Братья Хорны молча переглянулись. Лиланд продолжал:— Интересно, что он предпримет дальше, этот норвежский бизнесмен…
После этих слов мистер Палмер, пританцовывая от радости, подошел к столу, на котором лежала груда иллюстрированных журналов.
Взгляд его упал на портрет неизвестного длинноволосого блондина с крепкими зубами из кошмарного видения Мэдлин, тот самый, который вызвал столь бурную реакцию Роннеты Пуласки — изображение это, размноженное на ксероксе, было разослано всем жителям Твин Пикса. Лицо Лиланда исказилось в яростной гримасе.
—Я узнаю его!.. — неожиданно закричал он на весь зал. — Я знаю этого человека!..
Бен посмотрел на Лиланда, как на настоящего сумасшедшего. — Кого? Кого ты знаешь?..
Держа в руках листок с портретом неизвестного, мистер Палмер подбежал к братьям Хорнам. — Его!.. Его я знаю!..
Бенжамин удивленно сдвинул брови. — Кого?..
Лиланд, потрясая листком, продолжал кричать:— Его, его!.. — Но откуда?..
Лиланд тяжело опустился в кресло. — Это было довольно давно… Нет, не очень чтобы, но все таки… — Лиланд путался, сбивался, стараясь совладать с душевным волнением. — Короче, у моего дедушки был небольшой домик на Жемчужных озерах… Так вот, нашим соседом как раз и был этот человек…
Джерри спросил равнодушно: Ты уверен в этом?..
Мистер Палмер, вскочив с кресла, забегал по каминному залу. — Уверен ли я в этом? Конечно!.. Я уверен в этом так же, как и в том, что я — Лиланд Палмер, а вы — Бенжамин и Джерри Хорн… Мне надо немедленно поговорить с Труменом.
Бенжамин, вспомнив недавно сказанную фразу: «я на сто процентов уверен только в том, что ни в чем не уверен», улыбнулся.
—А вот мой брат Джерри недавно сказал, что ни в чем нельзя быть уверенным, — произнес он.
Ничего не ответив, Лиланд, сжав в руке листок с портретом, опрометью выбежал из зала. Джерри вопросительно посмотрел на брата. — И что это с ним?.. — Не знаю, — ответил Бен. — А знаешь, что, Джерри?.. — Что?..
Взгляд Бена неожиданно стал холодным и злобным. — Что? — повторил Джерри. — Мне кажется, — медленно сказал Бен, — мне кажется, этого Палмера придется убить… Убей его, Джерри. — Мне кажется, — ответил тот, — что все это какой то кошмарный сон…

Глава 51

Бобби и Шейла строят планы на будущее. — Странное открытие, сделанное Одри Хорн в «Одноглазом Джеке». — Дэйл Купер узнает об исчезновении дочери Бенжамина Хорна. — Визит Гарланда Таундеша к Дэйлу; непонятные сигналы из космоса.

Болезнь Шейлы оказалась не столь серьезной, как сперва предположил Уильям Хайвер спустя несколько дней у нее появился аппетит, она смогла самостоятельно ходить. Здоровый цвет лица и уверенность в движениях позволили Уильяму выписать Шейлу из клиники гораздо раньше, чем он предполагал. Перед выпиской доктор Хайвер предложил девушке нанести визит в реанимационную палату к мужу — та согласилась.
Лео напоминал больше покойника, чем живого человека. Об этом говорили и мертвенно бледный цвет лица, и сиреневого цвета губы, и какой то мраморной оттенок кожи. Джонсон лежал в кровати; из носа больного к стоявшим рядом с койкой аппаратам, предназначение который Шейле не было известно, вели непонятные прозрачные трубочки. Тело больного опутывали разноцветные проводки, ведущие к другим аппаратам, осцилографы которых выписывали некие зигзаги причудливой конфигурации.
Зайдя в палату, Шейла боязливо покосилась на лежавшего мужа — он внушал ей страх даже прикованный к больничной койке. Заметив боязнь в глазах девушки, Уильям мягко произнес:— Шейла, подойди поближе… Не бойся…
Шейла сделала несколько шагов вперед. — Что с ним?..
Уильям откашлялся. — Пуля попала в позвоночник, мы извлекли ее оттуда. Ваш муж потерял очень много крови, вследствие этого в мозг перестал поступать кислород… Сейчас он находится в состоянии комы.
Шейла с сожалением посмотрела на Лео — несмотря на все мучения, которые она выносила из за него, ей стало жалко мужа. — А он что нибудь чувствует?.. Доктор, скажите, ему сейчас больно?..
Хайвер покачал головой. — Не думаю… Он ничего не чувствует и ничего не понимает… — И сколько времени он будет находится в этом состоянии?.. — Этого никто не сможет сказать, — ответил доктор. — Может быть — несколько месяцев, а может — и всю оставшуюся жизнь…
Шейла продолжала с жалостью смотреть на Лео. — Скажите, доктор, — несмело начала она, — скажите, его посадят в тюрьму?..
Уильям всем своим видом попытался выразить Шейле сочувствие — несмотря на свою нескрываемую антипатию к Джонсону. — Я знаю, — произнес он, — что ваш муж подозревается в совершении нескольких тяжелых преступлений… Впрочем, до полного излечения его вряд ли вызовут в суд. А до полного излечения еще очень далеко… — Он и так тут, как в тюрьме, — тихо сказала Шейла. — Подумать только — в таком состоянии провести всю жизнь… Это, должно быть, действительно страшно.
Доктор Харвей проводил девушку на улицу — там, сидя в отцовском «линкольне», ее поджидал Бобби.
После непродолжительного, но нежного приветствия, отъехав от клиники подальше, Бобби, остановив машину, принялся излагать возлюбленной свои планы дальнейшей жизни. — Послушай, дорогая, — сказал он, нежно поглаживая руку девушки, — значит, этого Лео никто и никогда не привлечет к ответственности, пока он находится в таком состоянии?.. — Да… А зачем ты меня об этом спрашиваешь?.. — Дело в том, что Лео положено крупное пособие по инвалидности — что то около пяти тысяч баксов…
Шейла, которая в это время думала совсем о другом, нехотя спросила:— Боб, а для чего тебе это надо?..
Бобби нетерпеливо перебил ее:— Ты ничего не понимаешь… Мы с тобой сможем прекрасно прожить на эти деньги, даже слишком прекрасно… Этого козла Лео, даже если он и оклемается, можно будет сложить где нибудь в тихом углу, кормить, поить и вешать на уши разную лапшу… Кстати, мне кажется, у него должны быть деньги, и, притом, немалые… Так что если его хорошенько прижать… — Бобби, ну скажи, чего тебе не хватает?.. — спросила Шейла. — Чего ты еще хочешь — новую машину, коттедж, тряпки, драгоценности?..
Бобби откровенно посмотрел на нее, как на провинциальную дурочку. — Ты ничего не понимаешь, — произнес он, — у тебя нет вкуса к жизни… Я говорю совершенно о другом — нам следовало бы сменить все — привычки, уклад, манеры, все, что люди называют «стиль жизни»… — А если Лео все таки придет в себя? — с сомнением спросила девушка.
Таундеш нетерпеливо замахал на нее. — Нет, ни за что!.. Я говорил с врачами — они очень удивлены, как ему еще удалось выжить после такой потери крови… Значит, согласна?.. — с надеждой в голосе спросил Бобби. — Не дождавшись ответа, он скривился, словно вспомнив что то ненавистное. — Знаешь, мне недавно попалась в руки тетрадь моего придурочного папочки, он, оказывается, пишет что то вроде мемуаров — ты же знаешь, он просто завернут на армии, ВВС, Вьетнаме и генерале МакКартуре… Такой ограниченный человек… — Боб сделал выжидательную паузу. — Просто я не хочу быть таким же, как и он… — А что ты предлагаешь?.. — Знаешь, Шейла, я хотел бы отсюда уехать… — голос Бобби приобрел мечтательные интонации. — Может быть, и не на всю жизнь… Так, попутешествовать… С тобой, разумеется, — спохватился он… — А как же Лео?..
Таундеш поморщился. — Что Лео?.. Разве он мало тебя избивал, мало издевался над тобой?.. Забудем этого Лео, как страшный сон…

По интонации девушка поняла, что Эмери, скорее всего, говорит правду.
Надев на глаза Эмери черную повязку, Одри произнесла на прощание:— И помни — я слишком много о тебе знаю… Надеюсь, ты будешь благоразумен, не так ли?.. Впрочем, — добавила она, — ты все равно не уйдешь от наказания…
Поставив пылесос в угол и аккуратно смотав шнур, Одри вышла из номера…

