на прощание. - Позволь мне устраивать для вас праздники.
- Удивительно, что тётю помнят в этом ресторане, - задумчиво сказала Ливия.
- Вспомнили не без моей помощи, - улыбнулся Алешандре, - я дал, скажем, так, наводку....
- Ты всё-таки очень тонкий человек, - с чувством сказала Ливия.
- Не случайно мы собирались пожениться, - отозвался Алешандре. - Помнишь Нидерланды?
Ливия  кивнула. Ту поездку тоже устроил Алешандре, и Ливия всегда вспоминала о ней с удовольствием.
- Помню, и поверь: всё, что с нами было, останется с нами навсегда.
- Очень рад, Ливия. Мы снова друзья?
- Да.
Алешандре был счастлив, ему удалось почти невозможное - Ливня вернула ему свою дружбу! Но останавливаться на достигнутом, он не собирался. Ливия была женщиной его жизни и должна была стать его женой!
Феликс одобрил сына.
- Завтра Ливия будет на фабрике, и я поговорю с ней сам, - пообещал он. - Я предложу ей такое, от чего она просто не сможет отказаться! Видеться вы будете каждый день, деловые интересы связывают иной раз крепче всех прочих.
Отец и сын засмеялись, они понимали друг друга, они были не просто друзьями, а сообщниками.
- А что там у нас с Гумой? - поинтересовался Феликс.
- Я сделал анонимный звонок в налоговую полицию, не сомневаюсь, что у него уже были неприятности и будут ещё, - с усмешкой сказал Алешандре.
- Я тоже в этом не сомневаюсь, - со значением подмигнув, пообещал сыну Феликс. - Занимайся Ливией, а Гуму я беру на себя!
- Спасибо, отец.
Как только Алешандре вышел, Феликс вызвал к себе Эриберту. Главным  поручением для него был розыск обидчика Адмы. Феликс знал, что, пока этот человек ходит по земле, он не успокоится. Феликс свозил Адму к лучшим врачам Салвадора, заплатил за самые дорогостоящие обследования, уверился, что здоровью её не нанесён ущерб, но продолжал тревожиться. Он чувствовал: Адму что-то гнетёт, заботит. Он ощущал её напряжённость, не знал, как с ней справиться, и полагал, что Адме станет гораздо легче, когда её обидчик будет сурово наказан.
Гума волновал Феликса меньше всего, он был на глазах, за ним легко было следить.  Пусть раздуется от гордости, как павлин, тут-то его можно будет и прихлопнуть!
Эриберту доложил хозяину, что с бандитом покончено.
- Только что? - поинтересовался Феликс.
- Да нет, дня два уже... - лениво сообщил Эриберту.
- А ты уверен, что это тот? - уточнил Феликс, - Адме не стало легче. А я на это надеялся.
- Тот, - жёстко ответил Эриберту. - Тот, кто посмел притронуться к доне Адме, не имеет права ходить по земле!
- Хорошо, Эриберту, я тобой доволен, - сказал - Феликс, - по-прежнему следи за Гумой  и о самом интересном сообщай мне.
Эриберту поклонился и вышел, но он не торопился покинуть дом. Ему необходимо было увидеть Адму. Может, у неё есть для него особое поручение? Обычно свои поручения она давала ему в поздний ночной час, когда он имел обыкновение заходить в этот дом на кухню и там подкрепляться. Но на этот раз он отыскал её днём.
Ему не понравился её взгляд, в нём была тревога.
- Я готов вам служить, моя госпожа, всегда и во всём, - сказал он с нажимом.
- Благодарю, Эриберту, я знаю, что могу рассчитывать на твою помощь. Когда понадобится, я позову именно тебя.
Эриберту поклонился и вышел. Ради этой женщины он готов был на любые преступления.
Адма и впрямь была встревожена. Она не могла счесть случайностью нападение на дороге. Кто-то охотился за ней, посылал анонимные письма, напоминал о том, что она  старалась забыть.
«Где дона Коло?» - гласила надпись на фотографии, полученной Адмой в конверте. Адма сожгла фотографию и задумалась. Она пыталась понять, кто стоял за этими письмами. И вдруг в её памяти всплыл дядюшка Бабау. Он приходил к ней после того, как исчезла дона Коло, и принёс её сумочку, которую та забыла у него в баре. Адма сожгла и сумочку, и письма-дневник, ради которого пошла на убийство. Искать эту Коло, беспокоиться о ней мог только Бабау! Адма решила навестить его, поговорить с ним, чтобы решить, как ей поступить дальше. Войдя в бар, она увидела Эпифанию, которая оживлённо беседовала с хозяином бара, вспомнила, что Бабау - лидер оппозиции, и они ей показались заговорщиками.
Между тем Эпифания делилась со своим старинным другом семейными проблемами. Она хотела бы выдать замуж Женезию, которая стала даже разговаривать во сне. По этим словам, стонам и вздохам мать поняла, что дочери снятся любовные сцены, но днём дочка вновь одевалась в свою привычную броню, и до сердца её невозможно было достучаться.
- А ведь ей пора, пора, - твердила Эпифания. – У меня даже со здоровьем стало хуже от  тревог и беспокойства. Я недавно упала в обморок, девочки так перепугались, что на какое-то время ссориться перестали. Обычно они грызутся с утра до ночи. Сокорринья упрекает сестру в ханжестве, а Женезия её - в разврате.
Дверь хлопнула, и все взглянули на вошедшую - жену префекта Адму Геррейру, неожиданную посетительницу «Маячка». Она села за стол, и Бабау поспешил сам обслужить её. Принимая заказ, он выслушал и не менее неожиданный вопрос: помнит ли он дону Коло?
- Конечно! Прошло не так много времени с нашей последней встречи. А что? - осведомился Бабау.
- Я помогла ей материально, - сообщила Адма. - Но она давно уже не подавала о себе вестей. Я ищу её. Если у вас будут новости, сообщите.
- Непременно, - пообещал Бабау доброжелательно и искренне. - Однако думаю, что новости, скорее всего, будут у вас, вы с этой дамой в добрых отношениях, а я совершенно посторонний человек.
Слова Бабау показались Адме лицемерием. Каждый ей виделся врагом. Да и мог ли не бьггь врагом Бабау - лидер оппозиции? А Эпифания? Очень возможно, что они вступили в сговор и замышляют что-то против Феликса. Адма пообещала себе, что будет постоянно настороже, будет следить за всеми и не даст своим врагам восторжествовать.

