27.11
ТАКОЙ ОБЫЧНЫЙ СЕМЕЙНЫЙ ПРАЗДНИК

После Хеллоуина наступил период, похожий на затишье. Мы погрузились в рутину, хотя и понимали, что часы по-прежнему тикают. По утрам я уходил за два квартала, чтобы скрыться от Эммы, затем ко мне подъезжала Лена на своем катафалке, Страшила Рэдли встречал нас у «Стой-стяни» и следовал за нами до школы. В буфете «Джексона» к нашей паре подсаживался только Линк. Иногда это позволяли себе Винни Рейд, член школьного дискуссионного клуба (из-за чего общаться с ним было непросто), и Роберт Лестер Тэт, который два года подряд выигрывал «Орфографическую пчелу»[31] нашего штата. В основном же мы проводили перемены на трибуне спортивного зала, где за нами шпионил директор Харпер. По вечерам, уединившись в городской библиотеке, мы перечитывали письма Женевьевы и Итана Картера Уота. Я все еще надеялся, что Мэриан сжалится над нами и даст какую-нибудь зацепку. Развратная кузина-сирена, с леденцом и мертвящей хваткой, исчезла из Гэтлина. Внезапные бури и зловещие черные облака обходили нас стороной. Мэкон больше не приглашал меня на феерические ужины. Короче, чудеса закончились.

Кроме одного. Кроме самого важного волшебства. Я был влюблен в прекрасную девушку, которая испытывала ко мне ответные чувства. Такое со мной было впервые. Меня восхищал не ее чародейский дар, а сам факт ее существования. В моей жизни появилась чудесная и потрясающая Лена! Каждый день был великолепным, хоть и дарил мне новые волнения.

Особых происшествий не было, пока не случилось то, что невозможно было предугадать. Эмма пригласила Лену на ужин в День благодарения.

— Ты согласна? Вот не ожидал, что ты захочешь прийти к нам на День благодарения. Это будет жутко скучный ужин.

Меня одолевала тревога. Эмма явно что-то замышляла. Но Лена улыбнулась, и я расслабился. У нее была восхитительная улыбка. Каждый раз, видя ее, я словно попадал в иной прекрасный мир.

— А я думаю, что мне понравится.

— Ты просто никогда не бывала в моем доме на День благодарения.

— Я вообще ничего не знаю об этом празднике. Чародеи не отмечают его. Это праздник смертных.

— Ты шутишь? Неужели ты никогда не пробовала индюшку на День благодарения? Или тыквенный пирог?

— Вообще ничего.

— Надеюсь, ты не переела во время обеда?

— Думаю, нет.

— Прекрасно.

Я заранее предупредил Лену, чтобы она не удивлялась, когда Сестры начнут заворачивать бисквиты в салфетки и укладывать их в сумочки. Или когда моя тетя Кэролайн и Мэриан потратят полвечера на спор о местоположении первой публичной библиотеки в США. Впрочем, их беседа могла касаться и правильных пропорций в приготовлении краски «Зеленая южная» (две части черной «Янки» и одна часть желтой «Мятеж»). Тетя Кэролайн работала в Саванне главным хранителем музея. В отличие от мамы, которая специализировалась на амуниции и сражениях Гражданской войны, она посвятила свою жизнь архитектуре. Конечно, главной опасностью для Лены была Эмма. Моя сумасшедшая родня, Мэриан и Харлон Джеймс были в этом смысле лишь довеском.

Стоило бы рассказать ей еще об одной детали. Вполне возможно, что мой отец появится на ужине в пижаме. Но объяснить такое его поведение мне было трудно.

Дело в том, что Эмма относилась ко Дню благодарения очень серьезно, и в данном случае под этим, в числе прочего, подразумевались два момента. Во-первых, мой отец должен был присоединиться к гостям за праздничным столом. (Впрочем, из своего кабинета он и в этот день намеревался выйти только после наступления темноты, не делая особого исключения ради такого дня.) Во-вторых, никаких «Шредид вит». Это был абсолютный минимум, который потребовала от него Эмма. Взамен — в честь пришествия отца в повседневный мир обычных людей — она намеревалась устроить пиршество с огромным количеством блюд. Индейка, вареный картофель с подливкой, жареные бобы и кукуруза со сметаной, сладкая картошка с алтеем, медовая ветчина и бисквиты, тыквенный и лимонный пироги (хотя после той ночи на болоте мне казалось, что она готовила все это не для нас, а для дяди Эбнера).

Я вспомнил, как чувствовал себя во время первого визита в дом Равенвуда. Теперь наступила очередь Лены. Она откинула с лица волосы, и я с сочувствием погладил ее по подбородку,

«Ты готова?»

Она нервно поправила на бедрах черное платье.

«Если честно, то нет».

«Тогда мужайся».

Я с усмешкой толкнул дверь.

— Отступать уже поздно.

В доме стояли запахи моего детства: вареной картошки и праздничной суматохи.

— Итан Уот, это ты? — донесся голос Эммы.

— Да, мэм.

— Ты пришел со своей девушкой? Веди ее сюда. Мы хотим посмотреть, как она выглядит.

Плита шипела, кастрюли булькали. Эмма стояла перед ними в своем слесарном фартуке, сжимая в каждой руке по деревянной ложке. Бабушка Пру бродила вокруг стола, тыкая пальцами в чашки с кушаньями. Мерси и Грейс играли за столом в «Скрэббл»[32], не слишком заботясь о правилах.

— Не стой там столбом. Веди ее сюда.

Я почувствовал, как от волнения напряглись мои мышцы. Поведение Эммы и Сестер было непредсказуемым. Я по-прежнему не понимал, почему Эмма настояла на приглашении Лены. Мы вошли в комнату.

— Очень рада познакомиться с вами, — приветливо сказала Лена.

Эмма вытерла руки о фартук и осмотрела ее с головы до ног.

— Так вот кто прибрал к рукам моего мальчика! Наш почтальон был прав. Она красивая, как картинка.

Мне почему-то подумалось, что Карлтон Итон рассказал ей об этом во время их поездки на Топкий ручей. Лена слегка покраснела.

— Спасибо.

— Мы слышали, что ты устроила хорошую встряску всей школе, — с улыбкой сказала бабушка Грейс. — Это правильно. Хотя я понятия не имею, чему там вас, детишек, учат.

Мерси приставила к своим буквам еще одну костяшку и сложила слово. 3-у-д-ь. Грейс склонилась к столу и прищурилась.

— Мерси Лайн, ты снова плутуешь! Что за слово такое? Ну-ка придумай с ним фразу.

— У меня внутри зудь, уж так мне хочется добраться до тех белых кексов.

— Это слово пишется иначе.

Похоже, одна из них все-таки была лучше знакома с английским языком. Бабушка Грейс заменила одну букву на другую.

— Не зудь, а зуть!

Мое предположение оказалось ошибочным.

«Ты не преувеличивал».

«Я же говорил».

— Это Итан вернулся?

Тетя Кэролайн вошла в комнату с распростертыми объятиями.

— Скорее обними свою тетю!

Меня всегда ошеломляло ее сходство с мамой — те же длинные, зачесанные назад каштановые волосы, такие же карие глаза. Но если моя мама предпочитала ходить босиком и носила потертые джинсы, то тетя Кэролайн поддерживала образ южной красавицы, неизменно одеваясь в открытые платья или обтягивающие свитера. Я думаю, ей нравилось наблюдать, как меняются лица людей, когда они узнают, что она не какая-то там домохозяйка, а главный хранитель исторического музея.

— Ну, как дела у вас на Севере?

Тетя всегда называла Гэтлин севером, поскольку Саванна находится южнее.

— Пока нормально. Вы привезли пралине?[33]

— Как всегда.

Я взял Лену под руку и подтянул ее к нам.

— Лена, это моя тетя Кэролайн и мои бабушки Пруденс, Мерси и Грейс.

— Я очень рада познакомиться с вами.

Она протянула руку, но тетя Кэролайн заключила ее в объятия. Затем мы услышали, как хлопнула передняя дверь.

— С Днем благодарения.

Мэриан вошла, неся в руках блюдо с запеканкой и тарелку с традиционным пирогом.

— Что я тут уже пропустила?

— А вот и она!

Бабушка Пру торопливо заковыляла к ней и обвила руками ее предплечье.

— Ты что-нибудь знаешь о бельчатах?

— Так! Вы все! Ну-ка, выметайтесь из моей кухни. Мне нужно пространство, чтобы поколдовать над продуктами. Кстати, Мерси Стэтхам, я видела, как ты съела мое печенье!

Бабушка Мерси пригнула голову и на секунду перестала хрустеть. Лена взглянула на меня, пытаясь скрыть улыбку.

«Я могу позвать Кухню».

«Поверь мне, Эмма не нуждается в помощи, когда готовит еду. В этом она сама маг и волшебник». Все дружной толпой направились в гостиную. Тетя Кэролайн и бабушка Пру делились мыслями о том, как выращивать хурму на веранде. Грейс и Мерси все еще спорили о правописании слова «зуд», апеллируя к Мэриан как к третейскому судье. Это зрелище могло бы свести с ума любого человека. Но, взглянув на Лену, зажатую между Сестрами, я увидел на ее лице счастливую улыбку.

«Просто замечательно!»

«Ты шутишь?»

Неужели ей нравилось такое семейное торжество? Кастрюльки, костяшки с буквами и старушечья перебранка? Конечно, я не знал, что творилось у чародеев на всеобщих сборах, но вряд ли нечто подобное.

«По крайней мере, тут никто не собирается убивать своих родственников».

«Дай им еще пятнадцать минут».

Я оглянулся и увидел Эмму, стоявшую в дверном проеме. Она смотрела на Лену. У меня не осталось никаких сомнений. Она явно что-то задумала.

Ужин на День благодарения проходил по той же схеме, что и в прежние годы, но новые детали все же появились. Отец сидел в мятой пижаме, стул мамы пустовал, а я сжимал под столом руку своей девушки. Последнее вызывало у меня самые волнующие переживания. Счастье и печаль смешались, превратившись в сладкую грусть. К сожалению, сосредоточиться на этом чувстве я смог лишь на секунду. Как только прозвучало слово «аминь», Сестры начали красть бисквиты, Эмма навалила в наши тарелки вареную картошку, а тетя Кэролайн решила вовлечь всех в общую беседу.

Я понимал, чем объяснялась эта суета. Им казалось, что за множеством действий, разговоров и пирогов опустевший стул мамы будет не так заметен. Но для этого не хватило бы всех пирогов на нашей планете — даже если бы их выпечкой руководила Эмма. Уловив мое настроение, тетя Кэролайн попыталась отвлечь меня вопросами о школе.

— Итан, что тебе будет нужно в этом году для реконструкции? Я привезла пару камзолов на твой рост. Оставлю их в мезонине.

— И не напоминайте мне об этой реконструкции.

Я почти забыл, что для зачета по истории мне надлежало участвовать в воссоздании битвы на Медовом холме. Каждый февраль в Гэтлине проводилась реконструкция событий Гражданской войны. Фактически это был единственный повод для привлечения туристов в наш город.

Лена потянулась за куском пирога.

— Я не понимаю, почему исторические реконструкции считаются таким важным делом: Для воссоздания сражений, случившихся столетия назад, требуется столько усилий. Не проще ли прочитать о них в книгах?

«Ой-ой-ой!»

Бабушка Пру едва не задохнулась от возмущения. Наверное, она посчитала слова Лены настоящим оскорблением.

— Они же сожгли вашу школу! Сровняли ее с землей! Там у себя на Севере они не учат никакой истории. И никакие учебники не расскажут вам о настоящей войне за Юг. Вам надо увидеть это самим! Каждый из вас, детки, должен понять, как страна, завоевавшая независимость во время революции, вдруг повернулась против себя в кровопролитной войне.

«Итан! Сделай что-нибудь. Попробуй сменить тему!»

«Слишком поздно. Но ты не волнуйся. Она сама скоро перейдет на "звездный стяг, покрытый блестками"».

Мэриан соорудила бутерброд из ветчины и двух половинок бисквита.

— Миссис Стэтхам абсолютно права. Гражданская война разделила не только страну, но и семьи. Часто случалось и так, что брат шел против брата. Это трагическая глава в американской истории. Погибло свыше полумиллиона человек, хотя многие из них умерли от болезней, а не от ран, полученных в битвах.

— Трагическая глава, — кивнув, добавила бабушка Пру. — Я как раз и хотела об этом сказать.

— Теперь та война никого не волнует, Пруденс Джейн.

Бабушка Грейс похлопала сестру по морщинистой руке. Та сердито дернулась.

— Не говори мне таких слов! Я просто хочу увериться, что дети смогут отличить свиное рыло от хвоста. На самом деле я выполняю работу их учителя. Школа могла бы заплатить мне за этот урок.

«Я предупреждал тебя. Не заводи моих бабушек».

«Больше не буду».

Лена неловко поерзала на сиденье.

— Я прошу у вас прощения. Возможно, вы нашли мои слова неуважительными. Но это не так. Я просто не была знакома с теми, кто знал бы о войне так много, как вы.

«Прекрасное начало. Если под знаниями ты имела в виду одержимость».

— Не смущайся, сладкое сердечко. В подобных случаях Пруденс Джейн всегда так бушует, что пачкает свои панталоны.

Бабушка Грейс подтолкнула локтем притихшую сестру.

«Вот почему мы подливаем виски ей в чай».

— Или это у тебя от того арахисового коржа, который привез Карлтон?

Бабушка Пру примирительно взглянула на Лену.

— Наверное, я переела сладкого.

«Ее и за уши не оттащишь от сластей».

Мой отец прочистил горло. Все выжидающе повернулись к нему. Но он лишь рассеянно перекатывал по тарелке вареную картофелину. Лена увидела в этом возможность для перемены темы.

— Мистер Уот! Итан говорил, что вы писатель. Какие книги вы пишете?

Мой отец молча посмотрел на нее и снова уставился в тарелку. Возможно, он даже не понял, что Лена задала ему вопрос,

— Митчелл работает над новой книгой, — пояснила Эмма. — Она будет самой большой и, наверное, самой важной из всех его произведений. Он автор многих книг. Сколько их уже, Митчелл?

Она говорила с ним, как с ребенком. Ей было прекрасно известно, сколько книг написал мой отец.

— Тринадцать, — тихо ответил он.

Лена, конечно, не могла оценить это коммуникативное достижение моего отца. Но я-то посчитал такое его поведение настоящим прорывом. Лишь взглянув на папу — на его всклокоченные волосы и черные круги под глазами, я расстроился. Когда он успел так надорваться?

— И о чем ваша новая книга? — спросила Лена.

Внезапно мой отец оживился. Он словно вернулся со звезды в реальный мир.

— Это история любви. На самом деле в книге рассказывается о путешествии. Мне хочется написать солидный американский роман. Позже критики назовут его кульминацией моей карьеры. Но сейчас я не могу рассказывать о сюжете. Поверьте, не на этой стадии. Не сейчас, когда я так близок… к…

Он стал запинаться. Затем совсем замолчал, как будто кто-то щелкнул выключателем на его спине. Я понял почему. Он смотрел на опустевший стул мамы. Эмма встревоженно нахмурилась. Тетя Кэролайн попыталась спасти вечер и отвлечь всеобщее внимание от поникшей фигуры отца.

— Лена, а откуда ты приехала в Гэтлин?

Я не услышал ответ. Все звуки исчезли. Мир медленно заскользил перед моими глазами, то расширяясь, то сжимаясь, теряя очертания, как горизонт за волнами горячего воздуха.

Затем…

Люди в гостиной застыли, словно на картинке. Я замер. Мой отец тоже замер. Его глаза сузились. Губы округлились, будто он намеревался произнести какое-то слово, которому не суждено было сорваться с языка. Он все еще смотрел на тарелку с вареной картошкой. Сестры, тетя Кэролайн и Мэриан оцепенели, как статуи. Даже воздух казался неподвижным. Маятник дедушкиных часов остановился на половине взмаха.

«Итан? С тобой все в порядке?»

Я хотел ответить ей, но не мог. Ощущение было сродни тому, когда Ридли скрутила меня смертельными чарами. В тот раз я чуть не умер от холода. Сейчас я тоже был будто заморожен, но чувствовал себя довольно комфортно.

— Это я так сделала? — громко спросила Лена.

Ей смогла ответить только Эмма:

— Остановила время? Ты? Скорее моя жареная индюшка проглотила бы аллигатора.

Она насмешливо фыркнула.

— Нет, это не твоя работа, детка. Здесь постарались более великие, чем ты. Мои предки решили, что пришла пора для нашей беседы. Мы должны поговорить как женщина с женщиной. Сейчас нас никто не слышит.

«Кроме меня. Я все слышу».

Мне не удавалось произнести ни слова. Я слышал, но не мог говорить.

Эмма посмотрела на потолок.

— Спасибо тебе, тетя Делила. Я ценю твою помощь.

Она подошла к буфету и отрезала кусок тыквенного пирога. Положив его на красивую китайскую тарелку, Эмма поставила свой дар в центр стола.

— Оставляю это подношение для тебя и Великих. Не забывайте о том, что я делаю для вас.

— Что тут происходит? И что именно вы делаете для них?

— На самом деле им уже ничем не поможешь, — прошептала Эмма. — Это я выпрашиваю для нас дополнительное время.

— Вы чародейка?

— Нет, я простая ясновидящая. Я вижу то, что требуется увидеть, и то, чего не может увидеть никто другой.

— Как же вы остановили время?

Лена рассказывала мне, что некоторые чародеи умели влиять на время — но только самые могущественные из них.

— Такая магия для меня недоступна. Иногда я прошу Великих о какой-нибудь услуге, и тетя Делила делает мне одолжение.

Мне показалось, что слова Эммы смутили или напугали Лену.

— Кто такие Великие?

— Великие — это моя семья из Иномирья. Время от времени они помогают мне, а если не могут, то приводят с собой других Великих.

Эмма склонилась через стол и посмотрела Лене в глаза.

— Почему ты не носишь браслет?

— Что?

— Разве Мелхиседек не дал тебе нить с бусинами? Я сказала ему, что ты должна носить ее и днем и ночью.

— Он дал мне этот амулет, но я сняла его.

— Почему ты решила ослушаться дядю?

— Мы с Итаном подумали, что браслет блокирует видения.

— Он действительно кое-что блокирует, если ты носишь его на руке.

— Для чего он предназначен?

Эмма профессиональным жестом гадалки, намеревающейся читать по линиям на ладони, взяла руку Лены.

— Детка, мне не нравится роль плохой вестницы. Но Мелхиседек и вся твоя семья не собираются говорить тебе правду. Никто из них. А тебе нужно многое узнать. Тебе следует приготовиться.

— Приготовиться к чему?

Взглянув в потолок, Эмма что-то прошептала себе под нос, а потом громко добавила:

— За тобой пришли, дитя. И это сила, с которой нужно считаться. Сила темная, как ночь.

— Кто? Кто пришел за мной?

— Ах, почему они не рассказали тебе сами? Всегда я оказываюсь крайней! Но Великие шепчут, что кто-то должен сообщить тебе правду, пока еще не слишком поздно.

— Какую правду? Кто пришел за мной?

Эмма расстегнула ворот блузки и вытащила небольшой мешочек, висевший у нее на груди. Сжав его в руке, она понизила голос, словно боялась, что их услышит кто- то посторонний.

— Темная Сэрафина.

— Кто она такая?

Эмма еще крепче сжала оберег.

— Твоя мать.

— Я ничего не понимаю. Мои родители погибли в аварии, когда я была еще ребенком. Маму звали Сара. Я видела ее имя на фамильном древе.

— Твой отец действительно умер. Однако мать жива, и это так же верно, как мы сейчас говорим друг с другом. А с фамильными древами у нас на Юге знаешь как бывает? Они претендуют на точность, но всегда грешат ошибками.

Леня побледнела. Я напрягся, пытаясь дотянуться до ее руки, но у меня дрогнул лишь палец. Тело будто бы окаменело. Я ничего не мог поделать, пока она падала в бездну отчаяния. Прямо как в наших кошмарах.

— Значит, она темная?

— Наитемнейшая из всех ныне живущих чародеев.

— Почему мой дядя не рассказал мне о ней? Почему бабушка говорила, что моя мать умерла? Почему они лгали мне?

— Существует одна правда и другая. Это две разные вещи. Я думаю, твои родственники пытаются защитить тебя. Они надеются, что у них хватит сил. Но Великие не уверены в этом. Я не хотела говорить тебе о матери, но Мелхиседек упрямый. Он будет молчать до конца.

— Почему вы помогаете мне? Я думала… что не нравлюсь вам.

— Дело не в моих симпатиях, дитя. Она пришла за тобой. И сейчас тебе не нужно отвлекаться по пустякам.

Эмма приподняла брови.

— Конечно, я волнуюсь за моего мальчика. Вы идете против преобладающей силы. Она мощнее вас обоих.

— Что это за сила? Вы имеете в виду мою мать?

— Не только. Вы с Итаном не справитесь.

Лена недоуменно поморщилась. Она не привыкла к таким загадочным ответам.

— С чем мы не справимся?

Эмма вздрогнула, словно кто-то похлопал ее по плечу.

— Что ты сказала, тетя Делила?

Она повернулась к Лене.

— У нас почти не осталось времени.

Маятник часов начал двигаться — медленно, едва заметно. Жизнь в гостиной возвращалась к прежнему ритму. Отец наконец моргнул — на что ему потребовалось несколько секунд. Его веки сомкнулись и начали раскрываться.

— Надень браслет. Тебе потребуется любая возможная помощь.

Время щелчком встало на место.

Я встряхнул головой, осматривая комнату. Взгляд моего отца был направлен в тарелку. Бабушка Мерси заворачивала в носовой платок очередной похищенный кусок пирога. Я поднял руки к лицу и пошевелил пальцами.

— Что за чертовщина тут случилась?

— Итан Уот! — сурово вскричала бабушка Грейс.

Эмма сделала себе бутерброд из ветчины и бисквитов.

Она нахмурилась, безмолвно призывая меня к порядку. Похоже, она не предполагала, что я услышу их тайный разговор с Леной. Ее взгляд означал: «Держи рот на замке, Итан Уот!»

— Не ругайся за столом, — добавила она вслух. — Ты для меня еще не слишком взрослый, чтобы я не смогла вымыть твой язык куском хозяйственного мыла. Что ты видишь перед собой? Ветчину и пироги. Индюшку и салаты. Я весь день старалась, готовила. Поэтому тебе придется все это съесть.

Я взглянул на Лену. Веселая улыбка пропала с ее лица. Она, как и мой отец, смотрела в тарелку.

«Лена Бина, вернись ко мне. Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Все будет в полном порядке».

Однако она была уже слишком далеко.

По пути домой Лена не произнесла ни слова. Когда мы подъехали к Равенвуду, она хлопнула дверью машины и молча направилась к крыльцу. Я не посмел пойти за ней. У меня голова шла кругом. Я не мог представить себе, что чувствовала сейчас Лена. Год назад я стал сиротой. Страшная трагедия. Но каково было девушке, которая внезапно узнала, что ее родная мать желала ей смерти?

Мама погибла, но это не значит, что она оставила меня в полном одиночестве. Я был связан с Эммой, отцом, Мэриан, другом Линком, Гэтлином, наконец. И я чувствовал присутствие мамы на каждой улице, в деревьях, в библиотеке, даже в нашей кладовке. А у Лены этого не было. Ее кораблю с малых лет обрубили канаты и отпустили в свободное плавание. Наверное, Эмма сравнила бы ее с отвязавшимся плотом на болоте. Я хотел стать якорем Лены, ее опорой. Однако в данный момент мне не приходило в голову, как я могу это сделать.

Она прошла мимо Страшилы, сидевшего у крыльца. Хотя пес бежал за машиной от самого города, он даже не запыхался. Пока Лена была в моем доме, Страшила ждал ее на нашей лужайке. Когда Эмма отправилась на кухню за жарким, я принес ему тарелку с едой. Кажется, псу пришлись по вкусу сладкий картофель и домашние десерты.

Услышав крик Лены в прихожей, я со вздохом вышел из машины и сел на крыльцо рядом с собакой. В висках пульсировала боль.

— Дядя Мэкон! Просыпайся! Дядя Мэкон, солнце уже село. Я знаю, ты не спишь!

Она кричала и в моей голове.

«Солнце село. Я знаю, ты не спишь!»

Я давно уже ждал того дня, когда Лена расскажет мне правду о Мэконе — примерно так, как она однажды рассказала о себе. Кем бы ни был ее дядя, он отличался от обычных чародеев, насколько мне было известно. В дневное время он спал, умел то появляться в разных местах, то исчезать. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что именно может стоять за всем этим. Однако сегодня мне не хотелось никаких разъяснений. Страшила выжидающе посмотрел на меня. Я вытянул руку, чтобы погладить его, но он отклонил голову в сторону, словно говоря, что это лишнее. Когда мы услышали звон стекла и громкий треск мебели, Страшила встал и побежал на шум. Я последовал за ним. Лена колотила руками и ногами в какую-то дверь на втором этаже.

Дом вернулся к прежнему состоянию полуразрушенного довоенного особняка. Наверное, этот вид нравился Мэкону больше всего. Честно говоря, древний замок меня тоже не вдохновлял. Я с радостью перевел бы время на три часа назад. Было бы неплохо, если бы дом Лены превратился в трейлер и мы просто сидели бы перед тарелкой с индюшкой, как все нормальные жители Гэтлина.

— Она моя мать? Моя родная мать?

Дверь распахнулась. В темном проеме появился Мэкон, похожий на растрепанную куклу. Я не верил своим глазам. Он был в мятой полосатой пижаме — или, скорее, в ночной сорочке. Покрасневшие глаза, бледная кожа, взъерошенные волосы. Он выглядел так, словно его переехал грузовик. Сейчас Мэкон напоминал моего отца, хотя даже в таком облачении вид у него был несколько изысканнее. К тому же мой папа напрочь отвергал ночные сорочки.

— Моя мать Сэрафина? — закричала Лена. — Это она пыталась убить меня на Хеллоуин? Почему ты не рассказал мне о ней?

Мэкон покачал головой и раздраженно провел рукой но волосам.

— Эмария!

Я бы многое отдал за то, чтобы посмотреть на поединок Мэкона и Эммы. В любом случае я бы поставил на Эмму.

Прежде чем Мэкон переступил порог и закрыл за собой дверь, я успел мельком увидеть спальню. Ее интерьер напоминал декорации к фильму «Призрак оперы»: кованые железные канделябры выше моего роста и широкая кровать с четырьмя высокими столбами. Полог был из серого и черного бархата, как и шторы, закрывавшие окна. На стенах — черные столетние гобелены, потертые от времени. Комната была чернильно-темной, от ее вида меня бросило в дрожь. Этот мрак казался не просто отсутствием света, а его полной противоположностью — зловещей Тьмой.

Мэкон переступил порог спальни, и в коридоре он уже оказался идеально одетым. Аккуратная прическа, тщательно выглаженные брюки и белая накрахмаленная рубашка. Я посмотрел на Лену. Метаморфоза не произвела на нее никакого впечатления. По моей спине пробежал холодок. Я вдруг понял, как сильно ее существование отличалось от жизни обычного подростка.

— Значит, моя мать жива?

— Боюсь, что мне не обойтись однозначными ответами. Все намного сложнее.

— Ты хочешь сказать, что у нее есть причины, чтобы убить меня? Когда ты собирался рассказать мне о ней? После того, как я буду объявлена?

— Только не начинай это по новому кругу, — со вздохом ответил Мэкон Равенвуд. — Ты не уйдешь во Тьму.

— Интересно, почему ты так думаешь? А мне тут сказали, что я дочь «наитемнейшей из ныне живущих чародеек». Как тебе это?

— Я понимаю, ты расстроилась. Здесь нужно многое объяснять. Конечно, я должен был рассказать тебе об этом сам. Но поверь, я пытался защитить тебя от зла.

Его слова еще больше рассердили Лену.

— Защитить меня? Ты говорил, что атака в ночь на Хеллоуин была организована незнакомыми темными. Ты не сказал, что на меня напала собственная мать! Что она жива! Что она пыталась уничтожить меня! Почему ты скрыл это?

— Мы не знаем, действительно ли она хотела убить тебя.

Рамки картин застучали по стенам. Лампы в нишах вдоль коридора начали гаснуть одна за другой. По оконным ставням замолотили капли дождя.

— Лена, перестань! — взмолился я. — В это время года не должно быть ураганов.

— О чем еще ты лгал? Что мне еще предстоит узнать? Мой отец тоже жив?

— К сожалению, нет.

Судя по его тону, Мэкон имел в виду очень печальное событие, о котором ему не хотелось рассказывать. Таким же тоном люди говорили со мной о смерти моей мамы.

— Ты обещал помогать мне! — дрожащим голосом вскричала Лена.

— Я делаю все, что могу, дорогая. Если будет нужно, то и жизнь отдам.

— Нет, не все! — возразила она. — Ты не рассказываешь мне о моих силах. Ты не учишь меня приемам защиты.

— Я не знаю масштаб твоих сил. Ты природная фея. Когда тебе понадобится что-то сделать, ты осуществишь это по-своему и в должное время.

— У меня не осталось времени. За мной охотится моя мать. Она жаждет моей смерти.

— Я уже говорил тебе, что мы не знаем, каковы ее намерения.

— А как ты объяснишь ее атаку в ночь на Хеллоуин?

— Тут возможны разные толкования. Мы с Дель пытаемся разобраться.

Мэкон шагнул к двери, собираясь вернуться в свою спальню.

— Тебе нужно успокоиться, дорогая. Мы поговорим об этом позже.

Лена посмотрела на вазу, стоявшую на подставке в конце коридора. Повинуясь ее взгляду, ваза понеслась к двери, ударилась о стену и разбилась на мелкие кусочки. Достаточно далеко от Мэкона, чтобы не причинить ему вреда, но довольно близко, чтобы он обратил внимание. Было ясно, что это произошло не случайно.

Лена не в первый раз теряла контроль над собой. Однако если раньше подобные вещи получались у нее непреднамеренно, то теперь это больше походило на целенаправленное действие. Мэкон повернулся к ней — так быстро, что я даже не уловил его движения. Через мгновение он уже стоял перед племянницей. Похоже, дядя был шокирован не меньше меня. Он тоже понял, что ваза разбилась о стену не случайно. Впрочем, и Лена, судя по выражению ее лица, удивилась своему поступку. Но Мэкон выглядел по-настоящему обиженным.

— Я же говорил, когда тебе понадобится что-то сделать, ты справишься с удивительной легкостью.

Он повернулся ко мне.

— Каждую неделю ее поведение будет становиться все опаснее. Ситуация изменилась. Не оставляй ее одну. Когда она в моем доме, я сам могу защитить ее. Но моя мать права. Возможно, ты поможешь ей лучше, чем я.

— Эй! Я вас слышу! — сказала Лена.

Она уже отчасти справилась с бурей эмоций и взглянула Мэкону в лицо.

Я знал, что позже она будет винить себя за этот поступок, но пока злость подавляла другие чувства.

— Не говорите обо мне с таким видом, как будто меня нет в этой комнате.

Еще одна лампочка взорвалась за спиной Равенвуда, но он даже не поморщился.

— Дядя, послушай! Мне нужно знать! За мной охотятся! Какими бы ни были причины Сэрафины, она ищет меня.

Они смотрели друг на друга: Равенвуд и Дачанис — представители двух ветвей одного фамильного древа чародеев. Мне показалось, что я могу оставить их наедине. Мэкон посмотрел на меня, и его взгляд сказал «да». Лена повернулась ко мне, и ее глаза сказали «нет». Она схватила меня за руку. Я почувствовал жжение. Она пылала внутри. Я никогда не видел ее такой разгневанной. Даже не верилось, что она еще не переколотила все окна в их доме.

— Ты знаешь, почему она охотится за мной?

— Этот вопрос…

— Дай догадаться! Он для меня очень сложен?

