Розали изумленно уставилась на то место, где она сидела.

– Спасибо большое, – поблагодарил я, – но мне что-то не хочется есть пищу, в которую плюнула белобрысая. Вряд ли мой организм усвоит яд.

– Что ты, Розали никогда бы не позволила себе такую грубость и не опозорила бы Эсми!

– Конечно! – приторно сладким голоском пролепетала Розали. Она встала и выпорхнула из комнаты.

Эдвард вздохнул.

– Скажешь, если она захочет меня отравить, ладно? – попросил его я.

– Ладно, – пообещал он.

И отчего-то я ему поверил.

Из кухни донесся дикий шум и – вот уж действительно странно – звук сгибаемого металла. Эдвард снова вздохнул, потом едва заметно улыбнулся. В следующий миг Розали была в гостиной. С довольной ухмылкой она поставила передо мной железную миску.

– Не обляпайся, дворняга!

Видимо, раньше это была обычная глубокая тарелка. Розали сделала из нее точь-в-точь собачью миску. Надо было отдать должное ее мастерству. И вниманию к деталям. На боку она идеальным почерком нацарапала: «Фидо».

Еда выглядела ужасно аппетитно: настоящий стейк и запеченная картошка с разными овощами.

– Спасибо, белобрысая.

Она фыркнула.

– Кстати, знаешь, как называется блондинка с мозгами? – вспомнил я еще один анекдот. – Золотой ретривер!

– Этот я тоже слышала, – уже без улыбки ответила Розали.

– Я вспомню еще, – пообещал я и принялся за еду.

Она состроила презрительную мину, села на подлокотник дивана и стала листать телеканалы с такой скоростью, что при всем желании не могла бы что-то увидеть.

Еда была вкусная, хоть в воздухе и стояла ужасная вонь. Впрочем, я начал к ней привыкать. Ха! Никогда бы не подумал, что со мной такое произойдет…

Когда я доел – и подумывал, не вылизать ли миску назло белобрысой, – я почувствовал у себя в волосах холодные пальцы Беллы. Она гладила меня по затылку.

– Пора стричься?

– Ага, ты совсем оброс, – ответила Белла. – Может…

– Кто-то из Калленов раньше работал парикмахером в парижском салоне?

Она хихикнула.

– Почти угадал.

– Нет, спасибо, – отказался я, хотя мне ничего не предложили. – На пару недель меня хватит.

Эти слова натолкнули на другую мысль: а на сколько хватит Беллы? Я попытался задать этот вопрос как можно вежливее.

– Э-э… а каков срок? Ну, когда родится маленький монстр?..

Белла шлепнула меня по голове – будто перышком по затылку провела, – но не ответила.

– Нет, серьезно, сколько еще я здесь пробуду? – «Сколько пробудешь здесь ты?» – мысленно добавил я и посмотрел на Беллу. У нее были задумчивые глаза, а между бровей опять пролегла морщинка.

– Точно не знаю. Явно не девять месяцев. Ультразвук мы сделать не можем, так что Карлайл прикидывает по моим размерам. У обычных женщин к концу срока здесь… – Белла провела пальцем по своему большому животу, – сорок сантиметров. По одному сантиметру за неделю. Сегодня утром мы сняли мерки – было тридцать. За день я обычно набираю пару-тройку сантиметров…

Две недели пролетали за один день. Жизнь Беллы мчалась вперед, как на быстрой перемотке. Сколько же дней осталось до сорока сантиметров? Четыре? От ужаса я невольно вздрогнул.

– Ты что? – спросила Белла.

Я покачал головой, опасаясь, что голос мне изменит.

Эдвард отвернулся, слушая мои мысли, но я увидел его отражение в стеклянной стене. Он вновь превратился в горящего человека.

Странно, от осознания того, как мало Белле осталось, мне было еще труднее уйти. Или представить, что уйдет она. Хорошо хоть Сет уже поднял эту тему, и теперь я знал, что Каллены никуда не уедут. Было бы ужасно гадать, заберут ли ее, заберут ли у меня последний день или два из оставшихся четырех. Моих четырех дней.

И еще странно, что теперь, когда конец был уже близко, связьмежду мной и Беллой стала еще прочнее. Как будто сила нашего притяжения увеличивалась вместе с ее раздувающимся животом.

На секунду я попытался взглянуть на Беллу со стороны, избавиться от тяги. Но я знал, что моя потребность в Белле – не вымышленная, и теперь она сильна, как никогда. Почему?! Потому что Белла умирает? А если и выживет, в лучшем случае превратится в нечто неведомое и непонятное.

Белла провела пальцем по моей щеке, и на этом месте кожа стала влажной.

– Все будет хорошо, – попыталась утешить меня она.

Ее слова ничего не значили. Она напела их так, как взрослые напевают детям бессмысленные песенки. Баю-бай, детка.

– Угу.

Она свернулась клубочком рядом с моей рукой, положив голову мне на плечо.

– Я думала, ты не придешь. Сет сказал, что обязательно придешь, и Эдвард тоже, но я им не поверила.

– Почему? – проворчал я.

– Тебе здесь плохо. А ты все равно пришел.

– Ты ведь хотела.

– Да, но ты мог и не приходить, потому что с моей стороны нехорошо просить тебя об этом. Я бы все поняла.

С минуту мы помолчали. Эдвард совладал со своим горем и наблюдал, как Розали листает каналы. Она была уже на шестисотом. Интересно, сколько времени займет вернуться на первый?

– Спасибо, – прошептала Белла.

– Можно задать тебе один вопрос?

– Конечно.

Эдвард не подавал виду, но я-то знал, что он прочел мои мысли – меня не проведешь.

– Почему ты хочешь, чтобы я был рядом? Согреть тебя мог бы и Сет, с ним легче. Он счастливый маленький балбес. Но когда в дверь вхожу я, ты улыбаешься так, словно я твой самый любимый человек на свете.

– Один из них.

– Хреново, знаешь ли.

– Угу. Прости.

– Но почему? Ты не ответила.

Эдвард теперь пялился в окно, его лицо в отражении было отрешенным.

– С тобой я чувствую себя… целой, Джейкоб. Как будто вся моя семья в сборе. Ну, то есть по идее оно так. У меня ведь никогда не было большой семьи. Знаешь, это здорово… – Она мимолетно улыбнулась. – А без тебя чего-то не хватает.

– Я никогда не буду тебе родным, Белла.

Хотя я бы мог. Мне было бы хорошо. Но это случилось бы в далеком будущем, которому уже не суждено наступить.

– Ты всегда был мне родным, – возразила она.

Я скрипнул зубами.

– Плохой ответ.

– А какой хороший?

– Ну, вроде: «Джейкоб, я кайфую, когда тебе фигово».

Она нахмурилась и прошептала:

Эдвард побелел, как снег, его руки сжались в кулаки. Эгоистичная и равнодушная, Розали по-прежнему сидела в кресле к нему спиной. Он пригнулся.

«Позволь мне», – подумал я.

Эдвард замер и приподнял бровь.

Я тихо взял с пола собачью миску и мощным броском запустил ее в голову Розали – с такой силой, что она оглушительно расплющилась, прежде чем рикошетом отлететь в круглую опору колонны, поддерживающей винтовую лестницу.

Белла вздрогнула, но не проснулась.

– Тупая блондинка, – пробормотал я.

Розали медленно обернулась. Ее глаза горели огнем.

– Ты. Испачкал. Мне. Волосы.

Тут я не выдержал: осторожно встал, стараясь не потревожить Беллу, и захохотал так, что слезы брызнули из глаз. Из-за спинки дивана раздался звенящий смех Элис.

