Интервью с режиссером фильма "Анжелика, маркиза ангелов" Ариэлем Зейтуном

Почему вы захотели заново экранизировать «Анжелику» Анн и Сержа Голона почти через 60 лет после фильма Бернара Бордери?

Это желание накатывало на меня волнами. Мне всегда был близок «Двор чудес», это такой театр моей молодости. С 15 до 20 лет я работал в ночную смену в «брюхе Парижа» – в районе Ле Аль (где процветал один из самых больших «Дворов чудес»). На меня очень повлияли люди, которых я там встретил, атмосфера этих мест. И этот юношеский опыт, очевидно, заставил меня полюбить мир, описанный Анн Гомон и ее мужем. Однако были, разумеется, и другие причины для этой картины. Снимать кино – дело одновременно легковесное и глубокое, и выбор темы всегда укоренен где-то глубоко в твоей личности. Ты результат некой «истории». Моя история (и история моих родителей, которая показана в моем фильме «Пуп земли») имеет ту же отправную точку, что и у Анжелики. Маю мать, как и ее, купили и заставили выйти замуж за моего отца против ее воли. И она так же поначалу отказывалась принять этот брак. Так что моя встреча с «Анжеликой» вовсе не случайность.

Как отнеслась Анн Голон к вашему желанию?

Для начала мне пришлось попотеть, чтоб ее отыскать. В начале 2000-х Анн вела бесконечную войну с издательством Hachette, чтобы вернуть себе авторские права. Она практически скрывалась, чтобы избежать судов. В конце концов, я нашел ее в Швейцарии. Она сначала отнеслась ко мне с подозрением, сомневалась в серьезности моих намерений. Но через какое-то время у меня получилось ее переубедить.

А почему вы захотели сделать новую интерпретацию книги?

Во-первых, не могу не признаться, что мне вообще хотелось сделать костюмное кино про любимую мной эпоху, да еще полное схваток, эмоций, дуэлей, отравлений и предательств. Кроме того, это воспоминания моего детства – и Капитан, и Картуш, я будто погрузился в это манящее сочетание истории и романтики. Но еще и потому, что я по-другому вижу эту историю, чем в старом фильме, хотя он мне очень нравится. Ключевой момент – почему Анжелика отказывает Пейраку. Женщине не нужны особые причины, чтобы отказать мужчине, которому ее продали, несмотря на то, что такие случаи были не редкостью среди знати. Отказ Анжелики должен быть связан с уродливой внешностью Пейрака, которую Анн Голон подчеркивает в книге. Она пишет, что «на него невозможно смотреть». С Оссейном такой номер не пройдет. Он молод, красив, едва хромает, а шрам его похож на эктоплазму и по ходу картины становится все более гладким.

Ваша интерпретация гораздо сложнее.

Я думаю, что Анжелика сначала отказывает Пейраку, потому что у нее другие планы – она хочет найти брата, который давно исчез. А физические недостатки Пейрака, которые вполне реалистично показаны в фильме, очевидно, создают этому препятствия. Мы с Жераром Ланвеном тут очень усердно потрудились. Шрамы Пейрака не разглаживаются, наоборот – они очень выпуклые. Они ведь у него с детства в результате инцидента, который к тому же сделал Пейрака хромым. Однако это вовсе не основная причина того, что Анжелика ему отказала.

Да, но вы ведь не только дали Анжелике планы на жизнь, но и сделали Пейрака гораздо старше, чем в книге.

Да, я взял на себе такую смелость. Мне показалось невероятным, что человек, который столько путешествовал, участвовал в стольких битвах, изобрел так много вещей, при этом так молод. После долгих раздумий я понял, что Пейрак – это Одиссей, возвращающийся на Итаку, мою любимый образ из детства. Так что выбор Жерара давал Анжелике еще один повод для отказа – разница в возрасте. И благодаря этому, этот упрямый отказ и стал для меня убедительным. Мой фильм не является реакцией, на что бы то ни было. Я сделал его для собственного удовольствия и потому что хотел исследовать разницу между человеком вроде Пейрака и теми, кому никогда не приходилось страдать. У меня появилась возможность поговорить о том, как рождается любовь.

Как может измениться ваше представление о человеке благодаря его интеллекту? Насколько он сможет стать соблазнительным?

В фильме очень заметна гуманистическая линия, а также много сюжетов из книги, которые остались незамеченными в первой экранизации.
«Анжелика» рассказывает о силах добра и зла; о положении женщин; о том, как их продавали тогда и продают сейчас и как законы позволяют это делать; об иллюзии власти; о том, как ломаются судьбы; о рождении и перерождении; о предопределенности всего сущего; о невероятной способности человека приспосабливаться к самым необычным ситуациям; о тех, у кого ничего нет, но они мечтают изменить мир завтра… Это прекрасная история о надежде и любви, разворачивающаяся в пространстве между реальностью и литературой; в ней сменяются отчаяние и страсть к жизни – и это так похоже и на ту эпоху, и на нынешнюю. Анжелика и Пейрак представляют собой науку, борющуюся с невежеством, конфликт между врожденными и благоприобретенным. За ними неуемная сила жизни, умная и красивая.

