Глава 27
Со счастливой улыбкой смотрела Гонсала как резвится на ковре самый младший Сан-Марино, с тех пор как темноглазый малыш вновь вернулся в дом, все стали в этом доме словно бы чуточку добрее и улыбчивее. Никому и думать не хотелось, что было бы, если бы эта доверчивая мордашка, заливистый смех и отчаянный плач больше не принадлежали этому дому. Умер бы целый дом, потому что беззлобный беззащитный малыш был средоточием его жизни, и, когда этой жизни стала угрожать опасность, все сгрудились вокруг нее, все стали на ее защиту. Но, защитив и прогнав опасность, каждый вернулся к своим повседневным делам и заботам, а кое-кто и к радостям…
Гонсала на этот вечер договорилась о свидании с Отавиу и, преисполнившись тихого блаженного ожидания, со счастливой улыбкой смотрела на малыша.
Как мучительно ожидание юности! Мучительно потому, что в юности человек самоутверждается, он занят процессом становления и готов жертвовать другими ради себя. Ощущение неуверенности и уязвимости часто делает молодых жестокими, и поэтому они часто ждут и не дожидаются.
Зато как щедра, как благодарна зрелость! Она преисполнена сочувствия и внимания к окружающему. Догадываясь о том, что все вокруг не вечно, она с каждым днем все бережнее и любовнее относится к ближним и дальним. Она знает, чего она ждет, она умеет ждать, и она своего дожидается.
Гонсала не мучилась сомнением, придет или не придет Отавиу. Она знала, с какой радостью он придет, представляла, как встанет на пороге, а потом… Волна всепроникающей нежности охватывала ее, и полная нежности улыбка трогала губы. Поиграв с малышом и помахав ему на прощание, когда он отправился с Бетти на прогулку, Гонсала поехала к себе в салон. Но сегодня она была в нем не хозяйкой, а клиенткой. Ее тело должно было стать таким же счастливым и юным, как и ее душа.
Флора тщательно поработала над ее спиной и шеей и похвалила подругу:
— Да ты у меня молодеешь с каждым днем! Помнишь, как я тебя ругала за вредные привычки, от которых портится кожа? Так теперь у тебя не кожа, а настоящий атлас!
— Хвали меня, хвали, — отозвалась Гонсала, — твои похвалы мне нужны, как цветку солнышко!
Маникюр, педикюр, прическа, расслабляющая ванна, тонизирующая ванна, бассейн — из него Гонсала вышла, чувствуя себя новорожденной Венерой, со счастливой улыбкой на губах.
— Да вы просто реклама нашего салона! — восторженно воскликнула Онейди, увидев ее.
И, взглянув на себя в зеркало, Гонсала признала ее правоту — она вся светилась.
В отель Гонсала приехала заранее, казенный уют и комфорт она хотела оживить своими руками — расставить по-своему цветы, заняться меню ужина.
Она специально выбрала высокий этаж, чтобы в окне было одно только небо, полыхающее закатным солнцем, как их с Отавиу страсть.
Но вспоминалась ей почему-то ее юность, родной прекрасный Неаполь, и она, расхаживал по номеру, то и дело начинала петь своим низким грудным голосом то одну, то другую неаполитанскую песенку.
«А почему бы нам с Отавиу не съездить в Европу? — вдруг подумала она. — Я бы рада была увидеть те места, где прошли мое детство и молодость. Мне столько бы хотелось показать там Отавиу…»
И она, стоя у окна, замечталась, представляя себе все удовольствия совместного путешествия. Потом перевела взгляд на часы и спохватилась: пора заказывать ужин!
Она нажала кнопку, вызвала к себе официанта и стала внимательно изучать меню. Ужин — дело тонкое, он должен быть сытным, но нетяжелым, наделяющим силами, а не сонной одурью.
Что может быть лучше даров моря? Сладковатое мясо лангустов с очень терпким белым вином, с этого они начнут, потом…
Гонсала трудилась над ужином так, как трудился бы поэт над стихотворением — вдохновенно и самозабвенно! Наконец, выстроив вкусовую гамму, добавив к сладости горчинки и перчинки, Гонсала осталась довольна собой и, взглянув на часы, распорядилась подать ужин ровно через двадцать минут.