Сперва я не понял, почему Розали не напала на меня, но потом сообразил, что мой смех разбудил Беллу, хотя минуту назад от настоящего грохота она не проснулась.

– Что смешного? – пробормотала она.

– Я испачкал ей волосы! – опять прыснул я.

– Однажды я тебе это припомню!

– А знаешь, как стереть блондинке память? Надо подуть ей в ухо!

– Придумай уже что-нибудь новенькое, – прошипела Розали.

– Ну хватит, Джейк. Оставь ее в по… – Белла умолкла на полуслове и со свистом втянула воздух. В тот же миг Эдвард навис над нами, срывая с Беллы одеяло. Она изогнула спину, точно ее свело судорогой.

– Он… – задыхаясь, выдавила Белла, – просто… потягивается.

Ее губы побелели, зубы были стиснуты так, словно она пыталась сдержать крик.

Эдвард приложил ладонь к ее лицу.

– Карлайл! – позвал он тихим напряженным голосом.

– Я здесь, – откликнулся врач, бесшумно войдя в гостиную.

– Вы подумайте, – проговорила Белла, все еще тяжело и часто дыша, – бедному малышу просто не хватает места. Он слишком вырос.

Мне было дико слышать, как ласково она говорит о твари, которая рвет ее на части. Особенно после бессердечных слов Розали. Захотелось швырнуть чем-нибудь и в Беллу.

Она понятия не имела, что я чувствую.

– Знаешь, он напоминает мне тебя, Джейк, – с любовью проговорила она, задыхаясь.

– Не сравнивай меня с этим чудищем! – выплюнул я.

– Я всего лишь о том, как внезапно ты вымахал, – ответила Белла обиженным голосом. Так ей и надо. – Ты рос с каждой минутой. Он тоже. Растет не по дням, а по часам.

Она облегченно перевела дух и развалилась на диване.

– Хм-м… – протянул Карлайл. Я поднял глаза: он смотрел на меня.

– Что?

Эдвард склонил голову набок, размышляя о том, что прочитал в мыслях Карлайла.

– Я просто подумал о геноме плода, Джейкоб. О его хромосомах.

– Ну?

– Учитывая ваши сходства…

– Сходства? Их много?! – прорычал я.

– Быстрый рост и то, что Элис не видит вашего будущего.

Я побелел. Ну да, как же я мог забыть.

– Вот я и думаю, не обусловлены ли они вашим генетическим родством.

– Двадцать четыре пары, – прошептал Эдвард.

– Вы не знаете этого наверняка.

– Нет. Но догадки строить тоже интересно.

– Ara. Невероятно увлекательно.

Тихий храп Беллы пришелся очень к месту.

Эдвард с Карлайлом завели мудреный разговор о генах: из всего сказанного я понимал только «и» и «но». Да еще собственное имя. Элис тоже время от времени что-то чирикала.

Хотя они разговаривали обо мне, я не пытался извлечь какие-то выводы из их беседы. Сейчас меня куда больше волновало другое… Я пытался осмыслить некоторые факты.

Факт первый: Белла сказала, что тварь защищена твердой и прочной, как кожа вампира, оболочкой. Ее не берут ни иглы, ни ультразвук. Факт второй: Розали заявила, что у них есть продуманный и безопасный план предстоящих родов. Факт третий: согласно легендам, твари, подобные этой, зубами прогрызают себе путь наружу.

Я вздрогнул.

Все сложилось в страшную картину. Факт четвертый: не всякий предмет может прорезать кожу вампира. Зубы полукровки – опять же, если верить легендам – могут. И мои зубы смогли бы.

И зубы вампира.

Жаль, не так просто закрыть глаза на очевидное. Потому что я наконец понял, в чем заключается «безопасный» план Розали.

16. Тревога, тревога! Избыток информации!

Я вышел из дома задолго до рассвета, беспокойно проспав несколько часов на полу, прислонившись к дивану. Эдвард разбудил меня, когда щеки у Беллы покраснели, и занял мое место, чтобы ее охладить. Я потянулся и решил, что отдыхать хватит – пора за работу.

– Спасибо, – тихо сказал Эдвард, поняв, что у меня на уме. – Если путь будет свободен, они пойдут сегодня.

– Я дам вам знать.

Как же приятно было вернуться в звериное обличье! От долгого сидения мышцы у меня затекли, и я делал длинные прыжки, обегая лес круг за кругом.

– Доброе утро, Джейкоб, – приветствовала меня Ли.

– Хорошо, что ты не спишь. Давно Сет дрыхнет?

– Еще не дрыхну, – сонно подумал он. – Но скоро вырублюсь. А что ты хотел?

– На час тебя хватит?

– Конечно, без проблем! – Сет тут же встряхнулся.

– Давай сбегаем поглубже в лес, – предложил я Ли. – А ты, Сет, патрулируй границы.

– Понял! – Он легкой трусцой двинулся по периметру.

– Очередное задание от вампиров, – проворчала Ли.

– Тебе что-то не нравится?

– Нет, я просто обожаю нянчиться с пиявками!

– Вот и хорошо. Пора побегать.

– О, это я с удовольствием!

Ли была на дальнем западном конце границы, и, вместо того чтобы срезать путь через дом Калленов, она побежала ко мне по кругу. Я рванул прямо на восток, зная, что если расслаблюсь хоть на секунду, она быстро меня обгонит.

– Нос к земле, Ли! Это не гонка, а разведка.

– Я могу делать и то и другое, но все равно надеру тебе задницу!

Мы свернули на извилистый путь через восточные горы. Места были знакомые: мы патрулировали эти земли в прошлом году, когда ушли вампиры. Потом они вернулись, и мы восстановили границы, ведь земля по праву принадлежала Калленам.

Впрочем, теперь для Сэма это не имело никакого значения. Договор потерял силу. Вопрос лишь в том, станет ли Сэм искать отбившихся от стада Калленов, решивших поохотиться на собственной территории? Джаред сказал правду или воспользовался тем, что я не могу прочесть его мысли?

Мне не составило труда поступить так же. Я обрадовался, что по-прежнему это умею, ведь скоро я вернусь к волчьей жизни.

Неужто и Ли станет ее частью? Неделю назад эта мысль привела бы меня в ужас. Я бы не смог терпеть Ли. Теперь я знал ее куда лучше, к тому же, избавившись от постоянной боли, она стала другим волком. Другим человеком.

Мы наелись досыта.

– Спасибо, – сказала Ли позже, когда чистила морду и лапы о мокрую траву. Я не стал утруждаться: накрапывал дождь, да и на обратной дороге нам встретится речка, так что я еще искупаюсь. – Мне даже понравилось думать, как ты.

– Всегда пожалуйста.

Сет еле шевелил лапами, когда мы вернулись на границу. Я велел ему спать, и через несколько секунд он уже отключился.

– Опять пойдешь к кровопийцам? – спросила Ли.

– Может быть.

– Тебе трудно там находиться и трудно держаться подальше. Понимаю.

– Знаешь, Ли, я бы на твоем месте хорошенько подумал о своем будущем. В моей голове не останется приятных мыслей, и ты будешь постоянно терпеть мои муки.

Ли ответила на сразу.

– Звучит, конечно, не слишком обнадеживающе. Но я лучше будут терпеть твою боль, чем свою.

– Разумно.

– Я представляю, как тебе будет плохо, Джейкоб. И понимаю это… возможно, даже лучше, чем ты думаешь. Мне не нравится Белла, но она – твой Сэм. Ты никогда ее не получишь, а никто другой тебе не нужен.

Я не смог ответить.

– Тебе труднее, чем мне. Сэм по крайней мере счастлив. Он жив и здоров. Я люблю его настолько, что могу этому радоваться. Я хочу ему добра. – Ли вздохнула. – Просто я не в силах видеть его счастье.