Дэйл и Гарри в очередной раз, всматриваясь в черты лица длинноволосого неизвестного с всклокоченной бородой, пытались найти хоть какое то сходство со всеми знакомыми и незнакомыми людьми, когда на столе шерифа зазвонил телефон. — Алло?..
В трубке послышался встревоженный голос Бенжамина Хорна:— Гарри?.. — Да. — Гарри, у меня неприятности… Исчезла моя дочь Одри…
«Черт, — подумал Трумен, — еще этого не хватало…»— Когда это случилось?..
Бенжамин растерянно ответил:— Точно сказать не могу… Я не видел ее вот уже два дня…
«Хорош папочка — решил шериф. — Целых два дня дочки не видит, и только теперь догадался позвонить…»
Будто бы прочитав мысли шерифа, Бенжамин произнес:— С ней иногда такое и раньше случалось — ну, мало ли что, с подругами за город отправилась или к кому нибудь на ферму в гости… Но обычно она меня в таких случаях предупреждала…
Трумен, прикрыв трубку рукой, прошептал Дэйлу:— Новость: исчезла Одри Хорн.
Купер, оторвавшись от изучения рисунка, с тревогой посмотрел на шерифа. — Спроси этого Бена, когда и при каких обстоятельствах он ее видел в последний раз, — прошептал он Трумену.
Отведя руку от трубки, Гарри спросил:— Когда Одри была в последний раз дома?..
Бенжамин после небольшой заминки ответил:— Честно говоря — не помню точно… — он добавил извинительным тоном: — Столько событий за это время, а у меня еще и эти идиотские переговоры… Совсем замотался. — Хорошо, — ответил ему Гарри. — Будем искать. Обо всех подробностях мы вас проинформируем.
Положив трубку на рычаг, он обернулся к Куперу. — Ну, что ты по этому поводу скажешь?..
Купер, серьезно посмотрев на шерифа, медленно произнес:— Не знаю… Но, если честно — мне этот ваш Бенжамин Хорн очень не нравится…

Придя в гостиничный номер, Купер, даже не выпив из термоса свой привычный кофе, вынул из внутреннего кармана пиджака диктофон и принялся надиктовывать; — Даяна, Даяна, сегодня очень тяжелый день… Много новостей и все — не очень хорошие… На этот раз я не буду слишком распространяться о своих взглядах на жизнь, постараюсь ограничиться лишь тем, что связано конкретно с расследованием убийства и некоторыми моими соображениями на этот счет… Первая новость — сегодня утром за кофепитием в закусочной Нормы Розенфельд сообщил о загадочном исчезновении из специализированной клиники моего бывшего напарника Уиндома Эрла… Ты знаешь, меня это почему то очень взволновало. Даяна, ты спросишь, какое отношение это исчезновение имеет к делу расследования убийства Лоры Палмер?.. Я и сам не знаю, какое именно, но мне почему то кажется, что имеет… Уиндом Эрл, по словам Альберта, просто растворился в воздухе, и никто не может сказать, как это ему удалось… Не знаю, как и за что он очутился в одиночке психбольницы — Розенфельд утверждает, что он будто бы очень много знал… Не имею представления даже, что именно это за знания, за которые можно попасть в такое суровое место… Следующая новость — только что выяснилось, что в неизвестном направлении исчезла Одри Хорн… Меня это известие взволновало больше всего — даже сам не знаю, почему… Даяна, надеюсь, ты не слишком ревнива, но только теперь я начинаю понимать, как дорого я отдал бы только за то, чтобы еще раз увидать ее улыбку… У меня нет ни одной более менее правдоподобной версии относительно ее исчезновения…
Купер не успел договорить — двери номера раскрылись — Дэйл успел только нажать диктофон на «стоп» и спрятать его в карман.
В комнату зашел Гарланд Таундеш — на нем была парадная офицерская форма, которую отставной майор надевал только в самых торжественных случаях. Подойдя к Куперу, майор важно протянул руку. — Отставной майор Военно Воздушных Сил Соединенных Штатов Америки, ветеран вьетнамской компании Гарланд Таундеш. — Медленно произнес он свой полный титул, имя и фамилию.
Купер в ответ пожал протянутую руку. — Дэйл, — сказал он просто. — Прошу садиться. — Купер указал на кресло. — Может быть, хотите кофе?.. — Нет, спасибо, — сдержанно поблагодарил его Таундеш.
Купер, который с первого же взгляда справедливо охарактеризовал для себя этого военного как полного дегенерата, придурка и тупого солдафона, мысленно приготовился к длительной беседе. — Мне очень приятно, — начал Гарланд, — очень приятно, что в вашем лице наш город обрел человека, который выяснит все обстоятельства этого ужасного преступления, которое взволновало общественность Твин Пикса…
«Идиот», — подумал Дэйл, с отвращением слушая суконные комплименты Таундеша.
После этой прелюдии Таундеш перешел к делу. — Я работаю в одной организации, название которой не хотел бы раскрывать даже вам по причине строжайшей секретности характера моей деятельности…
«Сейчас он начнет изображать из себя Джеймса Бонда, — почему то решил Купер, — старый маразматик… Еще похуже старика Хилтона…»— …я должен вам сказать, что эта секретность не совсем оправдана. Вы, наверное, хорошо знаете, что любая правительственная организация, работающая в подобных условиях, рано или поздно подвергается коррупции… Однако я, как военный человек, не могу нарушить взятого на себя слова и поэтому не стану говорить, что именно входит в мои обязанности… Если хотите, скажу только, что эта организация близка к НАСА и что в мои обязанности… м м м… как бы это поточней выразиться… входит анализ информации, которая улавливается специальными сверхчувствительными приборами из далеких галактик.
«Куда он клонит?» — подумал Купер. Таундеш, вытащив из нагрудного кармана кителя стопку сложенных бумажек, развернул их, и, протянув одну Дэйлу, произнес:— Эти сигналы поступали из глубин космоса в ночь с четверга на пятницу…
Купер задумчиво произнес:— Как раз в ту ночь, когда в меня кто то стрелял… — протянув руку, он со скрытой иронией спросил: — это не страшно, что я буду читать секретные документы?.. — Я доверяю вам, — успокоил Таундеш. — Спасибо за доверие…
На бумажке было изображено следующее:

/12Н/345Р/ 57 О/57 Е/6 ЕК/КУПЕР/37 А/37 А/ /80 А/34 Т/ 68 Е/69 С/ 86 А/ КУПЕР/ 09 1/ 03 X/ 32 X/ 03 У/ 57 М/ 80 В/ 66 А/21 IP/ 111 O/77 X/ 181 Н/ 34 В/ 46 X/ КУПЕР/ 51 X/ 32 К/ 03 Е/ 57 Н/ 61 В/28 А/20 А/ КУПЕР/ 36 Т/46 Т/ 51 Т/ КУПЕР/ 334 К/ 555 К/ 03 Р/7^ X/ КУПЕР/

Заметив среди непонятных цифровых символов свою фамилию, Купер, недоуменно повертев бумагу в руках, вопросительно посмотрел на майора. — Что это?..
Тот, взяв бумагу из рук Дэйла, ответил:— Не знаю… Но очень странно, что тут ваша фамилия, не так ли?
Купер с сомнением поинтересовался:— А ошибки тут быть не может?..
Гарланд ответил категорично:— Ошибка исключается.

