ЧЕТВЕРГ
Если он хочет встретить новый день во всеоружии, подумал Питер Макдермотт, надо ехать домой и хоть немного поспать.
Было половина первого ночи. Очевидно, он пробродил по городу часа два, а может быть, и больше и сейчас чувствовал себя каким-то освеженным и в то же время приятно уставшим.
Он любил подолгу бродить, особенно когда что-то волновало его или требовало решения, – это была давняя привычки.
Расставшись с Маршей, он сначала зашел к себе домой. Однако ему не сиделось в тесных стенах и совсем не хотелось спать, а потому он решил выйти и направился к реке. Он прошел вдоль причалов у Пойдрас-стрит и Джулия-стрит, где стояли пришвартованные суда, одни – тихие, едва освещенные и словно спящие, на других же кипела работа, и ясно было, что они готовятся к отплытию. У Канал-стрит Питер сел на паром и, переправившись через Миссисипи, продолжил свою прогулку вдоль пустынных набережных, любуясь огнями города, оттененными чернотой реки. На обратном пути Питер решил заглянуть во Vieux Carre и теперь сидел, потягивая кофе с молоком на старом Французском рынке.
Несколько минут тому назад, вспомнив впервые за последние несколько часов о служебных делах, он позвонил в «Сент-Грегори». «Есть ли новости в связи с угрозой руководства конгресса американских стоматологов покинуть отель?» – спросил он. "Да, – ответил ему дежуривший ночью помощник управляющего, – старший официант на этаже, отведенном для конгресса, незадолго до полуночи прислал записку. В ней сказано, что исполнительный комитет после шести часов прений так и не пришел ни к какому решению.
Однако на девять тридцать утра в Салоне дофина назначено чрезвычайное собрание всех делегатов. Ожидается около трехсот человек. Собрание будет проходить «за закрытыми дверями», принимаются усиленные меры предосторожности, и отель просили помочь обеспечить секретность прений".
Питер велел выполнять любые их просьбы и до утра выкинул все это из головы.
Если не считать этого разговора, который занял у Питера совгем немного времени, мысли его были целиком поглощены Маршей и событиями минувшего вечера. В голове, словно рой назойливых пчел, неотступно звенели вопросы. Как выйти из создавшейся ситуации с достоинством, не задев чувств Марши? Одно было ясно Питеру Макдермотту: ее предложение принять нельзя. И однако же было бы непростительной черствостью небрежно отмахнуться от столь искреннего признания. Ведь он же сказал Марше: «Если бы все были такими же честными…»
Но было во всем этом и еще кое-что – и почему этого бояться, если уж тоже быть честным? Весь сегодняшний вечер Питера тянуло к Марше – не как к юной девушке, а как к женщине. Стоило ему закрыть глаза, и ее образ вставал перед ним. Ведь такой, как она, он еще не встречал. От одной мысли о ней ударяло в голову, словно от бокала крепкого вина.
Но Питеру уже пришлось познать однажды вкус крепкого вина и сладость опьянения, сменившуюся горечью похмелья; тогда он поклялся, что никогда больше не допустит ничего подобного. Да только опыт прошлого разве влияет на благоразумность решений, разве он делает мудрее мужчину, когда тот выбирает женщину? Питер в этом сомневался.
И все-таки он мужчина, который живет, дышит, чувствует. Никакое добровольное отшельничество не может, да и не должно длиться вечно.
Значит, вопрос стоит так: когда и как с ним покончить?
Так или иначе, – что дальше? Снова увидеться с Маршей? Он полагал, что это неизбежно, – если, конечно, не порвать бесповоротно раз и навсегда. Ну, а если встретиться, то как себя вести? И к тому же: не слишком ли велика разница в возрасте?
Ведь Марше только девятнадцать лет. А ему уже тридцать два. Разница явно немалая, но так ли это на самом деле? Безусловно, будь они оба на десять лет старше, роман между ними или даже брак никому не показался бы необычным. И кроме того, Питер сильно сомневался, сумеет ли Марша серьезно увлечься кем-нибудь из ровесников.
Словом, вопросам не было конца. Однако оставалось все же решить, надо ли ему встречаться с Маршей и при каких обстоятельствах.
Пока Питер ломал голову над всеми этими проблемами, его ни на минуту не оставляла мысль о Кристине. За последние несколько дней они очень сблизились. Питер помнил, что, отправляясь вчера вечером в дом Прейскоттов, он думал о ней. И даже сейчас жаждал видеть ее, слышать ее голос.
Странная штука – жизнь, промелькнуло в голове у Питера, всего какую-нибудь неделю назад он был свободен, как ветер, а теперь разрывается между двумя женщинами!
Мрачно усмехнувшись, он заплатил за кофе и поднялся, чтобы идти домой.
«Сент-Грегори» находился более или менее по дороге, и Питер машинально направился туда. Когда он подошел к отелю, только что пробил час ночи.
С улицы было видно, что в вестибюле конец рабочего дня еще не наступил. А на авеню Сент-Чарльз было тихо – лишь неторопливо ехало такси да шли два-три пешехода. Питер пересек улицу, чтобы обойти отель с задней стороны и немного сократить путь. Здесь было еще тише. Питер только было хотел пройти мимо выезда из гостиничного гаража, как услышал гул мотора, увидел свет фар, появившийся из глубины, и остановился. Через секунду низкая черная машина вынырнула оттуда. Автомобиль резко остановился на полном ходу, так что ночную улицу огласил визг тормозов. «Ягуар», успел заметить Питер, и, похоже, с поврежденной решеткой радиатора, да и фара, кажется, не совсем в порядке. Только бы машину не повредили из-за халатности в гараже, подумал он. Если это так, то ему об этом не замедлят сообщить.
Невольно он взглянул на сидевшего за рулем. И с удивлением узнал в нем Огилви. В глазах начальника охраны при виде Питера отразилось не меньшее удивление. Но тут машина рванулась вперед и умчалась.
Куда это и зачем отправился Огилви, подумал Питер, да еще на «ягуаре» вместо своего помятого «шевроле»? Но, решив, что дела служащих вне стен отеля его не касаются, Питер зашагал дальше – домой.
Придя к себе, он тут же уснул.
В отличие от Питера Макдермотта, Отмычка спал плохо. Успех изменил ему, когда он попытался заказать дубликат ключа от президентских апартаментов, который сумел так быстро и легко воспроизвести на бумаге во всех деталях. Люди, с которыми Отмычка установил контакт по прибытии в Новый Орлеан, оказались куда менее полезными, чем он рассчитывал. Наконец его свели со слесарем, чья мастерская находилась в трущобах неподалеку от Ирландского канала и которому, как сказали Отмычке, можно доверять; тот согласился сделать дубликат, но поворчал, что ему придется работать по спецификации, а не копировать с оригинала. Ключ, заявил слесарь, будет готов лишь в четверг днем, да и цену он заломил несусветную.
Отмычка согласился ждать, так же как согласился и с ценой, понимая, что выбора нет. Но ожидание было тем более мучительным, что он сознавал, как с каждым часом увеличивалась опасность быть выслеженным и пойманным.
Вечером, перед тем как лечь в кровать, он взвесил все «за» и «против» очередного рейда по отелю ранним утром. В его распоряжении были еще два ключа, которые он не успел использовать, – от номера 449, добытый в аэропорте утром во вторник, и от 803-го, который он получил у портье вместо ключа от собственного номера – 830. Однако Отмычка решил ничего не предпринимать, а сконцентрировать все внимание и силы на более крупной операции – похищении драгоценностей герцогини Кройдонской. Сам-то он, конечно, понимал, что главным аргументом в пользу такого решения был страх.
Ночью, поскольку сон бежал от него, страх этот стал совсем невыносимым, – Отмычка даже и не обманывал себя на это счет. Но ай был твердо уверен, что завтра сумеет побороть страх и вновь обретет мужество и отвагу.
Наконец его свалил тяжелый сон, и ему привиделось, будто массивная стальная дварь постепенно закрывается за ним, отгораживая от него солнечный свет и воздух.
Он хотел выскочить, пока еще оставался какой-то просвет, но не мог найти в себе силы сдвинуться с места. Когда дверь закрылась, он зарыдал, понимая, что больше она никогда не откроется.
Проснулся он в ознобе; было еще темно. По лицу его текли слезы.
Уже больше семидесяти миль отделяли Огилви от Нового Орлеана, а он все еще продолжал думать о встрече с Питером Макдермоттом. В тот момент от неожиданности его словно током пронзило. После этого потрясения Огилви больше часа сидел, вцепившись в руль, почти не замечая, как «ягуар» выехал из города, пересек дамбу через озеро Поншартрен и, наконец, оказался на автостраде № 59, ведущей на север.
Он то и дело поглядывал в зеркальце заднего обзора. При появлении сзади очередной пары фар он так и ждал, что машина под нарастающий вой сирены вот-вот стремительно обгонит его. При каждом повороте он готовился к тому, что сейчас ему придется затормозить перед установленным полицией заграждением.
Сначала толстяк решил, что внезапное появление Питера Макдермотта можно объяснить лишь желанием лично засвидетельствовать его, Огилви, отъезд. А вот как Макдермотту удалось проникнуть в тайну замысла герцогини, этого он понять не мог. Но очевидно, каким-то образом это Питеру удалось, и он, Огилви, попался в ловушку, словно неопытный юнец.
Лишь позже, когда за стеклом машины в предрассветной мгле начал проступать уносившийся назад сельский пейзаж, у него возникла мысль: а не была ли встреча с Макдермоттом случайной?
Конечно же, если бы Макдермотт стоял там с определенными намерениями, «ягуар» уже давно догнали бы или устроили на дороге полицейскую заставу.
Однако ни того, ни другого не случилось, и Огилви все более склонялся к мысли, что их встреча скорее всего, даже наверняка, была случайной. После этого настроение у него улучшилось. И он с вожделением подумал о двадцати пяти тысячах долларов, ожидавших его в конце пути.
И тогда он задал себе вопрос: если до сих пор все идет так гладко, стоит ли ехать дальше и подвергать себя излишнему риску? Пройдет чуть больше часа, и станет совсем светло. Первоначально Огилви намеревался свернуть в это время с дороги и дождаться темноты, а уж потом двигаться дальше. Но задержка на целый день тоже таила в себе опасность. Он проехал всего лишь половину штата Миссисипи и находился еще сравнительно недалеко от Нового Орлеана. Продолжать путь – значит рисковать, что тебя обнаружат, но так ли уж велик риск? С другой стороны, усталость, накопившаяся за предыдущий день, побуждала его остановиться. Огилви был уже на пределе, его сильно клонило в сон.
Именно в этот момент все и произошло. Позади, словно по мановению волшебной палочки, появился красный мигающий свет. Властно завыла сирена.
Вот уже несколько часов, как он этого ждал. Но поскольку все шло гладко, на какое-то время расслабился. Теперь же реальность подействовала на него с удвоенной силой.
Правая нога его машинально вдавила в пол педаль акселератора. Словно стрела, выпущенная из лука, «ягуар» рванулся вперед. Стрелка спидометра качнулась вправо… семьдесят, восемьдесят, восемьдесят пять миль. На девяноста Огилви сбросил скорость: дорога делала поворот. Не успел он притормозить, как красная «мигалка» сразу приблизилась. Сирена, на какое-то время умолкшая, взвыла снова. Затем красный свет сдвинулся влево – водитель задней машины пошел на обгон.
Огилви понимал: продолжать гонку бессмысленно. Даже если удастся оторваться от преследователей сейчас, все равно ему не миновать других полицейских патрулей, дежуривших на дороге. Смирившись с этой мыслью, он сбросил скорость.
И в ту же секунду мимо пронесся силуэт шедшей сзади машины – длинный светлый корпус, слабый свет внутри и человек, склонившийся над другим человеком. «Скорая помощь» унеслась вперед, и ее красная «мигалка» растворилась во тьме.
По тому, как он отреагировал на это, Огилви лишний раз понял, что очень устал. Он решил, что независимо от соображений большей безопасности надо сворачивать с дороги и проводить день в укрытии. Он только что миновал Мойкон – маленький миссисипский городишко, поначалу намеченный им как конечный этап первой, ночной, части пути. Небо начинало светлеть.
Огилви съехал на обочину, чтобы посмотреть карту, затем двинулся дальше и у пересечения нескольких дорог свернул с шоссе.
Вскоре дорога стала неровной и перешла в заросший сорняком проселок.
Быстро рассветало. Огилви вышел из машины, внимательно осмотрел местность.
Вокруг не было ни души – лишь редкие рощицы разнообразили пейзаж. До ближайшего шоссе было больше чем с милю. Совсем рядом с тем местом, где остановился Огилви, высилась небольшая роща. Пройдя немного вперед, он увидел, что проселок упирается в нее и там кончается.
Толстяк в очередной раз удовлетворенно хмыкнул. Вернувшись к «ягуару», он сел за руль и аккуратно провел машину в глубь рощи, пока она не скрылась под сенью листвы. Обойдя со всех сторон машину и придирчиво проверив, хорошо ли она спрятана, Огилви остался доволен. Тогда он забрался на заднее сиденье и заснул.
Проснувшись около восьми утра и лежа в кровати, Уоррен Трент никак не мог понять, почему у него такое удивительно приподнятое настроение. Лишь чуть позже он вспомнил, что сегодня утром ему предстоит завершить сделку, о которой он договорился вчера с профсоюзом поденных рабочих. Невзирая на оказанное давление, мрачные предсказания и всевозможные сложности, он спас «Сент-Грегори» – буквально за несколько часов до истечения срока – от поглощения корпорацией О'Кифа. Это дыла победа, одержанная им лично. Он старался не думать о возможных последствиях этого странного альянса с профсоюзом поденщиков, чреватого возникновением в будущем еще более сложных проблем. Об этом он еще успеет поломать голову – самое главное сейчас то, что удалось ликвидировать нависшую над отелем угрозу.
Встав с кровати, Уоррен Трент подошел к окну, откуда, с пятнадцатого этажа его отеля, открывалась панорама города. За окном стоял прекрасный новый день, солнце ярко светило с почти безоблачного неба.
Принимая душ, Уоррен Трент напевал. Хорошее настроение не покидало хозяина «Сент-Грегори» и потом, когда Алоисиус Ройс брил его. Рейс, видя эту необычную, нескрываемую радость своего шефа, даже приподнял брови от удивления, однако Уоррен Трент никак на это не реагировал, должно быть, считая, что время для разговоров еще не настало.
Одевшись и выйдя в гостиную, Уоррен Трент сразу же позвонил Ройялу Эдвардсу. Ревизор, которого дежурная телефонистка обнаружила дома, дал понять хозяину, что не дело отрывать человека от заслуженного завтрака, после того как он проработал всю ночь. Не обращая внимания на нотки недовольства в голосе Эдвардса, Уоррен Трент постарался выяснить, к каким же выводам пришли двое приезжих бухгалтеров после проведенной за работой ночи. Ревизор сказал, что оба посетителя были явно осведомлены о нынешних финансовых затруднениях отеля, ничего нового для себя не обнаружили и остались довольны его, Эдвардса, ответами.
Успокоившись, Уоррен Трент предоставил ревизору заканчивать завтрак.
Вполне вероятно – промелькнуло у него в голове, – что в эту самую минуту в Вашингтон передают отчет о положении дел в «Сент-Грегори», подтверждающий обрисованную им ситуацию. Уоррен Трент надеялся, что в скором времени он получит сообщение оттуда.
Тут как раз зазвонил телефон.
Ройс только хотел было поставить на стол завтрак, который несколько минут назад прикатили на столике, но Уоррен Трент жестом остановил его.
Телефонистка сообщила, что вызывает междугородная. Уоррен Трент назвался, и другая телефонистка попросила его обождать. Прошло довольно много времени, прежде чем в трубке вдруг раздался голос председателя профсоюза поденных рабочих:
– Трент?
– Да. С добрым утром!
– Разве, черт возьми, я вас вчера не предупреждал, чтоб вы ничего от меня не утаивали? А у вас хватило глупости попытаться утаить. Так вот что я вам скажу: тот, кто ведет со мной грязную игру, жалеет потом, что на свет родился. Вам еще повезло, что я все узнал раньше, чем была заключена сделка. Но предупреждаю: не вздумайте повторять такое!
Неожиданный оборот событий, резкий холодный голос буквально лишили Уоррена Трента дара речи. Немного придя в себя, он возразил:
– Клянусь богом, я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.
– Он не имеет понятия! И это после того, как в вашем чертовом отеле произошел бунт на расовой почве! После того, как об этом растрезвонили все газеты Нью-Йорка и Вашингтона!
Потребовалось несколько секунд, прежде чем Трент уловил связь между этой гневной тирадой и сообщением Макдермотта накануне.
– Да, вчера утром у нас был один небольшой инцидент. Но это никак нельзя назвать расовыми волнениями. К тому же, когда мы с вами вели переговоры, я ничего об этом не знал. Да если бы и знал, то не счел бы нужным упоминать. Что же до нью-йоркских газет, то я их еще не просматривал.
– Зато их регулярно читают члены моего профсоюза. Если не их, таи другие, в которых к вечеру появится подробный отчет о случившемся. И вот что я вам скажу: если я помещу капитал в отель, который дает от ворот поворот неграм, то все они, вместе с недоносками-конгрессменами, которым нужны голоса цветных, поднимут такой вой, точно их режут.
– Понятно. Значит, вас волнует не самый принцип. Мы можем поступать как хотим, лишь бы не было шума.
– Что меня волнует, это мое дело. Особенно когда речь идет о капиталовложениях из профсоюзного фонда.
– Но ведь нашу договоренность не обязательно оглашать.
– Если вы серьезно верите в это, значит, вы еще глупее, чем я полдгал.
Да, действительно, мрачно подумал Уоррен Трент, рано или поздно об их сделке все узнают. Он попытался подступить к профсоюзному боссу с другого бока:
– То, что произошло вчера в нашем отеле, здесь не редкость.
Такое и раньше случалось в отелях на Юге, будет случаться и впредь. Пройдет день-другой, и внимание переключится на что-то еще.
– Может быть. Но если профсоюз поденных рабочих вложит деньги в ваш отель, то после сегодняшней шумихи внимание снова вернется к нему, и чертовски скоро. А мне такой рекламы и даром не нужно.
– Тогда разрешите внести ясность. Должен ли я вас понимать так, что, несмотря на инспекцию наших дел, проведенную вашими бухгалтерами, вы отказываетесь от того, о чем мы договорились вчера?
– Ваши финансовые отчеты в порядке, не в них дело, – ответил голос из Вашингтона. – Мои люди дали положительное заключение. Сделка расстраивается по другой причине.
Итак, с горечью подумал Уоррен Трент, из-за вчерашнего инцидента, на который он и внимания-то не обратил – таким это казалось ему пустяком, вместо нектара победы он вкушает теперь горечь поражения. Решив, что никакие слова уже не помогут, он язвительно проговорил в трубку:
– А ведь раньше вы не проявляли такой щепетильности, когда дело касалось профсоюзных фондов.
Молчание. Потом нарочито мягко председатель профсоюза поденщиков произнес:
– Когда-нибудь вы еще пожалеете о своих словах.
Уоррен Трент медленно опустил трубку на рычаг.
На столе рядом с ним Алоисиус Ройс разложил нью-йоркские газеты, доставленные самолетом.
– В основном об этом пишут здесь, – сказал Ройс, ткнув в «Геральд трибюн». – В «Нью-Йорк таймс» я ничего не обнаружил.
– У них в Вашингтоне издается более поздний выпуск, – сказал Уоррен Трент. Он быстро пробежал глазами заголовок в «Геральд трибюн» и мельком взглянул на помещенный рядом снимок. На фотографии была запечатлена вчерашняя сцена в вестибюле «Сент-Грегори» с доктором Ингрэмом и доктором Николасом в центре. Потом ему, видимо, придется прочесть весь репортаж целиком. Сейчас же он был просто не в силах читать.
– Прикажете подавать завтрак?
Уоррен Трент покачал головой:
– Я не голоден. – На мгновенье подняв глаза, он встретил испытующий взгляд молодого негра. – Вероятно, ты считаешь, что мне досталось по заслугам.
– Да, пожалуй, что-то в этом роде, – помедлив, ответил Ройс. Главное, мне кажется, в том, что вы не хотите признать, насколько все изменилось.
– Если ты и прав, пусть это обстоятельство больше тебя не тревожит.
Думаю, что с завтрашнего дня здесь мое мнение мало что будет весить.
– Мне очень жаль, если так.
– Это значит, что отель перейдет к О'Кифу. – Трент подошел к окну и молча постоял у него. Потом вдруг произнес:
– Вероятно, ты уже слышал об условиях сделки – в частности, о том, что я остаюсь жить здесь.
– Да.
– Раз так, то мне, по-видимому, придется мириться с твоим присутствием и после того, как в будущем месяце ты окончишь свой колледж.
Хотя, наверное, следовала бы дать тебе под зад.
Алоисиус Роде молчал. При обычных обстоятельствах он быстро нашелся бы и парировал бы колкостью. Но на сей раз он понимал, что это мольба одинокого, поверженного человека, который хочет, чтобы он остался.
Рейса не покидала мысль о том, что он должен принять это важное для себя решение – и принять его быстро. Вот уже почти двенадцать лет он был для Уоррена Трента во многих отношениях как родной сын. Он понимал, что, если останется, его обязанности в свободное от работы в юридической фирме время сведутся к роли компаньона Трента и его доверенного лица. Такую жизнь трудно назвать неприятной. И однако же, на него влияли и другие соображения, когда он раздумывал, остаться ему или уйти.
– Я еще не все обдумал, – солгал он. – А, пожалуй, пора.
Да, все в его жизни, от большого до малого, меняется, и притом внезапно, подумал Уоррен Трент. У него не было ни малейшего сомнения, что Ройс скоро уйдет от него, как ушел из его рук контроль над «Сент-Грегори».
Возможно, чувство одиночества, а теперь еще и сознание того, что ты не участвуешь в большом жизненном потоке, вообще характерно для человека, который живет слишком долго.
Он сказал Рейсу:
– Ты можешь идти, Алоисиус. Я хочу немного побыть один.
Через несколько минут, решил Уоррен Трент, он позвонит О'Кифу и официально признает свое поражение.
Журнал «Тайм», редакторы которого умеют выхватить из утренних газет наиболее интересное событие, мгновенно отреагировал на сообщение о скандале на расовой почве, происшедшем в «Сент-Грегори». Редакция тотчас связалась со своим новоорлеанским корреспондентом – постоянным сотрудником газеты «Стейтс-Айтем» и поручила ему собрать на месте весь материал, какой он сумеет раздобыть. А кроме того, накануне ночью, как только в Нью-Йорке вышла «Геральд трибюн» с описанием скандала, редактор позвонил в отделение журнала в Хьюстоне, и заведующий отделением вылетел первым утренним рейсом в Новый Орлеан.
И вот сейчас оба сотрудника «Тайма» сидели, запершись с Херби Чэндлером, в маленькой комнатке на первом этаже отеля. Помещение это именовалось комнатой для прессы, в нем стоял стол, телефон и вешалка для шляп. Журналист из Хьюстона, как старший по рангу, сидел в единственном кресле.
