САНСА
   Факелы, ярко отражаясь в кованых зеркалах, заливали Бальный Зал Королевы серебряным светом. И все же здесь царил мрак — для Сансы он воплощался в бледных глазах сира Илина Пейна, который стоял у задней двери недвижно, как каменный, не прикасаясь ни к еде, ни к вину. Он слышался ей в мучительном кашле лорда Джайлса и в шепоте Осни Кеттлблэка, сообщавшего королеве новости.
   Санса доедала суп, когда он появился впервые, войдя в заднюю дверь. Переговорив со своим братом Осфридом, он взошел на помост и опустился на колени. От него пахло лошадью, на щеке подсыхали четыре длинные царапины, волосы рассыпались по плечам и падали на глаза. Санса не могла не слышать его слов, несмотря на шепот.
   — Оба флота вступили в бой. Некоторое число лучников высадилось на берег, но Пес разбил их вдребезги. Ваш брат подал сигнал поднять цепь. Какие-то пьянчуги на Блошином Конце вышибают двери домов и лезут в окна — лорд Байвотер послал золотых плащей разделаться с ними. Септа Бейелора битком набита молящимися.
   — Что мой сын?
   — Король заехал к Бейелору получить благословение верховного септона. Теперь он вместе с десницей находится на стене и подбадривает людей.
   Серсея велела своему пажу подать ей еще чашу густого золотистого вина из Бора. Она много пила, но вино только прибавляло ей красоты — щеки ее горели, глаза светились ярким, лихорадочным блеском. «Как дикий огонь», — подумалось Сансе.
   Музыканты играли, жонглеры жонглировали, Лунатик мотался по залу на ходулях, насмехаясь над всеми и каждым, сир Донтос гонялся за служанками на своей палке от метлы. Гости смеялись, но это был вымученный смех, готовый в любой миг обернуться плачем. Телом они здесь, но душой и сердцем — на городских стенах.
   За супом последовал салат из яблок, орехов и винограда. В другое время этому блюду воздали бы должное, но сегодня вся еда была приправлена страхом. Не одна Санса страдала отсутствием аппетита. Лорд Джайлс больше кашлял, чем ел, Лоллис Стокворт сидела съежившись и вся дрожа, молодая жена одного из рыцарей сира Ланселя разразилась рыданиями. Королева велела мейстеру Френкену уложить ее в постель, напоив сонным вином.
   — Слезы — оружие женщины, — презрительно бросила Серсея Сансе, когда даму вывели из зала. — Так говорила моя леди-мать. А оружие мужчины — меч. Этим все сказано, не так ли?
   — Мужчинам требуется большая храбрость. Скакать навстречу мечам и топорам, когда каждый стремится тебя убить…
   — Джейме сказал мне однажды, что чувствует себя живым только на войне и в постели. — Серсея припала к чаше — к салату она так и не притронулась. — Я лучше бы вышла навстречу мечам, чем сидеть здесь и притворяться, что наслаждаешься обществом этих перепуганных куриц.
   — Вы сами пригласили их, ваше величество.
   — Это входит в обязанности королевы. От тебя будут ждать того же, если ты выйдешь за Джоффри, так что учись. — Королева обвела взглядом женщин на скамьях. — Сами по себе эти куры ничего не значат, но их петушки могут быть полезны, и кое-кто из них наверняка останется в живых после битвы. Посему мне приличествует взять этих женщин под свою защиту. Если несчастный карлик, мой брат, умудрится одержать верх, они вернутся к своим мужьям и отцам с рассказами о моей храбрости, поднимавшей им дух, ибо я ни на миг не сомневалась в победе.
   — А если замок падает?
   — Тебе бы хотелось этого, правда? — Серсея не стала дожидаться ответа. — Если моя гвардия меня не предаст, я сумею продержаться здесь некоторое время. А затем выйду на стену и сдамся лорду Станнису лично — это избавит нас от самого худшего. Но если крепость Мейегора падет до того, как сюда явится Станнис, мои гостьи скорее всего подвергнутся насилию. Нельзя исключать также увечий, пыток и убийств.
   — Но ведь это безоружные женщины, — ужаснулась Санса, — благородные дамы.
   — Да, их происхождение может защитить их — но не по той причине, что ты думаешь. За каждую из них можно взять хороший выкуп, но солдаты, обезумевшие в бою, часто предпочитают плотские утехи звонкой монете. Впрочем, золотой щит лучше, чем вовсе никакого. С горожанками церемониться уж точно не станут и с нашими служанками тоже. Хорошеньких, вроде горничной леди Лоллис, ждет горячая ночка, но старым, больным и безобразным тоже нечего ждать пощады. После обильной выпивки слепая прачка и вонючая свинарка всякому покажется столь же желанной, как ты, дорогая.
   — Я?
   — Нечего пищать, Санса. Ты теперь женщина, помнишь? И невеста моего первенца. — Королева выпила еще вина. — Будь там за воротами кто-нибудь другой, я питала бы надежду соблазнить его. Но там Станнис Баратеон — скорее я смогу соблазнить его коня. — Она взглянула на Сансу и засмеялась. — Мои речи коробят вас, миледи? — Серсея наклонилась в ее сторону. — Дурочка. Слезы — не единственное оружие женщины. Между ног у тебя есть другое, и неплохо бы научиться пользоваться им. Мужчины-то орудуют своими мечами вовсю — мечами обоего рода.
   Двое Кеттлблэков, снова войдя в зал, избавили Сансу от необходимости отвечать. Сир Осмунд и его братья, улыбчивые и скорые на шутку, сделались любимцами всего замка — с конюхами и егерями они ладили столь же хорошо, как с рыцарями и оруженосцами. Молва, впрочем, гласила, что лучше всего они ладят со служанками. Недавно сир Осмунд занял при Джоффри место Пса, и женщины, стиравшие у колодца, говорили, что он силен, как Клиган, только моложе и проворнее. «Если это правда, — думала Санса, — почему же тогда никто и не слыхивал об этих Кеттлблэках, пока сира Осмунда не взяли в Королевскую Гвардию?»
   Осни, улыбаясь, преклонил колени перед королевой.
   — Огненные лодки сработали, ваше величество. Вся Черноводная охвачена диким огнем. Сто кораблей горит, а то и больше.
   — Что мой сын?
   — Он у Грязных ворот с десницей и своими гвардейцами, ваше величество. До этого он говорил с лучниками на стене и дал им указания насчет стрельбы из арбалета. Люди восхищены его храбростью.
   — Храбрость хороша в меру — был бы жив. — Серсея обернулась к другому брату, Осфриду, более высокому и суровому, с вислыми черными усами. — Говорите!
   Осфрид, в стальном шлеме на длинных черных волосах, был мрачен.
   — Ваше величество, мы схватили конюха и двух служанок, которые пытались уйти через калитку с тремя королевскими лошадьми.
   — Первая измена этой ночи, но, боюсь, не последняя. Пусть ими займется сир Илин, а головы воткните перед конюшней в назидание другим. — Кеттлблэки ушли, и королева сказала Сансе: — Вот еще урок, который ты должна усвоить, если хочешь занять место рядом с моим сыном. Если проявить мягкость в подобную ночь, измена начнет размножаться вокруг тебя, как грибы после дождя. Твой народ останется тебе верным только в одном случае, если будет бояться тебя больше, чем врага.
   — Я запомню это, ваше величество, — сказала Санса, хотя ей всегда говорили, что любовь обеспечивает верность народа надежнее, чем страх. «Если я когда-нибудь стану королевой, я сделаю так, что меня будут любить».
   За салатом подали пироги с крабами, затем жареную баранину с луком и морковью в полых хлебных краюхах. Лоллис, которая ела слишком жадно, стошнило на себя и на сестру. Лорд Джайлс, который между приступами кашля усердно пил, повалился без чувств лицом в миску, среди луж вина. Королева посмотрела на него с отвращением.
   — Видно, боги не в своем уме, если делают подобные создания мужчинами, — а я была не в своем уме, когда потребовала его освободить.
   Вернулся Осфрид Кеттлблэк в развевающемся красном плаще.
   — На площади собрался народ, ваше величество, — они просят впустить их в замок. Почтенные горожане, не какой-нибудь сброд — купцы и прочее.
   — Велите им разойтись по домам. А если они не захотят, пусть арбалетчики подстрелят нескольких. Вылазок не устраивать — ворота нельзя открывать ни под каким видом.
   — Слушаюсь. — Осфрид поклонился и вышел.
   Лицо королевы отвердело от гнева.
   — Я сама бы охотно посшибала им головы мечом. — Речь ее сделалась не совсем внятной. — Детьми мы с Джейме были так похожи, что даже наш лорд-отец не мог различить нас. Порой мы менялись одеждой и целый день изображали один другого. Но когда Джейме вручили его первый меч, я ничего не получила. «А мне?» — спросила, помнится, я. Мы были так похожи — я не могла понять, почему со мной обращаются по-другому. Джейме учили владеть мечом, копьем и палицей, а меня — петь, улыбаться и очаровывать. Он стал наследником Бобрового Утеса, а меня продали чужому мужчине, как лошадь — чтобы ездил на мне, когда захочется, бил, когда заблагорассудится, а со временем бросил ради кобылки помоложе. Уделом Джейме были слава и могущество, моим — роды и ежелунная кровь.
   — Но ведь вы были королевой всех Семи Королевств…
   — Когда дело доходит до мечей, даже королева — всего лишь женщина. — Чаша Серсеи опустела, и паж хотел наполнить ее снова, но королева отрицательно качнула головой. — Довольно. Я должна сохранить ясность ума.
   Напоследок гостям подали козий сыр с печеными яблоками. В зале запахло корицей, и Осни Кеттлблэк снова преклонил колени перед королевой.
   — Ваше величество, Станнис высадил людей на турнирном поле, и переправа продолжается. Штурмуют Грязные ворота, и к Королевским притащили таран. Бес предпринял вылазку, чтобы отогнать их.
   — Это, без сомнения, устрашит их, — сухо молвила Серсея. — Надеюсь, Джоффа он с собой не взял?
   — Нет, ваше величество. Король вместе с моим братом находится у Шлюх и швыряет Оленьих Людей в реку.
   — В то время, когда штурмуют Грязные ворота? Что за глупость! Скажите сиру Осмунду, чтобы немедленно забрал Джоффри оттуда — там слишком опасно. Пусть возвращаются в замок.
   — Но Бес сказал…
   — Вас должно касаться лишь то, что говорю я, — сузила глаза Серсея. — Ваш брат сделает, что ему велят, — иначе следующую вылазку возглавит он сам, и вы отправитесь вместе с ним.
   Когда со столов убрали, многие гости попросили разрешения пойти в септу. Серсея милостиво дала свое позволение. Леди Танда с дочерьми была в числе ушедших. Для оставшихся позвали певца, и он наполнил зал сладостными звуками высокой арфы. Он пел о Джонквиль и Флориане, о принце Эйемоне, Драконьем Рыцаре, и его любви к королеве, супруге его брата, о Нимерии и десяти тысячах ее кораблей. Красивые песни, но такие печальные! Женщины плакали, и у Сансы тоже увлажнились глаза.
   — Не трать попусту слезы, дорогая, — наклонилась к ней королева. — Они тебе еще понадобятся для короля Станниса.
   — Ваше величество? — беспокойно шевельнулась Санса.
   — Избавь меня от своих пустых любезностей. Раз уж дошло до карлика, значит, дело совсем плохо — можешь смело снять свою маску. Я ведь знаю, зачем ты бегала в богорощу.
   — В богорощу? — (Только не смотри на сира Донтоса! Не смотри! Она не может этого знать, никто не может. Мой Донтос, мой Флориан обещал, что никто не узнает.) — Я ходила туда молиться.
   — За Станниса. Или за своего брата — все равно. Зачем еще тебе были нужны боги твоего отца? Ты молилась за наше поражение. Что это, по-твоему, как не измена?
   — Я молилась за Джоффри, — настаивала испуганная Санса.
   — Еще бы — он ведь так ласков с тобой! — Королева взяла у проходившей мимо прислужницы штоф сладкой сливянки и налила Сансе. — Пей, — холодно приказала она, — авось наберешься мужества сказать правду в кои-то веки.
   Санса пригубила приторно-сладкое и очень крепкое вино.
   — Ну уж нет. Пей до дна, Санса, — твоя королева приказывает тебе.
   Санса едва не поперхнулась, но исполнила приказание, и у нее закружилась голова.
   — Еще? — осведомилась Серсея.
   — Нет. Пожалуйста, не надо.
   Вид у королевы был недовольный.
   — Когда ты спросила меня про сира Илина, я тебе солгала. Хочешь услышать правду, Санса? Хочешь узнать, зачем он здесь на самом деле?
   Санса не посмела ответить, да в этом и не было нужды. Королева уже сделала рукой знак. Санса не заметила, когда сир Илин вернулся в зал, но он был здесь и шел к помосту неслышно, как кот. Лед он нес наголо. Отец после казни всегда очищал свой меч в богороще, но сир Илин был не столь заботлив. На волнистой стали сохла кровь, из красной уже ставшая бурой.
   — Скажи леди Сансе, зачем я держу тебя здесь.
   Сир Илин открыл рот и проскрипел что-то без всякого выражения на изрытом оспой лице.
   — Он говорит, что находится здесь ради нас. Станнис может взять город и занять трон, но суда над собой я не допущу. Я не желаю, чтобы мы достались ему живыми.
   — Мы?!
   — Ты не ослышалась. Советую тебе помолиться заново — и не по-прежнему. Старкам не придется порадоваться падению дома Ланнистеров, даю тебе слово. — Королева ласково коснулась волос Сансы, убрав их с шеи.

САНСА
   Когда сир Лансель Ланнистер сообщил королеве, что битва проиграна, она лишь проронила, вертя в руках пустую чашу:
   — Скажите об этом моему брату, сир. — Голос ее звучал отстраненно, как будто эта новость очень мало интересовала ее.
   — Ваш брат скорее всего убит. — Камзол сира Ланселя намок от крови, сочившейся из раны под рукой. Когда он вошел в зал, несколько женщин подняли визг. — Он был на корабельном мосту, когда тот распался. Сир Мендон, вероятно, тоже погиб, а десницу так и не нашли. Проклятие богам, Серсея, зачем вы велели вернуть Джоффри в замок? Золотые плащи бросают копья и бегут — сотнями. Увидев, что с ними нет короля, они совсем пали духом. Вся Черноводная покрыта обломками, огнем и трупами, но мы могли бы продержаться, если…
   Осни Кеттлблэк, отстранив его, вышел вперед.