Они по-прежнему смотрели друг на друга. Волосы Лены развевались в воздухе. Мэкон вертел на пальце серебряное кольцо. Страшила лег на живот и пополз прочь. Умная собака. Мне тоже хотелось уйти подальше. Последняя лампа в коридоре погасла, и мы остались стоять в темноте.

— Ты должен рассказать мне все, что тебе известно о моих силах.

Это были ее условия. Мэкон вздохнул, и темнота понемногу начала рассеиваться.

— Лена, только не подумай, что я отказываюсь говорить о твоих врожденных талантах. После твоей маленькой демонстрации я понял, что ничего не знаю о способностях природной феи. Никто не знает. Я подозреваю, даже ты.

Слова дяди не убедили ее, но она прислушалась.

— В этом и заключается особенность природных фей. Отсутствие конкретных знаний является частью их дара.

Лена расслабилась. Битва закончилась. Она победила. Возможно.

— И что же мне делать?

Мэкон печально нахмурился. Такой же вид был у моего отца, когда в пятом классе ему пришлось объяснять мне процесс размножения птичек и пчел.

— Знакомство с силами предполагает неудачи и ошибки. Ты часто будешь испытывать злость и смущение. К счастью, в библиотеке имеются хорошие руководства и самоучители. Если хочешь, я поговорю с Мэриан, и она тебе поможет.

Я представил себе названия книг: «Возрастные проблемы. Справочник по чародейству для современной девушки», «Моя мама хочет убить меня: руководство по безопасности для подростков».

Похоже, впереди у нас были нелегкие времена.

01.12
ЭКСПРОМТ ЧАРОДЕЙКИ

Утром в понедельник мы с Линком свернули на трассу номер девять и остановились у развилки дороги, чтобы забрать Лену. Она нравилась Линку, хотя он ни за что не поехал бы к особняку Равенвуда. Парень по-прежнему думал, что там обитают привидения. Если бы он знал всю правду!

Празднование Благодарения заняло только два выходных дня, но они показались мне фантастически длинными — учитывая пребывание в сумеречной зоне во время ужина, вазы, летавшие между Мэконом и Леной, и наше путешествие к центру земли под мирно спавшим Гэтлином. В отличие от меня Линк провел выходные дома, смотря футбольные матчи по телевизору и слушая ссоры кузин, которые никак не могли решить, добавлять ли им лук в сырные шарики или в этом году обойтись без острой приправы.

Однако в их доме затевалось другое варево, и, судя по словам Линка, оно было куда опасней для здоровья, чем сырные шарики. Последние сутки его мать едва не сожгла провода, названивая по телефону за закрытой дверью. После ужина к ней пришли миссис Сноу и миссис Эшер. Они заперлись на кухне, устроив там военный штаб. Когда Линк вошел туда якобы затем, чтобы взять «Горную росу»[34], ему удалось подслушать несколько фраз. Их вполне хватило для раскрытия коварного плана. «Мы вышвырнем эту девку из школы! Так или иначе… И ее собаку тоже».

Информации было недостаточно, но, зная миссис Линкольн, я забеспокоился. Такие женщины способны на что угодно. Они могли прибегнуть к любым методам, чтобы защитить своих детей и город от ненавистных людей — то есть от каждого, кто хотя бы чем-то отличался от них. Я мог бы сам догадаться. Моя мама рассказывала мне о своих первых годах, проведенных в Гэтлине. В глазах местных старожилов она считалась столь неисправимой грешницей, что даже самым богобоязненным леди уже надоело сплетничать о ее проступках. Она покупала продукты по воскресеньям, заходила в любые церкви, которые ей нравились, или не посещала их вообще. Она причисляла себя к феминисткам (которых миссис Эшер приравнивала к коммунистам), к демократам (вызывающих у миссис Линкольн ассоциации с демонами) и к вегетарианцам (что делало недопустимым ее приглашение к ужину со стороны миссис Сноу). Кроме того, моя мама не вступила ни в одну церковную общину. Она не записалась ни в ДАР, ни в Национальную ассоциацию владельцев оружия. Впрочем, ее главный недостаток заключался в том, что она была приезжей.

А мой отец вырос в Гэтлине. Он автоматически причислялся к «своим». Поэтому после смерти мамы все те женщины, которые осуждали ее при жизни, завалили нас запеканками и горшочками с жарким. Как будто они наконец поняли, что последнее слово в споре осталось за ними. Они знали, что моей маме это не понравилось бы. Вот тогда отец впервые заперся на несколько дней в своем кабинете. Мы с Эммой упорно не забирали с крыльца запеканки. Соседки перестали приносить их и снова обвинили нас в неуважении к традициям. Последнее слово должно было оставаться за ними. Возможно, Лена не знала об этом, но мы-то с Линком наблюдали их победы на протяжении всей своей жизни.

Лена села на переднее сиденье — между мной и Линком. Взглянув на ее руку, я разобрал написанные фломастером слова: мечты, разбитые, как и все остальное. Она писала почти автоматически — как люди жуют резинку или накручивают волосы на пальцы. Я подозревал, что она даже не осознавала этого. Мне очень хотелось когда-нибудь почитать ее стихи. Я надеялся, что хотя бы в одном из них будет написано обо мне.

Линк посмотрел на ее ладонь.

— Когда ты сочинишь мне песню?

— После того, как выполню заказ Боба Дилана[35].

— Вот дерьмо! — вдруг вскричал Линк, затормозив перед въездом на школьную стоянку.

Его реакция была вполне оправданной. Появление миссис Линкольн на парковке не предвещало ничего хорошего. Причем она приехала сюда утром! До первого звонка! И на стоянке собралась целая толпа. Родители, ученики. Я не видел такого сборища даже после инцидента с окном. Нечто подобное случилось лишь однажды, когда мама Жаклин Уолкер забрала дочь с урока во время фильма о репродуктивном цикле человеческого организма. Вероятно, в школе произошло что-то очень серьезное.

Эмили из рук матери Линка получала картонные коробки и передавала их девчонкам из группы поддержки. Я увидел на стоянке не только наших, но и студенток из саммервилльского колледжа. Они клеили на припаркованные машины какие-то листовки. Все это походило на предвыборную кампанию, только вместо кандидата здесь верховодила миссис Линкольн. Несколько воззваний сорвало ветром, и пара из них валялась почти у самого «битера». «Скажем "нет" насилию в "Джексоне"!», «Нулевая терпимость к актам агрессии!».

— Извините, ребята, но вам лучше выйти сейчас, — сказал Линк.

Его лицо стало пунцово-красным. Он пригнулся и потянул нас вниз за собой.

— Я не хочу, чтобы мама выдрала меня перед группой поддержки.

Мы тоже пригнулись. Я открыл дверь и помог Лене выбраться из машины.

— Увидимся в классе, приятель.

Пожав руку Лены, я посмотрел ей в глаза.

«Ты готова?»

«На все сто процентов».

Мы начали пробираться между машин по краю парковки. Я не видел Эмили, но слышал ее голос у пикапа Эмори.

— Прошу вас ставить подписи!

Подойдя к машине Кэрри Дженсена, она пояснила суть акции:

— Мы создаем в школе клуб «Ангелов-хранителей "Джексона"». Нашей целью является безопасность учащихся. Мы будем сообщать дирекции об актах насилия и неправильного поведения. Мне кажется, это долг каждого ученика. Если ты хочешь присоединиться, приходи в буфет после восьмого урока. Мы проведем там первое собрание.

Когда ее голос затих на расстоянии, Лена дернула меня за рукав.

«Что все это означает?»

«Понятия не имею. Но они так увлечены, что не заметят нас. Пошли».

Я встал во весь рост, однако Лена потянула меня вниз. Она съежилась калачиком у колес машины.

«Мне нужно собраться с духом».

«Что с тобой?»

«Посмотри на них. Они считают меня чудовищем. Они даже создали клуб».

«Ты новенькая, а им нравится терроризировать всех приезжих. Плюс разбитое окно. Им хочется свалить вину на кого-то. Это просто…»

«Охота на ведьму?»

«Я бы так не сказал».

«Но ты подумал об этом».

Я нежно похлопал ее по руке и вдруг почувствовал, как мои волосы на затылке зашевелились.

«Только ничего не делай!»

«Да, я буду паинькой. Пусть эти люди выгонят меня из школы. Я не хочу, чтобы из-за моей обиды вновь случилась какая-то неприятность».

Наш путь от последнего ряда машин проходил мимо них. Миссис Эшли и Эмили выгружали из минивэна последние коробки с листовками. Иден и Саванна раздавали пачки парням, пожелавшим поглазеть на их ножки. В нескольких шагах от нас миссис Линкольн проводила беседу с другими родителями, обещая активным добровольцам внести адреса их домов в программу тура «Южное наследие». Для этого им нужно было сделать пару телефонных звонков директору Харперу. Она передала матери Эрла блокнот и карандаш. Мне потребовалась лишь секунда, чтобы понять происходящее. Иных вариантов не существовало. Они подписывали петицию об исключении Лены из школы.

Заметив нас, миссис Линкольн замерла на месте. Другие матери, проследив за ее взглядом, испуганно примолкли. Я подумал, что им стало стыдно. На миг мне показалось, что они сейчас соберут свои листовки, погрузят их обратно в минивэны и разъедутся по домам. Ведь я ночевал в гостях у миссис Линкольн почти столько же раз, сколько в собственном доме. Миссис Сноу приходилась мне дальней родственницей. Когда я в десять лет порезался о рыбацкий крючок, миссис Эшер перевязывала мне руку. Первую стрижку мне сделала миссис Эллери. Эти женщины знали меня с младенчества. Они просто не могли так поступать в моем присутствии. Они должны были опомниться. Наверное, если бы я поговорил с ними, мои надежды оправдались бы.

«Все будет хорошо».

С опозданием я понял, что ошибся. Они оправились от шока. Миссис Линкольн смерила Лену презрительным взглядом, и ее глаза сузились от гнева. Она осмотрелась по сторонам и закричала:

— Директор Харпер!

Затем, повернувшись ко мне, с укором покачала головой. Я понял, что Линку надолго запретят приглашать меня в гости. Она повысила голос:

— Директор Харпер обещал нам полную поддержку. Мы не потерпим в нашей школе насилие, которое захлестнуло все учебные заведения Соединенных Штатов Америки. Вы, молодежь, должны защищать свое право на безопасность, а мы, как заботливые родители… — Она еще раз посмотрела на нас. — Мы сделаем все, чтобы поддержать вас в этом праведном деле.

Мы с Леной, держась за руки, прошли мимо собравшейся толпы. Эмили подбежала к нам и, игнорируя Лену, протянула мне листовку.

— Итан, приходи сегодня на наше собрание. «Ангелы-хранители» примут тебя в свои ряды. Ты нам нужен.

Она не разговаривала со мной уже несколько недель. И вот я получил от нее сообщение: «Ты один из нас, и мы даем тебе последний шанс».

Оттолкнув листовку, я грубо ответил:

— «Джексону» не хватало только ангелов. И чем вы будете заниматься? Пойдете мучить маленьких детей? Или будете отрывать крылья у бабочек и выбрасывать птенцов из гнезд?

Я потянул Лену за руку.

— Ах, Итан Уот! Что сказала бы твоя бедная мама? Что она подумала бы о компании, в которую ты попал?

Я повернулся. Миссис Линкольн стояла прямо передо мной. В своем сером костюме она напоминала персонаж из комедийного фильма — какую-нибудь разгневанную библиотекаршу. Образ довершали дешевые аптекарские очки и всклокоченные пегие волосы. Даже не верилось, что Линк был ее сыном.

— А я скажу, что подумала бы твоя мама! Она заплакала бы от горя! Она, наверное, уже перевернулась в могиле!

Всему есть предел. Миссис Линкольн пересекла запретную черту. Она ничего не знала о моей матери. Она не знала, что именно моя мама направила в школьный совет подборку федеральных законов, запрещавших уничтожение книг на территории Соединенных Штатов. Она не знала, что моя мама брезгливо содрогалась каждый раз, когда ее приглашали на собрания ДАР или Женской дружины. Ей не нравились «духовные ценности» миссис Линкольн. Она презирала этих напыщенных узколобых домохозяек Гэтлина, которыми заправляли мать Линка и миссис Эшер. Моя мама обычно говорила так: «Правильный поступок никогда не дается легко». И теперь, в это самое мгновение, я знал, какой правильный поступок мне следовало совершить — пусть даже он кажется нелегким и чреватым тяжелыми последствиями.

Я посмотрел в глаза миссис Линкольн и произнес:

— Моя бедная мама благословила бы меня. Она сказала бы: Итан, ты все делаешь правильно. Вот так-то, мэм.

Я повернулся и зашагал к зданию школы, буквально волоча за собой Лену. Нам оставалось несколько шагов до двери. Лена дрожала, хотя и не выглядела напуганной. Я сжал ее ладонь в попытке успокоить нас обоих. Ее длинные черные волосы приподнимались над плечами, словно она готова была взорвать весь мир. Никогда, поднимаясь по ступеням «Джексона», я не был так счастлив, как сейчас. Внезапно в дверном проеме появилась фигура директора Харпера. Взглянув на стоянку, он горестно поморщился, как будто хотел уволиться с работы и забыть о листовках и воззваниях родителей. Когда мы приблизились к нему, волосы Лены начали завиваться колечками. Но директор даже не взглянул на нас. Он был поглощен другим зрелищем.

— Что там, черт возьми, происходит!

Я оглянулся через плечо и увидел сотни зеленых листовок, кружившихся над стоянкой и за ветровыми стеклами. Они вырывались из стопок и коробок, из минивэнов и рук, взлетая вверх, как стая напуганных птиц. А затем: порыв ветра унес их в облака. Они были свободны и прекрасны. Эта сцена напомнила мне фильм Хичкока «Птицы». Только у нас все вышло наоборот.

Со стоянки послышался женский визг, но как раз в это время тяжелые двери школы закрылись за нами. Лена пригладила волосы.

— Какая же здесь безумная и непредсказуемая погода!

07.12
ВСКРЫТАЯ МОГИЛА

Это придумала Лена. Она решила сбежать с торжества, запланированного в честь дня рождения тетушки Дель. Чтобы вытащить меня из дома, Лена намеревалась пригласить нас с Эммой на праздник. Мы прекрасно знали, что лишь Божий глас может заставить Эмму переступить через порог зловещего особняка Равенвуда. Она относилась к Мэкону примерно так же, как к медальону Женевьевы, предпочитая держаться от них на максимальном расстоянии.

После обеда на наше крыльцо взбежал взъерошенный Страшила Рэдли. Он держал в пасти свиток — приглашение на день рождения, написанное каллиграфическим почерком. Эмма не прикоснулась к нему. И долго не хотела отпускать меня к Равенвудам. К счастью, направляясь к катафалку, мне удалось незаметно пронести садовую лопату моей мамы. Если бы Эмма застукала меня, это был бы полный провал.

Я был рад покинуть дом — пусть даже для рытья могилы. После Дня благодарения мой отец снова заперся в кабинете, а с тех пор как наши опекуны поймали нас с Леной в Lunae Libri, Эмма изводила меня косыми взглядами. В течение следующих шестидесяти восьми дней нам было запрещено возвращаться в чародейскую библиотеку. Мэкон и Эмма не хотели, чтобы мы узнали какие-то еще из тех сведений, которые они изначально решили утаить от нас.

— После одиннадцатого февраля ты можешь заниматься чем угодно, — сказала мне Эмма. — А до того времени веди себя как обычные ребята в твоем возрасте. Слушай музыку. Смотри телевизор. И держи свой нос подальше от тех чертовых книг.

Моя мама рассмеялась бы, услышав об этом запрете на чтение книг. Но нам было не до смеха: ситуация заметно ухудшалась.

«Ты прав, Итан. С каждым днем становится все хуже. Страшила теперь спит под моей кроватью».

«Ну, это не так уж и плохо».

«Когда я иду в ванную, он ждет меня под дверью».

«Просто Мэкон остается Мэконом».

«Это похоже на домашний арест».

Так оно и было. Мы оба находились под пристальным наблюдением.

Я полагал, что Женевьева похоронена в Гринбрайре — и наверняка вместе с «Книгой лун». Там, на пустыре за садом, было несколько старых надгробных камней. Я видел их с того места, где мы с Леной обычно сидели, — с «нашего места», как мне нравилось называть его. Женевьеву должны были похоронить на семейном кладбище — если только она никуда не уехала после войны. Но из Гэтлина еще никто не уезжал. Я всегда мечтал стать первым человеком, который сделает это. Короче говоря, я вырвался из дома в надежде отыскать книгу чар, которая, возможно, была способна изменить судьбу Лены. Предположительно, эта книга находилась в могиле проклятой чародейки — недалеко от дома Мэкона Равенвуда. И теперь мне нужно было постараться, чтобы Мэкон не увидел меня, не задержал и не убил. Все остальное зависело от Лены.

— Какой странный исторический проект, — возмущалась тетя Дель, продираясь через заросли ежевики. — О Небеса! Посылать детей вечером на кладбище!

— Мама, осторожнее.

Рис подхватила ее под руку, помогая преодолеть очередное препятствие. Тетя Дель и при свете дня спотыкалась на каждом шагу, а прогулки в темноте для нее были вообще опасны.

— Нам велели зарисовать надгробный камень одного из предков. Мы изучаем генеалогию.

Я мог бы сказать, что в словах Лены была доля правды.

— А почему вы выбрали Женевьеву? — с подозрением спросила Рис.

Она посмотрела на Лену, но та тут же отвернулась. Мы знали, что нам нужно уклоняться от взглядов Рис. Сивилле достаточно секунды, чтобы уличить кого-то в обмане. Иногда мне удавалось лгать Эмме, но с сивиллой шутки были бы плохи.

— Женевьева изображена на картине в нашем холле. И я подумала, что она вполне подойдет. К тому же вряд ли у нас такое большое семейное кладбище, чтобы я могла ходить среди надгробий и выбирать.

Завораживающая музыка, доносившаяся из дома, затихла. Теперь слышался лишь шорох сухой листвы под ногами. Мы пересекли границу Гринбрайра и приблизились к кладбищу. Несмотря на позднее время, фонарики нам не понадобились. Большая полная луна дарила яркий свет. Я вспомнил, что Эмма говорила Мэкону на болоте: половинки луны благоволят белой магии, а полнолуние усиливает темные чары. Я надеялся, что мы обойдемся без магии, но лунное сияние навевало мистическое настроение.

— Не думаю, что Мэкон одобрил бы такой проект. Зачем блуждать во тьме, если это задание можно выполнить днем? Ты сказала ему, куда мы направляемся?

Тетя Дель встревоженно приподняла кружевной воротник приталенной блузки.

— Я сказала дяде, что мы хотим немного прогуляться. Он попросил меня оставаться рядом с тобой.

— Я не в такой хорошей форме, чтобы путешествовать по пересеченной местности. Уже дыхания не хватает.

Тетя Дель прижала руку к груди. Ее волосы растрепались. Я почувствовал знакомый запах розмарина.

— Пришли!

— Хвала Небесам.

Мы стояли у раскрошившейся каменной стены лимонного сада, где я нашел рыдавшую Лену в тот день, когда она разбила окно. Поднырнув под завесу вьюнов, я осмотрел вечерний сад. Он выглядел иначе, чем днем, — не местом для созерцания облаков, а кладбищем, где была похоронена проклятая чародейка.

«Итан, ты. прав. Женевьева здесь. Я чувствую ее».

«Я тоже».

«Где, по-твоему, находится ее могила?»

Когда мы проходили мимо каменной плиты, оставшейся от прежнего очага, я заметил небольшой валун, выступавший из земли в нескольких ярдах от того места, где мы нашли медальон. На камне сидела туманная фигура. Я услышал тихий вздох Лены.

«Итан, ты видишь ее?»

«Да».

Женевьева! Ее частично материализованное тело сплеталось из облачной дымки и лунного света. Оно то тускнело, то появлялось вновь. Легкий ветер шевелил ее призрачную фигуру. Но ошибки быть не могло. Мы видели перед собой Женевьеву — женщину с картины в холле. Те же золотистые глаза и длинные рыжие волосы. Ее локоны развевались по ветру, словно на могильном камне сидело не привидение, а обычная женщина, ожидавшая автобус на остановке. Даже в этом призрачном состоянии она поражала своей красотой. Какой же она была при жизни? Мне стало не по себе. А что, если мы на неверном пути?..

Тетя Дель замерла на месте. Она тоже увидела Женевьеву, но решила, что остальные ничего не заметили. Наверное, возникновение этого призрака она списала на свою способность видеть сразу несколько времен. Для нее Женевьева была просто одним из хаотичного множества образов, связанных с этим местом на протяжении многих эпох.

— Я хотела бы вернуться домой. Мне что-то нездоровится.

Тетя Дель не желала связываться со стопятидесятилетним призраком, обитавшим на чародейском кладбище. Лена перепрыгнула через лозу и оступилась. Я подхватил ее под руку, не дав упасть.

— Ты в порядке?

Она повернулась ко мне на долю секунды, и этого хватило, чтобы Рис раскрыла обман. Взглянув на лицо Лены, она прочитала все ее мысли.

— Мама, они солгали! Это не задание по истории. Они что-то ищут.

Рис поднесла руку к вискам и пошевелила пальцами, словно настраивала какой-то прибор.

— Книгу!

Тетя Дель пришла в полное замешательство.

— И какую же книгу вы ищете на кладбище?

Лена встряхнула головой, отметая цепкий взгляд кузины.

— Книгу, которая принадлежала Женевьеве.

Я расстегнул молнию спортивной сумки и, вытащив лопату, медленно направился к могиле, стараясь не обращать внимания на призрачную женщину, которая не сводила с меня глаз. В тот момент я ожидал любого поворота событий — вплоть до удара молнии. Но отступать было поздно. Воткнув лопату в землю, я выворотил первый ком.

— Великая мать! Итан, что ты задумал?

По-видимому, вскрытие могилы вернуло тетю Дель в реальный мир.

— Я ищу книгу.

— Здесь?

Она была на грани обморока.

— Какая книга может находиться под землей?

— Чародейская книга, — ответила Лена, посматривая на Женевьеву, которая сидела на камне в шаге от нас. — Очень старая. Мы даже не знаем, действительно ли она здесь. Это только предположение.

Я изо всех сил пытался не смотреть на Женевьеву. Вид ее мерцающего тела вызывал во мне смятение чувств. Она наблюдала за нами. Жуткие кошачьи глаза были пустыми и безжизненными, словно стеклянными.

Несмотря на декабрь, земля была довольно мягкой. Не прошло и минуты, как я выкопал яму глубиной с фут. Тетя Дель расхаживала взад и вперед с встревоженным видом. Она то и дело посматривала на нас, а затем бросала косые взгляды на Женевьеву. Тетя Дель по-прежнему думала, что мы не видим призрак. Что ж, по крайней мере, не мне одному здесь страшно.

— Давайте вернемся домой, — сказала Рис, стараясь заглянуть в мои глаза. — Это просто отвратительно!

— Не будь такой неженкой, — ответила Лена.

Она встала на колени около вырытой ямы.

«Рис видит ее?»

«Вряд ли. Только не позволяй ей смотреть тебе в глаза».

«А если она прочитает мысли тети Дель?»

«Нет, Итан, это ей не удастся. Тетя Дель видит множество сцен одновременно. Никто, кроме палимпсеста, не сможет оценить такой объем информации и выделить в нем какой-то смысл».

— Мама, неужели ты позволишь им вскрыть могилу?

— Дети, вы пошли на поводу у нелепой затеи. Давайте прекратим эту глупую игру и вернемся к праздничному столу.

— Не сейчас. Мы должны найти книгу.

Лена повернулась к тете Дель.

— Покажи нам, где ее искать.

«О чем ты говоришь?»

«Она может показать нам предметы, которые находятся под землей. Тетя может дать нам проекцию своих видений».

— Даже не знаю… Мэкону не понравится мое вмешательство.

Тетя Дель тревожно прикусила губу.

— А откуда он узнает, что мы ходили на кладбище? — возразила ей Лена.

— Ладно. Итан, выбирайся из ямы.

Я отступил на несколько шагов и отряхнул перепачканные штаны. Мой взгляд скользнул по Женевьеве. Ее лицо изменилось. Брови призрака приподнялись. В золотистых глазах сквозил интерес. Казалось, ей хотелось посмотреть, что у нас получится. Или, возможно, она собиралась уничтожить нас карающей молнией.

— Лучше присядьте, — предупредила тетя Дель, напомнив мне стюардесс из кинофильмов. — Мои чары могут вызвать у вас головокружение. Если вы почувствуете тошноту, пригните голову к коленям. Первый опыт всегда дается непросто.

Она протянула нам руки, чтобы мы образовали цепь контакта.

— Мама, я не верю своим глазам! Как ты можешь участвовать в этой афере?

Тетя Дель вытащила заколку из волос и встряхнула головой. Локоны разметались по плечам.

— Не будь такой неженкой, Рис.

Ее дочь закатила глаза и взяла мою руку. Я взглянул на Женевьеву. Она посмотрела на меня и приложила палец к губам, как будто призывала к молчанию. Воздух вокруг нас задрожал, и мы вдруг начали вращаться, как в том аттракционе, где людей пристегивают к борту карусели и все быстро кружится, вызывая тошноту. Затем я увидел вспышку, и передо мной открылось несколько дверей… Одна за другой, с секундным интервалом.

Две девочки в белых юбках бегут по траве, держа друг друга за руки. Они смеются. Кончики желтых бантов развеваются на ветру.

Дверь захлопнулась, и открылась другая…

Женщина с нежной шоколадной кожей вешает белье на веревку и тихо напевает. Свежий ветер приподнимает влажные простыни. Женщина поворачивается к большому дому и кричит: «Женевьева! Евангелина!»

Еще одна дверь…

Молодая девушка идет через пустырь в сгущающихся сумерках. Оглядывается, проверяя, не следует ли кто-нибудь за ней. У нее рыжие волосы. Женевьева. Из густой тени выбегает долговязый юноша, похожий на меня. Она бросается в его объятия. Парень целует ее в губы. «Я люблю тебя, Женевьева. Придет время, и мы поженимся. И пусть твоя семья говорит, что не хочет этого. Для любви нет ничего невозможного». Девушка нежно касается пальцами его щеки. «Ш-ш-ш! У нас не так много времени».

Дверь закрылась, и отворилась другая…

Дождь, дым и треск огня на пепелище. Женевьева стоит на темном поле. По ее лицу струятся слезы. Она сжимает в руках большую книгу в кожаном переплете. На обложке нет названия — просто оттиск полумесяца. Девушка смотрит на женщину — ту самую, которая развешивала белье на веревках. Айви. «Почему тут нет названия?» Лицо старой женщины подергивается от страха. «Если на обложке не написано название, это не означает, что у книги нет имени. Оно перед тобой. Ты держишь в руках "Книгу лун"».

Дверь захлопнулась. Возникла еще одна…

Айви, еще старее и печальнее, стоит над выкопанной могилой. На дне ямы — сосновый гроб. «Уходя в тень смерти, я больше не боюсь содеянного зла». Она держит что-то в руке. Книга с полумесяцем на кожаной обложке. «Возьми это с собой, мисс Женевьева. Так она не причинит вреда другим людям». Айви бросает книгу на гроб.

Еще одна дверь…

Мы четверо сидим рядом с ямой, а под землей чуть ниже и левее виден сосновый гроб (я не нашел бы его без помощи Дель). На нем лежит книга. Под крышкой гроба в густой темноте — тело усопшей Женевьевы. Ее глаза закрыты. Кожа белее фарфора кажется гладкой и бархатистой. Длинные волосы ниспадают огненными волнами на плечи. Кажется, что она по-прежнему дышит. Я не знал, что труп может оставаться нетленным на протяжении полутора веков.

Внезапно видение свернулось в вихрь и поднялось вверх — назад из земли, к нам, сидевшим у ямы, к надгробному камню с призрачной фигурой Женевьевы. Рис закричала. Последняя дверь захлопнулась.

Я попытался открыть глаза, но от усилий закружилась голова. Дель была права. Меня тошнило. Попробовал встать, но сфокусировать взгляд так и не удавалось. Рис выпустила мою руку и начала пятиться от Женевьевы — подальше от ее золотистых глаз.

«Ты в порядке?»

«Думаю, да».

Лена пригнула голову к коленям.

— Все чувствуют себя нормально? — спросила тетя Дель.

Ее голос был ровным и спокойным. Она уже не выглядела такой смущенной, как раньше. Если бы мне довелось смотреть на мир ее глазами, я бы просто сошел с ума или, как она, старался бы отрешиться от всего происходящего.

— Просто невероятно, — сказал я ей, — как вы все это можете видеть!

Мое зрение постепенно восстанавливалось.

— Дар палимпсестрии является и великой честью, и тяжкой ношей.

— Книга здесь. На крышке гроба.

— Она принадлежит этой женщине, — ответила Дель, указав рукой на призрак. — Странно, что вас не удивило ее присутствие.

— Мы уже встречались с Женевьевой, — призналась ей Лена.

— Значит, она решила открыть вам свою тайну. Обычно чародеи не видят мертвых. Даже феи не способны на это, а смертные — и подавно. Мы видим мертвых только тогда, когда они сами хотят напомнить нам о себе.

Внезапно меня охватил ужас. Он отличался от того чувства, которое я испытывал, стоя на крыльце Равенвуда или теряя сознание от холодных чар Ридли. Подобный ужас настигал меня после кошмарных снов при мысли о потере Лены. Это был парализующий страх. Возможно, до меня наконец дошло, что мы вскрываем могилу среди ночи, что за мной наблюдает могущественный призрак темной чародейки, что я краду книгу, оставленную на крышке гроба. О чем я думал, направляясь сюда? Что мы делаем, раскапывая могилу под лучами полной луны?

«Вы пытаетесь исправить мою ошибку».

Голос, прозвучавший в моей голове, принадлежал не Лене. Я повернулся к тете Дель. Она и Рис смотрели на привидение. Они тоже услышали ее. Я посмотрел в золотистые глаза Женевьевы, которые то меркли в темноте, то сияли, как звезды. Она поняла, почему мы пришли.

«Возьмите ее».

Я недоверчиво посмотрел на Женевьеву. Она прикрыла глаза и едва заметно кивнула.

— Она хочет, чтобы мы взяли книгу, — сказала Лена.

Мне казалось, что я схожу с ума.

— Откуда нам знать, что она не готовит подвох?

Женевьева была темной чародейкой, с такими же золотистыми глазами, как у Ридли. Лена возбужденно взмахнула руками.

— Нам придется довериться ей.

Оставалось только одно: копать.

Книга выглядела точно так же, как в нашем видении. Большой фолиант в потрескавшемся кожаном переплете, на котором я заметил оттиск полумесяца. Казалось, книга была насквозь пропитана отчаянием. Ощущалась ее тяжесть, и не только физическая. Плод усилий темных чародеев. Я понял это, как только взял том в свои руки. Обложка обожгла мне пальцы. Возникло ощущение, что при каждом вздохе книга крадет у меня из легких половину воздуха.

Я приподнял гримуар над головой и передал Лене Мне хотелось выбраться из ямы и как можно быстрее покинуть кладбище. От мысли, что я стою на гробу Женевьевы, бросало в дрожь.

— Великая мать, — со вздохом сказала тетя Дель. — Вот уж не думала, что увижу «Книгу лун». Осторожнее, Лена! Она такая же старая, как само время. Мэкон не поверит, что мы отыскали ее!

— Он не должен знать о ней.

Лена смела с обложки комья высохшей земли. Рис шагнула к ней и скрестила руки на груди, словно сердитая няня.

— Мне надоели ваши выходки! Я смотрю, вы совсем потеряли голову. Если вы думаете, что я не расскажу дяде Мэкону…

Лена медленно поднесла книгу к лицу кузины.

— О чем?

Примерно так же она смотрела в глаза Ридли на семейном сборе — пристально и недоброжелательно. Выражение лица Рис изменилось. Она растерялась, словно утратила ориентацию в пространстве. Взгляд Рис остановился на книге, но было ясно, что она не видела ее.

