ГЛАВА IV
Рано вечером д-р Свейн позвонил Сету и сказал, что не сможет присоединиться к компании и поиграть в покер.
— В чем дело, Мэт? — спросил редактор. — Неужели мы действительно накаркали сегодня днем? Кто-нибудь заболел?
— Нет, — сказал доктор. — Но в больнице есть кое-какие проблемы, и я должен быть там.
— Надеюсь, дело касается не бухгалтерии, — смеясь, спросил Сет. — Я слышал, эти парни из ревизионного департамента еще те негодяи.
— Нет, Сет, это не касается бухгалтерии, — ответил Док, и к нему вернулся добродушный смех. — Но лучше проверить, пока федеральные службы не сели мне на хвост.
— Конечно, Мэт, — хохотал Сет. — Жаль, что ты не будешь сегодня играть. До завтра.
— Пока, Сет, — сказал Док и мягко повесил трубку.
Селена Кросс не ушла из дома Свейна, она лежала наверху в спальне с холодным компрессом на лбу.
— Оставайся здесь, — сказал Док. — Лежи здесь и никуда не уходи. Когда тебе будет получше, мы обсудим, что мы можем сделать.
— Нечего делать, — сказала Селена. Ее начало сильно рвать, доктор держал для нее тазик.
— Лежи спокойно, — сказал он. — Мне нужно ненадолго спуститься вниз.
В столовой Свейн сразу подошел к серванту и налил себе большую порцию шотландского виски.
«Джин, виски, молоденькая девочка в спальне, надо бы мне быть поосторожнее, — гримасничая, подумал он, — иначе у меня будет репутация пьянствующего негодяя».
Вторую порцию он прихватил с собой в гостиную и расположился там на парчовой софе напротив пустого камина.
«И что вы собираетесь делать, Мэтью Свейн? — спросил он себя. — Вы предавались разглагольствованиям годами. Как вы собираетесь поступить теперь, когда пришла пора проверить ваши замечательные идеи? Нет ничего дороже жизни, а, Мэт? А как еще можно назвать то, что ты думаешь сделать, как не уничтожение самого дорогого?»
Свейн допил второй стакан. Он был достаточно честен, чтобы признать, что тот бой, который он вел сейчас с самим собой, навсегда оставит след в его жизни, он понимал, что какое бы решение он ни принял, всю оставшуюся жизнь он будет терзаться вопросом, правильно ли он поступил. Это правда, что он никогда не нарушал закон, если не считать еженедельную игру в покер в штате, где азартные игры были запрещены законом.
«Никаких исключений, Мэтью, — говорил себе Док, — покер у Сета — это нарушение закона в этом штате, так что ты нарушал закон.
— Но не в работе, — протестовало его второе я, — никогда в работе.
— Нет, не в работе. Правила есть правила, и ты всегда им подчинялся. Конечно же, ты не собираешься нарушать их теперь, в твоем-то возрасте. А как же исключения? Ты сообщаешь о случаях заболевания сифилисом, ты ставишь в известность полицию, если к тебе обращается человек с пулевым ранением. В твоем деле нет исключений. Правила есть правила, никаких исключений.
— Но если Селена родит этого ребенка, это разрушит всю ее жизнь.
— Это не твоя забота, Мэтью. Обратись в полицию. Проследи за тем, чтобы этот Лукас ответил по закону. Но не дотрагивайся до Селены.
— Ей только шестнадцать лет. У нее впереди вся жизнь, и сейчас она может лишиться всего. Это уничтожит ее.
— Ты можешь убить ее.
— Ерунда. Я сделаю это в больнице, со всеми предосторожностями.
— Ты что, сошел с ума? В больнице? Ты бредишь, ты просто законченный идиот!
— Я бы мог это сделать. Я могу это сделать так, что никто не узнает. Я могу сделать это сегодня вечером. В больнице практически никого нет. В этом месяце почти никто не болел.
— В больнице? Ты псих? Ты что, действительно, псих?