   — Бой идет на обоих берегах реки, ваше величество. Можно подумать, что лорды Станниса сцепились друг с другом — ничего нельзя понять. Никто не знает, куда делся Пес, а сир Бейлон отступил за стены города. Весь берег захвачен врагом. В Королевские ворота снова бьют тараном, а ваши люди, как верно сказал сир Лансель, покидают стены и убивают своих офицеров. У Железных и Божьих ворот собрались толпы, рвущиеся наружу, в Блошином Конце бушует перепившаяся чернь…
   «Боги праведные, — подумала Санса. — Вон оно. Джоффри потерял голову, а с ним и я». Она искала взглядом сира Илина, но палача не было видно. И все же она чувствовала, что он здесь, рядом, и ей от него не уйти.
   Королева со странным спокойствием обратилась к Осфриду:
   — Поднимите мост и заприте двери. Никто не войдет в крепость Мейегора и не выйдет из нее без моего разрешения.
   — А как быть с женщинами, которые ушли помолиться?
   — Они пренебрегли моей защитой. Пусть себе молятся — авось их защитят боги. Где мой сын?
   — В надвратной башне замка. Он пожелал командовать арбалетчиками. Снаружи бушует толпа, половину которой составляют золотые плащи, покинувшие Грязные ворота вслед за королем.
   — Приведите его сюда — немедленно.
   — Нет! — Лансель так разозлился, что прокричал это в голос. — Мы должны отбить Грязные ворота назад. Пусть остается на своем месте — он король, в конце концов…
   — Он мой сын. — Серсея Ланнистер поднялась на ноги. — Ты тоже Ланнистер, кузен, — докажи же это на деле. Что ты стоишь, Осфрид? Я сказала — немедленно.
   Осфрид поспешно вышел вместе с братом. Многие женщины тоже ринулись вон, плача и бормоча молитвы. Другие остались за столами, требуя еще вина.
   — Серсея, — взмолился Лансель, — если замок падет, Джоффри все равно убьют, ты же знаешь. Пусть останется на месте — я не покину его, клянусь…
   — Прочь с дороги. — Серсея хлопнула его ладонью прямо по ране. Он закричал и чуть не лишился чувств, а королева удалилась, не удостоив Сансу даже взглядом. «Она забыла обо мне. Сир Илин убьет меня, а она и не вспомнит».
   — О боги, — причитала какая-то старуха. — Мы погибли, битва проиграна, а она убегает. — Дети, чувствуя общий страх, плакали. Санса осталась одна на помосте. Как быть — сидеть здесь или бежать вслед за королевой и молить ее о пощаде?
   Сама не зная, зачем это делает, Санса поднялась и громко сказала:
   — Не бойтесь. Королева велела поднять мост. Это самое безопасное место в городе. Здесь толстые стены и ров с острыми пиками…
   — Но что случилось? — спросила женщина, которую Санса немного знала, — жена какого-то мелкого лорда. — Что Осни сказал ей? Король ранен? Город пал?
   — Скажи нам! — подхватили другие женщины. Одна спрашивала про отца, другая про сына.
   Санса успокаивающим жестом подняла руки.
   — Джоффри вернулся в замок. Он не ранен. Битва продолжается — вот все, что я знаю, и наши сражаются храбро. Королева скоро вернется. — Последнее было ложью, но должна же она была как-то успокоить их. Под галереей Санса заметила шутов. — Ну-ка, Лунатик, рассмеши нас.
   Лунатик перекувыркнулся, вскочил на стол, схватил четыре кубка и начал жонглировать ими. Один то и дело падал и бил его по голове. Раздались робкие смешки. Санса опустилась на колени рядом с сиром Ланселем, чья рана после удара королевы стала кровоточить сильнее.
   — Безумие, — выдохнул он. — Боги, как же прав был Бес…
   — Помогите ему, — приказала Санса двум слугам. Один только посмотрел на нее и бросился наутек вместе со штофом. Прочая челядь тоже разбегалась, и Санса не могла этому помешать. Вместе со вторым слугой она поставила раненого рыцаря на ноги. — Отведи его к мейстеру Френкену. — Лансель был один из них, но ему Санса почему-то не желала смерти. «Я слабая, мягкая и глупая — Джоффри верно говорит. Мне бы следовало убить его, а я ему помогаю».
   Факелы догорали — один или два уже погасли. Никто не трудился заменять их. Серсея не возвращалась. Сир Донтос, пользуясь тем, что все смотрели на другого дурака, взобрался на помост и прошептал:
   — Ступайте к себе в комнату, милая Джонквиль. Запритесь — и вы будете в безопасности. Я приду к вам, когда битва кончится.
   «Кто-нибудь уж точно придет, — подумала Санса, — не ты, так сир Илин». В один безумный миг она чуть не взмолилась, чтобы Донтос ее защитил. Он ведь тоже рыцарь, обученный владеть мечом и поклявшийся защищать слабых. Но нет. У него нет ни отваги, ни умения. Я и его заодно погублю.
   Ей понадобились все ее силы, чтобы выйти из Бального Зала королевы медленно — она охотно пустилась бы бежать. Дойдя до винтовой лестницы, она побежала-таки наверх так, что перехватило дыхание и голова закружилась. С ней столкнулся несущийся вниз стражник — украшенный драгоценностями кубок и пара серебряных подсвечников вывалились из его красного плаща и загремели по ступенькам. Он заторопился вслед, не обращая на Сансу внимания, — ведь она не собиралась отнять у него добычу.
   В ее комнате было черным-черно. Санса заперлась на засов и ощупью пробралась к окну. Отодвинув шторы, она ахнула.
   Южный небосклон, залитый многоцветным заревом, отражал пылающие внизу пожары. Зловещий зеленый прилив омывал облака, и ширились пятна оранжевого света. Красно-желтые отблески обычного пламени боролись с изумрудом и яшмой дикого огня — каждый цвет то вспыхивал, то меркнул, порождая орды недолговечных, тут же умирающих теней. Зеленые рассветы сменялись оранжевыми сумерками. В воздухе пахло как от котла с супом, который слишком долго пробыл на огне и весь выкипел. Во мраке, как рои светляков, носились искры.
   Санса попятилась от окна, торопясь зарыться в постель. «Надо уснуть. Когда я проснусь, будет уже новый день, и небо снова станет голубым. Битва окончится, и кто-нибудь скажет, что мне суждено — жить или умереть».
   — Леди, — пролепетала Санса. Встретится ли она после смерти со своей волчицей?
   Что-то шевельнулось во тьме, и чья-то рука сомкнулась у нее на запястье.
   Санса хотела закричать, но другая рука зажала ей рот, едва не удушив. Пальцы были жесткие, мозолистые, липкие от крови.
   — Пташка. Я знал, что ты придешь, — прохрипел пьяный голос.
   За окном к звездам стрельнуло копье изумрудного света, озарив комнату, и Санса увидела его — черно-зеленого, с темной, как смола, кровью на лице и светящимися по-собачьи глазами. Затем свет померк, и остался только сгусток тьмы в замаранном белом плаще.
   — Закричишь — убью. Можешь мне поверить. — Он убрал руку от ее рта. Санса учащенно дышала. Пес взял штоф вина, стоящий рядом с кроватью, и потянул из него. — Не хочешь ли спросить, кто побеждает, пташка?
   — И кто же? — Она слишком испугалась, чтобы перечить ему.
   — Я знаю только, кто потерпел поражение, — засмеялся он. — Это я.
   Таким пьяным она его еще не видела — и он спал на ее постели. Что он здесь делает?
   — Почему вы так говорите?
   — Потому что это правда. — Засохшая кровь скрывала ожоги на его лице. — Проклятый карлик. Жаль, что я не убил его давным-давно.
   — Говорят, он убит.
   — Убит? Ну нет. Не хочу я, чтобы он погиб просто так. — Пес отшвырнул от себя опустевший штоф. — Хочу, чтобы он сгорел. Если боги справедливы, они сожгут его, но я должен это видеть. Я ухожу.
   — Уходите? — Санса попыталась освободиться, но он держал ее как в тисках.
   — Маленькая пташка повторяет все, что слышит. Да, ухожу.
   — Но куда?
   — Подальше отсюда. Подальше от огня. Через Железные ворота. Куда-нибудь на север.
   — Вы не выйдете отсюда. Королева закрыла крепость Мейегора, и городские ворота тоже заперты.
   — Только не для меня — ведь на мне белый плащ. И это тоже при мне. — Он похлопал по рукояти своего меча. — Всякий, кто попробует меня остановить, — мертвец. Если только у него нет под рукой огонька, — с горьким смехом сказал Пес.
   — Зачем вы пришли сюда?
   — Ты обещала мне песню, пташка, — забыла?
   Она не понимала, о чем он. Как может она петь для него здесь, под пламенеющим небом, когда люди гибнут сотнями и тысячами?
   — Я не могу. Отпустите меня — мне страшно.
   — Тебе всегда страшно. А ну посмотри на меня. Посмотри!
   Кровь скрывала его шрамы, но широко раскрытые белые глаза пугали ее, и угол его изуродованного рта дергался. От него разило потом, кислым вином и блевотиной, но запах крови заглушал все.
   — Я позаботился бы о тебе. Они все меня боятся. Пусть-ка кто-нибудь посмеет тебя тронуть — убью! — Он дернул ее к себе, и ей показалось, что он хочет ее поцеловать. Он был слишком силен, чтобы с ним бороться. Санса закрыла глаза, молясь, чтобы это поскорее кончилось, но ничего так и не случилось. — Не можешь на меня смотреть, да? — Он вывернул ей руку и швырнул ее на кровать. — Давай пой — про Флориана и Джонквиль, как обещала. — Он приставил кинжал к ее горлу. — Пой, пташка, пой, если жизнь дорога.
   В горле у нее пересохло со страху, и все песни, которые она знала, вылетели из головы. Пожалуйста, не убивайте меня, хотелось закричать ей. Он нажал острием чуть сильнее, и она уже закрыла было глаза опять, покоряясь судьбе, но потом вспомнила. Не песню о Флориане и Джонквиль, но все-таки песню. Тонким дрожащим голоском она запела:Матерь, Матерь всеблагая,
Помилуй наших сыновей,
Огради щитом их крепким
От стрел каленых и мечей.
Матерь, женщин оборона,
Помилуй наших дочерей,
Утишь безумство супостата
Рукою благостной своей.Другие слова она забыла и умолкла, боясь, что он убьет ее, но Пес молча отвел кинжал от ее горла.
   Чутье побудило ее поднять руку и коснуться пальцами его щеки. Она не видела его в темноте, но чувствовала липкость крови и что-то другое, не кровь, хотя и мокрое.
   — Пташка, — проскрежетал он, как сталь о камень, и встал. Санса услышала треск разрываемой ткани и удаляющиеся шаги.
   Отважившись наконец слезть с кровати, она поняла, что осталась одна. На полу валялся белый плащ Пса, скомканный, покрытый копотью и кровью. Небо за окном потемнело, и лишь редкие бледно-зеленые призраки плясали среди звезд. Холодный ветер хлопал ставнями. Санса озябла. Она развернула разорванный плащ и съежилась под ним на полу, вся дрожа.
   Она не знала, долго ли там оставалась, но через некоторое время где-то в городе зазвонил колокол. Густой бронзовый звон становился все чаще. Что это могло означать? К первому колоколу примкнул второй, потом третий — звон плыл по холмам и низинам, по площадям и переулкам, проникая во все уголки Королевской Гавани. Санса сбросила плащ и подошла к окну.
   На востоке брезжил рассвет. Колокола звонили теперь и в Красном Замке, вплетаясь в реку звуков, льющуюся от семи кристальных башен Великой Септы Бейелора. Когда король Роберт умер, тоже звонили в колокола, но тот звон был медленный, скорбный, а не веселый, как теперь. Люди на улицах кричали что-то — тоже весело.
   Новости ей принес сир Донтос. Он ввалился в ее открытую дверь, обхватил Сансу своими ручищами и закружил по комнате. Она ни слова не понимала из его восклицаний. Он был пьян не меньше, чем Пес, но счастлив. У нее голова пошла кругом, когда он наконец поставил ее на пол.
   — В чем дело? — Она ухватилась за столбик кровати. — Что случилось? Говорите же!
   — Кончено! Кончено! Город спасен! Лорд Станнис то ли убит, то ли бежал — никто не знает, да никому и дела нет, его войско разбито, опасность миновала. Они разбиты, они бегут! О, эти яркие знамена, Джонквиль! Нет ли у вас вина? Мы должны выпить вместе. Вы спасены теперь, понимаете?
   — Да скажите же толком! — потрясла его Санса.
   Сир Донтос запрыгал с ноги на ногу, с трудом умудряясь не упасть.
   — Они пришли сквозь пепел горящей реки. Станнис уже по шею зашел в воду, и они напали на него сзади. О, если бы мне снова стать рыцарем! Говорят, люди Станниса почти не сопротивлялись. Они либо пустились в бегство, либо склонили колено и перешли на другую сторону, выкликая имя Ренли! Не знаю уж, что подумал Станнис, слыша это! Мне сказал об этом Осни Кеттлблэк, а ему — сир Осмунд, и люди сира Бейлона говорят то же самое, и золотые плащи. Мы спасены, дорогая! Они пришли по Дороге Роз, вдоль реки, через сожженные Станнисом поля, и доспехи их посерели от пепла, но на их знаменах блистают золотая роза и золотой лев, и дерево Марбрандов, и дерево Рованов, охотник Тарли и виноград Редвина, и дубовый лист леди Окхарт. Все лорды западных земель, вся мощь Хайгардена и Бобрового Утеса. Сам лорд Тайвин перешел с правым крылом на северный берег. Центром командовал Рендил Тарли, а левым крылом — Мейс Тирелл, но битву выиграл авангард. Он врезался в Станниса, как копье в тыкву, и бойцы его выли, как одетые сталью демоны. А знаете, кто вел авангард? Знаете? Знаете?
