– Если заинтересованные круги получат возможность заставить умолкнуть неугодные голоса из средств массовой информации, это может крайне негативно сказаться на свободе слова.

Хенрик Вангер говорил так, словно всю жизнь был культурным радикалом и борцом за открытое общество. Микаэль Блумквист, впервые появившийся в этот вечер в телевизионной комнате тюрьмы, внезапно расхохотался. Остальные заключенные покосились на него с беспокойством.

Позже, лежа на кровати у себя в камере, напоминавшей тесный номер мотеля, с маленьким столиком, стулом и прикрепленной к стене полкой, он признал правоту Хенрика и Эрики в отношении того, как именно следовало представить эту новость. Даже не обсудив ее ни с единым человеком, он понимал, что в отношении к «Миллениуму» кое-что уже изменилось.

Выступление Хенрика Вангера означало объявление войны Хансу Эрику Веннерстрёму. Смысл выступления был кристально ясен – в дальнейшем ты будешь сражаться не против журнала с шестью сотрудниками и годовым бюджетом, равным представительскому обеду компании «Веннерстрём груп». Теперь тебе предстоит бороться с концерном Вангеров, который хоть и представляет собой лишь остатки былого величия, но все-таки является значительно более мощным противником. Веннерстрём очутился перед выбором: отступиться или взять на себя задачу уничтожить заодно и предприятия Вангеров.

Хенрик Вангер, по сути дела, заявил по телевидению, что готов драться. Возможно, шансов против Веннерстрёма у него и нет, но война обойдется тому недешево.

Эрика тщательно обдумала свое выступление. Она, в общем-то, не сказала ничего конкретного, но слова о том, что журнал «еще не изложил свою версию», создали впечатление: им есть что излагать. Несмотря на то что Микаэль был привлечен к ответственности, осужден и в настоящее время сидел в тюрьме, она взяла и заявила – не говоря этого прямо, – что на самом деле он невиновен и что существует другая правда.

Слово «невиновный» открыто не прозвучало, но именно благодаря этому невиновность Микаэля становилась еще более очевидной. То, что его возвращение на должность ответственного редактора считалось само собой разумеющимся, подчеркивало: «Миллениуму» нечего стыдиться. Убедить общественность труда не составляло – заговоры интересны всем, и вполне понятно, на чьей стороне окажутся симпатии публики, когда придется выбирать между страшно богатым бизнесменом и дерзким красивым главным редактором. Правда, СМИ столь же легко на эту историю не купятся, но Эрика, возможно, обезвредила часть критиков, которые теперь не осмелятся открыть рот.

По большому счету ни одно из событий дня ситуацию не изменило, но они выиграли время и чуть-чуть изменили соотношение сил. Микаэль догадывался, что для Веннерстрёма этот вечер стал не самым приятным. Их противник не мог знать, насколько много – или мало – им известно, и, прежде чем сделать следующий ход, ему придется это выяснить.

Посмотрев сначала собственное выступление, а затем запись интервью Хенрика Вангера, Эрика с мрачным выражением лица выключила телевизор и видео. Она взглянула на часы – без четверти три ночи – и подавила желание позвонить Микаэлю. Он сидит в тюрьме, и маловероятно, чтобы ему разрешили держать в камере мобильный телефон. К себе на пригородную виллу Эрика вернулась поздно, ее муж уже спал. Она встала, подошла к бару и, налив себе приличную порцию «Аберлюра»41 – спиртное она пила примерно раз в год, – села у окна и стала смотреть на залив Сальтшён и маяк у выхода в пролив.

Составив договор с Хенриком Вангером, она осталась с Микаэлем наедине, и между ними произошла крупная ссора. За прошедшие годы они много раз бурно ругались и спорили из-за того, как следует подавать материал, каким должен быть лейаут, достоверны ли источники и из-за тысячи других вещей, касавшихся «кухни» создания журнала. Но ссора в гостевом домике Хенрика Вангера касалась принципиальных вопросов, и позиция Эрики, как она сама понимала, была уязвимой.

– Не знаю, что мне теперь делать, – сказал Микаэль. – Хенрик Вангер нанял меня, чтобы писать его биографию. До сих пор я мог все бросить, если бы он попытался заставить меня написать о том, чего не было, или склонить к тому, чтобы как-то исказить историю. А теперь он один из совладельцев нашего журнала и к тому же единственный, у кого достаточно денег, чтобы журнал спасти. И я вдруг оказался в западне, а эта позиция едва ли понравится комиссии по профессиональной этике.

– У тебя есть идея лучше? – спросила Эрика. – Тогда самое время ее выложить, пока мы не переписали договор набело и не поставили подписи.

– Рикки, Вангер использует нас для сведения каких-то личных счетов с Хансом Эриком Веннерстрёмом.

– Ну и что нам за дело до их вендетты?

Микаэль отвернулся от нее и сердито закурил сигарету. Перебранка продолжалась довольно долго, пока Эрика не пошла в его спальню, не разделась и не заползла в постель. Когда Микаэль двумя часами позже присоединился к ней, она притворилась спящей.

Этим вечером репортер из «Дагенс нюхетер» задал ей тот же вопрос:

– Как же теперь «Миллениум» сможет всерьез говорить о своей независимости?

– Что вы имеете в виду?

Репортер удивленно поднял брови. Он считал, что вопрос достаточно понятен, но все-таки пояснил:

– В задачи «Миллениума» входит, в частности, обследование предприятий. Как теперь журнал сможет убедить общественность в том, что он объективно подходит к предприятиям Вангеров?

Эрика посмотрела на него с таким удивлением, будто вопрос оказался совершенно неожиданным:

– Вы утверждаете, что объективность «Миллениума» пострадает оттого, что он обретает поддержку известного крупного финансиста?

– Да, ведь совершенно очевидно, что вы не сможете объективно оценивать деятельность предприятий Вангеров.

– В отношении «Миллениума» существуют особые правила?

– Простите?

– Я хочу сказать, что вы, например, работаете для газеты, которая в полном смысле этого слова принадлежит людям с крупным интересом в экономике. Означает ли это, что ни одна из газет, выпускаемых холдингом «Бонниер», не является объективной? «Афтонбладет» принадлежит крупному норвежскому предприятию, которое, в свою очередь, играет важную роль в сфере компьютерных коммуникаций, – означает ли это, что проводимый «Афтонбладет» мониторинг предприятий, занимающихся электроникой, необъективен? «Метро» принадлежит концерну Стенбека. Неужели вы хотите сказать, что все шведские газеты, за которыми стоят финансовые магнаты, не заслуживают доверия?

– Нет, конечно не хочу.

– В таком случае почему же вы полагаете, что объективность «Миллениума» пострадает оттого, что за нами тоже встанут финансисты?

Репортер поднял руки:

– Ладно, я снимаю этот вопрос.

– Нет, не надо. Я хочу, чтобы вы точно отразили мои слова. И можете добавить, что если «Дагенс нюхетер» пообещает уделять дополнительное внимание предприятиям Вангера, то мы будем тщательнее присматриваться к холдингу «Бонниер».

Однако этическая дилемма все-таки существовала.

Микаэль работает на Хенрика Вангера, который, в свою очередь, имеет возможность потопить «Миллениум» одним росчерком пера. А что произойдет, если Микаэль с Хенриком Вангером из-за чего-нибудь поссорятся?

И прежде всего – какова цена ее собственной объективности и в какой момент она из независимого главного редактора превратилась в редактора купленного? Ни сами эти вопросы, ни вероятные ответы на них Эрике не нравились.

Лисбет Саландер вышла из Интернета и закрыла ноутбук. У нее не было работы, зато проснулось чувство голода. Первое обстоятельство ее особенно не смущало, с тех пор как она вновь получила доступ к своему банковскому счету, а адвокат Бьюрман перешел в разряд небольших неприятностей, оставшихся в прошлом. С чувством голода она разобралась, пойдя на кухню и включив кофеварку. Перед этим она много часов ничего не ела и теперь сделала себе три больших бутерброда с сыром, икрой и яйцами вкрутую. Свои бутерброды она жевала на диване в гостиной, а тем временем обрабатывала добытую информацию.

___________________________________________________________________________________________________

41

Сорт виски. (Прим. ред.)

Он и сам не знал, чего ожидал. Сесилия Вангер вытаращила глаза, тут же изобразила недоумение, однако впустила Микаэля в прихожую. Там они и остались стоять, обоим было как-то неловко. Она тоже спросила, не сбежал ли он, и Микаэль объяснил, как обстояло дело.

– Я хотел просто поздороваться. Я не вовремя?

Она старалась не встречаться с ним глазами, и Микаэль сразу заметил, что женщина ему не слишком рада.

– Нет... нет, заходи. Хочешь кофе?

– С удовольствием.

Приведя его на кухню, она повернулась спиной и стала наливать в кофеварку воду. Микаэль подошел к ней и положил руку ей на плечо; она застыла.

– Сесилия, по-моему, тебе не хочется поить меня кофе.

– Я ждала тебя только через месяц, – сказала она. – Ты застал меня врасплох.

В ее голосе слышалось недовольство, и он развернул ее так, чтобы видеть лицо. Они немного постояли молча. Она по-прежнему не смотрела ему в глаза.

– Сесилия, к черту кофе. Что случилось?