Разумеется, повсюду было несколько сотен отпечатков. Немедленно отпечатки были сняты у всего персонала клиники и всех посетителей, побывавших в детском отделении на протяжении последней недели. Выяснилось, что все обнаруженные отпечатки принадлежат больным детям, посетителям, врачам, сестрам, за исключением отпечатков большого пальца и целой руки, оставленной на бутыли, найденной под кроватью погибшей девочки. Для меня стало очевидным, что это, скорее всего, — отпечатки, оставленные убийцей. Я сверился с централизованной картотекой в Вашингтоне, но обнаружилось, что этих отпечатков пальцев там нет. Тогда я пришел к выводу, что убийца родом из Альбервиля или окрестностей. Кроме всего, в пользу этого предположения говорило хорошее знание местности и, особенно, привычек сестер госпиталя. Тогда я предложил снять отпечатки пальцев у всех мужчин Альбервиля старше шестнадцати лет, а также у всех, кто приезжает в этот город на работу из окрестных поселков. Город насчитывал в то время что то около ста десяти тысяч жителей, из которых домовладельцами были более тридцати пяти тысяч. Я рассчитывал, что предстоит собрать что то около пятидесяти тысяч карточек с отпечатками пальцев для сравнения с теми, что были оставлены на месте преступления. Я прекрасно понимал и объем предполагаемой работы, и то, что до сего времени в Соединенных Штатах не предпринималось ничего подобного. Более того, я в тот момент даже не был уверенным в успехе. У меня было достаточно оснований предполагать, что это мероприятие может вызвать беспокойство и волнение общественности, стоит ей только понять, что именно заставляет власти пойти на такую решительную меру. Кроме того, в Соединенных Штатах нет закона, который бы обязывал население подвергаться дактилоскопической процедуре. И вряд ли найдется другая такая страна в мире, как наша, где столь глубоко укоренилось мнение, что регистрация отпечатков пальцев всегда связана с каким то преступлением, и, следовательно, снятия отпечатков пальцев не пристало требовать от законопослушных граждан. Неизвестно было, сколько жителей захотело бы уклониться от этой процедуры под таким предлогом, а это, как вы, наверное, сами прекрасно понимаете, поставило бы расследование на грань полнейшего срыва. И все ж я решил пойти на этот эксперимент.
Во избежание подобного рода протестов инициатива исходила не от полиции и не от Федерального Бюро Расследований, а от мэра города, очень уважаемого согражданами, который обратился к жителям с просьбой о добровольной помощи. Он заверил, что после того, как все отпечатки будут сравнены с отпечатками убийцы, карточки с ними не останутся в картотеке, а будут уничтожены. Более того, мэр гарантировал, что отпечатки будут сравнены только с отпечатками данного убийцы, а не будут использованы для сравнения с отпечатками пальцев других разыскиваемых преступников. Это означало, что и полиция, и Федеральное Бюро Расследований сознательно отказывалось от шанса раскрытия других преступлений. И, наконец, было решено, что служащие полиции будут сами ходить от дома к дому. Таким образом, никому из горожан не придется являться в полицейский участок. Как бы то ни было, но этот мэр пользовался в городе непререкаемым авторитетом и уважением, и горожане согласились подвергнуться дактилоскопированию. Спустя несколько дней после этого сообщения мэра операция по сбору отпечатков пальцев в Альбервиле началась. В первые дни в управлении городской полиции царило невероятное напряжение. Всеобщее возмущение и горячее желание найти преступника отодвинули на задний план все остальные соображения. По избирательным спискам местного муниципалитета контролировалась полнота охвата дактилоскопированием всего населения города. У приезжающих из окрестных поселков рабочих отпечатки пальцев собирали в соответствии с платежными ведомостями. Многие дома приходилось посещать по несколько раз, так как их хозяева не всегда оказывались дома, но спустя десять дней было собрано около двадцати карточек с отпечатками. Однако разыскиваемых отпечатков среди них так и не обнаружилось. Спустя еще несколько недель полиция собрала еще тридцать тысяч, но цель по прежнему не приблизилась ни на шаг. Однако отступать было поздно. Спустя месяц дактилоскопированием было охвачено около сорока пяти тысяч жителей города. Надежда на положительный результат упала до нулевой отметки, так как практически все взрослые жители города и приезжавшие на работу из соседних поселков были охвачены дактилоскопированием. Я уже начинал было подумывать, что преступник скрылся из Альбервиля когда местный шериф предложил мне проверить лиц, лишенных избирательного права.
Таких, кстати, оказалось что то около восьмисот человек. Среди них был и некто Питер Гриффит — худощавый, приятной наружности молодой человек, известный в округе своей необычной любовью к детям. Он оказался сыном эмигранта из Уэльса, и поэтому не прожив в Америке положенных пяти лет, пока не получил гражданства, а с ним — и избирательного права. У юноши были взяты отпечатки пальцев, и спустя несколько часов выяснилось, что они совпадают с искомыми. Большой и указательный палец левой руки Гриффита полностью соответствовал отпечаткам, найденным на бутыли. Таким образом, успех, как это чаще всего и бывает, пришел в самую последнюю минуту. Позади остались все сомнения и разочарования. Проведенные в последующие дни допросы показали, что охота за отпечатками пальцев привела к цели. Гриффит иногда приходил в детское отделение госпиталя якобы для того, чтобы поиграть с детьми, и неплохо знал расположение комнат и коридоров. У него не оставалось иного выхода, как признаться в преступлении. Этот молодой человек с лицом ребенка, неспособный регулярно трудиться, лишенный естественной тяги к женщинам, производил на меня весьма странное впечатление. Возможно, он был убийцей не только Джун, но и двух других девочек, но у меня не было никаких улик, даже косвенных, чтобы обвинить его и в тех преступлениях. Так вот, раскрытие этого преступлении и есть ответ на вопрос — «Что же может дактилоскопия?» Уличить Гриффита в убийстве удалось только благодаря неизгладимой печати на его пальцах…
Закончив свой рассказ о дактилоскопии и ее возможностях Розенфельд медленно обвел взглядом сидящих в зале и спросил:— Есть какие нибудь вопросы?.. — Нет, — ответил со своего места Хогг.
Альберт чему то заулыбался. — Может быть, хотите послушать об идентификации трупов?..
При слове «труп» Люси Моран заметно побледнела. — Нет, нет, — замахала она руками, — не надо о трупах, мистер Розенфельд. Как нибудь в другой раз…

Несмотря на цепь загадочных событий, начавшихся в городе с убийством Лоры Палмер, жизнь в Твин Пиксе шла своим чередом: служащие продолжали каждое утро наведоваться на работу в офисы, бензоколонка Эда Малкастера исправно заправляла автомобили горожан, школьники, как всегда, ходили на занятия.
В средней школе, где училась Донна, готовился вечер, на котором с чтением стихов любимых поэтов собиралась выступить и Донна. На вечере она решила выступить со стихотворением, посвященным старику Хилтону.
Стоя посреди гостиной, она читала Джозефу и Мэдлин с необычайной выразительностью:

Однажды к лекарю старик пришел,
Сказал: «Я стал на голову тяжел!»

Ответил лекарь: «Что ж, твои года
Тому причина, что пришла беда!»

Больной заголосил: «Мой меркнет свет!»
Врач объяснил: «Все от преклонных лет.»

Сказал старик: «Я согнут, словно лук!»
«От возраста и этот твой недуг!»

Старик стенал: «Горька моя еда!»
«Что делать, лекарь отвечал, — года».

«Вздохнуть мне трудно. Все вокруг темно!»
«Так в возрасте твоем и быть должно».

Заохал Хилтон: «Ослабела похоть!»
Ответил врач: «Ты стар, так что же охать!»

Сказал болящий: «Что со мною сталось!»
Кивнул целящий: «От годов усталость».

Разгневавшись, больной немного ожил
«Ты словно швец, что шьет одно и то же.

Года, года — заладил мне на горе,
Меж тем есть снадобье от всякой хвори.

Не можешь одолеть болезней зло,
«Так избери другое ремесло!»

«Что ж, — врач кивнул, — мне наблюдать случалось,
Как гнев напрасный порождает старость.

От старости твое не только тело,
Но и душа изрядно одряхлела.

Кто, гневаясь, себя сдержать не может,
Тем никакое зелье не поможет!

Произнесла Донна последнее двухстрочье на одном дыхании. — Ну, как? — вопросительно посмотрела девушка на Джозефа и Мэдлин, — Что? — Не понял Хэрвэй. — Старик Хилтон?.. — Нет, как тебе понравилось это стихотворение?..
Джозеф не успел ответить — из комнаты Уильяма послышалось:— Донна, тебе звонят…
Та обернулась. — Кто же?.. — Какой то мистер Гарольд Смит… Кто это такой?..
Вспомнив о соседе старой миссис Тернер, которому она оставила записку, девушка крикнула отцу:— Не клади пока трубку… Я подойду к телефону, который в коридоре… — Хорошо…
Взяв трубку, Донна услышала:— Это мисс Хайвер?.. — Да… — Вы оставляли мне записку?.. — Я, — согласилась девушка.
Звонивший выдержал небольшую паузу — видимо, обдумывал что то свое. — Мисс Хайвер, вы что то хотите у меня узнать?.. — Да, хочу…
Голос звонившего стал несколько резковат. — Что же именно?
Девушка принялась объяснять:— Понимаете, сейчас я участвую в программе Нормы Дженнингс «Обеды на колесах», и так получилось, что мой маршрут совпадает с маршрутом покойной Лоры Палмер. Дело в том, что Лора была моей подругой…
Мистер Смит перебил Донну:— Я знаю…
Девушка продолжила:— В смерти Лоры много таинственного и загадочного. Миссис Тернер, ваша соседка, сказала, что вы были дружны с покойной…
Мистер Смит вновь перебил Донну:— Совершенно верно — После небольшой паузы Донна несмело предложила звонившему:— Может быть, вы могли бы мне помочь разобраться кое в чем?..
Мистер Смит некоторое время молчал, обдумывая просьбу девушки. — А вы уверены, что действительно хотите того, о чем просите?.. — Да, конечно… — Хорошо… Я подумаю… Может быть, и сумею вам чем нибудь помочь.
После этих слов мистер Смит повесил трубку. Доктор Уильям, выйдя из кабинета, подошел к дочери и поинтересовался:— Что это за мистер Смит?.. Он из Твин Пикса?..
Донна отошла от телефона. — Да…
Уильям пожал плечами. — Никогда не слышал о таком человеке… Во всяком случае, не припомню что то, чтобы какой нибудь мистер Смит обращался в нашу клинику за то время, что я в ней работаю… А что ему надо?..
Донна нехотя произнесла:— Так, пустяки…
Уильям Хайвер достаточно хорошо знал свою дочь, чтобы не забывать всякий раз, что под пустяками она подчас подразумевает и самые серьезные вещи.
Уильям попытался улыбнуться. — Так какие же пустяки?.. — Это насчет программы «Обеды на колесах», — улыбнулась в ответ девушка. — Там кто то перепутал заказ или что то в этом духе… Не обращай на это внимания, папа…

Глава 53

Томми Хогг беседует с Шейлой о Лео. — Некоторые размышления Купера, надиктованные Даяне. — Еще одна встреча Гарланда Таундеша с Леди С Поленом — Ночной звонок Куперу.