   — Робб? — Едва ли она могла на это надеяться, но все же…
   — Лорд Ренли! Лорд Ренли в своих зеленых доспехах, с мерцающими при свете пламени золотыми оленьими рогами! Лорд Ренли с длинным копьем в руке! Говорят, он убил в единоборстве сира Гюйарда Морригена и еще дюжину знаменитых рыцарей. Это был Ренли,

Отредактировано 77pantera777 (28.05.2013 08:39)

АРЬЯ
   Головы обмакнули в смолу, чтобы приостановить разложение. Каждое утро, когда Арья шла к колодцу за водой для Русе Болтона, ей приходилось проходить под ними. Головы смотрели вдаль, и лиц она не видела, но ей нравилось представлять, что одно из них принадлежит Джоффри. Будь она вороной, то первым делом склевала бы его надутые губенки.
   Головы не могли пожаловаться на недостаток внимания. Воронье кружило над воротами, ссорясь из-за каждого глаза и взмывая вверх, когда по стене проходил часовой. Порой к пиру присоединялись вороны мейстера, слетая с вышки на своих широких черных крыльях. При их появлении мелочь обращалась в бегство и возвращалась, лишь когда вороны улетали.
   «Помнят ли вороны мейстера Тотмура? — думала Арья. — Грустят ли о нем? Зовут ли его и удивляются ли, что он не отвечает? Быть может, мертвые способны говорить с ними на каком-то тайном языке, которого живые не слышат?»
   Тотмура послали на плаху за то, что он отправил воронов в Бобровый Утес и Королевскую Гавань в ночь, когда пал замок. Люкана-оружейника — за то, что ковал оружие Ланнистерам, тетку Харру — за то, что заставила прислугу леди Уэнт работать на них, стюарда — за то, что отдал лорду Тайвину ключи от сокровищницы замка. Повара пощадили (потому что он сварил Ласкин суп, как гласила молва), но красотку Пиа и других женщин, даривших утехи солдатам Ланнистера, забили в колодки. Раздетые донага, обритые, они сидели в среднем дворе, у медвежьей ямы, и всякий мужчина мог попользоваться ими.
   Трое фреевских латников как раз этим и занимались, когда Арья шла к колодцу. Она пыталась не смотреть, но слышала, как смеются мужчины. Когда она с тяжелым ведром повернула обратно к Королевскому Костру, тетка Амабель схватила ее за руку, плеснув себе на ноги водой.
   — Ты это нарочно сделала, — проскрежетала старуха.
   — Чего тебе надо? — Амабель наполовину спятила после того, как Харре отрубили голову.
   — Видишь ее? — Амабель показала на Пиа. — Когда твой северянин падет, ты окажешься на ее месте.
   — Пусти, — Арья попыталась вырваться, но Амабель только сильнее сжала пальцы.
   — Он непременно падет. Харренхолл никого не терпит долго. Лорд Тайвин одержал победу, он движется назад со всем своим войском, и скоро настанет его черед наказывать предателей. И не думай, что он не узнает о твоих делишках. Я еще сама над тобой потешусь, — засмеялась старуха. — Я приберегла для тебя старую метлу Харры — ручка у нее вся расщепленная, в самый раз…
   Арья замахнулась ведром. Его тяжесть не позволила ей попасть Амабель по голове, но вся вода вылилась на старуху, и та отпустила ее.
   — Еще тронешь — убью! — крикнула Арья. — Убирайся прочь!
   Амабель ткнула костлявым пальцем в человека с содранной кожей у Арьи на камзоле.
   — Думаешь, с этой падалью на титьках тебе уже ничего не грозит? Ошибаешься! Ланнистеры уже в пути! Увидишь, что будет, когда они сюда доберутся.
   Пришлось Арье снова вернуться к колодцу. Если передать лорду Болтону ее слова, ее голова еще засветло окажется рядом с головой Харры. Но Арья ничего не собиралась говорить.
   Однажды, когда голов было наполовину меньше, чем теперь, Джендри застал ее около них и спросил: «Любуешься делом своих рук?»
   Арья знала, что он злится из-за Люкана, к которому был привязан, но все равно это было нечестно.
   «Это сделал Уолтон Железные Икры, — возразила она. — И Скоморохи, и лорд Болтон». «А кто выдал им нас всех? Ты со своим Ласкиным супом».
   Арья ущипнула его за руку. «Никакой он был не Ласкин — просто суп. Ты же сам ненавидел сира Амори».
   «Этих я ненавижу еще больше. Сир Амори сражался за своего лорда, а Скоморохи — наемники, продажные шкуры. Половина из них даже на общем языке не говорит. Септон Утт любит маленьких мальчиков, Квиберн занимается черной магией, а твой друг Кусака и вовсе людоед».
   Самое худшее состояло в том, что ей нечего было на это возразить. Бравые Ребята занимались в основном фуражировкой, и Русе Болтон поставил перед ними задачу искоренить Ланнистеров. Варго Хоут поделил их на четыре отряда, чтобы охватить как можно больше деревень. Самым большим отрядом он командовал сам, во главе других поставил своих доверенных людей. Рорж со смехом рассказывал о том, как лорд Варго выявляет предателей. Просто возвращается в те места, где бывал, когда служил лорду Тайвину, и хватает всех, кто ему тогда помогал. Многие из таких людей были куплены на ланнистерское серебро, поэтому Скоморохи привозили с собой не только корзины голов, но и мешки денег. «Отгадай загадку! — пристал как-то к Арье Шагвелл. — Козел лорда Болтона ест людей, которые кормили козла лорда Ланнистера. Сколько всего будет козлов?» «Один», — ответила Арья. «Ишь ты, ласка-то не глупей козла!» — заржал дурак.
   Рорж и Кусака были ничем не лучше остальных. Арья видела их каждый раз, как лорд Болтон трапезничал со своим гарнизоном. От Кусаки воняло, как от тухлого сыра, поэтому Бравые Ребята отправляли его на самый конец стола, где он шипел, урчал и рвал зубами мясо. Он принюхивался к Арье, когда она приходила мимо, но Рорж пугал ее еще больше. Он сидел рядом с Верным Утсивоком, но глаз с нее не спускал.
   Порой она жалела, что не отправилась за Узкое море с Якеном Хгаром. Она сохранила дурацкую монетку, которую он дал ей, — железную, заржавевшую по ободку. На одной ее стороне были какие-то письмена, которые она не могла прочесть. На другой помещалась мужская голова с давно стершимися чертами лица. Он сказал, что это великая ценность, но это, наверное, такая же ложь, как его имя и даже его лицо. Однажды Арья так разозлилась, что выбросила монету, но потом раскаялась и снова отыскала ее, чтобы сохранить, если даже она ничего и не стоила.
   Думая обо всем этом, она тащила свое ведро через Двор Расплавленного Камня.
   — Нэн, — окликнул ее чей-то голос, — поставь ведро и помоги мне.
   Элмар Фрей был не старше ее и мал для своих лет. Он катал по неровным камням бочонок с песком и весь раскраснелся. Вдвоем они пару раз прокатили бочонок через двор и поставили торчком. Песок зашуршал внутри. Элмар отковырнул крышку и достал кольчугу.
   — Ну как, чистая? — Начищать кольчугу до блеска входило в его обязанности. Как оруженосца Русе Болтона.
   — Стряхни песок. Да нет, ржавчина осталась еще кое-где, видишь? Давай-ка еще раз.
   — Займись этим сама. — Элмар мог быть дружелюбным, когда нуждался в помощи, но никогда не упускал случая напомнить ей, что он оруженосец, а она всего лишь служанка. Он любил хвастаться тем, что он сын Лорда Переправы — не какой-нибудь там племянник, бастард или внук, а законный сын, и потому непременно женится на принцессе.
   Арье не было дела до его принцессы, и она не любила, когда он ею командовал.
   — Милорду нужна вода для омовения. Ему поставлены пиявки. Не черные, как обычно, а большие бледные.
   Глаза у Элмара сделались как блюдца. Пиявки наводили на него ужас — особенно эти бледные, похожие на студень, пока не наполнялись кровью.
   — И то сказать — ты слишком тоща, чтобы толкать такой тяжелый бочонок.
   — А ты слишком глуп. — Арья взялась за ведро. — Тебе бы тоже не мешало пиявок поставить. На Перешейке они большие, как поросята. — И она оставила Элмара с его бочкой.
   В опочивальне лорда было полно народу. Квиберн, мрачный Уолтон в кольчуге и поножах да дюжина Фреев — братья, сводные братья и кузены. Русе Болтон лежал на кровати голый. Пиявки сидели у него под мышками, в паху и на бледной груди — длинные, прозрачные, делающиеся розовыми по мере насыщения. Болтон обращал на них внимания не больше, чем на Арью.
   — Мы не должны позволить лорду Тайвину запереть нас в Харренхолле, — говорил сир Эйенис Фрей, пока Арья выливала воду в таз для умывания. Седой сгорбленный великан с красными слезящимися глазами и огромными корявыми ручищами, сир Эйенис привел в Харренхолл полторы тысячи мечей от Фреев, но похоже было, что он даже своими братьями командовать не способен. — Замок так велик, что для его обороны потребуется целая армия, которую в случае осады нечем будет прокормить. Сделать большие запасы мы тоже не можем. Вся округа превратилась в пепел, по деревням рыщут волки, урожай сожжен или вывезен. На носу осень, а у нас ничего не запасено и ничего не посеяно. Мы живем фуражировкой, и если Ланнистеры положат ей конец, мы в течение одной луны перейдем на крыс и сапоги.
   — Я не намерен подвергаться осаде. — Русе Болтон говорил так тихо, что другим приходилось напрягаться, чтобы расслышать его, и у него в покоях всегда стояла необычайная тишина.
   — Что же тогда? — спросил сир Джаред Фрей, тощий, рябой и лысеющий. — Неужели Эдмар Талли так опьянен победой, что хочет дать лорду Тайвину бой в открытом поле?
   Ну и что же? Он и лорда Тайвина побьет, подумала Арья. Побьет, как побил их на Красном Зубце — вот увидите. Никем не замечаемая, она стала рядом с Квиберном.
   — Лорд Тайвин за много лиг от нас, — спокойно ответил Болтон. — У него еще много дел в Королевской Гавани, и в Харренхолл он выступит не скоро.
   — Вы не знаете Ланнистеров так, как мы, милорд, — гнул свое сир Эйенис. — Король Станнис тоже думал, что лорд Тайвин за тысячу лиг от него, — и поплатился за это.
   Бледный человек, чью кровь сосали пиявки, улыбнулся краями губ.
   — Я не из тех, кто платит за свои ошибки, сир.
   — Даже если Риверран соберет все свои силы и Молодой Волк вернется с запада, разве сможем мы выстоять против полчищ лорда Тайвина? Когда он придет, у него будет гораздо больше войска, чем было на Зеленом Зубце. Не забудьте, что Хайгарден тоже примкнул к Джоффри!
   — Я помню.
   — Я уже побывал в плену у лорда Тайвина, — сказал сир Хостин — смуглый, с квадратным лицом, — говорили, что он у Фреев самый сильный. — У меня нет желания наслаждаться гостеприимством Ланнистеров снова.
   Сир Харис Хэй, родня Фреям с материнской стороны, усердно закивал.
   — Если уж лорд Тайвин победил такого опытного воина, как Станнис Баратеон, что тогда говорить о нашем юном короле? — Он обвел взглядом своих кузенов, и некоторые из них выразили свое согласие.
   — Кто-то должен иметь мужество сказать это, — сказал сир Хостин. — Война проиграна, и нужно это внушить королю Роббу.
   Русе Болтон внимательно посмотрел на него своими бледными глазами.
   — Его величество побеждал Ланнистеров всякий раз, как сходился с ними в бою.
   — Но Север он потерял, — настаивал Хостин Фрей. — И Винтерфелл тоже! Его братья мертвы…
   Арья на миг перестала дышать. Мертвы? Бран и Рикон? Что это значит? И что он такое сказал о Винтерфелле? Джоффри не мог взять Винтерфелл — Робб никогда бы ему не позволил. Но тут она вспомнила, что Робба нет в Винтерфелле. Он на западе, а Бран — калека, а Рикону всего четыре года. Ей стоило всех ее сил остаться спокойной и промолчать, как учил ее Сирио Форель. Как будто она неодушевленный предмет. К глазам подступили слезы, но Арья усилием воли отогнала их. Это неправда, это не может быть правдой, это ложь, придуманная Ланнистерами.
   — Если бы Станнис победил, все было бы по-другому, — грустно молвил Ронел Риверс, один из бастардов лорда Уолдера.
   — Но Станнис проиграл, — отрубил сир Хостин, — и наши пожелания ничего тут не изменят. Король Робб должен заключить мир с Ланнистерами. Он должен сложить с себя корону и преклонить колено, нравится ему это или нет.
   — А кто ему об этом скажет? — улыбнулся Русе Болтон. — Хорошо иметь так много доблестных братьев в столь тяжелые времена. Я обдумаю все, что вы сказали.
   Этой фразой он дал понять, что отпускает их, и Фреи, откланявшись, вышли. Остались только Квиберн, Уолтон и Арья. Лорд Болтон поманил ее к себе.
   — Можешь снять пиявок, Нэн, — они достаточно насосались.
   — Сейчас, милорд. — Приказы Русе Болтона благоразумнее всего было исполнять незамедлительно. Арье хотелось спросить его насчет Винтерфелла, но она не осмелилась. «Спрошу Элмара, — подумала она. — Элмар мне скажет». Пиявки извивались, когда она снимала их с тела Болтона, — влажные на ощупь, раздувшиеся от крови. Это только пиявки, напомнила себе Арья. Если сжать руку, они лопнут.
   — Письмо от вашей леди-жены. — Квиберн достал из рукава пергаментный свиток. Он был в одеждах мейстера, но цепи на шее не носил — поговаривали, что он лишился ее за свои занятия некромантией.
   — Прочти.
   Леди Уолда писала из Близнецов чуть ли не каждый день, и все ее письма были одинаковые. «Молюсь о вас утром, днем и вечером, дражайший милорд, считаю дни и не могу дождаться, когда вы вернетесь на наше ложе. Возвращайтесь ко мне поскорей, и я подарю вам много сыновей, которые заменят вам вашего дорогого Домерика и будут править Дредфортом после вас». Арья вообразила себе пухлого розового младенца, покрытого пухлыми розовыми пиявками.
