Как Николас Кейдж пил пиво из черепа

«Сумасшедшая езда 3D» – новое творение Патрика Люсье ( «Мой кровавый Валентин»), треш-экшен на безумных скоростях. Главный герой фильма, таинственный водитель-призрак Милтон (Николас Кейдж), который вырвался из ада, чтобы спасти единственную внучку, гоняется за похитителями по ночным шоссе…

За день до премьеры «Сумасшедшей езды» Николас Кейдж рассказал о том, как снимался этот яркий и ни на что не похожий фильм, а также о своей любви к большим скоростям, дизельным двигателям и американской поэзии.

–  Николас, что вы подумали, когда прочли сценарий «Сумасшедшей езды»? Что вас привлекло в этом фильме?

– Ну первая мысль была – ура, мне прострелят глаз! Во «Времени ведьм» мне хотели выбить глаз выстрелом из лука, но продюсер на это не пошел. Поэтому когда Патрик Люсье преподнес мне эту возможность на блюдечке, я тут же согласился сниматься. Вот так. На самом деле, сценарий меня напугал. Но в то время я как раз подошел к жизненному этапу, на котором понимаешь: если что-то пугает или смущает тебя, надо за это браться. Конечно, фильм с таким уровнем насилия был для меня экспериментом: я не делал ничего подобного уже очень давно. Но такие фильмы тоже нужны. Агрессия – часть человеческой натуры, и когда обижают кого-то, кого ты любишь, невозможно не испытать отчаяние и ненависть. Почему бы не сыграть героя, который открыто выразит то, что многие держат в себе? Пусть люди сходят в кино, посмотрят на Милтона – возможно, это поможет им удержаться от насилия в реальной жизни.

–  Какие требования к актеру предъявляет формат 3D? Съемки в этом формате помогли вам улучшить профессиональные навыки?

– «Сумасшедшая езда» – мой первый экшен в 3D. Сначала я чувствовал себя, как ребенок в магазине сладостей, исследовал новые возможности, например, мне было интересно, получится ли дотянуться языком до четвертого ряда в зрительном зале. Но примерно через неделю стало понятно, что для актера нет особой разницы между 3D и 35-миллиметровой камерой. Это заслуга Патрика Люсье, первопроходца новой волны 3D. Он отработал все возможные ошибки на съемках «Кровавого Валентина», и точно знал, куда и когда нужно ставить камеру, чтобы актеры не испортили эффект. Благодаря его профессионализму мы все сняли быстро и легко.

–  Как вы чувствовали себя за рулем маскл-кара? Какие машины вам нравятся на самом деле?

– У меня в гараже стоит Dodge Ram 3500 Laramie, грузовой пикап. Он мне нравится. Он работает на дизельном двигателе Cummings, таком же, как в поездах, и не загрязняет окружающую среду. Многие считают, что для окружающей среды менее вредны гибридные автомобили, но я с этим не согласен: вам ведь приходится постоянно выбрасывать использованные батареи! По-моему, дизельный грузовик – лучший вариант… Так вот, возвращаясь к фильму, я люблю машины. Ни для кого не секрет, что я люблю их, а они – меня. Я хороший водитель и всегда знаю, что делаю. На съемках у меня была прекрасная возможность превысить все мыслимые скорости и не получить ни одной штрафной квитанции!

Вести машину в фильме – это совсем не то, что просто играть. У меня нет никаких особых навыков, но я знаю, чего от меня хотят, и все получается само собой. Проблемы возникают только тогда, когда помимо меня в машине есть кто-то еще – например, Эмбер Херд. Я чувствую ответственность за этих людей, начинаю нервничать, и все получается не так гладко, как могло бы.

–  До какой скорости вам доводилось разгоняться?

– Однажды я выжал  из мотоцикла 180 миль в час (290 км / час. – Прим. ред.). Это было на 405 шоссе. Некоторые, вроде Эмбер, мне до сих пор не верят. Но это чистая правда! Это было около трех утра, когда я возвращался домой со съемок другого фильма о машинах, «Угнать за 60 секунд». В «Сумасшедшей езде» мне пришлось ограничиться 70-ю милями в час: это максимум того, что можно себе позволить, когда на машине установлены камеры. Но все-таки я сам выполнял большинство трюков, выезжал на встречную… так что было здорово.