— Да, черт возьми, я псих! Чья это больница, в конце концов? Кто построил ее, черт подери? Кто лелеял и ухаживал за ней, если не я?
— Что ты хочешь сказать? Что значит твоя больница? Эта больница принадлежит обществу, которому ты торжественно клялся служить всю свою жизнь. Так говорит штат, так говорит страна, так говорится в клятве, которую ты давал столь давно, что сам уже не помнишь. Твоя больница. Хм. Наверное, ты спятил».
Мэтью Свейн швырнул пустой стакан в камин, он с громким звоном разбился о решетку, осколки веером разлетелись по полу.
— Да, черт возьми, я спятил! — вслух сказал доктор, вышел из гостиной и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
И все это время его преследовал тихий голос.
«Вы конченный человек, доктор Свейн, — говорил он. — С вами все кончено. Смерть, венерические заболевания и организованная религия, в таком порядке, да? Только не заставляйте меня когда-нибудь еще слушать ваши разглагольствования. Сегодня вечером вы сознательно собираетесь служить смерти, а не защищать жизнь, как говорилось в вашей клятве».
— Тебе получше, Селена? — спросил доктор, входя в темную спальню.
— О, Док, — сказала она, глядя на него. — О, Док, я бы хотела умереть.
— Перестань сейчас же, — бодро сказал он. — Мы позаботимся обо всем, будешь как новенькая.
«И иди ты к черту, — сказал Свейн нашептывающему голосу, — я защищаю жизнь, эту жизнь, Селену Кросс, которая уже живет».
— Послушай, Селена, — сказал д-р Свейн. — Слушай меня внимательно, вот что мы будем делать.
Через час Констанс Маккензи проезжала мимо больницы Пейтон-Плейс с Майклом Росси на машине, которую он купил предыдущей весной. В большом окне из непрозрачного стекла горел свет, Констанс знала, что это операционная.
— Наверное, что-то случилось, — сказала она. — В операционной свет. Интересно, кто заболел?
— Это то, что я обожаю в Пейтон-Плейс, — сказал, улыбаясь, Майкл Росси. — У человека не может случиться несварение желудка без того, чтобы весь город не поинтересовался, кто, почему, где, когда и что он собирается с этим делать.
— Столичный хвастун, — сказала Констанс.
— Выставляюсь перед фермерской дочкой, — Майкл взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.
Констанс откинулась на сиденье и удовлетворенно вздохнула. Завтра ей не надо открывать с утра магазин, Селена обещала сделать это за нее, Эллисон проводит уикенд с Кэти Элсворс, а Констанс на пути в город, что в восемнадцати милях от Пейтон-Плейс, где она собирается вдали от соседских глаз поужинать с любимым мужчиной.
— Почему счастливо вздыхаем?
— Мой марафон закончен, — сказала Констанс и прижалась щекой к его плечу.
— Сигарету?
— Пожалуйста.
Он прикурил одну за другой две сигареты и одну передал Констанс. В секундной вспышке зажигалки она увидела изгиб его брови и классический греческий нос. Его губы, сжимающие сигарету, были полные, но не чувственные, линии подбородка были четкие и приятные.
— В целом, — сказала она, — голова, вычеканенная на древнегреческой монете.
— Мне нравится, когда ты говоришь, как без памяти влюбленная леди, — сказал он.
— Так и есть, — призналась она.
С ним было так легко, как не было ни с одним мужчиной. Эта легкость пришла не сразу, но теперь она стала частью Констанс, и она уже почти забыла, что когда-то боялась Майкла, боялась до ужаса.
— О чем это? — спросил он. Майкл странным образом знал, когда она задумывалась о чем-то касающемся их обоих.
— Я думала, — сказала она, — о том, как ты впервые появился в моем доме. Это было два года назад, когда Эллисон первый раз пошла на танцы в среднюю школу.
Майкл рассмеялся и снова прижал ее пальцы к своим губам.