   Она подошла к лорду Болтону с мокрым полотенцем, чтобы обтереть его мягкое безволосое тело.
   — Я тоже хочу отправить письмо, — сказал он бывшему мейстеру.
   — Леди Уолде?
   — Сиру Хелману Толхарту.
   Гонец от сира Хелмана прибыл в замок два дня назад. Люди Толхарта взяли замок Дарри, чей ланнистерский гарнизон сдался им после недолгой осады.
   — Напиши, чтобы он предал пленных мечу, а замок огню — так приказывает король. После этого пусть объединится с Робертом Гловером, чтобы ударить на восток, на Синий Дол. Это богатые земли, не тронутые войной. Пора им чем-нибудь поживиться. Гловер потерял замок, Толхарт — сына. Пусть отыграются на Синем Доле.
   — Я подготовлю письмо, чтобы вы приложили печать, милорд.
   Арья рада была услышать, что замок Дарри сожгут. Это туда ее привели после драки с Джоффри, и там королева приказала отцу убить волчицу Сансы. Он заслужил, чтобы его сожгли. Но ей хотелось, чтобы Роберт Гловер и сир Хелман Толхарт вернулись в Харренхолл — они уехали слишком быстро, и она не успела решить, может ли доверить им свою тайну.
   — Сегодня я намерен поохотиться, — объявил лорд Болтон, когда Квиберн подал ему стеганый камзол.
   — Не опасно ли это, милорд? — спросил Квиберн. — Не далее трех дней назад на людей септона Утта напали волки. Явились прямо в лагерь и зарезали двух лошадей в каких-нибудь пяти ярдах от костра.
   — Как раз на волков я и хочу поохотиться. Я не могу спать по ночам из-за их воя. — Болтон застегнул пояс, поправив на нем меч и кинжал. — Говорят, что на севере лютоволки блуждали стаями в сотню голов и больше, не боясь ни людей, ни мамонтов, но это было давно и в другом краю. Странно, что обыкновенные волки так обнаглели.
   — В страшные времена случаются страшные вещи, милорд.
   Болтон оскалил зубы в подобии улыбки.
   — Разве наши времена так уж страшны, мейстер?
   — Лето позади, и в стране четыре короля.
   — Один король может быть страшен, но четверо? — Болтон пожал плечами. — Нэн, мой меховой плащ. Комнаты к моему возвращению должны быть чисто убраны, — сказал он, когда она застегнула пряжку. — И позаботься о письме леди Уолды.
   — Слушаюсь, милорд.
   Лорд с мейстером вышли из комнаты, даже не взглянув на Арью. Она положила письмо в очаг и поворошила поленья кочергой. Пергамент съежился, почернел и воспламенился. Если Ланнистеры что-то сделали Брану и Рикону, Робб их всех убьет. Никогда он не преклонит колено, никогда и ни за что. Он никого из них не боится. Хлопья пепла полетели в трубу. Арья, присев на корточки перед огнем, смотрела на них сквозь пелену горячих слез. «Если Винтерфелла и правда больше нет — значит мой дом теперь здесь? И я уже не Арья, а просто служанка Нэн — на веки вечные?»
   Следующие несколько часов она провела за уборкой. Она вымела старый тростник и разбросала по полу свежий, душистый, заново развела огонь в очаге, поменяла простыни и взбила перину, вылила ночную посуду в отхожее место и вымыла ее, отнесла охапку грязной одежды прачкам и принесла из кухни корзину сочных осенних груш. Управившись со спальней, она спустилась на полпролета вниз и стала убираться в большой горнице — просторной, полной сквозняков, величиной с зал иного мелкого замка. Свечи совсем догорели, и Арья сменила их. Под окнами стоял огромный дубовый стол, за которым лорд писал свои письма. Она сменила свечи и там, сложила книги, привела в порядок перья, чернильницу и воск.
   Поверх бумаг лежал большой потрепанный пергамент. Арья стала сворачивать его, и ей в глаза бросились краски: голубизна озер и рек, красные пятнышки, обозначающие замки и города, зеленые леса. Она развернула карту снова и увидела под ней надпись: «Области Трезубца». Карта показывала местность от Перешейка до Черноводной. Вот Харренхолл, у верхушки большого озера, — а Риверран где? Арья нашла и его. Не так уж далеко…
   Закончив свою работу еще до середины дня, Арья отправилась в богорощу. Ее обязанности в качестве прислужницы лорда Болтона были легче, чем при Визе или даже при Кролике, хотя теперь от нее требовалось одеваться, как паж, и мыться чаще, чем ей бы хотелось. Охотники еще не скоро вернутся, и у нее будет время поработать Иглой.
   Она рубила березовые ветки, пока расщепленный конец ее деревяшки не позеленел.
   — Сир Грегор, — приговаривала она при этом. — Дансен, Полливер, Рафф-Красавчик. — Она отпрыгнула, покачалась на пятках и принялась за сосновые шишки. — Щекотун, Пес, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея. — Перед нею вырос дубовый ствол, и она ткнула в него острием, бормоча: — Джоффри, Джоффри, Джоффри. — Кружевная тень листвы падала на нее. Вся в поту, она остановилась. Она ободрала до крови правую пятку, поэтому стала под сердце-деревом на одной ноге, отсалютовала мечом и сказала старым богам Севера: — Валар моргулис. — Ей нравилось, как звучат эти слова.
   Идя через двор к бане, она увидела, что над вышкой снижается ворон. Вот бы узнать, откуда он прилетел и какую весть принес. Может быть, это Робб пишет, что слухи о Бране и Риконе оказались ложными?
   Арья прикусила губу в порыве надежды. Будь у нее крылья, она бы полетела в Винтерфелл и посмотрела сама. И если бы это оказалось правдой, она просто полетела бы дальше, мимо звезд и луны, и увидела бы все чудеса из сказок старой Нэн: драконов, морских чудищ и Браавосского Исполина — и не возвращалась бы назад, пока сама не захотела.
   Охотники вернулись ближе к вечеру с девятью убитыми волками. Семеро взрослых серо-бурых зверей, сильных и свирепых, с обнаженными в смертном оскале желтыми зубами, — и двое волчат. Лорд Болтон приказал сшить себе из шкур одеяло.
   — У волчат-то мех будет помягче, милорд, — заметил один из его людей. — Из них выйдет пара славных рукавиц.
   Болтон взглянул на знамена над воротами.
   — Как нам любят напоминать Старки, зима близко. Пусть будут рукавицы. — Увидев Арью, он сказал: — Нэн, подашь мне штоф подогретого вина с пряностями. Я прозяб в лесу — смотри, чтобы оно не остыло. Ужинать я буду один. Ячменный хлеб, масло и свинина.
   — Слушаюсь, милорд. — Так отвечать было умнее всего.
   Когда она пришла на кухню, Пирожок пек овсяные лепешки. Еще трое поваров готовили рыбу, а поваренок поворачивал над огнем кабанью тушу.
   — Милорд требует ужин и горячее вино, чтобы запить его, — горячее, а не теплое, — объявила Арья.
   Один из поваров вымыл руки, взял котелок и налил в него густого сладкого красного вина. Пирожку велели отмерить пряности, и Арья стала ему помогать.
   — Я сам, — пробурчал он. — Я и без твоей указки знаю, как вино сдабривать.
   «Он тоже меня ненавидит — или боится». Арья отошла, скорее опечаленная, чем рассерженная. Приготовив еду, повара накрыли ее серебряной крышкой, а штоф закутали в толстое полотенце. На дворе уже смеркалось. Вороны кружили над головами на стене, как придворные вокруг короля. Один из часовых открыл перед ней дверь в Королевский Костер.
   — Надеюсь, это не Ласкин суп, — пошутил он.
   Росе Болтон, сидя у огня, читал толстый, переплетенный в кожу том.
   — Зажги несколько свечей, — приказал он, перевернув страницу. — Здесь становится темно.
   Арья поставила поднос у его локтя и пошла исполнять приказание. Комната наполнилась мерцающим светом и запахом гвоздики. Болтон перелистнул еще несколько страниц, закрыл книгу, сунул ее в огонь и стал смотреть, как она горит. Пламя отражалось в его бледных глазах. Старая сухая кожа вспыхнула мигом, и желтые страницы зашевелились, словно их листал призрак.
   — Больше ты мне сегодня не понадобишься, — сказал лорд, не глядя на Арью.
   Ей следовало бы уйти тихо, как мышка, но что-то ее удержало.
   — Милорд, — спросила она, — вы возьмете меня с собой, когда покинете Харренхолл?
   Он уставился на нее так, словно это его ужин вдруг заговорил с ним.
   — Разве я разрешал тебе обращаться ко мне с вопросом, Нэн?
   — Нет, милорд, — потупилась она.
   — В таком случае тебе не следовало этого делать — так или нет?
   — Так, милорд.
   Он усмехнулся:
   — Хорошо, на этот раз я тебе отвечу. Когда я вернусь на север, то передам Харренхолл лорду Варго. Ты останешься здесь, вместе с ним.
   — Но я не… — начала она.
   — Я не привык, чтобы меня допрашивали слуги, Нэн. Может, тебе язык отрезать?
   Она знала, что он способен сделать это с той же легкостью, как другой — стукнуть собаку.
   — Нет, милорд.
   — Значит, больше ты голоса не подашь?
   — Нет, милорд.
   — Хорошо, ступай. Я закрою глаза на твою дерзость.
   Арья оставила его, но спать не пошла. Когда она вышла на темный двор, часовой у двери кивнул ей и сказал:
   — Гроза идет. Чуешь, как пахнет?
   Резкий ветер рвал пламя факелов, поставленных на стене рядом с головами. На пути в богорощу Арья прошла мимо башни Плача, где еще недавно жила в страхе перед Визом. После взятия Харренхолла Фреи забрали ее себе. В окно слышались сердитые голоса спорящих мужчин. Элмар сидел на крыльце один.
   — Что случилось? — спросила Арья, увидев слезы у него на щеках.
   — Моя принцесса, — прорыдал он. — Эйенис сказал, что мы обесчещены. Из Близнецов прилетела птица. Мой лорд-отец говорит, что мне придется жениться на ком-нибудь другом или пойти в септоны.
   «Нашел о чем плакать, — подумала она, — о какой-то дурацкой принцессе».
   — А я слышала, что мои братья умерли, — призналась она.
   — Да кому до них дело, до твоих братьев? — презрительно спросил Элмар.
   Она с трудом удержалась, чтобы не стукнуть его.
   — Хоть бы твоя принцесса тоже умерла, — сказала она и пустилась бежать, чтобы он ее не поймал.
   В богороще она нашла свой деревянный меч и опустилась на колени перед сердце-деревом. Его красные листья шелестели, и красные глаза смотрели прямо в нее — глаза богов.
   — Скажите, что мне делать, о боги, — помолилась она.
   Ответа долго не было — только ветер, журчание воды и шорох листьев. Потом из-за богорощи, из-за необитаемых башен и высоченных стен Харренхолла, с вольных просторов мира, донесся одинокий волчий вой. У Арьи на миг помутилось в глазах, и по коже побежали мурашки. Ей почудился голос отца, едва слышный: «Когда выпадает снег и дуют белые ветры, одинокий волк умирает, но стая живет».
   — Но у меня нет стаи, — прошептала она чар-дереву. Бран и Рикон мертвы, Санса у Ланнистеров, Джон ушел на Стену. — И меня тоже больше нет. Я теперь Нэн.
   — Ты Арья из Винтерфелла, дочь Севера. Ты говорила мне, что можешь быть сильной. В тебе течет волчья кровь.
   — Волчья кровь. — Теперь она вспомнила. — Да, я буду сильной. Сильной, как Робб. — Втянув в себя воздух, она обеими руками взяла деревянный меч и с громким треском переломила его о колено. — Я лютоволк, и мне не нужны деревянные зубы.
   В ту ночь, лежа на своей колючей соломе, она слушала шепчущие голоса живых и мертвых и дожидалась восхода луны. Только этим голосам она теперь и доверяла. Она слышала собственное дыхание и волков — теперь их была целая стая. «Они ближе, чем тот, кого я слышала в богороще. Они зовут меня». Она вылезла из-под одеяла, натянула камзол и босиком спустилась по лестнице. Русе Болтон был человек осторожный, и вход в Королевский Костер охранялся днем и ночью — пришлось выбраться через узкое подвальное оконце. На дворе было тихо — огромный замок спал, погруженный в свои призрачные сны. Ветер выл в трещинах башни Плача. В кузнице огни были потушены и двери заперты на засов. Арья снова пролезла в окно. Джендри делил постель с двумя другими подмастерьями. Арья долго сидела на корточках в темноте, пока не уверилась, что он — тот, что с краю. Тогда она зажала ему рот и ущипнула его. Должно быть, он спал не очень крепко, потому что сразу открыл глаза.
   — Пошли со мной, — прошептала она и убрала руку от его рта.
   Сначала он как будто не понял ее, но потом выбрался из-под одеяла, прошлепал голый по комнате, влез в грубую холщовую рубаху и спустился за ней с чердака. Спящие подмастерья даже не шевельнулись.
   — Ну, чего тебе еще? — проворчал Джендри.
   — Меч.
   — Мечи под замком у кузнеца — я тебе сто раз говорил. Это для твоего лорда Пиявки, что ли?
   — Для меня. Возьми молот и сломай замок.
   — Чтобы мне потом руку сломали? Если не хуже.
   — Не сломают, если убежишь со мной.
   — Ага, убежишь. Поймают и убьют.
   — Смотри, как бы хуже не было. Лорд Болтон мне сказал, что оставляет замок Кровавым Скоморохам.
   Джендри откинул черные волосы с глаз.
   — Ну и что?
   — А то, что, когда Варго Хоут станет лордом, он отрубит ноги всем слугам, чтобы не убежали. И кузнецам тоже.
   — Сочиняешь, — фыркнул он.
   — А вот и нет. Лорд Варго сам так сказал — я слышала. Что отрубит каждому одну ногу — левую. Ступай на кухню и разбуди Пирожка — тебя он послушает. Нам понадобится хлеб или лепешки — что-нибудь. Ты возьмешь мечи, а я добуду лошадей. Встретимся у калитки в восточной стене, за башней Призраков. Там никто не ходит.
   — Я знаю эту калитку. Она охраняется, как и все прочие.