Чэндлер, зная, что «Тайм» славится своей щедростью по отношению к тем, кто помогает получать интересную информацию, почтительно докладывал о результатах проведенной разведки.
– Я проверил насчет собрания стоматологов. Оно у них закрытое, и такие наведены строгости, что мышь не пролезет. Старшему официанту сказали, что в зал будут пускать только участников конгресса – даже жен не допустят и у входа поставят своих людей, чтобы проверять каждого входящего. Собрание будет проходить при закрытых дверях и начнется лишь после того, как вся гостиничная прислуга покинет зал.
Заведующий Хьюстонским отделением, энергичный молодой человек по фамилии Кваратоне, кивнул. Он уже успел взять интервью у президента ассоциации стоматологов доктора Ингрэма, и слова старшего посыльного лишний раз подтвердили полученную информацию.
«Да, у нас действительно будет чрезвычайное заседание, – сказал ему доктор Ингрэм. – Решение о нем было принято исполнительным комитетом вчера вечером, но заседание это будет закрытым. Если бы дело зависело только от меня, сынок, то пожалуйста, приходите и слушайте, и вы, и любой другой. Но кое-кто из моих коллег имеет на этот счет свое мнение. Они считают, что наши люди будут говорить свободнее, зная, что в зале нет прессы. Так что, боюсь, на сей раз придется вам посидеть в коридоре».
Кваратоне, который вовсе не собирался просидеть все собрание под дверью, тем не менее вежливо поблагодарил доктора Ингрэма. Имея уже подкупленного союзника в лице Херби Чэндлера, он прежде всего подумал о том, что воспользуется старой уловкой и проникнет на собрание стоматологов, переодевшись в форму посыльного. Однако сообщение Чэндлера показывало, что этот план придется изменить.
– Помещение, в котором будет проходить собрание, – спросил Кваратоне, – это что, большой зал?
– Именно так, сэр, – утвердительно кивнул Чэндлер. – Салон дофина на триста мест. А больше им и не нужно.
Корреспондент «Тайма» задумался. Повестка любого закрытого собрания, на котором присутствуют триста человек, перестает быть тайной, как только открываются двери. В эту минуту для него не составит труда смещаться с делегатами и, притворившись одним из них, выяснить, о чем шла речь. Но при этом у него не будет интересных деталей, связанных с поведением отдельных людей – материала, столь ценимого дирекцией «Тайма» и читателями этого журнала.
– А в этом, как его там, сапуне нет балкона?
– Есть маленький, но на него рассчитывать не приходится. Я уже проверил. Там будет дежурить пара их людей. И кроме того, все микрофоны сейчас отключают.
– Черт бы их побрал! – выругался местный газетчик. – Шпионов они боятся, что ли?
– Видно, кое-кто из них хочет высказаться, но не хочет, чтобы это было зафиксировано, – думая вслух, промолвил Кваратоне. – Эти узкие спецы никогда не занимают твердых позиций – во всяком случае, по расовым вопросам. Но деваться им некуда, уж коли встали перед дилеммой – либо единодушно покинуть отель, либо создавать видимость, так – пошуметь для отвода глаз. В этом отношении ситуация, я бы сказал, сложилась уникальная.
– А если так, подумал Кваратоне, то и репортаж может получиться более острым, чем он предполагал. И он решил во что бы то ни стало придумать, как проникнуть в зал.
– Мне нужен план этажа, где будет проходить заседание, а также этажа над ним, – вдруг сказал Кваратоне. – Понимаете, не просто расположение комнат, а технический план, на котором отмечено все – стены, вентиляционные ходы, потолки и прочее. И мне нужно это быстро, так как в нашем распоряжении меньше часа.
– По правде говоря, я вовсе не уверен, что такой план существует, сэр. Но так или иначе… – И старший посыльный умолк при виде того, как Кваратоне вытащил из кармана пачку двадцатидолларовых банкнот и сорвал бумажную ленту.
Пять банкнот Кваратоне тут же вручил Чэндлеру.
– Доберитесь до кого-нибудь из ремонтной или технической службы. С помощью этих денег. Вас я тоже потом не забуду. Встретимся здесь через полчаса, если можно раньше – тем лучше.
– Слушаюсь, сэр! – Физиономия Чэндлера, так похожая на острую мордочку хорька, расплылась в подобострастной улыбке.
– А ты займешься местными откликами, договорились? – сказал Кваратоне репортеру из Нового Орлеана. – Возьмешь интервью в муниципалитете, у видных горожан; хорошо бы поговорить с кем-нибудь из Национальной ассоциации борьбы за права цветного населения. В общем, сам знаешь, что требуется.

Кэртис О'Киф ждал этого с нетерпением – так ему хотелось поскорее все завершить. Его несколько раздражало то, что прошло уже два дня, а официального согласия Уоррена Трента на предложенные условия не поступало.
А сегодня уже четверг, и время близилось к полудню. Оставалось меньше полутора часов до истечения установленного срока. Очевидно, владелец «Сент-Грегори» по каким-то своим соображениям намерен тянуть до последнего, прежде чем принять условия О'Кифа.
О'Киф нетерпеливо ходил из угла в угол своего номера. Полчаса назад Додо отправилась по магазинам, для чего он дал ей несколько сот долларов в крупных банкнотах. Он посоветовал ей, помимо всего прочего, запастись легкой одеждой, поскольку в Неаполе будет пожарче, чем в Новом Орлеане, а в Нью-Йорке у них не будет времени на покупки. Хотя Додо, как всегда, поблагодарила его, однако, как ни странно, без того восторга, каким она буквально искрилась во время их вчерашней прогулки на пароходе вдоль порта, которая стоила всего шесть долларов. Поистине загадочные существа эти женщины, подумал О'Киф.
Он стоял у окна, глядя на улицу, когда на другом конце гостиной зазвонил телефон. В два прыжка О'Киф подлетел к аппарату.
– Да?
Он ожидал услышать голос Уоррена Трента, но это была всего лишь телефонистка, которая сказала, что его вызывает междугородная. Через секунду в трубке раздался по-калифорнийски тягучий говор Хенка Лемницера.
– Это вы, мистер О'Киф?
– Да, я. – Как ни странно, Кэртис О'Киф желал в эту минуту, чтобы его представитель на Западном побережье не считал необходимым звонить ему дважды в сутки.
– У меня для вас большая новость.
– Что еще такое?
– Я нашел дельце для Додо.
– Мне кажется, я очень ясно дал вчера понять, что для мисс Лэш нужно нечто особое.
– Что значит особое, мистер О'Киф? Лучше не бывает. Гигантская удача!
Додо везучая девочка.
– Объясните яснее.
– Уолт Кэрзон снимает новую версию «С собою взять нельзя». Помните?
Мы финансируем этот компот.
– Да, помню.
– Вчера я разузнал, что Уолту нужна девочка на роль, которую играла Энн Миллер. Хорошая вторая роль. Додо влезет в нее, как в тугой лифчик.
Кэртис О'Киф снова пожелал в душе, чтобы Лемницер был строже в выборе выражений.
– Надо думать, у них будут пробы.
– Конечно, будут.
– Так где же гарантия, что Кэрзон согласится взять ее на эту роль?
– Вы шутите? Не умаляйте своего влияния, мистер О'Киф. Додо уже взяли. Кроме того, я связался с Сандрой Строуген, чтоб она поработала с Додо. Знаете Сандру?
– Да. – О'Киф был прекрасно осведомлен о Сандре Строуген. У нее была репутация одной из самых талантливых помощниц режиссера по работе с актерами. Среди прочих достижений за нею числился длинный список неизвестных девиц с влиятельными покровителями, ставших благодаря ей любимицами публики, которые делали хороший кассовый сбор.
– Я действительно рад за Додо, – сказал Лемницер. – Эта девочка всегда мне нравилась. Только действовать надо быстро.
– Что значит быстро?
– Ну, мистер О'Киф, было б хорошо, если бы она вылетела еще вчера.
Кстати, с остальным я тоже все устроил.
– С чем остальным?
– С Дженни Ламарш. – Хеик Лемницер был явно озадачен. – Вы что, позабыли о ней?
– Нет. – О'Киф, конечно, не забыл остроумную, красивую брюнетку, выпускницу Вассаровского колледжа, которая произвела на него такое впечатление месяц назад или два. Но после вчерашнего разговора с Лемницером он на какое-то время выбросил ее из головы.
– Все уже устроено, мистер О'Киф. Сегодня вечером Дженни вылетает в Нью-Йорк, и завтра она будет у вас. Мы переведем билеты на самолет в Неаполь с Додо на имя Дженни, и тогда Додо сможет лететь сюда прямо из Нового Орлеана. Все выходит очень просто, да?
Действительно, все было просто. Настолько просто, что О'Киф не мог найти в этом плане ни малейшего изъяна. А собственно, зачем ему нужен этот изъян?
– Вы можете с полной ответственностью поручиться, что мисс Лэш получит эту роль?
– Мистер О'Киф, клянусь вам могилой моей матери.
– Ваша мать жива-здорова.
– Тогда могилой моей бабушки. – Лемницер помолчал, потом, словно его осенило, добавил:
– Если вы не знаете, как объявить новость Додо, то почему бы это не сделать мне? Вы просто выйдите куда-нибудь на пару часов, а я дозвонюсь ей и все устрою. И тогда – ни скандалов вам, ни прощаний.
– Спасибо. Я вполне могу самостоятельно с этим справиться.
– Как вам угодно, мистер О'Киф. Я всего лишь хочу вам помочь.
– Мисс Лэш телеграфом сообщит вам время прибытия в Лос-Анджелес. Вы встретите самолет?
– Конечно. Здорово будет снова повидать Додо. Ну что ж, мистер О'Киф, желаю вам приятно провести время в Неаполе. Завидую, что вы едете туда с Дженни.
О'Киф положил трубку, не попрощавшись.
Вся увешанная покупками, Додо, запыхавшись, влетела в номер. За ней вошел улыбающийся и тоже сгибающийся под тяжестью пакетов посыльный.
– Я должна бежать назад, Кэрти. Это еще не все.
– Магазин мог бы взять доставку на себя, – буркнул О'Киф.
– Да, но так интересней! Прямо как на рождество! – И, повернувшись к посыльному, Додо сказала:
– Мы едем в Неаполь. Это в Италии.
О'Киф дал посыльному доллар и подождал, пока тот уйдет.
Освободившись от пакетов, Додо бросилась О'Кифу на шею и расцеловала его в обе щеки.
– Соскучился? О, Кэрти, я так счастлива!
О'Киф мягко высвободился из ее объятий.
– Додо, давай присядем на минутку. Мне надо сообщить тебе о некоторых изменениях в нашем плане. У меня хорошие новости для тебя.
– Мы вылетаем еще раньше, чем собирались?
О'Киф покачал головой.
– Нет, это касается больше тебя, чем меня. Дело в том, дорогая, что тебе дают роль в фильме. В этом есть доля и моих стараний. И сегодня утром я узнал, что все устроено.
От взгляда больших голубых глаз Додо О'Кифу стало не по себе.
– Меня заверили, что роль очень хорошая. По правде говоря, я настаивал только на такой. Если все будет в порядке, в чем я не сомневаюсь, это может послужить началом больших перемен в твоей жизни. Кэртис О'Киф умолк, видя, что слова его не вызывают реакции.
– Видимо, это означает… что мне надо уезжать, – медленно проговорила Додо.
– Мне жаль, дорогая, но ты права.
– И скоро?
– Боюсь, что уже завтра утром. Ты полетишь прямо в Лос-Анджелес. Хенк Лемницер встретит тебя.
Додо медленно кивнула. Тонкие пальцы инстинктивно отбросили с лица прядь светлых пепельных волос. Даже этот простой жест был исполнен удивительной женственности, присущей Додо. И О'Киф вдруг почувствовал необъяснимый укол ревности, представив себе Додо с Хенком Лемницером. Этот малый немало потрудился, устраивая романы своего шефа, и никогда бы не позволил себе вольностей с избранницей О'Кифа, пока та принадлежала ему.
Но потом… Потом – это уже другое дело. О'Киф постарался не думать об этом.
– Поверь, дорогая, потеря тебя – серьезный для меня удар. Но нужно же подумать и о твоем будущем.
– Все отлично, Кэрти. – Взгляд Додо был по-прежнему устремлен на него. Несмотря на наивное выражение ее широко раскрытых глаз, О'Кифу вдруг показалось, что она видит его насквозь. – Все отлично. Тебе не о чем волноваться.
– Я надеялся, что роль в фильме… словом, что тебя она хоть немного обрадует.
– А я и рада, Кэрти! Чертовски рада. По-моему, это просто чудо, как ты умеешь доставлять людям радость.
Слова Додо укрепили его уверенность в том, что он правильно поступает.
– Перед тобой открываются действительно колоссальные возможности.
Уверен, что ты справишься, ну, а я, естественно, буду следить за твоей карьерой с самым пристальным вниманием. – Произнеся это, он решил, что отныне будет думать только о Дженни Ламарш.
– Должно быть, – голос Додо на секунду прервался. – Должно быть, ты улетишь сегодня вечером. Раньше меня.
– Нет, – ответил О'Киф, внезапно отменяя прежнее решение. – Нет, я отложу вылет и перенесу его на завтрашнее утро. Сегодняшний же вечер мы проведем вместе.
Додо с благодарностью взглянула на него, и в эту минуту зазвонил телефон. О'Киф взял трубку с чувством облегчения: наконец-то подвернулся повод окончить разговор с Додо.
– Это мистер О'Киф? – спросил приятный женский голос.
– Да.
– С вами говорит Кристина Фрзнсис, секретарь мистера Уоррена Трента.
Мистер Трент просил узнать, можете ли вы принять его сейчас.
О'Киф взглянул на часы. Было около двенадцати.
– Хорошо, – ответил он, – я приму мистера Трента. Попросите его зайти. – И опустив трубку, он улыбнулся Додо. – Дорогая, кажется, у каждого из нас есть свой повод для торжества: тебе предстоит блестящее будущее, а мне – покупка нового отеля.
За час до этого Уоррен Трент сидел, глубоко задумавшись, в своем кабинете за закрытыми двойными дверями. Уже несколько раз за это утро он брался за трубку, чтобы позвонить Кэртису О'Кифу и принять условия, на которых тот собирался вступить во владение «Сент-Грегори». Казалось, оттягивать больше не имело смысла. Последней надеждой его был профсоюз поденщиков. Но внезапный отказ, последовавший оттуда, уничтожил для Уоррена Трента всякую возможность сопротивления этому прожорливому бегемоту О'Кифу.
Однако всякий раз, как Уоррен Трент протягивал руку к трубке, что-то удерживало его от этого шага. Ему пришло в голову, что он, словно приговоренный к смерти, ждет своего часа, однако прежде может покончить с собой. Он уже смирился с неизбежным. И понимал, что срок его владения отелем заканчивается – другого выбора нет. И все же инстинкт самосохранения заставлял его цепляться за каждую оставшуюся в его распоряжении секунду, пока не наступит момент, когда придется принять окончательное решение.
Он уже совсем было собрался капитулировать, когда в кабинет вошел Питер Макдермотт. Он сообщил, что стоматологи решили не отменять своего конгресса, однако это не удивило Трента, ибо еще накануне он предсказывал такой исход. Но теперь все это мало волновало его и не имело значения. И Уоррен Трент с облегчением вздохнул, когда Макдермотт ушел.
Потом на какое-то время он погрузился в воспоминания о былых успехах и радостях, которые они приносили. Да, были времена – ведь еще совсем недавно, – когда поселиться у него в отеле стремились многие великие мира сего или почти великие – президенты, коронованные особы, аристократическая элита, блистательные женщины и выдающиеся мужчины, набобы власти и денежного мешка, прославленные и безвестные, и всех их объединяло одно: они требовали внимания к себе и получали его. А за элитой тянулись и остальные, так что «Сент-Грегори» стал для них Меккой и одновременно золотоносной жилой для него, Уоррена Трон та.
Когда у тебя не остается ничего, кроме воспоминаний, или, по крайней мере, есть основания так думать, нужно уметь находить в них утешение.
Уоррен Трент надеялся, что хотя бы в последний час владычества его никто не потревожит.
Но и эта надежда оказалась тщетной.
В кабинет тихо вошла Кристина Фрэнсис. Она, как всегда, чутко улавливала настроение хозяина.
– С вами хочет поговорить мистер Эмиль Дюмер. Я бы не побеспокоила вас, но он утверждает, что дело срочное.
Уоррен Трент проворчал в ответ что-то невразумительное. Стервятники залетали, подумал он. Впрочем, это сравнение было вряд ли справедливым.
Ведь значительные средства Торгово-промышленного банка, президентом которого был Эмиль Дюмер, вложены в «Сент-Грегори». И однако именно этот банк отказал ему, Уоррену Тренту, в продлении срока кредита, как и в новом, более крупном займе. Ну что ж, теперь Дюмеру и его директорам больше не о чем волноваться. Предстоящая сделка приблизит срок возврата вложенных денег. Уоррен Трент решил, что об этом следует уведомить банк.
Он протянул руку к телефону.
– Нет, – прервала его Кристина. – Мистер Дюмер здесь, он ждет за дверью.
Уоррен Трент замер от удивления. Эмиль Дюмер крайне редко покидал свою цитадель ради того, чтобы лично нанести кому-нибудь визит.
Секунду спустя Кристина ввела посетителя, а сама вышла, прикрыв дверь.
У Эмиля Дюмера – плотного коротышки с седыми, вьющимися волосами предки были креолы. Однако, как ни странно, он казался персонажем, сошедшим со страниц «Пиквикского клуба». Сходство это дополняла напыщенность и суетливость манер.
– Прошу прощения, Уоррен, что вторгаюсь без приглашения. Но дело, о котором пойдет речь, не оставляет времени на любезности.
Они деловито пожали друг другу руки. Хозяин отеля жестом указал на кресло.
– Что же это за дело?
– Если позволите, я хотел бы начать по порядку. Прежде всего позвольте мне выразить сожаление, что мы сочли невозможным дать положительный ответ на вашу просьбу о займе. К несчастью, и сама сумма, и условия, на которых вы ее просили, выходят за пределы наших возможностей и проводимой банком политики.
Уоррент Трент лишь кивнул, ничем не выдавая своих чувств. Он не испытывал особых симпатий к банкиру, однако никогда не позволял себе недооценивать его. За напыщенными словоизлияниями, нагонявшими скуку и вводившими многих в заблуждение, скрывался живой, острый ум.
– Однако я пришел к вам сегодня с предложением, которое, надеюсь, поможет развеять несколько неблагоприятный осадок от нашей предыдущей встречи.
– Это крайне маловероятно, – заметил Уоррент Трент.
– Посмотрим. – Банкир извлек из тонкой папки несколько листков линованной бумаги, исписанных карандашом. – Насколько я понимаю, вы получили предложение от корпорации О'Кифа продать отель.
– Узнать об этом можно и без помощи ФБР.
Банкир улыбнулся.
– Может быть, вы согласились бы ознакомить меня с условиями сделки?
– А, собственно, зачем?
– Затем, – произнес Эмиль Дюмер, тщательно выговаривая слова, – что я пришел к вам со встречным предложением.
– Если этим объясняется ваш визит, то у меня еще меньше оснований посвящать вас в подробности. Скажу лишь одно: я согласился дать ответ людям О'Кифа сегодня к полудню.
– Вот именно. Как раз такие сведения я и получил, что, собственно, и явилось причиной моего внезапного появления у вас. Я должен извиниться, что не смог прийти раньше: просто сбор необходимой информации и получение соответствующих инструкций заняли некоторое врем я.
Сообщение об этом новом предложении в последнюю минуту, да еще от Дюмера, не вызвало особого восторга у Уоррена Трента. По-видимому, группа местных финансистов, интересы которых представляет Дюмер, решила объединиться, чтобы купить отель подешевле, а позднее продать с аыгодой для себя. Что бы они ни предложили, вряд ли это будет лучше условий О'Кифа. Да и положение, самого Уоррена Трента едва ли изменится к лучшему.
Банкир заглянул в свои заметки.
– Если я не ошибаюсь, корпорация О'Кифа предложила вам четыре миллиона. Половина из них пойдет на возобновление нынешней закладной; один из оставшихся миллионов будет выдан наличными, а другой – новыми акциями, которые выпустит О'Киф. Ходит также слух, что вам будет предоставлено право пожизненно пользоваться вашими апартаментами в «Сент-Грегори».
Уоррен Трент побагровел от гнева. Он с грохотом ударил кулаком по столу.
– Какого черта, Эмиль! Хватит играть со мной в кошки-мышки!
– Если у вас создалось такое впечатление, пожалуйста, извините.
– Какого черта! Раз вы знаете все подробности, зачем же спрашивать?
– Честно говоря, – сказал Дюмер, – я только хотел получить от вас подтверждение, и я его получил. Кроме того, я уполномочен сделать вам более интересное предложение.
Уоррен Трент понял, что попался на элементарную, старую как мир уловку. Но его возмущало то, что Дюмер позволил себе такое с ним Трентом.
Явно было и то, что в лагере О'Кифа оказался предатель, возможно, кто-то из управления корпорации, осведомленный о том, что происходит на самом высоком уровне. Так или иначе, Кэртис О'Киф, использовавший шпионаж для бизнеса, сам оказался его жертвой – это было и занятно и справедливо.
– Так чем же ваши условия лучше? И кто их предлагает?
– Что касается второго вопроса, в настоящий момент я не уполномочен отвечать на него.
– Я веду дела с людьми из плоти и крови, а не с призраками, – буркнул Уоррен Трент.
– Но я же не призрак, – возразил Дюмер. – Более того, банк дает гарантию, что сделка, которую мне поручено заключить, – вполне bona fide <надежна (лат.)> и что репутация стороны, интересы которой банк в данном случае представляет, безупречна.
– Давайте перейдем к делу, – все еще раздраженный загадками банкира, сказал Трент.
– Именно это я и собираюсь сделать. – Банкир потасовал свои листки. Стоимость вашего отеля, которую определили директора моего банка, в принципе не отличается от суммы, названной корпорацией О'Кифа.
– В этом нет ничего удивительного, поскольку вам известна цифра, предложенная О'Кифом.
– Допустим, но, с другой стороны, наше предложение имеет ряд существенных отличий.
Впервые с начала их разговора Уоррен Трент почувствовал интерес к тому, что говорил президент банка.
– Прежде всего, директора моего банка вовсе не хотят, чтобы вы отошли от управления «Сент-Грегори» или расстались с руководством его делами. И во-вторых, они намерены сохранять независимость отеля и присущий ему характер, по крайней мере, до тех пор, пока это коммерчески оправдано.
Уоррен Трент стиснул подлокотники кресла. Он бросил взгляд направо, где висели стенные часы. Стрелки показывали без четверти двенадцать.
– Директора банка будут, однако, настаивать на приобретении контрольного пакета акций, – что при создавшемся положении является разумным требованием, – чтобы иметь возможность активно вмешиваться в дела. Вы же окажетесь просто акционером с самым большим пакетом акций. При этом вас попросят снять с себя полномочия президента компании и директора отеля. Вам не трудно налить мне стакан воды?
Уоррен Трент наполнил стакан из стоявшего у него на столе термоса.