— А, это, — сказал он. — Послушай, забудь об этом. Начни думать о том, что ты захочешь съесть, когда мы приедем в ресторан. Сегодня пятница, значит, у них есть все сорта рыб. Ты всегда тратишь на выбор целую вечность, а мы уже почти приехали.
— Хорошо, — сказала Констанс, — я сконцентрируюсь на пикше, венерках и омарах, посмотрим, что из этого выйдет.
Она взяла его под руку и сразу вспомнила о другой, более поздней их встрече.
Должно быть, это произошло через три месяца после того, как он первый раз пришел к ней домой. Был август, и Эллисон отдыхала в летнем лагере на озере Виннипесоки. Констанс помнила, что это случилось в жаркий субботний вечер. Она просматривала книгу счетов «Трифти Корнер», и, хотя все окна были открыты, ветра совсем не чувствовалось. Когда прозвенел звонок, Констанс так испугалась, что выронила ручку, и на белой странице появилась ужасная клякса.
— Проклятье, — пробормотала она, затягивая потуже пояс на халате. — Черт бы их всех побрал.
Констанс открыла дверь, и Майкл Росси сказал:
— Привет, пойдем искупаемся.
За три недели, последовавшие за весенними танцами в средней школе, он приходил с приглашениями дюжину раз, и однажды за все это время она поужинала с ним. Констанс не могла объяснить почему, но с Майклом она ощущала дискомфорт. В общем, ей совсем не хотелось его видеть.
— Пощадите мои нервы! — зло сказала она. — Что вы имеете в виду, заявляясь сюда в полдвенадцатого вечера с этим безумным предложением!
— Если вы хотите задать мне трепку, — спокойно сказал он, — то, по крайней мере, пригласите войти. Что подумают ваши соседи?
— Одному Богу известно, что они уже думают, — в бешенстве отвечала Констанс. — Вы всегда вваливаетесь сюда без приглашения в любое время, когда вам это придет в голову.
— Всегда? — скептически переспросил Майкл. — Шесть раз за последние три месяца. В Пейтон-Плейс это называется «всегда»?
Констанс стало смешно.
— Нет, думаю нет, — признала она. — Просто вы напугали меня, я выронила ручку, и теперь у меня в книге счетов огромная клякса.
— Мы не можем допустить этого, — сказал он. — Клякс в книге счетов, я хочу сказать.
Констанс почувствовала, что начинает напрягаться, и Майкл, видимо, тоже это почувствовал, потому что быстро продолжил:
— Берите ваш купальный костюм и идем купаться.
— Вы сошли с ума. Во-первых, кроме Лугового пруда, здесь в округе негде купаться, а там всегда полно обнимающихся подростков.
— Небеса запрещают нам появляться там, куда ходят обнимающиеся подростки. У дома стоит машина, которую я думаю купить, а меньше чем в восьми милях отсюда есть озеро. Давайте испытаем мою будущую машину.
— Мистер Росси…
— Майк, — терпеливо поправил он.
— Майк, — сказала Констанс, — я не имею никаких намерений отправляться с вами куда-либо в этот час. У меня есть работа, которую я должна сделать, сейчас поздно, уже больше половины двенадцатого.
— Это скандально, — сказал он, прищелкнув языком и покачивая головой. — Послушайте, вы работали весь день, завтра воскресенье, следовательно, вы не должны рано вставать. Ваша дочь в летнем лагере, значит, вам не надо оставаться дома ради нее. Других извинений, кроме того, что вы меня ненавидите, у вас кет, а вы не скажете этого. Берите ваш купальник и пошли.
Странно не то, как он говорил, думала Констанс прижимаясь к плечу Майка два года спустя, а то, что она ему подчинилась.
— Хорошо, — сказала Констанс, раздраженная его упрямством. — Хорошо!
Она надела в спальне купальник, и только на секунду собственное отражение в зеркале заставило ее остановиться.
«Что я делаю?» — спросила она себя.