Она покачала головой и сделала глубокий вдох:

– Микаэль, я хочу, чтобы ты ушел. Ничего не спрашивай. Просто уходи.

Микаэль пошел было к себе домой, но у калитки в нерешительности остановился. Вместо того чтобы войти, он спустился к воде возле моста и присел на камень. Закурил, пытаясь разобраться в своих мыслях и понять, отчего же так резко изменилось отношение к нему Сесилии Вангер.

Вдруг он услышал звук мотора и увидел, как под мостом проскальзывает в пролив большое белое судно. Когда оно проплывало мимо, Микаэль заметил, что у штурвала стоит Мартин Вангер и сосредоточенно следит, чтобы не наскочить на мель. Двенадцатиметровая крейсерская яхта – это впечатляет. Микаэль встал и пошел по дорожке вдоль воды. Вдруг он обнаружил, что возле причалов уже качается довольно много разных корабликов – катеров и парусников.

Среди них было несколько катеров фирмы «Петерссон», а около одной пристани подпрыгивала на волне от прошедшего судна яхта спортивного общества. Остальные суда были более крупными и дорогими. Он отметил одну круизную парусную яхту, фирмы «Халлберг Рэсси». Приближалось лето, и сразу стали видны классовые различия между мореходами Хедебю – у Мартина Вангера была, без сомнения, самая большая и самая дорогая яхта в округе.

Микаэль остановился возле дома Сесилии Вангер и покосился на светящееся окно второго этажа. Потом пошел домой и поставил кофе, а тем временем заглянул в свой кабинет.

Перед отъездом в тюрьму он большую часть документов, связанных с Харриет, перенес обратно к Хенрику. Ему показалось разумным не бросать надолго документацию в безлюдном доме, и теперь полки зияли пустотой. Из всех материалов расследования у него остались только пять блокнотов с собственноручными записями Хенрика Вангера, которые он брал с собой в тюрьму и к этому моменту уже знал наизусть. И, как выяснилось, один фотоальбом, забытый на верхней полке.

Микаэль достал его и взял с собой на кухню. Налив кофе, он сел и стал перелистывать альбом.

Там были фотографии, сделанные в день исчезновения Харриет. Начинался альбом с последнего снимка Харриет, где девушка была запечатлена во время праздничного шествия в Хедестаде. За ним следовало более ста восьмидесяти четких фотографий с изображением аварии на мосту. Микаэль уже многократно разглядывал альбом с лупой, снимок за снимком. Теперь же он просматривал его рассеянно, в полной уверенности, что ничего здесь уже не даст ему толчок для дальнейших размышлений. Внезапно он почувствовал, что устал от загадки Харриет Вангер, и с шумом захлопнул альбом.

Не находя себе места, Микаэль подошел к кухонному окну и уставился в темноту.

Потом вновь взглянул на альбом. У него было неясное ощущение, будто он только что видел нечто важное; какая-то догадка мелькала и ускользала. Даже волосы на затылке приподнялись от предчувствия, словно какое-то невидимое существо осторожно подуло ему в ухо.

Он сел и снова раскрыл альбом. Проглядел его, страницу за страницей, задерживаясь на каждом снимке моста. Взглянул на тогдашнего Хенрика Вангера, забрызганного мазутом и почти на сорок лет моложе нынешнего, потом на такого же Харальда Вангера – человека, которого пока лишь угадывал за едва заметным шевелением занавески и ни разу не видел даже его следов на снегу. На снимках были запечатлены сломанные перила моста, дома, окна и транспортные средства. В толпе зрителей Микаэль без труда различил двадцатилетнюю Сесилию Вангер, в светлом платье под темным жакетом; ее можно было найти фотографиях на двадцати.

Внезапно Микаэль разволновался. За многие годы он научился доверять своей интуиции. В этом альбоме что-то было, только он не мог сказать, что именно.

Он по-прежнему сидел за кухонным столом, уставившись на фотографии, когда около одиннадцати часов вдруг услышал, как открывается входная дверь.

– Можно мне войти? – спросила Сесилия Вангер.

Не дожидаясь ответа, она уселась напротив него, по другую сторону стола. У Микаэля возникло странное ощущение дежавю. Она была одета в широкое тонкое светлое платье и серо-синий жакет – почти так же, как на фотографиях 1966 года.

– Проблема в тебе, – сказала она.

Микаэль поднял брови.

– Извини, но ты застиг меня врасплох, когда появился сегодня вечером. Теперь я так несчастна, что просто не могу спать.

– Почему же ты несчастна?

– Ты разве не понимаешь?

Он помотал головой.

– Ты не будешь смеяться, если я расскажу?

– Обещаю не смеяться.

– Когда зимой я тебя совратила, это был безумный порыв с моей стороны. Мне хотелось развлечься. В тот первый вечер я воспринимала это как шутку и отнюдь не собиралась завязывать с тобой длительные отношения. Потом все пошло по-другому. Те недели, когда ты был моим occasional lover, стали одними из самых приятных в моей жизни. Я хочу, чтобы ты это знал.

– Мне тоже это казалось очень приятным.

– Микаэль, я все время лгала тебе и самой себе. Я никогда не отличалась сексуальной распущенностью. За всю жизнь у меня было пять партнеров. Я «дебютировала» в двадцать один год. Затем появился муж, мы познакомились, когда мне было двадцать пять, но он оказался подонком. А потом я несколько раз встречалась еще с тремя мужчинами, с перерывом в несколько лет. Но ты что-то во мне пробудил, я просто не могла насытиться. Возможно, это было связано с твоей непритязательностью.

– Сесилия, не надо...

– Шш, не перебивай меня. Иначе я не сумею все рассказать.

Микаэль решил помолчать.

– В тот день, когда ты отправился в тюрьму, я почувствовала себя такой несчастной. Ты вдруг исчез, как будто тебя никогда и не было. В моей постели стало холодно и пусто, и я внезапно вновь превратилась в пятидесятишестилетнюю тетку.

Она ненадолго замолчала и посмотрела Микаэлю в глаза.

– Зимой я в тебя влюбилась. Никак не думала, что так получится, но это факт. И я вдруг осознала, что ты здесь только на время и в один прекрасный день уедешь навсегда, а я останусь тут до конца своих дней. Мне стало так безумно больно, что я решила не подпускать тебя близко, когда ты вернешься из тюрьмы.

– Мне очень жаль.

– Я сама виновата.

Они немного посидели молча.

– Когда ты сегодня ушел, я разревелась. Как бы мне хотелось прожить жизнь заново. Потом я кое-что для себя решила.

– Что именно?

Она опустила глаза.

– Что надо быть полной идиоткой, чтобы прекратить с тобой встречаться только потому, что ты однажды отсюда уедешь. Микаэль, мы можем начать все сначала? Ты сможешь забыть то, что сегодня произошло?

– Уже забыто, – сказал Микаэль. – Спасибо, что рассказала.

Она по-прежнему не отрывала глаз от стола.

– Если ты хочешь меня, то я с большим удовольствием.

Внезапно она вновь посмотрела на него. Потом встала и направилась в спальню. Бросила на пол жакет, стягивая по пути платье через голову.

Микаэль с Сесилией проснулись одновременно, услышав, как открывается входная дверь и кто-то проходит в кухню. Хлопнула поставленная на пол сумка. Потом внезапно в дверях спальни возникла Эрика с улыбкой на лице, которая немедленно сменилась выражением ужаса.

– Я не вникаю в эти дела, – дипломатично сказала Эрика.

– Разумеется, вникаете.

Он взглянул на Микаэля:

– Прошло уже почти полгода. Расскажи, тебе удалось найти что-нибудь, чего мы еще не проверили?

Микаэль избегал взгляда Хенрика. Ему сразу вспомнилось странное чувство, возникшее у него накануне, когда он рассматривал альбом. Это чувство не отпускало его весь день, но у него не было времени снова вернуться к фотографиям. Возможно, это все его фантазии, но какая-то зацепка там промелькнула. Еще немного – и он поймает ускользающую догадку. Наконец он поднял глаза на Хенрика Вангера и покачал головой:

– Я не продвинулся ни на йоту.

Внезапно старик устремил на него пристальный, внимательный взгляд. На слова Микаэля он ничего не ответил и в конце концов кивнул:

– Не знаю, как вы, молодежь, но мне пора. Спасибо за ужин, Сесилия. Спокойной ночи, Эрика. Зайдите ко мне утром перед отъездом.

Когда Хенрик Вангер закрыл за собой входную дверь, в комнате воцарилось молчание. Его нарушила Сесилия:

– Микаэль, что все это значит?

– Это значит, что Хенрик Вангер так же чутко улавливает чужие колебания, как сейсмограф – сейсмические волны. Вчера вечером, когда ты пришла, я рассматривал фотоальбом.

– И что?

– Я что-то увидел. Сам не знаю, что именно, и не могу толком объяснить. Оно почти обрело форму мысли, но мне не удалось ее поймать.

– Но о чем ты думал?

– Даже не знаю. А потом пришла ты, и у меня... хм... появились более приятные темы для размышления.

Сесилия покраснела. Стараясь не встретиться взглядом с Эрикой, она заспешила на кухню, чтобы поставить кофе.

Стоял теплый и солнечный майский день. Зелень стала набирать силу, и Микаэль поймал себя на том, что напевает «Цветенья время наступает».