Отавиу должен был постучаться через четверть часа, все было готово, и Гонсала. уютно устроившись в кресле, следила за наливающимся алым цветом небом и вновь грезила о Европе.
Стук в дверь был для нее неожиданностью. Он, оказывается, нетерпелив, ее возлюбленный… Она мягко подошла к двери и распахнула ее.
На пороге стоял Сан-Марино.
Торкуату, которому он поручил следить за Гонсалой, сообщил ему о свидании, назначенном на вечерний час.
Гонсала уже захлопывала дверь, как захлопывают книгу, открывшуюся не на той странице. Она это делала бессознательно, как нечто само собой разумеющееся, даже не отдавая себе в этом отчета, но Сан-Марино сделал шаг вперед и вошел.
—. Ты носишь мою фамилию, — заявил он, — и мне небезразлично, что будут говорить люди. Поэтому я решил выяснить, что ты здесь делаешь.
Претензии Сан-Марино были настолько нелепы и смехотворны, что Гонсала только передернула плечами. Она прекрасно понимала, что Сан-Марино нарывается на скандал, что он ищет возможность сделать гадость Отавиу, может быть, мстить ему, может быть, уничтожить. Ей уже совсем не хотелось, чтобы Отавиу, как она мечтала об этом буквально пять минут назад, появился у нее в номере.
— Ты не имеешь права вмешиваться в мою личную жизнь, — ледяным от возмущения и омерзения тоном сказала она.
Сан-Марино оглядел критическим взглядом номер и без приглашения с удобством расположился в кресле.
– Посижу, подожду, узнаю кто, — издевательски протянул он.
Ему доставляла необыкновенное удовольствие вся эта ситуация. А лицо Гонсалы! А ее бешенство! При этом он не мог не отметить, что она необыкновенно помолодела и похорошела. А когда отметил, тоже пришел в бешенство. Помолчал и продолжил с той же растяжкой:
— Но мне почему-то кажется, что это Отавиу. Интересно, как ты могла связаться с таким идиотом?
Гонсала стояла, отвернувшись к окну, и проклинала себя за свой небесный номер. Будь он поближе к земле, она бы подала знак подходившему Отавиу, она бы предупредила его, уберегла, а так…
Снова раздался стук в дверь, и Гонсала помимо воли вздрогнула, помедлила и направилась к ней.
Сан-Марино с интересом уставился на открывающуюся дверь. Она распахнулась, и официант вкатил столик с ужином. Вопросительно взглянув на Гонсалу и, не получив от нее никакого указания, подкатил столик поближе к Сан-Марино и оставил где-то посередине между ним и Гонсалой. Поклонился и вышел. И сразу вслед за этим раздался телефонный звонок. Сан-Марино поднял трубку и сказал:
– Алло, — в ответ ему раздались гудки. Сан-Марино повесил трубку, ругательски ругая себя за предательское «алло».
Зато Гонсала внутренне возликовала: интуиция Отавиу сработала, он все понял, он не придет! Какое счастье!
— Если голоден, ешь, — сказала она, небрежно кивнув на столик с ужином, и королевской походкой направилась к двери. Здесь ей нечего было больше делать.
Вот теперь Сан-Марино пришел в настоящее бешенство. Как она его унизила! Просто растоптала своим «ешь»! Как собаку!
Но он еще отыграется! Его слово будет последним! Торкуату пока никак не может подловить идиота одного, он все ходит в компании грязных юнцов, которых ни один здравомыслящий человек и близко не подпустил бы к себе, но рано или поздно это кончится. И тогда уж старый киллер не промахнется!
Гонсала приехала домой, внутренне смеясь, она была необыкновенно довольна собой — ах, с каким лицом, с каким носом остался в номере Сан-Марино!..
Не прошло и получаса, как Ирасема сказала ей, что приехали Алекс и Отавиу.
— Зови и принеси шампанского, — распорядилась Гонсала.
Как они хохотали, поднимая бокалы с шампанским.