   — Ну и что? А про мечи ты забыл?
   — Я не говорил, что пойду с тобой.
   — Но если пойдешь, то возьмешь мечи?
   — Ладно, — нахмурился он. — Возьму.
   Вернувшись в Королевский Костер тем же путем, Арья прокралась по винтовой лестнице наверх. В своей каморке она разделась догола и оделась заново — в две смены белья, одну поверх другой, теплые чулки и самый чистый свой камзол. Это была ливрея лорда Болтона с нашитой на груди эмблемой — ободранным человеком из Дредфорта. Она завязала башмаки, затянула тесемки шерстяного плаща и, тихая как тень, снова двинулась вниз. У двери в горницу лорда она прислушалась и медленно приоткрыла ее. Внутри было тихо.
   Карта так и лежала на столе, среди остатков Болтонова ужина. Арья туго скатала ее и сунула за пояс. Лорд оставил на столе свой кинжал — она и его прихватила на случай, если Джендри не хватит смелости взять меч.
   Какая-то лошадь тихо заржала, когда она вошла в конюшню. Все конюхи спали. Арья растолкала одного ногой. Наконец он сел и осведомился сонно:
   — Чего еще?
   — Лорд Болтон велит оседлать трех лошадей.
   Парень поднялся, вытряхивая солому из волос.
   — В такой-то час? — Он поморгал, пялясь на ее камзол с эмблемой. — На кой ему лошади ночью?
   — Лорд Болтон не привык, чтобы его допрашивали слуги. — Она скрестила руки на груди.
   Конюх все не сводил глаз с ободранного человека — он знал, что это значит.
   — Трех, говоришь?
   — Угу. Одну да еще двух. Охотничьих — быстрых и надежных. — Арья помогла ему с седлами и уздечками, чтобы не будить кого-то еще. Она надеялась, что ему ничего за это не будет, — хотя вряд ли. Самым трудным было провести лошадей через замок. Она держалась в тени крепостной стены, где только возможно, чтобы часовые наверху ее не заметили. «А если и заметят, что с того? Я чашница самого лорда». Ночь была осенняя, холодная и сырая. С запада шли тучи, застилая звезды, и башня Плача скорбно завывала при каждом порыве ветра. Дождем пахнет. Арья не знала, хорошо это для побега или плохо. Никто ее не увидел, и она никого не встретила — только серая кошка кралась по стене богорощи. Она зашипела на Арью, вызвав воспоминания о Красном Замке, об отце и Сирио Фореле.
   — Я бы могла поймать тебя, если б захотела, да только мне некогда. — Кошка снова зашипела и скрылась.
   Башня Призраков из пяти громадных башен Харренхолла пострадала больше всех. Она стояла, темная и заброшенная, за развалинами септы, где последние триста лет молились только крысы. Там Арья стала дожидаться Джендри и Пирожка. Ей казалось, что она ждет уже долго. Лошади щипали траву, проросшую среди разрушенных камней, а тучи между тем окончательно закрыли звезды. Арья достала кинжал и стала точить его, чтобы занять руки. Длинными плавными взмахами, как учил ее Сирио Форель. Этот звук ее успокаивал.
   Она услышала их задолго до того, как увидела. Пирожок тяжело дышал, а потом еще споткнулся впотьмах, ободрал ногу и стал ругаться так, что половине Харренхолла впору проснуться. Джендри шел тише, но мечи, которые он нес, звякали.
   — Я тут, — поднялась Арья. — Тихо, не то услышат.
   Мальчишки пробирались к ней через каменную осыпь. У Джендри под плащом была промасленная кольчуга, а за спину он повесил свой кузнечный молот. Круглая красная рожица Пирожка выглядывала из-под капюшона. В руке он нес мешок с хлебом, а под мышкой — большой круг сыра.
   — У этой калитки стоит часовой, — тихо прошипел Джендри. — Говорил я тебе.
   — Стойте тут с лошадьми. Я его уберу. Как услышите, что я зову, идите быстрей.
   — Ты ухни по-совиному, — сказал Пирожок.
   — Я не сова, а волк. Я завою.
   Арья прокралась в тени башни Призраков. Она шла быстро, чтобы опередить свой страх, и ей казалось, что рядом идут Сирио Форель, и Йорен, и Якен Хгар, и Джон Сноу. Она не взяла с собой меча, который принес ей Джендри. Сейчас лучше подойдет кинжал. Это хороший клинок, острый. Восточная калитка в Харренхолле самая маленькая — узкая дубовая дверца с железными гвоздями в углу стены под оборонительной башней. Ее охраняет только один человек, но она знала, что в башне тоже есть часовые, а другие расхаживают по стене поблизости. Она должна быть тиха, как тень. Нельзя, чтобы он закричал. Начали падать редкие дождевые капли. Одна плюхнулась Арье на лоб и медленно потекла по носу.
   Она не стала прятаться, а подошла к калитке открыто, как будто ее послал сам лорд Болтон. Часовой смотрел на нее, любопытствуя, что могло привести сюда пажа среди ночи. Подойдя поближе, она разглядела, что это северянин, длинный и тощий, закутанный в драный меховой плащ. Это ее не обрадовало. Кого-нибудь из фреевских людей или из Бравых Ребят она могла бы перехитрить, но люди из Дредфорта служат Русе Болтону всю жизнь и знают его лучше, чем она. А если сказать ему, что я Арья Старк, и приказать отойти в сторону? Но нет, она не осмелится. Он хотя и северянин, но не винтерфеллец. Он служит Русе Болтону.
   Арья распахнула плащ, чтобы он видел ее эмблему.
   — Меня послал лорд Болтон.
   — В такой час? Зачем?
   Она видела блеск стали у него под плащом и не знала, хватит ли у нее сил проткнуть кинжалом кольчугу. Надо метить в горло, но он слишком высок — она не достанет. Что бы такое ему ответить? На миг она снова стала маленькой испуганной девочкой, и дождевые капли на лице превратились в слезы.
   — Он велел раздать всем часовым по серебряной монете за исправную службу, — неожиданно для себя выпалила она.
   — Серебро? — Он не поверил ей, но хотел бы поверить. — Хорошее дело. Давай сюда.
   Она сунула руку за пазуху и достала монетку, подаренную Якеном. В темноте железо сойдет за тусклое серебро. Арья протянула руку… и выронила монету.
   Солдат, тихо выругавшись, опустился на колени и стал искать ее в грязи, а его горло оказалось прямо перед Арьей. Она провела по нему кинжалом — легко, как рукой по шелку. Его кровь хлынула ей на руки горячей струей. Он попытался крикнуть, но кровь уже залила ему рот.
   — Валар моргулис, — шепнула она в миг его смерти.
   Когда он затих, она подобрала монету. За стенами Харренхолла долго и громко провыл волк. Арья сняла засов и отворила тяжелую дубовую дверь. Когда Джендри и Пирожок подошли с лошадьми, дождь уже лил вовсю.
   — Ты убила его? — ахнул Пирожок.
   — А как ты думал? — Пальцы слиплись от крови, и этот запах тревожил ее. «Ничего, — сказала она себе, садясь в седла. — Дождь все отмоет».

ТЕОН
   Мейстер Лювин пришел к нему, как только за стенами показались первые разведчики.
   — Милорд принц, вы должны сдаться.
   Теон тупо уставился на принесенный ему завтрак — овсяные лепешки, мед и кровяную колбасу. Еще одна бессонная ночь выбила его из колеи, и от одного вида еды его мутило.
   — От дяди ответа нет?
   — Нет. И от вашего отца в Пайке тоже.
   — Пошли еще птиц.
   — Это не поможет. Когда птицы доберутся до места…
   — Отправь их! — Сбив на пол поднос с едой, Теон откинул одеяло и встал с кровати Неда Старка голый и злой. — Ты хочешь моей смерти? Ведь так, Лювин? Скажи правду.
   Маленький серый мейстер не испугался.
   — Дело моего ордена — служить.
   — Да, только кому?
   — Государству. И Винтерфеллу. Теон, когда-то я обучал тебя буквам и цифрам, истории и военному делу. И еще бы многому научил, будь у тебя такое желание. Я не стану уверять, что люблю тебя, но ненависти к тебе я тоже не питаю. И даже если бы я ненавидел тебя — пока Винтерфеллом владеешь ты, присяга обязывает меня помогать тебе советом. Сдавайся — вот мой совет.
   Теон поднял с пола плащ, встряхнул и накинул на плечи. «Огонь! Мне нужен огонь и чистая одежда. Где этот Векс? Не умирать же мне в грязном?»
   — Вы не можете надеяться удержать замок, — продолжал мейстер. — Если бы ваш лорд-отец хотел послать вам помощь, он бы уже это сделал. Для него главное — Перешеек. Битва за Север будет дана среди руин Рва Кейлин.
   — Может быть. Но пока Винтерфелл в моих руках, сир Родрик и лорды-знаменосцы Старка не выступят на юг и не ударят моему дяде в тыл. — (Не такой уж я профан в военном деле, как ты полагаешь, старик.) — А провизии у меня столько, что я могу год выдерживать осаду.
   — Осады не будет. Разве что пара дней, чтобы смастерить лестницы и привязать крючья к веревкам. Вслед за этим они взберутся к вам на стены сразу в сотне мест. Вы продержитесь час-другой — и замок падет. Лучше уж открыть ворота и попросить о…
   — О пощаде? Знаю я их пощаду.
   — Есть один выход.
   — Я человек Железных островов, — напомнил Теон, — и у меня свой закон. Разве они оставили мне выбор? Нет, не отвечай — довольно с меня твоих советов. Ступай и отошли птиц, как я приказывал, да скажи Лоррену, что он мне нужен. И Вексу. Пусть мою кольчугу вычистят, а гарнизон построят во дворе.
   Ему показалось, что мейстер не подчинится ему, но тот лишь чопорно поклонился и сказал:
   — Слушаюсь.
   Построенный гарнизон являл собой жалкое зрелище — островитян было мало, а двор велик.
   — Северяне будут здесь еще до ночи, — сказал им Теон. — Сир Родрик Кассель и все лорды, которые явились на его зов. Бежать я не намерен. Я взял этот замок и буду держать его, оставаясь принцем Винтерфелла до смертного часа. Но я никому не приказываю умереть вместе со мной. Если вы уйдете сейчас, пока силы сира Родрика еще не подошли, то получите шанс спастись. — Он обнажил свой меч и провел по земле черту. — Тот, кто останется и будет сражаться — шаг вперед.
   Никто ему не ответил. Люди стояли в своих кольчугах, мечах и вареной коже как каменные. Кое-кто обменялся взглядами. Дикк Харло сплюнул. Длинные светлые волосы Эндегара взметнулись на ветру.
   Теону казалось, будто он тонет. Дивиться нечему, уныло подумал он. Все его покинули: отец, дяди, сестра, даже этот несчастный Вонючка. С чего же люди будут хранить ему верность? Говорить и делать больше нечего. Только стоять под этими серыми стенами, под неуютным белым небом, с мечом в руке и ждать…
   Векс первым переступил черту. Три быстрых шага — и он, сгорбив плечи, встал рядом с Теоном. Черный Лоррен, устыдившись, последовал за ним мрачнее тучи.
   — Кто еще? — спросил Теон. Вперед вышли Рыжий Рольф, Кромм, Верлаг, Тимор с братьями, Злобный Ульф, Харрат-Овцекрад, четверо Харло, двое Ботли и Кеннед-Кит — всего семнадцать человек.
   Урцен остался на месте, и Стигг, и те десять, что приехали с Ашей из Темнолесья.
   — Что ж, ступайте, — сказали им Теон. — Бегите к моей сестре. Не сомневаюсь, что она окажет вам радушный прием.
   У Стигга хватило совести устыдиться — остальные удалились, не сказав ни слова.
   — На стену, — сказал Теон семнадцати оставшимся. — И если боги смилуются над нами, я вас не забуду.
   Все ушли, но Черный Лоррен остался.
   — Вся замковая челядь обернется против нас, как только бой начнется.
   — Знаю. И что ты предлагаешь?
   — Перебить их, всех до единого.
   Теон покачал головой.
   — Петля готова?
   — Да. Хочешь ею воспользоваться?
   — Тебе известен лучший способ?
   — Да. Я стану с топором на подъемном мосту, и пусть попробуют пройти. Один, двое, трое — мне все равно. Никто не пройдет через ров, пока я жив.
   «Он хочет умереть, — подумал Теон. — Ему нужна не победа, а смерть, достойная песни».
   — Мы используем петлю.
   — Как знаешь, — с презрением ответил Лоррен.
   Векс помог Теону одеться для битвы. Сперва твердая вареная кожа, затем хорошо смазанная кольчуга, поверх — черный камзол и золотая мантия. Одевшись и вооружившись, Теон взошел на сторожевую башню в углу южной и восточной стен, чтобы взглянуть в лицо своей судьбе. Северяне окружали замок. Об их численности трудно было судить. Не меньше тысячи, а то и двух. Это против семнадцати-то человек. Они привезли с собой катапульты и скорпионы. Осадных башен Теон на Королевском Тракте не видел, но в лесу дерева хватит, чтобы построить их сколько угодно.
   В мирийскую подзорную трубу мейстера Теон посмотрел на их знамена. Повсюду реяли боевые топоры Сервинов, деревья Толхартов и водяные Белой Гавани. Чуть реже встречались эмблемы Флинтов и Карстарков. Кое-где мелькал даже лось Хорнвудов. Гловеров нет — Аша об этом позаботилась, Болтонов тоже, и Амберы так и не выползли из-под своей Стены. Впрочем, в них и не было нужды. Вскоре у ворот появился юный Клей Сервин с мирным знаменем и объявил, что сир Родрик Кассель желает говорить с Теоном-Перевертышем.
   Перевертыш. Эта кличка была ему горче желчи. Он отплыл в Пайк, чтобы повести отцовские ладьи на Ланниспорт, а теперь…
   — Сейчас спущусь, — крикнул он вниз. — Один.
   Черный Лоррен не одобрил этого.
   — Кровь можно смыть только кровью. Может, рыцари и соблюдают уговор с другими рыцарями, но с теми, кого считают разбойниками, они не столь щепетильны.
   — Я принц Винтерфелла и наследник Железных островов, — ощетинился Теон. — Ступай найди девчонку и сделай так, как я велел.