— Так о чем ты хочешь рассказать?

Девушка зажмурилась, будто хотела вырваться из уз кошмара. Она открыла рот, собираясь дать ответ, но затем плотно сжала губы. На лице Лены промелькнула удовлетворенная улыбка. Она медленно повернулась к своей тете.

— Тетя Дель, ты не возражаешь?

Тетя Дель выглядела такой же опешившей, как и ее дочь. В принципе, у нее всегда был несколько обескураженный вид, но сейчас это состояние растерянности явно усилилось. В любом случае, она не ответила на вопрос племянницы.

Лена взглянула на меня и бросила книгу поверх моей сумки. Я увидел в ее глазах зеленые искорки. Черные локоны, мерцая в лунном свете, завивались в воздухе. Этот чародейский бриз как будто вспенивал магическую энергию вокруг ее головы. Я не понял, что произошло, но три женщины словно замкнулись в темном коконе — возможно, ведя какой-то безмолвный разговор. Естественно, я не услышал ни слова. Затем их спор окончился. Сияние вокруг их фигур вновь стало лунным светом, а тьма, поблекнув, превратилась в ночную мглу. Я оглянулся на могильный камень Женевьевы. Призрак исчез, будто его там и не было. Рис переступила с одной ноги на другую. На ее лице опять появилось выражение святоши.

— Ты зря надеешься, что я не расскажу дяде Мэкону о твоем глупом школьном задании. Мало того что ты затащила нас на кладбище, так вы и набросок не сделали…

О чем она говорила? Почему такой серьезный тон? Внезапно до меня дошло, что Рис забыла о вскрытии могилы. Она не помнила о том, что произошло в последние полчаса.

«Что ты с ними сделала?»

«Мы с дядей Мэконом иногда практикуемся в этом искусстве».

Лена уложила книгу в сумку и застегнула молнию.

— Рис, прости меня. Я не знала, что ночью это место выглядит так жутко! Давайте уйдем отсюда.

Ее кузина кивнула и, развернувшись на каблуках, потянула тетю Дель за собой.

— Ах, девочка! Какой же ты еще ребенок!

Лена с усмешкой подмигнула мне.

«И в чем вы практикуетесь? В контроле над умами людей?»

«Во всяких мелочах. В телекинезе, в бросании камешков силой мысли. В наведении иллюзий. В чарах, изменяющих время. Но это дается мне с трудом».

«А стирать память легче?»

«Я просто удалила книгу из их воспоминаний. Можешь считать, что для меня это действительно легко. Они не помнят ее. Этой книги как бы не существует в их реальности».

Конечно, нам нужна была «Книга лун». Я понимал, почему сейчас Лена применила чары. Но мне казалось, что она пересекла запретную черту. И я уже не знал, ту ли сторону мы приняли. Что, если она вновь перейдет границу? Где тогда я окажусь? И не попрактикуется ли она в чарах забвения на мне?

Рис и тетя Дель направились к выходу из сада. И не обладая способностями сивиллы, можно было догадаться, что им не терпелось уйти подальше отсюда. Лена последовала за ними, но что-то остановило меня.

«Лена, подожди».

Я вернулся к зарытой могиле, сунул руку в карман и, развернув платок с инициалами, приподнял медальон на цепочке. Ничего не изменилось. Призрак не вернулся, и мне стало ясно, что я больше не увижу его. Камея привела нас сюда и показала только то, что нам следовало увидеть. Я опустил медальон на холмик земли. На мой взгляд, это была бы честная сделка. Но вдруг у меня в голове прозвучал голос Женевьевы — теперь более мягкий и грустный:

«Нет. Не оставляй его мне».

Я взглянул на могильный камень. Женевьева сидела там, и окрепший ветер терзал легкую дымку, то и дело обращая ее фигуру в ничто. Она уже не казалась мне устрашающей. Это была сломленная невыносимой печалью женщина, потерявшая любимого.

Я понял ее.

13.12
ОНА ТАЕТ!

— Почему бы племяннице Мелхиседека не заехать к нам? Я хотела бы взглянуть на ее бальное платье.

Эмма завязывала мне галстук-бабочку. Из-за небольшого роста ей приходилось стоять на три ступени выше, иначе она не смогла бы дотянуться до моего воротника. Когда я был маленький, она всегда расчесывала мне волосы и завязывала галстук перед тем, как мы по воскресеньям отправлялись в церковь. При этом на ее лице сияла гордая улыбка. Вот и сейчас она любовалась мной.

— Извини. Нет времени для фотосессии. Я сам заеду за ней. Не забывай, что это парням полагается забирать своих девушек из дома.

Конечно, учитывая одолженный «битер», я немного преувеличивал свою самостоятельность. Линк сказал, что доберется до школы вместе с Шоном. Парни в команде по-прежнему считали его своим, хотя в буфете он обычно сидел за одним столом со мной и Леной.

Эмма поправила мой галстук и тихо засмеялась. Я не понял, что смешного она нашла в моих словах. На меня накатила волна раздражения.

— Слишком туго. Мне трудно дышать.

Я попытался всунуть палец между шеей и воротником жакета, арендованного в ателье «Ваш смокинг за доллар».

— Это не галстук виноват, а твои нервы. Успокойся, Итан. Все будет хорошо.

Она одобрительно осмотрела меня. Думаю, мама, будь она здесь, вела бы себя так же.

— Теперь покажи мне цветы.

Я протянул ей картонный футляр, внутри которого находилась красная роза, декорированная белыми соцветиями гипсофилы[38]. Лично мне они не нравились, но ничего лучшего в «Садах Эдема» не продавалось, а это был единственный цветочный магазин в нашем городе.

— Самый жалкий букет, который я когда-либо видела.

Эмма швырнула футляр с розой в мусорное ведро, стоявшее у лестницы. Повернувшись на каблуках, она направилась на кухню. Я побрел следом за ней.

— Ну? Что скажешь?

Открыв холодильник, она вытащила небольшой, но изящный букет для корсажа. Белый жасмин и дикий розмарин были перевязаны серебристой лентой. Серебряный и белый — традиционные цвета зимнего бала. Идеальный букет.

Насколько я знал, Эмма не одобряла мои отношения с Леной. И не раз давала это понять. Но для меня она была готова на все. Точно так же поступила бы и моя мама. Возможно, лишь сейчас я понял, как много для меня значит Эмма. После гибели мамы она стала для меня единственной опорой, единственным человеком, который заботился обо мне. Без нее я, наверное, утонул бы в своей тоске, как мой отец.

— Здесь значим каждый элемент. Нельзя смешивать дикое с прирученным.

Я приподнял букет к кухонной лампе и аккуратно провел пальцами по серебристой ленте. Под ней была спрятана крохотная кость.

— Эмма!

Она пожала плечами.

— Разве может помешать крохотная косточка с кладбища? Ты столько лет провел в этом доме! Ты такое уже видел! Где твое чутье? Дополнительная защита никому не повредит. Даже тебе, Итан Уот.

Мне оставалось лишь со вздохом положить букет в коробку.

— Я тоже люблю тебя, Эмма.

Она крепко обняла меня, и я сбежал по ступеням в вечерние сумерки.

— Будь внимателен, слышишь? Не увлекайся и следи за обстановкой!

Я не понял, что она имеет в виду.

— Да, мэм.

На выходе я заметил, что свет в кабинете отца уже был включен. Интересно, знал ли он о том, что этим вечером в нашей школе будет зимний бал?

Когда Лена открыла дверь, у меня едва не остановилось сердце. А ведь она даже не прикоснулась ко мне.

Хотя я знал, что она будет отличаться от других девушек на танцполе. В Гэтлине можно было приобрести только два вида вечерних нарядов в двух конкретных местах: в местном ателье «Маленькая мисс» и в саммервилльском магазине для невест «Южная красавица».

Девушки, которые заказывали наряды в «Маленькой мисс», получали, как правило, фривольные русалочьи наряды с длинными разрезами, глубокими декольте и блестками. На церковных пикниках и тем более на зимних балах в начальной школе Эмма запрещала мне разглядывать девочек в таких платьях. Иногда это были школьные красотки или дочки городских красавиц — например, как Эден, чья мать выиграла конкурс «Мисс Южная Каролина». Но чаще всего в такие платья одевались ничем не примечательные девушки, которым матери стремились придать презентабельный вид. Через пару лет после окончания «Джексона» их можно было увидеть уже с собственными детишками.

Наряды «Южной красавицы» напоминали платья Скарлетт О'Хара — эдакие гигантские колокола. Обычно их покупали для дочерей членов ДАР и Женской дружины, то есть для таких девушек, как Эмили Эшер и Саванна Сноу. Если вас не тошнило от их вида, вы могли представить себе, что танцуете с невестой на свадьбе.

Одним словом, все гэтлинские вечерние платья были блестящими и аляповатыми. Особенно популярными цветами считались металлик и один из оттенков оранжевого, который у нас называли гэтлинским персиком. Не знаю, выбирали ли этот цвет для платьев подруг невесты где-то еще, кроме Гэтлина.

Для парней в выборе костюмов не было таких жестких ограничений, но и им следовало учитывать некоторые требования. Например, наши наряды должны были сочетаться с платьями цвета гэтлинского персика. В этом году наша баскетбольная команда решила остановиться на серебристых галстуках-бабочках и матерчатых поясах такого же цвета и обойтись без пурпурных, розовых и персиковых оттенков.

Наверное, Лена ничего не знала о «гэтлинском персике». Увидев, как она красива, я почувствовал, что мои колени слабеют и подгибаются. Знакомое ощущение! Она была прекрасна до умопомрачения.

«Вот это да!»

«Тебе нравится?»

Она повернулась на каблуках. Ее волосы свободно струились по плечам длинными локонами, а сзади были скреплены сверкающими заколками. Меня всегда восхищало магическое мастерство, с которым девушки создают прически: они заставляют свои волосы приподниматься вверх и в то же время ниспадать вниз плавными каскадами. Несмотря на желание прикоснуться к локонам Лены, я не смел тронуть ни один волосок. Ее платье тоже ниспадало с тела, облегая при этом все нужные места. Оно не шло ни в какое сравнение с дешевками от «Маленькой мисс». Казалось, что ткань была сплетена из тонкой серебристой паутины, которую создали волшебные пауки.

«Неужели я прав? Твое платье сплели пауки?»

«Не знаю, но все может быть. Это подарок дяди Мэкона».

Она засмеялась и потянула меня в дом. Я заметил, что обстановка особняка отражает тему зимнего бала. Этим вечером холл выглядел как декорации старого Голливуда. Черно-белые плиты пола составляли шахматный узор. В воздухе над нами парили и сверкали серебристые снежинки. У окон под радужными шторами стояли черные старинные столики. За стеклами мерцал седой океан. На полированных сервантах и небольших шкафах горели свечи, распространявшие вокруг себя небольшие лужицы лунного света.

— Значит, точно? Пауки?

Свет свечей отражался от ее сиявших губ. Я старался не думать о них, не мечтать о поцелуях в маленький полумесяц на ее щеке. Лицо Лены, ее волосы и платье были присыпаны тонким серебристым порошком. Даже ее родинка мерцала, как манящая звездочка.

— Я пошутила. Скорее всего, дядя купил его в каком-нибудь крохотном магазине на одной из улиц Парижа, Рима или Нью-Йорка. Ему нравятся красивые вещи.

Она прикоснулась пальцами к новому медальону, появившемуся в ее коллекции памятных вещей. Взглянув на золотой полумесяц, я понял, что он тоже был подарен дядей Мэконом. Из затемненного коридора, освещенного единственной свечой, послышалась знакомая протяжная речь.

— Я приобрел его в Будапеште, а не в Париже. В других городах таких нарядов не найдешь.

Мэкон был одет в черные брюки, белую рубашку и куртку дымчатого цвета. В серебристых запонках на его рукавах играли огненные блики.

— Итан, мне бы очень хотелось, чтобы этим вечером ты предпринял все доступные тебе меры предосторожности. Как ты знаешь, я стараюсь не выпускать по вечерам мою племянницу из дома.

Он передал мне букет для Лены — небольшую гирлянду из жасмина.

— Все доступные меры предосторожности! Ты меня понял?

— Дядя! — раздраженно вскричала Лена.

Я внимательно осмотрел букет. На булавке, скреплявшей цветы, висело серебряное кольцо. На его внутреннем ободе виднелась надпись на незнакомом языке. Схожие символы встречались в «Книге лун». Впервые я видел это кольцо так близко. Это его Мэкон часто вращал на пальце. Я вытащил из коробки мой скромный букет. Против «великих предков» Эммы и магических сил, связанных с кольцом Мэкона, не устоял бы ни один чародей или дух. Нам теперь, наверное, уже ничто не угрожало. Во всяком случае, я надеялся на это.

— Мне кажется, сэр, что благодаря вам с Эммой зимний бал пройдет для Лены замечательно, — с улыбкой ответил я.

Мэкон нахмурился.

— Меня беспокоит не ваш зимний бал, а кое-что другое. Тем не менее я благодарен Эмарии за проявленную заботу.

Лена сердито переводила взгляд с меня на дядю и обратно. Вероятно, мы были не похожи на самых счастливых мужчин в городе.

— Не шевелись.

Она подняла со стола бутоньерку — белую розу с крохотной веточкой жасмина — и приколола ее к моему пиджаку.

— Не могли бы вы оба забыть о своих тревогах? Хотя бы на минуту? Это начинает раздражать. Я сама могу позаботиться о себе.

Мэкон скептически поморщился.

— Просто мне не хочется, чтобы кто-то пострадал.

Я не понял, кого он имеет в виду — ведьмочек «Джексона» или могущественную чародейку Сэрафину. Впрочем, за несколько последних месяцев я повидал столько чудес, что вполне серьезно отнесся к его предупреждению.

— И верни ее назад к полуночи.

— Это какой-то магический срок у чародеев?

— Нет, это комендантский час, назначенный мной.

Мне удалось выдавить из себя подобие улыбки.

По пути в школу Лена выглядела немного напуганной. Она, нахохлившись, сидела на переднем сиденье, время от времени переключала радио на другие каналы, поправляла платье или свой ремень безопасности.

— Расслабься.

— Тебе не кажется, что мы совершаем безумный поступок?

Она выжидающе взглянула на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Они все ненавидят меня.

Лена опустила голову и посмотрела на свои руки.

— Ты хочешь сказать, что они ненавидят нас?

— Ладно, пусть будет по-твоему. Они ненавидят нас.

— Нам необязательно ехать туда.

— Нет, я хочу попасть на бал. Для меня это очень важно…

Она начала вращать букетик на запястье руки.

— В прошлом году мы с Ридли планировали вместе отправиться на школьный бал, но случилось…

Я не услышал продолжения фразы даже в уме.

— К тому времени ситуация уже накалялась. А потом Ридли исполнилось шестнадцать, она уехала, и я осталась в школе одна.

— В этом году все будет иначе. Мы просто потанцуем и повеселимся. Ничего плохого не случится.

Она, нахмурившись, захлопнула крышку зеркальца.

«Еще рано говорить о веселье».

Мы вошли в спортзал. Нельзя было не признать, что совет учеников здорово потрудился в выходные. «Мечта зимнего вечера» — такой была тема праздничного бала в этом году. Сотни бумажных снежинок — обычных белых, или с блестками, или искрившихся от наклеенной фольги — свисали с потолка на тонкой леске. В углах зала виднелись искусственные сугробы, посыпанные стиральным порошком. На гимнастических лестницах сияли гирлянды.

— Итан! Лена! Вы прекрасно выглядите.

Инструктор Кросс передала нам бокалы с гэтлинским персиковым пуншем. На ней было черное платье, открывавшее бедра до очень опасной черты — словно по желанию Линка. Взглянув на Лену, я подумал о серебристых снежинках, паривших и мерцавших под потолком Равенвуда без всяких лесок и серебряной фольги. Однако глаза моей спутницы сияли. Она уверенно и крепко держала меня за руку, словно была хозяйкой вечеринки, которую устроили в честь ее дня рождения. Раньше я не верил Линку, когда он говорил, что школьные танцы оказывают гипнотический эффект на всех девчонок. Но теперь я понял, что этот эффект распространяется и на чародеек.

— Как красиво!

Честно говоря, я не замечал тут какой-то особенной красоты. Обычный бал в школе имени Джексона. Хотя, наверное, для Лены зал действительно выглядел непривычно. Возможно, если вас с детства воспитывали в мире магии, то вы найдете волшебство в обыденных вещах.

Услышав знакомый голос, я не поверил своим ушам.

— Да тут танцульки идут полным ходом!

«Итан, смотри…»

Я повернулся и едва не расплескал свой пунш. Передо мной стоял Линк. На нем был смокинг серебристой акульей расцветки, высокие ботинки и черная спортивная майка с рисунком — имитацией белой рубашки. Он выглядел как уличный исполнитель чарльстона.

— Привет, Короткая Соломинка! Кузина, рада тебя видеть!

Я узнал бы этот голос в любой толпе. Он был слышен, несмотря на громкие объявления диджея, протяжные звуки баса и разговоры собравшихся перед сценой ребят. Смесь меда, сахара, черной патоки и вишневых леденцов. Впервые в жизни я подумал, что меня сейчас стошнит от сладкого.

Лена крепко сжала мою ладонь. Невероятно! Под руку с Линком, в наряде из двух серебристых полосок — самых узких, которые когда-либо надевали на гэтлинский школьный бал, стояла Ридли. Я не знал, куда девать глаза. Это был живой магнит из загорелых бедер, округлых выпуклостей и белокурых локонов, ниспадавших на обнаженные плечи. Я чувствовал, как от жарких взглядов парней поднялась температура в зале. Судя по виду ребят, переставших танцевать со своими подругами, ошалел не я один. Девчонки едва не дымились от злости. В мире Гэтлина, где все бальные наряды покупались в двух ателье, Ридли оказалась такой «маленькой мисс», что все остальные просто отдыхали. По сравнению с ней инструктор Кросс выглядела почтенной матроной. Короче, Линк был обречен.

Лена покачала головой и перевела взгляд с меня на кузину.

— Ридли! Что ты здесь делаешь?

— Ах, кузина! Нас наконец-то пригласили на школьный бал. Разве ты не рада? Разве это не фантастика?

Я увидел, что локоны Лены начали завиваться от несуществующего ветра. Она нахмурилась, и половина ламп на одной из гирлянд послушно погасла. Нужно было что-то делать — причем очень быстро. Я оттянул Линка от чаши с пуншем.

— Зачем ты с ней связался?

— Чувак, ты не поверишь! Это же самая горячая курочка в Гэтлине. Ожог четвертой степени! Она крутилась около «Стой-стяни». Я заехал туда купить «Слим-Джим»[39]. И она согласилась отправиться со мной на бал. У нее даже нашелся подходящий костюм.

— А тебе не кажется, что все это как-то странно?

— Думаешь, меня это волнует?

— А если она оказывает на тебя психическое воздействие?

— Ты думаешь, она свяжет меня или типа того?

Он усмехнулся, уже представляя себе эту картину.

— Линк, я говорю серьезно!

— Конечно, ты серьезный парень. Но только в чем дело, чувак? Я получил свой бонус и ты приревновал? Мне помнится, что ты довольно живенько усаживался в ее машину. И не говори мне, что ты пытаешься помириться с ней и получить второй шанс…

— Вовсе нет! Она кузина Лены.

— Тем более! А я сейчас подцепил самую огненную штучку в трех штатах. Для меня она как метеор, упавший с неба на наш город. Понимаешь? Это может никогда не повториться. Так что веди себя как человек. Не ломай мне кайф.

Он оказался легкой добычей и уже был в ее власти. И плевать он хотел на мои предупреждения. Но мне не хотелось сдаваться без боя. Я сделал еще одну попытку.

— От нее не дождешься ничего хорошего, парень. В твоей башке будет каша. Она высосет твой мозг и выплюнет его, когда ты станешь ей ненужным.

Линк схватил меня за плечи.

— Чувак, вали отсюда!

Он отвернулся, обвил рукой талию Ридли и увел злодейку на танцпол. Проходя мимо Мэгги Кросс, он даже не взглянул на нее. Я потащил Лену в другом направлении — к углу, где местный фотограф делал снимки влюбленных парочек перед фальшивым снежным сугробом, пока два парня из совета учеников по очереди трясли поддельный снег с балкона. По пути к фотографу нам встретилась Эмили. Она взглянула на Лену и ахнула.

— Лена? Ты выглядишь… блестяще.

Моя спутница осмотрела ее критическим взглядом.

— А ты, Эмили, выглядишь… надутой.

Это было абсолютной правдой. Облачившись в наряд из «Южной красавицы», Эмили походила на серебристо-персиковый трюфель с кремом, немного приплюснутый спереди и приукрашенный сзади тафтой. Ее волосы, завитые в жуткие свинячьи колечки, напоминали связку желтых лент. В салоне красоты «Стрижка и укладка» ее столько раз укололи шпильками, что лицо бедняжки вытянулось, как у лошади. И что я только находил в ней прежде?

— Я не знала, что Равенвуды танцуют.

— Мы делаем это с большим удовольствием, — спокойно ответила Лена.

— И вокруг костра тоже?

Лицо Эмили сморщилось в отвратительной улыбке. Волосы Лены снова начали завиваться в воздухе.

— Тебе хотелось бы сжечь меня? Такая зависть из-за платья?

Еще один сегмент мигавших лампочек погас. Я увидел, как парни из совета учеников бросились проверять контакты проводов.

«Не позволяй ей одержать победу. Это она здесь единственная ведьма».

«Она не единственная, Итан».

На помощь Эмили уже спешила Саванна. Она тащила за собой Эрла. Ее наряд отличался от «трюфеля» Эмили только тем, что был серебристо-розовым, а не серебристо-персиковым. Пышная юбка издавала неприятный шелест. Прищурившись, я мог вообразить обе свадьбы этих юных леди. Отвратительное зрелище. Эрл пялился себе под ноги, не смея посмотреть мне в глаза.

— Эм, куда ты пропала? Сейчас начнут объявлять королевский двор.

Саванна и Эмили обменялись многозначительными взглядами.

— Не будем задерживать эту милую пару.

Она указала на очередь к фотографу.

— Неужели Лена появится в нашем праздничном альбоме? Кто бы мог подумать!

Она стремительно направилась к сцене. Ее массивное платье «крем-брюле» закачалось из стороны в сторону.

— Кто следующий? — крикнул фотограф.

Волосы Лены все еще развевались.

«Не обращай внимания на всяких идиотов. Мы пришли сюда потанцевать. Остальное неважно».

Я снова услышал голос фотографа:

— Следующая пара!

Схватив Лену за руку, я потянул ее к фальшивому сугробу. Она взглянула на меня. В ее глазах сверкали слезы. Но затем тучи рассеялись, и она вернулась ко мне. Я понял, что буря успокоилась.

Кто-то из парней, стоявших на балконе, бодро прокричал:

— Поддать снежку!

«Ты прав. Это неважно».

Я склонился, чтобы поцеловать ее.

«Для меня важна только ты».

Мы поцеловались под яркой вспышкой фотоаппарата. На одну секунду — всего лишь на краткое мгновение — мне показалось, что во всем огромном мире есть только мы, что остальное действительно не имеет никакого значения.

А в следующий миг на нас обрушилась лавина стирального порошка, и мы с ног до головы оказались облеплены белой клейкой массой.

«Что это?»

Лена взвизгнула. Я попытался смахнуть слипшийся порошок с ресниц и бровей, но он уже попал в глаза. Увидев Лену, я пришел в ужас. Ее прическа, лицо, красивый наряд… Ее первый танец. Все было уничтожено. Вместо горсти поддельных снежинок, которым полагалось украсить фотографию, на наши головы вылили вспененный раствор, густой, как тесто для оладий. Я посмотрел на балкон и тут же получил в лицо еще одну струю. Наверху загрохотало ведро.

— Кто налил воду в снег? — закричал фотограф, красный от злости.

Никто не сказал ни слова. Естественно, «Ангелы Джексона» ничего не заметили.

— Она тает! — выкрикнул кто-то.

Мы стояли в луже белой пены, мечтая сжаться в точку до полного исчезновения. По крайней мере, так это выглядело для хохочущей толпы, собиравшейся перед нами. Саванна и Эмили стояли в нескольких шагах от нас, наслаждаясь каждой секундой того унизительного положения, в котором оказалась Лена.

Кто-то крикнул через нараставший гомон:

— Вам следовало остаться дома!

Я узнал бы этот голос где угодно. Я тысячи раз слышал его на баскетбольной площадке. Эрл обнял Саванну за плечи и что-то прошептал ей на ухо. Метнувшись к нему, я пробежал эти несколько метров так быстро, что он даже не заметил моего рывка. А затем мой покрытый пеной кулак обрушился на его челюсть, и Эрл рухнул на пол, ударив в падении Саванну ногой — прямо по ее вертлявому заду под колокольной юбкой.

— Что за черт? Ты спятил, Уот?

Эрл начал подниматься, но я снова уложил его на пол безжалостным пинком.

— Тебе лучше лежать и не дергаться.

Эрл сел и поправил воротник костюма, словно, сидя на полу в нелепой позе, он все еще мог выглядеть крутым пареньком.

— А тебе лучше подумать о том, что ты делаешь, Уот.

Однако он не стал подниматься. Эрл мог говорить что хотел. Но мы оба знали, что если он встанет на ноги, то снова окажется на полу.

— Я знаю, что делаю.

Вернувшись к Лене, я вытащил ее из вязкой кучи, образовавшейся на месте фальшивого сугроба.

— Пойдем, Эрл, — сердито сказала Саванна. — Сейчас начнут объявлять королевский двор.

Эрл, поднявшись на ноги, начал отряхивать пыль со штанов. Я вытер глаза и взъерошил мокрые волосы. Лена стояла и дрожала, с нее капала пена, похожая на известковый раствор. Даже в многолюдном зале вокруг нее было небольшое пустое пространство. Никто не приближался к ней, кроме меня. Я хотел вытереть рукавом ее лицо, но она отклонилась.

«Как всегда, от меня одни неприятности».

— Лена.

«Я могла бы догадаться, что так будет».

К нам подбежали Ридли и Линк. Темная чародейка едва не кипела от ярости.

— Я не спустила бы этого, кузина. Как ты можешь терпеть такое от этих типов?

Слова слетали с ее губ, как плевки. Она напомнила мне Эмили.

— Никто не смеет так обращаться с нами! Ни Свет, ни Тьма не заслужили такого гнусного отношения! Где твое самоуважение, Лена Бина?

— Их выходки не стоят моего внимания. Тем более в этот вечер. Я просто хочу вернуться домой.

Лена была так расстроена, что не могла сердиться, как Ридли. Перед ней стоял выбор: дать бой обидчикам или спастись бегством. Она избрала бегство.

— Итан, отвези меня к дяде.

Линк снял свой серебристый пиджак и накинул его на плечи Лены.

— Я тебя понимаю. Это было кисло, подруга.

Однако Ридли не желала успокаиваться.

— Они все подлые ублюдки, кузина. Кроме Короткой Соломинки и моего нового приятеля Мятой Банки.

— Я Линк! Сколько раз повторять тебе, что я Линк?

— Уймись, Ридли, — вмешался я. — Лена и так получила достаточно.

Чары сирены больше не действовали на меня. Ридли посмотрела через мое плечо на сцену, и на ее лице появилась улыбка — улыбка темной ведьмы.

— Но ты должен понять, что меня это не устраивает.

Я проследил за ее взглядом. Снежная королева и ее придворные поднимались на сцену. Естественно, королевой снова стала Саванна. В нашем городе ничего не менялось. Она улыбалась Эмили, которую, как и в прошлом году, избрали Ледяной герцогиней. Ридли приспустила свои солнечные очки на самый кончик носа. Ее глаза засияли янтарным огнем. Я даже почувствовал жар, исходивший от нее. В руке чародейки появился леденец. Меня затошнило от густого и липкого аромата сладостей.

«Я не хочу, Ридли!»

«Дело не в тебе, кузина. Тут нечто большее. Их город застрял в глубокой заднице. Нужно что-то менять».

Голос Ридли звучал в моем уме так же ясно, как и просьбы Лены. Покачав головой, я попытался отговорить ее:

«Оставь их в покое, Ридли. Ты только осложнишь ситуацию».

«Раскрой глаза, Соломинка. Ситуация в вашей дыре не может быть хуже нынешней. Или все-таки может?»

Она похлопала Лену по плечу.

«Смотри и учись, кузина».

Сунув в рот вишневый леденец, Ридли устремила взгляд на королевский двор Саванны. Я надеялся, что в полумраке зала люди не заметят ее жуткие кошачьи глаза.

«Нет, Ридли! Они потом обвинят во всем меня. Не делай ничего!»

«Этому дерьму нужно преподать урок. Не беспокойся. Я научу их вежливости».

Ридли направилась к сцене. Ее сверкающие каблуки звонко цокали по деревянному полу.

— Эй, детка, ты куда пошла?

Линк засеменил за ней, как покорная собачка.

На сцену вызвали Шарлотту. Она должна была получить пластмассовую корону и занять свое место на четвертой позиции королевского двора — следом за Идеи; вероятно, в ранге Ледяной советницы. Ее платье, которое было на два размера меньше, чем требовалось, украшали ярды сверкающей бледно-лиловой тафты. И вот когда Шарлотта поднялась на последнюю ступеньку лестницы, гигантское лавандное творение местного кутюрье странным образом зацепилось за перекладину гимнастической лестницы. Еще один шаг — и вся задняя часть ее платья оторвалась по швам. Шарлотте потребовалась пара секунд, чтобы осознать случившееся. В это время полшколы смотрело на ее розовые трусы размером с Техас. А потом раздался леденящий душу вопль — Шарлотта изливала свои чувства по поводу того, что теперь все узнали, какая она жирная.

Ридли удовлетворенно усмехнулась.

«Опаньки!»

«Прошу тебя, Ридли! Перестань!»

«Я только начала».

Пока Шарлотта истерично визжала, Эмили, Идеи и Саванна пытались укрыть ее от насмешливых взглядов своими юбками. Музыка в динамиках сменилась скрипом скользнувшего по пластинке звукоснимателя, и зазвучала другая запись — «Sympathy for the Devil» группы «Rolling Stones». Любимая песня Ридли. Ее визитная карточка. Ребята на танцполе наверняка подумали, что это еще одна задумка тридцатипятилетнего Дикки Уикса, самого известного диджея в округе. Но с ними сыграли злую шутку. Гирлянды из ламп, висевшие над сценой и вдоль танцевальной площадки, начали взрываться — одна лампа за другой.

Пока учащиеся «Джексона» в ужасе разбегались от искривших проводов, Ридли вывела Линка в центр площадки, и они закрутились в бешеном танце. Похоже, все подумали, что произошла какая-то авария, в которой был виновен Рыжий Сластена — единственный электрик Гэтлина. Ридли, откинув голову назад, хохотала, извиваясь вокруг Линка в своей набедренной повязке.

«Итан… мы должны что-то сделать».

«Что?»

Было уже слишком поздно. Лена повернулась и побежала к выходу. Я помчался за ней. Когда до дверей спортзала осталось несколько метров, с потолка посыпался новый шквал ярких искр. Затем сработала пожарная сигнализация, и сверху полилась вода. Аудиоаппаратура, заискрив, задымилась. Мокрые снежинки падали на пол, словно блины. Фальшивый снег из стирального порошка превращался в пенистую массу. Парни закричали. Девушки с растрепанными прическами роняли части своих бальных нарядов. Кто-то из них уже бежал к двери, путаясь в мокрых юбках и тафте. В такой кутерьме платья «Маленькой мисс» и «Южной красавицы» перестали отличаться друг от друга. Все девчонки выглядели как мокрые крысы пастельно-серого цвета.

Мы были уже у двери, когда раздался громкий треск. Я повернулся и увидел, что это рухнул задник сцены с нарисованной блестящей снежинкой. В своем падении он подтолкнул Эмили к передней рампе. Та заскользила на мокром помосте, замахала руками, стараясь удержать равновесие, но не сумела и, описав в воздухе дугу, упала на танцевальную площадку среди обрывков розовой и серебристой тафты. Инструктор Кросс побежала к ней на помощь.