– Нам обязательно об этом говорить?

– По-моему, да. Мне хочется, чтобы ты знал: со мной тебе хуже не будет. Черт, может, я тебе помогу! Я ведь не родилась бездушной мегерой, раньше я была хорошей.

– Что-то не припоминаю.

Мы оба рассмеялись.

– Джейкоб, мне очень жаль, что ты так страдаешь. Жаль, что тебе не становится лучше, только хуже.

– Спасибо, Ли.

Она подумала о том, что было «хуже» – о мрачных картинах в моей голове. Я попытался от нее отгородиться – бесполезно. Ли смогла увидеть все со стороны, и от этого, признаться, мне полегчало. Возможно, через несколько лет я тоже смогу думать, как она.

Ли увидела и забавную сторону моих визитов к вампирам. Ей понравились наши ругачки с Розали: она мысленно захихикала и даже припомнила несколько анекдотов о блондинках, которые могли бы мне пригодиться.

– Знаешь, в чем дикость? – спросила Ли.

– Ну, в нашем положении вообще все дико.

– Я очень хорошо понимаю эту белобрысую ведьму.

На секунду я решил, что Ли просто неудачно пошутила. Но потом, когда я осознал, что она говорит серьезно, меня охватила безудержная ярость. Хорошо, что мы бегаем не вместе. Будь Ли на расстоянии укуса…

– Подожди, я объясню!

– Не хочу даже слушать. Я сваливаю.

– Стой, стой! – взмолилась она, пока я тщетно пытался успокоиться и перевоплотиться. – Ну хватит, Джейк!

– Знаешь, Ли, так ты точно не уговоришь меня остаться с тобой.

– Господи, да чего ты так взбесился! Ты даже не понял, о чем я толкую!

– Ну, и о чем ты толкуешь?

Тут она снова превратилась в измученную и озлобленную Ли, которую я знал.

– О том, каково это – чувствовать себя генетическим тупиком.

Злоба в ее словах сбила меня с толку. Я не ожидал, что кто-то может разозлиться больше, чем я.

– Не понимаю.

– Понял бы, если бы не был таким же, как остальные. Если бы мои «женские причуды», – эти слова она подумала особенно ядовито, – не пугали бы тебя до чертиков, как всех тупых самцов, и ты бы хоть раз задумался о том, что это значит!

– О…

Что ж, надо признать, никому из нас не нравилось об этом думать. Да и с чего бы? Конечно, я помнил, в каком ужасе была Ли первый месяц, и как нас всех это раздражало. Забеременеть Ли не могла – разве что случилось чудо, непорочное зачатие или еще какая-нибудь жуть в этом духе. После Сэма-то у нее никого не было. Шли недели, ничего не происходило, и она начала сознавать, что ее тело изменилось, перестало следовать законам природы. Ли охватила паника: кем же она стала? Неужели ее организм теперь устроен иначе только потому, что она превратилась в оборотня? Или наоборот: она превратилась в оборотня, потому что ее организм устроен иначе? Единственная женщина-оборотень за всю историю. Так может, она и не женщина вовсе?

Никому не хотелось видеть ее мучений. В конце концов, понять мы ее не могли.

– Ты ведь знаешь теорию Сэма насчет запечатления, – уже спокойнее подумала она.

– Да. Оно нужно для продолжения рода.

– Верно, чтобы на свет появлялись новые оборотни. Выживание видов, естественный отбор. Оборотня влечет к тому, кто лучше всего подходит для передачи волчьего гена.

Я молчал, ожидая разъяснений.

– Если бы я годилась для этого, Сэм запечатлился бы на меня.

От ее боли я замедлил бег.

– Но я не гожусь. Во мне что-то не так. Я не могу передавать ген, несмотря на то, что в моем роду были оборотни. Так что я урод, ни на что не годная самка. Генетический тупик. И мы оба это знаем.

– Не знаем, – возразил я. – Мололи что думает Сэм! Импринтинг случается, но почему – точно неизвестно. У Билли, например, другое мнение.

– Знаю, знаю. Он считает, мы запечатляемся, чтобы на свет появлялись более сильные оборотни. Поэтому вы с Сэмом такие огромные и мощные, даже больше наших отцов. Но я все равно никогда не стану матерью. У меня менопауза. В двадцать лет у меня менопауза!

Ох. Как же я не хотел поднимать эту тему!

– Ты гадаешь, Ли. Может, все из-за остановки времени. Уверен, когда ты перестанешь быть волком и опять начнешь стареть… э-э, все станет по-прежнему.

– Я бы тоже так думала, если бы на меня кто-нибудь запечатлился. А этому не бывать, несмотря на мою внушительную родословную. Знаешь… – задумчиво добавила Ли, – если бы не ты, у Сета были бы все шансы стать альфой – хотя бы по крови. Никому бы не пришло в голову рассматривать меня…

– Слушай, чего ты так зациклилась на этом импринтинге? Почему не влюбишься, как все нормальные люди? Неужели ты и впрямь хочешь, чтобы у тебя не осталось никакого выбора?

Она не ответила.

– Ну? Знаешь ответ?

Розали сверлила взглядом телевизор и не обращала на меня внимания.

– Она слышала этот анекдот? – спросил я Эдварда.

На его напряженном лице не мелькнуло даже тени улыбки: он не сводил глаз с Беллы.

– Нет.

– Отлично, тогда слушай, пиявка: клетки мозга у блондинок умирают в одиночестве!

По-прежнему не глядя на меня, Розали прошипела:

– На моем счету в сто раз больше убийств, чем на твоем, мерзкая псина! Учти.

– Однажды, королева красоты, пустые угрозы тебе наскучат. Жду не дождусь этого дня.

– Хватит, Джейкоб, – одернула меня Белла.

Я опустил глаза и увидел, что она хмурится. Похоже, от вчерашнего веселья не осталось и следа.

Что ж, я не хотел ее злить.

– Мне уйти?

Не успел я понадеяться – или испугаться, – что Белла наконец устала от меня, как она растерянно заморгала, и ее лицо разгладилось, будто мой вывод поверг ее в шок.

– Нет! Конечно, нет!

Я вздохнул и услышал тихий вздох Эдварда. Ему тоже хотелось, чтобы Белла меня забыла. Жаль, он никогда не пошел бы против ее воли.

– Ты неважно выглядишь, – заметила она.

– Устал до смерти, – кивнул я.

– С радостью избила бы тебя до смерти, – очень тихо процедила Розали, чтобы Белла не услышала.

Я только еще удобнее развалился в кресле, так что моя босая нога оказалась чуть не под носом у вампирши. Она окаменела. Спустя несколько минут Белла попросила еще крови, и Розали молниеносно улетела наверх. Стало совсем тихо, я даже подумал, не вздремнуть ли.

Тут Эдвард озадаченно спросил:

– Ты что-то сказала?

Странно. Никто ничего не говорил, а слуху Эдварда был такой же острый, как у меня.

Он растерянно смотрел на Беллу, а та – на него.

– Я? – переспросила она. – Нет, я молчала.

Эдвард встал на колени и навис над Беллой. Его лицо переменилось, черные глаза внимательно вглядывались в Беллины.

– О чем ты сейчас думаешь?

– Ни о чем. А что? – недоуменно ответила она.

– О чем ты думала минуту назад?

– Да так… Об острове Эсми. И о перьях.

Я ни черта не понял, но тут Белла покраснела, и я решил, что лучше не спрашивать.

– Скажи еще что-нибудь.

– Что, например? Эдвард, в чем дело?