   Лоррен ответил ему убийственным взглядом.
   — Да, мой принц.
   «Он тоже против меня. — Последнее время Теону казалось, что сами камни Винтерфелла обернулись против него. — Я умру, покинутый всеми. Значит, остается одно — жить!»
   Он подъехал к воротам с короной на голове. Женщина черпала воду из колодца, Гейдж-повар стоял в дверях кухни. Они скрывали свою ненависть за угрюмыми взглядами и ничего не выражающими лицами, но он все равно ее чувствовал.
   Когда опустили мост, через ров дохнул холодный ветер, и Теон содрогнулся. «Это я от холода», — сказал он себе. Даже самые храбрые могут дрожать от холода. Он проехал по мосту и под решеткой — прямо в зубы этому ветру. Внешние ворота растворились перед ним. Он выехал за стены замка, чувствуя, как мальчики смотрят ему в спину своими пустыми глазницами.
   Сир Родрик ждал на рыночной площади верхом на сером в яблоках мерине. Клей Сервин держал над ним знамя с лютоволком Старков. Они были одни на площади, но Теон видел лучников на крышах ближних домов, копейщиков справа, а слева стояла шеренга конных рыцарей под водяным с трезубцем дома Мандерли. «Каждый из них хочет моей смерти». Среди них были юнцы, с которыми Теон пил, играл в кости, даже ходил по бабам, но это не спасет его, если он попадет к ним в руки.
   — Сир Родрик. — Теон натянул поводья. — Мне грустно, что мы встречаемся врагами.
   — Мне тоже грустно — оттого, что не могу повесить тебя прямо сейчас. — Старый рыцарь плюнул в грязь. — Перевертыш.
   — Меня зовут Грейджой из Пайка, — напомнил ему Теон. — На плаще, в который завернул меня отец при рождении, был кракен, а не лютоволк.
   — Ты десять лет был воспитанником Старков.
   — Заложником их и узником.
   — Скажешь, лорд Эддард держал тебя закованным в темнице? Нет, он воспитывал тебя вместе со своими сыновьями, славными мальчиками, которых ты убил, а я, к непреходящему моему стыду, учил тебя боевому мастерству. Мне бы проткнуть твое брюхо мечом, а не вкладывать его тебе в руку.
   — Я пришел говорить, а не выслушивать оскорбления. Говори, старик, — что тебе от меня надо?
   — Две вещи. Винтерфелл и твою жизнь. Прикажи своим людям открыть ворота и сложить оружие. Тот, кто не убивал детей, сможет уйти, но ты предстанешь перед судом короля Робба — и да смилуются над тобой боги, когда он вернется.
   — Робб никогда больше не увидит Винтерфелла. Он сложит голову у Рва Кейлин, как это происходило со всеми южанами на протяжении десяти тысяч лет. Север теперь наш, сир.
   — Вы заняли три замка, и один я сейчас у тебя отберу, Перевертыш.
   Теон пропустил это мимо ушей.
   — Мои условия таковы. До наступления вечера вы должны разойтись. Те, кто присягнет на верность Бейлону Грейджою как своему королю и мне как принцу Винтерфелла, сохранят за собой свои права и имущество, не потерпев никакого ущерба. Те, кто не сделает этого, будут истреблены.
   — Ты что, рехнулся, Грейджой? — удивленно спросил юный Сервин.
   — Он только пыжится, мальчик, — сказал сир Родрик. — Боюсь, Теон всегда был слишком высокого мнения о себе самом. Не думай, Перевертыш, что я буду ждать Робба, чтобы двинуться на Перешеек и разделаться с твоими сородичами. Со мной около двух тысяч человек, а у тебя, если верить слухам, не больше пятидесяти.
   Семнадцать, если быть точным. Теон заставил себя улыбнуться.
   — У меня есть кое-что получше людей. — И он поднял над головой кулак, подавая сигнал Черному Лоррену.
   Винтерфелл был у него за спиной, но сир Родрик смотрел прямо на стену и не мог видеть. Когда подбородок рыцаря задрожал под пышными белыми бакенбардами, Теон понял, что он увидел. Нет, старик не удивился, с грустью отметил Теон, но страх налицо.
   — На это способен только трус, — сказал сир Родрик. — Использовать ребенка… какая подлость.
   — Знаю. Я сам отведал этого кушанья — забыл? Меня десятилетним забрали из отцовского дома, чтобы отец больше не бунтовал.
   — Это не одно и то же!
   — Верно. Веревка, которую носил на шее я, была не из пеньки, однако я ее чувствовал. И она натирала мне шею, сир Родрик, — до крови натирала. — Теон до сих пор не сознавал этого, но, произнеся, понял, что это правда.
   — Тебе никогда не причиняли зла.
   — Твоей Бет тоже не причинят, если ты…
   Сир Родрик не дал ему закончить.
   — Ядовитая гадина. — Лицо рыцаря побагровело под белыми бакенбардами. — Я дал тебе случай спасти твоих людей и умереть хотя бы с видимостью чести. Мне следовало бы знать, что от детоубийцы хорошего ждать не приходится. — Сир Родрик опустил руку на меч. — Я мог бы зарубить тебя прямо здесь и положить конец твоим мерзостям. Клянусь богами, так мне и следует поступить.
   Теон не боялся старика, но лучники и рыцари в строю — другое дело. Если дойдет до мечей, живым в замок ему уже не вернуться.
   — Что ж, преступи свою клятву, убей меня — и увидишь, как твоя малютка Бет закачается в петле.
   У сира Родрика побелели костяшки пальцев, но руку с меча он убрал.
   — Поистине я зажился на свете.
   — Не стану спорить, сир. Так как, принимаете вы мои условия?
   — На мне лежит долг перед леди Кейтилин и домом Старков.
   — А как же твой собственный дом? Бет — последняя у вас в роду.
   Старый рыцарь выпрямился.
   — Я предлагаю себя вместо дочери. Отпусти ее и возьми в заложники меня. Кастелян Винтерфелла, уж конечно, стоит больше, чем маленькая девочка.
   — Только не для меня. — (Благородный жест, старик, но я не такой дурак.) — И не для лорда Мандерли с Леобальдом Толхартом, спорить могу. — (Не больно-то им дорога твоя старая шкура.) — Нет, я оставлю девочку у себя… и ничего ей не сделаю, пока ты будешь меня слушаться. Ее жизнь в твоих руках.
   — Праведные боги, Теон, как ты можешь? Ты же знаешь, что я обязан штурмовать замок, я дал присягу…
   — Если твое войско на заходе солнца не отойдет от моих стен, Бет будет повешена. За ней на рассвете последует другой заложник, а на закате еще один. На каждой заре, утренней и вечерней, кто-то будет умирать, пока вы не уйдете. В заложниках у меня недостатка нет. — Не дожидаясь ответа, Теон повернул Улыбчивого и поехал обратно к замку. Сначала он двигался шагом, но при мысли о лучниках за спиной перешел на рысь. Маленькие головы смотрели на него со своих пик, ободранные и просмоленные, увеличиваясь с каждым ярдом, а между ними стояла маленькая Бет Кассель, плачущая, с петлей на шее. Теон, пришпорив Улыбчивого, перешел в галоп. Копыта коня простучали по подъемному мосту, как барабанные палочки.
   Во дворе Теон спешился и передал поводья Вексу.
   — Авось это их остановит, — сказал он Черному Лоррену. — На закате увидим. Убери пока девчонку и укрой где-нибудь. — Он был весь мокрый под слоями кожи, стали и шерсти. — Мне надо выпить чашу вина, а еще лучше чан.
   В спальне Неда Старка развели огонь. Сев перед ним, Теон налил себе красного вина из погребов замка, кислого под стать настроению. Все равно они атакуют, думал он мрачно, глядя в очаг. Сир Родрик любит свою дочь, но при этом остается кастеляном, а прежде всего — рыцарем. Если бы это Теон стоял с петлей на шее, а лорд Бейлон командовал осадной армией, рога уже трубили бы штурм. Слава богам, что сир Родрик родился не на Железных островах. Люди зеленых земель сделаны из более мягкого теста — но кто знает, достаточно ли оно мягкое? Если старик все-таки отдаст приказ идти на приступ, Винтерфелл падет. Теон не питал на этот счет иллюзий. Его семнадцать могут убить вдвое, втрое, впятеро больше врагов, но в конце концов их одолеют.
   Он смотрел на пламя поверх обода чаши, размышляя о том, как несправедливо устроена жизнь.
   — В Шепчущем Лесу я ехал рядом с Роббом Старком, — пробормотал он. — Тогда ему тоже было страшно, но не так, как мне теперь. Одно дело — идти в бой плечо к плечу с друзьями, и совсем другое — умирать одному, презираемому всеми. — «Сжальтесь», — произнес он про себя.
   Видя, что вино не приносит облегчения, Теон послал Векса за луком и спустился в старый внутренний дворик. Он пускал в мишень стрелу за стрелой, останавливаясь только, чтобы выдернуть их обратно, пока плечи не заболели и пальцы не начали кровоточить. «Этим самым луком я спас Брану жизнь, — вспомнил он. — Хорошо бы спасти заодно и свою». Женщины приходили к колодцу за водой, но не задерживались надолго — то, что они видели на лице Теона, гнало их прочь.
   Позади торчала разрушенная башня с зубчатой, как корона, вершиной — там в древние времена прошелся пожар. Солнце двигалось по небу, а с ним и тень от башни — она удлинялась, протягивая черную руку к Теону Грейджою. Когда солнце коснулось стены, рука настигла его. «Если я повешу девочку, северяне тут же пойдут на приступ, — подумал он, пуская очередную стрелу. — А если не повешу, они поймут, что я грозился попусту. — Он наложил на лук новую стрелу. — Выхода нет».
   — Будь у тебя сотня таких, как ты, лучников, ты бы еще мог на что-то надеяться, — произнес тихий голос. Теон обернулся — позади стоял мейстер Лювин.
   — Уходи. Хватит с меня твоих советов. Надоело.
   — А жизнь? Она тебе тоже надоела, милорд принц?
   Теон поднял лук.
   — Еще одно слово — и я пошлю эту стрелу тебе в сердце.
   — Не пошлешь.
   Теон согнул лук, приложив к щеке серое гусиное оперение.
   — Может, поспорим?
   — Я — твоя последняя надежда, Теон.
   «Нет у меня никакой надежды», — подумал он, но все-таки опустил лук и сказал:
   — Бежать я не стану.
   — Разве я говорил о бегстве? Надень черное.
   — Ночной Дозор? — Лук медленно разогнулся, и стрела склонилась к земле.
   — Сир Родрик служит дому Старков всю свою жизнь, а дом Старков всегда был другом Дозора. Рыцарь тебе не откажет. Открой ворота, сложи оружие, прими его условия, и он непременно позволит тебе надеть черное.
   «Брат Ночного Дозора… Ни короны, ни сыновей, ни жены… но это жизнь, и жизнь почетная. Родной брат Неда Старка ушел в Дозор, и Джон Сноу тоже.
   Черного у меня хоть отбавляй — только спороть кракенов. Даже конь у меня черный. В Дозоре я смогу подняться высоко — стану главой разведчиков, а то и лордом-командующим. Пусть Аша забирает поганые острова себе — они такие же страхолюдные, как и она. Если я буду служить в Восточном Дозоре, мне могут дать собственный корабль, а за Стеной можно хорошо поохотиться. Что до женщин — какая из одичалых откажется принять принца в свою постель? — Медленная улыбка тронула губы Теона. — Черный плащ ни на какой другой уж не сменишь, и я буду не хуже других».
   — Принц Теон! — оглушительно ворвалось в его думы. Через двор несся Кромм. — Северяне…
   Теон ощутил внезапный тошнотворный страх.
   — Что они? Атакуют?
   Мейстер сжал его руку.
   — Время еще есть. Подними мирное знамя…
   — Они дерутся, — выпалил Кромм. — К ним приехали еще какие-то люди, несколько сотен, и сначала присоединились к остальным, а потом на них напали!
   — Что за люди? Аша? — Может, она все-таки решила спасти его?
   — Да нет же, говорю тебе — северяне. У них на знамени ободранный человек.
   Человек с содранной кожей из Дредфорта. Вонючка до плена служил Бастарду Болтонскому. Трудно поверить, что такой гнусный малый сумел склонить Болтонов на измену, но иного объяснения нет.
   — Пойду посмотрю сам, — сказал Теон.
   Мейстер Лювин поплелся за ним. Со стены перед ним открылась рыночная площадь, усеянная трупами людей и коней. В сражении не было порядка — сплошная свалка знамен и клинков. В холодном осеннем воздухе звенели крики. У сира Родрика людей было больше, но дредфортцы напали внезапно, и вождь у них был сильнее. Теон смотрел, как они атакуют, отскакивают и атакуют опять, рубя противников в капусту всякий раз, когда те пытаются построиться между домами. Топоры обрушивались на дубовые щиты под дикое ржание раненых лошадей. В городке загорелась гостиница.
   Черный Лоррен, стоя рядом с ним, молча смотрел на все это. Солнце склонилось к западу, окрасив дома и поля багровым заревом. Тонкий, полный боли крик плыл над стенами, за горящими домами трубил рог. Раненый, теряя кровь, полз по грязи к колодцу на середине площади. Он умер, так и не добравшись туда. Он был в кожаном кафтане и остроконечном шлеме, но без эмблемы, которая помогла бы понять, на чьей стороне он бился.
   Вороны закружились в синих сумерках, и зажглись первые звезды.
   — Дотракийцы верят, что звезды — это души погибших в бою, — сказал Теон. Об этом ему когда-то рассказывал мейстер Лювин.
   — Дотракийцы?
   — Табунщики из-за Узкого моря.
   — А, эти. Во что они только не верят, дикари.
   Ночь и дым почти не позволяли рассмотреть, что происходит внизу, но лязг стали постепенно затихал, а крики и звуки рогов уступили место стонам и причитаниям. Из дыма показался конный отряд. Во главе его ехал рыцарь в темных доспехах. Его круглый шлем отсвечивал красным, бледно-розовый плащ струился с плеч. У главных ворот он остановился, и кто-то из его людей потребовал, чтобы им открыли.
   — Кто вы — друзья или враги? — прокричал в ответ Черный Лоррен.