Я не чувствовал сострадания к Эмили, однако сожалел об участи людей, на которых дирекция школы может свалить вину за этот жуткий инцидент. Например, наш совет учеников могли наказать за плохо закрепленный задник сцены. Дикки Уикс мог быть обвинен в спекуляции на несчастье толстухи в нижнем белье. Рыжему Сластене, отвечавшему за праздничную иллюминацию в школьном зале, грозил штраф за непрофессионализм и создание потенциальной угрозы для жизни людей.

«Увидимся позже, кузина. Это было отличное шоу».

Я схватил Лену за руку и потащил за собой.

— Бежим!

Она была такой холодной, что я едва не вскрикнул, прикоснувшись к ней. У машины к нам присоединился Страшила Рэдли. Мэкон мог бы не тревожиться о своем комендантском часе. Мы покинули бал около половины десятого.

Мэкон Равенвуд был в бешенстве — или просто слишком встревожился. Я не мог точно судить об этом. Каждый раз, когда он смотрел на меня, я отворачивался. Даже Страшила не смел поднять голову. Пес лежал у ног Лены и робко постукивал хвостом по полу.

Дом больше не напоминал декорации к зимнему балу. Я мог бы поспорить, что отныне Мэкон никогда не позволит снежинкам мерцать в покоях Равенвуда. Пол, мебель, стены, занавески, потолок — все выглядело пепельно-черным. Только огонь в камине горел ровным светом, отбрасывая алые блики на ковер кабинета. Наверное, дом отражал настроение хозяина, а оно сейчас было грозным и мрачным.

— Кухня!

В руке Мэкона появилась черная кружка с какао. Он передал ее Лене, которая, завернувшись в шерстяное одеяло, сидела у каминной решетки. Она сжала кружку обеими руками. Ее мокрые волосы прилипли к шее и щекам. Мэкон медленно расхаживал перед ней.

— Ты должна была уйти в тот самый момент, когда увидела ее.

— Я в то время принимала мыльные процедуры и слушала хохот своих одноклассников. Поэтому я была немного занята.

— Значит, больше ты не будешь занята. Ради твоего же блага ты спустишься с небес на землю и перестанешь посещать занятия в школе. Как минимум до твоего дня рождения.

— Если ты действительно беспокоишься о моем благе, то знай, что оно находится не здесь.

Лена по-прежнему дрожала, но теперь, как мне казалось, не от холода. Мэкон повернулся ко мне и обжег неистовым взглядом. Я понял, что он с трудом сдерживает ярость.

— Ты должен был заставить ее уйти.

— Я не знал, что делать, сэр. Кто мог подумать, что Ридли захочет сорвать зимний бал? К тому же Лена никогда не была на танцах.

Конечно, мои слова прозвучали глупо. Я и сам понял это. Мэкон неодобрительно посмотрел на меня и поболтал виски в своем бокале.

— Интересное оправдание. Особенно если учесть, что вы вообще не танцевали. Ни одного танца.

— Откуда ты знаешь?

Лена опустила кружку на колени. Мэкон продолжал расхаживать перед камином.

— Это неважно.

— Для меня это важно.

Ее дядя пожал плечами.

— За вами присматривал Страшила. Он… как бы это сказать… был моими глазами.

— Что?

— Я вижу то, что видит он. Он видит то, что вижу я. Пора тебе понять, что это пес-чародей.

— Дядя Мэкон! Ты шпионил за мной!

— Если честно, то действительно шпионил, но не за тобой. А как, по-твоему, я вершу дела в городе, не выходя из дома? Я не продержался бы так долго без верного помощника. Страшила наблюдает, а я принимаю решения.

Взглянув на пса, я еще раз удивился его почти человеческим глазам. Мне следовало бы самому догадаться об его телепатической связи с Мэконом. У Страшилы были глаза хозяина. Сейчас он держал что-то в пасти — какой-то белый комочек. Я склонился и взял у него обслюнявленный бумажный шарик. Это был смятый снимок «Полароида». Пес-чародей принес его из спортзала.

Я посмотрел на нашу фотографию. Мы с Леной стояли в вихре фальшивого снега. Эмили ошиблась. Лена не попадет в школьный альбом. На этом снимке она выглядела мерцающей и полупрозрачной, словно от талии и ниже уже начинала таять и превращаться в видение. Словно она уже исчезала из нашего мира.

Я погладил пса по голове и положил фотоснимок в карман. Мне не хотелось показывать его Лене — во всяком случае, не сейчас. До ее дня рождения оставалось два месяца, и я без всяких фотографий знал, что мы теряем драгоценное время.

19.12
СВЕТЛОЕ РОЖДЕСТВО

Думаю, мало кто верил, что на следующий день после заседания дисциплинарной комиссии Лена осмелится появиться в школе. Но, к моему великому удовольствию, она пришла. Она не позволила жителям Гэтлина лишить ее права на образование. Для всех остальных ребят школа была разновидностью каторги. Для Лены право на учебу означало свободу. Впрочем, ей это не дало никаких преимуществ, потому что она превратилась в призрака «Джексона». Никто не обращал на нее внимания. Никто не говорил с ней, не сидел за одним столом или даже на одной трибуне. К четвергу почти все школьники носили майки «ангелов» и белые крылья на спинах. Судя по тому, как учителя смотрели на Лену, им тоже хотелось надеть такие майки.

В пятницу я вышел на календарную игру, но мы уже не были прежней сплоченной командой. Тренер лютовал. Исчерпав ругательства, он сокрушенно покачал головой.

— Ты просто спятил, Уот. Посмотри, какой сезон был у тебя! А ты все профукал из-за какой-то чертовой девчонки.

Я услышал в его голосе презрение. «Какой-то чертовой девчонки». Племянницы Равенвуда.

Тем не менее нам с Леной никто не говорил ничего плохого. Возможно, о нас сплетничали, но за глаза. Если миссис Линкольн напоминала горожанам о страхе перед Господом, то Мэкон Равенвуд заставил гэтлинцев бояться кое-чего пострашнее: неприкрытой правды!

По мере того как я следил за обратным отсчетом дней — за числами на руке Лены и на стене ее комнаты, — меня все больше пугало наше будущее. Что, если мы не сможем отделаться от древнего проклятия? Что, если Лена окажется права и после рокового дня та девушка, которую я знал, исчезнет? Как будто ее вообще никогда не было!

Да, у нас имелась «Книга лун». Но меня все больше беспокоила мысль, которую я гнал из своей головы. Я уж не верил, что этой книги будет достаточно.

«СРЕДИ СИЛ ПРИРОДЫ ИМЕЕТСЯ ПАРА, ИЗ КОТОРЫХ ПРОИЗРАСТАЕТ ВСЯ МАГИЯ — ТЕМНОТА И СВЕТ».

— Я думаю, нам нужно разобраться с Тьмой и Светом. Как можно встать на нужный путь? Где найти лазейку для правильного объявления? Можем ли мы справиться с фурией? Или повернуть время вспять?

У меня голова шла кругом. Лена угрюмо молчала. Пока мы сидели на трибуне в пустом гимнастическом зале, школа казалась тихой и безлюдной. Нам полагалось быть на уроке физики, наблюдая за тем, как Элис Милкхаус варит яйца в уксусе, и слушая выводы наших юных эйнштейнов о том, что глобального потепления на самом деле не существует. В конце урока Энни Хонейкут должна была огласить проект о превращении «Джексона» в «зеленую» школу. Вероятно, «ангелы» вновь собирались раздавать свои листовки.

Я вытащил из рюкзака потрепанный учебник алгебры и начал просматривать заданную тему. Как-то так получилось, что в школе мне стало неинтересно. За последние несколько месяцев я многое понял о жизни. Об этом пишут в учебниках. Лена, погрузившись в текст «Книги лун», находилась за миллионы миль от меня. Я все время таскал этот магический том в рюкзаке, боясь, что Эмма отыщет его в моей комнате.

— Вот еще один абзац о темных фуриях: «САМЫМ СИЛЬНЫМ ТЕМНЫМ СУЩЕСТВОМ, ОБИТАЮЩИМ В МИРЕ ЛЮДЕЙ И ПОДЗЕМНОМ МИРЕ, ЯВЛЯЕТСЯ ПРИРОДНАЯ ФУРИЯ. САМЫМ СИЛЬНЫМ СВЕТЛЫМ СУЩЕСТВОМ, ЖИВУЩИМ В ЭТИХ ДВУХ МИРАХ, ЯВЛЯЕТСЯ ПРИРОДНАЯ ФЕЯ. ТАМ, ГДЕ НЕТ ОДНОЙ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ДРУГОЙ, КАК НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СВЕТА БЕЗ ТЬМЫ».

— Видишь? Ты не станешь темной. Ты войдешь в Свет и будешь природной феей.

Лена покачала головой и указала на следующий абзац.

— Необязательно, хотя мой дядя думает примерно так же. Но послушай это… «ВО ВРЕМЯ ОБЪЯВЛЕНИЯ ПРОВОЗГЛАШАЕТСЯ ИСТИНА. ТО, ЧТО КАЗАЛОСЬ ТЬМОЙ, МОЖЕТ СТАТЬ ВЕЛИКИМ СВЕТОМ. ТО, ЧТО КАЗАЛОСЬ СВЕТОМ, МОЖЕТ ОБРАТИТЬСЯ В ВЕЛИЧАЙШУЮ ТЬМУ».

Она была права. Ожидать можно было чего угодно.

— Все это очень сложно. Иногда я даже не понимаю смысл текста. «ПРИ КОНЦЕНТРАЦИИ ТЕМНОЙ МАТЕРИИ ВОЗНИКАЕТ ТЕМНЫЙ ОГОНЬ. ОН ПИТАЕТ НЕ ТОЛЬКО ВЕСЬ ЛИЛУМ ДЕМОНИЧЕСКОГО МИРА, НО И ЧАРОДЕЕВ СВЕТА. ЭТА СИЛА ОБЩАЯ ДЛЯ ВСЕХ. ТЕМНЫЙ ОГОНЬ СОЗДАЕТ ВЕЛИКУЮ ТЬМУ И ВЕЛИКИЙ СВЕТ. ВСЕ СИЛЫ, ПОРОЖДЕННЫЕ ИМ, ЯВЛЯЮТСЯ ТЕМНЫМИ СИЛАМИ, ИБО ДАЖЕ СВЕТ ПОРОЖДЕН ТЕМНОТОЙ».

— Темная материя? Темный огонь? Что это за объяснение? Типа теории Большого взрыва для чародеев?

— Интересно, что такое «лилум». Я никогда не слышала этого слова. Впрочем, мне ведь никто ничего не рассказывает. Я даже не знала, жива ли моя мать,

Она пыталась шутить, но я слышал в ее голосе тоску и боль.

— Возможно, «лилум» — это старинное чародейское слово. Во всяком случае, мне так кажется.

— Чем больше я узнаю, тем меньше понимаю.

«И тем меньше времени у нас остается».

«Не говори так».

Прозвенел звонок, и я поднялся на ноги.

— Ты идешь?

Она покачала головой.

— Я пока побуду здесь.

Одна, в холодном пустом спортзале. Эта ситуация повторялась снова и снова. Лена даже не посмотрела на меня после окончания дисциплинарной комиссии. Как будто я был в числе ее обидчиков. Я не винил Лену за такую реакцию. Вся школа и половина горожан считали ее сбежавшей из психушки девочкой, рожденной матерью-убийцей.

— Тебе лучше все же показаться в классе. Не давай директору Харперу лишнего повода.

Она оглянулась на здание школы.

— Все это теперь не имеет значения.

Потом я не видел ее и нигде не мог найти. Может, она осталась в школе, но на мои оклики не отзывалась. Не пришла она и на контрольную по химии.

«Лена, ты не темная. Я бы знал».

На уроке истории, где мы изображали дебаты Линкольна и Дугласа, ее тоже не было. Мистер Ли заставил меня выступать на стороне рабовладельцев — его упреждающее наказание за будущие «либеральные» сочинения, которые я мог написать.

«Не позволяй им встать между нами. Если мы будем вместе, они нам ничего не сделают».

Лены не было на уроке языка жестов[42]. Мне пришлось стоять перед классом и показывать знаки. Вся баскетбольная команда тупо ухмылялась, напевая песню: «Мигай, моя звездочка, мигай».

«Я не отстану от тебя. Ты не заставишь меня замолчать».

Чуть позже я понял, что она может заставить.

На большой перемене у меня сдали нервы. Я вдруг увидел, как Лена вышла из класса тригонометрии. Оттянув ее в сторону и бросив на пол рюкзак, я сжал ее лицо руками.

«Итан, что ты делаешь?»

«Это».

Я притянул ее к себе. Когда наши губы соприкоснулись, тепло моего тела хлынуло в холод ее печали. Я чувствовал, как ледяное отчуждение Лены плавилось и необъяснимое тяготение, которое связывало нас с самого начала, вновь сливало наши сердца в единое целое. Она выронила книги и, обхватив руками мою шею, ответила на поцелуй. У меня закружилась голова. Затем прозвенел звонок. Лена, задыхаясь, отстранилась от меня. Я склонился, чтобы поднять «Наслаждение проклятых» Буковски и ее потрепанный блокнот на спирали. Блокнот почти разваливался на части. В последнее время она то и дело что-то писала.

«Ты не должен так поступать».

«Почему? Ты моя девушка, и я скучал по тебе».

«Итан, осталось пятьдесят четыре дня! Потом нам придется расстаться. Не нужно притворяться, что мы можем повлиять на ситуацию. Будет легче, если мы примем свою судьбу».

Речь шла не просто о наступавшем дне рождения. Что значит «примем судьбу»? Лена отвернулась, но я поймал ее за руку. Если она говорит о расставании, пусть смотрит мне в глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Я хотел определенности. Она вновь отвернулась.

— Итан, я все понимаю. Ты думаешь, что у нашей истории может быть счастливый конец. Какое-то время я тоже надеялась на это. Но мир вокруг нас изменился. Как бы я ни старалась уберечь нас от бед, неприятностей становится все больше и больше.

Она упорно не желала встречаться со мной взглядом.

— Мы с тобой слишком разные.

— Вот как? Слишком разные? После всего того, через что мы прошли?

Я сорвался на крик. Несколько человек в коридоре обернулись. Игнорируя Лену, они с ухмылками уставились на меня.

«Мы разные. Ты смертный, а я чародейка. Наши миры могут пересекаться, но они не станут единым целым. Нам не суждено быть парой».

Она считает, что мы не пара! Эмили и Саванна, миссис Линкольн и мистер Харпер, баскетбольная команда и «Ангелы "Джексона"» — все они наконец получили то, что хотели.

«Ты снова вспомнила дисциплинарную комиссию? Не думай о них».

«Дело не в собрании. Мы просто живем в разных мирах. Я не принадлежу этому месту, Итан. Твой мир для меня чужд».

«Значит, теперь я один из них. Ты это хочешь сказать?»

Она закрыла глаза, и я почувствовал путаницу в ее мыслях.

«Милый, я не говорю, что ты похож на них. Но ты один из них. Ты прожил в этом городе всю жизнь. И когда все закончится, когда я стану объявленной, ты по-прежнему останешься здесь, будешь ходить по этим коридорам, ездить по тем же самым улицам. А меня уже не будет. В любом случае, люди в Гэтлине ничего не забывают. Ты сам это сказал когда-то».

«Два года».

«Что?»,

«Вот сколько времени я буду находиться здесь».

«Два года — это долгий срок. Ты привыкнешь жить без меня. Поверь, я знаю, о чем говорю».

Какое-то время мы молча стояли друг перед другом. Она вытаскивала клочки бумаги из спирального корешка блокнота.

— Я устала сражаться с твоим миром. Мне надоело притворяться обычной смертной девушкой.

— Не отказывайся от меня. Не сдавайся. Не теперь, когда мы прошли через столько бед. Не позволяй им одержать победу.

— Они уже одержали ее. Они победили в тот день, когда я разбила окно на уроке английского.

Ее дрожащий голос подсказал мне, что она отказалась от чего-то большего, чем наша школа.

— Ты что — расстаешься со мной?

Я едва не задохнулся.

— Итан, пожалуйста, не терзай мне сердце. Я не хочу терять тебя.

«Тогда и не теряй».

Я не мог дышать. Я не мог думать. Мне казалось, что время остановилось, как тогда, на ужине в День благодарения. Только здесь действовала не магия, а скорее ее противоположность.

— Я думаю, нам будет легче, если мы расстанемся. Это не изменит моих чувств. Я все равно буду любить тебя.

Лена приподняла лицо, и я увидел ее большие зеленые глаза, сверкающие от набежавших слез. Затем она отвернулась и побежала по коридору. В школе было так тихо, что я услышал, как кто-то уронил карандаш.

«С праздником Рождества, Лена».

Но ответа я не услышал. Она оборвала контакт. Это было потрясение, к которому я не успел бы подготовиться ни за пятьдесят три дня до ее объявления, ни за пятьдесят три года, ни за пятьдесят три столетия.

Через пятьдесят три минуты я сидел один за столом в переполненном школьном буфете и смотрел в окно. Город был серым. По небу скользили темные тучи. Вряд ли дело дойдет до снегопада. Он здесь редкое явление. В лучшем случае пару раз за зиму погода одаривала нас мокрым снегом. Лишь однажды, когда мне было двенадцать лет, он шел целый день.

Мне хотелось бы увидеть снег. Мне хотелось многого: например, отмотать время назад и вернуть тот разговор в коридоре. Я сказал бы Лене, что мне плевать на ненависть окружающих. Они для меня не имеют никакого значения. До нашей встречи в сновидениях я чувствовал себя совершенно одиноким. А она нашла меня под ливнем на пустой дороге. Со стороны могло показаться, будто все время я выступал ее защитником, но на самом деле это она спасла меня, и я никак не мог согласиться с этим разрывом.

— Привет, парень.

Линк сел напротив меня.

— Где Лена? Я хотел сказать ей спасибо.

— За что?

Линк вытащил из кармана сложенный лист бумаги.

— Она написала мне песню. Очень крутую, понимаешь?

Я даже не попросил почитать. Выходит, с Линком она разговаривает, а со мной — нет.

Линк схватил кусок моей нетронутой пиццы.

— Слушай, я хочу попросить тебя об одолжении.

— Валяй. Что тебе нужно?

— Мы с Ридли собираемся на праздники в Нью-Йорк. Если кто-то пристанет к тебе с вопросами обо мне, скажи, что я отчалил в Саванну. В церковный лагерь.

— В Саванне нет церковного лагеря.

— Главное, что этого не знает моя мама. Я сказал ей, что записался туда в надежде попасть в их баптистскую рок-группу.

— И она поверила тебе?

— В последнее время она ведет себя дико, но что поделаешь. Зато она сказала, что я могу ехать.

— Неважно, что сказала твоя мама. Тебе нельзя уезжать с Ридли. Ты многого о ней не знаешь. Она… опасная. Одумайся.

Его глаза лихорадочно заблестели. Я никогда не видел Линка таким. Впрочем, в последнее время мы почти не общались. Я постоянно был с Леной или думал о ней. Все мои мысли крутились вокруг «Книги лун» или рокового дня рождения. Но вот прошел лишь час после разрыва, и ко мне вернулись прежние заботы и дела.

— Ты читаешь мои мысли. Я на это и надеюсь. Понимаешь, чувак, я запал на нее. Она реально делает что-то со мной.

Линк взял с моего подноса последний кусок пиццы и сунул его в рот. Я на секунду задумался. Мне хотелось поделиться с ним своими соображениями и, как в старые времена, рассказать ему обо всем: о Лене, о ее семье, о Ридли, о Женевьеве, об Итане Картере Уоте. Конечно, Линк и так много знал. Однако я сомневался, что он поверил бы, расскажи я ему о древнем проклятии и всем прочем, касающемся чародейства. Это было бы чересчур даже для лучшего друга.

Я понимал, что рискую дружбой, но нужно было что-то сделать. Я должен был отговорить Линка от поездки с Ридли в Нью-Йорк или куда бы то ни было.

— Послушай, парень! Не связывайся с ней. Поверь мне, она использует тебя для личных целей. На что ты надеешься?

Он смял в руке банку кока-колы.

— На многое! И что, по-твоему, если самая горячая девчонка в городе тусуется со мной, то, значит, она меня использует? Думаешь, ты единственный можешь лапать отпадную цыпочку? Когда ты стал таким самонадеянным, Уот?

— Я говорю о другом.

— Я думаю, мы оба знаем, о чем ты говоришь, — поднявшись на ноги, сказал Линк. — Забудь о моей просьбе.

Слишком поздно. Ридли уже обработала его. Ни одно мое слово не изменило бы его планов. Но я не мог потерять в один день и девушку, и лучшего друга.

— Слушай, Линк, я не хотел, чтобы все так получилось. Я не выдам тебя, даже если твоя мать устроит мне допрос.

— Ладно, чувак. Я тебя понимаю. С таким талантливым и красивым, как я, дружить нелегко.

Линк взял печенье с моего подноса и разломил его пополам. Я вспомнил о половинке «Твинки», упавшей на пол автобуса. Наша дружба по-прежнему была крепка. Ее не могла разрушить даже девушка. Даже сирена!

Эмили смерила Линка неодобрительным взглядом.

— Тебе лучше уйти, иначе Эмили накрысятничает о нас твоей маме. Тогда тебе не удастся вырваться в церковный лагерь. Ни в реальный, ни в воображаемый.

— А мне по барабану ее пакости!

Однако это было не так. Он не хотел застрять дома на все зимние каникулы. И его пугала мысль о всеобщем бойкоте в «Джексоне».

В понедельник я помогал Эмме спускать с чердака коробки с праздничными украшениями. Мои глаза слезились от пыли — во всяком случае, мне приходилось убеждать себя, что причина слез именно такова. Среди старых вещей я нашел наш игрушечный город с гирляндами маленьких лампочек. Мама каждый год устанавливала его под рождественской елкой на белой вате, изображавшей снег. Эту игрушку ей подарила бабушка, и она относилась к ней с таким трепетом, что я тоже влюбился в маленькие дома, сделанные из тонкого картона и блесток. Обычно при установке многие домики распадались на части. Мы подклеивали их и освежали красками. Мама говорила: «Старые вещи лучше новых, потому что они обрастают историями». Помню, как она указывала на старую крохотную машинку и восторженно качала головой: «Представь себе, Итан, моя прабабушка играла с этой машинкой. Она, как и мы сейчас, расставляла эти домики под елкой и любовалась ими».

Я давно уже не видел этот сказочный город. С каких пор? По крайней мере, с того последнего Рождества, которое мы встречали вместе с мамой. Мне показалось, что город уменьшился. Картон помялся и истрепался. Я проверил несколько коробок, но не нашел ни крошечных людей, ни животных. Без них дома казались пустыми и одинокими, и от этого мне стало еще печальнее. Без мамы крохотный город лишился сказочной магии. Я, сам того не желая, вновь начал думать о Лене.

«Все понемногу исчезает. Коробки здесь, а сказки нет. И ее тоже нет. Эти дома уже не склеить. И она никогда не вернется, чтобы повидаться с тобой».

Никакого ответа с той стороны. Лена исчезла. Или прогнала меня. И то и другое было невыносимым. Я остался один. Но мне не хотелось, чтобы это видели окружающие. Поэтому я отправился в библиотеку — в единственное место, где никто из жителей Гэтлина не мог меня увидеть.

— Тетя Мэриан?

Библиотека, как обычно, выглядела пустой и заброшенной. Я подозревал, что после заседания дисциплинарной комиссии у Мэриан не было ни одного посетителя.

— Я здесь.

Доктор Эшкрофт сидела на полу, по пояс скрытая грудой книг. Казалось, что они попадали с полок и едва не погребли ее под собой. Закутавшись в плащ, она листала сборник стихов. Я не удивился, когда она начала читать вслух — в своем привычном состоянии транса, вызванного книгой.

Мы увидели Гостя и узнали Его.
Он был Тем, Кто солнечным сиянием
И теплыми весенними ливнями
Покрывал цветами землю,
Милый для мира и каждого из нас!

Она закрыла книгу.

— Это Роберт Херрик. Его рождественский гимн исполнялся для короля во дворце Уайтхолл.

Ее голос был таким же отстраненным, как недавно у Лены.

— Извините, я не знаком с творчеством Роберта Херрика.

В библиотеке было так холодно, что при разговоре из наших ртов вылетали полупрозрачные клубы пара.

— Тебе эти строки ни о ком не напоминают? «Милый для мира», покрывающий землю цветами?

— Вы имеете в виду Лену? Могу поспорить, что миссис Линкольн не согласилась бы с вашей трактовкой этого гимна.

Я сел рядом с Мэриан, отпихнув книги дальше в проход.

— Миссис Линкольн. Какое нудное создание!

Она покачала головой и вытащила из кучи другую книгу.

— «Диккенс считал, что Рождество дает людям возможность раскрыть их замкнутые сердца и подумать о страждущих. Напомнить им, что они не существа другой расы, а такие же пассажиры скорой судьбы, несущейся к могиле».

— У вас калорифер сломался? Хотите, я позвоню электрику?

— Я никогда не пользуюсь калорифером. Бюджет не позволяет. Извини, что отвлекла тебя своими цитатами.

Она положила книгу рядом с собой.

— К сожалению, Диккенс не удосужился приехать в Гэтлин. И поэтому у нас здесь целый город замкнутых сердец.

Я поднял книгу Ричарда Уилбера и, поднеся ее к лицу, почувствовал запах страниц. Том раскрылся где-то на середине. Я прочитал наугад один из абзацев: «Что является противоположностью пары? Одинокий я и одинокая ты». Странно, но именно так я себя и чувствовал. Захлопнув книгу, я посмотрел на Мэриан.

— Спасибо, что пришли на собрание. Надеюсь, это не осложнило вашу жизнь? В противном случае я буду считать себя виноватым.

— Нет, ничего не изменилось.

— Мне кажется, это не так.

Я положил книгу на пол.

— Ну, даже если и не так? Неужели именно ты породил все это невежество? Неужели ты обучал миссис Линкольн ненависти, а мистера Холлингсворта — страху?

Какое-то время мы молча сидели в окружении раскрытых книг. Затем она протянула руку и сжала мою ладонь.

— Эта битва началась задолго до тебя. И она, Итан, не закончится на тебе или мне. Боюсь, потребуются века и эпохи.

Ее лицо стало серьезным.

— Когда я утром пришла на работу, эти книги лежали на полу. Я не знаю, как они попали сюда. Вчера вечером я закрыла двери на замок. Утром все было в порядке. Никаких следов проникновения. Что-то заставило меня сесть среди книг и прочитать открытые страницы. В каждой из них я нашла какое-то сообщение — о городе, о жителях, о сути данного момента. О Лене, о тебе и даже обо мне.

Я покачал головой.

— Это совпадение. С книгами всегда так бывает.

Она наугад вытянула из кучи небольшой том и передала его мне.

— Сам попробуй.

Я взял книгу в руки.

— Что это?

— Шекспир. «Юлий Цезарь».

Открыв случайную страницу, я начал читать:

Поверь мне, Брут, что может человек
Располагать судьбой, как хочет.
Не в звездах, нет, а в нас самих ищи
Причину, что ничтожны мы и слабы[43].

Я скептически хмыкнул.

— И как это относится ко мне?

Мэриан искоса взглянула на меня поверх очков.

— Я лишь библиотекарь. Моя задача — предоставлять книги. Я не могу давать ответы.

На ее лице появилась лукавая улыбка.

— Суть вопроса проста. Кто является хозяином своей судьбы? Ты или звезды?

— Вы говорите о Лене или о Юлии Цезаре? Мне не хочется расстраивать вас, но я не читал эту пьесу.

— Нет, мой милый! Это ты скажи мне, о ком здесь идет речь.

Почти час мы перебирали книги и зачитывали друг другу случайно выбранные абзацы. Наконец я понял, почему пришел сюда.

— Тетя Мэриан, я думаю, мне нужно вернуться в ваш архив.

— Сегодня? Разве тебе больше нечем заняться? А как же покупка праздничных подарков и все такое прочее?

— Я не покупаю Рождество.

— Неплохо сказано, мой мальчик. Я могла бы добавить: «Мне нравится Рождество. Грубо говоря, оно напоминает нам о мире и доброжелательности. Но грубить каждый год надоедает».

— Снова Диккенс?

— Эдвард Морган Форстер.

Я печально вздохнул.

— Мне трудно объяснить свои чувства. Я просто хочу побыть с мамой.

— Понимаю. Я тоже скучаю по ней.

На самом деле мне не хотелось говорить Мэриан о своих чувствах: о всеобщем бойкоте, о постылом городе, где все было неправильно. Наверное, поэтому слова застревали в моем горле, как человек, запинающийся на каждом шагу.

— Мне кажется, что если я побуду рядом с ее книгами, то вспомню, как общался с ней. Мне хочется поделиться с мамой своими проблемами. Однажды я сходил на кладбище, но там ее не было. Я не могу представить, что она лежит в земле.

Чтобы удержаться от слез, я упорно цеплялся взглядом за пятнышко на ковре.

— Понимаю, Итан.

— Я никогда не поверю, что она там. Я вообще не вижу в этом смысла! Почему люди прячут своих любимых в выкопанные ямы, где так холодно и грязно… и полно червей? Разве она заслужила это? После всего, что сделала?

Мне было больно думать, что от ее тела остались кости, гниль и прах. Я не мог смириться с тем, что она прошла путь смерти одна, как я, тоже в одиночку, проходил сейчас путь терзаний.

— А как, по-твоему, все это должно было закончиться?

Мэриан положила ладонь мне на плечо.

— Не знаю. Я хотел бы, чтобы ей поставили памятник.

— Как генералу? Твоя мать от души посмеялась бы над этой идеей.

Она обняла меня.

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Она не там. Она с нами.

Мэриан протянула мне руку, и я помог ей подняться на ноги. Затем мы направились к архиву. Это напомнило мне детство, когда вот так же мы прогуливались по городу, пока моя мама занималась важными делами. Вытащив связку ключей и открыв дверь, доктор Эшкрофт предложила мне войти, но за мной не последовала.

Оказавшись в архиве, я присел в мамино кресло, стоявшее перед ее столом. Деревянная спинка была украшена эмблемой Дьюкского университета. Я слышал, что это кресло подарили ей в знак признания заслуг. Оно было неудобным, зато казалось почти родным и подействовало на меня успокаивающе. Я почувствовал запах лака, который нравился мне в детстве. На душе стало легче — впервые за несколько месяцев. Я вдыхал аромат книг и старого пергамента, потрескавшихся пластиковых обложек и пыльных книжных шкафов. Все та же атмосфера удивительной планеты, на которой жила моя мама. Она ничуть не изменилась, и я вдруг вспомнил, как в семилетнем возрасте сидел здесь на коленях мамы, уткнувшись лицом в ее плечо.

Мне захотелось пойти домой. После разлуки с Леной я не знал, куда еще идти.

На столе, почти скрытая книгами, стояла рамка с маленькой фотографией. На ней были запечатлены мои родители в рабочем кабинете. Старый черно-белый снимок, возможно сделанный для книжной обложки для одного из ранних совместных проектов, когда отец, как и мама, увлекался историей края. Взяв в руки фотографию, я несколько минут рассматривал забавные прически родителей, их мешковатые штаны и счастливые улыбки. Мое сердце разрывалось от тоски, но я не мог оторвать от них взгляд. Вернув снимок на место рядом с пыльной стопкой книг, я заинтересовался одним фолиантом. Он лежал под энциклопедией вооружения Гражданской войны и каталогом растений Южной Каролины. На коричневом корешке не было названия. Однако между его страницами вместо закладки торчала длинная веточка розмарина. Я улыбнулся. По крайней мере, это был не носок и не грязная ложка для пудинга.