Эрика провела ночь в гостевой комнате Хенрика Вангера. После ужина Микаэль спросил Сесилию, нужна ли ей компания, но та ответила, что занята подготовкой к обсуждению оценок, а кроме того, устала и хочет спать. Эрика поцеловала Микаэля в щеку и рано утром в понедельник покинула Хедебю.

Когда Микаэль в середине марта отправился в тюрьму, еще повсюду толстым слоем лежал снег. А теперь уже зазеленели березы, и вокруг его домика образовался пышный сочный газон.

Впервые у Микаэля появилась возможность осмотреть остров целиком. Около восьми утра он пошел в усадьбу, чтобы одолжить у Анны термос, а заодно перекинулся несколькими словами с только что вставшим Хенриком и взял у него карту острова. Особенно его интересовал домик Готфрида, который несколько раз упоминался в полицейских протоколах, поскольку Харриет там бывала много раз. Хенрик объяснил, что домик принадлежит Мартину Вангеру, но все эти годы в основном пустовал, и лишь несколько раз им пользовался кто-нибудь из родственников.

Мартина Вангера Микаэль успел перехватить, когда тот направлялся на работу в Хедестад. Изложив свое дело, он попросил разрешения взять ключи. Мартин посмотрел на него с веселой улыбкой:

– Полагаю, семейная хроника дошла до главы о Харриет.

– Я просто хочу поосмотреться...

Мартин Вангер попросил подождать и быстро вернулся с ключами.

– Значит, я могу туда заглянуть?

– Что до меня, так если захотите, можете хоть поселиться там. В общем-то, он приятнее места, где вы сейчас живете, разве что располагается на другом конце острова.

Микаэль сварил кофе и сделал несколько бутербродов, набрал в бутылку воды, засунул еду в рюкзак и перекинул его через плечо. Путь пролегал вдоль бухты, по узкой и наполовину заросшей дорожке, огибавшей остров с северной стороны. Домик Готфрида находился на мысе, примерно в двух километрах от селения, и Микаэль неспешным шагом преодолел это расстояние всего за полчаса.

Мартин Вангер оказался прав. Когда дорожка обогнула мыс, перед Микаэлем открылось утопавшее в зелени местечко возле самой воды. Вид был превосходным: налево – устье реки Хедеэльвен и гостевая гавань, направо – промышленная гавань.

Казалось странным, что в домике Готфрида так никто и не поселился. Это была сложенная из пропитанных темной морилкой бревен изба в деревенском стиле, с черепичной крышей, зелеными оконными рамами и маленькой солнечной террасой перед входом. Однако за домиком и участком явно никто давно не ухаживал; краска на дверных и оконных косяках отслоилась, а на месте бывшего газона выросли метровые кусты. Для его расчистки требовалось денек хорошенько поработать косой и кусторезной пилой.

Микаэль отпер дверь и отвинтил изнутри оконные ставни. Первоначальная постройка, похоже, представляла собой старый сарай площадью около тридцати пяти квадратных метров. Изнутри он был обшит досками и состоял из одной-единственной большой комнаты с широкими, выходящими на воду окнами по обе стороны от входной двери. В глубине имелась лестница, которая вела к открытой спальной антресоли под самой крышей, растянувшейся на половину дома. Под лестницей располагалась маленькая ниша с газовой плиткой, раковиной и душевой кабиной. Обстановка дома была простой; вдоль длинной стены слева от двери находились прикрученная к стене скамья, потертый письменный стол и металлический стеллаж с полками из тикового дерева. Чуть подальше у той же стены стояли три платяных шкафа. Справа от двери располагался круглый обеденный стол с пятью стульями, а посреди короткой стены – камин.

Электричества в доме не было, зато имелось несколько керосиновых ламп. На окне стоял старенький транзистор фирмы «Грюндиг» с отломанной антенной. Микаэль включил его, но батарейки не работали.

Поднявшись по узкой лестнице, Микаэль осмотрелся в «спальне»: здесь обнаружились двуспальная кровать, матрас без простыней, ночной столик и комод.

Некоторое время он посвятил обследованию дома. В комоде лежало лишь несколько полотенец и маек, чуть припахивающих плесенью. В шкафах обнаружились кое-какая рабочая одежда, комбинезон, пара резиновых сапог, стоптанные спортивные тапочки и керосиновый обогреватель. В ящиках письменного стола лежали карандаши, бумага, чистый блокнот для рисования, колода карт и несколько закладок для книг. Кухонный шкаф содержал посуду, кофейные чашки, стаканы, свечи, а также несколько пачек соли, пакетиков с чаем и тому подобное. В одном из ящиков кухонного стола имелись ножи, вилки и ложки.

Кое-что из сферы интеллектуальной деятельности обнаружилось лишь на стеллаже над письменным столом. Чтобы обследовать стеллаж, Микаэлю пришлось поставить на стол кухонный стул и залезть на него. На нижней полке лежали старые номера самых разных журналов конца 50-х годов и начала 60-х, а также сборники комиксов. Микаэль открыл номер мужского журнала «Лектюр» за 1964 год и нашел, что изображенная там красотка выглядит вполне невинно.

На полках было расставлено порядка пятидесяти книг. Примерно половину составляли детективы в мягких обложках из «Манхэттенской серии»: Микки Спиллейн с названиями типа «Не жди милости» и классическими обложками Бертиля Хегланда. Микаэль нашел также с полдюжины книжек из серии «Китти», несколько книг Энид Блайтон и детективы Сивара Альрюда. Он улыбнулся старым знакомым. Три книги Астрид Линдгрен: «Мы все из Бюллербю», «Калле Блумквист и Расмус» и «Пеппи Длинный чулок». На верхней полке стояли: книжка о коротковолновом радио, две книги по астрономии, справочник о птицах, книга под названием «Империя зла» о Советском Союзе, книга о финской зимней войне, катехизис Лютера, Псалтырь и Библия.

Микаэль открыл Библию и прочел на внутренней стороне обложки: «Харриет Вангер, 12/5 1963». Конфирмационная Библия Харриет. Он нахмурился и вернул книгу на место.

Прямо за домом находился дровяной сарай, в котором также хранился разный инвентарь: коса, грабли, молоток, коробка с кучей разных гвоздей, рубанки, пила и другие инструменты. Туалет располагался в лесу, метрах в двадцати к востоку. Микаэль немного походил вокруг и вернулся в дом. Вытащив стул на террасу, он уселся и налил из термоса кофе, потом закурил сигарету и стал сквозь пелену зеленых побегов смотреть на бухту Хедестада.

На верхней площадке винтовой лестницы имелись два окна, выходившие на улицу. Здесь-то и стоял в тот день фотограф.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил пожилой продавец, когда Микаэль достал конверт с фотографией.

Народу в магазине почти не было.

– Мне бы, собственно, хотелось только посмотреть, откуда сделан этот снимок. Можно, я на секунду открою окно?

Получив разрешение, Микаэль распахнул створку, держа перед собой фотографию. Отсюда ему было прекрасно видно место, где когда-то стояла Харриет Вангер. Одно из двух видневшихся за ней деревянных зданий к этому времени исчезло, его место занял четырехугольный кирпичный дом. В сохранившемся деревянном здании в 1966 году торговали канцелярскими принадлежностями; теперь же там разместились магазин продуктов здорового питания и солярий. Микаэль закрыл окно и извинился за причиненное беспокойство.

Выйдя на улицу, он встал на то место, где тогда стояла Харриет. Окно бутика и дверь солярия служили ему удобными ориентирами. Микаэль повернул голову так же, как Харриет на фотографии. Получалось, что она смотрела на угол здания, где помещался «Бутик Сундстрёма». Самый обычный угол дома, за который уходит поперечная улица.

«Что же ты там увидела, Харриет?» – мысленно спрашивал он.

Микаэль убрал фотографию в висевшую на плече сумку, дошел до привокзального парка, сел в открытом кафе и заказал кофе латте. Он вдруг почувствовал, что произошедшее его сильно потрясло.

По-английски это называется «new evidence»,44 что звучит несколько иначе, чем шведское выражение «новые вещественные доказательства». Он вдруг увидел нечто новое, на что не обратил внимания никто из тех, кто проводил расследование и топтался на одном месте в течение тридцати семи лет.

Проблема заключалась лишь в том, что он не был уверен в степени ценности своего открытия, но тем не менее ему оно казалось важным.

Тот сентябрьский день, когда пропала Харриет, был исключительным в нескольких отношениях. В Хедестаде проходил праздник, и на улицы наверняка высыпало несколько тысяч человек, от молодежи до стариков. В Хедебю, на острове, собрались на ежегодную встречу родственники. Уже эти два события для большинства жителей окрестностей нарушили привычный ритм жизни. В довершение всего на мосту произошла авария с автоцистерной и заслонила все остальное.

Инспектор Морелль, Хенрик Вангер и все другие, кто размышлял над исчезновением Харриет, сосредоточили внимание на событиях на острове. Морелль даже записал, что не мог отделаться от подозрения, будто авария и исчезновение Харриет имели какую-то взаимосвязь. Микаэль тут же преисполнился уверенности, что эти подозрения Морелль питал напрасно.