Несмотря на сильные, хотя и скрываемые симпатии шерифа Трумена к Энди Брендону, он очень редко посылал его на задания, связанные с беседами с людьми по причине, вполне объяснимой — из за чрезмерной сентиментальности, переходящей иногда в плаксивость последнего. Трумен, как человек обходительный, всегда предпочитал делать подобные вещи самостоятельно. В случае же, если по каким то неотложным делам он не мог переговорить с человеком, то поручал это Томми Хоггу.
Известие об исчезновении Одри Хорн не позволило Трумену, как он первоначально предполагал, переговорить с Шейлой Джонсон о ее муже с глазу на глаз, и он решил доверить эту беседу индейцу.
Притормозив у коттеджа Джонсонов, Хогг заглушил двигатель и, хлопнув дверкой, подошел к дому. Постучав, он крикнул:— Откройте!.. Полиция!..
Хогг специально избрал такой полушутливый — полусерьезный тон, желая таким образом внести в предстоящую беседу некоторую неофициальность.
Двери раскрылись, и на пороге появилась хозяйка. — Мистер Хогг?..
Томми откашлялся. — Да.
Шейла отошла вглубь прихожей, освобождая полицейскому проход. — Прошу вас…
Пройдя в зал, заместитель шерифа с удовольствием уселся на предложенное Шейлой кресло и, отказавшись от кофе, произнес:— Шейла, мне надо с вами кое о чем поговорить…
Шейла была заранее готова к визиту полицейского. — Видимо, вас интересует что то о моем муже Лео Джонсоне?..
Хогг наклонил голову в знак согласия. — Да.
Вытерев мокрые после мытья посуды руки о передник, Шейла внимательно посмотрела на Хогга. — Пожалуйста…
Томми откашлялся. — Вам, наверное, известно, что Лео подозревается в совершении нескольких тяжких преступлений… Лора Палмер…
Шейла перебила полицейского:— Насколько мне известно, в смерти этой девушки подозревается крупье Жак Рено…
Хогг жестом руки прервал девушку. — Не перебивайте… Да, крупье «Одноглазого Джека» Рено, уже, как вам наверное известно, покойный, действительно подозревался в убийстве Лоры Палмер… Однако, как мы выяснили, в этом преступлении, равно как и в насилии над Роннетой Пуласки он невиновен… — Тогда о чем же речь?..
Томми, поправив кобуру с кольтом, прикрепленную к поясу, произнес:— Дело в том, что ваш муж имел кое какие контакты с этим Рено… Может быть, вы скажете, какие именно?..
Шейла наконец поняла, чего именно добивается от нее Хогг. — Значит, — медленно произнесла она, — значит, вы хотите, чтобы я дала против Лео показания?.. — Можете называть это так, — ответил Томми.
Шейла вспомнила слова Бобби о том, что пока Лео находится в состоянии комы, он будет получать медицинскую страховку.
«Значит, — решила она, — значит, если я дам показания против Лео, все может измениться… Его, возможно, по мере выздоровления смогут перевести куда нибудь в тюремный госпиталь…»
Шейла с самым решительным видом поднялась со своего места. — Извините, — сказала она твердым голосом, — извините, но я не могу давать показания против собственного мужа. Насколько я знаю, заставлять меня сделать это — противозаконно.
Хогг пожал плечами. В этом движении явственно прочитывалось: «Не хотите — как хотите, никто заставлять не будет».
Поднявшись с кресла, Хогг попрощался и, уже стоя в дверях, произнес:— А вы все таки подумайте над моим предложением…

С недавних пор Купер стал очень внимательно наблюдать за Лиландом Палмером. Он никак не мог понять — действительно ли рассудок несчастного отца помутился после гибели дочери, или в его странном поведении кроется еще какая то неизвестная пока причина. Купер все чаще склонялся ко второму, однако, войдя в положение Лиланда, устыдился своих мыслей. Отец Лоры Палмер мог вызывать только сочувствие, и, высказывая соображения об этом чувстве, Купер наговорил Даяне целую кассету— Даяна, Даяна… Для того, чтобы понять другого, то есть, чтобы воспроизвести в себе его чувства, я стараюсь, прежде всего, отыскать причину… Например, глядя на отца погибшей школьницы, я спрашиваю себя еще и еще раз — «чем же он опечален?» и, понимая причину, воспроизвожу те же чувства печали. Но чаще всего я опускаю это и воспроизвожу в себе это чувство по тем действиям, которое оказывает оно на других, воспроизводя выражение глаз Лиланда, голоса, жесты, мимику, походку… Тогда сочувствие возникает у меня вследствие ассоциации движений и ощущений. Мне кажется, Даяна, что в этой способности понимать чувства другого каждый из нас ушел очень далеко, и почти непроизвольно, в присутствии человека — в моем случае Лиланда Палмера — упражняемся в этой способности. Даяна, всмотрись как нибудь в игру черт своего лица, как оно все дрожит и изменяется от непереставаемого подражания и отражения того, что совершается вокруг тебя… Если ты спросишь меня, почему воспроизведение в себе чувств другого для нас столь легко, то ответ, как мне кажется, очень прост: человек, благодаря своей очень тонкой и хрупкой организации духа очень труслив, и учительницей сочувствия он всегда имел только трусость. В течение многих тысячелетий он видел в каждом знакомом и незнакомом существе опасность: при одном только взгляде на него он тотчас же воспроизводил в себе выражение черт его лица и его манеры, и по этим чертам и манерам делал заключение о добром или злом намерении. Эти толкования намерений по движениям и линиям человек применил даже к неодушевленной природе, воображая ее одушевленной: я абсолютно уверен, что те ощущения, которые мы испытываем при виде леса, травы, воды, скал, огня, моря, зверей имеют именно такое происхождение. Радость и приятное удивление, даже смех — это, Даяна, позднейшие дети сочувствия и младшие братья страха… Таким образом, Даяна, вынужден признать, что сочувствие по своей глубинной природе — неискреннее чувство… Мне иногда кажется, что сочувствия следует стыдиться…

Глава 54

Загадочный звонок Донне Хайвер. — Письмо, прочитанное ночью Дэйлом Купером. — Беседа Гарри Трумена и Хэнка Дженнингса.