Глава  14

Жака хоронили всем причалом. Женщины жалели Жудите и ругали Эриберту за подлость. Жудите плакала навзрыд, проклиная тот день и час, когда Жак взялся возить контрабанду. Она же предчувствовала, что добром это не кончится! Как она умоляла Жака уйти от Эриберту! Убийца-Эриберту посмел войти к ней в дом, посмел предложить ей денег, но они пахли кровью, эти деньги! Их было страшно взять в руки!
Гума сказал много добрых слов о Жаке на похоронах. Он, как и  все рыбаки, сожалел о безвременной кончине своего товарища. Ему и в голову не приходило, что Жак сначала предал его, а потом спас. Гума был без сознания, когда тот всё-таки вытащил его из кабины. Никто из рыбаков не знал, что Жак смыл кровью нечаянное бесчестье.
Тяжело было на душе Гумы. Смерть Жака, гибель рыбацкого кооператива. Он клял себя за то, что погубил так хорошо начавшееся дело. В один миг всё ухнуло в яму. А сколько долгов! Зе де Бомба - за утонувший рефрижератор, Дулсе – за аренду, рыбакам - за рыбу.
- Я выплачу всё! - клялся он, но сам не знал, каким образом.
Все были подавлены, всем было тяжело. Слова утешения никому не шли на язык. Да и надеяться было не на что.
Ливия, услышав о несчастье на причале, собралась бежать к Гуме. Она была уверена, что сумеет как-то его утешить, что вдвоём они что-то непременно придумают. Она уже выходила из дома, но её остановил телефонный звонок. Алешандре предупреждал, что сейчас заедет за ней, Феликс просит её приехать, он принимает у себя сеньора Виану, главу партии, от которого зависит его губернаторство.
- Ты же знаешь, что «нет» для отца не ответ. Будь готова через четверть часа. Я еду.
Леонтина, видя, как расстроена Ливия, предложила:
- Черкни несколько слов, вырази Гуме своё сочувствие, назначь встречу, а я отнесу записку. Прогулка мне будет только в радость.
Ливия просияла:
- Ты так выручишь меня, тётечка!
Она быстренько написала записку, назначив Гуме свидание на пляже, отдала Леонтине и, расцеловав её, убежала.
Леонтина не спеша двинулась в путь. Выйдя из дому, она почувствовала прилив сил. Что, собственно, её удерживало в семейной крепости? Может быть, ей вновь пуститься в странствие?
На причале в толпе она отыскала Гуму и передала ему записку. По его  просветлевшему лицу она увидела, что он обрадован.
Гума и не подозревал, что записка от Ливии - не единственный сюрприз этого необычайно печального дня.
Именно на этот день Эсмералда наметила окончательное завоевание Гумы и отменять его не собиралась.
- На этот раз он не устоит передо мной и утешится в моих объятиях, - сказала себе Эсмералда.
Руфину купил облюбованное ею платье, она надела его и сочла себя достойной самого короля. Затем она придирчиво осмотрела себя в зеркале и решила, что станет ещё привлекательнее, если подведёт глаза, подрумянит щёки, накрасит губы. «Он и думать забудет о кислой простокваше», мечтала она, наводя красоту.
План действий у неё сложился давно. Она попросила Гайде шепнуть Гуме, что на его лодке мелькнула подозрительная тень, а всё остальное уже было её личным делом.
Едва услышав о чужом человеке на своей лодке, Гума бегом побежал к ней. Лодка была его единственным достоянием. Потеря лодки стала бы для него окончательной катастрофой. Неужели вор задумал её увести, воспользовавшись похоронами?
Вора на лодке Гума не обнаружил, он нашёл там Эсмералду. Но в каком виде! Посмотрев на неё, Гума хоть и кусал губы, но всё же, расхохотался.
- Ну и ну! Вид как у заправской портовой шлюхи! Ты с ума сошла, Эсмерадда?
Гума уже хохотал в голос, просто корчился от смеха, глядя на вульгарную глупую попугаиху.
- Ну, надо же учудить над собой такое?! - простонал он. - Что за дурь на тебя нашла?
Большего оскорбления, большего удара нанести он не мог. Эсмералде хотелось, и зарыдать, и поколотить это чудовище! Толстокожее, бесчувственное чудовище! И она накинулась на него с кулаками:
- Вот тебе! Вот тебе! Получай!
Гума насилу справился с расходившейся девицей.
- Тихое помешательство перешло в буйное, - констатировал он, схватив её в охапку. - А теперь марш отсюда! И чтобы ты больше никогда не показывалась мне на глаза в таком безобразном виде! Поняла?
Он вынес её с лодки, поставил  на ноги и дал хорошего шлепка.
- Иди! Иди! Хорошо, что все тебя знают, никто не пристанет!
Эсмералда шла по набережной, глаза у неё зло блестели. «Погоди, Гума! Ты мне за всё  заплатишь! Этого я тебе не прошу!» - повторила про себя она.
Эсмералда успела забыть, что назначила свидание Руфину. Он ждал её и не дождался. Отчаявшись, он отправился в «Маячок», надеясь там встретить Эсмералду. И встретил. Но лучше бы не встречал. Мало было ему Селминьи! Похоже, теперь и Эсмералда задумала идти по той же дорожке. Так вот для чего ей понадобилось платье! А он-то, дурак, ничего не понял!
Руфину подошёл к Эсмералде и так резко дёрнул её, повернув к себе, что платье затрещало по всем швам.
- Ты была для меня всем на свете! - сказал он. - Но такой я тебя знать не хочу! Ты потеряла мою любовь!
Повернулся и вышел. Но на эту потерю Эсмералда не обратила никакого внимания.

Ливия томилась, слушая пошлости сеньора Викториу Виану. Самодовольный  партийный лидер на них не скупился. Для Ливии этот вечер был продолжением рабочего  дня, и она честно трудилась, украшая разговор любезностями и улыбками, прикидывая про себя, как скоро можно будет отсюда уйти. Она и Алешандре обменивались понимающими взглядами, когда гость позволял себе очередную грубость, и всячески помогали её сгладить, словом, вечер можно было считать удачным. Особенно украшало его изысканное меню, хотя Адма была страшно недовольна Ондиной, которая посмела уйти на похороны, не доделав десерт.