Я вытащил книгу из стопки и взглянул на обложку. «Гэтлинская поваренная книга для начинающих: Жареная курица и приправы из овощей». Она открылась сама по себе на одной из страниц. «Жареные томаты со сметаной (рецепт Бетти Бартон)». Любимое блюдо моей мамы. От страниц повеяло розмарином. Я присмотрелся к веточке. Она была свежей, словно ее только вчера принесли из сада. Значит, мама не могла положить ее в книгу. Но никто другой не стал бы класть веточку в книгу вместо закладки. Любимый рецепт моей мамы и розмарин, связанный с Леной. Похоже, книга пыталась мне что-то сказать.

— Тетя Мэриан? Вы недавно просматривали рецепт по жареным томатам?

Она просунула голову в дверной проем.

— Неужели ты думаешь, что я сама не могу приготовить томаты?

Я посмотрел на розмарин.

— Вот что я нашел в одной из книг.

— Твоя мать любила делать такие закладки.

— Могу я одолжить эту книгу? На несколько дней?

— Итан, зачем ты спрашиваешь? Она принадлежала твоей матери. Я думаю, Лила с радостью завещала бы тебе все, что имела.

Мне не давал покоя вопрос: как свежая веточка могла оказаться в запыленной поваренной книге? Но я промолчал. Мне не хотелось делиться чудом, которое, скорее всего, предназначалось только мне. Я никогда не жарил томаты и, наверное, никогда не буду этим заниматься. Тем не менее я сунул книгу под мышку и в сопровождении Мэриан направился к выходу.

— Если я понадоблюсь, ищи меня здесь. Для тебя и Лены я сделаю все, что угодно. Ты и сам знаешь это.

Она откинула волосы с моих глаз и улыбнулась мне. Доктор Эшкрофт была лучшей подругой моей мамы. Я не назвал бы ее улыбку материнской, но она подбодрила меня.

Мэриан поморщила нос.

— Ты пахнешь розмарином?

Я пожал плечами и, проскользнув в дверь, оказался под серым небом зимнего дня. Наверное, Юлий Цезарь был прав. Мне следовало взглянуть своей судьбе в глаза. И какой бы она ни оказалась — предначертанной звездами или создаваемой мной, — я не мог сидеть и ждать.

Снег застал меня на пути домой. Мне даже не верилось, что это случилось. Я смотрел на небо, и снежинки падали на мое замерзшее лицо. Густые и пушистые, они парили в воздухе, как белые феи. Назвать непогодой это было нельзя. Скорее, дар небес, возможно, даже чудо — прямо как в песне о светлом Рождестве.

Подойдя к дому, я увидел ее. Она сидела на крыльце, отбросив капюшон на спину. Легкий иней серебрил ее черные волосы. В то мгновение я вдруг понял, почему начался снег. Она предлагала мне примирение. Лена улыбнулась. В одну секунду все куски, на которые развалилась моя жизнь, сложились воедино. Все исправилось само собой и стало пусть не идеальным, но вполне сносным. Я сел рядом с ней на ступени.

— Спасибо, Лена.

Она прильнула ко мне.

— Я просто хотела немного успокоить тебя. Мне так неловко, Итан. Я не хочу, чтобы ты страдал. Я не знаю, что буду делать, если с тобой приключится беда.

Я провел ладонью по ее сырым волосам.

— Не отталкивай меня, пожалуйста. Мне очень тяжело терять людей, которых я люблю.

Расстегнув куртку Лены, я обвил рукой ее талию. Мы прижались друг к другу, я начал целовать ее и целовал до тех пор, пока не почувствовал, что если мы не остановимся, то все находящееся от нас на расстоянии ярда расплавится.

— Что это? — пытаясь восстановить дыхание, спросила она.

Я поцеловал ее снова, возносясь на новой гигантской волне струившейся через нас энергии. Вскоре мне пришлось отстраниться от манящих губ и сделать глоток воздуха.

— Наверное, это называется судьбой. Я собирался зацеловать тебя до потери чувств — еще после зимнего бала. И теперь ты меня не остановишь.

— Остановлю!

— Нет, не сможешь.

— Тогда тебе придется подождать. Я все еще под домашним арестом. Дядя Мэкон думает, что я пошла в библиотеку.

— Меня не волнует, что ты под арестом. Я-то свободен. Хочешь, мы вместе поедем в Равенвуд? Если потребуется, я буду спать со Страшилой на собачьем коврике.

— Между прочим, у него есть спальня! И кровать с пологом!

— Что ж, прекрасно!

Она улыбнулась и сжала мою руку. Снежинки таяли, опускаясь на наши разгоряченные лица.

— Я соскучилась по тебе, Итан Уот.

Лена поцеловала меня. Снег повалил сильнее. Он падал на нас и превращался в струйки воды, словно мы излучали огромное количество тепла. Словно мы стали радиоактивными элементами.

— Мне нравится твоя идея. Мы будем вместе столько, сколько сможем. Пока…

Лена замолчала, но я знал, о чем она подумала.

— Мы отделаемся от этого проклятия. Я обещаю тебе.

Она кивнула без особого энтузиазма и уютно устроилась в моих руках. Я почувствовал успокоение, растекающееся по нашим телам.

— Понимаешь, Итан, мне сегодня не хочется думать о плохом.

Она игриво толкнула меня.

— Да? А о чем тебе хочется думать?

— О снеговиках. Я никогда не лепила снеговиков.

— Правда? Ты же жила в Виргинии. Там все их лепят.

— Я провела в Виргинии только несколько месяцев. И мы не дожили до первого снега.

Через час, слепив перед крыльцом большого снеговика, мы, мокрые и замерзшие, сидели за кухонным столом. Эмма ушла в «Стой-стяни», поэтому мы пили горячий шоколад моего собственного приготовления.

— Я не уверена, что твой рецепт правильный. Обычно у шоколада другой вкус.

Лена дразнила меня, потому что мой «рецепт» состоял в том, что я поставил чашку с молоком в микроволновую печь и навалил туда куски шоколадной плитки. Варево получилось коричнево-белым и с комками. Но лично мне вкус нравился.

— Да? Откуда ты знаешь? «Эй, Кухня! Горячий шоколад, пожалуйста».

Я попытался сымитировать ее голос, но выдавил из себя лишь хриплый фальцет. Она засмеялась. С момента нашей размолвки прошло только несколько дней, а я уже успел соскучиться по ее улыбке. Хотя я скучал о ней сразу же — через пару минут.

— Кстати, о Кухне. Мне пора уходить. Я сказала дяде, что пойду в библиотеку, а она закрывается в девять часов.

Я перетащил ее к себе на колени. Не прикасаясь к ней, я не мог прожить ни секунды. И теперь я находил любые поводы, чтобы пощекотать ее, потрогать волосы, руки, колени. Нас непреодолимо тянуло друг к другу. Она прижалась к моей груди, и мы сидели молча, пока над нами, на втором этаже, не послышались шаги. Лена соскочила с моих колен, как испуганная кошка.

— Не волнуйся, это мой отец. Он пошел в душ. Теперь он почти не выходит из своего кабинета.

— Так и живет затворником?

Она сжала мою ладонь. Мы оба понимали, что это риторический вопрос.

— Мой отец не был таким, пока не умерла мама. Похоже, он сошел с ума от горя.

Ей не требовались объяснения. Она читала многие из моих мыслей: о смерти мамы; о том, что мы перестали готовить жареные томаты; что потерялись части игрушечного города; что в городе не стало человека, способного противостоять миссис Линкольн. О том, что мир уже не будет прежним.

— Мне очень жаль.

— Я знаю.

— Ты поэтому ходил в библиотеку? Чтобы пообщаться с мамой?

Я кивнул и, взглянув на Лену, вытащил из кармана и положил на стол свежую веточку розмарина.

— Иди за мной. Я хочу тебе что-то показать.

Встав из-за стола и взявшись за руки, мы на цыпочках прошли по старым деревянным половицам. Я остановился перед дверью кабинета и посмотрел на лестницу, которая вела к спальням. Судя по звукам, отец еще не включил душ. У нас была куча времени. Я несколько раз покрутил дверную ручку.

— Дверь закрыта, — прошептала Лена. — Нужен ключ.

— Подожди. Смотри, что сейчас произойдет.

Мы молча стояли, глядя на дверь. Я понимал, как глупо это выглядело. Наверное, у Лены возникло такое же ощущение, потому что она начала хихикать. И когда я сам был готов рассмеяться, послышался щелчок замка. Лена перестала смеяться.

«Это не колдовство. Иначе я бы почувствовала».

«Мне кажется, нас приглашают войти».

Я отступил назад, и замок закрылся. Лена подняла руку, собираясь применить свои чары, но я жестом остановил ее.

— Подожди. Я должен сделать это сам.

Как только мои пальцы прикоснулись к дверной ручке, раздался щелчок и дверь снова открылась. Впервые за многие годы я переступил порог кабинета. Темнота была пугающей. Над выцветшей софой по-прежнему висела картина, закрытая простыней. На старом резном столе, стоявшем у окна, лежали страницы последнего романа. Они были повсюду: на ноутбуке, на стульях, даже на персидском ковре, который закрывал часть пола.

— Не трогай ничего. Он узнает.

Лена присела на корточки и посмотрела на ближайшую стопку бумаг. Потом приподняла одну из страниц и повернулась к настольной лампе.

— Итан?

— Не включай свет. Я не хочу, чтобы он застукал нас здесь. Отец убьет меня, если узнает, что мы входили в его кабинет. Для него эта книга бесценна.

Она молча передала мне листок. Я взял его. Он был исписан каракулями. Не словами, а просто бессмысленными завитушками. Я схватил несколько страниц, лежавших на столе. На них тоже были зубчатые линии, закорючки и овалы. Я поднял одну из страниц, устилавших пол, и недоуменно посмотрел на аккуратные ряды спиралей и кругов. Мой взгляд скользил по белым листам, разложенным на стульях и столе. Каракули и закорючки. Страница за страницей. Ни одного написанного слова!

И тогда я все понял. Книга существовала лишь в воображении отца. Он утратил свой писательский дар. И он не стал вампиром. Мой отец сошел с ума.

Я опустился на четвереньки. Меня начало поташнивать. В глазах помутилось от слез. Как я раньше не догадался об этом? Лена потерла мне спину руками.

«Не расстраивайся. У твоего папы сейчас очень трудный период. Он справится с горем и вернется к тебе».

«Не вернется. Он утонул в своем безумии. Сначала мама ушла, а теперь я потерял и его».

Неужели все это время отец просто избегал меня и других людей? Какой смысл спать весь день и сидеть по ночам за столом, если ты не пишешь величайший в мире роман? Если ты рисуешь ряды каракуль и закорючек? Чтобы таким образом отвязаться от своего сына? Интересно, знала ли Эмма о его «писательской работе»? Неужели в нашем доме только я единственный верил в этот обман?

«Не терзай себя. Ты ни в чем не виноват».

И тут мое самообладание дало трещину. В приступе злости я сбросил ноутбук со стола и начал расшвыривать бумаги. На пол полетели медная лампа и простыня, которой была завешана картина. Большой портрет рухнул вниз, сбив книжную полку. Книги рассыпались по ковру.

— Взгляни на портрет.

Лена приподняла его и прислонила к куче книг. Человек на картине был моей копией. Если бы не дата на медной табличке (1865 год) и не форма солдата Конфедерации, вы не заметили бы никаких отличий. Имя на табличке можно было не читать. Мы знали, кто изображен. Меня удивило, что у него тоже были длинные волосы, свисавшие на лицо.

— Вот мы и встретились, Итан Картер Уот.

Внезапно я услышал шаги. Мой отец торопливо спускался по ступеням лестницы.

— Итан Уот!

Лена в панике оглянулась.

— Дверь!

Та тут же захлопнулась. Щелкнул засов. Я такого не ожидал. Отец заколотил в дверь кулаками.

— Итан, что ты делаешь? Что, черт возьми, происходит?

Я решил немного переждать. Мне не хотелось видеть его и тем более выслушивать какие-то объяснения. Я перевел взгляд на книги.

— Смотри!

Я опустился на колени перед книгой, лежавшей на ковре. Она была раскрыта на пятнадцатой странице. Я ее перевернул, но в тот же миг снова смотрел на нее. Страница вела себя как засов замка.

— Лена, прошу тебя, посмотри.

— О чем ты говоришь? Мне пора уходить. Мы не можем остаться здесь на ночь.

— Сегодня в библиотеке Мэриан показала мне один фокус. Наверное, это звучит немного странно, но она верит, что книги могут давать нам советы.

— Советы?

— Точнее, сообщения. Мы общались с книгами, и они рассказывали нам о судьбе, о миссис Линкольн и о тебе.

— Обо мне?

— Итан! Открой дверь!

Отец снова заколотил кулаками по двери. Он не впускал меня в свою жизнь почти полгода. Теперь моя очередь ответить ему тем же.

— В архиве Мэриан я нашел фотографию моей мамы. Снимок был сделан в этом кабинете. Потом я увидел поваренную книгу, которая сама раскрылась на мамином любимом рецепте. И там оказалась закладка. Свежая веточка розмарина. Ты понимаешь, о чем я говорю? Книга показала мне связь между тобой и моей мамой. А теперь прикинь! Дверь в кабинет распахнулась перед нами, словно какая-то сила хотела впустить нас сюда. Или кто-то решил помочь нам…

— Или ты просто вообразил себе все это, потому что увидел фотографию мамы.

— Ладно. Тогда смотри внимательно.

Я снова перевернул страницу «Истории американской конституции» — с пятнадцатой на шестнадцатую. И вновь, как только я убрал руку, страница сама перевернулась назад.

— Действительно странно.

Лена повернулась к следующей книге. «Боль Южной Каролины: от истоков конфликта до первых могил». Том раскрылся на второй странице. Лена перевернула несколько страниц, но через мгновение перед нами снова была цифра «два».

Я отбросил волосы с глаз.

— Эта книга показала нам пустую страницу. В другой какая-то географическая карта. Очень странно. Книги Мэриан общались с нами с помощью текста, а книги мамы ничего не говорят.

— Может быть, здесь какой-то математический код?

— Моя мама не была сильна в математике. Она всю жизнь писала книги.

Как будто это был веский аргумент! Тем временем Лена перевала взгляд на другую книгу.

— Двадцать седьмая страница.

— Почему она оставила мне код, а не текст?

У Лены уже был ответ:

— Ты же знаешь, каким будет конец любого фильма. Эмма воспитывала тебя на детективных романах и кроссвордах. Вероятно, твоя мама думала, что ты без труда расшифруешь ее код.

Отец все еще колотил ногой в дверь, но уже не так сильно. Я взглянул на следующую книгу. Тридцать вторая страница, затем третья. Ни одна комбинация цифр не превышала по значению число 32, хотя многие книги были толстыми… Меня осенило.

— Смотри, в алфавите тридцать две буквы?

— Да.

— Вот он, ключ! Когда я был маленьким и еще не мог сопровождать Сестер в церковь, мама научила меня играм, в которые можно было играть на церковном дворе. Например, «Висельник» — игра в слова и одновременно код из букв алфавита.

— Подожди, я возьму карандаш.

Через секунду она уже строчила на листе заглавные буквы.

— Если А — это один, а Б — два… Сейчас запишу.

— Только учти, что код может быть обратным. Тогда буква Я будет обозначаться единицей.

Мы с Леной уселись среди книг и занялись расшифровкой кода. Мой отец упорно стучал в дверь. Я игнорировал его так же, как он игнорировал меня. Я не собирался отвечать ему или давать какие-то объяснения. Пусть он для начала поймет, как чувствует себя человек, когда на него не обращают никакого внимания.

— Пятнадцать, два, двадцать семь, тридцать два, три, десять…

— Итан, что ты там делаешь? Что за шум?

— Восемнадцать, шесть, два, тридцать два, восемнадцать, один, тринадцать, один.

Я взглянул на Лену и протянул ей лист бумаги. Загадка оказалась легкой.

— Думаю, это послание для тебя.

На миг мне показалось, что моя мама действительно стояла рядом с нами и сама произносила написанные слова: ОБЪЯВИ СЕБЯ САМА.

Она как будто обращалась к Лене. Я верил, что в некотором смысле, в какой-то форме и в какой-то параллельной вселенной моя мама была сейчас рядом со мной. Она по-прежнему оставалась моей мамой, даже если жила теперь в книгах, в дверных замках, в запахе старых газет и жареных томатов. Но она жила! Остальное было неважно.

Когда я наконец открыл дверь, отец стоял у порога в банном халате. Он осмотрел через мое плечо кабинет, где на полу лежали страницы его воображаемого романа, а к софе был прислонен неприкрытый портрет Итана Картера Уота.

— Итан, я…

— Что? Собираешься рассказать мне, что ты месяцами запирался в кабинете ради этого?

Я держал в руке одну из смятых страниц. Он виновато опустил голову вниз. Возможно, отец был безумным, но ему хватило рассудка, чтобы понять мои чувства. Лена сидела на софе, ей было неловко.

— Почему? Это все, что я хочу знать! Дело в новой книге или просто в том, что ты хотел отделаться от меня?

Отец медленно приподнял голову. В его усталых покрасневших глазах угадывалась безысходная тоска. Он выглядел старым и истерзанным болью, словно его жизнь состояла из одних разочарований.

— Мне просто хотелось быть рядом с ней. Когда я здесь, с ее вещами и книгами, мне кажется, что она не ушла. Я чувствую ее запах. Помнишь, эти жареные томаты…

Его голос угас, как будто он заблудился в своих воспоминаниях. Момент ясности ума прошел. Он вбежал в кабинет и склонился, чтобы поднять одну из страниц, покрытую каракулями и кругами. Его руки дрожали.

— Я пытался писать.

Он посмотрел на мамин стул.

— Только я больше не знаю, о чем мне писать.

Дело было не во мне. Его свела с ума любовь к маме.

Несколько часов назад в библиотеке я чувствовал то же самое: сидел среди ее вещей и горевал об утрате. Но теперь я знал, что она никуда не уходила. И это все меняло. К сожалению, мой отец не мог понять такой простой истины. Она не открывала для него замки, не оставляла никаких сообщений. У него не было даже этого.

Всю следующую неделю поблекший и покоробившийся игрушечный город стоял под рождественским деревом. Он уже не казался мне таким маленьким. Я поправил на церкви скособочившийся шпиль. Разноцветные домики не падали, их нужно было только правильно разместить. Белый блестящий клей искрился в свете лампочек. Старый кусок ваты — постоянный, как само время, — казался заснеженной землей.

Я лег на пол и просунул голову под нижние ветви белой сосны. Синевато-зеленые иглы царапали мою шею, пока я аккуратно проталкивал крохотные белые лампочки в круглые дырки, проделанные в задних стенках игрушечных домиков. Я включил гирлянду. Мягкий белый свет лучился из окон. Разноцветная бумага сияла глянцем. Мы с Эммой так и не нашли игрушечных людей и животных. Город по-прежнему выглядел пустым и безлюдным, но я уже не чувствовал себя одиноким.

Сидя у рождественского дерева и прислушиваясь к скрипу твердого карандаша, которым Эмма заполняла кроссворд, я заметил какой-то странный темный предмет, застрявший между слоями ватного снега. Я извлек его и увидел, что это маленькая звездочка, размером с пенни, раскрашенная серебряной и золотистой краской. Ее окружал изогнутый ореол из скрепки. Давным-давно, в моем детстве, она венчала игрушечную городскую елку из ершика для мытья посуды. Моя мама сделала эту звездочку, когда училась в школе в Саванне.

Я положил звезду в карман, чтобы при следующем свидании подарить ее Лене — как амулет для ожерелья памятных предметов. Чтобы эта вещь не потерялась снова. И чтобы я больше не терял любимую девушку. Думаю, маме понравилась бы эта идея. Я уверен, что понравилась бы. Как понравилась бы и Лена. Хотя, наверное, мама давно уже одобрила мой выбор.

«Объяви себя сама».

Ответ всегда находился перед нашими глазами. Просто он был заперт вместе с книгами в кабинете отца, а подсказка торчала между страницами поваренной книги. Как маленькая звездочка под слоями ватного снега.

Отредактировано 77pantera777 (04.06.2013 22:58)

4.02
ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЛИ ЕГО ПОДОБИЕ

До дня рождения Лены осталась всего одна неделя. Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемь секунд.

«Объяви себя сама».

Мы с Леной устали от «Книги лун», но все равно решили пропустить занятия, чтобы посвятить еще один день поиску необходимого заклинания. Я наловчился подделывать подпись Эммы, а мисс Хестер скорее отрезала бы себе язык, чем потребовала у Лены объяснительную записку от Мэкона Равенвуда. День выдался ясным и холодным, поэтому мы сидели в саду Гринбрайра, накрывшись спальным мешком из «битера». Я в тысячный раз пытался понять магические тексты, но уже сомневался, что гримуар чем-то нам поможет. Лена тоже смирилась с поражением. Ее потолок был исписан словами, которые она боялась высказать вслух: Темный огонь, свет и мрак. Темная материя. Что все это значит? Великая тьма глотает великий свет. Вот как же она проглотит мою жизнь. Девушка-чародейка. Естественные чувства в сверхъестественной среде. Приходят первые подозрения. Семь дней семь дней семь дней… 77777777.

Я не винил ее. Похоже, наши усилия бесполезны. Но я не сдавался. Я не мог сдаться. Лена прислонилась к старой каменной стене, которая крошилась при прикосновении, как все наши надежды.

— В этих заклинаниях невозможно разобраться. Их слишком много. Мы даже не знаем, что нужно искать.

В книге были заклинания на все случаи жизни: ослепление неверного, сотворение морской воды, связующие руны… Но ни одно из них не предназначалось для снятия проклятия с семьи после использования темных чар. В гримуаре ничего не говорилось об аннулировании соглашения, сделанного твоей прапрапрапрабабушкой Женевьевой, которая хотела оживить своего любимого героя войны. Или о том, как не уйти во Тьму при объявлении. Лично я хотел найти заклинание для спасения своей девушки, что срочно требовалось сделать.

Я вернулся к содержанию. Просьбы. Заклинания. Связывания. Проклятия. Зловредные заклинания.

— Не волнуйся, Лена. Мы решим эту головоломку.

Хотя я не был уверен в своих словах.

С тех пор как «Книга лун» перекочевала на верхнюю полку моего бельевого шкафа, мне начало казаться, что в спальне поселились толпы злобных призраков. Мы с Леной мучились по ночам. Сны превратились в кошмары, которые становились все ужаснее. Иногда я спал всего по два часа в сутки. Каждый раз, когда я проваливался в сон, меня окружали жуткие видения, словно только меня и ждали. Хуже всех был кошмар, который повторялся снова и снова. Я пытался и не мог спасти Лену. И эта потеря убивала меня.

Моей единственной стратегией было бодрствование. Стараясь не спать, я накачивал себя сахаром и кофеином, поглощая кока-колу и энергетики. Я играл в видеоигры, читал книги и комиксы, начиная с «Сердца тьмы» и заканчивая моим любимым «Серебряным Серфером», в котором Галакт все время пытался проглотить Вселенную. Но любому человеку, не спавшему несколько дней, известно, что на третью-четвертую ночь ваш мозг устает и просто отключается. Вы можете заснуть, стоя на одной ноге. Даже Галакт ничего не смог бы сделать.

Пожар! Огонь окружает меня широким кольцом. Едкий дым пробирается в легкие. Я надрывно кашляю. Внезапно перед глазами возникает непроглядная черная мгла. Жар царапает кожу, как наждачная бумага. От рева огня болят уши. Я слышу крики Лены только в своей голове.

«Беги! Убирайся отсюда!»

Я чувствую, как сухожилия моей руки рвутся, словно гитарные струны. Одно за другим. Она разжимает пальцы, но я не отпускаю ее запястье. Я не могу позволить ей уйти.

«Не делай этого, Лена. Не сдавайся!»

«Отпусти меня! Пожалуйста! Спасайся сам!»

Я не хочу уступать судьбе, но чувствую, как ее рука выскальзывает из моих пальцев. Сил почти не осталось. Моя хватка ослабевает, и я не могу удержать ее…

Сев рывком на постели, я хрипло откашлялся. Запах дыма все еще жег мои ноздри. В комнате было нежарко — скорее даже холодно. Окно снова оказалось открытым. Лунный свет разгонял темноту по углам. Я заметил какое-то движение. В моей комнате находился посторонний человек.

— Чертова мать!

Человек направился к окну, но замешкался у стола и понял, что я увидел его. Наверное, поэтому он не стал убегать, а повернулся ко мне.

— Я не особенно религиозен и не буду указывать тебе на богохульство. Кроме того, пробравшись в твою комнату без спроса, я не имею права жаловаться на грубость.

Равенвуд одарил меня улыбкой Кэри Гранта и подошел к моей кровати. Он был одет в черный плащ и темные брюки. В таком наряде Мэкон мог бы прогуливаться по городу в прошлом веке.

— Привет, Итан.

— Какого черта вы делаете в моей спальной?

Мэкон растерялся. Похоже, он не смог придумать ни одного изящного объяснения.

— Все непросто.

— Так не усложняйте ситуацию еще больше. Вы влезли в мою комнату ночью, через окно, поэтому я могу подумать, что вы либо вампир, либо извращенец. Либо и то и другое. Так кто же вы?

— О смертные! Вы все видите в черно-белом цвете. Я ни то ни другое. Ты спутал меня с моим братом Охотником. Меня не интересует человеческая кровь.

Он брезгливо содрогнулся.

— Ни кровь, ни плоть.

Мэкон прикурил сигару и покатал ее тремя пальцами. Я подумал, что завтра утром Эмма почувствует запах табачного дыма и устроит настоящий скандал.

— Мне даже неприятно говорить о таких вещах.

Я начинал терять терпение. После нескольких бессонных ночей мне очень хотелось спать. К тому же я устал от повсеместной лжи. В последнее время все люди только и делали, что увиливали от моих вопросов. А мне требовались ответы. Конкретные ответы!

— Меня уже достали ваши загадки и двусмысленные замечания. Вы можете ответить на простой вопрос? Что вы делали в моей комнате?

Он подошел к столу у окна и устроился в кресле-качалке.

— Честно говоря, я подслушивал.

Мне не понравился его ответ. Я поднял с пола старую баскетбольную майку и натянул ее на себя через голову.

— И что же вы тут подслушивали? Здесь никого не было. Я спокойно спал.

— Нет, ты не спал. Ты сплетал сновидение.

— Интересно, как вы узнали об этом? С помощью чародейских талантов?

— К сожалению, нет. На самом деле я не чародей.

У меня от страха сбилось дыхание. Мэкон Равенвуд не покидал свой дом в дневное время. Он наблюдал за людьми через глаза магического волка, который маскировался под обычную собаку. С наступлением сумерек Мэкон мог появляться где угодно. Однажды он, почти шутя, едва не вытянул жизнь из темной фурии. Если он не чародей, то оставался лишь один вариант.

— Значит, вы вампир?

— Скорее нет, чем да.

Он раздраженно фыркнул.

— Пойми, это клише. Нелестное распространенное мнение. Вампиров как таковых не существует. Конечно, вы, молодые люди, верите и в оборотней, и в пришельцев, но в ваших предрассудках виновато только телевидение.

Мэкон сделал глубокую затяжку.

— Не хочу разочаровывать тебя. В действительности я являюсь инкубом. Уверен, что через несколько дней Эмария сама рассказала бы тебе об этом, поскольку она и без того уже раскрыла большинство моих секретов.

Инкуб? Я даже не знал, бояться мне его или нет. Заметив мое смущение, Мэкон соизволил дать кое-какие объяснения.

— По замыслу природы, такие джентльмены, как я, обладают особыми силами. Эти возможности кажутся обычным людям сверхъестественными. Но их неординарная сила нуждается в регулярной подпитке.

Его последнее слово показалось мне несколько тревожным.

— Что вы имеете в виду под «подпиткой»?

— Из-за отсутствия подходящего термина я вынужден сказать, что мы питаемся эманациями смертных и тем самым восстанавливаем наши силы.

Комната начала раскачиваться перед моими глазами. Или, возможно, это раскачивался Мэкон.

— Итан, присядь. Ты что-то сильно побледнел.

Он встал, подошел ко мне и подвел меня к краю постели.

— Я подчеркиваю, что использую слово «подпитка» из-за отсутствия лучшего термина. Кровью смертных питаются только упыри. Я же являюсь обычным инкубом. Конечно, мы все обитаем в Лилуме — в так называемой Тьме, — но я более развит, чем другие. Я беру только те эманации, которых у смертных слишком много и которые поэтому им абсолютно не нужны.

— И что это за эманации?

— Сны. Фрагменты сновидений. Мимолетные идеи, желания, страхи, воспоминания — то, чему вы не придаете никакого значения.

Слова срывались с его губ с такой быстротой, как будто он произносил заученное заклинание. Я с трудом успевал следить за ходом его мыслей. Казалось, что мой ум аккуратно завернули в толстое одеяло. Но в конце концов до меня дошел смысл его слов. Все фрагменты сведений соединились друг с другом, словно части пазла.

— Вы забрали часть сновидений? Вы высосали сон из моей головы? Вот почему я не могу его вспомнить?

Он улыбнулся и погасил сигару о пустую банку коки, стоявшую на моем столе.

— Сторона истца предъявила свое обвинение. Я со всем согласен, кроме слова «высасывать». Не очень вежливая формулировка.

— Если вы высасываете мои сны… крадете их у меня, то вам должно быть известно окончание кошмара. Вы же видели конец? Расскажите мне о нем, чтобы я знал, как остановить несчастье.

— Боюсь, что я не могу оказать тебе такую услугу. Я намеренно удалил эти куски сна из твоей памяти.

— Почему вы не хотите, чтобы мы с Леной узнали о грядущих событиях? Будь нам известен финал сна, мы, возможно, придумали бы, как избежать беды.

— Ты и так знаешь слишком много. Даже то, что я сам не вполне понимаю.

— Перестаньте говорить загадками. Вы недавно заверяли меня, что я обладаю силой, что я могу защитить вашу племянницу. Но почему бы вам, черт возьми, не рассказать мне правду? Что происходит вокруг нас с Леной? Я уже устал от отговорок, мистер Равенвуд. И мне не нравится, когда мной манипулируют.

— Я не могу рассказывать о вещах, которые мне самому непонятны, сынок. Ты ведь тоже большая загадка.

— Я вам не сынок!

— Мелхиседек Равенвуд!

Голос Эммы прозвучал как колокол. Мэкон встревоженно повернулся к двери.

— Как ты посмел войти в этот дом без моего разрешения?

Она стояла на пороге в одном халате. Я заметил в ее руке связку бусин. Любой другой человек подумал бы, что это ожерелье. Эмма сердито взмахнула амулетом.

— Ты забыл о нашем соглашении? Тебе запрещен вход в этот дом! Найди себе другое место для своих грязных дел!

— Не все так просто, Эмария. Парень видит сны, которые опасны для них обоих.

В глазах Эммы сверкнули искры дикой ярости.

— Ты кормился моим мальчиком? Ты это хочешь сказать? И ты думаешь, что после таких слов я почувствую себя лучше?

— Успокойся. Не нужно понимать все так буквально. Я просто принимал превентивные меры для защиты наших детей.

— Я знаю, что ты делал, Мелхиседек! И я знаю, кто ты такой! Довольно скоро тебе предстоит встреча с дьяволом. Так что не пачкай злом мой дом.

— Я давным-давно уже сделал свой выбор, Эмария. Я сражаюсь с тем, что уготовила мне судьба. Каждую ночь мне приходится иметь дело со злом, но я не темный! Особенно сейчас, когда на мои плечи легла забота о ребенке, который нуждается в защите и помощи.

— Это не меняет твоей сути. И ты не можешь выбирать пути судьбы. У любого существа имеется свой фатум — предопределение.

Глаза Мэкона сузились. Я понял, что их соглашение было весьма неустойчивым и он нарушил свое слово, пробравшись в наш дом. Интересно, сколько раз он похищал мои сны? Я даже боялся думать об этом.

— Почему бы вам просто не рассказать мне концовку сна? Я имею на это полное право.