– Вы что же, хотите, чтобы я стал подносчиком в ресторане? Или, может быть, помощником швейцара?
– Ну, это вы слишком. – Эмиль Дюмер отхлебнул воды и посмотрел на стакан. – Меня всегда поражает, как вода из нашей грязной Миссисипи может быть такой вкусной.
– Ну, продолжайте же!
Банкир улыбнулся.
– Мои директора предлагают, после того как вы снимете с себя указанные полномочия, тотчас назначить вас председателем правлениядля начала на двухлетний срок.
– Пост, надо думать, чисто номинальный!
– Возможно. Но мне кажется, не такое уж это плохое положение. Или, быть может, вы предпочитаете, чтобы этот номинальный пост занял мистер Кэртис О'Киф?
Уоррен Трент промолчал.
– Я также уполномочен сообщить вам, – продолжал Дюмер, – что мои директора готовы предоставить вам те же условия для проживания в отеле, что и корпорация О'Кифа. Теперь перейдем к проблеме передачи акций и финансирования. Я хотел бы обсудить это подробнее.
Пока банкир излагал свои соображения, все время сверяясь с заметками, Уоррен Трент почувствовал вдруг невероятную усталость – ему казалось, что все это он видит во сне. В памяти его возник случай из далекого прошлого.
Однажды, совсем еще маленьким мальчиком, он пришел на сельскую ярмарку, зажав в кулачке несколько накопленных пенни, чтобы истратить их на аттракционах. И был там один аттракцион, который соблазнил его и который назывался «кекуок». Наверное, потом по этому принципу сложился и танец. Он помнил, что это была платформа, подвешенная на нескольких петлях и непрерывно двигавшаяся вверх-вниз, взад-вперед… в общем, пол ни секунды не оставался ровным, и всего за какой-нибудь пенс можно было шлепнуться, еще не дойдя до противоположного края. До чего же его тянуло влезть на нее, а когда он медленно продвигался к другому концу «кекуока», вспоминал Уоррент Трент, больше всего ему хотелось соскочить с этой штуковины.
Вся его жизнь последние недели была как этот аттракцион. Совсем недавно он твердо стоял на ногах и вдруг разом потерял под собой почву. На какое-то время у него вновь было возродилась надежда, что он выстоит, а затем снова рухнула. Когда крайний срок был уже на носу, подвернулась возможность поправить дела с помощью профсоюза поденщиков, но платформа качнулась на своих дурацких петлях – и все покатилось в тартарары.
И вот теперь вдруг платформа «кекуока» перестала качаться, а у Уоррена Трента было лишь одно желание – побыстрее с нее сойти.
Он знал, что пройдет какое-то время и его настроение изменитсявозобладает, как всегда, личная заинтересованность в отеле. Но сейчас он ощущал лишь облегчение оттого, что так или иначе бремя ответственности снимают с него. Помимо облегчения, было и любопытство.
Кто же из городских бизнесменов стоит за плечами Эмиля Дюмера? Кто отважился пойти на финансовый риск, оставив «Сент-Грегори» традиционно независимым отелем? Возможно, Марк Прейскотт? Неужели владелец универмагов решил увеличить и без того широкую сферу своих интересов? Уоррен Трент вспомнил, что слышал на днях от кого-то, будто Марк Прейскотт в Риме.
Возможно, в этом и кроется причина такого закулисного подхода. Да, в общем, стоит ли теряться в догадкахкто бы это ни был, скоро все станет ясно.
Перераспределение контрольного пакета акций, предложенное банкиром, было вполне справедливо. В отличие от предложения О'Кифа, здесь Уоррен Трент получит наличными несколько меньше, зато за ним сохраняется право голоса в управлении отелем. Согласно же условиям О'Кифа, его участие в делах «Сент-Грегори» полностью исключалось.
Что же до предложенного ему поста председателя совета управляющих, то, несмотря на чисто номинальное, лишенное реальной власти положение, за ним все-таки останется привилегия быть в курсе событий. Да и о престиже при этом нельзя забывать.
– Итак, – подвел черту Эмиль Дюмер, – суть дела ясна. Что касается надежности данного предложения, то, как я уже сказал, она гарантирована моим банком. Более того, я готов выдать вам сегодня же официально заверенное письмо, в котором будут подробно изложены все детали предложения.
– А когда будет подписан сам документ, если я соглашусь на ваше предложен не?
Банкир задумался, поджав губы.
– Собственно, ничто не мешает быстро оформить все бумаги, тем более что с закладной мешкать не следует, поскольку срок ее истекает. Я бы предложил подписать документ завтра, в это же время.
– И тогда же мне, очевидно, станет известно имя покупателя.
– Без этого, – согласился Эмиль Дюмер, – сделку нельзя оформить.
– Так почему бы вам не сказать сейчас, раз завтра все равно оно будет известно?.
Банкир отрицательно покачал головой.
– Я обязан следовать инструкциям.
Впезапно в Тренте заговорило старое упрямство. Его так и подмывало потребовать от Эмиля Дюмера имя покупателя в качестве условия сделки – без этого он-де не согласится. Но здравый смысл возобладал в нем: какое это имеет значение, если предложенные условия будут выполнены? Да и на препирательства, он чувствовал, у него просто не хватит сил. Усталость, которую он чувствовал несколько минут назад, вновь навалилась на него.
Он вздохнул и коротко сказал:
– Я согласен.
Кэртис О'Киф смотрел на Уоррена Трента со смешанным чувством злобы и недоверия.
– И у вас хватает наглости явиться сюда и сказать, что вы продали отель кому-то другому!
Они находились в гостиной О'Кифа. Сразу же после ухода Эмиля Дюмера Кристина Фрэнсис позвонила и от имени Уоррена Трента попросила о встрече, которая сейчас и происходила. Позади О'Кифа неуверенно стояла Додо.
– Можете называть это наглостью, – ответил Уоррен Трент. – Я лишь информирую вас. Возможно, вам будет также интересно узнать, что я не продал окончательно отель, а сохранил за собой пакет акций, и притом значительный.
– В таком случае вы его лишитесь! – Лицо О'Кифа пылало от ярости. Уже много лет не было такого случая, чтобы он хотел что-то купить и не мог.
Даже сейчас, несмотря на горечь и разочарование, он не мог поверить, что ему действительно отказали. – Клянусь богом! Я вас с лица земли смету!
Додо протянула руку и дотронулась до его рукава.
– Кэрти!
Он отдернул локоть.
– Заткнись! – На висках у него заметно пульсировали вены. Пальцы сжались в кулаки.
– Кэрти, ты слишком волнуешься. Не надо…
– Пошла к черту! Не лезь не в свое дело!
Додо умоляюще посмотрела на Уоррена Трента. И под ее взглядом Трент не дал себе воли и сдержался.
– Можете делать все, что вам угодно, – сказал он О'Кифу. – Но должен напомнить вам, что вы не господь бог – другие тоже имеют право купить этот отель. И еще: вы приехали сюда по собственной инициативе, а не по моему приглашению.
– Вы проклянете этот день! И вы, и все прочие, кто бы это ни был. Я буду строиться! Я разорю ваш отель, а вас пущу по миру. Все мои помыслы и планы будут направлены на то, чтобы прикончить «Сент-Грегори» и вас вместе с ним.
– Если кто-либо из нас доживет до этого дня. – К Уоррену Тренту вернулось самообладание, и он с каждой минутой чувствовал себя все увереннее, в то время как нервы О'Кифа сдавали. – Вполне ведь возможно, что мы так и не станем свидетелями того, что вы задумали, потому что для осуществления ваших намерений потребуется время. Да и новые владельцы отеля могут заставить вас изрядно поплясать, если вы вздумаете с ними конкурировать. – Это уж было ни на чем не основано, но Уоррен Трент надеялся, что окажется прав.
– Вон! – проревел О'Киф.
– Этот отель еще принадлежит мне, – сказал Уоррен Трент. – И пока вы мой гость, вы обладаете определенными привилегиями в пределах вашего номера. Однако не советую злоупотреблять ими. – И отвесив легкий почтительный поклон Додо, Уоррен Трент вышел из номера.
– Кэрти, – позвала Додо.
О'Киф, казалось, не слышал. Он тяжело дышал.
– Ты в порядке, Кэрти?
– Вечно ты лезешь с дурацкими вопросами! Конечно, я в полном порядке!
Он в ярости забегал по комнате.
– Ведь это всего-навсего отель, Кэрти. У тебя уже их так много.
– Мне нужен именно этот!
– А Уоррен Трент – он ведь пожилой человек, и у него этот отель единственный…
– Ну конечно! Вот как ты все повернула! Предательница! Дура!
Голос его срывался. Он был на грани истерики. Испуганная Додо никогда прежде не видела его в такой ярости.
– Прошу тебя, Кэрти!
– Я окружен болванами! Всюду болваны, болваны, болваны! А ты – дура!
Вот почему я хочу от тебя избавиться. Заменить тебя кем-нибудь подостойнее.
Не успел он произнести эти слова, как сам пожалел о них. Даже на него самого они подействовали как удар, гнев его мгновенно угас, словно внезапно выключили горелку. Секунду царило молчание, потом О'Киф пробормотал:
– Прости меня. Это я того, чересчур…
Слезы застилали глаза Додо. Она знакомым жестом машинально поправила волосы.
– Я в общем-то догадывалась, Кэрти. Мог бы и не говорить мне этого.
Она прошла в смежный номер и закрыла за собой дверь.
От неожиданного подарка судьбы у Отмычки приподнялось настроение.
Утром он отправился в универмаг «Мезон Бланш», чтобы вернуть свои «стратегические» покупки, приобретенные накануне. Все прошло гладко, приняли его вежливо и возвратили, сколько причиталось. Таким образом Отмычка избавился от лишнего бремени и одновременно скоротал час ожидания.
Правда, оставалось еще несколько часов до того, когда можно будет зайти к слесарю с Ирландского канала и забрать заказанный у него ключ.
Отмычка уже собирался выходить из универмага, когда удача улыбнулась ему.
У одного из прилавков на первом этаже элегантно одетая женщина, роясь в сумочке, чтобы достать свою кредитную карточку, уронила связку ключей.
Судя по всему, ни она, ни кто-либо еще, кроме Отмычки, не заметил этого.
Отмычка постоял у соседнего прилавка с мужскими галстуками, пока дама не отошла.
Тогда он прошел вдоль прилавка и, будто случайно наткнувшись на ключи, наклонился и поднял их. Он сразу понял, что, кроме ключей от машины, в связке были еще и ключи от дверных замков. Но самым интересным в находке была миниатюрная бирка с номерным знаком автомобиля, и уж это наметанный глаз Отмычки сразу заметил. Благодаря таким биркам инвалиды пересылают владельцам автомобилей по почте потерянные ключи в расчете на вознаграждение. Судя по бирке, автомобиль незадачливой покупательницы был зарегистрирован в Луизиане.
Умышленно держа ключи на виду. Отмычка устремился к выходу из магазина вслед за дамой, которая как раз выходила на улицу. Если кто-нибудь и заметил, как он их подобрал, то теперь каждому будет ясно, что он стремится поскорее вернуть ключи владелице.
Но как только Отмычка оказался в толпе пешеходов на Канал-стрит, он тут же зажал ключи в ладони и опустил их в карман.

– И он представил Натчезу Маршу.
– А вы решили не оставаться до конца службы? – спросила девушка.
Старик отрицательно покачал головой.
– Знаете, всему есть предел.
– Так вы знали эту семью?
– Да, и очень близко. Горько, очень горько, что так получилось.
Питер молча кивнул. Казалось, разговор на этом и окончится.
– Я не сумел сказать вам это во вторник, мистер Макдермотт, – прервал молчание Натчез, – но я вам очень благодарен за то, что вы сделали. Я имею в виду – ну, заступились, что ли, за меня.
– Не стоит благодарности, Сол. Я был уверен, что вы не виноваты.
– Понимаете, если подумать, странно все получилось. – Старик посмотрел на Маршу, потом на Питера. Ему явно не хотелось уходить.
– Чего же тут странного? – спросил Питер.
– Да все. Это несчастье… – сказал Натчез, махнув рукой в сторону, куда ушел кортеж. – Ведь оно случилось незадолго до того, как у меня вышла эта неприятность в понедельник вечером. Подумать только, что пока мы с вами тогда разговаривали…
– Да, это верно, – заметил Питер. Он вовсе не собирался делиться впечатлениями о том, что увидел позднее на месте происшествия.
– Я вот что хотел спросить вас, мистер Макдермотт: у вас еще был разговор об этом деле с герцогом и герцогиней?
– Нет, не было.
Видимо, Натчез, как и он сам, подумал Питер, был рад перевести разговор на другую тему, не связанную с похоронами.
– Я много думал об этом, – продолжал официант. – И такое у меня впечатление, будто они нарочно устроили скандал. Иначе я никак не могу их понять. Не могу, и все.
Примерно то же говорил Натчез и вечером в понедельник, вспомнил Питер. В памяти его всплыли слова официанта. «Она толкнула меня под руку, – сказал он тогда, имея в виду герцогиню Кройдонскую. – В другом случае я бы решил – нарочно». Да и у самого Питера потом зародились подозрения, что все произошло так, как говорил Натчез: герцогиня явно хотела, чтобы этот инцидент запомнился. Что она тогда говорила? Что-то насчет вечера, который они спокойно провели у себя в номере, а потом прогулялись вокруг квартала.
Герцогиня сказала, что они только что вернулись. Питер вспомнил, что еще удивился тогда, почему она так на это напирала.
Потом герцог промямлил что-то насчет сигарет, забытых в машине, и герцогиня резко оборвала его.
Герцог забыл сигареты в машине.
Но ведь Кройдоны сидели у себя в номере, а потом лишь вышли пройтись вокруг квартала…
Сигареты герцог, конечно, мог забыть в машине и раньше, днем. Но почему-то Питеру казалось, что это не так.
Забыв о присутствии Сала Натчеза и Марши, он погрузился в размышления.
Почему Пройдены хотели скрыть, что пользовались своей машиной в понедельник вечером? Зачем им понадобилось создавать видимость – а это была явно лишь видимость, – что они провели вечер в отеле? Не была ли жалоба на Натчеза из-за пролитого соуса умышленной уловкой, чтобы сделать официанта, а потом и Питера невольными свидетелями, которые могли бы подтвердить состряпанную ими версию? Если бы не случайно вырвавшиеся у герцога слова, которые так взбесили герцогиню, Питер безоговорочно всему бы поверил.
Но почему им нужно было скрыть, что они пользовались машиной?
Натчез сказал минуту тому назад: «Странно все получилось… Это несчастье… Ведь оно случилось незадолго до того, как у меня вышла эта неприятность».
Кройдоны ездят на «ягуаре»…
Огилви…
Перед глазами Питера вдруг возник «ягуар», выезжавший прошлой ночью из гаража. И когда машина на минуту приостановилась, он еще заметил в ярком свете фонаря, что с ней что-то было не так. Он помнил, что заметил.
А вот что именно? И память с ужасающей четкостью подсказала: фара и радиатор; то и другое было повреждено. Впервые он сопоставил это с полицейскими сообщениями, передававшимися в последние дни.
– Питер, – окликнула его Марша, – вы вдруг побелели, как мел.
Он едва ли услышал ее.
Надо срочно убираться отсюда, побыть одному, чтобы хорошенько все обдумать. Он должен сопоставить все не спеша, тщательно, следуя логике.
Главное – не торопиться и не делать скороспелых выводов.
В его руках лишь отдельные детали головоломки. На первый взгляд они вроде бы укладываются в общую картину. Но все надо трижды взвесить, проверить и перепроверить. А может быть, и сбросить со счетов.
Мысль, пришедшая в голову Питеру, казалась ему невероятной. Не могло это быть правдой – слишком уж все фантастично. И однако же…
Словно издалека до него долетел голос Марши:
– Питер! Что-нибудь случилось? Что именно?
Сол Натчез тоже как-то странно смотрел на него.
– Марша, – сказал Питер. – Сейчас я не могу вам ответить. И я должен ехать.
– Ехать? Куда?
– К себе в отель. Извините. Я постараюсь потом все объяснить.
– А я-то думала, что мы вместе выпьем чаю. – В голосе девушки слышалось разочарование.
– Это очень важно. Пожалуйста, поверьте мне.
– Ну, раз вы должны ехать, я вас отвезу.
– Нет, прошу вас, не надо. – Ведь по пути придется разговаривать с Маршей, отвечать на ее вопросы. – Я вам позвоню позже.
И он пошел прочь, а Марша и Натчез так и остались стоять, недоуменно глядя ему вслед.
Выйдя на Бейсин-стрит, Питер схватил первое попавшееся такси. Он сказал Марше, что поедет в отель, но сейчас, передумав, назвал шоферу свои домашний адрес.
Там ему будет спокойнее.
Там он сможет подумать. И решить, как быть дальше.
День уже близился к концу, когда Питер Макдермотт подвел итог своим размышлениям.
Он сказал себе: если ты двадцать, тридцать, сорок раз сопоставил факты и всякий раз приходил к одному и тому же выводу и если речь идет о такого рода деле, как то, которое перед тобой сейчас, – значит, ты обязан действовать.
Вот уже полтора часа, как он расстался с Маршей и сидел у себя в квартире. Переборов охватившее его возбуждение и стремление действовать немедленно, Питер заставил свой мозг работать трезво и спокойно. Шаг за шагом он последовательно проанализирочал всю цепь событий, начиная с понедельника. Он пытался найти разные объяснения как для каждого события в отдельности, так и для всех вместе. И не находил ни одного, более или менее логически обоснованного, кроме страшной догадки, столь внезапно осенившей его в этот день.
Итак, дальнейшие раздумья равнозначны потере времени. Настала пора принимать решение.
Питер подумал было сообщить все Уоррену Тренту и поделиться с ним своими соображениями. Но потом отбросил эту мысль – ведь это же трусость, попытка снять с себя ответственность. Как бы там ни было, он должен действовать один.
Следовало подумать о том, как все это преподнести. Питер быстро сбросил светлый костюм и переоделся в более темный. Выйдя из дома, он взял такси, чтобы побыстрее проскочить несколько кварталов, отделявших его от отеля.
На ходу отвечая на приветствия, он прошел через вестибюль и поднялся на бельэтаж в свой кабинет. Флоры не было. На столе у него лежала груда корреспонденции, но он даже не притронулся к ней.
Какое-то время Питер посидел в тишине кабинета, обдумывая план действий. Потом снял трубку телефона, дождался гудка и набрал номер городской полиции.
Настойчивый писк москита, каким-то образом проникшего в кабину «ягуара», разбудил Огилви вскоре после полудня. Он нехотя открыл глаза и в первую минуту не мог вспомнить, где находится. Затем цепь событий всплыла в его памяти: отъезд из отеля; гонка в предрассветной тьме; необъяснимая тревога; решение переждать до конца дня, прежде чем ехать дальше на север, и, наконец, ухабистая, заброшенная дорога, которая привела его в небольшую рощицу, где он и спрятал машину.
Укрытие он выбрал явно с толком. Посмотрев на часы, Огилви обнаружил, что ему удалось спокойно проспать почти восемь часов.
Однако вместе с сознанием пробудилась и боль во всем теле.
В машине было душно, ноги у него затекли, и все бока ломило от лежания на узком заднем сиденье. Во рту пересохло и отдавало горечью.
Огилви хотелось пить, и он был страшно голоден. Кряхтя, Огилви со стоном приподнялся и открыл дверцу автомобиля. В ту же секунду его облепило с десятом москитов. Стряхнув с себя мошкару, он неторопливо огляделся по сторонам, сравнивая представшую его взору картину с тем, что он видел утром. В тот ранний час, когда он решил остановиться, здесь было прохладно, и рассвет едва брезжил; теперь же солнце стояло в зените и, даже несмотря на тень под деревьями, жара давала о себе знать.
Выйдя на опушку, Огилви различил вдалеке шоссе, над которым волнами ходило марево раскаленного воздуха. Утром движения там почти не было, а сейчас легковые автомобили и грузовики мчались в обоих направлениях – звук их моторов долетал до того места, где стоял Огилви.
Но кроме этого, в лесу и вокруг него стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых. Только погруженные в полуденный сон луга, безлюдный проселок да одинокая рощица отделяли Огилви от шоссе. Густая зелень по-прежнему надежно скрывала «ягуар» от чужих глаз.
Огилви облегчился, затем развернул пакет, который положил в багажник перед отъездом из «Сент-Грегори». В пакете были термос с кофе, несколько банок пива, сандвичи, сухая колбаса, баночка пикулей и яблочный пирог. Он с жадностью набросился на еду, запивая ее большими глотками пива, а потом кофе. Он, конечно, остыл со вчерашнего дня, но был крепкий и бодрящий.
Продолжая есть, Огилви включил радио и стал слушать, дожидаясь последних известий из Нового Орлеана. Когда же наконец стали передавать новости, в них было лишь краткое упоминание о ходе расследования дорожного инцидента – говорилось, что ничего нового выяснить не удалось.
Через некоторое время Огилви решил пойти на разведку. В нескольких сотнях ярдов, на гребне соседнего холма, раскинулась другая роща, чуть больше той, где он прятался. Перейдя через поле, а затем миновав рощу, Огилви обнаружил на другой стороне холма мутный ручей, который лениво струился среди поросших мхом берегов. Присев на корточки, он кое-как умылся и сразу почувствовал себя освеженным. Трава здесь была ярче и приятнее, чем в роще, где стоял «ягуар», и Огилви с удовольствием растянулся на ней, подложив под голову пиджак.
Устроившись поудобнее, Огилви еще раз обдумал события прошлой ночи и попытался представить себе, что его ждет впереди. Размышления укрепили его уверенность в том, что неожиданная встреча с Макдермоттом у отеля была чистой случайностью и о ней можно забыть. Да, конечно, когда Макдермотт узнает об отсутствии начальника охраны, произойдет взрыв. Но это не поможет ему узнать, куда отправился Огилви и зачем.
Всякое, несомненно, может случиться, и со вчерашней ночи вполне могло произойти такое, из-за чего подняли тревогу и теперь все разыскивают Огилви и «ягуар». Однако в новостях, переданных по радио, не было ничего, что наводило бы на эту мысль.
Словом, все вроде бы складывалось вполне благоприятно, особенно когда он вспомнил о деньгах, уже лежащих в сейфе, и об остальной сумме, которую он получит завтра в Чикаго.
Теперь оставалось лишь дождаться наступления темноты.
Весь день Отмычку не покидало приподнятое настроение. Оно прибавило ему уверенности, когда в начале шестого он осторожно приблизился к дверям президентских апартаментов.
Он и на этот раз воспользовался служебной лестницей, когда полнимался с восьмого этажа на девятый. В кармане у Отмычки лежал дубликат ключа, изготовленный слесарем с Ирландского канала.
В коридоре у входа в номер было пусто. Остановившись возле обитых кожей двойных дверей, он настороженно прислушался, но изнутри не доносилось ни звука.
Поглядев в обе стороны, он быстро извлек ключ из кармана и вставил в скважину. Отмычка заранее посыпал ключ толченым графитом, чтобы он легче вошел в замок. Почувствовав, что бороздки совпали, Отмычка повернул ключ.
Затем чуть-чуть приоткрыл одну из дверей. Внутри по-прежнему было тихо.