События начали развиваться не на острове, а в Хедестаде, за несколько часов до аварии. Харриет Вангер увидела на улице кого-то или что-то, о чем захотела немедленно поведать Хенрику Вангеру, у которого, к сожалению, не нашлось времени с ней поговорить. Потом произошло несчастье на мосту. И тогда убийца нанес свой удар.

Микаэль сделал паузу. Он впервые осознанно сформулировал предположение, что Харриет убили. Он заколебался, однако быстро понял, что наконец начал разделять убеждение Хенрика Вангера. Харриет мертва, и теперь он ищет убийцу.

Он вновь обратился к документам огромного дела. Среди информации, запечатленной на тысячах страниц, лишь мизерная часть касалась часов, проведенных Харриет в Хедестаде. Она была там вместе с тремя одноклассницами, каждую из которых подробно допросили об их наблюдениях. В тот день они встретились у привокзального парка в девять часов утра. Одной из девушек требовалось купить джинсы, и остальные составили ей компанию. Они выпили кофе в ресторане универмага «ЭПА», а потом отправились на стадион, где, бродя между павильонами луна-парка и прудами, столкнулись с другими одноклассниками. После двенадцати они двинулись обратно к центру города, чтобы посмотреть карнавальное шествие детского праздника. Незадолго до двух часов дня Харриет вдруг сказала, что ей надо ехать домой, и рассталась с компанией на автобусной остановке около Йернвегсгатан.

Никто из подруг ничего необычного не заметил. Одна из них, Ингер Стенберг, была той самой девушкой, которая отмечала «безразличие» Харриет в последний год. По словам Ингер, в течение того дня Харриет, как обычно, помалкивала и в основном просто следовала за остальными.

Инспектор Морелль опросил всех людей, встречавшихся с Харриет в роковой день, даже если они лишь поздоровались с ней на празднике. Когда она исчезла и начались поиски, ее фотографию напечатали в местной газете. Многие жители Хедестада связывались с полицией, сообщая, что вроде видели ее тем днем, но никто из них не заметил ничего необычного.

Микаэль целый вечер обдумывал, как лучше развивать только что возникшую идею. Следующим утром он отправился к Хенрику Вангеру и застал его за завтраком.

– Вы говорили, что семья Вангер по-прежнему имеет самое непосредственное отношение к «Хедестадс-курирен».

– Верно.

– Мне надо получить доступ к фотоархиву газеты за шестьдесят шестой год.

Хенрик Вангер поставил на стол стакан с молоком и вытер верхнюю губу.

– Микаэль, что ты обнаружил?

Микаэль посмотрел старику в глаза:

– Ничего конкретного. Но я подозреваю, что мы могли неверно истолковывать ход событий.

Он показал фотографию и рассказал о своих выводах. Хенрик Вангер надолго замолчал.

– Если я прав, то надо сосредоточить внимание на том, что произошло в тот день в Хедестаде, а не замыкаться на событиях, происходивших на острове, – сказал Микаэль. – Не знаю, как лучше за это взяться по прошествии стольких лет, но во время праздника наверняка было сделано много снимков, которые никогда не публиковались. На них-то я и хочу посмотреть.

С телефона, висевшего на стене кухни, Хенрик Вангер позвонил Мартину Вангеру, объяснил свое дело и спросил, кто теперь отвечает в газете за иллюстрации. В течение десяти минут нужные люди были выявлены и разрешение получено.

Руководителя фотоотдела «Хедестадс-курирен» звали Мадлен Блумберг или попросту Майя, и ей было лет шестьдесят. За многие годы работы в области, где фотосъемка по-прежнему считалась прерогативой мужчин, женщину на этой должности Микаэль повстречал впервые.

По случаю субботы редакция не работала, но оказалось, что Майя Блумберг живет всего в пяти минутах ходьбы и уже поджидает Микаэля у входа. Она посвятила газете «Хедестадс-курирен» большую часть жизни. Начинала в 1964 году корректором, потом перешла в копировщики и не один год провела в темной комнате. Параллельно с этим ее периодически направляли снимать, когда не хватало штатных фотографов. Впоследствии она получила должность редактора, а когда старый начальник ушел на пенсию, ее сделали главой всего фотоотдела. Особенно обширным руководимое ею хозяйство не было: несмотря на то что десять лет назад к ее отделу присоединили отдел рекламы, он и теперь состоял всего из шести человек, которые по очереди выполняли всю необходимую работу.

Микаэль поинтересовался, по какому принципу организован фотоархив.

– По правде говоря, он несколько беспорядочен. С того времени, как у нас появились компьютеры и цифровые снимки, архив хранится на CD-дисках. У нас был практикант, который сканировал наиболее важные старые фотографии, но успел обработать лишь небольшой процент от всех занесенных в каталог архива снимков. Старые фотографии рассортированы по датам в папках с негативами. Они находятся либо тут, в редакции, либо в хранилище на чердаке.

– Меня интересуют фотографии шествия с детского праздника шестьдесят шестого года, а также все снимки, сделанные в ту неделю.

Майя Блумберг посмотрела на Микаэля изучающим взглядом:

– Значит, нужна та неделя, когда пропала Харриет Вангер?

– Вам знакома эта история?

– Проработать всю жизнь в «Хедестадс-курирен» и не знать о ней невозможно, а когда Мартин Вангер звонит мне рано утром в выходной день, я, естественно, делаю выводы. Я в шестидесятых годах читала корректуру статей, которые были написаны об этом деле. Почему вы копаетесь в этой истории? Появилось что-то новое?

__________________________________________________________________________________________________
44

Новые обстоятельства, факты (англ.). (Прим. перев.)

Микаэль сделал серию изображений, на которых он обрезал портрет Харриет по пояс, и обработал их так, чтобы получить наилучшую контрастность. Поместив снимки в отдельную папку, он открыл программу «График конвертер» и запустил слайд-шоу. Получился фрагментарный немой фильм, в котором каждый снимок демонстрировался две секунды.

Харриет появляется, снимок в профиль – останавливается и смотрит вдоль улицы – поворачивается лицом к улице – открывает рот, чтобы что-то сказать подруге, – смеется – касается уха левой рукой – улыбается... Внезапно у Харриет делается удивленный вид, лицо развернуто градусов на двадцать влево от фотоаппарата. Девушка распахивает глаза и перестает улыбаться, губы сжимаются в узкую черточку. Харриет всматривается. В ее лице читается... что?

Печаль, потрясение, злость? Харриет опускает взгляд. Исчезает.

Микаэль раз за разом прокручивал свое слайд-шоу.

Снимки со всей очевидностью подтверждали выстроенную им теорию. На Йернвегсгатан в Хедестаде что-то произошло. Все получалось очень логично.

Она видит что-то – кого-то – на другой стороне улицы. Она потрясена. Потом направляется к Хенрику Вангеру для личной беседы, из которой ничего не получается. После этого она бесследно исчезает.

Что-то в тот день произошло. Но что именно, снимки не объясняли.

В два часа в ночь на вторник Микаэль, сварив кофе и сделав бутерброды, уселся на кухонный диван. Он был подавлен и вместе с тем возбужден. Вопреки собственным ожиданиям, он открыл новые обстоятельства. Правда, они лишь бросали неожиданный свет на развитие событий, но ни на миллиметр не приближали его к разгадке.

Он глубоко задумался о том, какую роль в этой драме сыграла Сесилия Вангер. Хенрик Вангер, невзирая на лица, тщательно исследовал, чем занимались в течение дня все замешанные в эту историю, и Сесилия не явилась исключением. В 1966 году она жила в Уппсале, но за два дня до злосчастной субботы приехала в Хедестад. Остановилась Сесилия в гостевой комнате у Изабеллы Вангер. Она утверждала, что, возможно, рано утром и видела Харриет, но не разговаривала с ней. В субботу она ездила в Хедестад по делам. Харриет там она не встречала и вернулась на остров около часа дня, приблизительно в то время, когда Курт Нюлунд вел съемку на Йернвегсгатан. Сесилия переоделась и около двух помогала накрывать столы для обеда.

В качестве алиби это было слабовато. Время каждый раз указывалось приблизительно, особенно в отношении ее возвращения на остров, однако Хенрик Вангер не обнаружил никакого повода заподозрить ее во лжи. Сесилия принадлежала к числу самых любимых родственников Хенрика. Кроме того, она была любовницей Микаэля. Поэтому ему было трудно сохранять объективность и почти невозможно представить себе ее в роли убийцы.

Теперь же забракованный ранее снимок уличал ее во лжи – вопреки собственным утверждениям, в комнату Харриет она заходила. Микаэль пытался определить, что это могло означать.

«Если ты солгала в этом, то в чем ты солгала еще?» – мысленно спрашивал он ее.

Микаэль обобщил в уме все, что было известно ему о Сесилии. Она производила впечатление глубоко замкнутого человека, несущего груз своего прошлого, вследствие чего она жила одна, не вела сексуальную жизнь и трудно сходилась с людьми. Она никого не подпускала к себе близко, а когда однажды, поддавшись порыву, дала волю чувствам и кинулась на шею мужчине, то выбрала Микаэля – чужака, оказавшегося тут на время. Потом Сесилия пожелала порвать с ним, поскольку не может жить с мыслью, что он столь же внезапно исчезнет из ее жизни. По предположениям Микаэля, его грядущий отъезд и предопределил ее выбор: раз он здесь ненадолго, она может не бояться, что он как-то круто изменит ее жизнь. Микаэль вздохнул и бросил заниматься психоанализом.