— Ты транслируешь свой сон в мозг Лены — мощный и тревожный сон, который ей не нужно видеть. Она не готова к такому испытанию. Но вы оба как-то связаны. Лена воспринимает твой сон и считает его своим. Вот почему мне пришлось изъять из него некоторые фрагменты. Пойми, я поступаю правильно — для вашего же блага!

Во мне вскипела ярость. Я никогда не чувствовал себя таким злым, даже когда миссис Линкольн оболгала Лену перед дисциплинарной комиссией; даже когда мы нашли страницы с каракулями в кабинете моего отца.

— Нет! Я не понимаю вас! Если вам что-то известно о беде, которая может случиться с Леной, то расскажите нам о ней. Или просто перестаньте проделывать на мне ваши джедайские фокусы. Тогда я сам увижу конец сна и что-нибудь придумаю.

— Я только пытаюсь защитить свою племянницу. Я люблю Лену и никогда не позволю…

— Знаю. Я уже это слышал. С одной стороны, вы собираетесь защищать ее всеми силами. С другой стороны, вы ничего не делаете, чтобы помочь ей избежать беды.

Мэкон сжал челюсти. Похоже, я тоже разозлил его не на шутку. Но он держал себя в руках.

— Да, Итан, я, как и ты, пытаюсь уберечь ее от неприятностей. Мне нравится, что ты заботишься о Лене и защищаешь ее. Но существуют обстоятельства, которые выше твоего разумения. И нам они неподконтрольны. Однажды ты поймешь, что я имею в виду. Вы с Леной слишком разные.

Мы относимся к разным видам. Нечто схожее мой тезка Итан написал Женевьеве в письме. Я понимал, о чем хочет сказать мне Мэкон. За сотню лет ничто не изменилось.

Взгляд Равенвуда смягчился. Я поначалу подумал, что он сочувствует мне. Но у него на уме было кое-что другое.

— В конечном счете вся боль достанется тебе. Всегда так получалось, что страдал одни из смертных. Поверь мне на слово.

— Я не хочу верить в это. И вы не правы. Мы с Леной не так уж и отличаемся друг от друга.

— Ах, смертные. Я завидую вам. Вы думаете, что можете изменять свой мир. Ускорять и останавливать Вселенную. Исправлять прошлые события, которые случались задолго до вашего рождения. Вы великолепны! Вы прекрасные создания.

Он обращался ко мне, но складывалось впечатление, что не ко мне одному.

— Извините меня за вторжение. Желаю вам спокойной ночи и приятных снов.

— Впредь держитесь подальше от нашего дома, мистер Равенвуд. И от моей головы.

Как ни странно, он направился к двери. Я ожидал, что Мэкон покинет нас тем же способом, которым он появился в моей комнате.

— Если позволите, еще один вопрос. Лена знает, кто вы?

— Конечно, — с улыбкой ответил Мэкон. — Между нами нет секретов.

Я не стал улыбаться в ответ. У них с Леной была куча секретов. Мы с Мэконом знали об этом. Он отвернулся от меня, взмахнул плащом и исчез. Вот именно так — взял и просто исчез.

11.02
СЛАДКИЕ ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ

«Оставь меня в покое! Я уже все сказала тебе! Ты мне ничем не поможешь!»

Крик Лены выбросил меня из тревожного сна. Я натянул джинсы и серую майку, не переставая думать о том, что день, которого мы так боялись, наконец наступил. Период ожидания завершился.

«…Шепотом, а не грохотом взрывов; шепотом, а не грохотом взрывов…»

Лена бредила, а день лишь начинался.

Книга! Я совсем забыл о ней. Пробежав по лестнице и вернувшись в комнату, я, ожидая привычного ожога, потянулся к верхней полке шкафа, где среди белья прятал гримуар. Но я не обжегся. Потому что книги там не было.

Наша «Книга лун» исчезла. Сегодня мы нуждались в ней как никогда. Голос Лены звенел в моей голове:

«Вот как кончается мир — шепотом, а не грохотом взрывов…»

Лена цитировала Элиота. Дурное знамение. Схватив с полки ключи от «вольво», я побежал в гараж.

Когда я свернул на Голубиную улицу, выглянувшее из-за тучи солнце осветило земельный участок Гринбрайра. Там находилось единственное бесхозное поле в Гэтлине, на котором и проводили реконструкцию битвы. На возвышенной части уже виднелись пушки, вокруг которых суетились люди. Забавно, что за закрытыми окнами машины я не слышал орудийных залпов, зато они звучали в моей голове.

Через несколько минут я подъехал к особняку Равенвуда. Страшила, ожидавший меня у крыльца, громко лаял. Я увидел на веранде Ларкина. Он стоял, прислонившись к одному из столбов, и играл со змеей, которая ползала по его руке. Сначала это была его другая рука, затем змея. Он лениво менял формы и походил на крупье, тасовавшего колоду карт. На мгновение я оторопел. Наверное, вид змеи и заставлял Страшилу лаять. Впрочем, немного поразмыслив, я понял, что собака могла облаивать и меня, а не Ларкина. Так уж случилось, что при последней встрече мы с Мэконом расстались довольно враждебно. А Страшила принадлежал Равенвуду.

— Привет, Ларкин.

Он рассеянно кивнул. Из его рта вырвалось облачко пара, напоминавшее дым сигареты. Оно вытянулось в столбик, образовало кольцо и превратилось в крохотную белую змею, вцепившуюся в собственный хвост. Через мгновение рептилия пожрала саму себя и исчезла.

— На твоем месте я не входил бы туда. Твоя подруга немного не в себе. Как бы это сказать… Немного ядовита.

Змея обвилась вокруг его шеи и трансформировалась в воротник кожаной куртки. Тетя Дель распахнула дверь и выглянула наружу.

— Ну наконец-то! Мы заждались тебя. Лена в своей комнате. Она никого к себе не пускает.

Я с тревогой посмотрел на ее перепуганное лицо. В этой женщине все кривилось набок. Один конец шарфа свисал с плеча почти до пояса; очки сидели косо; узел седых волос наполовину распался и сполз в сторону. Я пригнулся и обнял тетю Дель. От нее пахло как от антикварного шкафчика Сестер, наполненного старыми простынями и мешочками с лавандой. За ее спиной я увидел Рис и Райан. Они стояли в скорбных позах, напоминая мне людей, ожидавших в приемной госпиталя плохих новостей о своем больном родственнике.

И вновь особняк Равенвуда оказался настроенным на Лену, а не на Мэкона. Хотя, возможно, их самочувствие теперь совпадало. Впрочем, Мэкона поблизости не было, поэтому я не мог убедиться в правильности своей догадки.

Интерьер внушал страх и трепет. На каждой стене расплескались цвета ярости. Гнев изливался из всех канделябров. Возмущение вплеталось в толстые ковры. Ненависть мерцала из-под торшерных абажуров. По полу ползли тени, просачиваясь в стены и, как мне показалось, даже в мои кроссовки, потому что я не видел их целиком: под шнурками чернела абсолютная тьма.

Я не сумел в подробностях рассмотреть холл. Меня все время отвлекали нехорошие ощущения в животе и коленках. Я осторожно шагнул на первую ступень большой ажурной лестницы, которая вела на второй этаж — к комнате Лены. В недавнем прошлом я поднимался по этой лестнице сотни раз. Но сейчас меня терзали сомнения. Я не имел понятия, куда вели ступени. Все было как-то по-другому. Тетя Дель посмотрела на Рис и Райан. Они медленно пошли следом за мной, словно я вел их по опасной тропе через фронт неведомой войны.

Когда моя нога опустилась на вторую ступень, дом содрогнулся. Свечи в древнем канделябре качнулись надо мной, забрызгав воском лицо. Я пригнул голову и отступил назад. Внезапно лестница выгнулась под моими ногами и с щелчком отбросила меня в холл. Я упал на ягодицы и заскользил по полированному полу в направлении прихожей. Рис и тетя Дель отскочили в стороны, но я сбил с ног малышку Райан — прямо как шар, сносивший кегли на дорожке в боулинге.

Поднявшись с пола, я сердито крикнул:

— Лена Дачанис! Если ты еще раз выбьешь лестницу из-под моих ног, я отправлю жалобу в дисциплинарную комиссию.

Я снова поднялся на две ступени. Ничего не случилось.

— Мне придется позвонить мистеру Холлингсворту и лично подтвердить, что ты являешься опасной лунатичкой.

Перескакивая через две ступени, я добрался до первой площадки.

— Потому что если ты сбросишь меня вниз, то именно такой и будешь. Лена, ты слышишь меня?

В моем уме что-то щелкнуло, и раздался ее голос:

«Ты ничего не понимаешь».

«Я знаю, тебе страшно, милая. Но, закрывшись в своей комнате, ты не улучшишь ситуацию».

«Уходи!»

«Нет».

«Я говорю серьезно, Итан. Уходи. С тобой может случиться беда».

«Я не могу».

Я встал у порога ее комнаты и прижался щекой к прохладной двери. Мне хотелось быть рядом с ней, так чтобы еще раз пережить приближение сердечного приступа. Но пока она подпустила меня лишь к порогу комнаты. И приходилось довольствоваться только этим.

«Итан, ты здесь?»

«Да».

«Мне страшно».

«Я знаю, Лена».

«Я не хочу, чтобы ты пострадал».

«И я не хочу».

«Итан, мне так больно разлучаться с тобой».

«Тогда не покидай меня».

«А что случится, если я уйду?»

«Я буду ждать тебя».

«Даже если меня заберет Тьма?»

«Даже если ты станешь чернильно-темной».

Она открыла дверь и затащила меня в комнату. Звучала музыка. Я узнал эту песню. В ней чувствовался гнев. Хард-рок. Тяжелый металл. Но слова были теми же.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,
Шестнадцать неразвеянных тревог,
Шестнадцать снов, и плач в ответ
Чрез годы, словно верный пес у ног.

Наверное, она плакала всю ночь. Скорее всего, так оно и было. Когда я прикоснулся к ее щеке, там все еще оставались полоски от слез. Я сжал ее лицо в ладонях, и мы начали молча раскачиваться в такт мелодии.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.
От перекатов грома глохнут уши.
Шестнадцать миль осталось до нее.
Шестнадцать страхов мучат души.

Через ее плечо я увидел, что комната в руинах. Штукатурка потрескалась и отвалилась от стен. Раскрытые дверцы шкафа болтались на полусорванных петлях. Вещи валялись на полу, как будто их разбросал торопившийся вор. Оконные стекла были разбиты. Без них узкие рамы с металлическим каркасом выглядели как тюремные решетки древнего замка. И пока музыка оплетала нас невидимыми лентами, несчастная заключенная прижималась ко мне и не сводила с меня зеленых глаз.

А песня продолжалась:

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,
Шестнадцать раз искать ответ.
Шестнадцать близких встанут в круг,
Шестнадцать ран, спасет лишь друг.

Когда я был здесь в прошлый раз, надписи, выражавшие сокровенные мысли хозяйки, покрывали только потолок. Теперь же все открытые поверхности были исписаны знакомым почерком. У самого потолка шла строка: Одиночество — это попытка удержать любимого, когда ты знаешь, что удержать его невозможно. Стены гласили: Даже потерявшись во тьме, мое сердце найдет тебя. На каркасе двери виднелась надпись:Душа умирает и тоскует о руках того, кто заботится о ней. На зеркалах чернели строки: Если бы я могла найти безопасное убежище, то уже сегодня была бытам. Даже боковые стенки шкафа пестрели фразами: Самый темный свет дня найдем меня здесь — ту, которая ждет и за которой всегда наблюдают. Последняя надпись словно подводила итог ее размышлениям:Разве можно убежать от самой себя? В этих строках отражались ее тяжелые раздумья. Я слышал их и в песне.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.
Светило скоро даст ответ.
Страницы Тьмы заговорят,
Сумеешь ли проклятье снять…

Затем электрогитара зазвучала медленнее, и я услышал новый куплет, завершавший песню. Наконец хотя бы что-то обрело финал. Слушая слова, я пытался выбросить из головы воспоминания о своих кошмарных снах, в которых грязная земля и пожар сменялись водой и сильным ветром.

Тебе исполнится шестнадцать.
Грядет твой судьбоносный день.
Ты можешь объявить себя
Или уйти в кошмаров тень.
Во имя Солнца и Луны
Решай, какой же будешь ты:
Исчадьем зла и жутких бед
Или звездой людских побед.

Гитара затихла. Наш танец закончился.

— Как ты думаешь…

Она приложила ладонь к моим губам. Похоже, ей не хотелось ничего обсуждать. Я только сейчас заметил, что ее волосы были влажными, а одежда — сырой. Холодный ветер врывался в комнату, проносился вокруг Лены и вылетал через открытую дверь спальни. Ее щеки покраснели от холода. Или от слез? Я не стал расспрашивать ее. Мы легли на кровать и сплелись в один клубок. Нам даже не хотелось целоваться, потому что мы стали близки как никогда. Быть ближе, мне казалось, просто невозможно.

Как объяснить такие чувства? Ты любишь человека, а затем вдруг понимаешь, что теряешь его. Даже если вы по-прежнему сжимаете друг друга в объятиях.

Лена дрожала. Я чувствовал каждую косточку ее тела. Дрожь начала пробирать и меня. Я вытянул руку и немного изогнулся, чтобы схватить край одеяла, упавшего на пол. Мы накинули его на себя, отгородившись им от неприветливого мира. Из стеганого одеяла получилась маленькая темная пещера. Воздух быстро согрелся от нашего дыхания. Я накрыл ртом холодные губы Лены. Она ответила горячим поцелуем. Поток энергии заструился между нами. Я почувствовал колючие электрические разряды. Лена потерлась носом о мой подбородок и поцеловала меня в ямочку на шее.

«Может, нам остаться здесь и никуда не уходить? Как думаешь, Итан?»

«Мы сделаем все, что ты захочешь. Это твой день рождения».

Я почувствовал, как ее тело напряглось в моих руках.

«Не напоминай мне о нем».

«Но я принес тебе подарок».

Она приподняла край одеяла, впустив полоску света в нашу темную пещеру.

— Ты приготовил подарок? Я же говорила, что не нужно.

— Интересно, а когда я тебя слушал? И потом Линк сказал, что если девушка просит не дарить ей подарков на день рождения, то, значит, подарок тем более нужен! И лучше, если это будет какая-нибудь драгоценность.

— Я не думаю, что такое наблюдение относится ко всем девушкам.

— Ладно. Забудь.

Она опустила край одеяла и снова втиснулась в мои руки.

«Она сейчас у тебя?»

«Что?»

«Драгоценность».

«Я думал, ты не хочешь никаких подарков».

«Мне просто любопытно».

Я улыбнулся и откинул покрывало. Холод набросился на нас, как хищник на добычу. Я быстро вытащил из джинсов маленькую коробочку и снова накрыл наши головы стеганым одеялом, оставив маленькую щель, чтобы Лена могла оценить мой подарок.

— Опусти пониже. Слишком холодно.

Нас снова окружила темнота. Коробочка начала мерцать зеленым светом. Я увидел, как тонкие пальцы развязали серебристую ленточку. Теплое зарево распространилось на всю нашу пещеру. Я уже мог различать лицо Лены.

— Что-то новенькое, — с улыбкой сказал я. — Мне нравится зеленоватый цвет.

— Я научилась этому сегодня утром. Когда проснулась после ссоры с тобой. Теперь все, о чем бы я ни подумала, тут же случается.

— Неплохо.

Она с тоской смотрела на коробочку, как будто намеренно оттягивала время, прежде чем открыть ее. Я подумал, что в этот день мой подарок может оказаться единственным. Не считая той вечеринки, о которой мне не хотелось рассказывать. Я решил сообщить ей о сюрпризе Ридли в самый последний момент.

«Вечеринка? Сюрприз Ридли?»

«Упс!»

«Скажи, что ты шутишь».

«Сама скажи это Ридли и Линку».

«Да? Тогда лучшим сюрпризом для меня будет отсутствие каких-либо вечеринок».

«Открой коробку».

Она посмотрела на меня и открыла коробочку, из которой изливалось еще больше света, хотя подарок тут был ни при чем. Ее лицо смягчилось, и я понял, что она забыла о вечеринке Ридли. Вот как действуют на девушек драгоценности! Линк оказался прав. Она приподняла тонкое ожерелье с резным кольцом, висевшим на цепочке. Кольцо имело вид венка, сплетенного из трех полосок золота — розового, желтого и белого цветов.

«Итан, ты чудо! Мне так нравится!»

Лена поцеловала меня около сотни раз, и я даже начал говорить, пока она делала это. Мне хотелось рассказать ей историю ожерелья, прежде чем она наденет его и что-нибудь случится.

— Это украшение я нашел в шкатулке мамы. Она очень любила его.

— Ты уверен, что хочешь подарить мне его? — спросила Лена.

Я кивнул. Мне не хотелось притворяться, что я считаю ожерелье безделушкой или пустяком. Она знала, какие чувства я испытывал к маме. Это был для меня очень ценный подарок, и я почувствовал облегчение, когда Лена приняла его с таким восторгом.

— Это, конечно, не бриллиантовое колье, но для меня оно дорого. Я думаю, моя мама была бы рада, если бы узнала, что я отдал его тебе. Потому что… Ну, ты сама понимаешь.

«Что?»

— Ты хочешь, чтобы я произнес это вслух?

Мой голос так дрожал, что мне стало неловко.

— Я хочу понять, почему ты подарил мне такую ценную для тебя вещь. Ты можешь объяснить другими словами?

Лена знала, что я смущен, но ей хотелось услышать от меня признание в любви. Я предпочел бы безмолвный вид общения, который упрощал разговор, во всяком случае для меня. Я убрал черные локоны с ее шеи и защелкнул цепочку ожерелья. Золотое кольцо повисло на ее груди чуть выше того ожерелья, которое она никогда не снимала.

— Ты хочешь знать почему? Потому что я считаю тебя особенной девушкой.

«Что значит "особенной"?»

«Ты носишь мой ответ на своей груди».

«Я ношу много вещей на своей груди».

Я прикоснулся пальцами к ее коллекции памятных предметов. Это ожерелье выглядело как маленькая свалка барахла. Причем большая часть его составляющих таковым и являлась — самым важным барахлом в ее мире. Многие из этих предметов стали и моим бесценным барахлом. Например, расплющенная дырявая монета из торгового автомата того кинотеатра, в котором у нас было первое свидание. Кусок пряжи от красного свитера, который был на ней, когда мы поехали на парковку у водонапорной башни. Серебряная пуговица, которую я дал ей на удачу перед собранием дисциплинарной комиссии. Небольшая звездочка на бумажной скрепке, некогда сделанная моей мамой.

«Ты уже знаешь мой ответ. Я люблю тебя».

Она склонилась и еще раз поцеловала меня. Поцеловала по-особому. Не знаю, можно ли было вообще называть это поцелуем, потому что в процесс оказались вовлечены наши руки и ноги, шеи и волосы. В конце концов одеяло соскользнуло на пол, в окнах появились стекла, дверцы шкафа выпрямились, одежда вновь повисла на плечиках, а холодная комната мгновенно согрелась. Дрова в камине вспыхнули, но даже их тепло не могло сравниться с потоком невыносимого жара, который струился через мое тело. Я едва терпел электрические разряды. Сердце билось все сильнее.

Я отпрянул от Лены, боясь потерять сознание.

— Где Райан, мне она очень нужна! Мы должны понять, как целоваться без обмороков.

— Не волнуйся, она на нижнем этаже.

Лена притянула меня к себе, и огонь за каминной решеткой затрещал еще громче, угрожая втянуть нас в трубу вместе с дымом. Да! Драгоценности творят чудеса! Поверьте мне на слово. И конечно, любовь. И возможно, надвигающаяся опасность.

— Уже идем, дядя Мэкон.

Лена повернулась ко мне и вздохнула.

— Жаль, но мы больше не можем оставаться здесь. Нас просят спуститься и присоединиться к семье.

Она посмотрела на дверь. Защелка отодвинулась в сторону. Я недовольно поморщился. Мне не хотелось уходить из ее комнаты. Мы провели здесь почти весь день. За окнами уже сгущались сумерки. Около полудня я предложил ей прокрасться вниз и заглянуть на Кухню, но Лена закрыла глаза, и в дверь вкатилась комнатная тележка с множеством аппетитных блюд. Похоже, что сегодня даже Кухня сочувствовала ей. Или она просто не могла сопротивляться вновь обретенным силам Лены. Я умял груду блинчиков, политых шоколадным сиропом, и закончил трапезу стаканом шоколадного молока. Лена перекусила сэндвичами и яблоком. Затем мы снова вернулись к поцелуям, а тележка растворилась в воздухе.

Нас обоих преследовала мысль, что эти ласки могут оказаться последними. Но что еще нам оставалось делать? Ситуация диктовала условия. Если в нашем распоряжении имелся только один день, мы хотели провести его вместе. На самом деле, несмотря на свой восторг, я не мог избавиться от страха. Ее день рождения казался мне самым лучшим и самым худшим днем моей жизни.

Взявшись за руки, мы спустились по лестнице в холл. Судя по целым окнам и теплому воздуху, Лена пребывала в хорошем настроении. Золотое ожерелье на ее шее сияло, отражая свет свечей в серебряных канделябрах. Я не привык видеть Равенвуд в таком праздничном убранстве. На миг мне показалось, что атмосфера дома действительно соответствовала дню рождения — веселому и счастливому празднику. Но это впечатление продлилось лишь мгновение.

Я увидел Мэкона и тетю Дель. Они сжимали в руках черные свечи. Равенвуд мгновенно погрузился в полумрак. За первой парой шли другие темные фигуры, тоже со свечами. Дядя Мэкон и тетя Дель, одетые в длинные черные мантии, напоминали древних друидов или служителей тайного ордена. Их вид никак не вязался с праздником. Скорее, с похоронами.

«Счастливые сладкие шестнадцать. Неудивительно, что ты не хотела выходить из комнаты».

«Теперь ты понял, о чем я говорила?»

Спустившись на последнюю ступень, Лена повернулась ко мне. В своих старых джинсах и в моей большой спортивной ветровке она выглядела обычной девушкой. Как бы не отсюда. Вряд ли она одевалась так прежде. Думаю, ей хотелось оставить при себе какую-то часть меня — пусть даже ветровку.

«Только не пугайся. Это просто плетение защитных чар, которые будут оберегать меня до восхода луны. Объявление происходит под высокой луной».

«Меня такими церемониями не напугаешь».

«Не сомневаюсь, милый. Я просто пытаюсь подбодрить себя».

Она выпустила мою руку и сделала последний шаг. Как только нога Лены коснулась полированного пола, ее одежда преобразилась. Ниспадающая мантия скрыла линии тела. Вся ее фигура исчезла в густой непроницаемой тени. На виду остались лишь два светлых пятна — побледневшее лицо и ожерелье. Лена прикоснулась пальцами к золотому кольцу. Я надеялся, что она будет помнить обо мне. И еще я верил, что моя мама не оставит нас и чем-нибудь поможет в трудную минуту.

«Что они собираются делать с тобой? Надеюсь, это не какой-то сексуальный языческий ритуал?»

Лена фыркнула и тихо рассмеялась. Тетя Дель испуганно посмотрела на нее. Рис чопорно пригладила мантию одной рукой и покачала головой. Райан захихикала.

— Успокойтесь, — сердито прошипел Мэкон.

Ларкин, выглядевший в черной мантии еще круче, чем в куртке, демонстративно зевнул. Лена приглушила смех в складках тени. Когда процессия направилась в коридор, я увидел лица Мэкона, тети Дель, Ларкина, Рис, Райан, Барклая и Лены. Кроме них мимо меня прошли несколько незнакомых людей. Одна из женщин, пожилая и загорелая, вероятно, была матерью Мэкона — Арелия. Я догадался об этом по ее потрясающему сходству с внучкой.

Очевидно, Лена заметила ее одновременно со мной.

— Бабушка!

— С днем рождения, сладкая моя!

Лена подбежала к ней и заключила седовласую женщину в объятия.

— Я уже думала, что ты не появишься!

— Ну что ты, милая! Разве я могла пропустить твой праздник? И потом, от Барбадоса до Гэтлина рукой подать. Легкая прогулка. Я долетела сюда и глазом не моргнув.

«Что она имеет в виду? Кто она? Еще одна вампирша, как Мэкон?»

«Моя бабушка летунья. Относись к ней с уважением».

Чувства Лены резонировали во мне, и я ощутил некоторое облегчение, несмотря на то что обстановка казалась все более странной. Да, так уж получилось, что мой отец сошел с ума. Да, после гибели мамы меня воспитывала женщина, которая знача толк в заклятиях вуду. Я спокойно относился к подобным вещам. Но, оказавшись здесь, среди настоящих чародеев, одетых в черные мантии, я понял, что даже Эмма не смогла бы подготовить меня к будням магического мира. Тем более что все присутствующие перешли на латынь и чародейский язык.

Когда родственники Лены образовали магический круг, Мэкон сделал шаг вперед и поднял свечу над головой.

— Cur Luna hac Vinctum convenimus?

Тетя Дель тоже вышла вперед. Огонек ее свечи затрепетал от движения.

— Почему в этот лунный день мы собрались для плетения чар?

Люди в круге приподняли свечи и нараспев ответили:

— Sextusdecima Luna, Sextusdecima Anno, Illa Capietur.

Лена ответила им по-английски:

— На шестнадцатую луну, в шестнадцатый год, она должна быть объявлена.

Свеча Лены пылала ярче всех. Я боялся, что язычок огня обожжет ей подбородок. Она вышла в центр круга. Мерцающий свет озарял ее лицо. Пламя свечи вдруг стало зеленым.

«Что происходит, Лена?»

«Не волнуйся. Это часть ритуала связывания».

Если это всего лишь ритуал связывания, то каким же тогда должно было стать объявление?

Мэкон произнес заклинание, которое я запомнил по Хеллоуину. Какие силы они вызвали с помощью этих слов?

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.
Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.
Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.
Кровь моей крови да защитит тебя!

Лена побледнела еще больше. Круг крови! Она подняла свечу высоко над головой и закрыла глаза. Ее зеленое пламя пронзило оранжево-красное зарево, поднимавшееся от свечей других участников церемонии. Раздался громкий звук, похожий на выстрел.

— Лена! — крикнул я.

Она не ответила. Зеленое пламя выстрелило в темноту над нашими головами — выше туч, почти до звезд. Я вдруг понял, что в этот вечер древний особняк Равенвудов был без потолков и крыши. Я прикрыл глаза рукой, когда зарево свечей стало жарким и ослепительным. Мне вспомнился Хеллоуин. Что, если атака Сэрафины снова повторится? В прошлый раз им не удалось отразить нападение. О чем они поют? К каким силам взывала мать Мэкона? Sanguinis и что-то там дальше. К сожалению, я не знал латынь. Мне вновь захотелось вступить в Клуб классики, где изучали древние языки.

Мои мысли прерывал громкий стук в переднюю дверь. Пламя свечей сжалось, теперь горело лишь несколько отдельных огоньков. Затем мантии, полумрак и открытое небо исчезли. В один краткий миг люди превратились в мирное семейство, обступившее кофейный столик, на котором возвышался большой торт. Женщины весело напевали традиционную песню.

«Что происходит?»

— С днем рождения, Лена!..

— Последние слова песни прозвучали под продолжающийся стук. Я с изумлением смотрел на белую скатерть, чайный сервиз и трехъярусный торт с розовым, белым и серебристым слоями крема. Лена, еще секунду назад посылавшая в небо ревущее пламя, склонилась над столом и, отгоняя дым от лица, задула свечи. Ее семья захлопала в ладоши. Вновь в джинсах и в моей ветровке она выглядела совершенно иначе — другой шестнадцатилетней девушкой.

— Радость ты наша!

Бабушка, опустив на стул вязание, принялась разрезать торт. Тетя Дель наливала в чашки изумительный цветочный чай. Рис и Райан внесли в комнату кучу подарков. Мэкон вальяжно сидел в викторианском кресле и вместе с Барклаем потягивал виски.

«Что происходит? Лена, что случилось?»

«Кто-то стоит у двери. Они приняли меры предосторожности».

«Я не могу угнаться за ходом событий. У тебя какая- то реактивная семья».

«Угощайся. Это же мой день рождения, помнишь?»

Громкий стук в дверь не утихал. Ларкин приподнял голову от треугольного куска торта.

— Вам не кажется, что кто-то стучит в дверь?

Мэкон стряхнул крошки с кашемирового сюртука и посмотрел на племянника.

— Интересно, кто бы это мог быть?

Взглянув на Лену, он строго покачал головой. Этим вечером ей было запрещено подходить к передней двери. Лена кивнула и повернулась к бабушке. Та улыбнулась любимой внучке, а затем, поманив меня пальцем, похлопала по подушке, лежавшей рядом на софе. Прекрасное начало! Похоже, пришла пора познакомиться с бабушкой. Из прихожей доносились знакомые голоса, и я решил, что мне действительно лучше побеседовать с бабушкой, чем встречаться с людьми, собравшимися у крыльца Равенвуда. Я выглянул в окно. Перед верандой стояла целая толпа: Ридли и Линк, Саванна и Эмили, Идеи и Шарлотта, весь их фан-клуб и джексоновская баскетбольная команда. Некоторые из них были одеты в свою повседневную форму — майки джексоновских ангелов. Увидев грязное пятно на щеке Эмили, я вспомнил о реконструкции битвы на Медовом холме. Мы с Леной пропустили ее основную часть. Теперь мистер Ли не поставит нам зачет по теме. А годовая оценка в лучшем случае будет удовлетворительной. В программе военной кампании остались лишь вечернее сражение и победный салют.

— Позовите Лену! Мы приготовили для нее сюрприз!

На самом деле сюрприз был впереди. Я снова позволил силам хаоса найти дорогу к особняку Равенвуда. Около дюжины ребят столпились в прихожей. Бабушка, не вставая с софы, помахала им рукой. Мэкон спокойно пил виски. Взглянув на него, я понял, что он едва сдерживает ярость. Странно, что Ларкин впустил в дом непрошеных гостей.

«Они преследуют меня даже здесь».

«Я же говорил тебе о вечеринке».

Эмили протиснулась вперед.

— Где новорожденная?

Она распростерла руки, как будто собиралась обнять Лену. Та отступила назад, но не успела увернуться. Эмили обвила ее руками, словно они были неразлучными подругами.

— Мы планировали эту вечеринку целую неделю. У нас живая музыка. Шарлотта арендовала осветительную аппаратуру, так что на поле будет светло как днем. Мы же знали, что владения Равенвудов очень темные.

Она понизила голос, словно планировала обсудить поставку контрабанды с черного рынка:

— И еще у нас есть персиковый шнапс.

— Ты должна увидеть это, — протяжно произнесла Шарлотта.

В паузах между словами она делала быстрые вздохи. Очевидно, узкие джинсы пережимали ей живот.

— Настоящие лазерные установки! Мы устроим рейв-вечеринку в Равенвуде! Круто, правда? Лучше, чем танцы в саммервилльском колледже!

Рейв? Ридли точно одурманила их. Эмили и Саванна устроили вечеринку для Лены. Они ластились к ней, как будто она стала их Снежной королевой. Наверное, проще было бы заставить их спрыгнуть с утеса.

— Теперь давай поднимемся в твою комнату. Тебе нужно приодеться!

Шарлотта, как всегда, перегибала палку и вела себя излишне фамильярно. Хотя что с нее взять? Группа поддержки! Лицо Лены позеленело. Ее комната? Наполовину исписанные стены, где были и фразы о многих одноклассниках.

— О чем ты говоришь, Шарлотта? Она выглядит великолепно. Как думаешь, Саванна?

Эмили вновь обняла Лену и неодобрительно посмотрела на Шарлотту, словно той следовало отложить кусок торта в сторону и попытаться выполнить поставленную перед ними задачу.

— Ты шутишь? — ответила Саванна, пригладив волосы Лены и намотав их прядку на палец. — Мы можем слегка прибрать локоны… А впрочем, не нужно. Какие они потрясающие! Какие черные!