— Я увидел внизу Торкуату и сразу все понял, — рассказывал Отавиу, — зашел за угол и позвонил. Трубку поднял Сан-Марино. Его голос я не спутаю ни с чьим! Все подтвердилось, мне приготовлена засада, и я тут же смылся.
Гонсала облегченно рассмеялась.
— Знаешь, дорогая, — уже после третьего бокала шампанского сказал Отавиу, — я всерьез опасаюсь за свою жизнь. Возле меня постоянно вертится Торкуату, и если бы не мои дорогие мальчики, я думаю, ты уже носила бы мне цветы на кладбище…
— Я постараюсь тебя защитить, — став суровой, пообещала Гонсала
Давно у них не было такого веселого вечера, давно они так не хохотали и не шутили. Близкая опасность всегда действует на психику возбуждающе, подстегивая и расшевеливая чувство юмора.
Прощаясь, Отавиу с Гонсалой условились о новом свидании. Они так стосковались друг без друга!..
На этот раз Гонсала выбрала гостиницу поскромнее, не заказала и ужина, но массаж сделала и тонизирующую ванну приняла. И приехала она к сроку, а не заранее.
Неожиданный стук на этот раз раздался спустя полчаса. Гонсала в весьма небрежно накинутом платье пошла, открывать, дверь распахнулась, и… вошел Сан-Марино.
— Знаешь, — сказала Гонсала сердито, — это уже даже не смешно!
Оглядев более чем небрежный наряд Гонсалы, Сан-Марино взревел:
— Где ты прячешься, Отавиу Монтана? Иди сюда! Сейчас я набью тебе морду!
В ванной шумела вода, и Сан-Марино двинулся к ванной.
— Что там случилось, моя радость?– раздался голос из ванной, и на пороге появился крепкий плечистый мужчина халате. Он совсем не был похож на Отавиу и выразительно вытирал руки полотенцем.
Сан-Марино опешил, а мужчина угрожающе двинулся к нему. Ему явно не понравилось присутствие незнакомца в номере, и он уже засучивал рукава халата.
Гонсала не удерживала своего любовника. Ей явно бы доставила удовольствие драка. Взглядом она словно бы науськивала битюга на бывшего мужа, приглашала:
— А ну-ка наподдай ему!
Сан-Марино любил сам говорить последнее слово. Он терпеть не мог быть пешкой в чужой игре, да еще тон пешкой, которую готовы побить. Ему был нужен Отавиу, и только Отавиу. Он хотел его морально уничтожить, вызвать у него чувство вины, уж это-то он сумел бы! Размазал бы как манную кашу по тарелке!
А скандал? Нет! Сан-Марино вовсе не нарывался на скандал. Поучаствовать в светской хронике в качестве ревнивого мужа неверной жены ему вовсе не улыбалось. Рога прилипают ко лбу один раз, но зато на всю жизнь!..
Мужчина продолжал надвигаться на Сан-Марино, и тогда он повернулся и торопливо направился к двери, прошипев по дороге Гонсале:
— Ловушку устроила!
Дверь захлопнулась, и участники разыгранного фарса повалились от хохота на расстеленную кровать, которая так выразительно белела сквозь полуоткрытую дверь.
— Как он смотрел, как он смотрел! — надрывался Лусиу.
— А как уходил! Как уходил! — вторила ему Гонсала.
Насмеявшись вдоволь, они переглянулись и разошлись по разным комнатам. Один в гостиной, другая в спальне, они принялись приводить себя в порядок, снимая свои маскарадные костюмы, и переговариваясь через закрытую дверь.
— Я обещал Флоре, что привезу вас ужинать, — говорил Лусиу. — Думаю, что она уже ждет нас не дождется.
— Конечно, я с удовольствием с вами поужинаю, – откликнулась Гонсала. — Спасибо вам большое! Вы оказались отменным актером! Я скажу Флоре, что у ее отца обнаружился еще один талант,
— Вы способны пробудить в мужчине не только талант, но и сердце, — галантно произнес Лусиу, подавая Гонсале руку и открывая перед ней дверь.