Но, не дожидаясь десерта, Феликс увёл Виану в свой кабинет. Он с нетерпением ждал,  что же скажет ему дорогой лидер.
- У меня не может быть соперников, - хвастливо заявил Виану, - на каждого более или менее видного человека есть досье, компромат, я могу убрать любого. А что касается выборов, то тебе стоит подождать годика четыре. На этот раз я решил поддержать другую кандидатуру.
Он ещё долго хвастался своими досье и в подтверждение даже пересказывал кое-какие факты.
Феликс слушал его внимательно. Друг оказался врагом, и его нужно было изучить, как  следует. В кармане у Феликса был маленький диктофон, который он включал, как только Виану начинал говорить. Компрометирующего материала на партийного лидера за этот вечер накопилось немало. После десерта Виану долго не задержался. Проводив его, Феликс сообщил, что на поддержку этого человека ему рассчитывать не приходится. Ливия  шепнула  Алешандре, что ему лучше побыть с отцом, очевидно, им есть о чём поговорить, а она будет только мешать их мужскому разговору. Алешандре, согласившись, проводил её до дверей, и они простились.
До чего счастливой почувствовала себя Ливия! Она не шла, а летела по ночным улицам, внутри у неё всё пело: Гума! Её ждал Гума! Ещё несколько минут, и она его увидит!
Гума в самом деле её ждал. Он хотел рассказать ей всё, что случилось в этот  несчастный день, поделиться своими бедами, облегчить душу...
- Поцелуй меня, - сказала Ливия.
И Гума позабыл обо всём, он обнял Ливию, и поцелуй их длился вечность. Потом он повёл её на свою лодку, которая была для него родным домом. И очнулись они, когда восходящее солнце превратило море в сияющее золото.

Утром Августа Эвжения отправилась проверять, на месте ли Леонтина. Она была уверена, что та не ночевала дома. В прошлый раз Леонтина, уйдя из дома, исчезла ровно на четыре года. Вполне возможно, что она исчезнет и на этот раз. Но нет, Леонтина мирно спала  в своей кровати. Августе и в голову не могло прийти, что мирным сном сестры она обязана Освалду. У Леонтины была одна особенность: стоило ей выпить два-три бокала вина, как она  непременно находила себе прекрасного принца, иногда на ночь, иногда на год, смотря по тому, каким был принц. Так было и на этот раз, она очаровала красивого рыбака, и они уже было отправились в странствие по пляжу, но им помешал Освалду. Он обегал весь город в поисках Леонтины и, наконец, нашёл её. Она не сразу согласилась вернуться домой. Да и рыбак был с этим не согласен. Но Освалду сумел отшить одного и убедить другую.
- Ты был моим идеалом мужчины, - сказала печально Леонтина, когда они медленно шли рядом по ночному городу. - Ты научил меня видеть, слышать, наслаждаться красотой мира. Чего ты только не умел в молодости! Как ты пел! Как играл на гитаре! Как остроумно  шутил! Но не это было самым главным - у тебя было благородство и доброе сердце. Я была уверена, что твоя жизнь будет яркой и необыкновенно интересной. И что с тобой стало? Ты женился на Августе, и куда всё подевалось? Ни один из твоих талантов не понадобился. Ты влачишь жалкое существование, и на тебя больно смотреть! Правда, и моя жизнь не лучше...
- Леонтина! Ты была для меня всегда только маленькой девочкой. Я слишком поздно  понял, что люблю тебя!
Признание во взаимной любви смутило этих не слишком молодых людей, они  смолкли. Но жизнь чудесным образом переменилась. Они перестали быть одинокими людьми с несложившейся жизнью, они были любящими, у которых всегда есть надежда на лучшее.
Но Августа и не подозревала о свершившейся перемене. Зато обнаружила другую - в  комнате не было Ливии. Она не ночевала дома! Факт этот страшно возмутил Августу.  Ужасные мысли о беспутных рыбаках зашевелились в её голове. Но, немного подумав, Августа сообразила, что её умная племянница наверняка проснулась в объятиях Алешандре. Августа обрадовалась, что желаемое, наконец, свершилось, и тут же позвонила в дом Геррейру. К телефону подошёл Алешандре, и, не скрывая торжества, Августа попросила Ливию.
- Но её нет здесь, - ответил он. - Она ушла вчера вечером и что же, до сих пор не  вернулась? Нужно немедленно начать розыск. Я сам займусь этим!
Смущённая Аугуста повесила трубку. Кажется, она поспешила…
Освалду принялся её ругать. Как она смеет вмешиваться в жизнь взрослой женщины? Почему Ливия должна перед кем-то отчитываться? Это её дело, где и с кем она проводит время.
Августа огрызнулась:
- Ливня должна думать в первую очередь не о себе, а о семье!
- Как ты, моя дорогая, - не без язвительности подхватил Освалду.
- Да! Как я! - воскликнула Августа.
Едва представив себе, что Ливия выкинула примерно такой же фортель, как её матушка, она едва не задохнулась, от гнева и возмущения. Неужели у неё никогда не будет денег, и она никогда не увидит Париж? Подлость, какая!
Освалду махнул на жену рукой. Она была неисправима!

Алешандре быстро  сообразил, где ему искать Ливию. В нижнем городе! Он спустился на набережную и увидел плывущую в рассветных лучах лодку. А в лодке - Гуму и Ливию. Алешандре чуть не заскрипел зубами. Оглянувшись, он увидел девушку, которая смотрела вдаль таким взглядом, который способен был испепелить эту лодку, и тех двоих, что сидели в ней, счастливо, улыбаясь. Алешандре мгновенно сообразил, что эта девушка станет его союзницей. Эсмералда узнала сына префекта, и сердце её радостно затрепетало. Она поняла, что будет скандал. Немыслимый. Грандиозный. И от кислой простокваши останется мокрое место. Она и сама собиралась устроить Гуме скандал, который должен был быть таким же впечатляющим.
Алешандре прекрасно понял состояние девушки, но у него было другое представление о том, как им обоим следует вести себя в данной ситуации.
- Как тебя зовут? - обратился он к девушке.
- Эсмералда, - ответила она. - А ты Алешандре Геррейру. Правильно?
- Да. Пойдём куда-нибудь и спокойно побеседуем. Мне кажется, нам есть о чём поговорить.
- А эти? - мотнула головой Эсмералда в сторону счастливой парочки.