Донна посмотрела на часы, висящие над дверями — было начало двенадцатого. Джозеф перехватил взгляд девушки, поднялся и начал собираться: юноша всегда комплексовал, когда при нем смотрели на часы, думая, что таким образом ему пытаются дать понять, что он своим присутствием отнимает у людей время.
Донна, взяв его за руку, произнесла:— Посиди еще немножко…
Джозеф заколебался, «Может быть, действительно еще минут десять пятнадцать…» — подумал он. Ему явно не хотелось уходить из дома Хайверов.
В этот момент из кабинета доктора Уильяма послышалось:— Донна!.. Ты собираешься ложиться спать?.. Уже двенадцать!..
Девушка отмахнулась:— Папа, ты всегда преувеличиваешь!.. Еще полчаса!..
Хэрвэй резко поднялся. — Извини, дорогая, мне надо идти… — Хорошо, — согласилась она, не выпуская из своих ладоней руку Джозефа. — Хорошо, Джозеф… Завтра позвонишь, правда?..
Джозеф кивнул в ответ. — Обязательно позвоню.
Надев свою кожаную куртку, Джозеф, поцеловав девушку, направился в сторону дверей.
Сразу же после ухода Джозефа из кабинета отца вновь послышалось:— Донна, тебя к телефону…
Донна подняла голову. — Кто? — Не знаю… Какой то мальчик, судя по голосу.
Донна удивилась:— Мальчик?.. Не может быть. — Встав с дивана, она подошла к телефону, находящемуся в коридоре. — Папа, не клади пока трубку…
Из трубки послышалось:— Это мисс Хайвер?..
Голос был мальчишеский, ломкий и почему то показался девушке знакомым. «И где это я могла его слышать?..» — подумала она. — Да, — вежливо ответила Донна. — Вы меня помните?..
Как ни силилась девушка, но припомнить, кому же может принадлежать этот голос, так и не смогла. — Извините, что то не припоминаю…
Из трубки послышался легкий смешок. — Очень странно… А ведь не далее, как сегодня утром я вас озадачил… Слишком даже, я бы сказал, озадачил…
«Кто же это?» — недоумевала Донна. Звонивший, выждав паузу, произнес только одну фразу:— «Кукурузное пюре»… Ну, вы, надеюсь, вспомнили?..
В этот момент в сознании Донны воскресла картина: полутемная комната… старуха с жидкими седоватыми прядями… книжный шкаф с фолиантами в кожаных переплетах… «Я просила не присылать мне больше кукурузного пюре…» Щелчок пальцев над головой и непонятная фраза: «Иногда это делается вот так!..»
Донну осенила догадка:— Ты — внук миссис Тернер?.. — Да, — важно ответил мальчик. — Ты занимаешься магией?..
Младший Тернер с необыкновенной гордостью в голосе согласился:— Да, занимаюсь…
Девушка, взяв в руки телефон, уселась в кресло. — Ты хочешь мне что то сказать?.. — Хочу…
Донна вновь поинтересовалась — на этот раз более взволнованно:— Это касается Лоры Палмер?..
В ответ девушка услыхала загадочные слова:— Je suis une ame solitaire… — Что, что?.. — Не поняла она.
Мальчик повторил:— Je suis une ame solitaire, — после чего из трубки послышались короткие гудки.
Донна так и осталась стоять в полном недоумении, забыв даже положить на рычаг телефонную трубку…

После звонка Одри Дэйл понял — в эту ночь заснуть ему не удастся. Одевшись, он пошарил по карманам в поисках сигарет и, обнаружив, что курить нечего, расстроился еще больше.
«Сигареты наверняка есть внизу у портье, — подумал он, — надо бы спуститься…»
Купив пачку «Мальборо», Дэйл уже собрался было уходить. — Мистер Купер, — произнес портье.
Дэйл обернулся. — Да — портье, протягивая Куперу конверт, произнес:— Вам письмо… Извините, забыл передать утром…
Дэйл устало улыбнулся. — Ничего, ничего… — сунув конверт в боковой карман пиджака, он поднялся по лестнице на этаж.
Закрыв двери, Купер уселся на кровать и, вытащив из кармана конверт, прочитал:
«Специальному агенту Федерального Бюро Расследований Дэйлу Куперу. Оскар Глейзер».
Это имя — Оскар Глейзер — невольно заставило Купера вздрогнуть.
…Это было его первое серьезное дело — дело об убийстве и краже из сейфа трехсот тысяч долларов. Случилось оно почти три года назад, и Дэйл уже потихоньку начал забывать подробности того расследования. Именно благодаря профессионализму Купера гравер Глейзер был схвачен и передан в руки правосудия. Преступление было совершено в Кливленде, и по законам штата Огайо преступника неминуемо ждала смертная казнь. Купер никак не мог понять, что же именно побудило Глейзера написать ему письмо — а оно, несомненно, было написано из тюремной камеры, об этом свидетельствовал штампик полицейского цензора.
Вскрыв конверт, Дэйл вытащил оттуда несколько грязно серых листков тонкой, почти полупрозрачной бумаги, испещренной чрезвычайно мелкими буквами.
«Дорогой мистер Купер, — принялся читать Дэйл, — не удивляйтесь, когда получите это письмо. По моей просьбе мое тюремное начальство выяснило Ваше теперешнее местонахождение в Департаменте ФБР в Сиэтле… Близится день моей казни, и я решил рассказать Вам о всех своих прегрешениях. Таково было мое последнее желание, и начальник тюрьмы, где я сейчас нахожусь, не отказал мне в нем. Возможно, мое письмо отнимет у Вас немало драгоценного времени, и все же, прошу Вас внимательно прочитать его.
Как вы, мистер Купер, наверное, догадываетесь, смертный приговор мне был вынесен за тяжкое преступление — я был признан виновным в убийстве и похищении из сейфа значительной суммы денег. Никому не приходило в голову подозревать меня еще в чем то, помимо этого и, строго говоря, у меня нет ни малейшей необходимости признаваться еще в одном, куда более страшном преступлении — ведь я и так приговорен к высшей мере наказания, и усугубить мою участь уже ничто не сможет.

Так вот я принял на душу смертный грех — убил родного брата. Наверное, вам, мистер Купер, трудно представить себе, как это у меня поднялась рука на единственно близкого мне человека. Что ж, подобное недоумение мне целиком понятно. Именно потому, что мы были братьями, у меня и появилась мысль об убийстве. Не знаю, доводилось ли вам испытывать это самому, но, как ни странно, близких людей зачастую связывает не любовь, а, скорее, острая ненависть. Об этом немало написано в книгах, так что, мистер Купер, не я первый, не я последний. Причем вражда к родному и близкому человеку, как правило, куда сильнее и непримеримей, чем к постороннему. Какою же она должна быть к брату, похожему на тебя, как две капли воды!.. Мне иногда кажется, что даже если бы не существовало иных причин, одного этого сходства было бы вполне достаточно, чюбы придти к мысли об убийстве. Не что иное, как ненависть — это я теперь хорошо понимаю! — помогло мне, трусу, совершить это преступление.
Присыпав труп брата землей, я не торопился покидать место преступления. Примерно полчаса спустя на дорожке показался садовник в сопровождении прислуги. Садовник и прислуга, разумеется, хорошо знали о моем отъезде на Аляску. Меня охватило волнение, мне впервые предстояло сыграть роль брата. Но я взял себя в руки и, подражая его голосу, как ни в чем не бывало, сказал: «А а, вот и садовник собственной персоной. А я встал пораньше и решил вам немного помочь… Надеюсь, за день вы управитесь с колодцем? Что ж, не буду мешать вам…»
И, копируя походку брата, я неторопливо зашагал к моему уже дому.
Все шло как по маслу. Целый день я провел в кабинете брата, усердно изучая его дневники, счета и расходные книги — ведь это было единственное, чего мне не удалось сделать за все время подготовки к убийству. А вечером я уже сидел перед телевизором с его ни о чем не подозревавшей женой — теперь она уже принадлежала мне. Я весело болтал о разных пустяках и смеялся, как это обычно делал по вечерам мой брат. Ночью, набравшись храбрости, я даже рискнул предложить ей близость. Правда, в этот момент я уже не чувствовал в себе прежней уверенности — подробности интимной жизни погибшего брата мне, разумеется, не были известны. Но меня поддерживала надежда, что даже в случае разоблачения я не рискую ничем — ведь, как никак, она в свое время питала ко мне самые нежные чувства. Однако все было просто замечательно — она не заметила никакой подмены. Так я совершил еще один страшный грех — прелюбодеяние с женой брата.
Целый год после этого моя жизнь лилась нескончаемым потоком наслаждения. И если что и омрачало ее, так это только преследовавший меня дух убитого брата, в остальном же у меня было все, что необходимо для полного счастья — много денег и любимая женщина, которая безраздельно принадлежала мне.
Однако в силу своего характера я довольно скоро пресытился жизнью добропорядочного семьянина. Спустя год я начал охладевать к жене. Ко мне вернулись прежние привычки, и я пустился в разгул. Я сорил деньгами направо и налево, дарил любовницам соболей и бриллианты, проигрывал огромные суммы в Лас Вегасе и, наконец, обнаружил, что колоссальное состояние, доставшееся мне от брата, промотано, и что я по уши в долгах. Ждать помощи теперь было уже неоткуда, и ради денег я решился пойти на новое преступление.
Собственно говоря, мистер Купер, оно совершенно логически вытекало из первого. Еще в ту пору, когда во мне только зрело намерение убить брата, я учитывал возможность подобного ра жития событий. Если мне перевоплотиться в своего старшего брата, рассуждал я, то я смогу без особого риска совершать новые преступления. Если вы, мистер Купер, не понимаете, что я имею в виду, то поясню: предположим, что младший брат, о котором после его отъезда на Аляску, ни слуху, ни духу, возвращается в Огайо и совершает убийство или крупное ограбление… То есть, я хочу сказать, что в этом случае искать будут его, а старший брат, разумеется, останется вне всяких подозрений.
К этому следует добавить, что вскоре после убийства брата я сделал одно открытие, которое совершенно поразило меня, и лишний раз убедило, с какой легкостью я могу делать все, что захочу.
Как то раз я делал записи в дневнике брата, стараясь как можно точнее воспроизвести его почерк. Скажу вам честно, мистер Купер, это было довольно тягостное занятие, но, коль я уж превратился в старшего брата, приходилось терпеть, поскольку он всю свою жизнь, чуть ли не со школы, исправно вел дневник… Если бы я не делал этого, то мог бы вызвать подозрения. Так вот, сделав запись, я, по обыкновению, принялся сравнивать ее с предыдущими, сделанными рукой покойного, и вдруг, на одной из страниц, в углу, увидел чернильный отпечаток его пальца.
У меня похолодело внутри: я прекрасно знал о дактилоскопии и возможностях современной криминалистики, и то, что я не обнаружил этого раньше, было с моей стороны непростительной оплошностью. Обнаружив в дневнике отпечаток пальца брата, я понял, что эта улика может выдать меня с головой.
Я нашел хорошее увеличительное стекло, сделал на отдельном листке бумаги оттиск своего пальца и принялся сличать его с найденным в дневнике. На первый взгляд эти отпечатки казались очень похожими, но только на первый взгляд. Внимательно сравнивая линии, я обнаружил некоторое расхождение. На всякий случай я незаметно взял отпечатки пальцев у жены и прислуги, но их капилярные линии столь значительно отличались от тех, что я увидел в дневнике, что мне даже не пришлось сравнивать их под увеличительным стеклом. Итак, мне было совершенно ясно, что отпечатки пальцев на странице дневника могут принадлежать только моему брату. В том, что наши отпечатки оказались очень похожими, не было ничего удивительного — недаром же мы с ним близнецы.
Опасаясь, что найденный мною отпечаток может оказаться не единственным, я принялся внимательно осматривать окружающие предметы. Тщательно, страницу за страницей я перелистывал все книги обширнейшей библиотеки брата, выворачивал наизнанку все шкафы и ящики, но нигде не обнаружил ничего подозрительного. Теперь, понял я, можно было не волноваться, стоит только сжечь злополучную страницу дневника — и я в полной безопасности. Недолго думая, я приготовился уже бросить ее в огонь, но в самый последний момент передумал. Меня осенила одна идея. Я подумал: «А что, если перенести найденный отпечаток на какой нибудь трафарет и использовать его, когда я захочу совершить новое преступление?» Предположим, рассуждал я, мне придется по какой нибудь причине совершить повое убийство. В этом случае вполне сгодится версия о возвращении из Аляски моего беспутного младшего брата — выступить в его роли, в случае чего, мне не составило особого труда. Одновременно я позабочусь об алиби для второй половины своего «я», а именно для старшего брата. Совершая убийство, я, разумеется, постараюсь сделать все, чтобы не оставить на месте преступления никаких улик. Возможно, что всего этого окажется вполне достаточно. Но что делать, если подозрение все таки падет на меня? Кто сможет поручиться, что мое алиби будет абсолютно безупречным?