Второе открытие он сделал глубокой ночью. Ключом к разгадке – в этом он не сомневался – являлось то, что увидела Харриет в Хедестаде на Йернвегсгатан. Но чтобы узнать, что это было, ему пришлось бы изобрести машину времени, встать позади Харриет и посмотреть через ее плечо.

Дойдя до этой мысли, Микаэль хлопнул себя по лбу и кинулся обратно к ноутбуку. Он вывел на экран необрезанные снимки, относившиеся к Йернвегсгатан, посмотрел и... вот оно!

Позади Харриет Вангер, примерно на метр вправо от нее, стояла молодая пара: мужчина в полосатом свитере и женщина в светлой куртке. Она держала в руке фотоаппарат. Увеличив снимок, Микаэль увидел, что это, похоже, «Кодак»-автомат со встроенной вспышкой – дешевый аппарат для отпускников, не умеющих фотографировать.

Женщина держала аппарат на уровне подбородка. Потом подняла его и сфотографировала клоунов именно в тот момент, когда Харриет изменилась в лице.

Микаэль сравнил положение аппарата с направлением взгляда Харриет. Женщина снимала практически то, на что смотрела Харриет.

Внезапно Микаэль почувствовал, что у него сильно стучит в висках. Он откинулся на спинку стула и вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет.

Кто-то заснял именно то, что он так хочет увидеть.

Но как узнать, кто эта женщина? Как раздобыть сделанные ею фотографии? Проявляли ли вообще эту пленку и сохранился ли в таком случае этот снимок?

Микаэль открыл папку со снимками толпы на празднике. В последующий час он увеличивал каждую фотографию и вглядывался в каждый квадратный сантиметр. Только на самом последнем снимке он вновь обнаружил ту пару. Курт Нюлунд сфотографировал другого клоуна, с шариками в руке, который со смехом позировал перед камерой. Съемка велась на стоянке у входа на стадион, где проходил праздник. Было, вероятно, начало второго – потом Нюлунда известили об аварии на мосту, и он прервал работу на празднике.

Женщина была почти совсем заслонена, но зато отчетливо виднелся профиль мужчины в полосатом свитере. Он держал в руке ключи и склонился, чтобы открыть дверцу машины. Фокус наводился на клоуна на переднем плане, и машина получилась слегка размытой. Номерной знак был частично скрыт, но начинался на «АСЗ» плюс что-то еще.

В 60-е годы номерные знаки начинались с буквы, обозначавшей лен, и в детстве Микаэль научился распознавать, откуда приехала машина. На «АСЗ» начинались номера Вестерботтена.45

Потом Микаэль заметил кое-что другое. На заднем стекле имелась какая-то наклейка. Он увеличил масштаб, но текст совершенно расплылся. Микаэль вырезал наклейку и долго бился над контрастностью и резкостью. Он по-прежнему не мог прочитать текст, но пытался в расплывчатых линиях угадать, какие буквы там могут быть. Многие буквы были обманчиво похожи. «О» легко путалось с «D», а «В» походило на «Е» и некоторые другие. Повозившись с бумагой и ручкой и исключив ряд букв, он получил непонятный текст.

Микаэль всматривался в картинку, пока глаза не начали слезиться. И вдруг ясно увидел текст:

NORSJÖ SNICKERIFABRIK –

ДЕРЕВООБДЕЛОЧНАЯ ФАБРИКА НУРШЁ.

Далее следовали мелкие значки, совершенно нечитаемые, но, вероятно, представлявшие собой номер телефона.

_________________________________________________________________________________________________
45

Вестерботтен – северо-восточная провинция Швеции. (Прим. перев.)

– Там в летнем лагере библейская школа общины «Свет жизни», – ответила Пернилла, будто ничего естественнее и быть не могло.

Микаэль вдруг почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове.

Он осознал, насколько похожи его дочь и Харриет Вангер. Пернилле шестнадцать лет, столько же было и Харриет, когда та исчезла. Обе росли без отцов, обеих потянуло к религиозным сектам: Харриет – к местной общине пятидесятников, а Перниллу – к ответвлению чего-то, примерно столь же нелепого, как «Слово жизни».

Микаэль толком не знал, что ему делать с внезапно проснувшимся у дочери интересом к религии. Он боялся вмешиваться, чтобы не нарушить ее право самой выбирать себе путь. В то же время «Свет жизни», несомненно, принадлежал к такого рода общинам, о которых они с Эрикой, не задумываясь, с удовольствием опубликовали бы в «Миллениуме» уничижительный репортаж. Пожалуй, ему стоит при первом же удобном случае обсудить этот вопрос с матерью Перниллы.

Пернилла спала в постели Микаэля, а он сам устроился на ночь на кухонном диване, после чего проснулся с ноющей шеей и болью в мышцах. Пернилла рвалась продолжать свой путь, поэтому Микаэль накормил ее завтраком и проводил к поезду. У них образовалось немного времени, и, купив на вокзале кофе, они уселись на скамейке в конце перрона и стали болтать о самых разных вещах. Перед самым прибытием поезда Пернилла вдруг сменила тему.

– Тебе не нравится, что я еду в Шеллефтео, – отметила она.

Микаэль не знал, что отвечать.

– В этом нет ничего страшного. Но ты ведь не христианин?

– Нет, во всяком случае, добропорядочным христианином меня назвать нельзя.

– Ты не веришь в Бога?

– Да, в Бога я не верю, но уважаю твою веру. Все люди должны во что-то верить.

Когда подошел ее поезд, они обнимались до тех пор, пока Пернилле не настало время заходить в вагон. На полпути она обернулась:

– Папа, я не стану тебя агитировать. По мне, ты можешь верить, во что хочешь, я все равно буду тебя любить. Но я считаю, что тебе следует продолжать самостоятельно изучать Библию.

– Что ты имеешь в виду?

– Я видела цитаты у тебя на стенке, – сказала она. – Только почему ты выбрал такие мрачные и невротические? Целую. Пока.

Она помахала рукой и исчезла. Микаэль остался стоять в полной растерянности, глядя вслед удаляющемуся на север поезду. Только когда состав скрылся за поворотом, до него дошел смысл ее прощального замечания, и от этого похолодело в груди.

Микаэль выскочил с вокзала и посмотрел на часы. До автобуса в Хедебю оставалось сорок минут. Ждать так долго Микаэль просто не мог. Он побежал через площадь к стоянке такси и отыскал Хусейна, водителя с норрландским диалектом.

Десятью минутами позже Микаэль расплатился за проезд и прошел прямо в кабинет. Над письменным столом у него была скотчем прикреплена записка:

Магда – 32016

Сара – 32109

РЯ – 30112

РЛ – 32027

Мари – 32018

Он оглядел комнату и понял, что тут ему Библии не найти. Тогда он взял с собой записку, нашел ключи, которые оставил в мисочке на окне, и пробежал трусцой всю дорогу до домика Готфрида. Почти дрожащими руками он снял с полки Библию Харриет.

Девушка записала не номера телефонов. Цифры указывали на главы и стихи из Левита, Третьей книги Моисеевой. Законы о наказаниях.

(Магда) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 16:

Если женщина пойдет к какой-нибудь скотине, чтобы совокупиться с нею, то убей женщину и скотину: да будут они преданы смерти, кровь их на них.

(Сара) Третья книга Моисеева, глава 21, стих 9:

Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит отца своего: огнем должно сжечь ее.

(РЯ) Третья книга Моисеева, глава 1, стих 12:

И рассекут ее на части, отделив голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике.

(РЛ) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 27:

Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них.

(Мари) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 18:

Если кто ляжет с женою во время болезни кровеочищения и откроет наготу ее, то он обнажил истечения ее, и она открыла течение кровей своих: оба они да будут истреблены из народа своего.

Микаэль вышел из дома и уселся на крыльце. Не приходилось сомневаться, что, записывая цифры в телефонную книжку, Харриет имела в виду именно это: каждая из указанных цитат была в ее Библии тщательно подчеркнута. Микаэль закурил сигарету и прислушался к пению птиц поблизости.

Значения цифр он разгадал, но имена по-прежнему оставались загадкой. При чем здесь Магда, Сара, Мари, РЯ и РЛ?

Мысль перескочила по ассоциации, и внезапно перед Микаэлем разверзлась преисподняя. Ему вспомнилась сожженная в Хедестаде жертва, о которой рассказывал Густав Морелль. Дело Ребекки – девушки, которую где-то в конце 40-х годов изнасиловали и убили, положив ее голову на раскаленные угли.

«И рассекут ее на части, отделивши голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике».

Ребекка. Инициалы «РЯ». Как же была ее фамилия?

Господи, помилуй, во что же была втянута Харриет?

У Хенрика Вангера вдруг обнаружилось недомогание, и, придя к нему ближе к вечеру, Микаэль узнал, что тот уже в постели. Анна все-таки впустила Микаэля, позволив поговорить со стариком несколько минут.

– Летняя простуда, – шмыгая носом, заявил Хенрик. – Что тебе надо?

– У меня есть вопрос.

– Ну?

– Вы слышали об убийстве, которое вроде произошло в Хедестаде где-то в сороковых годах? Девушку по имени «Ребекка какая-то» убили, сунув головой в костер.