Он снова изменился в лице и сделал такое, отчего у меня буквально отвисла челюсть. За моей спиной кто-то охнул: Розали вернулась и была потрясена не меньше, чем я.

Эдвард очень нежно положил обе руки под огромный Беллин живот.

– Пло… – Он сглотнул. – …ребенку нравится звук твоего голоса.

На короткое мгновение в гостиной воцарилась полная тишина. Я не мог пошевелить ни одним мускулом, даже моргнуть не мог. А потом…

– Черт возьми, ты читаешь его мысли! – закричала Белла. И тут же наморщилась.

Эдвард положил руку на верхушку живота и погладил то место, куда, по-видимому, ее пнул ребенок.

– Ш-ш… Ты напугала… его.

Белла изумленно распахнула глаза и погладила себя по животу.

– Прости, маленький.

Склонив голову, Эдвард внимательно прислушался.

– О чем он сейчас думает? – с любопытством спросила Белла.

– Пл… он или она… – Эдвард умолк и посмотрел ей в глаза. В его взгляде читалось то же восхищение, только более сдержанное и чуть недовольное. – Он счастлив, – недоуменно проговорил Эдвард.

Белла затаила дыхание, и любой бы сейчас увидел фанатичный блеск в ее глазах. Обожание и преданность. Крупные слезы покатились по ее щекам и улыбающимся губам.

Во взгляде Эдварда больше не было страха, ярости, огня – ничего из того, что не покидало его со дня возвращения домой. Он любовался Беллой.

– Конечно, ты счастлив, мой маленький, – заворковала она, гладя живот. Слезы все еще катились по ее щекам. – Еще бы ты не был счастлив! Ты в тепле и в безопасности, тебя любят. Я же так тебя люблю, маленький Э-Джей, конечно, ты счастлив.

– Как ты его назвала? – удивленно переспросил Эдвард.

Белла опять покраснела.

– Ну, я придумала ему имя… Решила, что ты не захочешь… ну…

– Э-Джей?

– Твоего отца тоже звали Эдвард.

– Да, ну и… – Он умолк и озадаченно протянул: – Хм-м…

– Что?

– Ему и мой голос нравится.

– Конечно, нравится! – чуть не злорадствуя, воскликнула Белла. – У тебя же самый красивый голос на свете! Как он может не нравиться?

– А запасной план у вас есть? – спросила Розали, перегнувшись через спинку дивана и глядя на Беллу с тем же восхищением и обожанием. – Что если это не мальчик, а девочка?

Белла провела пальцами под глазами, вытирая слезы.

– Ну, есть одна мысль. Я пыталась соединить «Рене» и «Эсми». Может… РенеЭсми.

– РенеЭсми?

– Ренесми. Странно звучит?

– Нет, мне нравится, – заверила ее Розали и совсем близко наклонилась к Белле. Их волосы, золотые и каштановые, почти переплелись. – Очень красивое имя. И единственное в своем роде, так что подходит.

– Я все же полагаю, что родится Эдвард.

Ее муж по-прежнему прислушивался, сосредоточенно глядя в пустоту.

– Что? Что он думает? – сияя, спросила Белла.

Сперва Эдвард не ответил. Он потряс нас всех во второй раз – раздалось три отчетливых оха, – Эдвард нежно прижался ухом к Беллиному животу.

– Ребенок тебя любит. Просто обожает, – оторопело произнес он.

В этот миг я понял, что остался один, совсем один.

Мне захотелось врезать себе, когда я осознал, как сильно рассчитывал на поддержку проклятого вампира. Ну я и дурак… Разве можно было довериться пиявке? Конечно, рано или поздно он бы меня предал!

Я-то надеялся, что Эдвард будет на моей стороне. Считал, что он страдает сильнее, чем я. А самое главное, думал, он куда больше меня ненавидит мерзкое отродье, убивающее Беллу.

Я ему доверял.

А теперь они были вместе, сияющими глазами смотрели на невидимого раздувшегося монстра, будто обычная счастливая семья.

Я остался наедине со своей ненавистью и болью, которые были хуже любой пытки. Меня словно медленно тащили по острым бритвам. Я бы с улыбкой встретил смерть, лишь бы избавиться от такой боли.

Огонь растопил мои оцепеневшие мышцы, и я вскочил на ноги.

Все трое резко подняли головы, и я увидел, как моя агония исказила лицо Эдварда, когда он снова залез в мои мысли.

Я не сразу понял, что обращаются ко мне, и не сразу сообразил поднять голову.

На меня пялилась девушка, вроде бы знакомая… Ах да, я видел ее в парке: светлые золотисто-рыжеватые волосы, светлая кожа, несколько веснушек на щеках и на носу, глаза цвета корицы.

– Если ты переживаешь из-за угнанной машины, всегда можно сдаться полиции, – сказала она, весело улыбнувшись, так что на подбородке появилась ямочка.

– Она не угнана, я взял ее у знакомых, – буркнул я. Голос у меня был ужасный, как будто я плакал или еще что. Кошмар.

– Конечно, в суде это учтут.

Я злобно уставился на незнакомку.

– Чего тебе надо?

– Ничего. Не парься, я пошутила насчет машины. Просто… ты как будто жутко расстроен. Ах да, меня зовут Лиззи. – Девушка протянула мне руку, но я ее не пожал.

– В общем… – неловко проговорила она, – я подумала… может, тебе нужна помощь. Ты там кого-то искал. – Она кивнула в сторону парка и пожала плечами.

– Ага.

Лиззи помолчала, дожидаясь объяснений.

Я вздохнул.

– Помощь мне не нужна. Ее тут нет.

– А… извини.

– Ты тоже извини, – пробормотал я и снова взглянул на девушку. Лиззи. А она симпатичная. И добрая: захотела помочь сварливому незнакомцу, у которого явно не все дома. Ну почему она не может быть «той самой»? Почему надо все так усложнять? Милая девушка, хорошенькая и вроде забавная. Почему нет?

– Красивая машина, – сказала она. – Жаль, их больше не делают. Ну, то есть у «вантажа» отличный дизайн, но в «вэнкуише» чувствуется особая…

Милая, да к тому же разбирается в машинах! Ничего себе. Я вгляделся в ее лицо… Как это работает? Ну, давай, Джейк, запечатлисьуже!

– Как она на дороге? – спросила Лиззи.

– Просто блеск!

Девушка широко улыбнулась, показав ямочку на подбородке – видать, обрадовалась моей первой нормальной фразе. Я нехотя улыбнулся в ответ.

Увы, от ее улыбки острые бритвы, кромсающие мое тело, никуда не делись. Как бы сильно я этого ни хотел, моя жизнь так просто не наладится.

Мне далеко до практичной и здравомыслящей Ли. Я не смогу влюбиться, как обычный человек. Только не сейчас, когда я изнываю от любви. Возможно – лет через десять, когда сердце Беллы не будет биться уже очень долго, а я справлюсь со своим горем и выйду из него целым и невредимым, – я смогу предложить Лиззи покататься на крутой тачке, смогу поболтать с ней о дизайне и движках, чтобы узнать ее получше и понять, нравится ли она мне. Но не сейчас.

Волшебство мне не поможет. Придется мужественно сносить пытки. Вот лажа-то.

Лиззи, видимо, надеялась, что я предложу ей прокатиться.

– Лучше верну тачку хозяину, – пробормотал я.

Она улыбнулась.

– Рада, что ты одумался.

– Ага, ты меня убедила.

Лиззи смотрела, как я сажусь в машину, и взгляд у нее был немного встревоженный. Наверное, я был похож на придурка, который сейчас поедет и сорвется с обрыва. Что ж, я бы так и поступил, не будь я оборотнем, которому все нипочем. Глядя мне вслед, Лиззи помахала на прощание.