   — Разве враг станет приносить такие дары? — Красный Шлем махнул рукой, и у ворот сбросили три мертвых тела, осветив их факелом, чтобы защитники на стенах могли видеть лица.
   — Старый кастелян, — сказал Черный Лоррен.
   — И Леобальд Толхарт, и Клей Сервин. — Мальчику-лорду попала в глаз стрела, сиру Родрику по локоть отсекли левую руку.
   Мейстер Лювин с горестным криком упал на колени, и его стошнило.
   — У жирного кабана Мандерли не хватило духу покинуть Белую Гавань, не то бы мы и его притащили, — крикнул Красный Шлем.
   «Я спасен, — подумал Теон. — Отчего же я тогда чувствую такую пустоту? — Это же победа, сладкая победа, избавление, о котором он молился. Он взглянул на мейстера Лювина. — И подумать только, что я уже собрался сдаться, надеть черное…»
   — Откройте нашим друзьям ворота. — Может, хоть сегодня он уснет, не боясь того, что ему приснится.
   Дредфортцы въехали через ров во внутренние ворота. Теон спустился вниз с Лорреном и мейстером, чтобы встретить их во дворе. Тускло-красные штандарты свешивались с концов немногочисленных пик — гораздо больше воинов было вооружено топорами, мечами и щитами, порядком изрубленными.
   — Сколько человек вы потеряли? — спросил Теон спешившегося Красного Шлема.
   — Двадцать или тридцать. — Свет факелов мерцал на выщербленной эмали его забрала. Шлем и латный ворот имели вид человеческого лица и плеч с содранной кожей, с разинутым в беззвучном вопле ртом.
   — У сира Родрика было впятеро больше войска.
   — Да, но он думал, что мы друзья. Распространенная ошибка. Когда старый дурень протянул мне руку, я оттяпал ее, а потом показался ему. — Предводитель обеими руками снял шлем и взял его на сгиб локтя.
   — Вонючка, — произнес обеспокоенный Теон. Откуда простой слуга мог взять такие доспехи?
   — Вонючка давно окочурился, — засмеялся воин. — А все из-за девки. Если б она не бежала так быстро, его лошадь не захромала бы, и нам обоим удалось бы уйти. Я отдал ему свою, когда увидел всадников с холма. С девкой я уже позабавился, а он любил получать свое, покуда они еще теплые. Пришлось оттащить его от нее и сунуть ему мою одежду — сапоги телячьей кожи, бархатный дублет, пояс с серебром, даже подбитый соболем плащ. Скачи в Дредфорт, сказал я ему, и приведи помощь. Бери мою лошадь, она быстрее, и кольцо, подарок отца, возьми, чтобы поверили, что я тебя послал. Он знал, что лишних вопросов мне лучше не задавать. К тому времени, как ему попали стрелой в спину, я вымазался в девкином дерьме и оделся в его лохмотья. Меня, конечно, могли повесить, но иного выхода не было. — Воин вытер рукой рот. — Итак, милорд принц, ты обещал мне женщину, если я приведу двести человек. Я привел втрое больше — и не юнцов каких-нибудь или там батраков, а гарнизон своего отца.
   Теон дал слово и не мог идти на попятный. Надо отдать ему обещанное и поквитаться с ним после.
   — Харрат, ступай на псарню и приведи Паллу для…
   — Рамси. — На пухлых губах появилась улыбка, не отразившаяся в бледных глазах. — Сноу — так звала меня жена до того, как съела свои пальцы, но я себя называю Болтон. — Улыбка застыла, кривя губы. — Значит, за мою службу ты предлагаешь мне девчонку с псарни — так, что ли?
   Теону не нравился ни его тон, ни дерзость, с которой смотрели на него дредфортцы.
   — Я даю тебе то, что обещал.
   — От нее пахнет псиной, а мне уже надоела вонь. Я, пожалуй, лучше возьму твою подружку. Как бишь ее звать — Кира?
   — Спятил ты, что ли? — вспылил Теон. — Да я тебя…
   Рука Бастарда в стальной перчатке смазала его по лицу, и мир исчез в красном реве боли.
   Чуть позже Теон очнулся, лежа на земле. Он перекатился на живот и проглотил кровь. «Закройте ворота!» — хотел крикнуть он, — но было уже поздно.
   Дредфортцы убили Рыжего Рольфа и Кеннеда, а в ворота шли все новые и новые — целая река из кольчуг и острых мечей. В ушах гудело, и вокруг царил ужас. Черный Лоррен выхватил меч, но на него накинулись сразу четверо. Ульф, бежавший к Великому Чертогу, упал с арбалетной стрелой в животе. Мейстер Лювин устремился к нему, но конный рыцарь пронзил копьем его спину и проскакал по нему. Кто-то из пришельцев, покрутив факел над головой, метнул его на соломенную кровлю конюшни.
   — Найдите мне Фреев, — крикнул Бастард, когда пламя взвилось вверх, — а всех остальных сожгите, чтоб духу их не было.
   Последнее, что увидел Теон Грейджой, был Улыбчивый, выскочивший из конюшни с горящей гривой — он кричал и взвивался на дыбы…

ДЖОН
   Когда Куорен Полурукий велел собрать ему топлива для костра, Джон понял, что конец близок. «Хорошо будет согреться, хоть ненадолго», — подумал он, рубя сучья сухого дерева. Призрак сидел и смотрел на него — молча, как всегда. «Будет ли он выть по мне, когда я умру, как выл волк Брана, когда тот упал? Будет ли выть Лохматый Песик там, в Винтерфелле, и Серый Ветер, и Нимерия, где бы они ни были?»
   За одну гору закатывалось солнце, над другой вставала луна. Джон кинжалом высек искру из кремня, и над костром заструился дымок. Куорен подошел, когда первый язычок пламени лизнул кору и сухую хвою.
   — Робкий, как девушка в первую брачную ночь, — сказал он тихо, — и такой же красивый. Иногда забываешь, как прекрасен может быть огонь.
   Джон не думал, что Куорен способен говорить о девушках и свадебных ночах. Полурукий, насколько было известно, всю жизнь провел в Дозоре. Любил он кого-нибудь? Праздновал ли свою свадьбу? Джон не мог спросить его об этом, поэтому принялся раздувать огонь. Когда пламя затрещало, он снял промерзшие перчатки и стал греть руки. Неужели поцелуй бывает столь же сладок? Тепло струилось по пальцам, как растопленное масло.
   Полурукий, поджав ноги, сел на землю. Свет играл на его твердом лице. Только их двое осталось из пяти разведчиков, бежавших с Воющего перевала в серо-голубую каменную пустыню Клыков Мороза.
   Поначалу Джон лелеял надежду, что оруженосец Далбридж запрет одичалых на перевале. Но, услышав далекий звук рога, все они поняли, что Далбридж погиб. В сумерках они увидели орла, парящего над ними на серо-голубых крыльях, и Каменный Змей снял с плеча лук, но птица улетела, не успел он его натянуть. Эббен плюнул, кляня оборотней и прочую нечисть.
   На другой день они еще дважды видели орла и слышали охотничий рог. Каждый раз казалось, что он звучит все громче и ближе. Когда настала ночь, Куорен велел Эббену взять коня Далбриджа помимо своего и со всей поспешностью ехать на восток, обратно к Мормонту. Оставшиеся будут отвлекать погоню. «Пошли лучше Джона, — возразил Эббен. — Он ездит верхом не хуже меня». «У Джона своя роль». «Да ведь он еще мальчик». «Он брат Ночного Дозора».
   Когда взошла луна, Эббен простился с ними. Змей проводил его немного, замел следы, и трое оставшихся двинулись на юго-запад.
   После этого все дни и ночи слились для Джона воедино. Они спали в седлах и останавливались только покормить и напоить коней. Они ехали по голым скалам, через темные сосновые леса и заносы старого снега, через ледяные торосы и мелкие безымянные речки. Порой Куорен или Змей возвращались назад, чтобы запутать следы, но тщетны были их усилия. За ними следили. Каждый раз на рассвете и в сумерках они видели орла, парящего между вершинами, — пятнышко на безбрежной равнине неба.
   Они поднимались на невысокую гряду между двумя снежными пиками, когда из своего логова ярдах в десяти от них с рычанием вылез сумеречный кот. Зверь отощал от голода, но кобыла Змея ударилась в панику от одного его вида — она понеслась, не слушаясь всадника, оступилась на крутом склоне и сломала ногу.
   Призрак в тот день наелся досыта, а Куорен настоял, чтобы разведчики подмешали лошадиную кровь в овсянку для восстановления сил. Джон давился от этой мерзости, но ел. Они срезали с туши по десятку полосок твердого жилистого мяса, чтобы жевать во время езды, а остальное оставили сумеречным котам.
   О том, чтобы ехать вдвоем на одном коне, не было и речи. Змей предложил остаться в засаде и напасть на одичалых, когда они подойдут, — авось прихватим нескольких с собой в ад, но Куорен ему отказал. «Если есть в Ночном Дозоре человек, способный пройти через Клыки Мороза один и пеший, то это ты, брат. Ты сможешь выбрать прямую дорогу там, где конь пошел бы в обход. Ступай к Кулаку. Расскажи Мормонту, что и каким образом видел Джон. Скажи, что древние силы пробуждаются, и ему придется встретиться с великанами, оборотнями и еще более страшными вещами. Скажи, что деревья снова обрели глаза».
   «Ему не дойти», — подумал Джон, глядя, как Змей перевалил через заснеженный хребет — маленький черный жучок среди неоглядной белизны.
   После этого каждая ночь казалась холоднее предыдущей, и одиночество угнетало все сильнее. Призрак не всегда был с ними, но никогда не уходил далеко, а Джон чувствовал его даже на расстоянии. Это его радовало — Полурукий был не из общительных. Длинная седая коса Куорена медленно моталась в такт шагам лошади. Часто они ехали часами, не произнося ни единого слова, слыша только звук скребущих по камню копыт и вой дующего без передышки ветра. Когда Джон засыпал, ему больше не снились ни волки, ни его братья — вообще ничего. Здесь даже сны не приживались.
   — Остер ли твой меч, Джон Сноу? — спросил Куорен через мигающий костер.
   — Он у меня из валирийской стали. Мне его подарил Старый Медведь.
   — Помнишь ли ты слова своего обета?
   — Да. — Разве такие слова забудешь? Произнеся их, назад уже не возьмешь. Они меняют твою жизнь навсегда.
   — Давай повторим их еще раз, Джон Сноу.
   — Как хочешь. — Два голоса слились под восходящей луной. Их слушал Призрак, и горы стояли вокруг, как свидетели. — Ночь собирается, и начинается мой дозор. Он не окончится до самой моей смерти. Я не возьму себе ни жены, ни земель, не буду отцом детям. Я не надену короны и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своем посту. Я — меч во тьме, я — Дозорный на Стене, я — огонь, который разгоняет холод, я — свет, который приносит зарю, я — рог, который будит спящих, я — щит, который охраняет царство людей. Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после нее.
   Они умолкли, и настала тишина — только костер потрескивал да тихо вздыхал ветер. Джон сжимал и разжимал обнаженные пальцы, перебирая в уме эти слова и моля отцовских богов дать ему силы умереть достойно, когда его час придет. Ждать уже недолго. Лошади совсем выбились из сил, а конь Куорена, пожалуй, и дня не протянет.
   Костер уже догорал, и тепло уходило.
   — Он скоро угаснет, — сказал Куорен, — но если падет Стена, огни угаснут во всем мире.
   Джон, не зная, что на это ответить, молча кивнул.
   — Может, нам еще удастся уйти, — а может, и нет.
   — Я не боюсь смерти. — Джон лгал только наполовину.
   — Так просто ты не отделаешься, Джон.
   — Как так? — не понял юноша.
   — Если они догонят нас, ты должен будешь сдаться.
   — Сдаться? — недоверчиво повторил Джон. Одичалые не брали в плен тех, кого называли воронами. Они убивали их на месте, если только… — Но они щадят только клятвопреступников. Которые переходят к ним, как Манс-Разбойник.
   — И ты.
   — Нет. Ни за что. Я не сделаю этого.
   — Сделаешь. Я приказываю тебе.
   — Приказываешь? Но…
   — Наша честь стоит не больше нашей жизни, когда речь идет о безопасности всех людей. Ты брат Ночного Дозора — так или нет?
   — Да, но…
   — Никаких «но», Джон Сноу. Либо да, либо нет.
   — Да. Я брат Ночного Дозора, — выпрямился Джон.
   — Тогда слушай меня. Если нас догонят, ты перейдешь к ним, как советовала тебе та девушка, твоя пленница. Они могут потребовать, чтобы ты изрезал свой черный плащ, чтобы ты поклялся им могилой своего отца, чтобы ты проклял своих братьев и своего лорда-командующего. Ты не должен колебаться, что бы они ни попросили. Делай то, что они велят… но в сердце своем помни, кто ты есть. Дели с ними дорогу, еду, сражайся с ними рядом — и примечай.
   — Что примечать?
   — Если бы я знал… Твой волк видел ямы в долине Молочной. Что они ищут в такой глуши? Нашли они это или еще нет? Ты должен это узнать, прежде чем вернешься к лорду Мормонту и своим братьям. Таков долг, который я возлагаю на тебя, Джон Сноу.
   — Хорошо, я все сделаю, но… ты ведь скажешь им? Старому Медведю хотя бы? Скажешь, что на самом деле я не нарушал клятвы?
   Глаза Куорена по ту сторону костра казались двумя колодцами тени.
   — Когда увижу его, скажу непременно. Подкинь-ка еще дров. Надо, чтобы костер горел ярко.
   Джон пошел нарубить еще веток и, ломая каждую пополам, стал бросать их в костер. Дерево, давно высохшее, в костре снова ожило, и резвые плясуньи закружились на каждой хворостине в своих красных, желтых и оранжевых платьях.
   — Хватит, — резко бросил Куорен. — Едем.
   — Едем? — За костром караулила темная холодная ночь. — Но куда?
   — Назад. — Куорен сел на своего усталого коня. — Надеюсь, костер отведет им глаза. Поехали, брат.
   Джон натянул перчатки и поднял капюшон. Даже лошадям не хотелось уходить от огня. Солнце давно село, и только серебристый месяц освещал неверную дорогу. Джон не знал, что у Куорена на уме, но надеялся на лучшее. Ему не хотелось изображать из себя клятвопреступника, даже ради самой благой цели.