Вы советовались с Анн Голон по поводу сценария?

Ее дочь Надин Голон сделала первый синопсис, потом мы согласовали структуру фильма. После этого Анн Голон дала мне и Филиппу Бласбану карт-бланш на то, чтобы мы делали то, что считаем нужным.

И как все вышло?

Мы понимали, что нам неизбежно придется отходить от книги. Любая адаптация этим грешит. Как только мы поняли, как структурирована наша история, мы перестали копировать книгу. Конечно, мы уважали оригинальный текст, там много важной информации. Но главное – мы всегда следовали духу романа Анн Голон. И даже если мы позволяли себе какие-то вольности, образы Анн слишком ярки, чтобы пострадать от них. В конце фильма Анжелика (как и другие герои), возможно, не соответствует книжному образу на 100%, но совершенно узнаваема.

В вашей картине явно присутствует политическая линия. Когда видишь ваш Двор чудес, трудно не вспомнить о протестном движении "возмущенных" (indignados) или Occupy Wall Street.

Да, представители этих движений, как и все те, кто находится за пределами респектабельного общества, у кого нет дома, – все они оказываются во Дворе чудес. Начиная проект, я четко понимал, что он не может не быть связанными с реалиями сегодняшнего дня. Я хотел, чтобы это связь была естественной, не вымученной.

Еще один намек на современность – религиозный фанатизм, жертвой которого стал Пейрак.

Да, фанатизм – неважно, к какой религии от себя относит – к сожалению, дожил и до наших дней. Нам легко найти параллели в современном мире и мысленно поаплодировать авторам книги за их проницательность. Но мне бы не хотелось, чтобы фильм получился дидактическим.  Я лишь приоткрыл эту дверь, каждый зритель волен сам решать, как далеко он хочет пойти по этому пути.

У вас всегда была особая любовь к историческим фильмам. Вы продюсировали такие картины, как «Леди Бэнкер», «Элегантный преступник», «Шуаны!» и «Жан Гальмо, авантюрист».

Трюффо как-то сказал, что кино перестало быть поэтичным, как только перешло с черно-белой пленки на цветную: показывая повседневную жизнь в цвете, оно перестало будоражить воображение. Мне кажется, что исторические фильмы дают ту поэтику, которой нас лишило цветное кино. Большинство моих фильмов – исторические, не то чтобы мне не интересна современность, но я думаю, что она вызывает эмоции совсем другого рода.

Как вы подбирали Нору Арнезедер на роль Анжелики?

Мне позвонил мой приятель и сказал: «Ариэль, я нашел тебе Анжелику. Замечательная актриса из «Париж! Париж!» Кристофа Барратье. Пойдем, посмотрим этот фильм». Я пошел с ним и согласился – но там была одна нестыковка: Нора слишком молода для этой роли. Впрочем, наши съемки начались только четыре года спустя.
Все это время я просматривал других актрис, но не мог выкинуть из головы Нору. У нее есть и талант, и врожденное благородство, а это очень много привносит в фильм. Пусть Анжелику растили как мальчика, а все детство она провела, бегая по лесам, но она не дикарка. Мне было очень важно, чтобы от актрисы исходило достоинство. И надо отдать Норе должное – она была на съемках почти каждый день и ни разу меня не подвела.

Жерар Ланвен – потрясающий Пейрак. Как проходили пробы на эту роль?

Мы с Жераром знакомы много лет. Однажды я сказал его агенту, Аннабель Каруби, что хотел бы пригласить его на свой фильм – тогда я думал, что он должен играть Франсуа Дегре, роль, которая в итоге досталась Симону Абкаряну. И вот Аннабель мне звонит и говорит: «Жерар у меня в офисе. Давайте встретимся». Я прибежал и увидел прекрасно выглядящего Жерара в пиджаке и галстуке, чисто выбритого, хорошо постриженного – и понял, что я ошибся. Я даже не решился предложить ему роль Дегре. Я протянул ему сценарий и сказал: «Без комментариев. Просто прочитай, а мы потом поговорим». На следующий день он позвонил мне и спросил: «Ты меня видишь в роли Пейрака?». «Конечно, кого же еще». Вот так все и получилось. Жерар смотрится в этой роли очень естественно. Он умен, соблазнителен, утончен, благороден. Он всегда все контролирует. За десять дней до начала съемок мы делали пробы костюма и грима. Когда я увидел Нору в восхитительном платье и хромающего Жерара со шрамами, я чуть с ума не сошел – это было ровно то, что я хотел. В одно мгновение исчезли студия, актеры – остались только два героя, полные обаяния и эмоций.

Расскажите о других актерах – например, Матьё Кассовице, который играет Каламбредена.