Поначалу я ехал довольно осторожно, никуда не торопясь. Мне не хотелось возвращаться в дом Калленов, в лес.

К боли, от которой я бы лучше сбежал. К полному одиночеству.

Ну ладно, нечего себя накручивать. Не так уж я и одинок, хотя в этом тоже хорошего мало. Ли и Сет будут из-за меня страдать. Ладно хоть Сету страдать придется недолго. Незачем нарушать его душевное спокойствие. Да и Ли это ни к чему, но она хотя бы все понимает: немало боли повидала на своем веку.

Я глубоко вздохнул, вспомнив, чего от меня хочет Ли. Все шло к тому, что она это получит. Я злился на нее, но не мог не понимать, что облегчу ей жизнь. На моем месте она бы поступила так же, теперь-то я это знал.

Будет хотя бы интересно – и, конечно, странно – дружить с Ли. Побесим мы друг друга вдоволь. Она не даст мне хандрить, но это даже хорошо. Скорее всего, время от времени мне будет нужен пинок под зад. А когда понадобится, Ли станет для меня единственным, понимающим другом.

Я вспомнил утреннюю охоту и то, как тесно переплелись наши мысли. В общем, было неплохо. Иначе. Немного страшно и неловко. Но все-таки хорошо.

Необязательно страдать от одиночества.

К тому же Ли достаточно сильная, чтобы терпеть меня все предстоящие месяцы. Месяцы или годы. Даже думать о них было тяжело: как будто смотришь на необъятный океан, который тебе надо переплыть от края до края.

Столько времени впереди, и так мало осталось до того, как все начнется, когда я брошусь в океан. Три с половиной дня. А я страдаю ерундой, растрачивая драгоценные минуты.

Я опять набрал недопустимую скорость.

Неподалеку от Форкса я заметил Сэма и Джареда: словно часовые, они стояли по обеим сторонам дороги. Их было почти не видно за деревьями, но я знал, куда смотреть, и кивнул, пролетев мимо, – пусть думают что хотят.

Сету и Ли я тоже кивнул, когда подъезжал к дому Калленов. Уже темнело, над лесом собирались тучи, но я увидел, как в свете фар сверкнули их глаза. Объясню им все позже. Времени у нас будет навалом.

К моему удивлению, в гараже меня поджидал Эдвард. Я уже несколько дней не видел его без Беллы. По лицу вампира было ясно, что ничего плохого не стряслось, наоборот, он выглядел непривычно умиротворенным. Мне скрутило живот, когда я вспомнил причину его спокойствия.

Черт, я так увлекся самокопанием, что забыл раздолбать тачку! Ну да ладно, вряд ли я смог бы угробить эту машину. Может, Эдвард тоже так подумал, поэтому и дал ее мне?

– На пару слов, Джейкоб, – сказал он, когда я выключил двигатель.

Я глубоко вдохнул и задержал дыхание. Потом медленно вышел и бросил Эдварду ключи.

– Спасибо за машину, – горько произнес я. Похоже, настало время вернуть долг. – Чего тебе надо?

– Во-первых, я знаю, как тебе неприятно командовать стаей, но…

Я изумленно заморгал. Ничего себе начало разговора!

– Что?

– Если ты не можешь или не хочешь приказывать Ли, то я…

– Ли? – процедил я. – Что случилось?

Эдвард помрачнел.

– Она пришла узнать, почему ты так внезапно уехал. Я пытался объяснить, но, боюсь, ничего не вышло.

– Что она натворила?

– Перевоплотилась в человека и…

«Я не знаю. Я ничего не соображаю».

– У нас мало времени. – Эдвард бросил взгляд на дом.

Времени не было совсем. Мои несколько дней превратились в несколько часов.

«Не знаю. Дай подумать. Хотя бы пару минут!»

– Хорошо.

Я пошел к дому, Эдвард зашагал следом. Просто безумие, что мне так легко идти в темноте рядом с вампиром! Никакого страха, даже неловкости… Как будто идешь с обычным человеком, от которого, правда, воняет.

В кустах рядом с лужайкой я заметил какое-то движение, потом кто-то заскулил. В следующий миг, продравшись сквозь папоротники, к нам выскочил Сет.

– Привет, малыш, – пробормотал я.

Он опустил голову, и я похлопал его по плечу.

– Все клево, – соврал я. – Расскажу после. Извини, что уехал без предупреждения.

Сет улыбнулся.

– И передай сестричке, чтобы не бесилась, ладно? Хватит уже.

Он кивнул.

Я пихнул его в плечо.

– Ну все, за дело. Я скоро буду.

Сет пихнул меня в ответ и умчался в лес.

– У него невероятно чистая, искренняя, добрая душа, – пробормотал Эдвард, когда Сет скрылся из виду. – Тебе повезло, что ты делишь с ним мысли.

– Знаю, – буркнул я.

Мы снова зашагали вперед и одновременно вскинули головы, когда в доме кто-то втянул жидкость через соломинку. Эдвард поспешно метнулся к крыльцу и исчез за дверью.

– Белла, любимая, я думал, ты спишь, – услышал я его голос. – Прости, я бы не ушел.

– Ничего страшного. Мне захотелось пить, вот я и проснулась. Хорошо, что Карлайл привезет еще. Малышу понадобится кровь, когда он из меня выберется.

– Верно. Я как-то не подумал.

– Интересно, что-нибудь другое ему понадобится?.. – задумчиво спросила Белла.

– Скоро узнаем.

Я вошел в гостиную.

Элис сказала: «Наконец-то!» – у Беллы вспыхнули глаза. На мгновение ее лицо озарила неотразимая, приводящая меня в ярость улыбка, но она тут же померкла. Белла поджала губы, как будто вот-вот расплачется.

Мне захотелось дать Ли по зубам.

– Привет, Беллз! – выпалил я. – Как делишки?

– Хорошо.

– Сегодня важный день, а? Много нового.

– Тебе необязательно это делать, Джейкоб.

– Не понимаю, о чем ты, – сказал я, собираясь присесть на подлокотник дивана. Эдвард уже расположился на полу.

Белла поглядела на меня с упреком.

– Мне так ж… – начала было она.

Я сомкнул ее губы пальцами.

– Джейк… – пробубнила она, пытаясь убрать мою руку. Попытка была совсем слабой, даже не верилось, что Белла прилагает какие-то силы.

Я покачал головой.

– Вот перестанешь нести чушь – отпущу.

– Хорошо, перестала.

Я отнял руку.

– …жаль! – быстро договорила Белла, улыбнувшись.

Я покачал головой и улыбнулся.

Глядя на Беллино лицо, я видел в нем все, что искал в парке.

Завтра она станет другой. Но хотя бы будет жива, и это самое главное, верно? Она будет смотреть на меня теми же глазами – ну, почти. Улыбаться теми же губами. По-прежнему будет понимать меня лучше, чем кто-либо, у кого нет полного доступа к моим мыслям.

Ли может стать мне достойной соратницей, даже верным другом – тем, кто всегда готов за меня постоять. Однако лучшим другом, таким, как Белла, она не станет. Помимо невероятной любви, которую я испытывал к Белле, между нами была и другая связь, глубинная.

Завтра Белла превратится в моего врага. Или союзника. Видно, решать мне.

Я вздохнул.

«Ладно! – подумал я, отказываясь от своей единственной привилегии. Я почувствовал себя опустошенным. – Спасайте ее. Как наследник Эфраима, даю вам свое разрешение и слово, что это не нарушит условий договора. Пусть остальные меня винят, но отрицать, что это мое право, они не могут – ты прав».

– Спасибо, – тихо, чтобы не услышала Белла, шепнул Эдвард. Он произнес это слово с таким чувством, что все вампиры обернулись к нему.