«То, что хочу сделать», — отвечала она отражению, для разнообразия. Констанс решительно завязала лямки купальника, скользнула в хлопчатобумажное платье, надела босоножки и сбежала в холл, где ее ждал Майкл Росси.
— Вы не закроете дверь? — спросил он, когда они вышли.
— Это еще одна вещь, которой вы должны научиться, живя в маленьком городке, — сказала Констанс. — Если вы будете закрывать дверь, люди начнут думать, что вам есть что скрывать.
— Ясно, — сказал он. — Я должен был догадаться. Наверное, по этой же причине местные жители не задергивают шторы, когда в доме включают свет. Как вам машина?
— Неплохо. Она, конечно, не новая, не так ли?
— Хорошая машина, как хорошее вино, с годами становится лучше. Честно. Так мне сказал торговец подержанными машинами.
Они подъехали к озеру, о котором он говорил. Констанс не знала, то ли из-за позднего времени, то ли, как сказал потом Майкл, благодаря чудесному везению, это место было совершенно пустынным. Она знала только, что, когда он выключил фары и отключил двигатель, стало абсолютно темно и воцарилась неземная тишина.
— Как же мы увидим дорогу к пляжу? — прошептала она.
— О чем это вы шепчете? — спросил он нормальным голосом, чем испугал Констанс. — У меня есть фонарик.
— О, — Констанс откашлялась и подумала, все ли чувствуют себя в темной, припаркованной машине так же неловко, как она.
— Пошли, — сказал он и взял ее за руку.
Когда он впервые дотронулся до нее, Констанс почувствовала всей рукой его ладонь у себя на запястье. Они бросили одежду на берегу и вошли в воду. Теперь, когда глаза Констанс привыкли к темноте, она хорошо видела полуобнаженного массивного Майкла Росси, стоящего рядом с ней, — выглядел он зловеще. Тихонько вскрикнув от испуга, она нырнула в воду и поплыла от него.
«О, Господи, — думала Констанс, — и зачем я только сюда поехала? Как я вернусь домой? Для начала, почему я вообще не осталась дома?»
Она плыла, пока не выбилась из сил. Констанс содрогалась от холода и страха, а когда она подплыла обратно к берегу достаточно близко, чтобы встать на дно, то увидела, что Майкл уже ждет ее на берегу. Он не подошел к ней, когда она вышла из воды и не предложил полотенце, которое висело у него через плечо. Констанс нервно сдернула с себя резиновую шапочку и тряхнула головой.
— О, боги, — сказала она напряженно смеясь, — было холодно, да?
— Развяжи верх купальника, — хрипло сказал он, — я хочу чувствовать твою грудь, когда буду целовать тебя.
Два года спустя, сидя с Майклом Росси в машине, Констанс непроизвольно вздрогнула, как вздрогнула тогда.
— Не думай об этом, — нежно сказал Майкл. — Эта часть уже пройдена. Теперь ты и я — это мы, и мы понимаем друг друга. Не надо, малышка, — повторил он, когда она снова вздрогнула, — не думай об этом.
Констанс тряхнула головой, сжала его за локоть, но не смогла не думать об этом. Не прошло и пяти минут, как они проехали это место, и Констанс могла восстановить всю картину до мелочей.
Когда он это сказал, она, как статуя, замерла на месте, подняв одну руку к затылку, чтобы встряхнуть волосы. Больше Майкл не произнес ни слова, он шагнул к ней и развязал лямки от верха купальника. Одним движением руки он раздел ее до пояса и, даже не взглянув на нее, притянул к себе. Майкл целовал ее больно и жестко, будто надеялся таким образом добиться ответной реакции, которой нежностью было не добиться. Его руки были у нее в волосах, а большие пальцы под подбородком. Он держал ее голову с двух сторон, так что она не могла увернуться от него. Констанс чувствовала, как его колени заходят под ее, но он продолжал целовать, крепко держа обеими руками. Наконец он оторвал от нее свои жестокие губы, поднял руки, отнес в машину и хлопнул дверцей. Когда он подрулил к парадному крыльцу ее дома, Констанс, все еще полуобнаженная, сидела не переднем сиденье. Не сказав ни слова, Майкл вынес ее из машины, Констанс не могла издать ни звука. Он на руках внес ее в гостиную, где все еще горел свет, и бросил на обшитый ситцем диван.