– Ребекка Якобссон, – ни секунды не колеблясь, сказал Хенрик Вангер. – Ее имя не из тех, что быстро забываются, правда, слышать о ней мне не доводилось уже много лет.

– Но об убийстве вам известно?

– Еще как известно. Ребекке Якобссон было двадцать три или двадцать четыре, когда ее убили. Это, должно быть, случилось... да, точно, в сорок девятом году. Проводилось очень обстоятельное расследование, в котором я даже сам немного участвовал.

– Вы? – удивленно воскликнул Микаэль.

– Да. Ребекка Якобссон работала в нашем концерне секретаршей. Она была очень красивой и пользовалась большим успехом. Но почему ты вдруг о ней спрашиваешь?

Микаэль не знал, что говорить. Он встал и подошел к окну.

– Сам толком не знаю. Хенрик, возможно, я кое-что обнаружил, но мне необходимо сперва все хорошенько обдумать.

– Ты намекаешь на то, что между Ребеккой и Харриет может иметься какая-то связь? Между их случаями прошло около семнадцати лет.

– Дайте мне подумать. Я загляну завтра, если вам станет получше.

Но на следующий день Микаэль с Хенриком Вангером не встретился. Около часа ночи он все еще сидел за кухонным столом, читая Библию Харриет, и вдруг услышал шум машины, спешащей через мост. Покосившись в кухонное окно, он увидел, как мелькнули голубые огни «скорой помощи».

Полный недобрых предчувствий, Микаэль выскочил на улицу и кинулся вслед за ней. Машина остановилась у дома Хенрика Вангера. На первом этаже повсюду горел свет, и Микаэль сразу понял: что-то случилось. Он в два прыжка преодолел ведущую в дом лестницу и столкнулся с взволнованной Анной Нюгрен.

– Сердце, – сказала она. – Он разбудил меня и пожаловался на боли в груди, а потом упал.

Микаэль обнял добрую домоправительницу, и тут из дома вынесли носилки, на которых лежал на вид уже бездыханный Хенрик Вангер. Следом появился сильно обеспокоенный Мартин Вангер. Он уже успел лечь спать, когда ему позвонила Анна, и теперь был в тапочках на босу ногу и с незастегнутой ширинкой. Мартин бегло поздоровался с Микаэлем и обратился к Анне:

«С кем, скажите на милость, она разговаривала?» – недоумевал он.

Она разыскала его рок-группу «Бутстрэп», которую сегодня уже едва ли помнит хоть одна живая душа, и до тонкости изучила его финансовые дела.

Как, черт побери, ей это удалось?

Будучи журналистом, Микаэль много лет посвятил добыванию информации о разных людях и мог оценить качество ее работы с чисто профессиональной точки зрения. В его глазах Лисбет Саландер, безусловно, была первоклассным изыскателем. Он сомневался, что сам смог бы создать отчет такого качества о совершенно неизвестном ему человеке.

Микаэль отметил также, что им с Эрикой вовсе не было необходимости соблюдать конспирацию, общаясь с Хенриком Вангером; тот уже во всех подробностях знал об их многолетней связи и треугольнике с участием Грегера Бекмана. Лисбет Саландер сумела еще и поразительно точно оценить состояние «Миллениума»; связываясь с Эрикой и предлагая свое участие, Хенрик Вангер прекрасно знал, насколько плохо у них обстоят дела. И Микаэль не мог не задать себе вопроса: что же за игру тот на самом деле ведет?

Дело Веннерстрёма рассматривалось лишь поверхностно, но исследовательница, несомненно, сидела среди публики на одном из судебных заседаний. И у нее возникли вопросы по поводу странного поведения Микаэля, когда тот отказался выступать на процессе.

«Умная девица, кем бы она там ни была», – не мог не признать Микаэль.

А в следующую секунду он просто не поверил своим глазам. Лисбет Саландер коротко изложила свои предположения насчет того, как события будут, с ее точки зрения, развиваться после суда. Она почти дословно передала пресс-сообщение, которое они с Эрикой разослали, когда он оставил пост ответственного редактора «Миллениума». Лисбет Саландер использовала его собственный черновик.

Он посмотрел на обложку отчета. Тот был датирован тремя днями раньше, чем Микаэль получил на руки постановление суда.

Этого просто не могло быть.

На тот день пресс-сообщение существовало в одном-единственном месте на свете – в личном компьютере Микаэля. Не в рабочем компьютере в редакции, а в его ноутбуке. Этот текст никогда не распечатывался. Копии не имела даже Эрика Бергер, хоть они и обсуждали его в общих чертах.

Микаэль медленно опустил отчет Лисбет Саландер. Он решил больше не закуривать. Вместо этого надел куртку и вышел в светлую ночь – до дня летнего солнцестояния оставалась неделя. Он медленно шел вдоль берега пролива, мимо участка Сесилии Вангер и шикарной яхты рядом с виллой Мартина Вангера и все время размышлял. Под конец он присел на камень и стал смотреть на огни бакенов в бухте Хедестада. Напрашивался только один вывод.

– Вы побывали в моем компьютере, фрёкен Саландер, – сказал он вслух. – Вы гнусный хакер.

Глава 18

Среда, 18 июня

Лисбет Саландер резко очнулась от тяжелого сна. Ее слегка подташнивало. Не поворачивая головы, она поняла, что Мимми уже ушла на работу, но в спертом воздухе спальни еще висел ее запах. Накануне в кафе, на еженедельной встрече с «Перстами дьявола», Лисбет выпила слишком много пива. Перед самым закрытием появилась Мимми и отправилась вместе с ней домой и в постель.

В отличие от Мимми Лисбет Саландер никогда всерьез не считала себя лесбиянкой. Ей и в голову не приходило задуматься о том, относится она к гетеросексуалам, гомосексуалам или бисексуалам. Она просто плевала на этикет и считала, что никого не касается, с кем она проводит ночи. Если бы ей непременно пришлось расставлять сексуальные приоритеты, то она бы отдала предпочтение парням – они, во всяком случае, лидировали в статистике. Проблема заключалась лишь в том, чтобы найти парня, который не был бы недотепой и еще, желательно, годился бы на что-нибудь в постели, а Мимми удавалось ее зажечь, и связь с ней Лисбет рассматривала как приятный компромисс. Мимми она встретила год назад в пивной палатке на фестивале геев и лесбиянок «Европрайд», и та была единственным человеком, которого Лисбет сама привела к «Перстам дьявола». В прошлом году они время от времени встречались, но их отношения по-прежнему оставались для обеих лишь способом хорошо провести время. К теплому и мягкому телу Мимми было приятно прижиматься, а кроме того, Лисбет не претило вместе с ней просыпаться и завтракать.

Часы на ночном столике показывали половину десятого утра. Лисбет попыталась понять, что же ее разбудило, как вдруг в дверь снова позвонили. Лисбет озадаченно села. Никто никогда не звонил к ней в такое время суток. Да и вообще крайне редко хоть кто-то звонил в ее дверь. Еще до конца не проснувшись, она завернулась в простыню, вышла нетвердыми шагами в прихожую и открыла. И тут же встретилась взглядом с Микаэлем Блумквистом. Чувствуя, как внутри нарастает паника, Лисбет невольно отступила назад.

– Доброе утро, фрёкен Саландер, – весело поздоровался он. – Я понимаю, что вчерашний вечер затянулся. Можно войти?

Не дожидаясь приглашения, он переступил через порог и закрыл за собой дверь. Пока он с любопытством осматривал кучу одежды на полу прихожей и пакеты с газетами и косился на дверь спальни, весь мир Лисбет Саландер вращался в обратном направлении – как, что, кто? Микаэль Блумквист с улыбкой смотрел на ее широко открытый рот.

– Полагаю, ты еще не завтракала, поэтому я прихватил с собой бейглы. Один с ростбифом, один с индейкой с дижонской горчицей и один вегетарианский с авокадо. Я не знаю, что ты любишь. Ростбиф?

Он исчез на кухне и тут же нашел ее кофеварку.

– Где у тебя кофе? – прокричал он.

Саландер стояла в прихожей как парализованная, пока не услышала звук льющейся воды, и быстро сделала три огромных шага.

– Стой! – Она почувствовала, что кричит, и понизила голос. – Какое, черт побери, ты имеешь право тут разгуливать, будто здесь живешь. Мы ведь даже не знакомы.

Микаэль Блумквист остановился, держа кувшин над кофеваркой, и повернул к ней голову. И ответил серьезным голосом:

– Неправда! Ты знаешь меня лучше, чем большинство других людей.

Повернувшись к ней спиной, он долил воду, а затем принялся заглядывать в банки на столе.

– Кстати, я знаю, какими методами ты действуешь. Твои тайны мне известны.

Лисбет Саландер прикрыла глаза, мечтая о том, чтобы пол перестал раскачиваться у нее под ногами. Она пребывала в состоянии умственного паралича. Сказывалось похмелье, а к тому же никогда прежде она не сталкивалась ни с кем из своих объектов лицом к лицу. Ситуация была совершенно нереальной, а ее мозг отказывался работать.

«Он знает, где я живу!» – билась в голове паническая мысль.

Он стоит посреди ее кухни. Это невозможно. Такого просто не может быть.

«Ему известно, кто я!»