– Ну, – непринужденно заговорила Белла, – как прошел день?

– Отлично. Покатался на машине, погулял в парке.

– О, здорово!

– Ara, ara.

Вдруг Белла нахмурилась.

– Роуз…

– Опять? – хихикнула белобрысая.

– Кажется, за последние два часа я выпила уже два галлона, – пояснила Белла.

Мы с Эдвардом отошли в сторону, чтобы пропустить Розали, которая взяла Беллу на руки и понесла в ванную.

– А можно мне пройтись? Ноги затекли.

– Точно сможешь? – спросил ее Эдвард.

– Роуз меня поймает, если я оступлюсь. А это запросто, потому что я не вижу своих ног.

Розали осторожно опустила ее на пол и придержала за плечи. Белла вытянула перед собой руки, чуть поморщилась.

– Приятно-то как. – Вздох. – Но я такая огромная!..

Да уж, живот у нее потянул бы на целый континент.

– Еще денек, – сказала Белла, погладив его.

Ничего не мог с собой поделать: боль пронзила меня внезапной вспышкой, но я постарался не подать виду. Еще денек можно и потерпеть, верно?

– Ну, ножки, пойдемте… Ой, нет!

Кружка, которую Белла оставила на диване, опрокинулась, и темная кровь брызнула на светлую ткань.

Белла машинально потянулась к кружке, хотя остальные уже давно ее опередили.

В тот же мигу нее внутри раздался жуткий рвущийся звук.

– О! – задохнулась она.

И начала оседать. Розали сразу ее поймала, Эдвард тоже метнулся к ней, забыв о разлитой крови.

– Белла! – воскликнул он. Его лицо исказил ужас.

Через полсекунды Белла закричала.

Это был не просто крик, а душераздирающий, кошмарный вопль. В горле у Беллы заклокотало, она закатила глаза. Ее тело дернулось, изогнулось в руках у Розали, и из горла хлынул фонтан крови.

18. Словами это не описать

Изрыгая кровь, Белла задергалась, забилась, как на электрическом стуле. Лицо у нее было безжизненное – она потеряла сознание. Ее сотрясало изнутри, спазмы сопровождались громким треском и хрустом.

На долю секунды Розали и Эдвард оцепенели, потом Розали подхватила Беллу на руки и, выкрикивая слова так быстро, что их было трудно разобрать, вместе с Эдвардом бросилась на второй этаж.

Я помчался за ними.

– Морфий! – крикнул Эдвард.

– Элис, звони Карлайлу! – взвизгнула Розали.

Комната, в которой я оказался, была похожа на кабинет неотложной помощи, устроенный в библиотеке. Повсюду сияли яркие лампы. Беллу, мертвенно-бледную в ослепительном свете, уложили на стол. Ее тело билось, как рыба на песке. Розали одновременно придерживала Беллу и срывала с нее одежду, Эдвард воткнул шприц ей в руку.

– Выбрось ее в окно. – Раз. Два. Три. Четыре.

– Отдай мне, – раздался мелодичный голос из коридора.

Мы с Эдвардом одновременно зарычали.

Раз. Два. Три. Четыре.

– Я уже успокоилась, – заверила нас Розали. – Отдай мне крошку, Эдвард. Я позабочусь о ней, пока Белла…

Когда ребенка передавали белобрысой, я сделал еще один вдох за Беллу. Быстрое «тук-тук-тук» стало удаляться.

– Убери руки, Джейкоб.

Я поднял глаза, все еще качая Беллино сердце, и увидел в руке Эдварда шприц – целиком из стали.

– Что это?

Его каменная рука сшибла мои. Раздался тихий хруст: сломался мизинец. В тот же миг Эдвард воткнул длинную иглу прямо в сердце Беллы.

– Мой яд, – ответил он, надавив на поршень.

Ее сердце сжалось, как от удара электрошоком.

– Не останавливайся! – приказал Эдвард. Голос у него был ледяной, мертвый. Ожесточенный и бесчувственный. Словно он превратился в машину.

Не обращая внимания на боль в заживающем пальце, я снова начал массаж сердца. Теперь качать было труднее, как будто кровь начала сворачиваться, стала густой и медленной. Проталкивая яд в Беллины артерии, я наблюдал за Эдвардом.

Он словно бы целовал ее: проводил губами по горлу, запястьям, сгибам локтей. Я слышал, как Беллина кожа снова и снова рвется под его клыками, – Эдвард хотел запустить как можно больше яда в ее тело. Бледный язык лизал кровоточащие укусы, но меня не успело затошнить от этого зрелища. Я понял, что делает Эдвард: там, где слюна смачивала кожу, она зарастала, и яд вместе с кровью запечатывался внутри.

Я опять вдул воздух в Беллины легкие, но ничего не произошло. Грудь безжизненно приподнялась в ответ. Я все качал и считал, а Эдвард неистово кружил над Беллой, пытаясь вернуть ее к жизни. Вся королевская конница и вся королевская рать…

Но в комнате были только мы, я и он.

Сгорбились над трупом.

Вот все, что осталось от девушки, которую мы оба любили: покалеченный обескровленный труп.

Все кончено. Белла умерла. Я знал это наверняка, потому что мое влечение бесследно испарилось. Я больше не видел причин оставаться с Беллой. Ее здесь не было. К этому телу меня не влекло. Безотчетное желание быть рядом исчезло.

Вернее сказать, оно переместилось. Меня теперь тянуло в обратном направлении – вниз по лестнице, за дверь, наружу. Уйти из этого дома и никогда, никогда не возвращаться.

– Так уходи! – рявкнул Эдвард, опять сбив мои руки. По ощущениям, на сей раз сломалось три пальца.

Я рассеянно потянул их, не возражая против боли.

Эдвард качал Беллино сердце быстрее, чем я.

– Она не умерла, – рычал он, – она выживет!

Не знаю, со мной ли он разговаривал.

Я отвернулся и, оставив его наедине с мертвой, медленно пошел к двери. Очень медленно. Не мог шевелить ногами быстрее.

Вот он какой, океан боли. Другой берег был так далеко, в милях и милях бурлящей воды, что я не мог его даже вообразить, не то что увидеть.

Я вновь почувствовал себя опустошенным. У меня больше не было цели. Я уже очень давно боролся за спасение Беллы… и не спас ее. Она добровольно принесла себя в жертву монстру, который разорвал ее изнутри. Моя битва проиграна.

Спускаясь по лестнице, я вздрогнул от звука, который раздался у меня за спиной: звука сердца, бившегося по воле чужих рук.

Мне захотелось налить себе в голову отбеливатель, чтобы он как следует разъел мозги и стер все воспоминания о Белле. Я бы согласился на мозговую травму, лишь бы не помнить тех криков, крови и невыносимого хруста…

Мне захотелось броситься вон, перепрыгнуть десять ступеней одним махом и выбежать за дверь, но ноги были свинцовые, а тело измотано как никогда прежде. Я спускался по лестнице, точно дряхлый старик.

На последней ступеньке я передохнул, собираясь с силами перед последним рывком к двери.

На чистой стороне дивана, спиной ко мне сидела Розали и сюсюкала с тварью, завернутой в пеленки. Наверно, она услышала, как я остановился, но не обратила на меня внимания, наслаждаясь мгновениями краденого материнства. Может, хоть она теперь будет счастлива. Розали получила что хотела, и Белла уже никогда не отберет у нее ребенка. Неужели белобрысая ведьма этого и добивалась?

Она держала в руках что-то темное, а маленькая убийца издавала жадные сосущие звуки.