- Вот о них-то мы с тобой и поговорим, - пообещал Алешандре. - Пойдём быстрее, они не должны нас увидеть.
Это Эсмералде понравилось, и она вслед за Алешандре быстро свернула в боковую улочку.
- Ты, кажется, невеста Гумы? - спросил он.
На этот раз Эсмералда не стала врать. Она опустила голову и честно призналась:
- Нет, я иногда говорю так, но мы не обручены. - Потом Эсмералда взглянула в глаза Алешандре и добавила: - Гума - мужчина моей жизни. Я хочу стать не его невестой, а его женой.
- Именно поэтому ни ты, ни я не будем устраивать скандал. Мы будем действовать хитрее? Нам нужно разлучить их навсегда. Ты согласна?
Согласна ли была Эсмералда? Да она отдала бы всё на свете, чтобы так оно и  случилось. Лицо её просветлело, и Алешандре понял, что обрёл такую помощницу, о какой можно только мечтать.
«Ты будешь моей, Ливия! - мысленно поклялся Алешандре. - Я сделаю для этого всё!»

Глава  16

Феликс очень серьёзно взялся за свою предвыборную кампанию. Уничтожив  грузовик,  он не сомневался, что голоса причала ему обеспечены. Да и как иначе? Кто, как не он, будет спасителем рыбаков? Немного подумав, Феликс сделал широкий жест: он сам отправился к Гуме. «Сильный всегда великодушен», - решил про себя Феликс.
- Я заплачу твои долги, - сказал он молодому человеку.
- А чем придётся мне платить вам? - спросил Гума.
- Ты в трудную минуту помог мне, я в трудную минуту помогаю тебе, - обтекаемо ответил Феликс. - Долг платежом красен.
- Вы мне ничего не должны, - резко ответил Гума. - А я менять кредитора не намерен.  Какая мне разница, кому выплачивать долги? Лучше я буду платить тем, перед кем имею обязательства.
Железная логика Гумы произвела впечатление на Феликса. Он рассчитывал совершенно на другую психологию, а противник оказался куда крепче. Значит, придётся дожимать.
- Я могу вытащить тебя из ямы, - снова повторил своё предложение Феликс. - Я могу дать тебе денег.
- И я стану вашим должником?  Буду обязан голосовать за вас или делать ещё что-нибудь по вашей указке? Не пройдёт. Меня нельзя купить, сеньор Феликс. Вы не свяжете мне руки своими деньгами, своими благодеяниями. Дороже всего я ценю свободу действий.  Нам больше не о чем разговаривать, сеньор Феликс! Прощайте!
Феликс был взбешён.
- Когда будут увозить за долги его лодку, позови меня посмотреть, - сказал он Эриберту. - Я думаю, этот заносчивый всё-таки сломается.
- Не сомневаюсь, - поддакнул Эриберту. - Лодка досталась ему от отца. Да и вообще, что за рыбак без лодки?
- Ну что ж, тем лучше, - потёр руки Феликс, - мы ещё будем верёвки вить из этого Гумы!
Он отпустил Эриберту и отправился к Адме, чтобы напомнить: через неделю они отправляются на конгресс партии, где должны будут, во что бы то ни стало одержать верх над лидером партии Виану.
- Позаботься  о туалетах, дорогая! Ты должна быть там самой элегантной женщиной. В  том, что ты будешь самой красивой, я не сомневаюсь.
- Спасибо за комплимент. Ты можешь на меня положиться, - ответила с улыбкой Адма.
Алешандре, который заглянул к матери, застал её за разборкой платьев. Он побледнел от ярости.
- У тебя в голове одни тряпки, - процедил он. - Как ты смела не сказать мне, что Ондина потеряла сына?
- Мы принимали высокопоставленного гостя, - очень сухо ответила Адма. - Нам было не до посторонних.
- Посторонних?! - У Алешандре запрыгали губы. - Это ты мне посторонняя, а Ондина - мать! Ты никогда не могла простить мне любовь отца, за это меня и возненавидела.
- Какая глупость! - поджала губы Адма. - Отец испортил тебя своим безудержным баловством, поэтому ты так разговариваешь с матерью. А в любви отца я не сомневаюсь, он любит меня больше всех.
- Я бы на твоём месте не был так самоуверен, - бросил на прощание Алешандре и вышел.
Он  отправился  к матери только потому, что не застал Ондины, которую хотел обнять и утешить. Бедная Ондина, что же она переживает, потеряв своего Жака? Алешандре хотел сказать старой няне, что он с ней, что он понимает, как ей больно. Нет, он не надеется  заменить ей сына, но она всегда может рассчитывать на его поддержку.

Ондина сидела у постели больного Пасоки. Мальчик метался в жару, бредил, ему чудилось, что они с отцом ловят рыбу. И Ондина молилась, чтобы Пасока остался с ними, чтобы не ушёл в страну Еманжи.
Болезнь внука совсем раздавила несчастную Ондину. Она сидела и плакала. А ведь шла она сюда, чтобы ободрить невестку, сказать, что за время службы у Геррейру скопила порядочную сумму денег и все их отдаст Жудите и внукам. Пусть Пасока учится, он такой способный, такой талантливый! Денег хватит, Жудите нечего бояться, она может спокойно растить своих детей, а там видно будет. Но беда, как известно, не ходит одна...
Родригу осмотрел, послушал мальчика, прописал жаропонижающее, сказал, что будет заходить. Болезнь Пасоки была необычной, и доктор не спешил ставить диагноз.
Дело в том, что в нижнем городе был не один такой больной. Болело несколько детей из класса Дулсе, в котором учился и Пасока. И можно было бы предположить, что это какая-то неведомая инфекция. Но точно с такими же симптомами обратилась к Родриго и Селминья. И ещё несколько молодых женщин.
Бабау очень обеспокоила болезнь Селминьи.
- Ты понимаешь, что я не могу держать у себя больную. Это вредит репутации заведения, - сказал он Гайде. – Через день срок нашего договора истекает, и продлевать его я не буду. Подыщи для неё ещё какое-нибудь помещение.
Гайде всплеснула руками: как же так? Не может же он выставить на улицу больную девушку?
- Девушка заболела только вчера, - неумолимо продолжал Бабау, - я пустил её на две недели, потому что вообще никого не пускаю к себе с её профессией. Но она не потрудилась  позаботиться и найти себе другую квартиру. Пусть пеняет на себя! Мне её комната нужна для нового постояльца. Я нанял себе помощника, и он будет жить в этой комнате.