Тогда он осторожно закрыл дверь и вынул ключ.
Отмычка не собирался входить сейчас в номер. Это произойдет позднее.
Сегодня ночью.
А пока он намеревался провести лишь предварительную разведку и убедиться, что ключ изготовлен «без задоринки» и им можно будет воспользоваться, когда захочешь. Чуть позже он установит наблюдение за апартаментами, выискивая наиболее благоприятный момент.
А пока он вернется в свой номер на восьмом этаже, заведет будильник и ляжет спать.
За окном стемнело, и Питер Макдермотт, извинившись, поднялся из-за стола, чтобы зажечь свет у себя в кабинете. Вернувшись на свое место, он снова сел напротив человека в сером фланелевом костюме с тихой, неторопливой речью. Капитан Йоллес из бюро уголовного розыска новоорлеанской полиции совсем, по мнению Питера, не походил на полицейского. Словно управляющий банком, рассматривающий просьбу о предоставлении займа, он продолжал вежливо слушать, пока Питер излагал факты и свои соображения. Лишь один раз он прервал затянувшийся рассказ и спросил, нельзя ли позвонить по телефону. Получив утвердительный ответ, капитан отошел к параллельному аппарату, стоявшему в дальнем конце кабинета, и разговаривал так тихо, что Питер не услышал ни слова.
Отсутствие какой-либо реакции на высказанные им соображения заставило Питера снова усомниться в правильности своих выводов. И поэтому, заканчивая разговор с капитаном, он сказал:
– В общем-то, я вовсе не уверен, что все это не бред. И уже начинаю чувствовать себя довольно глупо.
– Мистер Макдермотт, если бы побольше людей приходили к нам со своими сомнениями, то полиции было бы работать куда легче. – Впервые с начала их беседы капитан Моллес достал записную книжку и карандаш. – Если делу будет дан ход, нам, естественно, потребуется более подробное заявление. А пока я хотел бы уточнить две детали. Во-первых, номер машины.
Номер был записан Флорой, и теперь Питер прочитал его вслух, а капитан занес в свою книжку.
– Спасибо. Другая деталь – это внешность вашего Огилви. Я с ним знаком, но тем не менее хочу услышать и ваше описание.
Первый раз за всю беседу Питер улыбнулся.
– Это сделать довольно просто.
Он заканчивал описание Огилви, когда зазвонил телефон. Питер поднял трубку, затем пододвинул аппарат к Йоллесу:
– Спрашивают вас.
На этот раз он слышал то, что отвечал детектив, а тот в основном повторял: «Да, сэр», «Я понял».
В какой-то момент капитан поднял взгляд на Питера, как бы оценивая его. Затем сказал в трубку:
– По-моему, на него вполне можно положиться. – Легкая улыбка прочертила складки на его лице. – Только уж очень волнуется.
Затем он повторил номер машины и описание внешности Огилви и повесил трубку.
– Вы правы: я действительно волнуюсь, – заметил Питер. – А вы намерены встречаться с герцогом и герцогиней Кройдонскими?
– Пока нет. Нам хотелось бы сначала побольше выяснить. – Полицейский задумчиво смотрел на Питера. – А вы читали сегодняшний вечерний выпуск?
– Нет.
– Ходят слухи, что герцог Кройдонский будет назначен английским послом в Вашингтоне. Об этом сообщает «Стейтс-Айтем».
Питер слегка присвистнул.
– По словам моего шефа, об этом только что официально объявили по радио.
– Не означает ли это, что на него распространится статут дипломатической неприкосновенности?
Капитан покачал головой.
– Нет, это не спасает его от ответственности за то, что уже произошло. Если он имеет к этому отношение.
– Однако ложное обвинение…
– Чревато серьезными последствиями в любом случае – и особенно в данном. Именно потому, мистер Макдермотт, мы и продвигаемся так осторожно.
Если о расследовании станет известно, подумал Питер, а в конечном итоге окажется, что Кройдоны не виновны, это может иметь печальные последствия как для отеля, так и лично для него.
– Чтобы вы не мучились, – сказал полицейский, – я открою вам пару секретов. После того как я позвонил от вас, наши люди уже успели собрать кое-какие данные. Они склонны думать, что ваш служащий, Огилви, пытается вывести машину за пределы штата, возможно, куда-нибудь на Север.
Естественно, мы не знаем, что связывает его с Кройдонами.
– Этого и я понять не могу, – сказал Питер.
– По всей вероятности, после вашей вчерашней встречи Огилви всю ночь был в пути, а на день где-нибудь спрятался. Учитывая, в каком состоянии находится машина, он понимает, что лучше отсидеться, чем делать дневной перегон. А сегодня вечером, если он появится на автостраде, мы уже будем наготове. Как раз сейчас оповещают полицию в двенадцати штатах.
– Так, значит, вы всерьез отнеслись к моим предположениям?
– Я ведь сказал, что открою вам пару секретов. Последний раз, когда звонила эта штука, – сказал полицейский, указывая на телефон, – мне сообщили, что мы получили из главной лаборатории полиции штата результаты анализа осколков стекла и обода фары, которые наши люди нашли в прошлый понедельник на месте преступления. Им пришлось попотеть, пока они установили марку, и на это ушло время. Но теперь доподлинно известно, что и стекло и обод – от «ягуара».
– Вы действительно в этом уверены?
– Более того, мистер Макдермотт. Если нам удастся добраться до машины, которая сбила женщину с ребенком, мы это докажем со всею очевидностью.
Капитан Йоллес поднялся, и Питер проводил его до дверей. В приемной он, к своему удивлению, обнаружил Херби Чэндлера и только тут вспомнил, что сам велел старшему посыльному явиться к нему вечером или завтра утром.
После событий сегодняшнего дня у Питера возникло было желание отложить это, по всей вероятности, малоприятное свидание, но затем он решил, что лучше покончить с ним поскорей. Питер заметил, что Чэндлер и полицейский обменялись взглядами.
– Спокойной ночи, капитан, – сказал он и со злорадством увидел, как при этих словах тень беспокойства промелькнула на остреньком лице Чэндлера. Когда дверь за полицейским закрылась, Питер пригласил старшего посыльного в свой кабинет.
Отперев ящик своего стола, он достал папку с письменными показаниями Диксона, Дюмера и двух других юношей. И протянул их Чэндлеру.
– Думаю, вас заинтересуют эти документы, – сказал Питер. – Если же вам вдруг взбредет что-то в голову, имейте в виду: это копии, а оригиналы лежат у меня.
Чэндлер съежился, словно от боли, затем начал читать. По мере того как он листал страницы, губы его сжимались все плотнее. Вот он с силой втянул в себя воздух. А через минуту буркнул:
– Ублюдки!
– Вы так считаете, потому что они назвали вас сводником? – взорвался Питер.
Старший посыльный вспыхнул и положил бумаги на стол.
– Что вы делать-то собираетесь?
– Я бы лично вышвырнул вас на улицу сию же минуту. Но поскольку вы служите здесь не первый год, я передам все на усмотрение мистера Трента.
– Мистер Мак, а может, мы поговорили бы немного? – жалобно прохныкал Чэндлер.
И не дождавшись ответа, снова заскулил:
– Мистер Мак, ведь в таком месте, как наш отель, столько всяких дел творится…
– Если вы имеете в виду девочек по вызову и прочие сомнительные развлечения, то можете не сомневаться: все это я уже знаю. Но в данном случае я говорю о другом, и вы знаете это не хуже меня. Есть вещи, на которые дирекция не может смотреть сквозь пальцы. В частности, когда женщин поставляют несовершеннолетним.
– Мистер Мак, ну, может, хоть в этот раз вы не пойдете к мистеру Тренту? Может, оставим это между нами?
– Нет.
Взгляд старшего посыльного нервно забегал по сторонам, затем снова остановился на Питере. Видно было, что он что-то прикидывает.
– Эх, мистер Мак, вот есть же люди – и другим жить дают, и сами внакладе не остаются… – И замолчал.
– Ну и что?
– Так вот, стоит иной раз об этом подумать.
Любопытство заставило Питера промолчать.
Чэндлер выждал минуту, затем неторопливо расстегнул пуговицу внутреннего кармана пиджака. Вытащив сложенный конверт, он положил его на стол.
– Можно взглянуть? – спросил Питер.
Чэндлер подтолкнул к нему конверт. Он не был заклеен, и внутри лежало пять стодолларовых банкнот.
– А они настоящие? – спросил Питер, тщательно разглядывая деньги.
– Можете не сомневаться, – хмыкнул Чэндлер.
– Мне было любопытно узнать, сколько я, по-вашему, стою. – Питер швырнул деньги через стол. – Заберите их и убирайтесь отсюда.
– Но, мистер Мак, если весь вопрос в том, чтобы немного прибавить…
– Вон отсюда! – Голос Питера прозвучал угрожающе тихо. Он привстал в кресле. – Пошел вон, не то я сверну тебе шею.
Чэндлер забрал деньги и вышел из кабинета – лицо его было перекошено от ненависти.
Оставшись один в тиши кабинета, Питер устало откинулся на спинку кресла. Свидание с капитаном полиции и разговор с Чэндлером порядком утомили его. Настроение у него совсем испортилось после второй встречи скорее всего потому, что прикосновение к взятке родило у него ощущение собственной нечистоплотности.
Но так ли? Будь честен с самим собой, подумал Питер. Ведь на какую-то секунду, когда он держал деньги в руках, у него возникло желание взять их.
Пятьсот долларов на дороге не валяются. Питер не питал иллюзий относительно разницы между его заработком и доходами старшего посыльного, у которого бумажник был наверняка намного толще. Ведь будь на месте Чэндлера кто-нибудь другой, он, возможно, и поддался бы искушению.
Впрочем, кто его знает? А это Питеру хотелось бы знать наверняка. Так или иначе он вряд ли стал бы первым среди управляющих отелей, берущих мзду с подчиненных.
Парадокс, однако, состоял в том, что, несмотря на уверения Питера, что он все расскажет Уоррену Тренту, он не был убежден, что это произойдет. Ведь если отель внезапно перейдет в другие руки, а такая возможность существовала, Уоррена Трента вообще все это перестанет интересовать. Да и самого Питера, возможно, здесь уже не будет. С приходом нового руководства наверняка будут подняты личные дела руководящих сотрудников и уж ему-то припомнят старую, дурно пахнущую историю в «Уолдорфе». Неужели, подумал Питер, он еще долго будет носить это пятно?
Впрочем, по всей вероятности, все очень скоро выяснится.
А пока надо заняться текущими делами.
Он увидел, что Флора оставила ему бланк со сведениями о числе постояльцев в отеле. Впервые с начала рабочего дня Питер внимательно просмотрел этот документ. Цифры говорили о том, что число клиентов возрастает, и сегодня вечером, судя по всему, в отеле не будет ни одного свободного места. Если «Сент-Грегори» и шел по наклонной плоскости, то, во всяком случае, под звуки фанфар.
Помимо отчета и перечня телефонных звонков, на столе лежала кипа свежей почты и деловых записок. Бегло просмотрев их, Питер решил, что особо срочных дел нет – все может подождать до завтра. Под деловыми бумагами лежал большой толстый конверт. Вскрыв его, Питер обнаружил план перестройки системы общественного питания, который помощник шеф-повара Андре Лемье дал ему вчера. Питер начал изучать его еще утром.
Сейчас, взглянув на часы, он решил, что может продолжить чтение, а потом уже отправится в вечерний обход по отелю. Питер уселся поудобнее и разложил перед собой исписанные каллиграфическим почерком страницы и аккуратно вычерченные схемы.
По мере чтения он все больше восхищался молодым помощником шеф-повара. План перестройки был мастерски аргументирован – все говорило о прекрасном понимании как общих проблем отеля, так и потенциальных возможностей его ресторанов. Питер разозлился, вспомнив слова Лемье о том, что шеф-повар начисто отверг его предложения.
Правда, некоторые выводы казались спорными и Питер не мог согласиться с отдельными мыслями Лемье. Да и кое-что в предварительных подсчетах выглядело чересчур оптимистическим. Но эти мелочи не меняли сути дела.
Главное, что наконец появился компетентный и широко мыслящий человек, задумавшийся над недостатками в системе гостиничного питания и способный выдвинуть конструктивные предложения. Ясно было, что если в «Сент-Грегори» не используют несомненного таланта Андре Лемье, то он в скором времени найдет ему применение в другом месте.
Питер спрятал записи и чертежи в конверт – ему приятно было, что в отеле есть человек, так любящий свою работу, как Андре Лемье. И он решил сказать ему о своем впечатлении от прочитанного, хотя при нынешнем неопределенном положении он вряд ли сможет чем-то реально помочь.
Позвонив на кухню, Питер выяснил, что и сегодня вечером там распоряжается помощник шеф-повара мсье Лемье, а сам шеф отсутствует по болезни. Следуя заведенному в отеле порядку, Питер сообщил, что сейчас спустится на кухню.
Андре Лемье уже ждал его у двери из главного ресторанного зала.
– Входите, мсье! Добро пожаловать! – Ведя Питера по шумной, наполненной облаками пара кухне, молодой помощник шефа-повара прокричал ему в ухо:
– Говоря языком музыкантов, вы пришли к самому крещендо.
В отличие от сравнительного спокойствия, царившего здесь вчера днем, сейчас, когда вечер только начинался, обстановка на кухне напоминала ад кромешный. Кругом белели, словно маргаритки в поле, накрахмаленные колпаки старших поваров; вся смена была при деле – и младшие повара, и поварята.
Вокруг них носились взмокшие от жары и пара кухонные помощники: одни – с тяжеленными подносами, кастрюлями и сковородами, другие – с тележками для подачи пищи; мелькали официанты и официантки с высоко поднятыми над головой подносами. На подогретой разливочной плите полным ходом шла сервировка блюд дневного обеденного меню, чтобы в любую минуту их можно было отнести в один из ресторанных залов. Повара спешно готовили специальные заказы для меню а-ля-карт и номеров – руки их мелькали в воздухе, словно лопасти пропеллеров. Рядом маячили официанты, и каждый требовал, чтобы его заказ выполнили в первую очередь, а повара огрызались.
Другие официанты с тяжело нагруженными подносами быстро проходили мимо двух суровых контролерш, восседавших за кассовыми аппаратами. Из бурлящих гигантских чанов для супов поднимались облака пара. А неподалеку два поваравиртуоза умелыми пальцами лепили канапе и готовили горячие закуски.
Чуть дальше старший кондитер озабоченно следил за приготовлением десертов.
Временами, когда дверцы какой-нибудь из плит широко распахивались, отблески пламени отражались на сосредоточенных лицах, и эти разверстые огненные зевы создавали впечатление, что ты – в аду. А над всем этим, непрестанно раздражая слух и дразня обоняние, стоял неумолчный звон тарелок, манящий запах пищи и тонкий бодрящий аромат закипающего кофе.
– Да, мсье, когда мы трудимся, нам есть чем гордиться. Во всяком случае, на первый взгляд кочан хорош, если только не заглядывать под капустный лист.
– Я прочитал ваш доклад. – Питер вернул Лемье конверт и проследовал за ним в застекленный отсек, где было не так шумно. – Мне нравятся ваши идеи. Правда, с некоторыми предложениями я бы поспорил, но таких не много.
– Что ж, спор – дело хорошее, если потом из него что-то рождается.
– Пока еще нет. Во всяком случае, из нашего спора не может родиться то, о чем вы мечтаете. – И Питер пояснил, что любая реорганизация может быть осуществлена лишь после того, как решится главный вопрос: кто будет владеть отелем.
– Наверно, я и мой план должны отправляться в другое место. Неважно!
– И Лемье, как истый француз, передернул плечами. – Я сейчас идет, мсье, в зал, где ужинать участники конгресса. Не хотите составить мне компанию?
Питер и сам намеревался во время вечернего обхода отеля заглянуть туда.
– Спасибо. С удовольствием присоединюсь к вам, – ответил он, подумав, что только выиграет, если начнет свою инспекцию с кухни.
Они поднялись на служебном лифте на два этажа и оказались в помещении, как две капли воды похожем на то, которое они только что покинули. Отсюда поступало около двух тысяч блюд в три банкетных зала и дюжину отдельных кабинетов. Работа здесь шла в таком же дьявольском темпе, как и внизу.
– Как вы знает, мсье, у нас сегодня сразу два большой банкет. В Большой бальный зал и в Бьенвиль.
– Да, – кивнул в ответ Питер, – для конгресса стоматологов и конгресса «Голден-Краун Кола». – Взглянув на вереницу блюд, отправляемых в два конца большой кухни, Питер заключил, что сегодня гвоздь программы у врачей – жареная индейка, а у продавцов колы – камбала на пару. Команды поваров и поварят накладывали еду на тарелки, ритмично, как машина, добавляли овощи, потом быстрым движением накрывали их металлическими крышками и ставили на поднос официанту.
По девять тарелок на поднос – согласно числу участников банкета за каждым столом. По два стола на официанта. По четыре блюда на каждого участника банкета плюс булочки, масло, кофе и птифуры. Питер подсчитал: каждому официанту придется не меньше двенадцати раз с тяжело нагруженным подносом проделать путь из кухни в зал, а то и больше, если клиенты потребуют чего-то еще или если поставят дополнительные столики, как это иногда случается во время таких крупных приемов.

Нигде не было и следа полиции.
Огилви вновь обрел уверенность в себе и успокоился.
Милях в пятидесяти южнее Нэшвилла, неподалеку от Колумбии, штат Теннесси, он свернул на автостраду США-31.
Здесь движение стало более оживленным. Бесконечным сверкающим потоком, прорезая фарами ночь, с ревом неслись мощные грузовики с прицепами к Бирмингему – на юг и индустриальному Среднему Западу – на север. Пассажирские автобусы, совершая иной раз обгоны, на которые не решались водители грузовиков, проносились в этом потоке. Время от времени Огилви и сам выезжал в левый ряд, чтобы обогнать медленно движущуюся машину, однако делал это осторожно, не превышая предела скорости, обозначенного на придорожном щите. Ему вовсе не хотелось привлекать к себе внимание ни быстрой ездой, ни чем-либо еще. Вскоре он заметил машину, которая ехала у него в хвосте со скоростью, примерно равной его собственной. Огилви повернул зеркальце, чтобы свет фар шедшей сзади машины не бил в глаза, и сбросил скорость, пропуская ее вперед. Когда же стало ясно, что водитель задней машины не намерен воспользоваться его предложением, Цгилви, недолго думая, перешел на прежнюю скорость.
Проехав еще несколько миль, он заметил, что поток машин, движущихся на север, замедляет движение. У шедших впереди машин загорались задние предупредительные сигналы. Высунувшись в окно, Огилви увидел впереди скопление фар – оба потока машин, двигавшихся на север, сливались там в один ряд. Все это напоминало знакомую сцену дорожной аварии.
А затем, за поворотом шоссе, он обнаружил и истинную причину задержки. По обеим сторонам автострады стояли машины дорожной полиции штата Теннесси, с включенными красными «мигалками» на крышах. Проезжая часть была перегорожена люминесцирующим барьером. В ту же секунду машина, шедшая сзади Огилви, тоже включила полицейскую «мигалку».
Как только «ягуар» замедлил движение и остановился, к нему бросились полицейские с винтовками наперевес.
Огилви, кряхтя, поднял руки над головой.
Рослый сержант открыл дверцу и приказал:
– Рук не опускать, выходите медленно. Вы арестованы.
– Вот опять! – вслух удивилась Кристина Фрэнсис. – Как только вам наливают кофе, вы обхватываете чашку руками. Точно вам так легче.
Альберт Уэллс улыбнулся ей через столик. Он напоминал задорного воробья.
– Вашей наблюдательности многие позавидуют.
Сегодня у него опять нездоровый вид, подумала Кристина. В течение вечера Альберта Уэллса время от времени мучили приступы жестокого кашля, он снова был бледен, как три дня назад. Правда, все это не влияло на его жизнерадостность. Нужно, чтобы кто-нибудь заботился о нем, подумала Кристина.
Они сидели в главном ресторане «Сент-Грегори». Они пришли сюда больше часа назад; за это время зал постепенно пустел – лишь немногие посетители сидели еще за кофе и напитками. Хотя отель был переполнен, ресторан весь вечер работал без перегрузок.
Метрдотель Макс предупредительно подошел к их столику.
– Чего-нибудь еще пожелаете, сэр?
Альберт Уэллс посмотрел на Кристину, та отрицательно покачала головой.
– Пожалуй, нет. Можете принести счет.
– Сию минуту, сэр. – Макс кивнул Кристине, давая понять, что не забыл об их утреннем уговоре.
Когда метрдотель отошел, старичок сказал:
– А теперь о кофе. Когда ты – старатель на Севере, нельзя пренебрегать ничем, даже теплом от чашки кофе, если хочешь остаться в живых. Эта привычка входит в твою плоть и кровь. Думаю, что если бы я захотел, то смог бы избавиться от нее, но есть вещи, о которых не вредно время от времени вспоминать.
– Потому что это было хорошее время или потому, что жизнь сейчас стала лучше?
– Наверное, и то и другое, – подумав, ответил Альберт Уэллс.
– Вы рассказывали мне, что работали шахтером, – смазала Кристина. – Я не знала, что вы были еще и старателем.
– Зачастую трудно разделить эти профессии. Особенно в районе Канадского Щита – это северо-западные территории, Кристина, в общем на самом крайнем севере Канады. А уж коль заберешься туда, когда ты один на один с тундрой, или, как ее там величают, – арктической пустыней, тут уж все надо делать самому: и заявочные колья забивать, и вечную мерзлоту растапливать, чтобы выкопать шурф. А не сделаешь, так и не будет ничего ты же один и рассчитывать больше не на кого.
– Что же вы искали?
– Уран, кобальт. Но в основном золото.
– И вам удалось найти его? Я имею в виду золото.
– Уйму.
Альберт Уэллс кивнул. В районе йеллоунайфа, близ Большого Невольничьего озера. Золото там находили непрерывно, начиная с девяностых годов и до золотой лихорадки сорок пятого года. Но на большей части той территории бурить и добывать ископаемые слишком трудно.
– Должно быть, вам там досталось, – сказала Кристина.
Старичок откашлялся, потом сделал глоток воды и, как бы извиняясь, улыбнулся.
– Я был крепче тогда. А ведь дай Канадскому Щиту хоть полшанса, и он тебя доконает. – Он обвел взглядом уютный зал ресторана, залитый светом хрустальных люстр, и сказал:
– Там совсем другой мир, ничего похожего.
– Вот вы говорили, что добывать золото там было очень трудно. Но ведь не всегда же?
– Нет, не всегда. Кое-кому удача улыбалась, но подолгу она никого не баловала. Кто его знает, может, иначе на Щите или Земле Баррена и быть не может. Странные вещи там происходят с людьми: кажется, вот тебе железный человек, и не только телом, но и духом, – а на деле слабак. Веришь в человека, как в самого себя, а потом понимаешь, что ошибался. Но случается, все снова переворачивается. Помню однажды… – Он помолчал, пока метрдотель ставил на их столик поднос со счетом.
– Ну, а дальше что? – с нетерпением спросила Кристина.
– Эта история, Кристина, не из коротких. – Он перевернул счет, изучая его.