В воздухе пахло кровью. Человеческой. Розали кормила тварь. Конечно, ей нужна была кровь, что еще нужно чудовищу, жестоко искалечившему родную мать? Оно бы и от Беллиной крови не отказалось. Может, ее оно и пило.

Когда я услышал эти звуки, силы ко мне вернулись.

Силы, ненависть, огонь – красный огонь охватил мой разум, сжигая его, но ничего не стирая. Образы в моей голове были дровами, топливом, на котором зиждилась геенна огненная. Дрожь пробила меня насквозь.

Розали была полностью увлечена тварью и не обращала на меня внимания. Она не успела бы меня остановить.

Сэм прав. Мерзкое отродье – ошибка природы, черный, бездушный демон. Он не имеет права на жизнь.

Его нужно уничтожить.

По-видимому, меня влекло вовсе не на улицу. Теперь я почувствовал источник неодолимой тяги. Я должен был прикончить тварь, очистить мир от мерзости.

Розали попытается убить меня, когда чудовище умрет, и я буду сражаться. Не знаю, хватит ли мне времени растерзать ее, пока остальные не придут на помощь. Может, хватит, а может, и нет. Без разницы!..

И плевать, если волки, не важно из какой стаи, захотят мне отомстить или сочтут правосудие Калленов справедливым. Больше ничто не имеет значения. Только мое собственное правосудие. Месть. Демон, погубивший Беллу, не проживет больше ни минуты.

Если бы Белла выжила, она бы меня возненавидела. Придушила бы собственными руками, если б смогла.

Ну и плевать. Ей было плевать на мою боль, когда она позволила безжалостно себя убить. Так почему я обязан беречь ее чувства?

Ах да, есть еще Эдвард. Впрочем, он сейчас слишком занят – пытается вернуть к жизни бездыханный труп, – чтобы прислушиваться к моим мыслям.

Так что вряд ли у меня будет шанс сдержать данное ему обещание. Если только я не одолею Розали, Джаспера и Элис. Трое против одного. Да уж, в этом поединке я бы на себя не поставил. Но даже если я выиграю, не уверен, что найду в себе силы убить Эдварда.

Книга третья

Белла
Личная привязанность – роскошь, которую человек может себе позволить, лишь когда его враги уничтожены. До тех пор все, кого он любит, – потенциальные заложники. Они лишают мужества и не дают здраво мыслить.

Орсон Скотт Кард, «Империя»
Пролог

Это был не просто ночной кошмар: сквозь ледяную дымку к нам приближались черные силуэты.

«Мы умрем», – в ужасе подумала я. Меня охватил страх за то бесценное, что я охраняла, но сейчас нельзя было отвлекаться даже на эту мысль.

Они подходили все ближе; черные плащи едва заметно колыхались при движении, руки стиснуты в кулаки костяного цвета. Силуэты плавно разошлись в стороны и взяли нас в кольцо. Это конец.

И тут – словно вспыхнула молния – все вокруг переменилось. Нет, Вольтури по-прежнему подступали, изготовившись к бою, но я вдруг увидела их иначе. Мне не терпелось вступить в схватку. Я хотела, чтобы они напали. Паника сменилась жаждой крови, и я припала к земле, скаля зубы и рыча.

19. Огонь

Боль была безумная.

Именно так: я словно обезумела, ничего не соображала, не понимала, что происходит.

Мое тело пыталось отгородиться от боли, и меня снова и снова засасывало во тьму, которая на секунды или даже на целые минуты отрезала меня от страданий, зато не давала воспринимать реальность.

Я попробовала отделить их друг от друга.

Небытие было черным, безболезненным.

Реальность была красной, и меня словно сбивал автобус, колотил профессиональный боксер и топтали быки одновременно; меня окунали в кислоту и распиливали на части.

В реальности мое тело дергалось и извивалось, но от боли сама я пошевелиться не могла.

В реальности я осознавала: есть нечто гораздо более важное, чем эти пытки, хотя что именно, вспомнить не могла.

Мгновение назад все было, как положено. Любимые люди вокруг. Улыбки. Почему-то – неясно почему – меня не покидало чувство, что скоро я получу все, за что боролась.

И от одной крошечной неприятности все пошло наперекосяк.

Я увидела, как моя кружка опрокинулась, темная кровь брызнула на белоснежный диван. Я непроизвольно потянулась к ней, хотя увидела другие, более проворные руки…

Внутри что-то дернулось в обратном направлении.

Разрывы. Переломы. Адская боль.

Накатила и отступила чернота, сменившись волной боли. Я не могла дышать – однажды я уже тонула, но теперь все было иначе, слишком горячо в горле.

Меня разрывало, ломало, кромсало изнутри…

Вновь чернота.

Голоса, крики, новая волна боли.

– Видимо, плацента отделилась!

Что-то невероятно острое, острее любого ножа, пронзило меня насквозь – несмотря на пытки, слова неожиданно обрели смысл. «Плацента отделилась» – я поняла, что это значит. Мой ребенок может погибнуть внутри меня.

– Вытаскивайте его! – заорала я Эдварду. Почему он до сих пор этого не сделал? – Он задыхается! Быстрее!

– Морфий…

Наш ребенок умирает, а он вздумал ждать, пока подействует обезболивающее?!

– Нет! Быстрее… – выдавила я и не смогла закончить.

Свет в комнате стал заплывать черными пятнами, когда холодное острие новой боли вонзилось мне в живот. Что-то было не так, я невольно начала бороться, чтобы защитить свое чрево, моего ребенка, моего маленького Эдварда Джейкоба, но мне не хватило сил. Легкие ныли, словно в них сгорал кислород.

Боль вновь начала утихать, хотя я и держалась за нее, как могла. Мой ребенок, мой малыш умирает…

Сколько же прошло времени? Несколько секунд или минут? Боль исчезла совсем. Я онемела, ничего не чувствовала и не видела, зато могла слышать. В легких опять появился воздух, он раздирал мне глотку грубыми пузырями.

– Будь сомной, Белла! Слышишь? Будь со мной! Не уходи! Твое сердце должно работать!

Джейкоб? О, Джейкоб все еще здесь, все еще пытается меня спасти…

«Ну конечно», – хотела ответить я. Конечно, мое сердце не остановится, разве я не обещала им обоим?

Я попыталась найти сердце, ощутить его, но безнадежно заплутала в собственном теле. Я не чувствовала того, что должна была чувствовать, все было не на своих местах. Я заморгала и нашла глаза. Увидела свет. Не совсем то, что искала, но лучше, чем ничего.

Пока я привыкала к свету, Эдвард прошептал:

– Ренесми.

Ренесми?

Так это не бледный красивый мальчик, которого я себе представляла?.. А уже в следующий миг меня захлестнула волна тепла.

Ренесми.

Я заставила свои губы шевельнуться, протолкнула пузыри воздуха наружу, превратила их в шепот. Потом усилием воли подняла руки.

– Дай… дай ее мне.

Свет затанцевал, отразившись от хрустальных рук Эдварда. Блики были красноватые от крови на его коже. И держал он тоже что-то красное, маленькое и барахтающееся. Эдвард прижал теплое тельце к моим рукам, будто я сама взяла его. Влажная кожа малышки была горячая, как у Джейкоба.

Наконец-то я сумела сфокусировать зрение; все вокруг стало абсолютно четким.

Ренесми часто-часто дышала. Ее глазки были широко распахнуты, а лицо такое напуганное, что я чуть не рассмеялась. Маленькую, идеально круглую головку толстым слоем покрывали кровавые сгустки. Глаза были знакомого – но потрясающего – шоколадного цвета. Кожа под кровью казалась бледной, сливочной или цвета слоновой кости. И только щеки горели румянцем.