— В прошлом году мои волосы тоже были черными, — запротестовала Иден. — По крайней мере, у корней.

В прошлом году Иден покрасила волосы в черный цвет, надеясь как-то выделиться среди подруг-блондинок. Саванна и Эмили безжалостно высмеяли ее, и через день ей пришлось перекраситься.

— Ты выглядела как скунс.

Саванна одобрительно улыбнулась Лене.

— А она похожа на итальянку.

— Пойдем с нами, — затараторила Эмили, схватив Лену за руку. — Все ждут только тебя.

Лена не отвечала.

«Это, наверное, какой-то розыгрыш».

«Все верно, это розыгрыш. Но не такой, как ты думаешь. Он больше связан с сиреной и леденцом».

«Ридли! Я могла бы догадаться!»

Она посмотрела на тетю Дель и дядю Мэкона. Те выглядели растерянными и слегка напуганными, словно их латынь оказалась бессильна перед таким поворотом событий. Бабушка улыбалась. Она не знала, к какой породе относились эти ангелы.

— Что за спешка? Неужели вам, детки, не хочется выпить по чашечке чая?

— Салют, бабуля! — крикнула с порога Ридли.

Она стояла на веранде, яростно облизывая красный леденец. Я даже подумал, что, если она остановится, какая-то огромная конструкция тут же развалится на части, как карточный домик. На этот раз она могла пробраться в Равенвуд без моей помощи. Рядом с ней стоял ухмыляющийся Ларкин. Он глазел на пышную грудь кузины, которая едва не вываливалась из туго зашнурованной блузы. Парни, собравшиеся у крыльца, благоговейно посматривали на ее короткую джинсовую юбку и нижнее белье, которое так любят демонстрировать девушки с обложек «Горячего стержня».

Прислонившись к дверному косяку, Ридли громко прокричала:

— Сюрприз!

Бабушка поставила чашку на стол и подняла со стула свое вязание.

— Ридли, рада видеть тебя, детка! Твой новый облик очень впечатляет, дорогая. Я уверена, что у тебя много поклонников.

Она послала внучке невинную улыбку, но в ее глазах не было радости. Ридли надула губы, продолжая сосать леденец. Я направился к ней.

— Рид, сколько леденцов ты сегодня съела для этой постановки?

— Для какой именно?

— Ну хотя бы для того, чтобы заставить Саванну Сноу и Эмили Эшер устроить вечеринку для Лены?

— Больше, чем ты можешь себе представить, дружок.

Ридли показала мне язык, и я увидел, что он был покрыт полосками красного и фиолетового цвета. Отвратительное зрелище. Ларкин вздохнул и посмотрел мимо меня.

— На поле собралось больше сотни ребят. Там сцена и динамики. Вся дорога заполнена машинами.

— Серьезно?

Лена выглянула в окно.

— Они установили сцену посреди магнолий.

— Моих магнолий? — вскочив на ноги, взревел Мэкон.

Я знал, что вечеринка была фарсом. Ридли придумала ее и воплотила в жизнь с помощью чар и гипноза. Но хотя Лена понимала, в чем состоит подоплека, я видел в ее глазах желание пойти туда. Вечеринка-сюрприз, где будут все ребята из школы. Наверное, такое мероприятие тоже значилась в ее списке «нормальной девчонки». Она неплохо освоилась в чародейских делах, однако ей надоело быть изгоем.

Ларкин повернулся к Мэкону.

— Не нужно прогонять их. Ты только осложнишь ситуацию. Пусть все идет своим чередом. Я не отойду от нее ни на шаг. Мы с Итаном все время будем рядом.

Линк протиснулся сквозь толпу, собравшуюся у дверей.

— Эй, народ! Пора начинать. Я познакомлю вас с моей новой группой. Сегодня джексоновский дебют «Святых роллеров»! Это будет потрясающее шоу!

Я никогда не видел Линка таким счастливым и восторженным. Я с подозрением посмотрел на Ридли. Она только пожала плечами в ответ.

— Мы никуда не пойдем. Сегодня Лена должна быть дома.

Я не мог поверить, что Линк тоже был здесь. Если бы его мать узнала об этом, у нее случился бы сердечный приступ.

Ларкин посмотрел на разъяренного Мэкона и на паниковавшую тетю Дель. Они тоже не хотели отпускать Лену на вечеринку, устроенную Ридли.

— Нет, — не раздумывая ответил Мэкон.

Ларкин сделал еще одну попытку:

— На пять минут.

— Нет, и точка!

— Когда в следующий раз одноклассники устроят ей вечеринку?

Мэкон даже бровью не повел.

— Надеюсь, никогда.

Лена нахмурилась. Я оказался прав. Ей хотелось пойти на вечеринку, даже если энтузиазм ребят был навеян гипнозом. Это напомнило мне танец или баскетбольную игру. Без упорства и стремления там ничего не добьешься. Лена хотела почувствовать себя «нормальной девушкой». Она упорно посещала школу, невзирая на то что относились к ней ужасно. Она появлялась на уроках день за днем, хотя ей приходилось обедать на пустых трибунах и сидеть на «зрячей стороне». А сегодня у нее был день рождения. Ей исполнилось шестнадцать лет. Какая разница, чародейка она или нет. За эту праздничную вечеринку, которую устраивали всем «нормальным девушкам», она отдала бы многое.

В особняке Равенвуда был только один человек, который равнялся по упрямству Мэкону. И если я хорошо разобрался в характере Лены, ее дядя не имел никаких шансов на победу. Она подошла к нему и обняла за шею.

— Я знаю, дядя Эм, это безумие, но мне очень хочется сходить на вечеринку. Ненадолго. Я только послушаю группу Линка и вернусь назад.

Я ожидал, что ее волосы начнут завиваться, предваряя чародейский бриз. Но нет. Ей все равно не удалось бы выбраться из дома с помощью чар. Поэтому она применяла более древний и сильный вид воздействия — тот, который усмирял нрав Мэкона с самого первого дня ее появления в Равенвуде. Это была любовь.

— Ты хочешь веселиться с теми людьми, которые издевались над тобой в школе? Ты забыла, как они заставляли тебя страдать?

Тем не менее его голос заметно смягчился.

— Ничто не изменилось, — ответила Лена. — Я не собираюсь общаться с этими девушками. Но мне все равно хотелось бы пойти.

— В твоих словах нет смысла, — разочарованно произнес Мэкон.

— Я знаю. Конечно, это глупо. И все же мне хочется узнать, что чувствуют обычные девушки. Понять, что такое танец без чар и разрушения. Я хочу пойти на вечеринку, на которую меня пригласили. Пусть все это устроила Ридли, но если я останусь дома, то никогда не прощу себе упущенной возможности.

Она, прикусив губу, с мольбой посмотрела на него.

— Я не могу позволить тебе такой глупости. Даже если хотел бы. Слишком опасно, дорогая. Вспомни, какая ночь ожидает нас.

Их взгляды пересеклись.

— Дядя, мы с Итаном еще никогда не танцевали вместе. Ты сам это сказал.

Мэкон вновь смягчился, но только на секунду,

— А вот слова, которые я пока не говорил тебе. Привыкни к своему положению. Я ни дня не провел в школе. У меня не было прогулок по городу воскресными вечерами. Смертные доставляют нам только душевные раны и разочарования.

Лена разыграла последнюю карту.

— Но сегодня мой день рождения! Все может случиться. Возможно, это мой последний шанс…

Конец фразы повис в воздухе. Потанцевать с любимым парнем. Побыть самой собой. Почувствовать себя счастливой. Ей не нужно было говорить об этом. Мэкон знал, что она имела в виду.

— Лена, я понимаю твои чувства. Но на мне лежит груз ответственности. Ты должна быть в безопасном месте. Особенно сегодня. Смирись и останься рядом со мной. Смертные только навредят тебе и причинят душевную боль. Ты не можешь быть нормальной девушкой. Тебе не предназначено это судьбой.

Я никогда не слышал, чтобы Мэкон говорил с племянницей таким доверительным тоном. И я не мог понять, что он имел в виду — меня или вечеринку. Глаза Лены блеснули, но она не заплакала.

— Почему я не могу быть нормальной? Что такого неправильного в моем желании радоваться счастью? Ты когда-нибудь перестанешь думать о них как о ничтожествах? Они во многом лучше нас!

— И что? Какая разница? Ты природная фея. Настанет время, и тебе придется уйти в места, куда Итан не сможет последовать за тобой. Тогда каждая минута, проведенная рядом с ним, станет тяжким беременем, которое тебе придется нести всю жизнь.

— Наша любовь не может стать бременем.

— Еще каким! Он ослабляет тебя. Это делает его опасным для нашей семьи.

— Итан делает меня сильнее. И он опасен только для тебя.

Я сделал пару шагов, встав между ними.

— Мистер Равенвуд, перестаньте. Не нужно ссориться. Особенно сегодня.

Однако Мэкон уже разозлил ее. Лену трясло от ярости.

— Что ты можешь знать о любви? Ты никогда не обременял себя отношениями с другими людьми. Ты ничего не смыслишь в жизни! А когда тебе было постигать ее? Днем ты спишь в своей комнате, по ночам хандришь в библиотеке. Ты ненавидишь людей, а себя считаешь высшим существом. Но если ты никого не любил, тебе не понять моих чувств!

Она повернулась спиной ко всем нам и побежала к лестнице. Страшила бросился за ней следом. Я услышал, как захлопнулась дверь ее комнаты. Звук эхом скатился вниз и растворился в холле. Я знал, что пес улегся перед дверью Лены. Мэкон посмотрел на верхнюю площадку лестницы и медленно повернулся ко мне.

— Я не могу выпустить ее из дома. Надеюсь, ты понимаешь меня.

Мне не нужно было объяснять, что это самая опасная ночь в жизни Лены. С другой стороны, она упускала последний шанс почувствовать себя обычной девушкой, которую любят друзья и одноклассники. Вот как я понимал ситуацию. И мне сейчас не хотелось находиться вместе с ним в одной комнате.

Линк растолкал толпу ребят, все еще стоявших в прихожей.

— Так вечеринка будет или нет?

Ларкин схватил с вешалки свою куртку.

— Конечно будет! Все на выход! Мы будем танцевать и веселиться. Отметим день рождения Лены.

Эмили тут же схватила его под руку. Толпа ребят направилась к полю, где была установлена сцена. Ридли все еще стояла на пороге. Она посмотрела на меня и пожала плечами.

— Я пыталась.

Линк ждал меня у двери.

— Итан! Пошли, чувак. Давай выходи.

Я посмотрел на лестницу.

«Лена?»

— Знаешь, Линк, я останусь здесь.

Бабушка отложила вязание в сторону.

— Вряд ли она спустится, Итан. Почему бы тебе не пойти с твоими друзьями? А через полчаса вернешься и проверишь, как она.

Я не хотел уходить. Эту последнюю ночь мы должны были провести вместе. Я решил, что, если она будет сидеть в своей комнате, меня устроит и коврик у порога. Страшила как-нибудь подвинется.

— Ты хотя бы выйди и послушай мою новую песню, — сказал Линк. — А потом возвращайся сюда и жди, когда она спустится.

Он сжимал в руке барабанные палочки.

— Я думаю, так будет лучше всего.

Мэкон налил себе еще один бокал виски.

— Да, ты можешь вернуться. Хотя нам тут нужно кое-что обсудить в семейном кругу. Так что не торопись и веселись себе вволю.

Фактически он гнал меня из дома.

— Ладно, я только послушаю песню Линка. А затем буду караулить Лену у порога ее комнаты.

Мы с Мэконом обменялись сердитыми взглядами.

— Не запирайте дверь на ключ. Я вернусь очень скоро.

Поле неподалеку от особняка Равенвуда было заполнено людьми. На дальнем конце ребята соорудили сцену с осветительными и лазерными установками. Им даже удалось стащить несколько прожекторов, которые использовались для вечернего сражения на Медовом холме. Из колонок грохотала музыка, но ее заглушали пушечные залпы со стороны Гринбрайра.

Мы с Линком и Ридли подошли к сцене, где к выступлению готовились «Святые роллеры». Я удивился, когда увидел трех взрослых, лет под тридцать, парней. У солиста, настраивавшего аппаратуру, все руки были в татуировках, а на шее болталась мотоциклетная цепь. Черные волосы бас-гитариста торчали колючками во все стороны. Свое бледное лицо он разрисовал темно-коричневой краской. Третий парень отличался таким количеством пирсинга на лице, что на него было больно смотреть. Ридли подпрыгнула, села на краю сцены и помахала рукой Линку.

— Ладно, чувак. Сейчас ты сам все услышишь. Скоро мы станем звездами рока. Жаль, что Лены здесь нет.

— Как это нет? Разве я могла упустить такое зрелище и разочаровать тебя?

Лена подошла к нам сзади и обхватила меня руками за талию. Ее глаза покраснели от слез, но в темноте это было почти незаметно.

— Что случилось? Твой дядя передумал?

— Нет. Он просто не знает, что я ушла. А если узнает, то что же — сам виноват. Он вел себя ужасно этим вечером.

Я промолчал. Мне трудно было разобраться в их с Мэконом отношениях. Впрочем, Лена тоже не понимала отношений между мной и Эммой. Однако я знал, что, когда все это закончится, она будет чувствовать себя виноватой перед дядей. Лена никому не позволяла даже говорить о нем что-то плохое, а теперь сама поступила намного хуже.

— Ты сбежала из дома?

— Да. Мне помог Ларкин.

Ее кузен подошел к нам, держа в руке пластиковый стаканчик с каким-то напитком.

— Шестнадцать лет бывает только раз. Не так ли?

«Это не очень хорошая идея, Лена».

«Давай станцуем один танец и вернемся».

Линк шагнул к сцене.

— Лена, я написал песню. Специально для твоего дня рождения. Надеюсь, она понравится тебе.

— И как называется твоя песня? — заподозрив неладное, спросил я.

— «Шестнадцать лун». Помнишь ту странную песню, которую ты не смог найти на своем айподе? Она вертелась в моей голове всю прошлую неделю. Ну и Рид, конечно, помогла немного.

Он усмехнулся.

— Короче, можно сказать, что мне помогала муза.

Я онемел от возмущения. Хорошо, что Лена дернула меня за руку. Линк направился к ударной установке, и уже никакая сила не смогла бы ему воспрепятствовать. Он отрегулировал стойку так, чтобы губчатый шар микрофона оказался на уровне рта. На самом деле микрофон находился скорее у него во рту, но так, наверное, было нужно. Линк в гостях у Эрла часто смотрел MTV. Он знал, как рок-звезды ведут себя на сцене. И честно говоря, мне нравилась его смелость.

Устроившись за барабанами, Линк закрыл глаза. Его палочки замерли в воздухе.

— Раз, два, три.

Солист, угрюмый на вид парень с мотоциклетной цепью на шее, извлек из гитары визгливую ноту. Она прозвучала ужасно. Колонки взвыли с обеих сторон сцены. Я поморщился. Затем он извлек еще одну ноту и еще.

— Леди и джентльмены, если здесь таковые имеются…

Линк поднял бровь, и волна смеха прокатилась по толпе.

— Разрешите мне поздравить нашу дорогую Лену с днем рождения! А теперь сожмите кулаки, потому что вы присутствуете на мировой премьере моей новой группы. Встречайте! «Святые роллеры»!

Линк подмигнул Ридли. Похоже, он считал себя вторым Миком Джаггером. Переживая за него, я схватил Лену за руку. Казалось, что я сунул пальцы в зимнее озеро, когда верхний слой воды нагрет солнцем, а дюймом ниже находится чистый лед. Я вздрогнул, но не разжал свои пальцы.

— Надеюсь, ты готова к шумному провалу. Линк сожжет себя в пламени. Через пять минут мы вернемся в твою комнату. Обещаю.

Она посмотрела на Линка оценивающим взглядом.

— Я так не думаю.

Ридли, сидевшая на краю сцены, помахала группе рукой. Ее волосы развевались в чародейском бризе. Розовые и белокурые локоны скользили по плечам, как змеи. Затем я услышал знакомую мелодию, и из колонок вырвалась песня. «Шестнадцать лун». Только на этот раз она не походила ни на один «шедевр» Линка. Музыканты были хороши. Действительно хороши. И толпа вошла в раж, потому что у школы «Джексона» наконец появилась группа, способная играть на танцах. К тому же вечеринка проходила на поле посреди владений Равенвуда — на плантации, имевшей самую дурную репутацию в крае. Энергия музыки буквально сотрясала разум. Она накатывала волнами, и все танцевали. Причем половина ребят подпевала Линку, что было чистым безумием, так как никто из них никогда не слышал эту песню прежде. Даже Лена начала улыбаться. Мы раскачивались вместе с толпой, потому что музыка не давала стоять спокойно.

— Они играют нашу песню, — сжав мою руку, прокричала Лена.

— Я сам только что подумал об этом.

— Знаю.

Она обняла меня, вызвав дрожь в моем теле.

— И они классно играют, — добавила Лена, перекрикивая громкую музыку.

— Они великолепны. Это лучший день в жизни Линка.

Я понимал, что вокруг нас творится какое-то безумие. «Святые роллеры», Линк, вечеринка. Кривляющаяся ведьма подпрыгивала на краю сцены и сосала свой леденец. Не самое странное зрелище, которое я видел сегодня, но тем не менее оно весьма впечатляло.

Чуть позже я пригласил Лену на танец. Естественно, пять минут давно прошли, затем двадцать пять и пятьдесят пять. Но мы не замечали этого. Время будто остановилось — по крайней мере, мне так показалось. Наш первый танец был очень продолжительным — на случай, если он окажется последним.

Ларкин тоже не спешил. Он сплелся с Эмили в объятиях у одного из костров, где парочки сидели на пустых канистрах из-под бензина. На плечах Эмили была его куртка. Ларкин раз за разом сдвигал ее с обнаженного плеча, чтобы лизнуть Эмили в шею. Настоящий змей-искуситель.

— Кузен, ей только шестнадцать, — крикнула ему Лена.

Ларкин высунул язык, который едва не опустился до земли. Такое не смог бы сделать ни один смертный. Эмили ничего не замечала. Она выскользнула из его рук и направилась к Саванне, которая танцевала рядом с Шарлоттой и Иден.

— Девочки, идемте. Давайте преподнесем Лене наш подарок.

Саванна покопалась в сумке и вытащила маленький сверток, обернутый серебристой лентой.

— Пусть он небольшой…

Она протянула подарок Лене.

— Но у каждой девушки это должно быть, — добавила Эмили.

— Металлик подходит ко всему.

Иден едва сдерживала себя — так ей хотелось самой разорвать упаковку.

— В такую сумочку войдет и телефон, и губная помада.

Шарлотта подтолкнула Лену.

— Давай. Открой его.

Лена взяла сверток в руки и улыбнулась им.

— Саванна, Эмили, Иден, Шарлотта. Вы просто не представляете, как я рада.

Они не понимали ее иронии. Но я-то знал, что она имела в виду.

«Глупые курицы».

Лена быстро отвернулась в сторону, иначе мы оба рассмеялись бы. Она потянула меня к толпе танцующих и по пути бросила подаренный сверток в костер. Оранжевое пламя проело обертку, и вскоре от крохотной сумочки не осталось ничего, кроме дыма и пепла.

«Святые роллеры» устроили перерыв. Линк спустился к нам со сцены, чтобы насладиться триумфом своего дебюта.

— Я говорил вам, что мы лучше всех! Остался только шаг до контракта со студией звукозаписи.

Он, как в старые времена, ткнул меня локтем в ребра.

— Ты был прав, приятель, — ответил я. — Твои ребята великолепны.

Я не жалел похвалы, хотя истинной причиной его успеха был вишневый леденец. Саванна Сноу подошла и прижалась грудью к Линку. У него едва глаза не выскочили из орбит.

— Привет, Линк.

Она соблазнительно похлопала ресницами.

— Привет, Саванна.

— Как думаешь, ты мог бы приберечь для меня танец?

Невероятные дела! Она смотрела на него с таким обожанием, как будто он действительно был рок-звездой.

— Я просто не переживу, если мы с тобой не потанцуем.

Она одарила его еще одной улыбкой Снежной королевы. Мне показалось, что я попал в один из снов Линка. Но тут появилась злая ведьма.

— Руки прочь, королева глухомани. Это мой Горячий Стержень.

Ридли прижала ладони и несколько других ключевых частей к телу Линку, демонстрируя всем свое особое положение.

— Извини, Саванна, — промямлил Линк. — Может, в следующий раз.

Он сунул барабанные палочки в задний карман и вместе с Ридли направился к танцующим парам. Юная ведьма использовала его как шест для стриптиз-танца. Судя по блаженной улыбке на лице, он считал это величайшим достижением жизни. Можно было подумать, что это у него сегодня день рождения. После того как песня закончилась, Линк снова запрыгнул на сцену.

— Сейчас вы услышите нашу последнюю песню, написанную моей хорошей подругой. Мы посвящаем ее некоторым ребятам из школы «Джексона». Вы скоро сами поймете, о ком я говорю.

Сцена потемнела. Линк расстегнул молнию своей ветровки, и лампы вспыхнули вместе с резким звуком гитар. На нем была футболка джексоновских ангелов с оторванными рукавами. Она выглядела на Линке жутко нелепо — что он и пытался показать. Видела бы его сейчас мать! Он склонился к микрофону и начал плести свои собственные чары.

Падшие ангелы окружают меня,
Страдания распространяют страдания.
Ваши сломанные стрелы убивают, казня.
Откуда у вас эта мания?
Все, что унижено, проклято вами,
Становится вашей судьбой.
Падшие ангелы, за моими словами
Кроется боль, пережитая мной.

То была песня, которую Лена написала для Линка. Пока музыка впивалась в наши сердца и умы, каждый «ангел» с эмблемой на груди покачнулся на ногах от разительного удара правды. Наверное, все объяснялось чарами Ридли. А возможно, и нет. Когда песня закончилась, Линк порвал свою майку и швырнул ее в костер. Следом за ней в пламя полетели десятки других крылатых маек. Все разногласия, казавшиеся прежде непреодолимыми, улетели прочь вместе с дымом.

Прошло полчаса после того, как «Святые роллеры» спустились со сцены. Мы потеряли из виду Ридли и Линка. Но Саванна и Эмили по-прежнему вели с Леной милые беседы. А вся баскетбольная команда внезапно заговорила со мной, похлопывая меня по плечам, словно наша дружба никогда не прерывалась. Я осматривался по сторонам, выискивая признаки чародейства — вишневый леденец или что-то подобное. Какую-то нить, которая помогла бы мне распустить этот хитро связанный свитер.

Я не замечал никакой магии. Вокруг были только луна, звезды, музыка, огни подсветки и толпа. Мы с Леной больше не танцевали — просто прижимались друг к другу и раскачивались взад и вперед в такт песне. В моих венах пульсировали потоки жара и холода, колючего электричества и тошнотворного страха. Оглушительная музыка помогала нам оставаться в своем маленьком пузыре. Конечно, это было не такое уединение, как в крохотной пещере под одеялом, но в принципе мы были счастливы.

Лена слегка отстранилась и вопросительно посмотрела мне в глаза, как будто увидела меня в первый раз.

— Ты что?

— Ничего, — прикусив губу, ответила она. — Просто я хочу сказать тебе кое-что.

Я попытался угадать ее мысли по выражению лица. Мне вдруг показалось, что время пошло вспять; что мы снова стоим в коридоре школы после рождественских каникул. Я по-прежнему обнимал Лену за талию. Однако мне пришлось пересилить желание прижать ее к себе еще сильнее, чтобы она никуда не ушла.

— Хорошо, скажи. Ты можешь говорить мне все, что угодно.

Она уперлась ладонями в мою грудь.

— Это на тот случай, если сегодня ночью со мной что-нибудь произойдет. Чтобы ты знал…

Лена посмотрела на меня, и я услышал ее голос в своей голове — такой же чистый и ясный, словно она говорила мне прямо в ухо. Когда люди произносят фразы вслух, в их общении что-то теряется. А она общалась со мной тем способом, который сам установился между нами. Так мы в самом начале отыскали друг друга. Так мы всегда находили причины для сближения при ссорах.

«Я люблю тебя, Итан».

В первый миг я не зная, что ответить, потому что фраза «я тоже люблю тебя» казалась мне не вполне достаточной. Она не выражала всего того, что я хотел сказать — что Лена спасла меня от этого города, от моей жизни, от моего отца. Наконец, от самого себя. Как могли четыре слова объяснить все это? Тем не менее я произнес их, потому что они выражали истину.

«Я тоже тебя люблю. Мне кажется, я всегда любил тебя».

Она вернулась в мои объятия и опустила голову мне на плечо. Я чувствовал тепло ее волос под своим подбородком. И я чувствовал что-то еще. Какую-то часть Лениной души, которой раньше никак не мог достичь, — ту, что она скрывала от мира. Я чувствовал, как эта часть открылась и впустила меня. Лена отдала мне кусочек себя — единственный кусочек, который был реальной Леной. Я хотел запомнить этот момент, чтобы всегда любоваться им, как снимком. Мне хотелось, чтобы он вечно оставался таким. К сожалению, он продлился всего лишь пять минут.

11.02
ВОССОЕДИНЕНИЕ СЕМЬИ

Нам пришлось передать отца в руки медиков, которые обслуживали историческую реконструкцию битвы на Медовом холме. Это задержало нас, и я вернулся на вечеринку не слишком скоро. Я пробирался сквозь толпу джексоновских школьниц. В грязных куртках, топиках и детских гольфах, они извивались под музыку «Святых роллеров». Линк — нужно отдать ему должное — почти не отставал от меня. Гитарные соло сопровождались раскатами пушечных залпов. Среди этого шума и гама я едва расслышал оклик Ларкина.

— Итан, беги быстрее сюда!

Он стоял среди деревьев у желтой светоотражающей ленты, которая отделяла безопасную зону от территории военных действий. Что он делал в роще, находившейся под обстрелом гэтлинских воинов? Почему не вернулся домой? Я помахал ему рукой, и он, поманив меня, исчез за невысоким холмом. В другое время я остерегся бы перепрыгивать через желтую ленту, но не сегодня. У меня не было выбора. Я последовал за ним. Линк, спотыкаясь, так и бежал за мной.

— Эй, Итан!

— Да?

— Ты говорил мне правду о Рид. Я должен был прислушаться.

— Все нормально, приятель. Ты ничего не мог изменить. Но я считал своим долгом раскрыть тебе глаза.

— Зря старался. Я все равно не поверил бы твоим словам в таком состоянии.

Залп артиллерии едва не оглушил нас. Эхо прокатилось над нашими головами. Мы оба инстинктивно пригнулись.

— Надеюсь, они палят холостыми, — нервно сказал Линк. — Если мой собственный отец пристрелит меня из винтовки, это будет полный привет.

— В последнее время мне так везет, что меня не удивит, если он пристрелит нас обоих.

Мы добрались до вершины холма. Я увидел заросли кустов, дубы и белый дым орудий.

— Мы здесь! — крикнул Ларкин с другой стороны кустарника.

Я подумал, что под словом «мы» он подразумевал себя и Лену. Мы с Линком побежали еще быстрее. Мне казалось, что от нашей скорости зависела жизнь моей девушки. Насколько я знал, это могло оказаться правдой.

Затем я вдруг понял, куда мы направлялись. Поднырнув под арочным проходом, я увидел Ларкина и Лену, которые стояли в саду Гринбрайра — на том самом месте, где мы раскопали могилу Женевьевы. В нескольких шагах за ними из непроглядной тени вышла темная фигура. Несмотря на поздний вечер, открытую поляну заливал свет полной луны. Когда фигура переместилась на освещенное пространство, я заморгал от удивления. Это была…

— Мам? — сконфуженно крикнул Линк. — Какого черта ты тут делаешь?

На поляне действительно стояла миссис Линкольн — мой наихудший кошмар или, по крайней мере, персона, входившая в топ-десятку недругов. Она выглядела странно — и уместно, и не очень — в зависимости от того, как рассматривать ситуацию. На ней была нелепая коллекция нижних юбок и идиотское ситцевое платье, туго облегавшее ее фигуру. Она стояла прямо на могиле Женевьевы.

— Так-так. Похоже, ты забыл, как я отношусь к богохульствам, молодой человек?

Линк смущенно почесал затылок. Ее появление здесь не поддавалось объяснению. Мы оба не верили своим глазам.

«Лена, что происходит? Лена?!»

Она не отвечала. Что-то было не так.

— Миссис Линкольн, вы в порядке?

— Конечно, Итан. Я в полном порядке. Битва выдалась на славу! А тут еще и день рождения Лены. Она рассказала мне о вашей вечеринке. Мы ожидали вас. Точнее, одного из вас!

Линк двинулся к ней.

— Успокойся, мама. Я здесь. Сейчас я отведу тебя домой. Ты не должна находиться в зоне обстрела. Тут пуля может попасть в голову. Ты ведь знаешь, какой из папы стрелок.

Я схватил Линка за руку и оттянул его назад. Мне не понравилась улыбка миссис Линкольн. В ней было что- то неправильное. Как и в испуганном взгляде Лены.

«Лена, ответь! Что происходит?»

Почему она не отвечала? Я увидел, как она вытащила из-под свитера золотой венок маминого ожерелья и сжала его в руке. Ее губы двигались в темноте. Я не расслышал слов, но затем в дальнем углу моего сознания раздался тихий шепот:

«Итан, беги! Приведи сюда дядю Мэкона! Скорее! Беги!»

Я не двинулся с места. Я не мог оставить ее одну в такой опасной ситуации.

— Линк, ангел, ты такой заботливый мальчик.

Линк? Перед нами мог стоять кто угодно, но только не миссис Линкольн. Она никогда не назвала бы Уэсли Джефферсона Линкольна Линком. Скорее, она вышла бы на улицу голой. «Я не могу понять, — говорила она сыну каждый раз, когда мы звонили к ним домой и просили позвать к телефону Линка. — Почему ты откликаешься на это ужасное прозвище? Ведь у тебя такое замечательное имя».

Линк, почувствовав неладное, остановился. Я догадался по его лицу, что он тоже начал замечать большие странности в поведении матери.

— Мам? Это ты?

— Итан, убегай отсюда! — закричала Лена. — Ларкин, Линк, приведите дядю Мэкона!

Ее тело неестественно подергивалось, как будто она не могла сойти с места. Я никогда не видел ее такой напуганной. Воздух завибрировал от свиста снаряда, выпущенного из пушки. Ему вторили хаотичные выстрелы винтовок. Я побежал к Лене, но мне в спину что-то вонзилось. Удар был таким сильным, что на мгновение я ослеп. Голова затрещала от боли.

— Итан!

Голос Лены доносился из другой вселенной. Я был уверен, что меня подстрелили. Мне с трудом удавалось оставаться в сознании. Зрение постепенно возвращалось. Я лежал на земле, прижимаясь спиной к массивному дубу. Выстрел отбросил меня к дереву. Я ощупал себя, чтобы оценить серьезность ранения. Крови не было. И я не нашел пулевого отверстия. Линк валялся в нескольких шагах около другого дерева. Похоже, он пережил такой же нокдаун, что и я.

Поднявшись на ноги, я заковылял к Лене, но получил в лицо еще один удар. Меня снова швырнуло на землю. Нечто подобное я чувствовал, когда пять лет назад ударился лбом о стеклянную дверь в доме Сестер. Меня не подстрелили. Здесь применялось оружие другого вида.

— Итан! — крикнула Лена. — Беги отсюда!

Я снова встал и медленно пошел вперед. Оказывается, тут действительно была преграда: непробиваемая и невидимая стена, которая окружала меня и дерево. Я натолкнулся на нее, ударил по ней кулаком и не услышал никакого звука. Вскоре до меня дошло, что колотить по стене руками бессмысленно. Я заметил, что Линк тоже молотил кулаками, находясь в невидимой клетке. Миссис Линкольн улыбнулась так злобно, как Ридли ни за что бы не смогла даже в свой самый удачный день.