– Мне хотелось бы услышать ее, – настаивала Кристина, которой действительно было интересно. Чем больше с ним общаешься, подумала она, тем симпатичней кажется этот маленький скромный человечек.
Когда Альберт Уэллс ознакомился со счетом – в глазах его было удивление. Он посмотрел в сторону метрдотеля, находившегося в другом конце зала, потом снова на Кристину. Затем быстро вынул карандаш и подписал счет.
– Это было в тридцать шестом, – начал свой рассказ Альберт Уэллс, когда началась одна из последних золотых лихорадок в районе йеллоунайфа. Я вел разведку близ берега Большого Невольничьего озера и работал с напарником, которого звали Хайми Экстайн. Хайми был родом из Огайо. Чем только он не занимался – и одеждой торговал, и подержанными машинами, думаю, всего не перечислить. Но он умел завоевывать симпатии. Вы бы это, наверное, назвали обаянием. Когда он появился в йеллоунайфе, у него было с собой немного денег, я же сидел без гроша. Деньги его и положили начало нашему предприятию.
Альберт Уэллс задумался, отхлебнул воды.
– Хайми никогда не видел лыж, никогда не слышал о вечной мерзлоте и не мог отличить сланец от кварца. И однако, с самого начала дело у нас пошло, и мы нашли то, что искали… Мы работали месяц, может два. На Щите теряешь счет времени. И вот однажды присели мы, чтобы свернуть по цигарке, – было это где-то в низовьях реки йеллоунайф. Сидим себе, покуриваем, а я, как это принято у старателей, взял да и отколол кусок гематита (чтоб вам было понятнее, Кристина, эта горная порода, окрашенная окисью железа) и сунул себе в карман. А позднее, когда мы вышли на берег озера, я исследовал образцы повнимательнее. Вдруг вижу, что-то блестит: разрази меня гром – крупные зерна золота.
– Наверное, когда такое случается, – сказала Кристина, – чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете.
– Не знаю, может, в мире есть и другое, что волнует куда больше.
Однако на мою долю такое не выпадало. Ну так вот: кинулись мы назад, к тому месту, где я отколол эти куски породы, и замаскировали его мхом. А через два дня обнаружили, что участок уже застолблен. Думаю, это был самый страшный удар, который мы оба когда-либо испытали. Позже выяснилось, что участок этот застолбил один старатель из Торонто. Он забрел в те края задолго до нас, а потом вернулся на восток и не подозревал, что застолбил.
А по закону, действующему на канадских северных территориях, если участок застолблен, но год не разрабатывается, старатель теряет на него право.
– И за сколько же времени до вас он застолбил этот участок?
– Мы сделали наше открытие в июне. А право того старателя на участок истекало в последний день сентября.
– Неужели вы не могли посидеть спокойно и подождать?
– Мы так и порешили. Да только не просто это было. Во-первых, наша находка была недалеко от ближайшего прииска и в тех краях копалось немало старателей, вроде нас. А во-вторых, у нас с Хайми начисто иссякли и деньги и продовольствие.
Альберт Уэллс поманил проходившего мимо официанта.
– Выпью-ка я, пожалуй, еще кофе. – И, обратившись к Кристине, спросил:
– А вы?
Она покачала головой.
– Нет, благодарю. Продолжайте, пожалуйста. Я хочу услышать всю историю до конца. – А сама подумала: как странно, что такому внешне заурядному человеку, как этот старичок из Монреаля, выпало на долю пережить такое удивительное приключение, о чем можно лишь мечтать.
– Так вот, Кристина, готов поклясться, что нет на свете двух мужчин, которым три месяца показались бы более долгими, чем нам тогда. К тому же это были, пожалуй, самые тяжелые месяцы. Мы не жили, а существовали.
Иногда удавалось поймать рыбу, иногда ели растения. К концу третьего месяца я стал тощий как щепка, а ноги у меня почернели от цинги.
Тогдато я и заработал этот бронхит и воспаление вен в придачу. Хайми было немногим лучше, но он никогда не жаловался и все больше нравился мне.
Прибыл кофе, и Кристине пришлось подождать, пока старичок возобновит рассказ.
– Наконец наступил последний день сентября. Из ходивших по йеллоунайфу сплетен мы узнали, что, как только срок заявки истекает, на участок начинают претендовать другие, поэтому мы не стали рисковать.
Колышки у нас были уже наготове. И сразу же после полуночи мы забили их.
Помню, ночь была темная, хоть глаза выколи, шел снег и ветер валил с ног.
Он снова обхватил руками чашку с кофе.
– Разве ваша заявка была незаконной? – спросила Кристина.
– С заявкой все было в порядке. Загвоздка оказалась в Хайми. Альберт Уэллс задумчиво потер нос, похожий на воробьиный клювик. Вероятно, мне следует немного вернуться назад. Пока мы сидели на участке и дожидались наступления последнего дня, мы оба составили по документу.
Каждый из нас – в этой бумаге – передавал свою половину другому.
– Зачем вы это сделали?
– Эта мысль пришла в голову Хайми – на случай, если один из нас не дотянет до ионна. Если бы это произошло, оставшийся в живых имел бы при себе бумагу, удостоверяющую его полное право на участок, а другой документ он просто разорвал бы.
Хайми сказал, что это избавит нас от всякой юридической возни. И тогда мне это показалось вполне разумным. Ну, а если мы оба оставались в живых, то обе бумаги уничтожали – и дело с концом.
– Так, значит, пока вы были в больнице… – догадываясь, о чем пойдет речь, перебила Кристина.
– Хайми взял оба документа и зарегистрировал участок на свое имя. К тому времени, когда я поправился, Хайми уже был полноправным хозяином и вовсю вел добычу золота с помощью машин и рабочих. Я узнал, что одна крупная компания по переработке цветных металлов предложила ему четверть миллиона долларов за наш участок, были и другие покупатели.
– И вы ничего не могли поделать?
Маленький старичок покачал головой.
– Я понимал, что шансов у меня нет никаких. И все же, как только выписался из больницы, я одолжил денег, чтобы добраться до тех мест на Севере.
Альберт Уэллс прервал свой рассказ и дружески помахал кому-то. Подняв глаза, Кристина увидела Питера Макдермотта, который направлялся к их столику. Она не раз думала о том, вспомнит ли Питер о ее предложении присоединиться к ним. И сейчас при виде его почувствовала приятное волнение. Однако Кристина сразу поняла, что Питер чем-то взволнован.
Старичок тепло поздоровался с Питером, и к их столику тут же устремился официант со стулом.
Питер с удовольствием откинулся на спинку.
– Боюсь, я поздновато явился. Всякая ерунда задержала. – А сам подумал, что это более чем мягко сказано.
Надеясь, что у нее будет потом возможность поговорить наедине с Питером, Кристина сказала:
– А мистер Уэллс рассказывает тут мне удивительную историю. Я непременно должна дослушать ее до конца.
Питер сделал глоток кофе, который принес официант.
– Продолжайте же, мистер Уэллс. Ну, а я уж буду вроде зрителя, который вошел в зал, когда фильм близится к концу. Попытаюсь представить себе, что было вначале.
Маленький старичок посмотрел на свои искореженные, загрубевшие руки и улыбнулся.
– Рассказывать, собственно, больше почти и нечего, хотя именно в конце все неожиданно перевернулось. Я поехал на Север и нашел Хайми в Йеллоунайфе – он там обосновался в так называемой «гостинице». Как только я его не обзывал – все ругательства припомнил. А он сидел и широко ухмылялся – я от этого совсем остервенел, думал, сейчас его прикончу. Да только никогда бы я не смог его убить. Уж тут-то он знал меня достаточно хорошо.
– Отвратительный, видно, был тип, – проговорила Кристина.
– Я тоже так считал. Да только когда я поутих, он встал и предложил мне пойти с ним кое куда. Пошли мы к адвокату, а там лежали бумаги, уже составленные, готовые, по которым я получал назад мою долю по всей справедливости, справедливее, чем нужно, потому что Хайми не взял себе ничего за работу, которую делал все эти месяцы.
– Ничего не понимаю. Тогда зачем же он… – Кристина в недоумении покачала головой.
– Хайми все потом объяснил. Он сказал, что сразу понял: придется пройти через уйму юридических формальностей, подписывать разные бумаги, особенно в нашем случае: ведь мы же не собирались продавать участок, а потому он решил сначала заняться разработкой жилы, так как понимал, что и мне больше всего хотелось этого. Ему пришлось делать займы в банках, чтобы купить машины, расплатиться с рабочими, и так далее. И ничего бы этого он не смог сделать, если бы мое имя стояло на бумагах, как совладельца, а я валялся бы в больнице, где, случалось, не мог отличить пол от потолка.
Поэтому-то Хайми предъявил документ на мою долю и начал разворачивать дело. Он с самого начала собирался вернуть мне потом мою половину. Одна беда: Хайми не большой был мастак писать письма, вот он ничего мне и не сообщил. А сам, как начал разработку жилы, сразу выправил у юриста все бумаги. Так что если бы он умер, то я получил бы, помимо собственной доли, еще и его половину.
Питер Макдермотт и Кристина молча в изумлении смотрели на него.
– Потом, – продолжал Альберт Уэллс, – я так же поступил со своей половиной: составил завещание, по которому она отходила к нему. Такое же соглашение составили мы и на владение разработками – оно действовало, пока Хайми не умер, а случилось это пять лет назад. Я так считаю, что кое-чему он меня научил: если ты поверил в человека, не спеши менять мнение о нем.
– Ну, а разработки? – спросил Питер.
– Мы отказывали всем, кто хотел купить участок, и в конечном итоге оказались правы. Хайми разрабатывал жилу много лет подряд. Дела там и сейчас идут полным ходом – это ведь одно из лучших месторождений на Суевере. Время от времени я наведываюсь туда – вспомнить былое.
Не в состоянии вымолвить ни слова, приоткрыв рот, Кристина глядела на маленького старичка.
– И у вас… у вас есть золотой прииск?
– Совершенно верно, – весело кивнул Альберт Уэллс. – А теперь и еще кое-что.
– Простите за любопытство, – вступил в разговор Питер Макдермотт, но что же именно?
– Все перечислить трудновато. – Старичок застенчиво поерзал на стуле.
– Ну… пара газет, несколько морских судов, страховая компания, дома и еще всякая всячина. В прошлом году я купил несколько продовольственных магазинов. Знаете, люблю новые вещи. Это поддерживает во мне интерес к жизни.
– Да уж наверно, – заметил Питер.
Альберт Уэллс лукаво улыбнулся.
– Между прочим, я собирался завтра вам кое-что сообщить, но, пожалуй, могу это сделать и сейчас. Я только что купил этот отель.
– Вот те джентльмены спрашивали вас, мистер Макдермотт.
Метрдотель Макс кивнул в сторону двух мужчин – один из них был капитан Йоллес, – которые спокойно стояли в другом конце вестибюля, у киоска с газетами.
Минуту или две назад Макс отозвал Питера, подойдя к столику, где они с Кристиной молча сидели, ошеломленные сообщением Альберта Уэллса. Оба они – это Питер понимал – были слишком потрясены, чтобы до конца осознать новость и все предстоящие события. Питер даже почувствовал облегчение, узнав, что его просят срочно выйти. Он поспешно извинился и пообещал вернуться, как только сможет.
Капитан Йоллес подошел к нему и представил своего спутника – сержанта уголовной полиции Беннетта.
– Мистер Макдермотт, есть ли здесь укромное место, где можно поговорить?
– Идемте сюда. – Питер провел обоих мимо стойки швейцара в кабинет бухгалтера по кредитным операциям, пустовавший по вечерам. Как только они вошли, капитан Йоллес протянул Питеру сложенную газету. Это был свежий выпуск «Таймс-Пикайюн».
Заголовок над тремя колонками гласил:
«КРОЙДОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАЗНАЧЕН ПОСЛОМ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА В ВАШИНГТОНЕ. ВЕСТЬ ОБ ЭТОМ ЗАСТАЛА ЕГО В ГОРОДЕ НАРОЖДАЮЩЕГОСЯ МЕСЯЦА.»
Капитан затворил дверь кабинета поплотнее…
– Мистер Макдермотт, Огилви арестован. Он задержан час назад полицией штата Теннесси на подъездах к Нэшвиллу. Мы уже сообщили, что просим привезти его сюда. «Ягуар» тоже везут – на грузовике, под брезентом. Но уже из расследования на месте ясно: это та самая машина, которую мы ищем.
Питер кивнул. Он заметил, что оба полицейских с некоторым недоумением смотрят на него.
– Вам, наверно, кажется, что я как-то замедленно реагирую на то, что произошло, – сказал Питер. – Дело в том, что я узнал сейчас такоеникак в себя не приду.
– По этому поводу?
– Нет. По поводу отеля.
На какое-то время воцарилось молчание, затем Йоллес сказал:
– Вам, вероятно, интересно будет узнать, что Огилви дал показания. Он уверяет, будто знать не знал, что на этой машине кого-то сбили. Говорит, просто герцог и герцогиня Кройдонские заплатили ему двести долларов, чтобы он перегнал их машину на Север. Именно такая сумма была у него при себе.
– Вы этому верите?
– Возможно, он говорит правду. А возможно, и врет. Это мы узнаем завтра, после того как допросим его.
Завтрашний день даст ответы на многие вопросы, подумал Питер.
Сегодняшний же вечер больше походил на сон.
– А что вы думаете предпринять теперь? – поинтересовался Питер.
– Собираемся зайти к Кройдонам. Если у вас нет возражений, мы хотели бы, чтобы вы пошли с нами.
– Мне кажется… Впрочем, если вы считаете, что это необходимо…
– Благодарю вас.
– Еще одно, мистер Макдермотт, – сказал второй полицейский. Насколько нам известно, герцогиня Кройдонская дала Огилви что-то вроде письменного разрешения вывести машину из гаража отеля.
– Да, мне так говорили.
– Нам важно иметь ее, сэр. Как вы считаете, могла она у кого-нибудь сохраниться?
– Не исключено, – подумав, ответил Питер. – Если хотите, я могу позвонить в гараж.
– Пойдемте туда, – сказал капитан Подлее.
Калгмер, ночной дежурный по гаражу, рассыпался в извинениях.
– Понимаете, сэр, я говорил себе, вдруг мне понадобится этот листок, на случай, если кто спросит. Поверите ли, сэр, я ее сегодня весь вечер искал, а потом вспомнил, что, наверное, выкинул вчера вместе с оберткой из-под сандвичей. Но в общем-то не так уж я и виноват, если говорить по справедливости. – И он махнул рукой в сторону стеклянной будки, из которой только что вышел. – Там ведь не повернешься. Не удивительно, что все теряется. Я говорил как раз на прошлой неделе: если бы здесь было чуточку посвободнее… Вы только представьте себе, в каких условиях мне приходится составлять отчет за ночь…
– Что было сказано в записке герцогини? – перебил его Питер.
– Только то, что мистеру О. разрешается взять их машину. Я тогда еще удивился…
– Записка была написана на гербовой бумаге отеля?
– Да, сэр.
– А вы не помните, бумага была тисненая и с гербом президентских апартаментов или нет?
– Точно так, мистер Макдермотт, уж это я запомнил наверняка. Именно такая была бумага, и листочек совсем маленький.
– Мы держим специальную гербовую бумагу для этого номера, – пояснил Питер детективам.
– Вы говорите, что выбросили записку вместе с оберткой от сандвичей?
– спросил Калгмера сержант Беннетт.
– Не могу представить себе, куда еще она могла подеваться. Понимаете, я всегда очень аккуратен. Взять хотя бы тот случай в прошлом году…
– Когда, в котором часу это произошло?
– В прошлом году?
– Да нет же, прошлой ночью, – терпеливо сказал полицейский. – Когда вы выбросили обертку от сандвичей? В котором часу это было?
– По-моему, около двух часов ночи. Обычно я начинаю закусывать около часа. К этому времени все затихает и…
– Куда вы ее выбросили?
– Туда же, куда всегда. Вон туда. – Калгмер подвел их к шкафчику, где держали свои принадлежности уборщики гаража. Там же стоял и бак для мусора. Калгмер поднял крышку.
– Вы уверены, что вчерашнего мусора там уже нет?
– Конечно, сэр. Видите ли, бак очищают каждый день. У нас в отеле с этим очень строго. Верно я говорю, мистер Макдермотт?
Питер утвердительно кивнул.
– Кроме того, – добавил Калгмер, – я помню, вчера ночью мусора там было полным-полно. А сейчас в баке, как видите, почти пусто.
– Давайте проверим на всякий случай. – Капитан Йоллес взглянул на Питера, как бы прося разрешения, затем перевернул бак и вывалил содержимое на пол. Они тщательно осмотрели каждый клочок бумаги, но так и не нашли ни записки герцогини, ни обертки от сандвичей.
Калгмер в это время отошел от них, чтобы впустить и выпустить из гаража несколько машин.
Йоллес вытер руки бумажной салфеткой.
– Куда девают мусор, когда выносят его отсюда?
– Его отправляют в наш центральный мусоросжигатель, – сказал Питер. Он поступает туда в больших контейнерах со всего отеля – естественно, он весь там перемешан. И узнать, что и откуда привезли, просто невозможно. К тому же мусор, привезенный из гаража, наверняка уже сожжен.
– Возможно, эта записка и не нужна, – сказал Йоллес. – И все же мне хотелось бы ее иметь.
Лифт остановился на десятом этаже. Обернувшись к полицейским, Питер заметил:
– Ужас до чего неохота мне туда идти.
– Мы зададим лишь несколько вопросов – и все, – успокоил его Йоллес.
– Вас же я попрошу внимательно слушать. Особенно ответы. Вы нам можете понадобиться как свидетель.
К удивлению Питера, двери президентских апартаментов были открыты. А теперь они услышали и долетавший изнутри гул голосов.
– Похоже, что у Кройдонов гости, – проговорил второй полицейский.
Они остановились у входа, и Питер нажал кнопку звонка. Сквозь приоткрытую половинку двери видна была просторная гостиная. Там стояло несколько мужчин и женщин, а также герцог с герцогиней. Большинство держали блокноты или бумагу для записей, а в свободной рукестаканы с коктейлями.
В прихожей появился секретарь Кройдонов.
– Добрый вечер, – сказал Питер. – Эти два джентльмена хотели бы видеть герцога и герцогиню.
– Представители прессы?
Капитан Йоллес отрицательно покачал головой.
– В таком случае, к сожалению, это невозможно. У герцога прессконференция. Сегодня вечером получено подтверждение – он назначен британским послом в Вашингтоне.
– Это мне известно, – сказал Йоллес. – И однако же, у нас к нему важное дело.
Разговаривая с секретарем, полицейские и Питер вошли в прихожую. Пока они там стояли, герцогиня Кройдонская, заметив их, отделилась от группы гостей и направилась к ним. Она приветливо улыбалась.
– Заходите, пожалуйста.
– Эти джентльмены не журналисты, – поспешил сообщить секретарь.
– Вот как! – Она посмотрела на Питера и только тут узнала его; потом перевела взгляд на его спутников.
– Мы из полиции, мадам, – сказал капитан Йоллес. – Я мог бы показать свой именной знак, но я думаю, вы предпочтете, чтобы я его здесь не предъявлял. – И он посмотрел в сторону гостиной, откуда на них с любопытством глядело несколько человек.
Герцогиня жестом попросила секретаря прикрыть дверь.
Показалось ему это, подумал Питер, или на самом деле при слове «полиция» на лице герцогини промелькнул страх? Так или иначе она тут же овладела собой.
– Могу я поинтересоваться, что вас сюда привело?
– Есть несколько вопросов, мадам, которые мы хотели бы задать вам и вашему мужу.
– Вы выбрали для этого не очень подходящее время.
– Мы постараемся уложиться в минимальный срок. – Йоллес говорил тихо, но в голосе его безошибочно угадывалась привычка командовать.
– Я сейчас узнаю, сможет ли мой муж выйти к вам. Подождите, пожалуйста, вот там.
Секретарь провел их в соседнюю комнату, служившую, судя по обстановке, кабинетом. Не успел он оставить их одних, как появилась герцогиня в сопровождении герцога. Тот растерянно переводил взгляд с жены на нежданных пришельцев.
– Я предупредила наших гостей, что мы отлучимся всего на несколько минут, – объявила герцогиня.
Капитан Йоллес молча извлек блокнот.
– Если не возражаете, я хотел бы узнать, когда вы последний раз пользовались своей машиной. Насколько мне известно, это «ягуар». – И он назвал номер машины.
– Нашей машиной? – с удивлением переспросила герцогиня. – Я точно не помню, когда мы пользовались ею последний раз. Хотя постойте. Кажется, вспомнила. Это было в понедельник утром. А потом ее поставили в гараж. Там она и сейчас стоит.
– Подумайте хорошенько, пожалуйста. А вы или ваш муж, вместе или порознь, не пользовались машиной в понедельник вечером?
Любопытно, подумал Питер, что Моллес автоматически обращается со своими вопросами не к герцогу, а к герцогине.
На щеках у герцогини выступили два ярких пятна.
– Я не привыкла, чтобы мне не верили. Я ведь уже сказала, что мы последний раз пользовались машиной в понедельник утром. И я считаю, что вы обязаны объяснить нам, на маком основании ведется этот допрос.
Йоллес продолжал что-то записывать в свой блокнот.
– Кто-нибудь из вас знаком с Теодором Огилви?
– Это имя что-то нам говорит…
– Он возглавляет охрану этого отеля.
– Теперь я вспомнила. Он приходил к нам. Не могу сказать, когда именно. Меня тогда спрашивали о каких-то найденных драгоценностях. Решили, что они могли принадлежать мне. Но это были не мои.
– А вы, сэр? – обратился Йоллес непосредственно к герцогу. – Знаете ли вы Теодора Огилви или же у вас были с ним какие-нибудь дела?
Герцог Кройдонский явно не знал, что отвечать. Жена в упор смотрела на него.
– Видите ли… – Он запнулся. – Моя жена уже все сказала.
Йоллес закрыл блокнот и тихим, ровным голосом сказал:
– В таком случае вас, видимо, очень удивит то, что ваша машина находится сейчас в штате Теннесси и что приехал туда на ней Теодор Огилви, который взят под арест! Более того, Огилви дал показание, что вы заплатили ему за то, чтобы он перегнал вашу машину из Нового Орлеана в Чикаго. И еще одно: предварительным следствием установлено, что ваша машина сшибла двух человек в этом городе, в понедельник вечером.
– Как вы и сказали, – заметила герцогиня Кройдонская, – меня все это действительно крайне удивляет. Собственно, более нелепого нагромождения самых неправдоподобных небылиц я просто не слышала.
– Мадам, то, что ваша машина в Теннесси и пригнал ее туда Огилви, это не измышление, а фант.
– Если так, то он это сделал без моего ведома или разрешения мужа.
Далее: если, вы говорите, машина сбила тех людей в понедельник вечером, то совершенно очевидно, что тот же человек брал ее и пользовался ею в своих личных целях.
– Значит, вы обвиняете Теодора Огилви…
– Обвинять – это по вашей части, – отрезала герцогиня.