Гайде побежала к Рите, Рита стала упрашивать Руфину, чтобы он помирился с сестрой,  и Селминья смогла бы как прежде жить с ним под одной крышей. Руфину же отказался наотрез.
- У меня нет сестры, - твердил он. - Она причинила мне столько горя, что я видеть её  не хочу.
«У тебя нет брата, бедная моя девочка, - думала Рита, - но у тебя есть мать, и она не  покинет тебя в беде».
- Шику, - сказала она мужу, - я вырастила Гуму, Руфину, Селму и Луизу. Все эти дети для меня как пальцы на руке. Отруби один палец, и я останусь инвалидом. Ты понимаешь меня?
- Да, я понимаю тебя, Рита, - ответил Шику.
- Сейчас хуже всех Селминье, она больна, у неё нет крова, нет денег, я возьму её к нам и буду выхаживать, - твёрдо заявила Рита.
- А ты подумала о Луизе, она - девушка на выданье, ты за неё не беспокоишься? - спросил Шику.
- О чём ты говоришь, Шику? Нас тут все знают и все поймут, на Луизе это не может дурно отразиться. Доброе сердце никому и никогда ещё не вредило.
- Поступай, как считаешь нужным, Рита. Я тебе перечить не буду, - сказал Шику.
Так Селминья, сама того не подозревая, вернулась в родной дом, в объятия своей матери. А в освободившуюся комнату нового постояльца привёл ни кто иной, как полицейский. Дядюшка Бабау не знал, что ему и думать, когда увидел симпатичного  молодого человека, который шествовал в сопровождении жандарма.
- Хорошенькое дело! То проститутка, то мошенник или вор! Прекрасная репутация будет у моего заведения!
Он уже приготовился отказать негодяю и в жилище, и в должности бармена, но, узнав всю его историю, расхохотался.
А дело обстояло следующим образом. Эзекиел Баруда, служивший барменом в клубе авиационной части, никак не мог усвоить военную субординацию, имел из-за этого множество неприятностей и решил сменить место работы. Он прочитал объявление дядюшки Бабау, позвонил ему, договорился, рассчитался в своём клубе и пустился в путь. В Порту-дус-Милагрес он прибыл на рассвете, и, ожидая удобного времени, чтобы  отправиться к дядюшке Бабау, бродил по городу. Что удивительного, если ему захотелось писать? Он нашёл местечко поукромнее, среди кустиков, пописал, но штаны застегнуть не успел, потому что в него с громким криком вцепилась девица в ночной рубашке. Она орала благим матом, зовя на помощь, словно он совершил бог весть какое преступление. Девицу он  даже разглядеть не смог, потому что изо всех сил старался вырваться из её цепких ручек. Но картина была впечатляющей: девица в ночной пижаме и он, почитай, без штанов. Соседи  проснулись первыми и стали урезонивать девицу.
- Не гоже, Женезия, так вцепляться  в молодого человека. Лучше его отпустить.
- Ни за что! - отвечала девица по имени Женезия.
- Тогда веди его в дом и делай там с ним, что задумала, - предлагали соседи. – Кричать-то зачем, дело ведь житейское!
Тут пресловутая Женезия полила их отборной бранью за дурные мысли и заявила, что молодой человек совершил преступление против нравственности, пописав у неё под окном, она этого так не оставит, сдаст его в полицию, а спущенные штаны предъявит как вещественное доказательство.
- Что ж ты, бедная, не спала? – посочувствовали ей соседи. - Будь этот паренёк у тебя под боком, и сон был бы крепче, и писал бы он, где следует. Забери-ка ты его лучше себе,  полицейскому он ни к чему.
Но и на это предложение девица ответила руганью.
Тут и полицейский появился.
- Конечно, я его заберу, - сказал он, - только если вы, милая девушка, его отпустите.
Он так сказал, потому что девица хоть и ругалась, но прижимала Эзекиела довольно  крепко и чувствительно, и сам Эзекиел стал беспокоиться, как бы помимо воли ему не захотелось чего лишнего.
Женезия помедлила и отпустила его. По дороге Эзекиел объяснил полицейскому, что должен явиться в «Звёздный маяк» к Бабау. Тот его и привёл.
- Нужен он вам? - спросил полицейский.
- Если он девиц портит, не нужен, - сказал Бабау. - У меня дочка на выданье. Зачем он мне?
- Клянусь, если речь обо мне, то ваша дочь умрёт девственницей, - поторопился вставить своё слово в разговор Эзекиел.
Бабау посмотрел на него и рассмеялся, парень показался ему симпатичным, и он махнул рукой полицейскому, чтобы тот отпустил его.
Так Бабау обзавёлся долгожданным помощником-барменом, который оказался мастером на все руки, но главное его мастерство состояло в умении играть в карты.

Ночной, а вернее, утренний скандал не мог остаться тайной, раз принимали в нём участие все соседи. Больше всего он огорчил Эпифанию.
- Когда я буду сама префектом, то займусь городским благоустройством, - сказала она  Деодату, - но в первую очередь мне нужно заняться Женезией.
И она пошла к своей дорогой доченьке, которая после бессонной ночи, наконец, заснула, но металась в кровати, явно охваченная любовным пылом.
- Будь ты неладна, - обругала Эпифания Августу Эвжению, - заморочила голову моей девочке, а ей самое время найти себе хорошего паренька.
Женезия открыла глаза и тут же сказала:
- Мне надо молиться, мама! Я должна бороться с дьяволом! Вот увидишь, я его одолею!
- А мне кажется, тебе нужно немного подумать о себе, - заговорила Эпифания,  присаживаясь на край кровати. - Целыми днями ты чистишь, моешь, убираешь. Мне больно на тебя смотреть. Мы могли бы нанять служанку, и она делала бы эту работу. У тебя появилось бы время, и ты...
- Я бы молилась тогда с утра до ночи, - подхватила с фанатичным блеском в глазах Женезия.
- Господь долготерпелив, мы все это знаем, дочка. Но не стоит докучать ему, а то, и он может утомиться. Мне кажется, что нам нужно быть потише и поскромнее. Вот если бы ты завела подружек, друзей, проводила время повеселее, а потом нашла себе по сердцу мужа и рожала деток, то Господь бы тебя одобрил.