– Ренесми… – прошептала я. – Красавица…

Дивное личико вдруг улыбнулось – широкой, сознательной улыбкой. За нежно-розовыми губками оказался полный набор белоснежных молочных зубов.

Ренесми уткнулась головкой в мою теплую грудь. У нее была шелковистая кожа, но не такая мягкая, как моя.

Тут я снова ощутила боль – единственный теплый укол. Я охнула.

И она исчезла. Моя крошка с ангельским лицом исчезла. Я ее больше не видела и не чувствовала.

«Нет! – хотела крикнуть я. – Нет! Верните ее!»

Я слишком ослабла. Мои руки упали, как шланги без воды, а потом я вообще перестала их чувствовать. Перестала чувствовать себя.

Меня затопила тьма чернее прежней – будто на глаза быстро надели плотную повязку. Причем она закрыла не только глаза, меня саму придавило тяжеленным грузом. Сопротивляться я не могла. Проще сдаться. Позволить тьме столкнуть меня вниз, вниз, вниз, где нет боли, нет усталости и нет страха.

Бесконечное пламя все бушевало.

Прошли секунды или дни, недели или годы, но в конце концов время снова появилось.

Одновременно произошли три вещи – они выросли одна из другой, и я не поняла, что случилось вначале: время пошло, ослабло действие морфия, или я стала сильнее.

Власть над собственным телом возвращалась ко мне постепенно, и благодаря этому я смогла почувствовать ход времени. Я поняла это, когда пошевелила пальцами на ногах и сжала руки в кулаки. Но я не стала ничего делать с этим знанием.

Хотя огонь ни капельки не ослаб – наоборот, я даже научилась воспринимать его по-новому, ощущая каждый язык пламени в отдельности от других, – я вдруг обнаружила, что начинаю трезво мыслить.

Например, я вспомнила, почему нельзя кричать. Причину, по которой пошла на эти нестерпимые муки. Вспомнить-то вспомнила, но мне казалось невероятным, что я согласилась на такую пытку.

Это произошло как раз в тот миг, когда гнет, давящий на мое тело, полностью исчез. Для окружающих никаких перемен не произошло, однако меня, пытающуюся удержать крики и метания внутри, где они больше никому не могли причинить боли, словно бы отвязали от столба, на котором я горела, и заставили за него держаться.

Мне хватило сил лежать и не шевелиться, сгорая заживо.

Слух становился все острее и острее, я уже могла считать время по ударам бешено колотящегося сердца.

Еще я могла считать свои частые неглубокие вдохи.

И чьи-то тихие, ровные. Они были самые длинные, и я решила сосредоточиться на них: так проходило больше времени. Даже ход секундной стрелки был короче, и эти вдохи тащили меня к концу мучений.

Я становилась все сильнее, мыслила яснее. Когда раздавались новые звуки, я их воспринимала.

Послышались легкие шаги, шорох воздуха – отворилась дверь. Шаги приблизились, и кто-то надавил на мое запястье. Прохлады от пальцев я не ощутила: огонь стер все воспоминания о прохладе.

– Никаких перемен?

– Никаких.

Легчайшее прикосновение воздуха к опаленной коже.

– Морфием уже не пахнет.

– Знаю.

– Белла, ты меня слышишь?

Я понимала, что если разомкну губы, то не выдержу: начну орать, визжать и биться от боли. Даже если просто шевельну пальцем, все мое терпение будет насмарку.

– Белла! Белла, любимая, ты можешь открыть глаза? Можешь сжать руку?

Прикосновение к моим пальцам. Труднее было не ответить, но я лежала, как парализованная. Боль в этом голосе не шла ни в какое сравнение с той, какую Эдвард мог бы испытать. Сейчас он только боится, что я страдаю.

– Может… Карлайл, может, я опоздал?.. – сдавленно произнес он и затих.

Моя решимость на мгновение дрогнула.

– Да ты послушай ее сердцебиение, Эдвард! Оно даже сильнее, чем было у Эмметта. Никогда не слышал ничего подобного, в нем столько жизни. Белла будет само совершенство.

Да, не зря я молчу. Карлайл его убедит. Эдвард не должен страдать вместе со мной.

– А как же… позвоночник?

– Травмы у нее ненамного серьезнее, чем были у Эсми. Яд их исцелит.

– Но она так неподвижна… Наверняка я сделал что-то неправильно.

– Сынок, ты сделал все, что на твоем месте сделал бы я, и даже больше. Не уверен, что мне хватило бы мужества и веры ее спасти. Перестань себя корить, Белла поправится.

Надломленный шепот:

– Она, наверное, очень страдает.

– У нее в крови была большая доза морфия – неизвестно, как это повлияло.

Легкое касание на сгибе локтя. Вновь шепот:

– Белла, я тебя люблю. Мне так жаль…

Я очень хотела ответить, но это лишь усилило бы его муки. Нет, надо дождаться, пока я смогу держать себя в руках.

Все это время огонь продолжал бушевать в моем теле. Зато в голове освободилось много пространства. Появилось место для понимания разговоров, для запоминания происходящего, для мыслей о будущем, хотя бесконечный космос боли никуда не делся.

И еще было место для тревоги.

Где моя малышка? Почему ее тут нет? Почему они о ней не говорят?

– Нет, я останусь здесь, – проговорил Эдвард, словно отвечая на мои мысли. – Они сами разберутся.

– Интересное положение… – ответил ему Карлайл. – Я-то считал, что предусмотрел все.

– Я подумаю над этим потом. Мы подумаем.

– Уверен, впятером мы сумеем избежать кровопролития.

Эдвард вздохнул.

– Даже не знаю, на чью сторону встать. Я бы им обоим задал трепку. Ну да ладно, позже обсудим.

– Интересно, на чьей стороне будет Белла, – задумчиво произнес Карлайл.

Тихий вымученный смешок.

– Не сомневаюсь, она меня удивит. Всегда удивляла.

Шаги Карлайла стихли в коридоре, и я огорчилась, что никто ничего не объяснил. Они специально говорят загадками, чтобы меня позлить?

Я вновь начала считать вдохи Эдварда.

Десять тысяч девятьсот сорок три вдоха спустя в комнате раздались другие шаги. Более легкая поступь. Более… ритмичная.

Странно, что я вообще заметила эту разницу, ведь раньше ничего подобного я не слышала.

– Долго еще? – спросил Эдвард.

– Уже скоро, – ответила Элис. – Она становится гораздо четче. Я хорошо ее вижу. – Вздох.

– Все еще злишься?

– Да, спасибо, что напомнил, – пробурчала Элис. – Ты бы тоже умер от злости, когда понял, что оказался в заложниках у собственной сущности. Вампиров я вижу прекрасно, потому что сама вампир, людей тоже ничего – была человеком, а этих странных полукровок вообще не видно! Жуть.

– Сосредоточься, Элис.

– Ах да. Беллу разглядеть проще простого.

Ненадолго воцарилась тишина, а потом Эдвард вздохнул – по-новому, облегченно.

– Она действительно выживет.

– Ну конечно!

– Два дня назад ты не была так уверена.

– Потому что два дня назад я ее толком не видела! А теперь, когда белых пятен почти не осталось, это ясно, как день.

– Можешь сосредоточиться на моем будущем? Сколько времени на часах?

Элис вздохнула.

– Какой ты нетерпеливый! Хорошо, подожди секунду…

Ни слова, только дыхание.

– Спасибо, Элис, – радостно произнес Эдвард.

Сколько?! Неужели нельзя было сказать это вслух, для меня? Я что, о многом прошу? Сколько еще секунд мне гореть? Десять тысяч? Двадцать? Еще день – восемьдесят шесть тысяч четыреста? Или больше?