ПЯТНИЦА
То, что герцог и герцогиня Кройдонские катили связанного по рукам и ногам Огилви к краю крыши «Сент-Грегори», а стоявшая внизу толпа напряженно ждала, когда же он свалится, – это казалось вполне объяснимым.
А вот то, что всего в нескольких метрах от них Кэртис О'Киф и Уоррен Трент яростно дрались окровавленными рапирами, – это было удивительно и гадко.
Почему же, дивился Питер, не вмешается капитан Йоллес, стоявший поблизости, рядом с выходом на лестницу? Тут он заметил, что полицейский в эту минуту был всецело поглощен наблюдением за гнездом какой-то гигантской птицы, где как раз в эту минуту раскололось едилственное яйцо. Секунда – и из него появился воробейпереросток с веселым личиком Альберта Уэллса. Но тут внимание Питера отвлекло то, что происходило на скате крыши, где вместе с Огилви отчаянно барахталась Кристина, а Марша Прейскотт помогала Кройдонам подталкивать этот живой комок все ближе и ближе к зияющей пропасти. Толпа внизу продолжала глазеть, а капитан Йоллес, позевывая, стоял у дверного косяка.
И Питер вдруг понял, что, если он хочет спасти Кристину, надо действовать. Но когда он попытался сдвинуться с места, обнаружилось, что ноги его словно приклеились к полу и отказываются повиноваться рвущемуся вперед телу. Питер хотел закричать, но горло словно железным кольцом сдавило. Глаза его с немым отчаянием смотрели на Кристину.
И вдруг все, кто был на крыше, – Кройдоны, Марша, О'Киф и Уоррен Трент замерли и стали прислушиваться. Даже воробей с лицом Альберта Уэллса нахохлился. Теперь уже и Огилви, Йоллес и Кристина тоже слушали. Но что?
Внезапно в голове Питера начался такой звон, словно все телефоны на земле зазвонили одновременно. Звук приближался, нарастал, заглушая все вокруг. Питер зажал уши руками, но какофония телефонных трелей все нарастала. Тогда он крепко зажмурился – и открыл глаза.
Он был у себя в комнате. Будильник, стоявший у кровати, показывал половину седьмого.
Питер полежал еще несколько минут, пытаясь сбросить с себя этот дикий, нелепый сон. Затем босиком прошлепал в душ, где заставил себя положенное время простоять под холодной струей. Из ванной Питер вышел совсем проснувшимся. Накинув махровый халат, он прошел в маленькую кухню, поставил на огонь кофейник, затем снял телефонную трубку и набрал номер отеля.
Питер попросил соединить его с ночным администратором – тот сказал, что за ночь от Букера Т.Грэхема не поступало известий о каких-либо находках. Нет, добавил ночной администратор не без некоторого раздражения, сам вн в котельную не спускался. Впрочем, если мистер Макдермотт желает, он, сейчас туда сходит и сообщит по телефону о результатах; при этом Питер уловил в его тоне легкую досаду – ночному администратору явно не хотелось выполнять такое поручение, да еще в конце долгой утомительной смены. Ведь печь для сжигания мусора находится где-то в самом дальнем подвале, так?
Питер брился, когда вновь зазвонил телефон. Ночной администратор сообщил, что разговаривал с Грэхемом, который вынужден огорчить мистера Макдермотта, ибо столь необходимая ему бумага не нашлась. Теперь, похоже, она уже не найдется. Администратор добавил, что у Грэхема, как и у него, кончается смена.
Питер решил, что сообщит капитану Йоллесу об этих новостях, а вернее, об отсутствии новостей, несколько позже. Он вспомнил, что подумал вчера вечером – да, собственно, и сейчас так считал, – что администрация отеля сделала все от нее зависящее и выполнила свой общественный долг. Остальное уже – дело полиции.
Пока Питер одевался и одновременно прихлебывал кофе, мозг его работал в двух направлениях. Во-первых, он думал о Кристине, а затем – о своем будущем в отеле «Сент-Грегори», если он здесь удержится.
После вчерашней ночи он понял: Кристина должна быть с ним, что бы ни ждало их впереди. Это убеждение все росло и теперь окончательно оформилось. Он считал, что, пожалуй, влюбился, но остерегался вдаваться в более глубокий анализ своих чувств. Ведь однажды у него уже был горький опыт: то, что он принял за любовь, рассыпалось в прах. Поэтому лучше, пожалуй, довериться интуиции и не пытаться опережать события.
Возможно, это звучит прозаично, размышлял Питер, но с Кристиной ему спокойно. Это действительно таи и лишь подкрепляет правильность его выбора. Он был убежден, что со временем узы, связывающие их, не ослабнут, а, наоборот, станут крепче. Он верил, что и Кристина испытывает такие же чувства к нему.
Инстинкт подсказывал Питеру: не торопи события, пусть все будет так, как угодно судьбе.
Что же касается отеля, то даже сейчас трудно было поверить, что Альберт Уэллс, которого они считали милым, малозаметным человечком, оказался финансовым магнатом, который либо уже держит «Сент-Грегори» в руках, либо вот-вот приобретет его.
На первый взгляд казалось, что положение Питера укрепится в результате столь неожиданного поворота событий. У него установились со старичком вполне дружеские отношения, и у Питера сложилось впечатление, что он тоже нравится старичку. Но бизнес и симпатии – две разные вещи.
Самые милые люди становились твердыми и беспощадными, если этого требовали соображения дела. К тому же едва ли Альберт Уэллс станет лично управлять отелем, а человек, которому он это доверит, может иметь вполне определенную точку зрения на то, какой ему нужен штат.
Однако и тут, следуя правилу, Питер решил не волноваться заранее.
Когда Питер Макдермотт подъехал на такси к дому Прейскоттов на Притания-стрит, над всем Новым Орлеаном разливался перезвон колоколов, отбивавших половину восьмого.
За изящными, словно парившими в лучах раннего утреннего солнца колоннами, величественный особняк сверкал благородной белизной. Воздух был свеж и прохладен – в нем еще чувствовался предрассветный туман. Над покрытой каплями росы травой плыл тонкий аромат цветущих магнолий.
Лишь отдаленные звуки просыпающегося города, доносившиеся со стороны авеню Сент-Чарльз, нарушали тишину и покой вокруг дома Прейскоттов.
Пройдя лужайку по извилистой дорожке, выложенной битым кирпичом, Питер поднялся на ступеньки террасы и постучал молоточком в тяжелые резные двери.
Дверь отворил Бен, слуга, который подавал им с Маршей ужин в среду.
– Доброе утро, сэр, – сердечно приветствовал он Питера. – Входите, пожалуйста. – И в холле объявил:
– Мисс Марша просила проводить вас на галерею. Она выйдет через несколько минут.
Вслед за Боном Питер поднялся по широкой, изящно закруглявшейся лестнице и пошел по просторному, расписанному фресками коридору, по которому они шли с Маршей в среду в полутьме. Неужели это было всего два дня назад? – подумал Питер.
При дневном свете галерея выглядела столь же элегантно обставленной и уютной, как и вечером. Здесь стояли глубокие кресла и кадки с растениями и цветами. У балюстрады, откуда открывался вид на сад, стоял накрытый к завтраку стол. Сервирован он был на двоих.
– Все в доме так рано встали из-за меня? – спросил Питер.
– Что вы, сэр, – успокоил его слуга. – Мы здесь рано встаем. Мистер Прейскотт, когда бывает дома, любит начинать дела спозаранку. Он все повторяет: день и без того короток, так зачем же его еще укорачивать.
– Вот видите! Я же говорила, что мой отец похож на вас.
Услышав голос Марши, Питер обернулся. Девушка неслышно появилась у них за спиной. Она внесла с собой аромат роз и свежесть росы, и сама была словно роза, раскрывшая свои лепестки навстречу утреннему солнцу.
– Доброе утро! – с улыбкой приветствовала их Марша. – Бей, будьте добры, приготовьте мистеру Макдермотту абсент по-швейцарски. – И с этими словами она взяла Питера под руку.
– Смотрите не переусердствуйте, – сказал Питер Вену. – Я знаю, что новоорлеанский завтрак принято начинать с абсента, но имейте в виду: у меня новый босс. И я бы предпочел увидеться с ним в трезвом виде.
– Слушаюсь, сэр! – широко улыбнувшись, ответил слуга.
Они уселись за стол, и Марша спросила:
– Поэтому-то вы так…
– Вы хотите сказать: исчез как кролик в цилиндре мага? Нет. Тогда было нечто иное.
Глаза Марши раскрывались все шире, по мере того как он рассказывал о том, что дало расследование дорожного инцидента, когда сбили мать с ребенком, – правда, он не упомянул при этом имени Кройдонов. Он твердо решил не поддаваться настойчивым расспросам Марши, добавив лишь:
– Как бы ни разворачивались дальше события, сегодня мы кое-что об этом услышим.
А сам подумал: сейчас Огилви, наверно, уже в Новом Орлеане и его допрашивают. Если его задержат, значит, против него будет выдвинуто обвинение и дело передадут в суд, о чем тотчас узнает пресса. В ходе расследования неизбежно зайдет речь о «ягуаре», и тогда всплывет имя Кройдонов.
Питер попробовал абсент по-швейцарски, который Вен поставил перед ним. Он помнил, из чего состоит коктейль – недаром ведь он работал когда-то барменом: травы, яичный белок, сливки, оршад и немного анисовой водки. Коктейль был приготовлен на редкость искусно. Марша, сидевшая напротив, пила апельсиновый сок.
Интересно, продолжал раздумывать Питер, удастся ли герцогу и герцогине Кройдонским отстоять свою версию непричастности к преступлению, если Огилви будет признан виновным? Сегодняшний день мог дать ответ и на этот вопрос.
Ясно одно: если записка герцогини и существовала, то теперь она исчезла бесследно. Из отеля новых известий не поступало – во всяком случае, по этому делу, – а Букер Т.Грэхем давно уже ушел с работы.
Бой поставил перед Питером и Маршей тарелки с креольским творогом «евангелина», смешанным с фруктами.
Питер не без удовольствия принялся за еду.
– Вы тут начали что-то рассказывать, – заметила Марша. – Речь шла об отеле.
– Ах, да. – И, поглощая творог с фруктами, он рассказал ей об Альберте Уэллсе. – Сегодня будет официально объявлено, что у нас новый владелец. Мне позвонили и сказали об этом, как раз когда я собирался к вам. Звонок был от Уоррена Трента. Он сообщил Питеру, что мистер Демпстер, представляющий финансовые интересы нового владельца «Сент-Грегори», находится на пути из Монреаля в Новый Орлеан. Он уже прибыл в Нью-Йорк, где должен пересесть на самолет компании «Истерн», прилетающий в Новый Орлеан утром. Питера попросили приготовить для него номер в отеле; вслед за тем состоится встреча старого и нового руководства, ориентировочно намеченная на одиннадцать тридцать. Уоррен Трент просил Питера быть на месте, так как он может понадобиться.
К удивлению Питера, голос у Трента был отнюдь не подавленный, а, напротив, звучал гораздо бодрее, чем в последние дни. Интересно, знает ли У.Т., подумал Питер, что новый владелец «Сент-Грегори» уже находится в отеле? Напомнив себе, что до официального перехода власти в новые руки он должен оставаться верным прежней администрации, Питер пересказал Уоррену Тренту разговор, состоявшийся накануне вечером между Кристиной, Альбертом Уэллсом и им самим. «Да, я знаю об этом, – сказал Уоррен Трент. – Вчера поздно ночью мне звонил Эмиль Дюмер из Торгово-промышленного банка: он вел переговоры за Уэллса. Почему-то они окружили это дело тайной. Но теперь игра идет в открытую».
Питер знал также, что Кэртис О'Киф и остановившаяся с ним мисс Лэш покидают «Сент-Грегори» сегодня утром. Очевидно, их пути расходились, поскольку администрация, в задачи которой входило выполнение такого рода услуг для особо важных постояльцев, заказала билет на самолет до Лос-Анджелеса для мисс Лэш, тогда как Кэртис О'Киф направлялся в Неаполь через Нью-Йорк и Рим.
– Я вижу, вы не перестаете о чем-то думать, – сказала Марша. – Как бы мне хотелось, чтобы вы хоть немного поделились со мной. Моего отца всегда тянуло на разговор за завтраком, но матери это было ни к чему. А меня вот интересует.
Питер улыбнулся. И рассказал девушке, какой предстоит ему день.
Пока они беседовали, остатки «евангелины» были убраны и на столе появилось дымящееся, аппетитно пахнущее блюдо – «сарду». Яйца, сваренные вкрутую, лежали попарно на лепестках артишока, покрытые сверху взбитым шпинатом и залитые голландским соусом. Рядом с тарелкой Питера появилось розовое вино.
– Теперь мне понятно, что вы имеете в виду, говоря, что вам предстоит очень тяжелый день, – заметила Марша.
– А мне понятно, что вы имели в виду, говоря о традиционном новоорлеанском завтраке. – Питер заметил экономку Анну, появившуюся в конце галереи. – Великолепно! – крикнул он ей и увидел, как старая женщина расплылась в улыбке.
Через некоторое время – Питер так и ахнул – появилось горячее мясное филе с грибами, поджаренный французский хлеб и мармелад.
– Сомневаюсь, что смогу это осилить… – покачав головой, сказал Питер.
– Еще будут cripes suzette <сладкие блинчики (франц.)>, – сообщила Марша, – а также cafe au lai't. Когда здесь были большие плантации, люди просто смеялись над европейскими завтраками. Они из завтрака устраивали пиршество.
– То же сделали и вы, – сказал Питер. – Причем дело не только в пиршестве. Вы сами; уроки истории, которые вы мне дали; часы, проведенные здесь с вами. Я никогда этого не забуду – никогда!
– Вы говорите так, словно прощаетесь со мной.
– Да, Марша. – Питер посмотрел ей прямо в глаза, потом улыбнулся. Сразу после cripes suzette.
Воцарилась тишина; наконец Марша сказала:
– А я-то думала…
Питер перегнулся через стол и накрыл рукой руку Марши.
– Наверно, мы оба грезили наяву. Думаю, так оно и было. И для меня это была приятнейшая из грез.
– Но почему же только греза?
– Есть вещи, которые невозможно объяснить, – мягко ответил Питер. – И как бы человек тебе ни нравился, ты должен сделать правильный выбор, решить…
– Так, значит, мое решение не в счет?
– Марша, я должен верить своему суждению. Так будет лучше для нас обоих. – А сам подумал: верно ли? Ведь сколько раз инстинкт подводил его.
Быть может, в эти минуты он совершает ошибку, о которой будет сожалеть много лет. Как можно быть в чем-то уверенным, когда правду часто узнаешь слишком поздно?
Питер почувствовал, что Марша вот-вот расплачется.
– Извините, – сказала она глухим голосом. Потом встала и быстро ушла в глубь дома.
А Питер сидел и корил себя за излишнюю прямолинейность – ведь он мог сказать все мягче, теплее, пожалеть эту одинокую девушку. Вернется ли она?
– подумал он. Прошло несколько минут, и вместо Марши на галерее появилась Анна.
– Похоже, вам придется заканчивать завтрак в одиночестве, сэр. Я думаю, мисс Марша уже не выйдет.
– А где она? – спросил Питер.
– Плачет у себя в комнате. – Анна передернула плечами. – Не в первый ведь раз. Думаю, что и не в последний. С ней всегда так, когда она не получает, чего хочет. – Она убрала тарелки из-под бифштексов. – Бен подаст остальное.
– Нет, спасибо, – покачал головой Питер. – Мне пора.
– Ну, хоть чашечку кофе выпейте.
Наливал кофе Бей, но поставила его перед Питером Анна.
– Да не переживайте вы из-за этого, сэр. Я уж постараюсь успокоить ее, когда страсти чуть поулягутся. Все дело в том, что у мисс Марши слишком много свободного времени – вот она и копается в себе. Наверное, все могло бы быть иначе, если бы ее папочка почаще оставался дома. Да только его не дождешься. Совсем нас забыл.
– Хорошо, что вы это понимаете.
Он вспомнил, что Марша рассказывала ему об Анне, как молоденькую девушку заставили выйти замуж за человека, которого она почти не знала; как они потом счастливо прожили больше сорока лет, пока муж Анны не скончался год тому назад.
– Я слышал о вашем муже, – сказал Питер. – Видимо, это был прекрасный человек.
– Мой муж?! – удивленно закудахтала экономна. – Не было у меня никакого мужа. Никогда в жизни замужем не была. Так и осталась в девицах.
Но ведь говорила же Марша: «Они жили здесь, с нами, Анна и ее муж. Он был самым добрым, самым милым человеком, какого я когда-либо встречала. И если на свете бывают идеальные пары, то их как раз можно назвать такой».
Значит, ома все это придумала, чтобы убедить Питера согласиться на ее предложение.
– О боже милостивый! – продолжала кудахтать Анна. – И насочиняла же вам мисс Марша небылиц. Она у нас такая выдумщица. Все время как в театре играет, так что вы, пожалуйста, не волнуйтесь за нее.
– Понимаю, – ответил Питер не очень уверенно, тем не менее почувствовав облегчение.
Бей проводил его до дверей. Солнце уже начинало припекать, хотя часы показывали только начало десятого. Питер быстро вышел на авеню Сент-Чарльз, а там свернул в сторону отеля. Он надеялся, что прогулка поможет разогнать сонливость после обильной трапезы. Ему было искренне жаль, что не удастся больше увидеть Маршу, и немного грустно, а почему он и сам не мог понять. И когда только я научусь разбираться в женщинах, подумал Питер. Наверное, никогда.
Лифт номер четыре снова заработал. Неделю назад он стал капризничать, и чем дальше шло дело, тем хуже. Эти поломки и неожиданные капризы лифта начали изрядно раздражать Сая Левина, немолодого человека, который работал на нем в дневную смену.
В прошлое воскресенье лифт несколько раз отказывался двигаться, несмотря на то, что внешние и внутренние дверцы были плотно закрыты.
Монтер сказал Саю, что такая же история была и в понедельник вечером, когда в кабине находился заместитель главного управляющего мистер Макдермотт.
В среду лифт простоял несколько часов. Механики сказали, что неисправна муфта сцепления, однако ремонт ничего не дал и в течение следующего дня лифт трижды отказывался сдвинуться с шестнадцатого этажа.
Вот и сегодня лифт номер четыре на каждом этаже останавливался и трогался с места рывками.
В обязанности Сая Певица вовсе не входило выяснять, в чем дело. Да его особенно и не волновали причины неполадок, хотя он слышал, как главный инженер Док Викери ворчал, что приходится все «латать и латать» и что ему нужно «сто тысяч долларов, чтобы выпотрошить старье и установить новые механизмы». Интересно, кто бы отказался от таких денег? Уж, конечно, не Сай Левин, недаром он каждый год старается наскрести деньжат, чтобы купить билет тотализатора, хотя это ему ни разу еще ничего не принесло.
Как бы там ни было, а с такими, как он, ветеранами в «Сент-Грегори» считались, и Сай решил завтра же попросить, чтобы его перевели на другой лифт. Да и чего, собственно, стесняться? Он проработад в отеле двадцать семь лет и управлял лифтами еще тогда, когда многих из этих сопляков, которые теперь работают здесь лифтерами, и на свете-то не было. И уж после сегодняшнего дня пусть кто-нибудь другой возится с этим проклятущим лифтом номер четыре.
Время близилось к десяти, и утренняя жизнь отеля входила в обычное русло. Сай Левин принял в кабину очередной груз пассажиров – в основном участников каких-то конгрессов, с именными табличками на лацканах, – и поехал – вверх, останавливаясь на разных этажах, вплоть до самого последнего, шестнадцатого. По дороге вниз, на десятом этаже, кабина заполнилась до предела, и весь остаток пути до вестибюля лифт пронесся без остановки. Во время этого спуска Сай заметил, что лифт перестал дергаться.
Ну, вот, подумал он, по крайнем мере, эта штука в конце концов наладилась сама собой.
Дальше от истины он едва ли мог быть.
Высоко наверху, на самой крыше отеля, словно ласточкино гнездо, прилепился контрольный пункт. И там, в механическом сердце лифта номер четыре, наступала последняя секунда полезной жизни маленького электрического реле. Беда – о чем никто не знал и даже не догадывался таилась в крошечном стержне-толкателе размером с обычный гвоздь.
Этот стержень был ввинчен в миниатюрную металлическую головку, которая приводила в действие три выключателя. Один из них подавал и отключал ток тормозной системы лифта, второй давал энергию мотору, а третий контролировал цепь генератора. Когда все три функционировали нормально, кабина плавно опускалась и поднималась, подчиняясь приказу со щитка управления. Но если работать будут только два выключателя, а третий, контролирующий мотор лифта, откажет, кабина начнет падать под тяжестью собственного веса. Вызвать такую аварию могло лишь одно: полный износ стержня и головки.
Уже несколько недель стержень – толкатель расшатывался в своем гнезде. Расшатываясь – столь незначительно, что, если увеличить амплитуду в сто раз, смещение не превышало бы толщину человеческого волоса, головка медленно, но неуклонно поворачивалась, вывинчиваясь из толкателя. Это имело двоякие последствия. Во-первых, длина толкателя и головки самопроизвольно увеличилась. А во-вторых, переключатель мотора был готов вот-вот отключиться.
Подобно тому, как последняя крошечная песчинка может перевесить чашу весов, так и едва заметный поворот головки мог сейчас окончательно отключить мотор лифта.
Этим-то и объяснялись капризы четвертого лифта, которые заметили Сай Левин и другие. Аварийная бригада пыталась найти причину неполадок, но все старания ее ни к чему не привели. Да и трудно было в чем-либо винить бригаду. Ведь работу каждого лифта обеспечивало более шестидесяти таких реле, а лифтов в отеле было двадцать.
Никто не заметил и того, что оба предохранительных устройства в самой кабине плохо работали.
Словом, в пятницу утром, в десять минут одиннадцатого, лифт номер четыре буквально висел на волоске.
Мистер Демпстер из Монреаля прибыл в половине одиннадцатого. Питер Макдермотт, оповещенный о приезде мистера Демпстера, спустился в вестибюль, чтобы официально приветствовать его. Пока ни Уоррен Трент, ни Альберт Уэллс еще не показывались, – от последнего вообще не было никаких вестей.
Доверенный Альберта Уэллса оказался крупным энергичным мужчиной, внешне напоминавшим управляющего крупным банком. Когда Питер заметил вскользь, что все произошло уж очень стремительно, просто голова идет кругом, тот лишь ответил:
– Мистер Уэллс часто так действует.
Посыльный проводил гостя в номер на двенадцатом этаже.
А через двадцать минут мистер Демпстер появился в кабинете Питера.
Он сказал, что уже виделся с мистером Уэллсом и разговаривал по телефону с Уорреном Трентом. Встреча, ориентировочно назначенная на одиннадцать тридцать, состоится. А пока мистер Демпстер хотел бы побеседовать, еще с несколькими служащими отеля, в том числе с бухгалтером-ревизором, и мистер Трент предложил ему воспользоваться для этого директорским кабинетом.
Мистер Демпстер производил впечатление человека, привыкшего командовать.
Питер проводил его в кабинет Уоррена Трента и представил Кристине. Он уже видел ее в это утро. Приехав в отель, он сразу же разыскал ее, и хотя в холодной, официальной обстановке директорского кабинета они могли лишь подержаться за руки, длже этого было достаточно, чтобы оба испытали радостное волнение.