- Никогда я не пойду по свинскому пути Сокорриньи! - непримиримо объявила Женезия, и Эпифании пришлось опять уйти ии с чем.
Но мысль о служанке запала ей в голову. Если Эпифания станет префектом, то ей уж совсем будет некогда заниматься домом, и пусть у них будет надёжная помощница, на которую можно будет положиться.
Деодату не возражал против служанки.
- Представляю себе, как ты будешь занята, моя сирена, - сказал он. - Я буду только рад,  если кто-то снимет лишний груз с твоих плеч.
Эпифания поручила Бабау подумать, кто бы мог помочь ей по хозяйству. А Гума, увидев энергичную привлекательную женщину, разговаривавшую с дядюшкой Бабау, узнал в ней заместителя префекта и вдруг подумал, что мог бы обратиться за помощью к ней. Кто, как не городские власти, заинтересованы в том, чтобы вверенное им население имело заработок и платило налоги? Почему бы префектуре не дать рыбакам ссуду, на которую они  купили бы рефрижератор и продолжали бы продавать рыбу?
Мысль была неожиданной. Её следовало продумать. Перед Гумой забрезжила надежда, возникла какая-то перспектива. Кто знает, может, он даже сумеет выкупить свою лодку «Валенте», которую заберёт у него Зе де Бомба в уплату за погубленный грузовик, как это было записано в договоре? Зе де Бомба должен был приехать на днях и забрать «Валенте». Гума смирился с потерей или делал вид. На пристани только и разговоров было что о  «Валенте». Гуме и владельце грузовика. Дошли эти разговоры и до Ливии. Она не поверила своим ушам, разыскала Руфину и как следует, расспросила его. Тот не стал ничего скрывать.  Ливия была потрясена. «Валенте», «Храбрец», - это название запечатлелось в её памяти с того самого мига, когда она прощалась с жизнью и Гума её спас. А потом «Валенте» стала для них колыбелью их любви, домом, землёй обетованной, островком счастья. Неужели можно лишиться «Валенте»? Никогда! Со свойственной ей решительностью Ливия отправилась к Феликсу и попросила у него взаймы требуемую сумму денег, которая была, прямо скажем, не маленькой. Однако Феликс тут же полез в карман за ручкой и выписал чек.
- Спасибо! – просияла Ливия. – Я отдам. Очень скоро. Деньги мне нужны, чтобы…
- Зачем мне знать, для чего тебе нужны деньги? Нужны, и всё. Этого для меня достаточно!
Ливия готова была расцеловать щедрого Феликса, и он это понял. Они обменялись красноречивыми взглядами, и Ливия полетела на причал. Она успела вовремя. Гума как раз собирался передать бумаги на «Валенте» владельцу погибшего грузовика.
- Гума! На два слова! – крикнула Ливия.
Когда он подошёл, она сунула ему деньги.
- Мы не можем расстаться с «Валенте», - сказала она. – Не можем! Ты меня понимаешь?
Гума улыбнулся, взял деньги и отправился к Зе.
Издалека за этой сценой наблюдал Эриберту.

Глава  18

Феликс обеспечивал себе политическую карьеру, а Гума обеспечивал благополучие рыбаков. Как только Эпифания села в кресло префекта вместо Феликса, он немедленно отправился к ней. Изложил свою просьбу о ссуде на рефрижератор и не ошибся: Эпифания обещала выделить средства. Она быстро разобралась в ситуации. Обнаружила, что существует фонд развития Порту-дус-Милагрес, которым Феликс пользовался исключительно в собственных интересах и интересах своих приятелей, тратя городские деньги на их бизнес. Эпифания понимала, что вступает в серьёзную борьбу, но видела, что её желание приносить пользу вполне осуществимо. Деньги она взяла именно в этом фонде, и никто не мог упрекнуть её в злоупотреблении. Она быстро провела их по документам и распорядилась, чтобы рыбаки немедленно купили рефрижератор, тогда дать обратный ход  выданной ссуде будет невозможно.
Рыбаки встретили идею ссуды и покупки нового грузовика настороженно. После всех бед, после свалившихся на них больших долгов, они смотрели в будущее с опаской. И больше всего боялись приезда Феликса.
- Эпифания проявила себя с хорошей стороны, но, кто знает, как она поведёт себя, когда прибудет хозяин? До этого она всегда плясала под его дудку, - толковали они. - Может, и деньги, и грузовик у нас отнимут? Не стоит пока так уж губы раскатывать. Подождём Феликса, а там посмотрим.
Гума страшно злился, когда слышал подобные рассуждения.
- Да вы поймите, что вы сами - сила! Не Феликс должен решать за вас, а вы должны настаивать на своих решениях!
Но привыкшим к послушанию людям было трудно понять Гуму, он казался им неоперившимся, неопытным птенцом, который задумал бороться с матёрым котиной. Поддерживал Гуму один Бабау.
- Если нужно будет, мы и Эпифанию защитим, - говорил он. - Кто, как не я, лидер оппозиции?
Гума решил убеждать рыбаков не словом, а делом: чем скорее у них появятся на счету деньги, чем скорее они приобретут рефрижератор, тем весомее будут его доводы в пользу кооператива. И он с головой ушёл в работу. Руфину помогал ему, хотя поначалу даже  говорить с Гумой не хотел, узнав, что в его доме живёт Селминья.
- Это ты сделал мне назло, и я тебе этого не прощу, - заявил он.
- Это сделала мама Рита, и не тебе её осуждать, - ответил Гума. - И я, и дядя Шику отнеслись к её решению с уважением, и тебе я советую сделать то же самое.
Руфину стало как-то не по себе, и он замолчал.
Рита преданно выхаживала Селминью, и той становилось день ото дня лучше. Никто в  доме ничего не имел против молчаливой девушки, никто, кроме Луизы. Одна мысль о том, что в их доме живёт портовая шлюха, приводила Луизу в бешенство.
В последнее время она проводила много времени в доме Фреда, видела вокруг себя красивые вещи, имела дело с хорошо одетыми вежливыми людьми и страдала оттого, что в   её доме всё так бедно и так некрасиво, что люди вокруг грубы и не умеют красно говорить.
Амапола, хорошенько подумав, переменила тактику. Она поняла, что, нападая на Луизу, только подольёт масла в огонь. Фред с горящими глазами встанет на её защиту, и дело кончится свадьбой. И она стала приглашать Луизу к себе. Пусть Фред увидит  собственными глазами, как неуклюжа его избранница, как она неловка, убедится, что она не умеет вести себя в обществе, красиво есть за столом, говорить с культурными людьми.  Словом, убедиться, что водичка не подходит оливковому маслицу, а простушка принцу.