Купер прочел это письмо на едином дыхании. Несмотря на кажущуюся внешнюю невозмутимость, Дэйл отличался впечатлительностью и образностью мышления — за время чтения этого письма он представлял себя и на месте убийцы, и на месте его жертв…
Отложив листки бумаги на тумбочку, Купер подумал: «Еще одно подтверждение того, что любое преступление, как бы хорошо оно не было задумано, всегда будет раскрыто… Да, тогда в Огайо было проще — никакой мистики, никаких загадочных сигналов из космоса… А может быть, все это хорошо продуманная мистификация?»
Купер вспомнил, что сразу же по приезде в Твин Пикс он был поражен необычностью облика и особенно манерами поведения некоторых обитателей города — Леди С Поленом, старик Хилтон, а теперь — этот полусумасшедший контуженный во Вьетнаме майор Гарланд Таундеш. Не разыгрывают ли они его?.. Да нет, не похоже, какой уж розыгрыш — за такое короткое время — два явно преднамеренных убийства и насилие над Пуласки.
«Что же с Одри? — вновь подумал Купер. — Интересно, откуда она могла мне звонить?»
Подойдя к телефону, Дэйл набрал номер шерифа Гарри Трумена. — Алло, Гарри?..
Из трубки послышалось:— Это секретарша шерифа Люси Моран.
Дэйл впервые за весь вечер улыбнулся — вспомнив странные отношения этой девушки с заместителем Трумена Энди. — Да, Люси… — произнес Купер. Ему не хотелось огорчать ее, сразу же сказав: «Соедини меня с Труменом». — Как дела, Люси?..
Голос девушки приобрел доверительные интонации. — Только что был Энди… Ты знаешь, — с недавних пор секретарша стала говорить Дэйлу «ты» и очень гордилась этим, — ты знаешь, Дэйл, мне кажется, он наконец то начинает проявлять себя настоящим мужчиной… Он сегодня очень решителен — наверное, готовится к разговору со своей матушкой…
Справедливо предположив, что сейчас мисс Моран не менее получаса начнет рассказывать ему о тонкостях своих взаимоотношений с Брендоном, Дэйл прервал ее: — Люси, скажи мне пожалуйста, а Гарри все еще у себя?.. Он проводил меня до гостиницы, но в самый последний момент о чем то вспомнил и, как мне показалось, собирался вернуться в участок…
Люси несколько обиделась такому повороту сюжета — она была уверена, что Купер обязательно выслушает ее жалобы на Энди и его матушку. — Да, — ответила она после недолгой паузы. — Он только что прошел в свой кабинет… Кажется, беседует с Хэнком Дженнингсом. Вас соединить?.. — Нет, — ответил Купер, — если он так занят, то лучше не надо… Скажи ему, что, как только освободится, пусть попробует еще раз связаться с Бенжамином Хорном и побеседовать с ним насчет дочери… Если что нибудь выяснит, пусть позвонит мне…