— Свет, — задыхаясь, наконец сказала она. — Выключи свет.
Комната погрузилась в темноту, он подошел к ней и холодно спросил:
— Какая комната твоя?
— Та, что в конце холла, — ответила Констанс, стуча зубами. — Но это не имеет значения, потому что ты никогда не войдешь в нее. Убирайся из моего дома. Отойди от меня.
Констанс пыталась сопротивляться. Он отнес ее по темной лестнице наверх и ногой распахнул дверь в ее комнату.
— Я заявлю на тебя в полицию, — заикаясь, говорила она. — Тебя арестуют и посадят в тюрьму, тебя посадят за то, что ты ворвался в чужой дом, за изнасилование.
Майкл поставил Констанс напротив кровати и сильно ударил ее ладонью по губам.
— Больше рот не открывай, — спокойно сказал он. — Просто держи его закрытым.
Он наклонился и снял с нее все еще сырые плавки купальника. В темноте она услышала, как он расстегнул зиппер на брюках.
— Итак, — сказал он.
Это было как в ночном кошмаре, она никак не могла очнуться от него, пока окна в ее комнате не посветлели и она наконец не почувствовала первый поток желания и удовольствия — он поднимал ее, поднимал, поднимал, а потом бросил в бессознательное состояние.
Эти воспоминания подавляли Констанс Маккензи, и ей было стыдно вспомнить, что всю ту ночь она смогла выдавить из себя только один отчаянный вопрос.
— Ты закрыл дверь? — кричала она.
Майкл рассмеялся глубоким смехом у ее груди.
— Да, не волнуйся. Я закрыл.
Теперь, глядя, как он быстро ведет машину, Констанс снова удивлялась этому мужчине, которого она еще не начинала узнавать.
— Что? — спросил он, опять угадывая ее мысли.
— Я подумала, — сказала Констанс, — что после двух лет, я все еще тебя не знаю.
Майкл рассмеялся и вырулил на усыпанную гравием площадку перед рестораном. Он помог Констанс выйти из машины, взял ее за подбородок и нежно поцеловал.
— Я люблю тебя, — сказал он, — что еще нужно знать?
— Больше ничего, — улыбнулась Констанс.
Много позже, возвращаясь в Пейтон-Плейс, они проезжали мимо больницы, и Констанс даже не взглянула на тускло освещенные окна. Только когда Майкл припарковал машину напротив ее дома и Констанс увидела, что ее поджидает Анита Титус, она почувствовала неладное.
— У вас телефон звонил весь вечер, — сказала Анита, соседка Констанс. У них была спаренная телефонная линия. — Пытались дозвониться из больницы.
— Эллисон! — закричала Констанс. — Что-то случилось с Эллисон!
Она вбежала в дом, забыв сумочку и перчатки и оставив Майкла один на один с Анитой. Майкл стоял и смотрел в спину убегающей домой женщине, чтобы прослушать телефонный разговор Констанс.
«Господи, — подумал он, — я не встретил в этом проклятом городке и десяти людей, которым не надо было бы весь будущий год провести, промывая свои чертовы душонки».
Когда он вошел в дом, Констанс уже связалась с больницей.
— О, спасибо, спасибо, — с облегчением говорила она. — Да. Спасибо, что позвонили.
— Что случилось? — спросил он, прикуривая две сигареты.
— Селена Кросс, — сказала Констанс. — Сегодня вечером д-р Свейн будет удалять ей аппендицит. Она попросила сестру позвонить мне и передать, что не сможет завтра утром открыть магазин. Представляешь, в такой момент она вспомнила о магазине.