Но Луиза принимала ласковость Амаполы за чистую монету. Она была уверена, что мать Фреда полюбила её, и уже стыдилась простоты и необразованности своих домашних. А  когда мать поселила у них Селминью, Луиза восприняла это как оскорбление. Что скажут Фред и дона Амапола, если узнают, кого приваживает её мать?
Она чуть со стыда не сгорела, узнав, что Амапола к ним приходила, а Рита даже в дом  её не пригласила. А если бы пригласила? Было бы ещё хуже!
- Я поняла, что твоей маме было не до меня, - спокойно сказала Амапола. - Если бы у вас был телефон, я бы предупредила её о своём приходе, но телефона у вас нет.
Луиза закусила губу.
Когда встречаются и дружат молодые люди, принято знакомиться и родителям, - продолжала Амапола. - Раз мой визит оказался неудачным, я пригашу твоих родителей к нам.
- Нет-нет, - запротестовала Луиза. - Они никуда не ходят. Им трудно выбираться из своего дома. Я уверена, что они откажутся.
Она и представить не могла своих отца с матерью в этой изысканной гостиной, в обществе сеньоры Амаполы и сеньора Отасилиу.
- Тогда пригласите в гости нас, - потребовала Амапола.
- Чудесная мысль! - откликнулся Фред. - Ты приготовишь свою вкуснющую мокеку, и  мы отлично проведём время.
- Конечно, наверное, так будет лучше всего, - залепетала Луиза, представляя себе рядом Амаполу и Селминью по прозвищу Лунный Свет, - но сейчас у меня так много занятий в колледже, что мне не до готовки...
- Уверена, мы с твоей мамой как-нибудь договоримся, - продолжала настаивать Амапола, видя, как тревожит и нервирует эта тема её юную гостью. Но что поделать, если Амапола и вправду хотела познакомиться с родителями Луизы?
После этого разговора Луиза стала особенно нетерпима к Селминье. Она не раз высказывала своё недовольство матери, но та как будто её и не слышала, продолжая ласково  заботиться о больной. А Луизе она сказала:
- Благодари Бога, детка, что тебе ни разу в жизни не пришлось голодать и остаться на улице больной без крова. И моли Его, чтобы Он избавил тебя от подобных испытаний!
Но Луиза была уверена, что именно сейчас на её долю выпало самое страшное испытание. Она сердилась на мать и, в конце концов, решила сама выставить из дома Селминью. Убедившись, что та уже неплохо себя чувствует, Луиза сказала:
- Мне кажется, тебе пора уже поискать для себя другое пристанище. Ты же умная девушка и сама всё понимаешь.
Селминья исчезла в тот же вечер. Когда Рита вошла в её комнату с горячим душистым отваром и никого не нашла, она сразу заподозрила недоброе, и бросилась искать беглянку. Нашла она Селминью в комнатке Гайде наедине с клиентом. Рита устроила такой шум, что клиент не устоял и сбежал.
- Ты сейчас же пойдёшь со мной и останешься у меня, - заявила Рита тоном, не терпящим возражений. – Ты не здорова и должна как следует выздороветь.
- Я должна зарабатывать себе на жизнь, а вы мне помешали это сделать, - ответила Селминья Лунный Свет.
- Зарабатывать на жизнь можно по-разному, - сказала Рита. – Мне не кажется, что ты так уж любишь именно эту работу.
- Если честно, то нет, - призналась Селминья.
- Вот и болей себе спокойно, а там будет видно, - ободрила её Рита. – Я вижу, что ты книжки читать любишь, вот мы с тобой о книжках и поговорим.
Когда Рита снова вернулась с Селминьей, Луиза пришла в отчаяние.
- Сеньора Амапола хочет прийти к тебе в гости, - зашептала матери Луиза. – А разве она может прийти, если у нас в доме будет эта девка?
- Не серди меня, - попросила Рита. – Я эту бедняжку на руках таскала, купала в тазу и кормила с ложки. Для меня она так и осталась маленьким, беспомощным ребёнком. А что касается гостей, то сейчас мне не до них, Луиза. Так и передай сеньоре Амаполе. Я думаю, она поймёт.
Луиза расстроилась ещё больше. Ответ ей показался очень грубым. Но можно ли ожидать другого от людей, которые ничего не смыслят в правилах этикета? Мама могла бы почувствовать себя польщённой. Могла бы обрадоваться, что такие значительные люди хотят с ней познакомиться. Могла бы гордиться, что подобным знакомством обязана своей дочери. Но мать вела себя так, словно ей и дела не было ни до каких знакомств, словно она не знала, что верхний город куда лучше нижнего. И Луизу это очень расстраивало и огорчало. Сама она мечтала поселиться в таком же красивом доме, как у Фреда, завести себе столько же разных кремов, притираний, баночек и щёточек, как Амапола. И платьев должно быть не меньше. Луиза представляла, как они с Фредом приезжают на машине в роскошный магазин, и она примеряет там наряды, а потом и покупает их. Голова у неё начинала кружиться от волнения, и никакие занятия не шли на ум.

Примерно, то же самое, что с маленькой и глупенькой Луизой, творилось и с Аугустой Эвженией, которая считала себя умной и умудрённой жизненным опытом. Она думала только о нарядах и лакомствах, страдала, капризничала и не желала заняться ничем дельным и полезным. Она без конца требовала от Ливии денег.
- Ты же работаешь, - говорила Августа, - ты не можешь оставить свою семью на голодном пайке. Как-никак мы тебя вырастили и воспитали. Ты жила у нас в доме.
Ливия нервничала, слыша такие разговоры, Родолфу посмеивался. С некоторых пор ему стала звонить какая-то женщина, и Августа горела нетерпением узнать, кто же это такая.
Я не сомневаюсь, что мой сын сделал правильный выбор. Она наверняка богатая наследница, и скоро у нас в доме появятся деньги.