Его появление в картине – абсолютное чудо, это моя главная удача в этом фильме. Я считаю Матьё одним из трех величайших актеров его поколения и всегда мечтал делать с ним кино. Но это было невозможно. Мне даже не удавалось с ним связаться. Когда мы начали снимать, на роль Каламбредена был утвержден итальянский актер Рикардо Скамарчо. Но когда он появился на площадке, у нас пропало взаимопонимание. Я бы никогда не предложил ему уйти, но он сам так решил, а у меня не было аргументов, чтобы переубедить его. Внутренний голос подсказывал, что он прав. На следующий день должны были начаться съемки, а у меня такая катастрофа. А тогда испольный продюсер Эммануэль Жаклен сказал: «Может, Матьё Кассовиц?». Я хотел ответить, что это пустая трата времени, но почему-то не стал. Через два часа мы дозвонились до него – Матьё был в Лос-Анджелесе, но теоретически согласился. А через пару дней он к нам присоединился. Если это не чудо, то, что тогда чудо?!

В титрах также упоминаются Симон Абкарян в роли адвоката Дегре и Томер Сисле в роли Маркиза дю Плесси-Бельера.

На роль Дегре мне нужен был человек-вихрь, и в Симоне это есть. Его отличает мощнейшая энергия. В Томере мне нравится сдержанность, загадочность, изящество. Я давно с восторгом слежу за его работами. Мне было важно подобрать в пару к Норе великолепных актеров – таких как Жерар, Симон, Томер, Давид Кросс, который сыграл Людовика XIV. Кстати о короле – это очень важная и интересная фигура. Фронда, смерть Мазарини, «наследование» Людовика XIV – все эта история больше похожа на приключенческий роман. И Кросс великолепно это показал.

Снимал «Анжелику» оператор Питер Цайтлингер. До этого он работал только с одним режиссером – Вернером Херцогом, – у которого снял почти все фильмы.

Мне не нравится псевдоудобство привычки. Я люблю знакомиться с новыми людьми. Мне Питер сразу же понравился – и по-человечески, и своими странными склонностями, и желанием рисковать. Он сумасшедший гений. Он предложил использовать свечи в кадре, и это сделало фильм особенным. Все ночные сцены сняты при свете свечей. Я выдвинул только одно условие: снимаем как можно больше часов в день. Он это принял.

Как осуществлялось руководство актерами во время съемок?

Я хотел сконцентрироваться на них, помочь им сыграть как можно лучше, но в то же время удивить их, не дать им переигрывать. Камера должна стать отдельным героем, который помогает, а не мешает актеру. Но в то же время я хотел, чтобы они не были до конца уверены в том, что происходит. Я менял ритм, смешивал статичные кадры со снятыми на «Стэдикам». Главная моя задача была в том, чтобы актеры чувствовали себя комфортно. Фильм, конечно, порезан, но во время съемок этого не чувствовалось: я всегда снимал тремя камерами – одна за другой, как в эстафете, – чтобы сохранялось единое движение. Поэтому многие сцены сняты как бы одним кадром и только потом смонтированы. Это помогло актерам добиться гармоничной и яркой игры.

Любовные сцены довольно целомудренны.

Я хотел, чтобы они были чувственными, чтобы зритель увидел, как распускается любовь Анжелики и Пейрака – ведь это основа их отношений. И в то же время это только начало. Речь не об эротических мгновениях, а о глубокой любви. Дерзкие сцены нам были не нужны.

«Анжелика, маркиза ангелов» известна сценой с дуэлью.

К ней готовились два месяца. Там было несколько сложностей. Во-первых, Жерар Ланвен в жизни не держал в руках шпагу. Ему пришлось учиться фехтованию с нуля. Еще более сложная проблема: у Пейрака не гнется нога. Как он может фехтовать, если он хромой? Он может сделать выпад рукой, но ни подойти, ни отскочить от оппонента не способен. Мы работали с актером и постановщиком трюков Мишелем Карлие, чтобы придумать дуэль с инвалидом. Единственный выпад Пейрака – когда его оппонент теряет бдительность и поворачивается спиной. Все остальное время Пейрак – открытая мишень.

Фильм заканчивается титром «Конец первой части». Когда мы увидим вторую?

Мы с Филиппом Бласбаном уже написали сценарий и собирались начать снимать ее сразу же после первой. Но потом я решил повременить. Вторая часть очень не похожа на первую. Там другие декорации, много сцен в Версале, другое настроение. Прошли годы, герои изменились. Теперь Анжелика - женщина, борющаяся за жизнь, она совсем не похожа на ту инженю, какой была раньше. Снимать продолжение сразу же было рискованно, это могло привести к размыванию характеров. Вся труппа и съемочная группа согласились, что надо немного подождать.

Суммарный тираж книг об «Анжелике» – более 150 миллионов экземпляров. Продан ли фильм за рубеж?

Да – в Корею, Канаду, Германию, Россию, Польшу, Чехию, Бенилюкс, Венгрию, Швейцарию. В России эта эпопея пользуется бешеным успехом – настолько, что было продано 90 миллионов поддельных романов об Анжелике, которые Анн и Серж Голон не писали.