–  Вам приходилось напоминать себе о том, что не стоит воспринимать этот фильм чересчур серьезно?

– Мне кажется, никто на площадке не воспринимал его слишком серьезно. Мы понимали, что он выходит за все рамки, граничит с абсурдом, и получали от этого удовольствие. Но, несмотря на все это, у фильма есть душа: актриса Эмбер Херд и отношения ее героини с моим героем. Это не роман, а что-то более сильное, глубокое, скорее похожее на отношения старшего брата с сестрой или отца с дочерью. Чокнутые бандиты проявляют по отношению друг к другу только доброту и нежность. И я очень рад, что мы смогли это показать. В хорошем фильме всегда должно быть несколько слоев!

–  Когда речь заходит о вашем герое, Милтоне, оказывается, что вопросов куда больше, чем ответов. Что он сделал, как долго он пробыл в аду, как ему удалось оттуда выбраться?.. У вас есть ответы?

– Да, у меня есть ответы, но я бы предпочел оставить их для себя. Я не хочу много рассказывать о Милтоне, пусть он будет загадкой, человеком-призраком. Он – живой мертвец. На что бы ни были похожи призраки, там, где они появляются, возникает вакуум, потому что они всасывают в себя весь воздух. Призрак спокоен, неподвижен, и невозможно догадаться, о чем он думает.  Я попытался сделать так, чтобы любое появление Милтона в кадре сопровождалось таким же ощущением, и держал эту задачу в голове с начала съемок до самого конца. Мне хотелось показать, что Милтон «не от мира сего», и вероятно, им движет что-то большее, чем обычная человеческая злоба. Он злился, когда был живым, и, наверное, слушал Lynyrd Skynyrd и Бадди Холли. Но после того как он сбежал из ада, его музыкой стали китайские колокольчики и Рави Шанкар. И никаких слов. Ни единого слова.
–  Насколько опасными были пистолеты, которые появляются в фильме?

– Любое оружие на съемочной площадке опасно. Нужно соблюдать осторожность. Мы все помним, что случилось с Брэндоном Ли… Но с нами работали опытные каскадеры и специалисты по оружию, мы сами были очень осторожны, и я могу с гордостью сказать, что на съемках никто не пострадал.

–  Как появился эпизод, в котором вы пьете пиво из человеческого черепа?

– Можете не верить, но я в свое время часто перечитывал нашего знаменитого поэта Уолта Уитмена, его «Листья травы». В «Листьях травы» есть такая строка: «Я пью из черепа дикий мед». Вот я и подумал: почему бы мне не выпить пива из черепа? Я хотел, чтобы в Милтоне было что-то кельтское, языческое, что-то в стиле современного примитивизма. К тому же мне было интересно обыграть этот череп. Мы даже сняли несколько дублей – как будто это реклама, реклама пива! Пиво должно было выливаться из глазницы – чаша моя преисполнена! – и выглядеть вкусным, соблазнительным, чтобы зрители подумали: «Черт подери, это странно, но я бы хотел прямо сейчас выпить пива из чьей-нибудь черепушки!». И мы старательно добивались этого эффекта.
–  Вы снимаетесь уже очень давно. Как вам кажется, зрительские вкусы изменились за это время?

– Вы же знаете, я не обязан быть с вами полностью откровенным. Меня очень радует то, что на «Оскар» стали выдвигать научную фантастику и увеличили число претендентов в номинации «Лучший фильм» до 10. Теперь на эту премию могут претендовать такие картины, как «Район №9»  – по моему мнению, это лучший фильм 2010 года, рассказ об апартеиде с точки зрения научной фантастики. Я думаю, что интересные, оригинальные, удивительные фильмы – это чаще всего фантастика или ужасы. При условии, что это умная фантастика и умные ужасы.

Перевод Анастасии Воиновой
По материалам сайта screencrave.com