Августа Эвжения не ошиблась. Или почти не ошиблась. Деньги в доме должны были появиться, потому что звонила Родолфу Роза Палмейрау, которая надумала купить отель «Казино» и устроить там центр ночных развлечений. За согласием дело не стало. Родолфу охотно дал его, не посоветовавшись со своим семейством. Роза немного помедлила с назначением цены, потому что для начала связалась со строительной конторой. Эксперт оценил состояние здания, стоимость необходимых работ, и только после этого Роза определила цену. Она была намного выше той, которую давал Феликс. Все переговоры вели между собой мужчины и Роза. Освалду, тоже заинтересовавшийся возможной сделкой не хотел, чтобы Августа Эвжения раньше времени узнала о продаже, он уже успел хорошо изучить феноменальные способности жены по части транжирства. Деньги Ливии исчезли без следа, но Освалду не сомневался, что Августа Эвжения потратила всё на шоколадные конфеты и икру.
Однако шила в мешке не утаишь. Как ни старались мужчины оттянуть известие о продаже, Августа о ней узнала. Да и как не узнать? В «Казино» начались ремонтные работы, и шли они неимоверной быстротой.
Августа подпрыгнула от радости и тут же купила в кредит чуть ли не три килограмма чёрной икры, но не собиралась на этом останавливаться:
- В Париже она ещё лучше, и очень скоро у меня будет возможность в этом убедиться!
Освалду только за голову хватался, слыша такие речи.
- Сначала мы заплатим долги, Августа, - говорил он. - И я не советую тебе делать  новых!
Родолфу, понимая, что с мамочкиными аппетитами, ему особенно не на что рассчитывать, вёл переговоры с Розой об открытии игорного зала.
- Я неплохой крупье и знаю все карточные игры, - говорил он Розе. - От постоянной работы я бы не отказался. Мы же и познакомились с вами в игорном зале.
- Неплохая мысль! - одобрила Роза. - Думаю, что это у тебя в крови, недаром гостиница называлась «Казино».
- В ней и было казино, - подтвердил Родолфу. – Так почему бы мне не вернуться к семейному занятию?
Очень оживились и портовые девочки: неужели у них, наконец, появятся нормальные условия работы?
- Разумеется, появятся, - успокаивала их Роза. – Не просто нормальные, а шикарные. Наш развлекательный центр будет суперцентром!

Возможность заняться любимой работой и каждый вечер получать свой процент от суточного дохода казино, порадовала Родолфу ещё больше, чем продажа фамильного отеля. Теперь он стал думать о том, как распорядиться своим будущим капиталом.
Невольно стала задумываться о будущем и Леонтина: кто знает, возможно, получив деньги, они с Ливией переберутся в Рио? Но если говорить честно, то Леонтине не  очень хотелось переезжать. На это у неё были личные, достаточно веские основания.
С нетерпением ждала денег Ливия. Получив их, она бы расплатилась с Феликсом, и  проблема была бы закрыта. О своём долге она не говорила никому. И пока, надо сказать, он совсем не тяготил её, но кто не рад расквитаться с долгами?
Словом, семейство находилось в приподнятом настроении, когда на пороге появился  Родолфу с туго набитым портфелем.
- Неужели в нём сплошные зелёные? - с замиранием сердца спросила Августа.
- Можешь взглянуть, - великодушно предложил сын и приоткрыл портфель.
Да! В нём, аккуратно сложенные, лежали пачки долларов.
- А когда мы будем их делить? - спросила Августа окрепшим голосом.
- Завтра утром, - пообещал Освалду, забирая портфель из рук сына. - Вечером деньги должны спать, они не любят, когда их тревожат.
- Неужели? - удивилась Августа. Но, подумав, согласилась: - Наверное, ты прав, Освалду. Я тоже слышала о такой примете. Говорят, для того, чтобы в доме водились деньги, они обязательно должны в нём переночевать.
- Вот именно, - подтвердил Освалду и унёс портфель наверх, к себе в кабинет.
Ночь прошла в мечтах и чудесных снах, а утром все торжественно собрались в гостиной. Освалду раскрыл портфель. Он был полон резаной бумаги.
Всё семейство ахнуло.
Августа, завизжав, кинулась к Ливии, крича:
- Ты! Ты меня обокрала! Ты и Гума! Он пришёл и забрал мои доллары! Верни мне их  сейчас же!
Она готова была, чуть ли не удушить племянницу.
- Ты – моё проклятие! С тобой в мой дом вошло несчастье. С тех пор как ты появилась в моём доме, меня преследуют несчастья!
Она подхватила нож и размахивала им.
Освалду и родолфу попытались его отнять.
- Деньги! Где мои деньги? – вопила Августа.
- В тюрьме ты не сможешь их потратить, - хладнокровно заявил Освалду, хватая её за руку. – Дай сюда нож, Августа. Всё будет хорошо. Не волнуйся. Никто не ранен. Это главное. Ты дошла до точки. Пойдём со мной немедленно.
- Я улетаю в Париж! У меня билет! Только там я могу быть счастлива! – кричала она.
- Мне кажется, что Августа созрела для сумасшедшего дома, - тихо сказала Леонтина.
- А мне кажется, что наш дом превратился в сумасшедший, - махнув рукой, сказала Ливия. – И рассчитывать на что-то хорошее тут невозможно! Разбирайтесь сами, кто из вас вор, а мне пора на работу!
И она ушла с чувством горького разочарования и какого-то обидного обмана.
Августа продолжала кричать, но Освалду быстренько напомнил ей, что свою долю она уже получила. Он намекал на прежнее воровство. На Августу напоминание подействовало. Она притихла, приняла снотворное и улеглась спать, чтобы попасть в свой любимый Париж хотя бы во сне.
Леонтина расстроилась меньше других, она не хотела менять образ жизни и не поменяла его: осталась в родном городе, в родном доме, рядом с Ливией и Освалду. Ничего больше ей не было нужно.
Совсем не расстроился Освалду. Он пересчитал деньги в своём кабинете и мысленно благословил себя на доброе, хотя и рискованное, дело:
«Дай Бог удачи! Всё, что останется после уплаты долгов Августы, я употреблю с немалой выгодой для нас всех. Уверен, никто из моего семейства не проиграет! - Уложив деньги в портфель и спрятав его в надёжном месте, Освалду усмехнулся: - Что ни говори, а эксцентричные выходки Августы Эвжении тоже приносят  пользу. He устрой она мистификацию с деньгами Ливии, разве пришло бы мне в голову посягнуть на общесемейные деньги? Никогда! Но теперь у меня будет своя маленькая тайна, которая со временем превратится в большое и важное дело!»