Вдруг она поняла, что простыня сползает, и обмотала ее потуже. Он что-то сказал, но она не сразу его поняла.

– Нам надо поговорить, – повторил он. – Но думаю, тебе сперва стоит встать под душ.

– Послушай, если ты собираешься устраивать скандал, то обратился не по адресу, – сказала она, пытаясь разобраться в ситуации. – Я только выполняла работу. Тебе надо разговаривать с моим шефом.

Он повернулся к ней и поднял руки ладонями вперед, показывая свой мирный настрой: дескать, я безоружен.

– С Драганом Арманским я уже разговаривал. Он, кстати, просил, чтобы ты ему позвонила, – вчера вечером твой мобильный не отвечал.

Он подошел к ней. Никакой угрозы она при этом не почувствовала, но все же отступила на несколько сантиметров, когда он, коснувшись ее руки, указал на дверь ванной. Ей не нравилось, когда ее трогают без разрешения, пусть даже с добрыми намерениями.

– Никаких скандалов, – сказал он спокойным голосом. – Но мне бы очень хотелось с тобой поговорить. Я имею в виду, когда ты проснешься. Пока ты что-нибудь наденешь, кофе как раз подоспеет. Прими душ. Марш!

Она безвольно подчинилась.

«Лисбет Саландер безвольной не бывает», – подумала она.

В ванной комнате она прислонилась к двери и попробовала собраться с мыслями. Лисбет даже не думала, что может испытать такое потрясение. Потом до нее постепенно дошло, что у нее прямо лопается мочевой пузырь и что после беспорядочно проведенной ночи душ не просто хорошая идея, а прямо-таки необходимость. Приведя себя в порядок, она проскользнула в спальню и натянула трусы, джинсы и футболку с текстом:«Armageddon was yesterday – today we have a serious problem».47

________________________________________________________________________________________________
47

«Армагеддон был вчера – сегодня перед нами серьезная проблема» (англ.). (Прим. перев.)

Некоторое время ушло на то, чтобы разыскать мобильный телефон под кучей одежды, которую Мимми накануне помогла ей с себя стянуть. Микаэль Блумквист наблюдал за поисками смущенной Лисбет, разгуливая по квартире. Вся ее мебель производила такое впечатление, будто была принесена с помойки, зато на маленьком рабочем столике в гостиной он заметил впечатляющий ноутбук, последнее слово техники. На полке стоял CD-проигрыватель, но ее собрание дисков было скромным – жалкий десяток альбомов каких-то групп, о которых Микаэль даже не слышал, а музыканты на обложках напоминали вампиров из космического пространства. Он подумал, что музыкой она не слишком увлекается.

Найдя телефон, Лисбет убедилась, что Арманский звонил ей как минимум семь раз накануне вечером и два раза утром. Она вызвала его номер, а Микаэль прислонился к дверному косяку и стал прислушиваться к разговору.

– Это я... Извини, но он был отключен... Я знаю, что он хочет меня нанять... Нет, он стоит у меня в гостиной... – Она повысила голос. – Драган, у меня похмелье, и болит голова, кончай трепаться; ты дал добро на работу или нет?.. Спасибо.

Щелк.

Через дверь гостиной Лисбет Саландер покосилась на Микаэля Блумквиста. Тот перебирал ее пластинки, снимал с полки книги и как раз обнаружил коричневый медицинский пузырек без этикетки и с любопытством поднес его к свету. Когда Микаэль собрался открутить пробку, Лисбет отобрала у него пузырек. Она вернулась на кухню, села на стул и начала массировать себе лоб. И остановилась только тогда, когда Микаэль снова уселся напротив.

– Правила просты, – сказала она. – То, о чем ты будешь говорить со мной или с Драганом Арманским, не станет достоянием окружающих. Мы подпишем контракт, в котором «Милтон секьюрити» обяжется хранить молчание. Прежде чем решить, возьмусь я за работу или нет, я хочу знать, в чем она состоит. Я сохраню в тайне все, о чем ты мне расскажешь, независимо от того, возьмусь ли я за эту работу, при условии, что это не имеет отношения к криминалу. В этом случае я доложу Драгану, а он, в свою очередь, известит полицию.

– Отлично. – Он поколебался. – Арманский, возможно, не совсем понимает, для чего я хочу тебя нанять...

– Он сказал, что тебе надо, чтобы я помогла с историческим расследованием.

– Да, верно. Но я хочу, чтобы ты помогла мне вычислить убийцу.

Микаэлю потребовалось больше часа, чтобы изложить все детали запутанного дела Харриет Вангер. Он ничего не утаил. Фруде разрешил ему ее нанять, а чтобы сделать это, он должен был ей полностью довериться.

Микаэль рассказал даже о своей связи с Сесилией Вангер и о том, как обнаружил ее лицо в окне Харриет. Он передал Лисбет все, что знал об этой женщине. В глубине души он сам уже начал ощущать, что Сесилия переместилась к началу списка подозреваемых. Правда, он пока никак не мог понять, какая связь могла быть у Сесилии с тем первым убийством, совершенным в то время, когда она была еще маленьким ребенком.

Закончив, он дал Лисбет Саландер копию списка из телефонной книжки.

Магда – 32016

Сара – 32109

РЯ – 30112

РЛ – 32027

Мари – 32018

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Я вычислил Ребекку Якобссон и связал ее смерть с библейской цитатой, где говорится о сожженной жертве. Ее убили, сунув головой в догорающий огонь, что очень напоминает описанное в цитате. Если все обстоит так, как я думаю, то мы обнаружим еще четыре жертвы: Магду, Сару, Мари и РЛ.

– Ты думаешь, что они мертвы? Убиты?

– Да, и это случилось в пятидесятых и, возможно, в шестидесятых годах. И каким-то образом все это связанно с Харриет Вангер. Я просмотрел старые номера газеты «Хедестадс-курирен». Единственное жуткое преступление с привязкой к Хедестаду, которое мне удалось обнаружить, это убийство Ребекки. Я хочу, чтобы ты продолжила поиски в остальной части Швеции.

Лисбет Саландер так долго молчала, что Микаэль нетерпеливо заерзал на стуле. Он уже начал подозревать, что сделал неверный выбор, когда она наконец подняла взгляд.

– Хорошо. Я берусь за эту работу. Но ты должен подписать контракт с Арманским.

Драган Арманский распечатал контракт, который Микаэлю Блумквисту предстояло отвезти в Хедестад на подпись Дирку Фруде. Вернувшись к кабинету Лисбет Саландер, он через стекло увидел, что они с Микаэлем Блумквистом стоят, склонившись над ее ноутбуком. Микаэль положил руку ей на плечо – он ее коснулся – и что-то показывал. Арманский приостановился.

Микаэль сказал что-то, похоже поразившее Саландер. Потом она громко засмеялась.

Арманский никогда прежде не слышал ее смеха, хотя пытался завоевать ее доверие несколько лет. Микаэль Блумквист знал ее всего пять минут, а она уже вместе с ним смеялась.

Внезапно Арманский почувствовал такую жгучую ненависть к Микаэлю Блумквисту, что сам удивился. Он предупредительно кашлянул, проходя в дверь, и положил перед ними пластиковую папку с контрактом.

Во второй половине дня Микаэль успел ненадолго заскочить в редакцию «Миллениума». Он шел туда впервые после того, как перед Рождеством забрал отсюда свои личные вещи, и столь хорошо знакомая лестница вдруг почему-то показалась ему чужой. Код замка не изменили, и Микаэль смог незамеченным проскользнуть в дверь редакции и немного постоять, озираясь.

Офис «Миллениума» имел форму буквы «L». Прямо при входе располагался просторный холл, для которого не находилось почти никакого применения, и они поставили в холле диван и два кресла, чтобы принимать в нем посетителей. Позади дивана находились столовая с мини-кухней, туалеты и два чулана с книжными полками и архивом. Там имелся также письменный стол для сменяющих друг друга практикантов. Справа от входа шла стеклянная стена, отделявшая мастерскую Кристера Мальма; у него была собственная фирма, занимавшая восемьдесят квадратных метров и имевшая отдельный вход с лестницы. Слева приблизительно на ста пятидесяти квадратных метрах располагалось помещение собственно редакции, со стеклянной стеной, выходившей на Гётгатан.

Интерьер спланировала Эрика, установив застекленные перегородки, которыми отделялись три персональных кабинета. Для остальных сотрудников, таким образом, осталось общее офисное помещение. Себе Эрика выбрала самый большой, в глубине редакции, а Микаэля поместила в другом конце офиса. Его логово оказалось единственным, куда можно было заглянуть прямо от входа. Микаэль отметил, что его рабочее пространство так никто и не занял.

Третий кабинет находился немного в стороне, и его занимал шестидесятилетний Сонни Магнуссон, несколько лет с успехом руководивший в «Миллениуме» распределением рекламных площадей. В компании, где он проработал большую часть жизни, произошло сокращение, и Сонни остался без работы; тогда-то Эрика его и нашла. К тому времени Сонни пребывал в таком возрасте, что уже не рассчитывал на получение постоянной должности. Эрика его подобрала, предложила небольшую ежемесячную зарплату и проценты с доходов от рекламы. Сонни согласился, и ни одна из сторон не раскаялась. Однако в последний год его опыт не помогал, и доходы от рекламы резко упали, а вместе с ними и зарплата Сонни. Но он не стал подыскивать себе другую работу, а потуже затянул пояс и благородно держался на тонущем корабле.