– Ах, вот вы какая, мисс Фрэнсис, – впервые улыбнувшись с момента своего приезда, сказал гость из Монреаля. – Мистер Уэллс упоминал ваше имя – он говорил о вас очень тепло.
– Я считаю мистера Уэллса замечательным человеком. Я считала так и до… – Кристина запнулась и умолкла.
– Продолжайте!
– Я немного смущена, – сказала Кристина, – в связи с одним обстоятельством, которое произошло вчера вечером.
Мистер Демпстер достал очки в массивной оправе, которые он хорошенько протер перед тем, как надеть.
– Если вы имеете в виду, мисс Фрэнсис, ресторанный счет, то здесь вы можете быть совершечно спокойным. Мистер Уэллс сказал мне – привожу его собственные слова, – что это был один из самых добрых и милых поступков, которые когда-либо совершались по отношению к нему. Он, конечно, прекрасно все понял. Мало что ускользает от его внимания.
– Да, – проговорила Кристина, – я начинаю это понимать.
В эту минуту раздался стук в дверь, она открылась, и на пороге появился главный бухгалтер Сэм Якубек.
– Простите, – сказал он, увидев Питера, Кристину и незнакомого человека, и повернулся, чтобы уйти.
Питер остановил его.
– Я пришел выяснить насчет слухов, – сказал Якубек. – По отелю со скоростью лесного пожара распространяются слухи, что этот пожилой джентльмен, мистер Уэллс…
– Это не слухи, – сказал Питер, – а свершившийся факт. – И он представил бухгалтера мистеру Демпстеру.
Якубек ударил себя по лбу.
– Бог ты мой! А я-то не доверял мистеру Уэллсу. Усомнился в подлинности чека, который он выдал. Я даже звонил в Монреаль!
– Я слышал о вашем звонке, – улыбнувшись второй раз за утро, заметил мистер Демпстер. – В банке ваш запрос всех очень позабавил. Но у них есть строгие инструкции не давать никаких сведений о мистере Уэллсе. Так он предпочитает.
Якубек издал звук, похожий на стон.
– Вы наверняка волновались бы куда больше, если бы не проверили кредитоспособности мистера Уэллса, – успокоил его Демпстер. – Он будет только уважать вас за это. Просто у него такая привычка – выписывать чеки на первом попавшемся клочке бумаги, и многие сомневаются в их годности.
Но, сами понимаете, эти чеки вполне надежны. Теперь-то вам, вероятно, известно, что мистер Уэллс – один из богатейших людей Северной Америки.
Пораженный Якубек, казалось, потерял дар речи: он лишь кивнул.
– Возможно, вам будет легче ориентироваться, – заметил Демпстер, если я расскажу о своем шефе поподробнее. – Он взглянул на часы. – Скоро сюда прибудут мистер Дюмер – банкир и несколько юристов, но думаю, время у нас еще есть.
На этом рассказ его снова был прерван – пришел Ройял Эдвардс. Ревизор явился с папками и толстенным портфелем. Последовала церемония представления.
Поздоровавшись с ревизором, мистер Демпстер сказал:
– Сейчас мы с вами немного побеседуем, а потом мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали на нашем совещании в половине двенадцатого. Кстати, вас это тоже касается, мисс Фрэнсис. Меня просил об этом мистер Трент, да и мистер Уэллс будет рад вас видеть.
Впервые у Питера Макдермотта возникло неприятное чувство отстраненности от главных событий.
– Так вот, я хотел рассказать вам кое-что о мистере Уэллсе. – Мистер Демпстер снял очки, подышал на стекла и протер их еще раз. – Несмотря на весьма значительное состояние, мистер Уэллс остался человеком более чем скромных вкусов. Это вовсе не значит, что он скуп. Напротив, мистер Уэллс удивительно щедр. Просто он не любит шиковать – ни в одежде, ни во время путешествий, ни в гостиницах.
– Кстати, насчет гостиниц, – прервал его Питер. – Я уже думал о том, что надо переселить мистера Уэллса в апартаменты. Сегодня в полдень у нас освобождается один из лучших номеров, в котором останавливался мистер Кэртис О'Киф.
– Я бы не советовал вам это делать. Насколько я знаю, мистер Уэллс доволен своей комнатой, чего, правда, нельзя сказать о той, которую ему предоставили сначала.
Питер внутренне содрогнулся при упоминании о закутке, где находился Альберт Уэллс до вечера в понедельник, когда его перевели в номер 1410.
– Он вовсе не возражает, когда другим предоставляют апартаменты мне, например, – пояснил мистер Демпстер. – Дело в том, что он попросту не испытывает потребности в такого рода вещах. Вам не надоело меня слушать?
Все хором просили его продолжать.
– Все это похоже на сказку братьев Гримм! – заметил явно повеселевший Ройял Эдвардс.
– Возможно. Но было бы ошибкой считать, что мистер Уэллс живет в мире сказочных иллюзий. Если обо мне этого не скажешь, то о нем тем более.
Заметили ли остальные, подумал Питер, а ведь в вежливом тоне Демпстера сейчас чувствовалась сталь.
– Я знаю мистера Уэллса много лет, – продолжал мистер Демпстер. – За это время я научился уважать его умение разбираться как в людях, так и в делах. Он обладает той природной сметкой, которой не приобретешь даже в Гарвардской школе, готовящей бизнесменов.
Ройял Эдвардс, который был выпускником этой школы, густо покраснел.
Случайный ли это выпад, подумал Питер, или же доверенный Альберта Уэллса уже успел навести справки о старших служащих отеля. Вполне возможно, что и успел, и тогда Демпстеру известен послужной список Питера, где значилось увольнение из «Уолдорф-Астории» и последующее занесение в черные списки.
Не в этом ли причина, подумал Питер, того, что его явно отстраняют от предстоящего закрытого совещания руководства отеля?
– Полагаю, – сказал Ройял Эдвардс, – нас ждет здесь немало перемен.
– Вполне возможно. – Мистер Демпстер вновь протер очки – видимо, такой уж у него выработался автоматизм. – Первая перемена будет состоять в том, что я стану президентом компании, владеющей отелем: я занимаю этот пост в большинстве корпораций мистера Уэллса. Сам он такого рода вещами не интересуется.
– Значит, мы будем часто видеть вас, – сказала Кристина.
– По правде говоря, весьма редко, мисс Фрэнсис. Я буду лишь номинальным главой – не больше. Вся полнота власти будет сосредоточена в руках вице-президента – распорядителя. Такой системы придерживается мистер Уэллс – и я тоже.
Ну вот, подумал Питер, все и прояснилось, как он ожидал.
Альберт Уэллс не будет заниматься управлением отелем, а значит, хорошие отношения с ним ничего ему, Питеру, не дадут. Собственно, маленький старичок очень далек от гостиничных дел, и судьба Питера целиком и полностью будет зависеть от этого вице-президента, кто бы он там ни был. Питер терялся в догадках, стараясь представить себе, знает ли он этого человека. Ведь от него будет зависеть столь многое.
До этой минуты Питер считал, что будет спокойно относиться к ходу событий, включая собственное возможное увольнение, – как сложится все, так и сложится. Теперь же он почувствовал, что не хочет расстаться с отелем.
Одной из причин была, конечно, Кристина. А второй – то обстоятельство, что при новом руководстве «Сент-Грегори» может стать первоклассным отелем.
– Мистер Демпстер, – сказал Питер, – если не секрет, кто будет вице-президентом – распорядителем?
Монреалей был явно удивлен. Он озадаченно посмотрел на Питера, затем лицо его просветлело.
– Извините, – сказал он, – я думал, вы в курсе дела. Вице-президентом – распорядителем будете вы.
Всю ночь напролет, в те томительно долгие часы, когда обитатели отеля спят, Букер Т.Грэхем кропотливо копошился в куче мусора, освещаемый лишь отблесками огня в печи. Вообще-то в этой работе для него не было ничего нового. Букер был человек простодушный, чьи дни и ночи походили друг на друга, словно были отпечатаны сквозь копировальную бумагу, но его это ничуть не смущало. Он был человеком крайне непритязательным: немного еды, крыша над головой и малая толика уважения – вот и все, что ему надо; правда, последнее было чисто инстинктивным: он вряд ли мог бы сформулировать, зачем ему это надо.
Единственное, отличавшее эту ночь от всех прочих, было то, что работал он медленно. Обычно, задолго до того как выключить печь и отправиться домой, Букер Т.Грэхем расправлялся со всем мусором, накопившимся за предыдущий день, успевал выбрать из него все, что положено, и еще тихонько посидеть полчаса, покуривая самокрутку. Но этим утром, несмотря на то, что смена его кончилась, работы было еще полно. К тому времени, когда ему следовало отправляться домой, еще более дюжины неразобранных, туго набитых баков с мусором дожидались отправки в печь.
Задержка эта объяснялась тем, что Букер пытался отыскать бумагу, которая требовалась мистеру Макдермотту. Поиски он вел тщательно и кропотливо. Не спешил. А нужная бумага все не попадалась.
Букер Т. с сожалением сообщил об этом ночному администратору, когда тот спустился к нему в подвал; видно было, что этот человек здесь впервые – с таким изумлением обозревал он мрачные стены и так выразительно морщил от вони нос. Ночной администратор не стал задерживаться, но уже сам факт его прихода, да еще с запиской от мистера Макдермотта, говорил о том, что пропавшая бумага по-прежнему нужна.
Как бы там ни было, Букеру Т.Грэхему пора было кончать работу и идти домой. Ведь отель отказывался платить сверхурочные. А кроме того, ведь Букера Т.Грэхема наняли заниматься мусором, а не помогать дирекции – не его это дело.
Но он понимал: если в течение дня заметят, что остался мусор, в оотельную пришлют кого-нибудь, растопят печь и сожгут его. Если же этого не произойдет, то ему самому придется проделать это сегодня ночью, когда он придет на работу. Беда в том, что в первом случае терялась всякая надежда отыскать бумагу, а во втором, даже если он и найдет ее, может быть уже слишком поздно.
А Букер Т.Грэхем хотел оказать услугу мистеру Макдермотту. Если б его спросили, он и сам не мог бы сказать, что побуждает его к этому, поскольку не слишком хорошо владел даром слова и не был человеком, склонным к размышлениям. Просто когда в котельную заходил омолодой заместитель главного управляющего, Букер как-то острее чувствовал, что он человек не хуже других.
Словом, он решил продолжать поиски.
Во избежание неприятностей Букер отошел от печи и отметился у контрольных часов. Потом вернулся. Вряд ли его здесь заметят. Мусорная печь не тот объект, который привлекает посетителей.
Он пробыл в котельной еще три с половиной часа. Работал он медленно, старательно, хоть и понимал, что нужного ему предмета может вообще не оказаться в этой куче мусора – ведь часть мусора он уже сжег, когда мистер Макдермотт обратился к нему с просьбой.
Утро было в полном разгаре, и Букер Т.Грэхем еле держался на ногах оставалось просмотреть еще два бака.
Он заметил его сразу, как только вывалил предпоследний бак, – комок пергамента, в какой обычно заворачивают сандвичи. Когда Букеррасправил его, внутри оказался скомканный лист гербовой бумагитакой же оставил ему и мистер Макдермотт. Для большей верности Букер Т.Грэхем сравнил их, поднеся к свету. Ошибки быть не могло.
Бумага была покрыта жирными пятнами и даже подмокла. В одном месте чернила расплылись. Но немного. А в целом записка хорошо сохранилась.
Букер Т.Грэхем надел свой грязный, засаленный пиджак. Не обращая внимания на разбросанный по полу мусор, он вышел из котельной и устремился вверх по деснице.
В удобном кабинете Уоррена Трента мистер Демпстер закончил беседу с бухгалтером-ревизором. Ройял Эдвардс еще собирал балансовые сводки и финансовые отчеты, когда в половине двенадцатого участники назначенного совещания начали заходить в кабинет. Первым явился Эмиль Дюмер, банкир, похожий на персонажа из «Пиквикского клуба», слегка надутый от сознания собственной значимости. Следом за ним прибыл бледный худосочный юрист, ведавший всеми правовыми делами «Сент-Грегори», и юрист помоложе, представлявший в Новом Орлеане интересы Альберта Уэллса.
Затем появился Питер Макдермотт вместе с Уорреном Трентом, который только что спустился с шестнадцатого этажа. Хотя Уоррен Трент потерпел поражение в своей длительной борьбе за сохранение контроля над отелем, держался он сейчас, как ни странно, дружелюбнее и приветливее, чем все последние недели. В петлице у него красовалась гвоздика, и он тепло поздоровался со всеми, включая мистера Демпстера, которого представил ему Питер.
Все происходящее казалось Питеру сном. Он действовал механически, произносил слова, повинуясь рефлексу, словно повторял слова молитвы.
Казалось, им двигал сидящий внутри робот, и Питер будет повиноваться ему, пока не придет в себя от потрясения, вызванного известием, которое сообщил Демпстер.
Вице-президент – распорядитель. Он был потрясен не столько титулом, сколько тем, что этот титул ему давал.
Возможность полновластно командовать в «Сент-Грегори» была для Питера подобна свершению мечты. Питер верил, что «Сент-Грегори» можно сделать очень хорошим отелем. Рентабельным, уважаемым заведением с безупречной репутацией. Несомненно, и Кэртис О'Киф – а с его мнением нельзя не считаться – думал так же.
Возможности для достижения этой цели имелись. Нужно привлечь новый капитал, реорганизовать структуру, строго разграничив сферы ответственности, заняться персоналом: кого-то отправить на пенсию, кого-то повысить, набрать новых сотрудников.
Когда Питер узнал о том, что Альберт Уэллс становится хозяином «Сент-Грегори» и, следовательно, отель остается независимым, он надеялся, что тот, кто станет во главе дела, окажется человеком достаточно прозорливым и энергичным, чтобы осуществить назревшие перемены. Теперь такая возможность была предоставлена ему самому. От этой перспективы сердце Питера радостно забилось. И в то же время ему стало немного тревожно.
Ведь все это отразится и на его репутации. Новое назначение и все, что с этим связано, приведет к полной реабилитации Питера Макдермотта и восстановлению его статуса в гостиничном деле. И если он преуспеет в управлении «Сент-Грегори», то все будет забыто и все минусы его послужного списка перечеркнуты. Люди, занимающиеся гостиничным бизнесом, не отличаются ни злопамятностью, ни близорукостью. В конце концов, главное для них – чего ты сумел достичь на деловом поприще.
Все эти мысли стремительно проносились в голове Питера. Еще оглушенный случившимся, но уже начиная постепенно приходить в себя, он вместе с остальными занял место за длинным столом для заседаний, стоявшим посреди комнаты.
Альберт Уэллс явился последним. Он скромно вошел в кабинет вместе с Кристиной. Собравшиеся тут же встали.
Смутившись, старичок замахал руками:
– Нет! Нет! Пожалуйста, без этого!
Уоррен Трент, широко улыбаясь, шагнул вперед.
– Мистер Уэллс, я рад приветствовать вас в моем доме. – Они обменялись рукопожатием. – И когда он станет вашим, я буду искренне желать, чтобы эти старые стены принесли вам такое же счастье и удовлетворение, какое временами выпадало на мою долю.
Сказано это было учтиво и с достоинством. В устах любого другого человека, подумал Питер, это прозвучало бы фальшиво или чересчур выспренне. Уоррен Трент же произнес это от души, и потому слова его взволновали всех.
Альберт Уэллс заморгал. А Уоррен Трент, с той же учтивостью, взял его под руку и представил ему присутствующих.
Кристина закрыла дверь и присела к столу.
– Полагаю, вы знакомы с моей помощницей – мисс Фрэнсис, а также с мистером Макдермоттом.
Альберт Уэллс лукаво улыбнулся – словно птичка приоткрыла клювик.
– Да, у нас была возможность немного познакомиться друг с другом. Он подмигнул Питеру. – И думаю, что знакомство будет продолжено.
Эмиль Дюмер прочистил горло и объявил совещание открытым.
Условия сделки, отметил банкир, в основном уже приняты обеими сторонами. Цель данного совещания, председательствовать на котором его просили и мистер Трент, и мистер Демпстер, – обсудить процедурные вопросы, включая дату перехода «Сент-Грегори» к новому владельцу. Трудностей тут вроде бы возникнуть не должно. Закладная под отель, срок которой истекает сегодня, обеспечена pro tem <своевременно; совр. от pro tempore (лат. )> Торгово-промышленным банком под гарантии, представленные мистером Демпстером, действующим от имени мистера Уэллса.

Она отвернулась с подчеркнуто холодным выражением лица.
Герцог хотел было еще что-то сказать, но передумал. Слегка передернул плечами, повернулся, тихо вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Минуту-другую герцогиня сидела неподвижно, думая о позоре и унижении, ожидавших ее в ближайшем будущем. Потом автоматически взяла себя в руки и встала. Да, она позаботится об адвокате – это откладывать нельзя. А уже потом, хладнокровно решила герцогиня, подумает, как покончить с собой.
Так или иначе, а деньги надо спрятать в более безопасное место. И герцогиня прошла к себе в спальню.
Сначала она глазам своим не поверила, затем принялась искать, но через две-три минуты поняла, что чемоданчик с деньгами исчез. Объяснение могло быть только одно – кража. Она подумала о том, что надо немедленно сообщить в полицию, – и безудержно, истерично захохотала.
Когда торопишься, подумал герцог Кройдонский, лифт обязательно заставит себя ждать.
Казалось, он уже несколько минут простоял на площадке десятого этажа.
Наконец он услышал звук приближающейся сверху кабины. Лифт остановился, и дверцы открылись.
Секунду герцог помедлил. Ему показалось, что он слышал, как вскрикнула жена. Он хотел было вернуться, потом решил не делать этого.
Герцог Кройдонский вошел в кабину лифта номер четыре.
Там уже находилось несколько человек, в том числе привлекательная блондинка и старший посыльный отеля. Последний узнал герцога.
– Добрый день, ваша светлость.
Герцог машинально кивнул, и в эту же минуту дверцы лифта закрылись.
Отмычке потребовалась вся вчерашняя ночь и сегодняшнее утро, чтобы наконец понять; то, что произошло, – реальность, а не галлюцинация. В первый момент, когда он открыл чемоданчик, унесенный без всякой задней мысли из президентских апартаментов. Отмычка решил, что это наваждение и он спит наяву. Он даже обошел комнату, чтобы проснуться. Но все осталось в прежнем состоянии. Хоть это и была галлюцинация, но он вроде бы не спал.
Из-за смятения чувств Отмычка действительно не мог заснуть почти до рассвета. Затем он погрузился в глубокий, спокойный сон и проснулся, лишь когда на дворе уже давно наступило утро.
Однако для Отмычки – в этом была его характерная особенностьночь не прошла даром.
Продолжая сомневаться в реальности столь потрясающей удачи, он тем не менее строил планы и разрабатывал меры предосторожности на случай, если все это правда.
Пятнадцать тысяч долларов, да еще в мелких банкнотах, никогда прежде не попадались Отмычке на протяжении всей его воровской жизни. И самым замечательным было то, что ему оставался сущий пустяк до удачного завершения всего дела, когда он сможет бесследно исчезнуть вместе с деньгами. Во-первых, он должен решить, пан и когда покинуть «Сент-Грегори». И во-вторых, как вынести деньги.
И вот ночью он нашел оба решения.
Покидая отель, нужно постараться не привлечь к себе внимания. А это означает: выписаться обычным путем и заплатить по счету. Поступить иначе было бы величайшей глупостью; это все равно что на весь мир объявить о своей нечестности и добровольно явиться к преследователям.
Отмычке очень хотелось немедленно выписаться из отеля. Но он подавил в себе это желание. Выписаться из отеля поздним вечером, вызвав при этом возможную дискуссию о том, надо или не надо оплачивать следующий день, все равно что стать под луч прожектора. Ночной кассир несомненно запомнит тебя и потом сможет описать твою внешность. Да и другие служащие могут обратить на тебя внимание, так как обычно в это время жизнь в отеле замирает.
Нет, выписываться лучше всего утром или в начале дня, когда много народу покидает отель. Вот тогда он действительно может уйти незаметно.
Оставаясь в отеле, он, конечно, тоже подвергался опасности. Кройдоны могли обнаружить пропажу денег и сообщить в полицию. А тогда в вестибюле установят полицейский кордон и будут обыскивать каждого уезжающего. С другой стороны, ничто не говорило о том, что Отмычка причастен к грабежу, его даже и заподозрить-то невозможно. И едва ли полиция станет открывать и обыскивать чемоданы выезжающего клиента.
Но бывают вещи необъяснимые. Инстинкт подсказывал Отмычке, что наличие в номере этого чемоданчика, набитого мелкими купюрами на такую сумму, – странно, даже подозрительно. Так что станут ли вообще поднимать тревогу? Был, по крайней мере, один шанс, что не станут.
Итак, по размышлении Отмычка решил, что ожидание связано с меньшим риском.
Теперь оставалось продумать, как переправить деньги из отеля.
Отмычка решил было отправить их по почте из гостиницы в гербовом конверте, адресовав самому себе в какой-нибудь отель в другом городе, где он сам появится через день-другой. Он уже не раз с успехом пользовался этим приемом. Но поразмыслив, Отмычка, хоть и нехотя, все же отказался от этой идеи: уж слишком велика была сумма. Пришлось бы рассовать ее по конвертам, и их набралось бы столько, что это могло бы привлечь внимание.
Но как же в таком случае переправить деньги из отеля? Как? Ясно было одно: нести в чемоданчике, в котором он притащил их из номера Кройдонов, нельзя. Его нужно уничтожить не теряя времени.
Отмычка старательно принялся за дело.
Чемоданчик, сделанный из прекрасной кожи, вообще был на редкость хорош. Отмычка старательно разобрал его, потом бритвой разрезал на мелкие кусочки. Дело это было не простое, и он порядком устал. Время от времени Отмычка прерывал свое занятие, чтобы спустить очередную порцию кусочков в унитаз, причем делал это с перерывами, чтобы не привлечь внимание в соседних номерах.
На это ушло у него более двух часов. Под конец от чемоданчика остались лишь металлические замки и пластинки. Отмычка сунул их в карман.
Затем вышел из комнаты и отправился по бесконечно длинному коридору в другой конец девятого этажа.
Рядом с дверями лифтов стояло несколько урн с Песком. Он сунул руку в одну из них, вырыл пальцами ямку и запихнул туда замки и пластинки. Может быть, их и обнаружат со временем, но не скоро. В отеле стояла тишина оставался час или два до рассвета. Отмычка вернулся к себе в номер и принялся укладывать пожитки, оставив лишь то немногое, что могло ему понадобиться непосредственно перед отъездом. Вещи он укладывал в два чемодана, которые привез с собой во вторник утром. Деньги завернул в несколько ношеных рубашек и положил в чемодан побольше.
После этого, все еще не веря собственному везению. Отмычка лег в кровать и заснул.
Он поставил будильник на десять часов, но либо звонок не прозвенел, либо он не слышал его. Когда Отмычка проснулся, часы показывали почти 11:30 и комната была залита ярким солнцем.