Гарри Трумен действительно вернулся в свой кабинет — он вспомнил, что назначил свидание Хэнку. Муж Нормы, как досрочно освобожденный, по закону должен был раз в неделю являться в полицейский участок для освидетельствования благонадежности и законопослушности. Нельзя сказать, что такие регулярные визиты нравились Хэнку, но, помня шаткость своего положения, он предпочитал выполнять все предписания на этот счет.
Войдя в свой кабинет, Трумен поморщился — в воздухе пахло дымом дешевых сигарет. За его столом, развязно развалившись и положив ноги на бумаги, восседал досрочно освобожденный. Подняв голову на вошедшего, он поздоровался таким тоном, будто бы это он был шерифом, а Гарри пришел к нему в гости:— Ну, привет, Гарри…
Трумен, не отвечая, подошел к окну и открыл форточку.
Хэнк с улыбкой наблюдал за действиями шерифа. — Привет, — повторил он. — Гарри, ты почему со мной не здороваешься?..
Подойдя к столу, Трумен кивнул и выразительно посмотрел в глаза Дженнингсу. — Здравствуй, Хэнк… Могу поспорить на что угодно, что Люси Моран просила тебя ждать моего появления не в кабинете, а в фойе… — продолжая смотреть на Хэнка, Трумен добавил, но голосом, в котором сквозило неприкрытое раздражение: — Может быть, ты, наконец, поднимешься из за стола?
Хэнк нехотя уступил место шерифу. — Спасибо, — кивнул тот, — ну, что скажешь?..
Хэнк уселся в соседнее кресло. — Что ты имеешь в виду?..
Гарри, вытащив из ящика письменного стола пачку бумаг, поискал одну, нужную и, сделав какие то пометки, протянул ее Хэнку. — Подпиши тут. — Он ткнул авторучкой в какую то графу в конце листка.
Дженнингс, взяв у шерифа авторучку, вопросительно посмотрел на него. — Что, опять?..
Трумен тяжело вздохнул — по всему было видно, что беседы с Хэнком, видимо, достаточно регулярные, не были любимы шерифом. — Да. Таков закон.
Хэнк, молча поставив свою подпись, отдал Гарри авторучку. — Послушай, я всякий раз подписываю какие то бумаги, и никак не могу понять — под чем же ставлю свою подпись. Может быть, объяснишь?..
Трумен вновь вздохнул. — По существующему положению, — начал он официальным тоном, каким полицейские обычно разъясняют задержанным их права, — по существующему положению, гражданин Дженнингс, вы, как досрочно освобожденный, обязаны являться в полицию раз в неделю и письменно свидетельствовать в том, что никаких противоправных действий не совершаете и не намереваетесь… Впрочем, — он подвинул Дженнингсу лист, на котором тот только что оставил свой автограф, — все это тут записано… Мог бы удосужиться прочесть сам.
Хэнк ухмыльнулся. — А мне, может быть, лень все это читать… — с конца сигареты, которую курил досрочно освобожденный, упал пепел; это не укрылось от взгляда Трумена. — Тебе вот читать лень, — сказал он, — а моей секретарше потом не лень убирать то, что ты насвинячил в этом кабинете… И вообще, что это за манера — класть ноги на стол?..
Хэнк поспешно загасил сигарету. — Хорошо, хорошо, больше не буду, — произнес он. — И вообще, Гарри, не стоит так нервничать… Ты же видишь, я после выхода из тюрьмы веду себя очень и очень спокойно, всякий раз по первому требованию являюсь к тебе в участок… Мне кажется, — добавил он с улыбкой, — мне кажется, Гарри, у тебя нет поводов для беспокойства…
Гарри поморщился — до того не нравилась ему развязность Дженнингса.
Подняв голову, он сказал:— Для бескопойства у меня есть тысячи других поводов, Хэнк.
Дженнингс прищурился. — Если не секрет, каких же?..
Гарри вновь вздохнул — на этот раз еще тяжелее. Исчезновение дочери Бенжамина Хорна не давало ему покоя.
Он махнул рукой. — А а а… — Гарри уже хотел сказать Хэнку об этом событии, помнив, что досрочно освобожденный в свое время был его школьным приятелем, но в самый последний момент передумал. — Все это убийство…
Хэнк, вытащив из нагрудного кармана пачку сигарет, вопросительно посмотрел на Гарри. — Можно?..
Тот с неудовольствием сказал:— Ладно, кури…
Дженнингс, щелкнув зажигалкой, выпустил из легких струйку сизого дыма. — Ты имеешь в виду эту школьницу? Лору Палмер?.. Но я тут наверняка ни при чем — ты же знаешь, что намомент совершения преступления я находился в тюрьме… Лучшего алиби просто не придумаешь, — добавил Хэнк, глубоко затянувшись.
Гарри, медленно поднявшись из за стола, подошел к окну и растворил его настежь. С удовольствием вдохнув свежий воздух, он произнес: — Да…
Хэнк так и не понял, к чему именно относится это слово — то ли Гарри таким образом высказал согласие со стопроцентным алиби, то ли к тому, что у него и без досрочно освобожденного много всяких других дел, то ли еще к чему то понятному одному лишь Трумену.
Совершенно неожиданно для шерифа Дженнингс произнес:— А знаешь, Гарри, если бы тебе и мне кто нибудь сказал лет пятнадцать двадцать назад, что я, Хэнк Дженнингс, буду каждую неделю приходит к тебе, Гарри Трумену, только для того, чтобы поставить свою подпись на каком то вшивом обещании, я бы ни за что не поверил!.. — видимо, Хэнку самому стало странно, что в конечном итоге так оно все и получилось, и он улыбнулся. — Ты еще не забыл, надеюсь, что мы были одноклассниками?..
Гарри, обернувшись к собеседнику, согласился:— Как же, как же… Конечно, не забыл, — голос шерифа при воспоминаниях детства приобрел несвойственную ему мягкость, и даже сентиментальность. Однако, вспомнив, что он все таки — шериф Твин Пикса, а сидящий напротив человек, несмотря и на некоторые общие воспоминания детства, их связывающие — не более, чем досрочно освобожденный, по закону еженедельно являющийся в полицейский участок для оформления некоторых юридических формальностей, Трумен тут же спохватился: — Ты сам выбрал свой путь, Хэнк, — произнес он нравоучительно.
Хэнк помотал головой. — Гарри, но ведь и ты, и весь Твин Пикс прекрасно знают, что преступление, убийство было непредумышленным…

Чувствуя, что собеседница вот вот потеряет нить разговора, Элизабет попыталась вернуть ее монолог в прежнее русло. — Ты, кажется, начала что то о современных мужчинах и о моем племяннике… — Да, — спохватилась миссис Брендон, — совершенно верно, спасибо, что напомнила… Так вот, он очень хороший и воспитанный мальчик… Однако я вынуждена сказать, что мой сын — не мужчина, а тряпка. Он не может за себя постоять. Мой покойный муж, наверное, перевернулся бы в гробу, если бы узнал, какой он… — миссис Брендон довольно долго подбирала нужное слово, от которого бы ее покойный муж перевернулся в гробу и, наконец, выдавила из себя: — мягкотелый…
Элизабет, как и обычно в случаях, когда речь заходило о ее любимом племяннике, принялась заступаться:— Нет, Элеонора, мне кажется, ты слишком строго судишь его… Может быть, Энди и несколько… м м м… мягковат в обращении, но, как мне кажется, это не от мягкотелости, а от деликатности.
Миссис Брендон в знак несогласия замахала на Элизабет руками. — Нет, нет… Он просто тряпка, просто размазня… Я не хочу сказать, что мне понравилось бы видеть Энди неотесаным мужланом, вроде тех, что работают на лесопилке… Знаешь, я недавно встретила нашего бывшего соседа, Фреда Труа, того самого, которого покойная Кэтрин уволила за что то… Он был пьян, он говорил мне такие неприличные слова, от которых у меня волосы поднялись дыбом… Нет, это просто ужасно. — Допив чай, миссис Брендон потянулась за заварником и принялась трясти его над своей чашкой, в надежде извлечь из него последнюю влагу, пока крышка чайника не упала в чашку. — Нет, я не то хотела сказать, — уточнила она свою мысль, извлекая крышку, — просто я имею в виду, что настоящий мужчина должен уметь абсолютно все… Все должен уметь настоящий мужчина…
Элизабет с интересом посмотрела на свою собеседницу. — Что ты имеешь в виду? — спросила она, вставая из за стола и ставя чайник. — Мне кажется, ты хочешь сказать, что настоящий мужчина всегда должен уметь за себя постоять, не так ли?.. — Именно так, — подхватила мысль собеседницы Элеонора. — Именно так, дорогая… Как хорошо, что хоть ты меня понимаешь…
Мисс Брендон доела пирог и вновь спросила:— А что это значит, по твоему — быть настоящим мужчиной?..
Понятие «настоящего мужчины» и всего, что с этим связано, было любимым миссис Брендон — она могла говорить на эту тему часами. — Настоящий мужчина… настоящий мужчина, — начала она, — ну, словом, это такой мужчина… — не найдя в этот момент определения, наиболее точно выражавшего ее понимание, она решила перейти к конкретному примеру: — понимаешь, Лиз, настоящим мужчиной для меня был мой муж, твой родной брат… — при дорогом воспоминании Элеонора мечтательно закатила глаза. — Нет, ты сама, наверное, даже не представляешь, какой это был мужчина… Как он умел меня взять, какие слова говорил при этом… — миссис Брендон наклонилась к уху мисс Брендон и что то прошептала ей очень тихо — Элизабет сильно покраснела. — Да да, но меня это почему то очень возбуждало… Сама не знаю, почему так случалось, но когда твой брат в кровати говорил мне такие вещи, я просто едва не сходила с ума. То есть, дальше со мной можно было делать все, что угодно… Понимаешь, о чем я говорю?..
Мисс Брендон, у которой на протяжении всей ее жизни никогда не было ни единого мужчины, завистливо вздохнула. — Дорогая, а какие еще слова говорил тебе мой дорогой брат во время… ну, в общем, когда вы были вместе? — поинтересовалась Элизабет.
Элеонора заулыбалась. — Ну, всего не запомнишь… Помню только, что эти слова были… как бы это более точно выразиться… Не совсем приличными… — Все?..
Миссис Брендон утвердительно закивала. — Да, — с некоторой гордостью ответила та. — Да, дорогая… Знаешь, мой муж был до того изобретательным, что из нескольких слов мог придумывать самые немыслимые конструкции… Как жаль, что я уже все забыла… Надо было записывать в свое время… — Надо было, — согласилась мисс Брендон. — Да, так что же Энди? — напомнила она первоначальную тему разговора. — Ах, Энди!.. Так вот, Энди ничего этого не умеет… Ничего. Он не умеет даже напиться, как следует!.. Это тем более странно; что его отец регулярно делал это каждую неделю…
Видимо, напоминание о слабости брата не очень понравилось Элизабет, а может быть, она посчитала слова миссис Брендон не комплиментом, а чем то совершенно другим, но слова Элеоноры были оценены так:— В этом нет ничего предрассудительного, как мне кажется… Насколько я понимаю, насколько я знаю, очень многие мужчины… — Вот именно!.. — перебила ее Элеонора необычайно воодушевившись. — Вот именно!.. А я что только что сказала! Мне кажется, это даже полезно, если мужчина, придя со службы — а служба в полиции очень тяжела, это я прекрасно знаю, так вот, если полицейский, придя со службы домой, опрокинет рюмочку другую — по моему, это в порядке вещей.. Не правда ли?.. Мисс Брендон охотно согласилась:— Правда, правда… — А мой Энди… Нет, ты только послушай, что он мне однажды сказал — «я, говорит, никогда не буду пить виски, потому что он горький и невкусный…» — Элеонора с возмущением обернулась к собеседнице. — Нет, ты когда нибудь слышала, чтобы мужчина говорил что нибудь подобное?.. — заметив по глазам Элизабет, что та несколько неудовлетворена столь категоричной оценкой племянника, миссис Брендон добавила: — Я не хочу сказать, что он вообще не мужчина… Ты ведь знаешь, при задержании одного очень опасного преступника, он повел себя просто как настоящий герой… Кстати, а я не рассказывала тебе об этом? Как мой сын спас жизнь нынешнему шерифу Трумену?..
Элизабет давно уже собиралась расспросить хозяйку обо всех перепитиях того мужественного поступка, и, обернувшись к Элеоноре, с интересом сказала:— Нет… Ты как то что то говорила, но я, честно говоря, так и не поняла, что это за Жак Рено?..
Миссис Брендон, наконец, оценив, какого благодарного слушателя она обрела с появлением в Твин Пиксе Элизабет, замахала руками на собеседницу — она всегда делала так, когда собиралась рассказать что нибудь, с ее точки зрения, интересное. — Как? Вы не знаете об этом ужасном преступнике Жаке Рено?.. — Нет…
Миссис Брендон, поудобнее расположившись на своем стуле, начала:— Этот грязный проходимец был настоящим бичом нашего города… Он неизвестно на какие средства купил так называемый «Дом у дороги», это, если ты не знаешь, бывшие казармы морских пехотинцев… Жак Рено превратил этот дом в настоящий дом разврата. Там танцевали женщины и — страшно только подумать! — они были… то есть я хотела сказать, что на них абсолютно ничего не было… Жак Рено говорил, что это какой то стриптиз. Более того, этот гнусный выродок имел какое то отношение еще к одному вертепу, недалеко от канадской границы есть один мерзкий притон под названием «Одноглазый Джек». Каких только страшных вещей не рассказывают про него в Твин Пиксе!.. Этот Жак Рено работал там крупье в казино. И вот, в наш город приезжает один очень симпатичный молодой человек, кстати, из Сиэтла, он агент Федерального Бюро Расследований, и зовут его Дэйл Купер…
Мисс Брендон несмело перебила этот эмоциональный монолог:— Извини, Элеонора, я так и не поняла, про кого ты сейчас рассказываешь — про моего племянника Энди или про какого то агента ФБР?..