   Они ехали осторожно, так тихо, как только возможно для верховых, пока не оказались у входа в узкое ущелье, откуда между двух гор вытекал ледяной ручеек. Джон помнил это место — здесь они перед закатом поили лошадей.
   — Вода замерзает, — заметил Куорен, сворачивая в сторону. — Если бы не это, мы поехали бы прямо по ней, но если мы проломим лед, они могут это заметить. Держись поближе к утесам. В полумиле отсюда будет поворот — он нас спрячет. — Куорен въехал в ущелье, и Джон, бросив последний грустный взгляд на горящий вдалеке костер, последовал за ним.
   Чем дальше они ехали, тем теснее смыкались утесы с обеих сторон. Лунная лента ручья вела их к своему истоку. Каменные берега обросли льдинками, но под тонкой коркой еще журчала вода.
   Скоро дорогу им загородил большой обвал, но крепконогие лошади преодолели осыпь. Скалы сошлись почти вплотную — впереди шумел водопад. В воздухе стоял туман, похожий на холодное дыхание громадного зверя. Вода при луне сверкала серебром. Джон испуганно огляделся. Да ведь это же тупик! Они с Куореном еще могли бы вскарабкаться на утес, а лошади? Пешими они далеко не уйдут.
   — Давай быстрей, — скомандовал Куорен и проехал, большой на маленькой лошади, по обмерзшим камням прямо сквозь водяной занавес. Когда он исчез, Джон тронул своего коня каблуками и двинулся следом. Конь упирался что есть мочи. Ледяные кулаки воды обрушились на них, и от холода у Джона остановилось дыхание — но тут он, промокший насквозь и дрожащий, оказался на той стороне.
   Трещина в скале едва позволяла проехать конному, но дальше скалы расступались, и почву покрывал мягкий песок. Брызги стыли у Джона в бороде. Призрак проскочил сквозь водопад, отряхнулся, подозрительно принюхался к темноте и задрал ногу у скалы. Куорен уже спешился, и Джон сделал то же самое.
   — Ты знал про это место?
   — Когда я был не старше тебя, один брат рассказывал, как гнался за сумеречным котом сквозь этот водопад. — Он расседлал коня, снял с него уздечку и расчесал пальцами косматую гриву. — Этот путь ведет нас сквозь сердце горы. На рассвете, если нас не найдут, двинемся дальше. Первая стража моя, брат. — Куорен сел на песок спиной к скале — смутная тень во мраке пещеры. Сквозь шум падающей воды Джон расслышал тихий шорох стали о кожу. Полурукий обнажил меч.
   Джон снял мокрый плащ, но холод и сырость не позволяли раздеться дальше. Призрак растянулся рядом и лизнул его перчатку, а потом свернулся клубком. Джон был благодарен ему за тепло. Горит ли еще их костер, или уже погас? Если Стена падет, огни погаснут во всем мире… Луна, светя сквозь водяной занавес, ложилась бледной полосой на песок. Потом и она погасла, и стало темно.
   Сон пришел наконец, а с ним и кошмары. Ему снились горящие замки и мертвецы, встающие из могил. Было еще темно, когда Куорен разбудил его. Полурукий лег спать, а Джон сел спиной к стене пещеры, слушая шум воды и дожидаясь рассвета.
   Когда рассвет пришел, они сжевали по мороженой полоске конины, снова оседлали коней и накинули на себя черные плащи. Куорен, пока караулил, сделал с полдюжины факелов, пропитав пучки сырого мха маслом, которое возил в седельной сумке. Теперь он зажег один из них и первым двинулся во тьму, держа бледное пламя перед собой. Джон с лошадьми тронулся за ним. Каменная тропа вилась то вниз, то вверх, а потом круто пошла под уклон. Временами она становилась такой узкой, что трудно было убедить лошадей в возможности прохода по ней. «Теперь-то мы от них оторвемся, — думал Джон. — Сквозь камень даже орлы не видят. Мы оторвемся, и поедем обратно к Кулаку, и расскажем Старому Медведю все, что знаем».
   Но когда они, несколько долгих часов спустя, вышли на дневной свет, орел уже ждал их, сидя на сухом дереве в сотне футов над ними. Призрак помчался к нему по камням, но орел захлопал крыльями и взлетел.
   Куорен сжал губы, следя за его полетом.
   — Для привала это место не хуже всякого другого. Устье пещеры защищает нас сверху, да и сзади к нам нельзя подобраться, не пройдя через гору. Остер ли твой меч, Джон Сноу?
   — Да.
   — Давай-ка покормим лошадей. Они хорошо послужили нам, бедолаги.
   Джон скормил своему коньку последний овес и погладил его густую гриву. Призрак беспокойно рыскал среди камней. Сняв перчатку, Джон размял обожженные пальцы. «Я — щит, который защищает царство человека».
   В горах отозвался охотничий рог, и послышался лай гончих.
   — Скоро они будут здесь, — сказал Куорен. — Держи своего волка при себе.
   — Призрак, ко мне, — позвал Джон. Волк неохотно повиновался, держа на отлете напряженный хвост.
   Одичалые показались из-за хребта в какой-нибудь полумиле от них. Собаки бежали впереди — свирепые серо-бурые звери с немалой долей волчьей крови. Призрак оскалил зубы и ощетинился.
   — Тихо, — шепнул ему Джон. — Сидеть. — Вверху зашумели крылья.
   Орел сел на выступ скалы и торжествующе закричал.
   Охотники приближались с опаской — возможно, боялись стрел. Джон насчитал четырнадцать человек и восемь собак. На больших круглых плетеных щитах, обтянутых кожей, были намалеваны черепа. Половина лиц пряталась за корявыми шлемами из дерева и вареной кожи. Лучники на флангах держали стрелы на маленьких роговых луках, но не стреляли. Другие несли копья и дубины. У одного был зазубренный каменный топор. Части доспехов, надетые на них, были сняты с убитых разведчиков или взяты в набегах. Одичалые не добывали и не плавили руду, и кузнецов к северу от Стены было мало, а кузниц и того меньше.
   Куорен вытащил свой длинный меч. О том, как он научился драться левой рукой, потеряв половину пальцев на правой, ходили легенды — говорили, будто теперь он владеет мечом лучше, чем прежде. Джон, стоя с ним плечом к плечу, достал Длинный Коготь. Пот, несмотря на холод, стекал на лоб и ел глаза.
   В десяти ярдах ниже пещеры охотники остановились. Их вожак стал подниматься вверх один, верхом на животном, больше похожем на козу, чем на лошадь, — так ловко оно взбиралось по неровному склону. Когда скакун и всадник приблизились, Джон услышал лязг: на них обоих были доспехи из костей. Коровьих, овечьих, козьих, лосиных. Присутствовали громадные кости мамонтов… и человеческие тоже.
   — Здравствуй, Гремучая Рубашка, — с ледяной учтивостью приветствовал одичалого Куорен.
   — Для ворон я Костяной Лорд. — Шлем всадника был сделан из проломленного черепа великана, на кафтане из вареной кожи висели медвежьи когти.
   — Никакого лорда я не вижу, — фыркнул Куорен. — Только пса, увешанного куриными костями, которые дребезжат во время езды.
   Одичалый злобно зашипел, а его конь стал на дыбы. Он и правда дребезжал — кости были связаны друг с другом неплотно.
   — Скоро я буду греметь твоими костями, Полурукий. Я выварю твое мясо и сделаю себе панцирь из твоих ребер. Я буду гадать на твоих зубах и хлебать овсянку из твоего черепа.
   — Если тебе нужны мои кости, иди и возьми их.
   Но этого Гремучей Рубашке делать явно не хотелось. Его численный перевес мало что значил среди скал, где заняли позицию черные братья: к пещере одичалые могли подниматься только по двое. К вожаку подъехала одна из воительниц, называемых копьеносицами.
   — Нас четырнадцать против вас двоих, вороны, и восемь собак против вашего волка, — крикнула она. — Драться вы будете или побежите — все равно вам конец.
   — Покажи им, — велел Гремучая Рубашка.
   Женщина полезла в окровавленный мешок и достала свой трофей. Эббен был лыс, как яйцо, поэтому она подняла его голову за ухо, сказав:
   — Он умер достойно.
   — Однако умер — как и с вами будет, — добавил Гремучая Рубашка. Он поднял над головой свой топор. Обоюдоострое лезвие из хорошей стали отливало зловещим блеском: Эббен всегда заботился о своем оружии. Одичалые взбирались в гору, подзадоривая противников. Некоторые из них избрали своей мишенью Джона.
   — Это твой волк, мальчуган? — спрашивал тощий парень, вооруженный каменным цепом. — Он пойдет мне на плащ еще до захода солнца.
   Одна из копьеносиц, распахнув потрепанные меха, показала Джону тяжелую белую грудь.
   — Не хочешь ли пососать, малыш?
   Все это сопровождалось собачьим лаем.
   — Они нарочно дразнят нас, чтобы вывести из себя. — Куорен пристально посмотрел на Джона. — Помни, что я тебе приказывал.
   — Придется, видно, вспугнуть ворон, — проревел Гремучая Рубашка, перекрывая других. — Посшибать с них перья!
   — Нет! — крикнул Джон, опередив изготовившихся к выстрелу лучников. — Мы сдаемся!
   — Мне говорили, что в бастардах течет трусливая кровь, — холодно проронил Куорен. — Теперь я вижу, что это и в самом деле так. Беги, трус, беги к своим новым хозяевам.
   Джон, залившись краской, спустился к Гремучей Рубашке. Тот, глядя на него сквозь отверстия своего шлема, сказал:
   — Вольному народу трусы ни к чему.
   — Он не трус. — Один из лучников снял овчинный шлем и тряхнул косматой рыжей головой. — Это Бастард Винтерфеллский, который меня пощадил. Оставь ему жизнь.
   Джон узнал Игритт и не нашел слов.
   — Он умрет, — настаивал Костяной Лорд. — Черная ворона — хитрая птица. Я не верю ему.
   Орел наверху захлопал крыльями и взвился в воздух с яростным криком.
   — Он ненавидит тебя, Джон Сноу, — сказала Игритт, — и не зря. Он был человеком до того, как ты его убил.
   — Я не знал, — искренне ответил Джон, пытаясь вспомнить лицо одичалого, которого убил на перевале. — Ты говорила, что Манс примет меня.
   — Верно, примет.
   — Манса здесь нет, — сказал Гремучая Рубашка. — Выпусти ему кишки, Рагвил.
   Большая копьеносица прищурилась.
   — Если ворона хочет примкнуть к свободному народу, пусть докажет, что не лжет.
   — Я сделаю все, что вы скажете. — Эти слова дались Джону нелегко, но он сказал их.
   Гремучая Рубашка расхохотался, клацая своими доспехами.
   — Ладно, бастард, тогда убей Полурукого.
   — Где уж ему, — сказал Куорен. — Повернись ко мне, Сноу, и умри.
   Меч Куорена устремился вперед, и Длинный Коготь, почти помимо воли Джона, взлетел, чтобы отразить удар. Сила столкновения чуть не вышибла меч из руки юноши и отшвырнула его назад. «Ты не должен колебаться, что бы они ни потребовали». Джон перехватил меч двумя руками, но разведчик отвел его удар с пренебрежительной легкостью. Они стали биться, мелькая черными плащами, — проворство юноши против убийственной силы левой руки Куорена. Меч Полурукого казался вездесущим — он сверкал то с одной стороны, то с другой, ошарашивая Джона и нарушая его равновесие. Руки юноши уже начинали неметь.
   Зубы Призрака вцепились в икру разведчика. Куорен устоял на ногах, но открылся, и Джон тут же вторгся в брешь. Куорен отклонился, и Джону показалось, что удар его не достиг цели — но тут из горла разведчика закапали красные слезы, яркие, как рубиновое ожерелье. Затем кровь хлынула струей, и Куорен Полурукий упал.
   С морды Призрака тоже капала кровь, но у Длинного Когтя обагрилось только острие — последние полдюйма. Джон оттащил волка и стал на колени, поддерживая Куорена. Свет уже угасал в глазах разведчика.
   — Острый, — сказал он, подняв изувеченную руку, уронил ее и скончался.
   «Он знал, — немо подумал Джон. — Знал, чего они от меня потребуют». Он вспомнил Сэмвела Тарли, Гренна, Скорбного Эдда, Пипа и Жабу в Черном Замке. Неужели он потерял их всех, как потерял Брана, Рикона и Робба? Кто он теперь и что он?
   — Поднимите его. — Грубые руки поставили Джона на ноги — он не сопротивлялся. — Как тебя звать?
   — Джон Сноу, — ответила за него Игритт. — Он сын Эддарда Старка из Винтерфелла.
   — Кто бы мог подумать? — засмеялась Рагвил. — Куорен Полурукий убит ублюдком какого-то лорда.
   — Выпусти ему кишки, — бросил Гремучая Рубашка, не сходя с коня. Орел с криком опустился на его костяной шлем.
   — Он сдался, — напомнила Игритт.
   — И брата своего убил, — добавил коротышка в проржавевшем железном полушлеме.
   Гремучая Рубашка подъехал ближе, лязгая костями.
   — Волк это сделал за него. Грязная работа. Полурукого полагалось убить мне.
   — Мы все видели, как ты рвался с ним сразиться, — съязвила Рагвил.
   — Оборотень вороньей породы. Не нравится он мне.
   — Может, он и оборотень, — сказала Игритт, — но нас это никогда не пугало. — Остальные шумно согласились с ней. Гремучая Рубашка, злобно глядя сквозь глазницы желтого черепа, неохотно уступил. «Вот уж поистине вольный народ», — подумал Джон.
   Куорена Полурукого сожгли там же на месте, сложив костер из хвои и веток. Сырое дерево горело медленно и дымно, посылая черный столб в яркую голубизну неба. Гремучая Рубашка подобрал несколько обугленных костей, а остальные разыграли в кости имущество разведчика. Игритт достался плащ.
   — Мы вернемся через Воющий перевал? — спросил ее Джон, не зная, как он еще раз вынесет вид этих гор и как его конь выдержит такой переход.
   — Нет. Там нам больше нечего делать. — Взгляд у нее был грустный. — Манс уже спускается вниз по Молочной — он идет на вашу Стену.