Сон помог Отмычке, по крайней мере, в одном. Теперь чн окончательно убедился, что события прошлой ночи были реальностью, а не иллюзией. И то, что казалось поражением, словно по мановению волшебной палочки обернулось блестящей победой. От этой мысли настроение у него сразу поднялось.
Он быстро побрился и оделся, уложил оставшиеся вещи и запер оба чемодана.
Отмычка решил, что оставит их в номере, а сам спустится заплатить по счету и заодно разведает обстановку в вестибюле.
До этого он избавился от ключей к номерам 449, 641, 803, 1062 и к президентским апартаментам. Бреясь, он заметил, что к стене ванной привинчена табличка с инструкциями для водопроводчика. Он отвинтил ее и бросил ключи в открывшееся за табличкой углубление. Одни за другим они стукнулись обо что-то глубоко внизу.
Отмычка оставил ключ лишь от своего 830-го номера, чтобы вручить его портье, перед тем как покинуть отель. Отбытие Отмычки из «Сент-Грегори» со всех точек зрения должно пройти безупречно.
В вестибюле стояла обычная будничная суета – ничего сверхъестественного заметно не было. Отмычка заплатил по счету и был награжден приветливой улыбкой девушки-кассирши.
– Вы уже освободили комнату, сэр?
– Освобожу через несколько минут, – с ответной улыбкой сказал Отмычка. – Только чемоданы заберу.
И вполне довольный собой, он отправился наверх.
Войдя в 830-й номер. Отмычка внимательно огляделся. Он ничего не оставил – ни одной бумажки, ни одной мелочи, вроде спичечной коробки, ничего, что могло бы дать ключ для выяснения личности проживавшего здесь человека. Мокрым полотенцем Отмычка протер все поверхности, на которых могли остаться отпечатки его пальцев. Затем взял оба чемодана и вышел из номера.
Его часы показывали десять минут первого.
Отмычка крепко держал ручку большого чемодана. При одной мысли о том, что ему предстоит пройти через весь вестибюль до дверей на улицу, у него забилось сердце и руки покрылись липким потом.
На площадке девятого этажа Отмычка вызвал лифт. Послышался шум спускающейся кабины. Лифт остановился этажом выше, потом снова пошел вниз и остановился на девятом этаже. Перед Отмычкой раскрылись дверцы лифта номер четыре.
И первым, кого он увидел в кабине, был герцог Кройдонский.
Охваченный внезапным приступом страха, Отмычка хотел было пуститься наутек. Но удержался. Здравый смысл тут же подсказал ему, что это всего лишь совпадение. А быстро брошенный взгляд окончательно его в этом убедил.
Герцог был один. Он даже не заметил Отмычку. Судя по выражению лица, мысли герцога были далеко.
– Вниз! – сказал пожилой лифтер.
Рядом с лифтером стоял старший посыльный, которого Отмычка видел раньше в вестибюле. Кивнув на чемоданы, старший посыльный спросил:
– Вам помочь, сэр?
Отмычка отрицательно помотал головой.
Когда он вошел в кабину, герцог и красивая молодая блондинка подвинулись к задней стенке, давая ему место.
Дверцы закрылись. Лифтер – Сай Левин – перевел ручку переключателя на «спуск». Не успел он это сделать, как раздался скрежет покореженного металла, и кабина лифта номер четыре, потеряв управление, полетела вниз.
Он должен сам посвятить Уоррена Трента в то, что произошло с герцогом и герцогиней Кройдонскими, подумал Питер.
Питер застал бывшего владельца «Сент-Грегори» в его кабинете в бельэтаже. Остальные участники совещания к тому времени уже разошлись.
Кроме Уоррена Трента, в кабинете находился еще Алоисиус Ройс, помогавший хозяину собирать свои вещи и укладывавший их в картонные ящики.
– Я решил заняться этим сразу, – сказал Уоррен Трент Питеру. – Мне ведь этот кабинет больше не нужен. Очевидно, вы займете его. – Хотя не прошло и получаса после их перебранки, в голосе старика не было враждебности.
Пока Питер и Уоррен Трент разговаривали, Алоисиус Ройс молча продолжал работать.
Уоррен Трент внимательно выслушал описание всех событий с того момента, когда Питер вчера днем поспешно умчался со старого кладбища, вплоть до его последних телефонных звонков Кройдонам и в новоарлеанскую полицию.
– Если Кройдоны действительно поступили так, как вы рассказываете, заявил Уоррен Трент, – я им не сочувствую. Вы же правильно себя вели. По крайней мере, – буркнул он, – мы хоть избавимся от их паршивых собак.
– Боюсь, что Огилви тоже крепко влип.
Старик кивнул.
– Да, на этот раз он зашел слишком далеко. Теперь ему придется расплачиваться, и здесь его карьера окончена. – Он помолчал, словно бы взвешивал что-то. Затем после некоторого раздумья сказал:
– Вас, наверное, удивляет, почему я был всегда так снисходителен к Огилви?
– Да, – согласился Питер, – удивляет.
– Он приходился племянником моей жене. Я вовсе не горжусь таким родством и могу вас заверить, что моя жена не имела ничего общего с Огилви. Но много лет назад она как-то попросила меня взять его на работу в отель, и я согласился. В другой раз жена проявила беспокойство о нем, и я обещал не увольнять его. И мне не хотелось нарушать это обещание.
Ну, как ему объяснить, подумал Уоррен Трент, что, несмотря на свою хрупкость и непрочность, это была единственная ниточка, связывавшая его с Эстер.
– Простите, – сказал Питер. – Я не знал…
– Что я был женат? – Старик улыбнулся. – Даже сейчас мало кто знает об этом. Моя жена и я начали совместную жизнь в этом отеле. Оба мы были тогда молоды. Но вскоре она умерла. Это было так давно.
При этих словах Уоррен Трент вспомнил, как одинок он был все эти годы, и подумал, что впереди его ждет еще большее одиночество.
– Если я чем-нибудь могу… – начал было Питер.
Внезапно дверь кабинета распахнулась настежь. В комнату влетела Кристина. Она бежала так быстро, что потеряла туфлю. Волосы ее растрепались, она с трудом переводила дыхание.
– У нас, – еле выговорила она, – страшное несчастье! Один из лифтов… Я была в вестибюле… Это ужасно! Люди кричат… Они не могут выйти.
Она едва успела посторониться, пропуская бросившегося к двери Питера.
Алоисиус Ройс устремился следом за ним.
Эти приспособления должны были предотвратить катастрофу.
Одним из них был регулятор скорости, находившийся в кабине лифта. Он должен был сработать, когда скорость кабины превысила установленный предел. А регулятор на лифте номер четыре – чего раньше никто и не замечал – срабатывал с запозданием.
Другое устройство состояло из четырех предохранительных колодок. Как только срабатывал регулятор, колодки блокировали все четыре рельса, по которым двигалась кабина, и она останавливалась. У лифта номер четыре вовремя сработали только две колодки – с одной стороны. А с другой стороны – из-за того, что регулятор сработал с запозданием, а также потому, что механизмы были старые и изношенные, – колодки отказали.
Но и в таком случае своевременное включение аварийного устройства внутри кабины могло предотвратить трагедию. Для этого нужно было лишь нажать красную кнопку на щитке управления. Тогда электроэнергия, питающая механизм, отключалась и кабина останавливалась. В современных лифтах эта кнопка расположена в верхней части щитка, на самом виду. Но в старых лифтах, которыми был оснащен «Сент-Грегори», как, впрочем, многие другие отели, такие кнопки расположены внизу. Когда кабина сорвалась, Сай Левин наклонился, пытаясь ее нащупать. Он опоздал на секунду.
Поскольку тормозные колодки на одной стороне шахты сработали, а на другой – нет, кабина накренилась и застряла. Но под действием инерции и собственного веса, увеличившегося за счет веса пассажиров и багажа, стенки ее не выдержали, и она с грохотом и скрежетом раскололась. Заклепки вылетели, внутренняя деревянная обшивка дала трещины, металлическая облицовка разъехалась. В той стороне кабины, которая оказалась ниже других, когда лифт накренился под острым углом, образовалась щель между стеной и полом в несколько футов шириной. С криками ужаса, хватаясь друг за друга, пассажиры начали медленно сползать к дыре.
Пожилой лифтер Сай Левин, оказавшийся ближе всех к ней, первым выпал из лифта. Его душераздирающий вопль оборвался, когда он, пролетев все десять этажей, ударился о цементный пол шахты. За ними последовали, вцепившись друг в друга, пожилые супруги из Солт-Лейк-Сити. Как и Сай Левин, они умерли после удара о дно шахты. Потом, размахивая руками, в дыре исчез герцог Кройдонский. Он ухватился было за железную перекладину в стене шахты и повис на ней, но перекладина обломилась, и он полетел вниз.
Умер он еще в воздухе.
Другие пассажиры каким-то чудом держались. Но вскоре обе предохранительные колодки хрустнули, и искореженная кабина рухнула вниз.
На полпути, отчаянно хватаясь за стенки кабины, в дыру вылетел моложавый участник конгресса стоматологов.
Он не погиб сразу, но организм его не выдержал серьезных внутренних травм, и он скончался через три дня.
Херби Чэндлеру повезло больше. Он выпал из кабины, когда она уже приближалась к дну шахты. Упав на площадку под соседним лифтом, он расшиб голову, но от этого быстро оправился, а, кроме того, у него еще оказался сломанным и смещенным позвоночник, а уж от этого он не оправился до конца своих дней, так и оставшись прикованным к креслу калекой.
На полу лифта лежала средних лет женщина из Нового Орлеана со сломанным бедром и раздробленной челюстью.
Последней вылетела Додо, когда кабина уже ударилась о дно шахты. У Додо была сломана рука и треснула черепная кость от удара о рельс. Она лежала без сознания, при смерти; из раны на голове ручьем текла кровь.
Три других пассажира – участник конгресса «Голд-Краун Кола» с женой и Отмычка – каким-то чудом не пострадали.
Под обломками кабины, крича, истекая кровью и – что самое ужасное – в полном сознании, лежал ремонтный рабочий Биллибой Нобл, спустившийся в шахту за десять минут до аварии. У него были раздавлены ноги и таз.
Никогда еще Питеру Макдермотту не приходилось бежать так быстро в отеле – он чуть не кубарем скатился по лестнице в вестибюль.
Там было настоящее столпотворение. Из-за дверей лифта неслись вопли, им вторили какие-то женщины в вестибюле. Кто-то что-то выкрикивал. На виду у напиравшей толпы бледный как смерть помощник управляющего и посыльный пытались открыть металлические двери в шахту лифта номер четыре. Кассиры, портье и прочие служащие выскочили из-за своих столов и стоек. Люди, сидевшие в барах и ресторанах, высыпали в вестибюль, а вслед за ними вышли официанты и бармены. В главном ресторанном зале умолк оркестр, и музыканты, побросав инструменты, влились в общий поток. Сквозь служебный выход в вестибюль выбегали работники кухни. Питера засыпали градом вопросов.
– Тихо! – во весь голос крикнул Питер, стараясь перекрыть шум тол пы.
На мгновение наступила тишина, и, воспользовавшись ею, он снова крикнул:
– Прошу отойти, дайте нам работать. – Он поймал взгляд стоявшего рядом портье. – В пожарную часть позвонили?
– Не уверен, сэр. Я думаю…
– Немедленно вызвать пожарных! – рявкнул Питер. И обратившись к другому служащему, велел:
– Свяжитесь с полицией. Скажите, нам нужны машины скорой помощи, врачи, и пусть пришлют кого-нибудь сдерживать толпу.
Оба бегом кинулись выполнять приказания.
Из толпы вышел высокий худощавый мужчина в твидовом пиджаке и брюках военного образца.
– Я офицер морской пехоты. Скажите, что нужно делать.
– Нужно очистить середину вестибюля, – сказал искренне благодарный ему Питер. – Возьмите служащих отеля, устройте кордон. Очистите проход к главному подъезду и держите открытыми двери.
– Есть!
Высокий офицер повернулся к толпе – словно выстрелы, зазвучали слова команды. Люди подчинялись, будто только и ждали, чтобы кто-то взял на себя руководство. Вскоре цепочка из официантов, поваров, клерков, посыльных, музыкантов и добровольцев-гостей протянулась через вестибюль к выходу на авеню Сент-Чарльз.
Алоисиус Ройс присоединился к помощнику управляющего и посыльному, которые пытались взломать дверцы лифта. Обернувшись, он крикнул Питеру:
– Нам их не открыть без инструментов. Придется взламывать кабину в другом месте.
В вестибюль вбежал рабочий-ремонтник в комбинезоне. И кинулся к Питеру:
– Нам нужна помощь на дне шахты. Там кабиной парня прижало. Мы не можем его вытащить, и до других никак не добраться.
– А ну, пошли туда! – скомандовал Питер. И устремился ко входу на служебную лестницу; Алоисиус Ройс – за ним.
К шахте вел плохо освещенный туннель, облицеванный серым кирпичом.
Здесь крики, которые они слышали в вестибюле, звучали гораздо громче и ужаснее. Прямо перед ними была разбитая кабина лифта, но добраться до нее мешали куски изуродованного металла, в которые превратилась обшивка лифта, и сплющенные кабиной механизмы в шахте. Рабочие ремонтной бригады пытались приподнять кабину ломами, которые они использовали в качестве рычагов. Другие стояли сзади, не зная, чем помочь. Вопли, крики, грохот работающих рядом механизмов сливались с непрекращающимися стонами, которые неслись из кабины.
– Осветите же как следует! – крикнул Питер, обращаясь к незанятым рабочим.
Несколько человек тотчас помчались прочь по туннелю.
Человеку в комбинезоне, который прибегал в вестибюль, он сказал:
– Возвращайтесь наверх. Покажите дорогу пожарным.
– И пошлите доктора – немедленно! – крикнул Алоисиус Ройс, опускаясь на колени посреди обломков.
– Да, и возьмите кого-нибудь, чтоб проводить его сюда, – добавил Питер. – Объявите по отелю. У нас живет сейчас несколько врачей.
Рабочий кивнул и побежал в вестибюль.
Тем временем коридор наполнялся людьми, и пройти по нему становилось все труднее. Сквозь толпу протискался главный инженер Док Викерс.
– О господи! – Он застыл, глядя на обломки лифта. – О господи!
Сколько раз я им говорил… Я предупреждал, если не потратить денег, может произойти катастрофа… – Он схватил Питера за локоть. – Ты же слышал меля, дружок. Не раз слышал…
– Потом, шеф. – Питер высвободил локоть. – Что вы можете сделать, чтобы вытащить людей?
Главный инженер беспомощно покачал головой.
– Для этого нужно тяжелое оборудование: домкраты, автогенная резка…
Ясно было, что главный инженер не в состоянии руководить спасательными работами.
– Проверьте другие лифты, – велел Питер. – Если потребуется, отключайте хоть все. Не допустите повторения случившегося.
Пожилой инженер уныло кивнул. И ссутулившись, подавленный, пошел прочь.
Питер схватил за плечо седого инженера-эксплуатационника, узнав его в толпе.
– Ваша задача – никого сюда не подпускать. Всех, кто не занят в спасательных работах, – удалить.
Инженер кивнул. И принялся очищать туннель от людей.
А Питер вернулся к шахте лифта и увидел, что Алоисиус Ройс ползком пробрался под обломками и приподнял за плечи раненого рабочего-ремонтника, который кричал и стонал. Даже при слабом свете видно было, что его ноги и нижняя часть туловища завалены обломками.
– Биллибой, – говорил Ройс, – все будет хорошо. Обещаю. Мы тебя вытащим.
Ответом был мучительный стон.
Питер взял руку раненого.
– Он говорит правду. Теперь мы тут. И помощь близко.
Издалека, где-то высоко над ними, Питер услышал нарастающий вой сирен.
Портье удалось дозвониться в муниципалитет в отдел по борьбе с пожарами. Не успел он договорить, как во всех пожарных частях города раздались два пронзительных сигнальных гудка, означавших тревогу особой важности.
– Ударная группа ноль-ноль-ноль-восемь, по тревоге к отелю «Сент-Грегори», на перекрестке Каронделет и Коммон-стрит! – прозвучал по радио спокойный голос диспетчера.
На приказ из муниципалитета немедленно откликнулись четыре пожарные команды – Центральная на Декатур-стрит, а также те, что расположены на Тьюлейн-стрит у Саус-Рэмпарт и Дюмейн. В трех казармах свободные от дежурства пожарные в это время обедали. А в четвертой, Центральной, обед еще только готовили. В сегодняшнем меню был суп с фрикадельками и спагетти. Пожарник, дежуривший сегодня у плиты, со вздохом выключил газ и побежал следом за остальными. Надо же такому случиться, да еще в столь неподходящее время – вызов по тревоге из самого центра города!
Одежда и сапоги лежали в машинах. Пожарные, сбрасывая на ходу ботинки, прыгали на машину и натягивали обмундирование. Не прошло и минуты, как прозвучали два прерывистых сигнала, а к «Сент-Грегори» уже мчалось пять пожарных команд, две бригады верхолазов с водометом, а также штурмовая, поисковая и спасательная группы; туда же следовал заместитель брандмайора и два начальника районных отделений. Водители пожарных машин отчаянно лавировали в плотном дневном потоке автомобилей.
По степени важности тревога, поданная из отеля, не знает себе равных.
Еще шестнадцать команд и две бригады верхолазов, расквартированные в пяти других отделениях, были приведены в состояние готовности на случаи повторной тревоги.
Оперативный отдел полиции при уголовном суде также получил сообщение о пожаре сразу из двух мест – из отдела по борьбе с пожарами и непосредственно из отеля.
Две телефонистки, над головой которых висела надпись: «Будь терпелив с абонентом», записали сообщение на бланки и тут же передали их радиоинформатору. Сообщение гласило: "Всем машинам скорой помощи полицейским и из бесплатной больницы – к отелю «Сент-Грегори».
А тремя этажами ниже вестибюля «Сент-Грегори», в туннеле, ведущем к шахте лифта, по-прежнему слова команды смешивались со стонами и криками раненых. Сейчас послышались еще твердые, быстрые шаги. По туннелю поспешно шел мужчина в легком полосатом костюме. Молодой мужчина. С медицинской сумкой в руке.
– Доктор! – крикнул Питер. – Скорее сюда!
Став на колени, ползком, молодой врач добрался наконец до того места, где находились Питер и Алоисиус Ройс. Позади них рабочие аварийной команды спешили закончить подводку освещения. Снова закричал Биллибой Поел. Он повернул к доктору искаженное болью лицо, глаза молили о помощи.
– О боже! Боже! Помогите хоть чем-нибудь….
Врач кивнул, открыл свою сумку и достал оттуда шприц. Питер закатал рукав комбинезона Биллибоя и крепко держал его обнаженную руну. Доктор быстро обтер руку спиртом и ввел иглу. Морфий подействовал почти мгновенно. Голова Биллибоя откинулась. Глаза закрылись. Врач поднес стетоскоп к его груди.
– К сожалению, у меня нет при себе всего необходимого. Я попал сюда случайно – прямо с улицы. Сколько времени у вас уйдет на то, чтобы вытащить его?
– Мы вытащим его, как только подойдет помощь. Вон они – уже идут!
В туннеле раздался топот бегущих людей. На этот раз, судя по шуму, их было много. Это оказались пожарники в касках. В ярких лучах фонарей, которые они держали в руках, мелькало тяжелое снаряжение: топоры, домкраты, рычаги, режущие инструменты. Сосредоточенные лица. Резкие, отчетливые слова команды. Хриплое: «Есть!»
– Здесь! Подводи рычаг! Убрать завал!
Сверху застучали топоры. Послышался скрежет поддающегося металла. Как только в вестибюле распахнулись двери шахты, в туннель хлынул поток дневного света.
– Лестницу! Нам нужна лестница! – раздался крик.
И вниз поползли длинные лестницы.
– Немедленно вытащите наконец раненого! – потребовал врач.
А двое пожарных уже пытались подвести под обломки кабины домкрат. С его помощью они смогут приподнять ее и снять тяжесть с Билдибоя. Они ругались, обливаясь потом, расчищая место, чтобы установить домкрат. Но ничего не получалось: домкрат был на несколько дюймов толще найденного зазора.
– Нужен домкрат поменьше! Маленький домкрат – потом подведем большой.
Требование было тут же передано по рации: «Снять маленький домкрат со спасательной машины!»
– Да вытащите же, наконец, раненого! – настойчиво требовал врач.
– Видите эту перекладину? – раздался голос Питера. – Нет не этувыше.
Если сдвинуть ее, она потянет за собой нижнюю и можно будет поставить домкрат.
– Там не меньше двадцати тонн, – предупредил спасатель. – Только тронь чуть порезче, и вся махина разом обвалится. Начинайте медленно, плавно.
– Давайте попробуем! – Это сказал Алоисиус Ройс.
Став рядом, крепко обхватив друг друга, Ройс с Питером изо всех сил нажали спиной на перекладину. Еще! Безрезультатно. Снова рывок! Сильнее!
Легкие буквально разрывались, вены готовы были лопнуть, перед глазами плыли красные круги. Перекладина приподнялась, но едваедва. Еще рывок!
Сделать невозможное! Сознание уходит. В глазах все плывет. Их застилает багровый туман. Еще!.. Перекладина сдвинулась. Кто-то крикнул:
– Домкрат поставлен!
Теперь можно расслабиться. Опуститься на землю. Дать отдых усталым мышцам.
Домкрат повернулся и медленно пошел вверх. Обломки лифта стали подниматься.
– Можно вытаскивать!
– Теперь уже спешить ни к чему, – медленно проговорил врач. – Он только что умер.
Раненых и погибших поднимали по приставной лестнице наверх. Вестибюль «Сент-Грегори» превратился в приемный покой, где оказывали первую помощь тем, кто был еще жив, и констатировали смерть тех, кто уже ни в чем не нуждается. Все лишнее убрали. Посредине зала стояли носилки. Толпа за кордоном притихла и как-то сжалась. Женщины плакали. Даже среди мужчин были такие, которые не могли смотреть.
На улице стояла вереница машин скорой помощи. Авеню Сент-Чарльз и Каронделет-стрит между Канал-стрит и Грейвир-стрит были закрыты для движения. На обоих концах улиц, за установленными полицией заграждениями, собрались толпы людей. Одна за другой машины скорой помощи стали срываться с места. Первым увезли Херби Чэндлера; затем раненого стоматолога, которому оставалось жить считанные часы; потом жительницу Нового Орлеана со сломанной челюстью и ногой. Остальные машины не спешили: они направлялись в городской морг. В вестибюле «Сент-Грегори» полицейский капитан допрашивал свидетелей, пытаясь выяснить имена пострадавших.
Последней из раненых вынесли в вестибюль Додо. Врач, опустившись на колени, перевязал ей голову, где зияла большая рана. На руку ей уже успели наложить пластмассовый лубок. Все время, пока шли спасательные работы.
Отмычка оставался с Додо: не обращая внимания на адресовавшиеся ему предложения о помощи, он поддерживал Додо и давал указания пытавшимся пробиться к ним спасателям. Отмычку подняли из шахты последним. Перед ним вынесли участника конгресса «Голден-Краун Кола» и его, жену.