«В отличие от меня, вызвавшего эту катастрофу», – подумал Микаэль.

Наконец он собрался с духом и вошел в полупустую редакцию. Эрика сидела в своем кабинете, прижав к уху телефонную трубку. Кроме нее на рабочих местах находились еще двое. Моника Нильссон, тридцати семи лет, была журналистом общего профиля, специализировавшимся на освещении политических событий, и являлась, вероятно, самым искушенным циником из всех известных Микаэлю людей. Она проработала в «Миллениуме» девять лет, и ей тут очень нравилось. Хенри Кортез, двадцати четырех лет, был самым молодым в редакции; он два года назад появился у них в качестве практиканта, прямо после Высшей школы журналистики, и заявил, что хочет работать только в «Миллениуме». Взять его в штат Эрике не позволял бюджет, но она предложила ему стол в одном из углов и постоянно снабжала работой.

Внезапно Микаэлю пришло в голову, что его работа на семью Вангер могла заинтересовать самых разных людей. Неожиданное появление Хенрика Вангера в правлений «Миллениума» едва ли ускользнуло от внимания Ханса Эрика Веннерстрёма. Или такие мысли означают лишь то, что у него начинает ехать крыша?

Микаэль вылез из постели, встал нагишом возле кухонного окна и задумчиво посмотрел на церковь на другой стороне моста. Вытащил сигарету и закурил.

Ему не давали покоя мысли о Лисбет Саландер. У нее был своеобразный стиль поведения и общения, с долгими паузами посреди разговора. В ее доме царил беспорядок, граничащий с хаосом: гора мешков с газетами в прихожей и грязь на кухне, которую уже год не убирали. Одежда кучами валялась на полу, и весь предыдущий вечер девушка явно просидела в кабаке, да и ночь провела не в одиночку, судя по засосам на шее. У нее имелись многочисленные татуировки, на лице присутствовал пирсинг, а вероятно, и в других местах, которых он не видел. Короче говоря, личность она явно неординарная.

С другой стороны, по заверениям Арманского, она самый лучший его исследователь, и ее подробнейший отчет о самом Микаэле, безусловно, свидетельствовал о том, что работать она умеет. Короче, интересная девица.

Лисбет Саландер сидела за компьютером и обдумывала впечатления, оставленные встречей с Микаэлем Блумквистом. За свою взрослую жизнь она никогда прежде никому не позволяла переступать порог своего дома без специального приглашения, а удостоенных такового можно было пересчитать по пальцам одной руки. Микаэль же беззастенчиво ворвался прямо в ее жизнь, а она ответила всего лишь очень слабым протестом.

И мало того – он над ней посмеялся.

Как правило, в таких случаях она снимала пистолет с предохранителя, хотя бы мысленно. Однако с его стороны не чувствовалось ни малейшей угрозы или враждебности. У него была причина выдать ей по первое число, даже заявить на нее в полицию, раз он догадался, что она взламывала его компьютер. А он даже это свел к шутке.

Это была самая щекотливая часть их разговора. Микаэль, казалось, сознательно не стал развивать эту тему, и она в конце концов не удержалась и начала сама:

– Ты сказал, что знаешь, как я действовала.

– Ты – хакер и побывала в моем компьютере.

– Откуда тебе это известно?

Лисбет даже не сомневалась в том, что не оставила никаких следов и что ее вторжение можно было обнаружить только в том случае, если бы серьезный эксперт службы безопасности сканировал жесткий диск в тот самый момент, когда она входила в компьютер.

– Ты совершила ошибку.

Он объяснил, что она процитировала вариант текста, имевшийся исключительно в его компьютере, и нигде больше.

Лисбет Саландер долго сидела молча. Наконец она подняла на него ничего не выражавшие глаза.

– Как ты действовала? – спросил он.

– Это тайна. Что ты намерен предпринять?

Микаэль пожал плечами:

– Что я могу сделать? Возможно, мне следовало бы побеседовать с тобой об этике и морали, а также опасности копания в чужой личной жизни.

– А разве все журналисты не этим занимаются?

Он кивнул:

– Да, конечно. Именно поэтому у журналистов имеется комиссия по этике, которая блюдет моральные аспекты их работы. Когда я пишу о мерзавце из банковской сферы, я не касаюсь, например, его сексуальной жизни. Даже если женщина, которая подделывает чеки, лесбиянка или ловит кайф от секса со своей собакой, я не пишу об этом. Даже негодяи имеют право на частную жизнь, и вообще, людям очень легко навредить нападками на их стиль жизни. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да.

– Следовательно, ты посягаешь на неприкосновенность личности. Моему работодателю незачем знать, с кем я занимаюсь сексом. Это мое личное дело.

Лицо Лисбет Саландер рассекла кривая усмешка:

– Ты считаешь, мне не следовало об этом упоминать.

– В моем случае это не играло особой роли. Про наши с Эрикой отношения знает полгорода. Дело в принципе.

– В таком случае тебе, возможно, будет любопытно узнать, что у меня тоже имеются принципы, играющие роль моей собственной комиссии по этике. Я называю их «принципы Саландер». Для меня мерзавец всегда остается мерзавцем, и если я могу навредить ему, раскопав о нем всякое дерьмо, то он только того и заслуживает. Я просто осуществляю возмездие.

– Хорошо, – улыбнулся Микаэль Блумквист. – Я рассуждаю почти подобным же образом, но...

– Но когда я составляю отчет о личных обстоятельствах, я еще учитываю то, какое впечатление на меня производит человек. Я не беспристрастна. Если человек кажется хорошим, я могу кое на что прикрыть глаза.

– Правда?

– В твоем случае так и было. О твоей сексуальной жизни можно было написать целую книгу. Я, например, могла бы рассказать Фруде, что Эрика Бергер в прошлом входила в «Клаб экстрим» и в восьмидесятые годы баловалась БДСМ.49 А учитывая вашу с ней сексуальную связь, это могло бы навести на кое-какие мысли.

Микаэль Блумквист встретился с Лисбет Саландер взглядом. Чуть погодя он посмотрел в окно и рассмеялся:

– Ты действительно работаешь обстоятельно. Почему же ты не включила это в отчет?

– Вы с Эрикой Бергер взрослые люди и явно хорошо друг к другу относитесь. То, что вы делаете в постели, никого не касается, а расскажи я такое о ней, это могло бы лишь навредить вам или снабдить кого-нибудь материалом для шантажа. Кто знает – с Дирком Фруде я не знакома, и материал вполне мог попасть в руки Веннерстрёма.

– А тебе не хотелось снабжать Веннерстрёма информацией?

– Если бы мне пришлось выбирать, за кого болеть в матче между ним и тобой, я бы, пожалуй, оказалась на твоей стороне.

– У нас с Эрикой... наши отношения...

– Мне наплевать на ваши отношения. Но ты не ответил мне, как собираешься поступить с информацией о том, что я взломала твой компьютер.

Он выдержал почти такую же долгую паузу, какую обычно выдерживала она, и лишь потом сказал:

– Лисбет, я здесь не для того, чтобы выяснять с тобой отношения. И не собираюсь тебя шантажировать. Я здесь для того, чтобы просить тебя помочь мне с расследованием. Ты можешь ответить «да» или «нет». Если ты откажешься, я найду кого-нибудь другого и ты больше никогда обо мне не услышишь.

Он немного подумал и улыбнулся ей:

– При условии, что я не поймаю тебя снова в моем компьютере.

– И это означает?

– Ты знаешь обо мне очень многое – кое-что из этого личное и частное. Но урон уже нанесен. Я только надеюсь, что ты не собираешься использовать свою осведомленность во вред мне или Эрике Бергер.

Она ответила ему ничего не выражающим взглядом.

Глава 19

Четверг, 19 июня – воскресенье, 29 июня

Микаэль провел два дня, изучая свой материал и ожидая сообщения о том, выживет ли Хенрик Вангер. Он поддерживал постоянный контакт с Дирком Фруде. В четверг вечером адвокат пришел к нему домой и сообщил, что на данный момент кризис, похоже, миновал.

– Он слаб, но мне сегодня позволили с ним немного поговорить. Он хочет как можно скорее повидать вас.

В результате накануне праздника летнего солнцестояния, около часа дня, Микаэль поехал в больницу Хедестада и отыскал отделение, где лежал Хенрик Вангер. Тут путь ему преградил рассерженный Биргер Вангер и начальственным тоном заявил, что посетителей к Хенрику Вангеру не пускают. Микаэль спокойно остался стоять, разглядывая муниципального советника.

– Странно. Хенрик Вангер послал за мной и четко сообщил, что хочет со мной сегодня встретиться.

– Вы не являетесь членом семьи, и вам тут нечего делать.

– Вы правы, я действительно не являюсь членом семьи. Однако я действую по прямому указанию Хенрика Вангера и подчиняюсь исключительно его приказам.

Дело вполне могло дойти до бурной перепалки, но в этот момент из палаты Хенрика как раз вышел Дирк Фруде.

________________________________________________________________________________________________
49

Психосексуальная субкультура, основанная на эротическом обмене властью и иных формах сексуальных отношений, затрагивающих ролевые игры в господство и подчинение. (Прим. ред.)