— Отпусти их! — завизжала Лена.

Небо разверзлось, и хлынул дождь. Казалось, что кто-то прятавшийся в облаках льет воду из ведра. Я понял, что Лена не на шутку разозлилась. Ее волосы дико развевались вокруг головы. Дождь превратился в водопад. Он хлестал миссис Линкольн со всех сторон. Прошло лишь несколько секунд, а мы промокли до костей.

Миссис Линкольн — или кем она там была — рассмеялась. В ее усмешке появилось что-то новое. Наверное, ее впечатлили способности Лены.

— Я не причиню им вреда. Мне просто хочется поговорить с тобой без их вмешательства.

Над нами прогремел раскат грома.

— Я уже и не надеялась увидеть чародейку с таким огромным потенциалом силы. Жаль, что меня не подпускали к тебе все это время. Я помогла бы развить твои способности.

— Не хочу тебя слушать! Замолчи, ведьма!

Я впервые видел Лену такой. Ее зеленые глаза обрели стальной оттенок. Взгляд, направленный на миссис Линкольн, был непоколебимым и твердым как кремень. Она буквально источала гнев и ненависть. Казалось, дай ей волю, и она оторвала бы голову миссис Линкольн. Мне стало ясно, почему Лена так беспокоилась последние месяцы. Она имела склонность к разрушению. Я видел в ней только силу любви, но она знала и об обратной стороне своих магических способностей. И боялась пробудить их.

Миссис Линкольн попыталась успокоить ее:

— Подожди немного. Скоро ты поймешь, как управлять своими силами. Как манипулировать стихиями. Это истинный дар природной феи, который ты унаследовала от меня.

Унаследовала?

Миссис Линкольн посмотрела на небо. Потоки дождя вдруг начали огибать ее по дуге, как будто она держала в руках зонтик.

— Сейчас ты можешь вызывать дождь. Но позже узнаешь, как контролировать огонь. Давай я покажу тебе. Мне нравится играть с огнем.

Вызывать дождь? Она, наверное, шутила. Сейчас как раз шел сезон дождей.

Миссис Линкольн приподняла ладонь, и низкие тучи осветила молния. Женщина направила вверх три пальца, и из каждого ногтя с кровавым маникюром вылетело по маленькой молнии. Первая из них вонзилась в землю, подняв пыль в двух шагах от того места, где сидел Линк. Вторая обожгла дуб за моей спиной, очистив ствол от коры почти до половины дерева. Третья молния полетела в Лену, но та вытянула руку, и дуга электричества, отскочив от ее ладони, впилась в землю у ног миссис Линкольн. Трава вокруг нее загорелась. Миссис Линкольн засмеялась и взмахнула рукой. Огонь у ее ног угас. Она с гордостью посмотрела на Лену.

— Неплохо. Рада видеть, что яблоко упало недалеко от яблони.

Не может быть!

Лена выставила ладони перед собой, переходя в защитную стойку.

— А что пословицы говорят о гнилой яблоне?

— Ничего. Никто не выжил, чтобы донести до нас мысли об этом.

Миссис Линкольн повернулась ко мне и Линку. С ее подвязанных волос, костюма и юбок стекали струйки воды. Глаза женщины сверкали золотистым огнем.

— Мне очень жаль, Итан. Я надеялась, что мы познакомимся при других обстоятельствах. Не каждый день встречаешься с первым парнем твоей дочери.

Она повернулась к Лене.

Ну конечно! Я понял, кто она такая и во что мы вляпались. Это была Сэрафина!

А затем случилось ужасное. Лицо миссис Линкольн, ее одежда и все тело начали расщепляться. Мы видели, как ее кожа и плоть расходятся в стороны, словно обертка на шоколадном батончике. Расколовшись пополам, тело упало на землю, будто плащ, сброшенный с плеч светской дамы. Теперь перед нами стояла совершенно другая женщина.

— У меня нет матери! — закричала Лена,

Сэрафина обиженно поморщилась. Ей не понравились такие слова. Ее материнство было неоспоримо. Те же длинные и черные вьющиеся волосы. Те же утонченные черты лица и идеальная фигура. Но если Лену можно было назвать пугающе красивой, то Сэрафину — просто пугающей. Вместо прекрасных зеленых глаз Лены у нее были золотисто-желтые глаза Ридли и Женевьевы. В этом-то и состояло главное отличие.

Сэрафина была одета в высокие черные ботинки и темно-зеленое платье с корсетом — нечто среднее между современным и готическим стилем. Она буквально вышла из тела миссис Линкольн, которое через секунду сплавилось вместе, словно кто-то застегнул его на молнию. Ставшая реальной, миссис Линкольн рухнула в беспамятстве на траву. Ее юбки задрались вверх, приоткрыв рейтузы, чулки и подтяжки. Ошеломленный Линк застыл на месте. Стряхнув лишний вес, Сэрафина брезгливо поморщилась.

— Это тело было таким неловким и невыносимо гадким. Она каждые пять минут совала себе в рот какую-то еду. Ничтожные смертные! Отвратительные существа!

— Мама! Мама, очнись!

Линк заколотил кулаками но силовому полю, которое окружало его. Неважно, каким огнедышащим драконом миссис Линкольн казалась мне и некоторым людям. Она была его драконом. Его матерью! Конечно, он страдал, глядя на ее разорванное тело, похожее на кусок обертки.

Сэрафина взмахнула рукой. Рот Линка по-прежнему двигался, но он не издавал ни звука.

— Так-то лучше. Тебе повезло, что последние месяцы я лишь изредка использовала тело твоей матери. Иначе ты был бы уже мертв. Не могу сказать, сколько раз мне хотелось убить тебя от скуки за обеденным столом, пока ты жужжал о своей глупой рок-группе.

Прошлые события сложились в общую картину. Крестовый поход против Лены, собрание дисциплинарной комиссии, ложь о справке из прежней школы, дикий случай с шоколадными пирожными в Хеллоуин. Интересно, как долго Сэрафина маскировалась под миссис Линкольн? Точнее, обитала в ней? До этого мгновения я не понимал, с кем мы боролись. Самая темная чародейка из всех живущих на земле. Ридли в сравнении с ней казалась милым котенком. Неудивительно, что Лена так боялась этого дня.

Сэрафина посмотрела на дочь.

— Ты можешь считать, что у тебя нет матери. Но я была изгнана! Твоя бабка и Мэкон разлучили нас, деточка.

Удивительно, как легко и быстро менялись эмоции Сэрафины — от искренности и сожаления до отвращения и презрения. Поэтому ее чувства казались поверхностными. Лично я не удивлялся, что глаза Лены были по-прежнему злыми.

— И поэтому ты пыталась убить меня, мамочка?

Сэрафина изобразила удивление или, возможно, озабоченность. Это было трудно понять, потому что выражение ее лица вновь выглядело неестественным и притворным.

— Они тебе так сказали? Я просто хотела наладить контакт, чтобы поговорить с тобой. Если бы не их чары, моя попытка не причинила бы тебе вреда. И они знали об этом. Я понимаю их заботу. Они считают меня злобной фурией. Но, Лена, тебе известно не хуже других, что у меня не было выбора при объявлении. Все решилось без моего согласия. Однако уход во Тьму не повлиял на мои чувства к тебе, моя доченька.

— Я не верю ни одному твоему слову! — крикнула Лена.

В ее голосе сквозила неуверенность. Скорее всего, ей хотелось верить матери. Я посмотрел на мобильник. 21.59. Два часа до полуночи. Линк опустился на землю у дерева и сжал руками голову. Его взгляд был направлен на неподвижное тело матери, лежавшее на траве. Лена тоже посмотрела на нее.

— Она жива? — крикнул я. — Она не умерла?

Мне нужно было прояснить этот вопрос. Ради Линка.

Сэрафина изобразила на лице улыбку, хотя я мог бы поклясться, что она утратила к нам интерес. И вряд ли такое безразличие сулило нам с Линком счастливый конец.

— Она скоро вернется к своему обычному никчемному состоянию. Отвратительная особа. Меня она больше не интересует, как и ее мальчишка. Я лишь пыталась показать моей дочери истинную природу смертных. Как легко вы поддаетесь влиянию. Какими мстительными вы можете быть.

Она повернулась к Лене.

— Всего несколько слов от миссис Линкольн — и посмотри, как легко весь город повернулся против тебя. Ты не принадлежишь этому миру. Ты принадлежишь только мне.

Она искоса посмотрела на Ларкина.

— Кстати, дружок, пока мы обсуждаем жалких смертных, почему бы тебе не показать нам этих беби-блюз?[46] В животном варианте.

Ларкин улыбнулся и, прищурившись, поднял руки над головой, как будто потягивался после долгого сна. Когда он снова открыл глаза, они изменились. Он быстро заморгал, и с каждым движением век его фигура менялась все больше и больше. Казалось, что перестраивались все молекулы. Тело Ларкина исчезло, и на его месте появилась куча змей. Они начали извиваться и наползать друг на друга, пока из массы трущихся рептилий вновь не возникла человеческая фигура. Ларкин протянул к нам змееподобные руки, которые, пошипев, заползли обратно в его куртку и приняли обычную форму. Вместо зеленых глаз, которые я привык видеть, он смотрел на нас золотистыми глазами Сэрафины и Ридли.

— Мне никогда не нравился зеленый цвет. Но я могу изображать его. Это одно из преимуществ иллюзиониста.

— Ларкин?

Мое сердце екнуло. Он был темным чародеем. Одним из них. Ситуация оказалась хуже, чем я думал.

— Ларкин, ты с ней? — изумленным тоном спросила Лена. — Но почему?

Она смутилась лишь на миг. Ответ можно было найти в его золотистых глазах.

— А почему бы и нет?

— Ну не знаю… Мне казалось, что ты должен хранить верность своей семье.

Ларкин покачал головой. Толстая золотая цепь на его шее превратилась в змею, которая, высунув язык, зашипела на Лену.

— Верность не является моим приоритетом.

— Ты предаешь всех нас. Даже собственную мать. Как ты потом будешь жить с таким грузом вины?

Он открыл рот. Змея заползла туда и исчезла. Ларкин сделал глотательное движение.

— Жизнь темного чародея забавнее, кузина. Ты сама увидишь. Мы такие, какими нас создала природа. Тьма предначертана мне судьбой. Зачем отказываться от нее?

Его раздвоенный язык мелькнул в воздухе и скрылся за губами.

— Я не понимаю твоей озабоченности. Ты же видела Ридли. Она прекрасно проводит время.

— Ты предатель!

Лена вышла из себя. Над нами снова загремел гром, и дождь усилился.

— Он не единственный предатель, Лена, — произнесла Сэрафина.

Она сделала несколько шагов вперед.

— О ком ты говоришь?

— О твоем любимом дяде Мэконе.

Сердитый голос Сэрафины подсказал мне, что она ненавидела Равенвуда — ведь тот забрал у нее дочь.

— Ты лжешь!

— Нет, это он обманывал тебя. Разве он не говорил, что твоя судьба предрешена? Что ты не имеешь выбора? Что сегодня ночью на твой шестнадцатый день рождения ты будешь объявлена светлой или темной?

Лена упрямо покачала головой и приподняла ладони к небу. Вслед за раскатом грома хлынул ливень. Она с трудом перекричала шум дождя:

— Так оно и происходит. Ридли, Рис и Ларкин могут подтвердить.

— Все верно. Но ты другая. Сегодня ночью ты не станешь объявленной. Тебе придется самой объявить себя.

Слова повисли в воздухе. Объяви себя сама. Казалось, что время вновь остановилось. Лицо Лены стало пепельно-серым. На миг я подумал, что она сейчас потеряет сознание.

— Что ты сказала? — прошептала она.

— У тебя есть выбор. Я уверена, твой дядя скрыл такую информацию.

— Это невозможно.

В моих ушах свистел ветер. Я почти не слышал голоса Лены.

— У тебя есть выбор, потому что ты родилась природной феей — второй в семье Дачанис. Я тоже родилась феей, хотя позже стала фурией.

Немного помолчав, Сэрафина процитировала знакомый стих из «Книги лун»:

— «Первая персона будет темной, но вторая может выбрать другой путь и вернуться назад».

— Я не понимаю.

Ноги Лены подогнулись. Она упала на колени в высокую траву. Длинные черные волосы закрыли ее лицо.

— У тебя всегда был выбор. И твой дядя знал об этом.

— Я не верю тебе!

Лена подняла руки вверх. Куски земли вырвались из грунта и начали вращаться в вихре. Мне пришлось прикрыть глаза, потому что комья грязи разлетались во всех направлениях. Я попытался перекричать рев бури, но, похоже, Лена не услышала меня.

— Не верь ей! Она темная! У нее нет никаких человеческих чувств. Ты сама так говорила.

— Зачем дяде Мэкону скрывать от меня правду?

Лена повернулась ко мне, как будто только я знал ответ на ее вопрос. Но я не знал. Мне нечего было сказать. Она топнула ногой. Земля задрожала, затем покатилась волнами подо мной. Впервые за все годы своего существования наш город пережил землетрясение. Сэрафина улыбнулась. Она знала, что Лена не контролирует себя. Над нашими головами полыхал электрический шторм.

— Достаточно, Сэрафина! — донесся с поля голос Мэкона.

Равенвуд вышел из пятна тени, где секундой раньше ничего не было.

— Оставь мою племянницу в покое.

В лунном свете он выглядел иначе — менее похожим на человека. В фигуре появились звериные черты. Лицо помолодело и сузилось. Он был готов к сражению.

— Ты говоришь о моей дочери? О девочке, которую ты отнял у меня?

Сэрафина выпрямилась и пробежала пальцами по телу, как солдат, проверявший амуницию перед боем.

— Как будто она что-то значила для тебя, — спокойно ответил Мэкон.

Он поправил свой костюм — как обычно, чистый и выглаженный. Из кустов за его спиной выбежал Страшила. Зверь слегка задыхался. Наверное, он мчался изо всех сил, стараясь догнать хозяина. Этой ночью Страшила уже не казался собакой. Он принял свой естественный облик — облик огромного волка.

— Мэкон, не нужно ссориться. Я и так уже пропустила вечеринку дочери. Сегодня ей исполнилось шестнадцать лет. И это ночь ее объявления. Осталось около двух часов. Я ни за что на свете не пропущу такое событие.

— Тогда ты будешь разочарована, поскольку ничего не увидишь. Мы тебя не приглашаем.

— Очень жаль. Потому что я сама пригласила кое-кого, и он жаждет повидаться с тобой.

Сэрафина улыбнулась и щелкнула пальцами. У ствола ивы, где секундой раньше никого не было, материализовался незнакомый человек. Он чем-то напоминал мне Равенвуда.

— Охотник? Где она выкопала тебя?

Незнакомец был выше и моложе Мэкона. Гладкие черные волосы обрамляли бледное лицо. В отличие от Равенвуда, который выглядел южным джентльменом прошлого века, мужчина предпочитал современную моду. Одетый во все черное — кожаную куртку, джинсы и высокие ботинки, — он напоминал кинозвезду с обложки журнала. Кэри Грант в исполнении Мэкона уступал ему в экспрессии и стильности. Но я понял, что он тоже был инкубом, причем плохим (если только среди них встречались хорошие).

Мужчина оскалился в подобии улыбки и начал кружить вокруг Мэкона.

— Брат! Сколько времени прошло!

Мэкон повел плечами, словно готовился к схватке.

— Не очень много. Впрочем, я не удивлен, что ты спутался с ней.

Охотник захохотал — хрипло и громко.

— А с кем, по-твоему, мне водить компанию? С горсткой светлых чародеев, как это сделал ты? Какая глупость! Я имею в виду твою идею, что можно уйти от своей природы. От нашего семейного наследия.

— Я сделал выбор, Охотник.

— Выбор? Ты так называешь этот фарс?

Мужчина снова засмеялся, приближаясь к Мэкону.

— Больше похоже на фантазию. Ты не можешь выбирать другую судьбу. Инкуб не может стать ангелом. Какая разница, пьешь ли ты кровь или поглощаешь что-то другое? Ты по-прежнему остаешься темным созданием.

— Дядя, она говорила мне правду?

Дену не интересовала беседа Мэкона и Охотника. Сэрафина пронзительно засмеялась.

— Действительно, кузен! Скажи девочке правду. Хотя бы раз в жизни.

Мэкон смущенно посмотрел на племянницу.

— Не все так просто, Лена.

— Но это правда? Я имею выбор?

Ее волосы спутались в мокрые сосульки, с которых стекали струйки воды. Естественно, Мэкон и Охотник были сухими. Незнакомец прикурил сигарету. Похоже, он наслаждался назревавшей ссорой между Леной и ее дядей.

— Так это правда? — еще раз повторила она.

Равенвуд посмотрел на Лену и устало вздохнул.

— Да, ты имеешь выбор. Очень сложный выбор. С тяжелыми последствиями.

Внезапно дождь прекратился. Ветер стих. Если над нами бушевал циклон, то мы находились прямо в его центре. Лена испытала потрясение. Я не слышал ее голоса в своем уме, но знал, что она чувствовала. Счастье, потому что она наконец получила возможность самостоятельно определять свою судьбу. И гнев, потому что у нее больше не было человека, которому она безмерно доверяла. Лена смотрела на Мэкона, как будто впервые видела его. Ее брови мрачно хмурились.

— Почему ты не говорил мне об этом? Я всю жизнь боялась, что уйду во Тьму.

Начал накрапывать дождь. Он походил на слезы. Но Лена не плакала. Она негодовала.

— Ты можешь выбирать, но любое твое решение вызовет череду трагических последствий. По молодости лет ты не могла понять их важность. И вряд ли поймешь сейчас. А я с момента твоего рождения каждый день жизни взвешивал эти последствия. И, как известно твоей мамочке, условия сделки были приняты давно.

— Что за последствия?

Лена искоса взглянула на Сэрафину, адресовав вопрос ей, а не Мэкону. Она взвешивала возможности. Я знал, что она пыталась понять, кому ей доверять: Мэкону, который утаивал от нее самое главное, или матери, поделившейся с ней этим секретом? Мне хотелось, чтобы она услышала меня.

«Не верь ей! Лена! Ты не должна доверять Сэрафине…»

В моем сознании царила тишина. Наша связь не действовала в присутствии фурии. Казалось, что она перерезала телефонный провод, протянутый между нами.

— Лена, тебе внушают мысль, что ты не можешь сделать выбор, — ответила Сэрафина. — Наверное, твой дядя мечтает сделать его за тебя. Ведь он знает, что поставлено на кон.

Моросивший дождь, напоминавший девичьи слезы, превратился в ливень — в крик души.

— Но разве ты можешь верить ему? После тысячи обманов.

Сэрафина бросила сердитый взгляд на Мэкона и снова повернулась к Лене.

— Жаль, что у нас нет времени на обстоятельную беседу. Ты должна сделать выбор, Лена. Я, как мать, обязана объяснить тебе ставки. Твой выбор действительно повлечет за собой последствия. Здесь твой дядя не лжет. — Она сделала небольшую паузу. — Если ты решишь уйти во Тьму, все светлые чародеи нашего семейства погибнут.

Лена побледнела.

— Зачем же мне соглашаться на такой вариант?

— Потому что если ты решишь примкнуть к Свету, умрут все темные чародеи и существа Лилума, причастные к нашему семейству.

Сэрафина вновь посмотрела на Мэкона.

— Умрут абсолютно все. В том числе твой дядя, который заботился о тебе, как отец. Он тоже погибнет. Ты уничтожишь его.

Мэкон исчез и тут же материализовался перед Леной.

— Послушай меня, девочка. Я готов пожертвовать своей жизнью. Мои соображения по этому поводу не важны. Но ты не должна чувствовать вину за мой уход. Я с самого начала знал, что ты сделаешь правильный выбор. Позволь мне уйти. И не принимай меня в расчет.

Лена пошатнулась. Неужели Сэрафина говорила правду? Неужели своим решением Лена могла погубить дядю Мэкона? Ну а какой тогда выбор она могла сделать? Мэкон был единственным человеком, которого она любила с детства.

— Если ты примешь Тьму, я могу предложить тебе прекрасный подарок, — добавила Сэрафина.

— И что ты предложишь мне за смерть бабушки, тети Дель, Рис и Райан?

Сэрафина еще на пару шагов приблизилась к Лене.

— Я подарю тебе Итана. Мы знаем способ, который поможет вам быть вместе.

— О чем ты говоришь? Мы и так уже вместе.

Сэрафина склонила голову набок и усмехнулась. Затем в ее золотистых глазах промелькнуло удивление, которое сменилось пониманием.

— Ты не знаешь! Действительно не знаешь?

Она повернулась к Мэкону и захохотала.

— Ты не сказал ей? Как нечестно с твоей стороны!

— Что я должна знать? — крикнула Лена.

— То, что вы с Итаном никогда не сможете быть вместе. Физически, если ты меня понимаешь. Чародеи и существа Лилума не могут быть в любовной связи со смертными.

Она с улыбкой наслаждалась эффектом, которые произвели ее слова.

— По крайней мере, не убивая их при этом.

12.02
ЗАВЕРШАЮЩИЙ АККОРД

Я посмотрел на экран телефона. Он был разбит. Цифры показывали 23.59. Но я знал, что время перевалило за полночь. Несмотря на ливень, в небе расцветали гроздья фейерверка. Битва на Медовом холме завершилась до следующего года. Я лежал на грязной траве под струями дождя и смотрел на купола салюта в темном небе. Ветер быстро рассеивал разноцветные огни, сметая их с клубившихся туч. И что-то похожее творилось с моими мыслями. Наверное, я упал и ударился головой, а возможно, и другими частями тела. Живот, бедро и вся левая сторона болели так, что подступала тошнота. Эмма точно убьет меня, когда я вернусь домой в таком жалком виде.

Мне помнилось, что я пытался ухватиться рукой за статую ангела на крыше склепа. Затем провал памяти, и в следующий миг я уже лежал на траве. Наверное, кусок статуи отломился, когда я ухватился за него, и я упал. Похоже, Линк перетащил меня сюда, подальше от огня. Полнейший нокаут. Последние полчаса я провел в беспамятстве.

Я не мог понять, почему Мэриан, бабушка и тетя Дель рыдают рядом со склепом. Не подозревая ничего плохого, я приковылял туда. Это был настоящий шок. Я увидел мертвого Равенвуда. Не знаю, возможно, Мэкон всегда принадлежал к царству мертвых, но теперь он точно умер. Лично я не сомневался в его гибели. Лена рыдала над неподвижным телом дяди. С его мокрой одежды стекали струйки дождевой воды. Мэкон, мокрый от дождя! Я впервые видел это.

На следующее утро мне удалось сложить воедино картину тех событий, которые произошли минувшей ночью. Из всех чародеев погиб только Мэкон. Очевидно, после того как я потерял сознание, Охотник расправился с ним. Бабушка сказала мне, что сны не так питательны, как кровь. Я думаю, Мэкон вообще не имел никаких шансов в схватке с Охотником. Но это не остановило его от сражения с сильным противником. Он всегда говорил, что пойдет на все ради Лены. В конечном счете он оказался человеком слова.

Все остальные почти не пострадали, по крайней мере физически. Тетя Дель, бабушка и Мэриан вернулись в Равенвуд. Скуливший Страшила тащился за ними, как потерянный щенок. Тетя Дель не могла понять, почему Ларкин уехал из города, не предупредив ее об этом. Мы не знали, как сказать ей, что в ее семье имелось не одно, а два плохих семени. Никто не осмелился сообщить ей правду.

Миссис Линкольн ничего не помнила. Пытаясь успокоить мать, Линк выдумал довольно интересную историю. Ей хотелось понять, что она делала на поле Гринбрайра в своих юбках. И конечно, она была потрясена, обнаружив себя в компании семейства Равенвудов. Тем не менее миссис Линкольн держалась в рамках приличия, пока сын сопровождал ее к «битеру». У Линка тоже возникло много вопросов, но мы договорились отложить наш разговор до урока алгебры. Нам обоим предстояло переделать кучу дел. И лучше было дождаться момента, когда ход событий вернется в нормальное русло.

Что касается Сэрафины… Она, Охотник и Ларкин исчезли. Я понял это, когда ко мне вернулось сознание. По пути в Равенвуд Лена едва держалась на ногах от горя и усталости. Я не стал расспрашивать ее о темных чародеях. На мои вопросы бабушка Арелия сказала, что Мэкон и все их семейство недооценивали силу Лены как природной феи. Ей удалось каким-то образом блокировать влияние луны и избежать объявления. Сэрафина, Охотник и Ларкин, растеряв свои козыри, бежали из города. Впрочем, Лена не подтвердила эту версию. Она вообще почти не говорила.

Я заснул на полу в ее комнате. Наши пальцы по-прежнему были переплетены. Когда я проснулся, она уже успела куда-то уйти. Стены ее комнаты пестрели от надписей. Ни одного дюйма белой поверхности под черными чернилами. Но одна стена, противоположная окну, отличалась от других, хотя тоже была исписана от потолка до пола. Просто легкий девичий почерк исчез. Прикоснувшись к стене, я почувствовал весомость слов. Похоже, она писала их всю ночь.

Мэкон — Итан

Опустив голову на его грудь, я плакала, потому что он так красиво жил, потому что смерть его была такой несправедливой.

Океаны слез высохли. Пустыняэмоций.

Счастьеипечаль. Темный свет горяи радостиомывает меня, проносясьчерез жизнь. Я слышу звуки, но не понимаю слов. Нет, понимаю! Звук был мной. Какое-то мгновение я чувствовала все — и не чувствовала ничего. Во мне сломалось что-то. Я разбита.

Нет, спасена! Когда я потерялавсе, мне отдали многое.

Что-то в сердце угасло, а что-тородилось.

Теперь язнаю, что девочка во мне ушла и кем бы яни стала, мне уже никогда не быть прежней. Это путь. Вот как кончается мир — шепотом, ане грохотом взрывов.

Объяви себя сама, объяви себя сама, объяви себя сама.

Все сплелось:благодарность, ярость,любовь, отчаяние, надежда и ненависть. Новорожденный лист не зелен — золотист. Все зеленое зыбко. Не пытайся спорить; все зеленое зыбко.

Т.Элиот. Роберт Фрост. Буковски. Я узнал некоторые строки, написанные на стене. Но Лена изменила слова Роберта Фроста, что было не похоже на нее. «Все золотое зыбко» — вот как говорилось в стихотворении. Она написала «зеленое». Возможно, теперь это казалось ей правильным.

Я спустился в столовую, где тетя Дель и бабушка шептались о приготовлениях к похоронам. Такие же тихие голоса и разговоры были, когда умерла моя мама. Ужасные воспоминания. Сколько слез и горя, сколько суеты всех этих теть и бабушек, которые планировали мероприятия, звонили родственникам, говорили каждому, что делать и чего не делать, пока мне самому не захотелось в гроб. Хотя были и другие возможности — посадить лимонное дерево, пожарить помидоры или поставить памятник на могиле.

— Где Лена? — громко спросил я.

Тетя Дель испуганно подпрыгнула на стуле. Бабушка даже глазом не моргнула. Эту женщину ничто не могло напугать.

— Разве она не у себя?

Тетя Дель засуетилась. Бабушка спокойно налила себе еще одну чашку чая.

— Итан, я думаю, ты знаешь, где она.

Я уже знал.

Лена лежала на крыше склепа — там, где мы нашли Мэкона. На ней была все та же испачканная одежда с прошлой ночи. Она смотрела на серое утреннее небо, и по ее щекам текли слезы. Я не знал, куда они дели тело Равенвуда. Но на ее месте я тоже пришел бы сюда. Чтобы находиться рядом с ним — пусть даже и без него. Лена не повернулась ко мне, хотя тут же почувствовала мое присутствие.

— Я наговорила ему столько гадких слов… Мне никогда не вернуть их назад. Наверное, он не знал, как сильно я любила его.

Я лег рядом с ней на грязные каменные плиты. Мое тело ныло от боли. Я посмотрел на ее спутанные черные локоны и мокрые щеки. Слезы оставляли дорожки на ее лице, но она не вытирала их. Я тоже не вытирал.

— Он умер из-за меня.

Она не мигая смотрела на облачное небо. Мне хотелось поднять ей настроение, но я понимал, что не найду для этого слов. Поэтому я молча расцеловал все пальцы на ее руке. Затем, прикоснувшись губами к металлу, я с удивлением посмотрел на золотой плетеный венок, который раньше носила на цепочке моя мама. Лена надела кольцо на палец. Я приподнял ее руку.

— Мне было страшно потерять его. Прошлой ночью я случайно порвала цепочку.

Над нами проносились темные облака. Конечно, это было не последнее ненастье в нашей жизни. Я потянулся к ней, и она охотно перебралась в мои объятия.

— Мне кажется, что я уже никогда не смогу любить тебя больше, чем сейчас. И никогда не смогу любить тебя меньше, чем в это мгновение.

Судя по серому небу, мы находились в тихом пространстве между двумя циклонами — между той бурей, которая навсегда изменила наши жизни, и новой, приближавшейся к нам.

— Это обещание?

Я сжал ее руку.

«Ты не уйдешь от меня?»

«Никогда».

Наши пальцы сплелись, она повернула голову, и я, взглянув в глаза Лены, заметил, что один ее глаз был зеленым, а другой — красновато-коричневым. Почти золотистого цвета.

В полдень я отправился домой. Дорога показалась мне вдвое длиннее. По синему небу тянулись золотые и темно-серые полосы. Давление нарастало. Через пару часов должна была грянуть буря. Я чувствовал печаль и горе Лены. Я знал, что буря будет сильной. И она, обрушившись на Гэтлин, затмила собой все предыдущие ненастья. В сравнении с ней ураган выглядел весенним дождиком.

Тетя Дель предложила подвезти меня домой, но я отказался. Мне хотелось пройтись. Все мои кости ныли и болели. Тем не менее я пошел пешком, надеясь прочистить голову от мрачных мыслей. Сунув руку в карман, я почувствовал знакомый комок. Медальон, завернутый в платок. Нам с Леной нужно было зарыть его в могилу другого Итана Уота. Так попросила Женевьева. Возможно, это принесет ему покой. Мы многим были обязаны этой паре.

Прошагав по хрустящему гравию, я снова оказался на развилке дороги. До встречи с Леной поворот к Равенвуду меня пугал. В ту пору я понятия не имел, какими бывают настоящий страх и безоглядная любовь. Невероятно!

Я шел мимо полей по трассе номер девять и вспоминал ту первую поездку под проливным дождем. Боже мой! Я запросто мог потерять отца и никогда не встретить Лену. Она изменила всю мою жизнь. Как описать это чувство? Когда я открывал глаза и видел ее перед собой, меня переполняло счастье. Какими мы были счастливыми… пока не умер Мэкон. Я подумал о Мэконе, о его аккуратно обернутых книгах, об идеально выглаженных рубашках и великолепном самообладании. Я знал, как Лене будет трудно без него. Мне тоже хотелось услышать его голос — хотя бы еще один раз. Я помнил, как после гибели мамы мне не хватало заботы и любви. Теперь я постараюсь дать все это Лене. В принципе, получив недавно сообщение от мамы, я не верил, что Мэкон ушел в другой мир. Вполне вероятно, он был где-то рядом и с улыбкой наблюдал за нами. Он пожертвовал собой, защищая Лену. Правильные поступки никогда не бывают легкими. Никто не знает этого лучше, чем Мэкон.

Я посмотрел на небо. Серые завихрения туч уже врывались в голубое пространство, имевшее тот же оттенок, что и потолок моей спальни. Неужели именно такая голубизна не давала шмелям строить гнезда? Неужели они думали, что это небо? Какое безумие! Вот что значит смотреть и не видеть.

Я вытащил из кармана айпод и обнаружил в списке новую песню. Мои губы растянулись в улыбке. «Семнадцать лун». Я включил ее.

Семнадцать лун, семнадцать лет,
В ее глазах и Тьма, и Свет.
Что вверх возьмет, не угадаешь.
В семнадцать лег ты все узнаешь.