Элизабет, отличавшаяся большими познаниями в привычках самураев, попробовала возразить:— Насколько мне известно, харакири — это когда самурай сам вспарывает себе живот… Когда он делает это кому то другому, то называется как то иначе…
Элеонора махнула рукой. — Это не столь важно… Ну, в общем, ты меня, надеюсь, поняла… Ну, и этот Эндрю был вынужден взять Джози в жены…
Мисс Брендон покачала головой. — Понятно, понятно… А вот еще — как то в один из своих приездов я порезала себе палец и пошла к доктору Хай… Хэй… Хой… Совсем вылетели из головы его имя и фамилия…
Миссис Брендон осклабилась. — А, ты, наверное, имеешь в виду доктора Уильяма Хайвера?.. — Наверное, его… По моему, это очень обходительный человек…
Элеонора скривилась, будто бы съела что то горькое. — Брось ты… Это настоящий садист. Когда я лет пять назад упала с чердачной лестницы, и у меня был перелом ноги, он, накладывая гипс, едва не отправил меня на тот свет… Кроме того, — Элеонора осмотрелась по сторонам, будто бы их разговор мог подслушать сам доктор Хайвер, — кроме того, мне кажется, он тоже не чист на руку… Мне иногда кажется, что этот доктор промышляет подпольными абортами.
Мисс Брендон, наморщив лоб, принялась вспоминать человека, который в глазах собеседницы мог бы сойти если и не за порядочного, то, как минимум, за пристойного. — А ваш этот… ну как его… местный Рокфеллер?..
Миссис Брендон сразу же поняла, о ком идет речь. — Ты, наверное, имеешь в виду мистера Бенжамина Хорна?.. — Ну да, его… У него, кажется, еще есть универмаг, там в парфюмерном отделе я как то очень давно покупала крем для рук…
Встав со стула, Элеонора выключила чайник и, заварив чай, подошла к дверям, чтобы проверить, насколько плотно они закрыты. — Ты знаешь, — принялась объяснять она собеседнице, — этот Бенжамин вообще очень гнусный тип… У него есть придурок сын — Джонни зовут, он уже взрослый, а знает только два слова — «хочу» и «индейцы»… Да и еще на похоронах дочери адвоката Лиланда Палмера он выучил новое слово — «аминь». И смех, и грех — бегает между памятниками на кладбище и кричит: «аминь!», «аминь!» У этого Бенжамина Хорна есть еще дочь Одри — никак не могу понять, то ли она действительно дурочка, то ли прикидывается… Как бы то ни было, его дочь при виде мужчин так и виляет задницей… А брат Бена Джерри — терпеть его не могу — ну совсем отвратительный… Такой маленький, такой плюгавенький… — Ну, хорошо, а отец этой несчастной девочки, которую недавно похоронили — Лиланд, кажется…
Элеонора как то неопределенно пожала плечами. — Так себе… Если честно, мне он никогда не нравился. Тоже выскочка — приехал в Твин Пикс из за какого то пустякового наследства, соблазнил бедную девушку — Сарру, она тогда работала делопроизводителем у адвоката Польстера… Родители девушки, как узнали, что дочь подзалетела, разумеется, закатили этому Лиланду страшный скандал… Ну, тому и пришлось жениться…
Элизабет, налив себе в очередной раз чаю, со вздохом спросила:— Получается, в вашем городе нет ни одного порядочного человека? Не считая тебя, разумеется, — поспешно добавила она.
Элеонора также вздохнула. — Получается, что так… Bo всяком случае, нормальных мужчин я тут что то не вижу… Так что, дорогая, вся надежда на Энди…

Роннета Пуласки лежит в небольшой палате с зашторенными окнами. Несмотря на яркий, уже весенний день в помещении было сумрачно. В комнате завис тяжелый густой запах лекарств.
Роннета находится как бы на границе яви и сна. Перед ее глазами то и дело возникают какие то образы, но она не может дать себе отчета, что это — действительность, сон, видения?..
К кровати подходит какой то человек в красной клетчатой рубахе с закатанными рукавами. Склонившись, он шепчет ей:— Огонь… Огонь… Огонь…
Девушка пытается отвернуть голову, но человек в красной клетчатой рубахе, протягивая к ней окровавленные руки, сжимает голову, словно тисками. В ушах, словно ток крови, продолжает звучать:— Огонь… Огонь… Огонь…
Роннета пытается встать и бежать от страшного человека, но внезапно тот исчезает сам. Девушка вздыхает с облегчением. Из под кровати выползает какой то отвратительный грязный старик. Роннета всматривается в его черты лица, пытаясь определить, где она могла его видеть раньше, тем более, что черты лица этого отвратительного старика кажутся ей очень знакомыми. Старик, становится над ней и шепчет то же самое, что и тот, в красной клетчатой рубахе:— Огонь… Огонь… Огонь…
Роннете становится не по себе от его страшных слов. Она вновь пытается отвернуться, но мерзкий старик продолжает шептать, обдавая ее своим горячим дыханием:— Пойдем со мной… Пойдем со мной… Пойдем со мной…
Внезапно старик исчезает, словно растворившись в воздухе. Девушка приподнимается на кровати и видит, как портьера на окне колышится. Она слышит скрип отворяемого окна. Внезапно в комнату врывается порыв горячего, как из пустыни ветра, и через окно залетают огромные летучие мыши — много много, они шелестят своими крыльями, слетаются к кровати, в этом шелесте Роннета с ужасом угадывает все те же слова:— Огонь… Огонь… Огонь…
Она пытается отогнать гнусных тварей руками, но всякий раз промахивается. Неожиданно появляется еще кто то; девушка не знает, кто именно, потому что лицо вошедшего закрывает грязная тряпка. Присмотревшись, Роннета начинает видеть на этой тряпке бордовые пятна, расположенные в определенной последовательности. Она не видит, что это за пятна и жестом просит вошедшего приблизиться. Тот медленно подходит, и Роннета начинает понимать, что пятна ни что иное, чем кровь. Кровью написано: «Огонь, пойдем со мной». Роннета в ужасе кричит, она пытается подняться с кровати и бежать от этого страшного человека, но замечает, что ее руки и ноги привязаны к кровати прочными бечевками. Подошедший человек снимает окровавленную тряпку со своего лица. Роннета поднимает глаза — перед ней, ухмыляясь, стоит длинноволосый блондин с крепкими зубами. Роннета отворачивается, чтобы не видеть его страшной улыбки, но тот вытягивает свои необыкновенно длинные руки, с которых на постель капают капли свежей крови…